Текст книги "Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 1"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Защищенный таким образом Ялден без особых происшествий добрался до места, где проживал Белый Червь. Здесь он по необходимости задержался, чтобы сделать приготовления к оставшейся части пути. С терпеливым старанием он поймал маленькую бесцветную личинку и поместил ее в магический рисунок, который нарисовал зеленой краской. Как было предсказано, Повелитель Червей, чьё имя было Саралл, пообещает что-нибудь в обмен на свое освобождение. После этого Ялден освободил червя и отправился в ту сторону, куда ему подсказал Саралл.

Иссохшие и бесплодные земли, через которые он продвигался, были совершенно необитаемы. Ни одного живого существа не было видно даже за пределами этого последнего плоскогорья, что отделяло Ялдена от его цели. Вдалеке, в багрянистой дымке возвышались горы, среди которых обитал Анафас. Чародей жил не совсем один; несмотря на пустынную местность вокруг. Странные создания – древние мифические монстры и другие необычные существа, созданные магией Анафаса, обитали рядом с ним. В глубине его пещеры, как гласят легенды, Анафас спрятал неисчислимый запас драгоценных камней, золота и других бесценных вещей. Зачем столь могущественному чудотворцу понадобилось заботиться о безделушках и наслаждаться пересчитыванием денег, было не совсем ясно, но многое свидетельствовало о любви чародея к такому занятию. Большое число мужчин, обладавших куда более сильной волей и умом, чем Ялден, ужасным образом погибли в поисках сокровищ зверя-чародея, и их кости лежали в виде необычного узора возле входа в пещеру, как предупреждение остальным.

Когда после бесчисленных трудностей пути Ялден увидел Пещеру Ветров меж блистающих валунов, он уже знал, что слухи об уединенности логова Анафаса были правдой.

Вход в пещеру был хорошо скрыт, и вокруг царила зловещая тишина. Не было никаких признаков, указывающих на то, что тут кто-то живет, за исключением резных орнаментов вокруг входа. Держа руку на мече, освященном жрецом Оорна, Ялден, дрожа, двинулся вперед.

Когда он достиг отверстия пещеры, то не колебался более, так как было понятно, что чудовища дома нет. Считая, что наступило самое удачное для него время, Ялден тут же погрузился в пещеру. Внутри было грязно и тесно, но потолок мерцал бесчисленными рядами разноцветных огоньков, исходящих из непонятного источника. В противоположной стороне пещеры разверзлось еще одно отверстие, то ли естественное, то ли искусственное, и Ялден, встав на четвереньки, поспешил проползти в него. Впереди засиял тусклый голубой свет, и вскоре искатель выбрался в просторную комнату. Выпрямившись, он увидел очень странные перемены вокруг себя. Вторая пещера была высокой и куполообразной, как будто она была вырезана сверхъестественными силами. Синий и серебристый свет вливались в полумрак.

Анафас, подумалось Ялдену, жил довольно комфортно. Его комната была прекрасней, чем любое помещение во Дворце Зета, или даже чем в Храме Оорна, который был завален щедрыми дарителями богатства и красоты. Ялден стоял, разинув рот, но не очень долго, так как хотел побыстрее найти то, что ему нужно, и унести ноги, пока Анафас не вернулся, где бы тот не был сейчас. Ибо Ялден не горел желанием встретиться с чудовищем-колдуном, о котором так много слышал. Покидая вторую пещеру через узкую расщелину, которую он заметил, искатель пошел по неосвещенному тоннелю, уходящему куда-то вглубь горы. Этот путь, как он чувствовал, приведет его в третью пещеру, где должны находиться сокровища, которые он ищет. По мере продвижения Ялден заметил странное свечение, и, наконец, без предупреждения, стены расступились, и открылось обширное пространство, мощенное ярко-горящими кусками угля, над которым хлопали и визжали стаи птиц с головами драконов.

По пылающей поверхности пола ползали зеленые монструозные саламандры, в задумчивой злобе поглядывая на Ялдена. В дальней стороне возвышался металлический помост, с идущими к нему лестницами, на котором были грудой свалены драгоценные камни и золотые изделия – сокровище зверя-чародея. При виде такого недосягаемого и близкого богатства рвение Ялдена побороло страх, и подшучивая над самим собой, он стал высматривать в море огня способ перейти к помосту. Такого способа, как понял Ялден, не найти, так как во всем тайнике был только тонкий полукруглый настил возле входа, на котором смертный человек мог лишь стоять, не двигаясь.

Отчаяние охватило Ялдена и он решил, наконец, рискнуть пройти по раскаленным камням. Лучше погибнуть в поиске, чем вернуться с пустыми руками. Стиснув зубы, он направился к морю огня, не думая о последствиях. Ялден ожидал, что пламя будет неистово обжигать, как обычный огонь, но к его удивлению пылающий пол раздвинулся, образовав узкую дорожку из безопасной прохладной земли, ведущую прямо к золотому трону. Ошеломленный и невнимательный к тому, что лежит в основе такой благожелательной магии, Ялден вытащил меч и смело сделал большой шаг между стенами огня, исходящими из трещин каменного пола. Жар не причинял ему вреда, а драконоголовые птицы пятились, шипели, но не приставали к Ялдену. Сокровища теперь сверкали на расстоянии вытянутой руки, и Ялден грезил о том, как он вернется в Зет, нагруженный сказочной добычей, а толпа будет поклоняться ему как герою.

В своей радости он забыл удивиться тому, что Анафас подозрительно небрежно заботится о своем добре, и не подумал о странном дружелюбии пламенного пола, самого по себе необычного. Даже громадный арочный проем позади помоста, подозрительно незаметный с другого конца пещеры, всерьез не обеспокоил Ялдена. Только когда он достиг широкой лестницы, поднялся на помост, и до колен погрузился в чудесные золотые реликвии прежних веков и иных миров, драгоценные камни из неизвестных шахт, чуждой природы и назначения, Ялден начал осознавать, что что-то тут не так.

Но сейчас он заметил, что волшебный проход через пылающий пол быстро сужается, оставляя его в одиночестве на помосте среди кучи золота, которого он желал, без надежды на помощь. А когда дорожка полностью исчезла, и глаза Ялдена безнадежно осматривались вокруг в поисках спасения, беспокойство ему добавила некая бесформенная желеобразная тень колоссального размера, что маячила и издавала зловоние позади помоста. Ялден не позволил себе упасть в обморок, но заставил себя рассмотреть, что тень эта была намного омерзительней, чем всё то, о чем гласили легенды, и что семь её переливчатых глаз смотрели на Ялдена со спокойным и игривым выражением.

Затем Анафас, зверь-чародей полностью выкатился из-под арки, могущественный в своем мертвящем ужасе, и долго демонически хохотал над маленьким испуганным воришкой. А потом позволил ораве раболепных и неистово голодных зеленых саламандр завершить свое медленное неумолимое восхождение на помост.

Перевод: А. Черепанов

Март, 2014

Говард Филлипс Лавкрафт и Лин Картер

КОЛОКОЛ В БАШНЕ

Говард Филлипс Лавкрафт и Лин Картер. «The Bell in the Tower», 1989. Впервые на русском языке. «Мифы Ктулху» и «Посмертное сотрудничество». У Лавкрафта был незаконченный рассказ «Потомок» (The Descendant, 1926) – о человеке, который кричал каждый раз, когда звенел церковный колокол. Через 60 лет Лин Картер решил дописать этот рассказ.

Источник текста:

«The Xothic Cycle: The Complete Mythos Fiction of Lin Carter»

Когда-то в Лондоне жил человек, который кричал каждый раз, когда раздавался звон церковных колоколов. Он жил уединённо со своей полосатой кошкой в Отеле Грея, и люди принимали его за безобидного сумасшедшего. Его комната была заполнена книгами самого банального и легкомысленного содержания, и час за часом он пытался потеряться среди этих глупых страниц. Очевидно, всё, чего он искал в жизни, – ни о чём не думать. По какой-то странной причине необходимость размышлять очень пугала его; и от всего, что могло всколыхнуть глубины его воображения, этот человек бежал, как от чумы.

Он был очень худым, седым и морщинистым, но некоторые люди утверждали, что он не так стар, как выглядит. Страх сжимал его сердце своими ужасными когтями, и от любого внезапного звука его глаза округлялись, а лоб покрывался капельками пота. Если у этого жильца отеля и были друзья-знакомые, то он их избегал, потому что не хотел отвечать ни на какие вопросы относительно своего странного поведения. Те же, кто когда-то знал его как учёного и эстета, говорили, что им очень жалко видеть его в таком состоянии. Он бросил всех своих знакомых много лет назад, и никто из них не знал наверняка: покинул ли он страну или просто скрылся из виду, поселившись в какой-нибудь тайной глуши.

В те дни, о которых я пишу, исполнилось уже десять лет с тех пор, как он снял комнату в Отеле Грея и ни с кем не разговаривал до того самого вечера, когда молодой Вильямс приобрёл Некрономикон.

Это Вильямс был мечтателем, и ему было всего двадцать три года; и в первый же день, когда он вселился в этот старинный дом, молодой человек почувствовал странность и холодное дыхание космических ветров, исходящих от седого, сморщенного мужчины, живущего в соседней комнате. Будучи любопытным, Вильямс постарался сдружиться со своим соседом, хотя старые друзья не осмеливались приближаться к старику. Молодой человек удивлялся страху, который засел в этом измождённом наблюдателе и слушателе. Никто не сомневался, что этот старик постоянно за чем-то следит и к чему-то прислушивается. Но наблюдал и слушал он скорее разумом, чем глазами и ушами, и каждую свободную минуту он старался утопить в непрестанном потоке легкомысленных, скучных, популярных романов. Но когда начинали звонить церковные колокола, он закрывал уши и вопил; и полосатая кошка, жившая в его комнате, выла с ним в унисон, пока не стихал в отдалении последний звук.

Как ни пытался Вильямс, он не мог заставить своего соседа говорить о чём-то серьёзном или сокровенном. Старик во время встреч с молодым соседом принимал несвойственные себе вид и поведение, симулировал улыбку и лёгкое настроение, лихорадочно и безумно болтал о всяких весёлых мелочах, но его голос с каждой минутой становился высоким и напряжённым, пока не превращался в пронзительный неразборчивый фальцет. Но знания старика были глубокие и основательные, его самые тривиальные замечания были предельно ясны; Вильямс не удивился, узнав, что его сосед обучался в Харроу и Оксфорде.

Позже выяснилось, что старик был ни кем иным, как лордом Нортхемом, о древнем родовом замке которого, на побережье Йоркшира, ходило так много странных легенд; но когда Вильямс попытался заговорить о замке и его предполагаемом римском и даже доримском происхождении, старик отказался признать, что в этом строении есть что-то необычное. И он лишь пронзительно хихикал, когда юный посетитель заговорил о тайных подземных склепах, которые, согласно легенде, высечены в сплошных гранитных скалах, которые хмуро смотрят на бурные воды Северного моря.

В таком духе проходили посиделки между двумя соседями до той самой ночи, когда Вильямс принёс домой печально известный Некрономикон безумного араба Абдула Альхазреда. Он знал об этой страшной книге с тех пор, как ему исполнилось шестнадцать лет, и зародившаяся любовь ко всему необычному заставляла его задавать определённые вопросы согбенному от старости, хитрому книготорговцу, который содержал странный и пыльный магазинчик на Чандос-стрит; и Вильямса всегда удивляло: почему люди бледнели, когда он упоминал про Некрономикон? Старый книготорговец сказал Вильямсу, что по слухам только пять экземпляров пережили гневные эдикты священников и жестокое подавление со стороны законодателей, и что все экземпляры считались благополучно спрятанными теми напуганными, заботливыми хранителями или архивариусами, которые осмелились прочесть ненавистные чёрные буквы.

Но теперь, наконец, Вильямс не только нашёл доступную копию пресловутой книги, но и купил её за такую низкую цену, что это казалось смешным. Он приобрёл её в лавке иудея, находящейся в самом убогом закутке рынка Клэр, где молодой человек иногда покупал необычные, любопытные и мрачные артефакты; и он почти вообразил, что закрытые спутанной бородой губы сварливого, старого левита изобразили улыбку, как бы с облегчением, когда Вильямс обнаружил книгу и объявил о своём желании купить её. На самом деле, растрёпанный кожаный переплёт с застёжками из латуни, изъеденной яркими пятнами, был размещён на полке так заметно, и цена представляла такое абсурдно малое число, что всё это почти заставило Вильямса подозревать, что книготорговец был нетерпелив, даже обеспокоен тем, чтобы поскорей избавиться от проклятой книги.

Одного взгляда на заголовок было достаточно, чтобы это привело Вильямса в восторг, а некоторые из диаграмм, вставленных в непонятный латинский текст, возбуждали самые напряжённые и самые тревожные воспоминания в его уме. Он не мог терять ни минуты, но был охвачен нетерпением – взять тяжёлую книгу домой и окунуться в дешифровку её страниц. Вильямс так быстро ушёл с покупкой, что едва ли слышал, как старый хихикал, когда молодой человек вышел из книжного магазина. Но когда Вильямс, наконец, благополучно донёс книгу до своей комнаты, запер за собой дверь и начал просматривать пожелтевшие страницы, он с огорчением обнаружил, что комбинации из чёрных букв, которые были почти нечитаемы, и исковерканные идиомы, которыми был переполнен текст, сопротивлялись тем способностям в лингвистике, которыми он обладал. Затем Вильямс вспомнил о своём странном соседе, чьи научные достижения намного превышали его собственные, и он постучал в дверь своего загадочного, испуганного друга в поисках помощи в распутывании витиеватой средневековой латыни.

Лорд Нортхем бессмысленно улыбался своей полосатой кошке, когда в комнату вошёл молодой человек, и старик вздрогнул при виде неожиданного гостя. Затем он увидел книгу и его затрясло, а когда Вильямс громко произнёс её заголовок, старик совсем потерял сознание. Только когда Нортхем полностью пришёл в себя, он начал безумным шёпотом рассказывать свою историю или вымысел сумасшедшего. Он решился заговорить, чтобы убедить Вильямса немедля сжечь эти отвратительные страницы, а пепел рассеять по ветру.

История лорда Нортхема

Наверное, (шептал лорд Нортхем), было что-то очень неправильное с самого начала; но это никогда бы не пришло мне в голову, если бы я не слишком погрузился в исследование одной тайны. Я – девятнадцатый барон в родовой линии, начало которой простирается настолько пугающе далеко в прошлое, невероятно далеко, если верить семейной традиции. Есть древние легенды о нашем происхождении в досаксонские времена, когда некий Луний Габиний Капито, военный трибун Третьего Легиона Августа, тогда располагавшегося в Линдуме, в Римской Британии, был без промедления отстранён от командования за участие в неких секретных обрядах, не связанных с какой-либо известной и признанной религией.

Этот Габиний, как гласят слухи, натолкнулся на пещеру, вырубленную в скале, которая была обращена к бурным водам моря, и в ней странные вороватые люди собирались вместе и творили Старший Знак в темноте. Таинственный, древний народ, которого не знали бритты, но которого они очень боялись, и шептали, что эти люди были последними, кто жил раньше на великой земле посреди Западного Океана. Немногие спаслись, когда давным-давно ту землю поглотили голодные волны, оставив только острова с менгирами и кругами из стоячих камней, из которых Стоунхендж был самым большим.

Разумеется, не было никаких доказательств того, что Габиний построил неприступную крепость над этой запретной пещерой и впоследствии стал основателем рода, который в равной степени были бессильны уничтожить пикты, саксы, датчане и норманны, римляне и бритты. Также не было уверенности в невыраженном словами предположении, что из этого сверхъестественно защищённого рода произошёл тот смелый товарищ и верный лейтенант Чёрного Принца, которому Эдуард Третий даровал титул первого барона Нортхема. Эти легенды не подкреплялись никакими существенными доказательствами, но их часто передавали шёпотом; и, по правде говоря, каменная кладка Цитадели Нортхема, по крайней мере, в более старых её частях, обладала волнующими и даже тревожными сходствами с римской каменной кладкой Адрианова Вала.

В детстве (продолжил Нортхем после некоторой паузы) я всегда видел в высшей степени необычные сны, когда случайно засыпал в самых древних частях замка, и я приобрёл нервозную привычку постоянно искать в своих воспоминаниях некие бессвязные сцены или непостижимые модели, или образы со странным смыслом, которые могли возникнуть благодаря определённым эффектам окружающего ландшафта и странным облачным образованиям. Но кажется, ни одно из внешних условий не проявлялось в каких-либо эпизодах моего сна, который я пытался вспомнить по пробуждении. Постепенно я стал мечтателем, который пришёл к выводу, что жизнь скучна и неудовлетворительна. Я стал искателем сверхъестественной реальности и необъяснимых взаимосвязей, которые когда-то были мне знакомы, наверное, в предыдущей жизни, но, по-видимому, нигде не обнаруживались в нашем видимом мире.

Меня переполняло ощущение, что наш материальный мир – это всего лишь одна прядь, одна нить в бескрайней и зловещей ткани, и эти неизвестные владения сталкиваются со сферой известного нам мира в каждой точке. В молодости и ранней зрелости, опустошив книжные источники официальной религии и мистицизма, я обратился к интенсивному чтению оккультных тайн и секретов церемониальной и ритуальной магии. Нигде, однако, я не мог обнаружить того, чего жаждал – средств проникнуть за пределы огромной иллюзии, которую мы называем Реальностью, и таким образом получить возможность увидеть те увлекательные миры, отдалённые и невыразимо чуждые, которые смутно являлись в моих снах. Я хотел узнать о том, откуда берётся то неосязаемое и непревзойдённое великолепие, которое охватывало меня в каждый момент бодрствования и делало банальными и пресными каждое болевое или приятное ощущение, которого могут достичь тело и его чувства. В абсенте и гашише, в опиуме и его настойке, во множестве опасных наркотиков и незаконных или ядовитых алкалоидов я жаждал сверхъестественных видений, преднамеренно и систематически расстраивая рациональный ум и чувства; но ни в каком опиате я не нашёл ключа к тому откровению о мирах и измерениях существования, которые могли бы превосходить наш собственный мир. Если б я нашёл такой ключ – это было бы наградой за мои труды.

Вместо лёгкости и удовлетворения я нашёл только беспокойство и уныние, и по мере того, как я становился старше, чёрствость и ограничения жизни становились для меня всё более утомительными и сводящими с ума. В течение девяностых годов я пытался спастись от бессмысленности существования, погрузившись в Сатанизм, поверхностно изучая все теории и жадно поглощая любое учение, которое могло бы предложить хоть какое-нибудь средство приблизиться к захватывающим перспективам невообразимой науки и философии, идущих вразрез скучным, неизменным, так называемым Законам Природы. Сказочные истории Игнатиуса Доннелли об Атлантиде и подобные книги я поглощал с интересом, и дюжина малоизвестных предшественников Чарльза Форта увлекла меня на некоторое время, благодаря тому, что они тщательно регистрировали необъяснимые события… Но никак я не мог найти путь к совершенно неизмеримым безднам, лежащим за пределами досягаемости астрономов или за гранью познаваемости для земных космографов – путь к безымянным вихрям неслыханной странности, где форма и симметрия, свет и тепло, даже материя и энергия сами по себе могут быть подвергнуты немыслимой метаморфозе. Я был охвачен жаждой найти предельные, невообразимые регионы за пределами ограничений времени и пространства, где законы евклидовой геометрии, причины и следствия нарушены, или сама последовательность времени изогнута, и где химеры и противоречия являются нормой, в то время как рациональное и материальное – всего лишь бесполезные фантазии.

Будучи в отчаянии, я искал в путешествиях облегчение своего крайнего разочарования; я преодолевал многие мили, чтобы проверить подлинность какой-нибудь деревенской байки об аномальном чуде. А однажды я отважился зайти далеко вглубь арабских пустынь в поисках некоего Безымянного Города, о котором ходили смутные и бездоказательные слухи, но никто никогда не видел его воочию. В пустыне у меня зародилась мучительная вера в то, что где-то существуют легкодоступные Врата, и, если я однажды найду их, – меня свободно пропустят в те внешние глубины, отголоски которых слабо отражались в родовых святилищах моей памяти.

Врата, которые я искал, вполне могли находиться в пределах видимого и бодрствующего мира, но они могли также существовать только в глубинах моего разума или души. Возможно (думалось мне), что я удерживал в своём собственном наполовину исследованном мозге ту загадочную связь, которая откроет самый сокровенный портал или пробудит мои бездействующие чувства к прошлым или будущим жизням в забытых измерениях реальности; которая даст мне доступ к звёздам, к бесконечностям и вечностям, что лежат за их пределами, и к состояниям бытия или способам восприятия, сейчас для меня невероятными.

В соответствии с этим намерением я снова обыскал ту трухлявую библиотеку из древних книг, накопленную на протяжении веков баронами моего рода. Среди тех книг были трактаты о демонологии и алхимической науке, заумные и неповторимые философии; работы, в которых обсуждались Элевсинские и Орфические Мистерии, и бесчисленные истории о колдовстве и дьявольщине, сочинения Каббалы и Гностических магов. Хотя я хорошо изучил библиотеку в юности, всё же оставалась вероятность того, что осталась какая-нибудь редкая и оккультная рукопись или монография, которую я просмотрел невнимательно или даже пропустил, и которая могла бы содержать ключ, способный открыть эти божественные Врата к изумительным перспективам и невероятным чудесам, находящимся Снаружи.

Отчётливо помню, что это было в дождливый ноябрьский вечер. На полке, заставленной огромным количеством томов, посвящённых богословским изысканиям, я обнаружил втиснутую и таким образом спрятанную книгу. Увидев её, я частично надеялся, частично предполагал, что эту книгу я ранее пропустил. Это было ни что иное, как копия того отвратительного и ужасного Некрономикона, другой экземпляр которого вы так неосмотрительно купили в тот день, юный Вильямс. Я уже читал с содроганием некоторые ссылки на книгу Альхазреда в других сочинениях, что покоились на этих самых полках – в печально известных Культах Упырей Графа д'Эрлета, Безымянных Культах фон Юнцта и в адской Тайне Червей старого Людвига Принна. Но до сих пор мне никогда не выпадало шанса столкнуться с этой копией. Переплетённый в гниющую кожу Некрономикон был закрыт с помощью застёжек из ржавого железа, которые я открыл с помощью своего перочинного ножа. Страницы рассыпались от ветхости и покрылись плесенью, ощутимый запах разложения распространился в воздухе и атаковал мои ноздри, когда я открыл книгу и начал перелистывать её страницы.

В отличие от печатной копии, которую вы сейчас держите в руках, книга, которую я обнаружил спрятанной за полками, была рукописной, и много разных людей приложили к ней свои руки, что было явственно видно из разных сортов пергамента или бумаги, на которой она была написана, и различных стилей почерка. Мне оставалось только строить догадки о том, кто из моих предков собрал эту книгу из отдельных страниц в кожаный переплёт. Действительно, только после того, как я начал замечать на некоторых страницах пометки, написанные более свежими чернилами и более современным почерком, чем у авторов старых страниц, я узнал личность пишущего: это без сомнений было написано рукой моего пра-пра-прадеда, шестнадцатого барона нашего древнего рода, – того, кто едва избежал судебного разбирательства и последующей виселицы в последние дни маниакальных преследований ведьм и колдунов.

Копия Некрономикона была очень объёмной, более тысячи страниц, и всю следующую неделю я просто пролистывал её. Мой лихорадочный ум выхватывал то здесь, то там отдельный отрывок или фразу, которые приятно возбуждали моё воображение намёками на Врата, которые открывались из нашего мира в другие миры, к безднам предшествующих циклов существования и к невообразимым областям за пределами пространства и времени. Наконец, мне пришло в голову, что за этой невозмутимой шеренгой бесконечных богословских сочинений могут быть также спрятаны и другие книги или газеты, и таким образом я обнаружил защёлку, скрытую в углублении древнего книжного шкафа из красного дерева. Я надавил на защёлку; скрип и стон ржавых шарниров вызвали трепет в моей душе. Через мгновение целая секция стеллажей медленно и тяжело скользнула в сторону, открывая моему взору тёмный, пыльный проход и марш крутой лестницы, ведущей вверх, в непроницаемый мрак. Всё здесь было обмотано и украшено призрачными сетями неисчислимых поколений пауков.

Великая библиотека Цитадели Нортхемов находилась на самом верхнем этаже, и я хорошо знал, что не было ничего выше этой комнаты, за исключением древней каменной башни, окна которой были плотно закрыты изнутри, а единственный вход в неё был запечатан кирпичной кладкой задолго до того, как я родился. Таким образом, тайна того, куда ведёт эта крутая тайная лестница, пробудила во мне сильное любопытство. Задержавшись только для того, чтобы подпереть дверь тайного прохода тяжёлой книгой и схватить с библиотечного стола масляную лампу, я вошёл в пыльную нишу и начал подниматься по лестнице со смешанными чувствами осторожности, трепета и авантюрного ожидания, что вряд ли можно описать простыми прозаическими словами. Ступени лестницы были сделаны из дерева, местами трухлявого из-за отсутствия ухода за ними. Толстый слой столетней пыли покрывал их. Наверху я нашёл люк, который я смог открыть только, применив всю силу. Покрытые ржавчиной шарниры протестующее завизжали.

Я обнаружил странную восьмиугольную комнату, почти полностью лишённую мебели. Свет моей лампы явил всего лишь стол из тяжёлой древесины и большой резной дубовый стул времён Якобинцев или, возможно, сделанный мастерами эпохи Тюдора. Стол и стул располагались в самом центре комнаты. На столе находились: огарок свечи в латунном подсвечнике, запылившаяся чернильница, в которой осталась тёмная плёнка давно высохших чернил, и несколько перьев, аккуратно расположенных рядом с фолиантом, в который был вложен скрученный пергамент, обмотанный паутиной. Единственной странностью этой башенной комнаты с обычной обстановкой был огромный древний колокол из потемневшего серебра, который был подвешен к стропилам прямо над стулом. Колокол имел размер церковного, и по его нижнему краю были проштампованы или как-то вырезаны странные угловатые символы, которые казались мне смутно знакомыми. Я вспомнил, что встречал подобные символы под названием «Руны Нуг-Зота», но больше об этом я ничего не знал. Язык колокола был в форме перевёрнутого трезубца, и он был привязан длинной, покрытой смолой верёвкой к странному часовому механизму из свёрнутых пружин, густо покрытых масляной смазкой. Очевидно, назначение этого причудливого механизма состояло в том, чтобы, раскачивая колокол без помощи человеческих рук, вызывать звон.

Поскольку я не знал, для чего нужен этот колокол, я сразу же направился к столу в центре комнаты, поместил лампу на пыльную поверхность, сел на стул и начал исследовать скрученный манускрипт. Я безошибочно узнал, что почерк, которым он был написан, принадлежал моему пра-пра-прадеду Рутвену, лорду Нортхему. О нём до сих пор шептали много сомнительных легенд, и написанный маслом портрет, потемневший от времени, изображал его лицо с густыми бровями и выступающими скулами, строгой угловатой челюстью и суровым орлиным носом. Все эти наследственные черты повторялись у каждого члена нашего рода, со времён самого отдалённого нашего предка. Листки были датированы семнадцатым столетием и, казалось, были записью серии экспериментов, но, увы, они были написаны каким-то шифром, в котором использовались буквы и цифры в соответствии с кодом или системой, которые я не мог сразу разгадать. Нетерпеливо перелистывая рукопись, я нашёл, наконец, ближе к концу один отрывок, который был написан простым английском языком, и текст гласил:

Как Брахманы из Индостана использовали бесконечно повторяющийся звон маленьких колокольчиков в качестве сопровождения своей медитации, так и шаманы из Тартара, и тибетские монахи-красношапочники использовали их для аналогичной цели-притупить рациональное мышление и очистить чувства для восприятия Высших Планов. См. Абдул Аль-Хазред, его III Книга, гл. VIII.

Затем следовал ряд инструкций относительно того, как завести часовой механизм, о ритме и времени использования колокола, а также о продолжительности его звона, которая наиболее подходит для эксперимента.

В этот момент я начал замечать, что у меня болит голова, и сердце быстро колотится. Я был уже на грани того, чтобы упасть в обморок, как женщина, если бы остался в этом замкнутом пространстве и продолжал дышать спёртым и затхлым воздухом башенной комнаты. Деревянные ставни, которые закрывали высокие окна, сопротивлялись моим усилиям открыть их. Их так сильно заклинило, что мне пришлось использовать лом, чтобы сломать ставни и позволить свежему дневному воздуху проникнуть в комнату. Я взял свою лампу и фолиант, спустился по крутой и узкой лестнице в библиотеку и сразу же вернулся к чтению Некрономикона. Я без труда нашел фрагмент, на который ссылался мой предок; это было в третьей книге Некрономикона, которая носила название «Книга Врат», и она гласила:

А также остаётся Ещё Один Способ, с помощью которого вы, по крайней мере, сможете увидеть То, что находится за пределами ограничений Мира Природы, не подвергая себя Риску, связанному с выходом туда в своём Теле. Посредством этого метода вы сможете отбросить Завесу и заглянуть в те иные Области Бытия, которые наполняют наше собственное измерение и проникают через него, но всё же остаются невидимыми и незаметными для смертных людей и, тем самым, Неизвестными. Этот способ называется Ритуал Колокола, и в нём используется особый Колокол из Серебра. По его Ободу нужно начертать Девятый Ключ Пространства соответственно Рунами Нуг-Зота или древними буквами Акло. Однако будьте осторожны, не злоупотребляйте этим Способом; для тех, кто часто смотрит на Запредельное, Оно может стать постоянным Местом Их Пребывания.