Текст книги "Всемирный следопыт, 1929 № 05"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

_{Аркан с косточкой для петли, при помощи которого лопари ловят оленей.}

Потом Архип берет свою кидальную веревку – аркан с «костяной» петлей – и отправляется «имать». Олени, которые все время спокойно стояли на поляне и лишь опасливо косились на юлившую вокруг них собачонку, при его приближении сразу шарахаются в сторону. Архип набирает на руку веревку и быстро кидает ее. Аркан взлетает над стадом, его петля на секунду распластывается в воздухе и потом метко опускается среди стада прямо на рога оленя. Мы удивлены: неужели Архип поймал именно того оленя, которого хотел поймать? Оказывается, да: этот бык пойдет с нами в Ловозеро передовым. Пойманный олень старается вырваться, встает на дыбы, выпрыгивает из снега, потом лезет в куст, но Архип, сворачивая веревку, подходит к нему и обвязывает его ремнем вокруг шеи. Тогда олень сразу успокаивается.

_{Пойманный олень старается вырваться, встает на дыбы…}

Обеспокоенное стадо жмется в кучу. Архип долго лазает вокруг него по снегу, высматривая; потом снова в воздухе взвивается петля. На этот раз в нее попадает большой безрогий олень. Петля ловко угодила ему на шею. Он пытается увлечь Архипа по снегу вместе с его веревкой, но лопарь захлестывает конец аркана вокруг дерева и, постепенно подтягивая ее, побеждает оленя.

Этот лапландский ковбой не знает промахов. Он кидает свое лассо за тридцать – сорок шагов, и ему безразлично, стоит ли олень к нему головой или задом и есть ли у него рога или нет.

Одна серая важенка долго не дается. Она прячется в самую гущу стада, а когда Архип выгоняет ее оттуда, удирает через кусты и валежник. Петля Архипа настигла ее на бегу как раз в тот момент, когда она перепрыгивала через упавшее дерево. Остановленный в своем прыжке олень кубарем покатился в снег. Это был удивительный бросок аркана!

Через час к нашим саням привязаны все нужные нам десять оленей. Лопарь и его собака теперь могут отдохнуть. Архип надевает малицу, садится на сани и закуривает. Мы расспрашиваем его об оленях. Он рассказывает нам много интересного и, между прочим, об одном любопытном инстинкте оленя – инстинкте осени.

Осень – пора оленьей любви. Ее зовы олени слышат тогда в самом воздухе, в малейшем ветерке. И осенью все самцы идут на ветер. Их тогда нельзя ничем остановить. Напряженно внюхиваясь в воздух, они идут против ветра все вперед и вперед и изменят направление только тогда, когда переменится ветер. Дойдя до озера, они ходят по берегу у самой воды, поднимают морду, останавливаются, смотрят в заозерную даль и ревут: только осенью олени могут реветь. Самые храбрые входят в воду, вновь возвращаются на берег, потом, наконец, решаются и плывут по озеру. Этих оленей уже не вернуть в стадо: если они не погибнут в озере, их все равно больше не найти.

В одну роковую осень непрерывно дули западные ветры. Они несли теплую дождливую погоду, и все олени шли на запад. Повинуясь инстинкту продолжения рода, самцы целыми стадами переплывали озера и тундрами, вараками^[1]) и лесами шли все дальше на запад. В эту осень оленеводы не знали, что делать. Они пробовали огораживать свои стада, привязывать оленей, жгли леса на пути стад, чтобы уничтожить пастбища, но все было напрасно: даже голод не мог задержать оленей.

Только в гористых тундрах западной Лапландии, где за горами не чувствовалось западного ветра, большинство стад остановилось. Там их настигли хозяева. Но те олени, которые шли широкими долинами и низменностями, продвинулись еще дальше. За самцами шли самки, и у одного оленевода-ижемца все стадо – три тысячи голов – в эту осень ушло в Финляндию…

Мы едем обратно. Уже темнеет. Небо над нами кажется прозрачной стеклянной чашей, озаренной сверху спокойным зеленовато-голубым светом. Впереди за лесистыми ощетинившимися вараками ярко загорается Венера.

– Тасть^[2]), – говорит Архип, показывая на нее рукой.

Вдалеке чуть светятся мощные снежные склоны высокой Волчьей тундры. Мы приветственно киваем ей:

Еще увидимся!

VII

Лопарская столица. – Олений поход ижемцев. – Лопари и ижемцы селятся на разных берегах. – Я учусь управлять оленями. – Хлопотунья, эстет и подагрик. – Романтика привала в лесу. – Мы в Лапландии.

Ловозеро – самый большой погост Кольского полуострова. Он расположен в центре Советской Лапландии, и прежде его часто называли лопарской столицей. Теперь лопари в Ловозере составляют меньшинство. Уже несколько десятков лет как лопарский погост превратился в ижемское село.

Ижемцы – это ветвь вологодских зырян, живущая по реке Ижме (теперь область Коми), в бассейне Печоры. В конце прошлого столетия оленьи стада ижемцев были охвачены страшной эпидемией сибирской язвы. От этой болезни олени гибли тысячами. Чтобы спасти хоть часть своих стад, наиболее предприимчивые ижемцы решили переселиться на Кольский полуостров, куда эпидемия не дошла.

Переселение началось с 1887 года. В этом году несколько оленеводов с остатками своих стад двинулись с Ижмы на север, в Малоземельную тундру, оттуда на восток – к Белому морю. За лето они успели дойти до Канина Носа и там зимовали. На второй год они обогнули Белое море и в начале зимы перешли по льду Кандалакскую губу, направляясь прямо в богатые оленьими пастбищами тундры центральной Лапландии.

Этот грандиозный олений поход ижемцев обошелся им дорого: из двухтысячного стада доходило до Кольского полуострова триста-четыреста оленей. Остальные гибли в пути.

На новом месте ижемцы выказали большую энергию и предприимчивость и в короткое время восстановили свои стада. Через несколько лет они были уже значительно сильней экономически, чем основное население Лапландии – лопари. Сильней лопарей ижемцы оказались и в культурном отношении: почти все те скудные признаки цивилизации, которые можно найти сейчас у лопарей, появились главным образом благодаря влиянию ижемцев. Мало-по-малу лопари сменили сбои первобытные «кережки» на сани, неудобные «печки» на малицы, «вежи» на избы и камельки на настоящие печи. Подражая ижемцам, лопари стали обзаводиться огородами. Даже бани «ввезены» на Кольский полуостров ижемцами.

Но, несмотря на то, что ижемцы так благотворно действовали на лопарей, рознь между этими двумя народностями там, где они живут вместе, очень сильна. Ижемцы смотрят на лопарей, как на людей низкой породы, а лопари относятся к ижемцам как к захватчикам, отнявшим у них хорошие пастбища. И в Ловозере избы ижемцев и лопарей стоят по разным сторонам реки. Только в самое последнее время передовые лопари и ижемцы, вовлеченные в общественную советскую работу, начинают совместно решать оленеводческие вопросы.

Вместе с ижемцами в качестве работников с ними переселились в Лапландию и самоеды. Благодаря большой помощи, оказываемой им советской властью, многие из них обзавелись теперь собственными стадами.

* * *

В Ловозеро мы едем самостоятельно. У нас свои отдельные сани и упряжка из трех оленей. Мы сами будем управлять ими и очень этим горды. По жребию мне выпало первым быть кучером. Мои орудия производства – это длинный тонкий шест – хорей и единственная вожжа, привязанная к уздечке вожака, крайнего левого оленя. Я должен сидеть на санях слева, поставив левую ногу на полоз, а правую могу держать – хочу по-лопарски, хочу по-ижемски. По-лопарски– я ее должен вытянуть вперед, по-ижемски – подложить под себя. Я бы предпочел обе ноги протянуть вперед и сесть посредине саней, но надо мной смеются: говорят, так нельзя.

Пока Архип привязывает лыжи к своим саням, я пробую постичь технику управления. Чтобы повернуть налево, естественно, я должен тянуть свою единственную вожжу. Ну, а в другую сторону? Оказывается, чтобы повернуть направо, нужно как-то загадочно похлопывать и подергивать той же вожжой. Чтобы никто не заметил моего конфуза, я потихоньку проделываю с вожжой разные манипуляции, но олени не обращают на меня никакого внимания. Так, с сомнениями в душе, я трогаюсь вслед за Архипом в путь.

Первое время все идет хорошо. Дорога не хуже той, по которой мы ездили в стадо, олени бегут весело, и я с наслаждением помахиваю хореем и кричу совсем как лопарь:

– Кщ-кщ-кщ!..

Переваливаем через пару пологих варак, поросших редким лесом, спускаемся в ложбину, едем по болоту, потом по длинному озеру. За озером – снова лес. Темно; восходит луна. Под ее лучами искрится снег, повисший тяжелыми мохнатыми лапами на деревьях, и они кажутся застывшими клубами белого дыма. Сильно морозит. Копыта оленей громко хрустят по утоптанному снегу.

За лесом дорога портится. Она занесена недавней пургой, и наши олени сразу сбавляют ход. Теперь, чтобы не отставать от Архипа, мне приходится все громче кричать «кщ-кщ-кщ» и все решительней размахивать, хореем. Но скоро я вижу, что мне придется прибегнуть к репрессивным мерам. И, осмелев, я тычу концом хорея в белые зады оленей и бью их по твердым крупам.

Теперь и характеры наших оленей стали сказываться ярче. Справа у нас рыжая важенка с одним тонким рогом. Она хлопотливо перебирает короткими ногами, еще хлопотливей мотает из стороны в сторону головой, но вряд ли от ее хлопот получается большой толк. В середине – серый бык. Он тянет неплохо, но у него эстетическая натура, и часто он останавливается и, поворачивая голову то в ту, то в другую сторону, любуется окрестностями. Слева – хороший опытный вожак, но, повидимому, слишком почтенного возраста для прогулки в сто километров.

Снова выезжаем на озеро. Посреди него стоит чум, кругом много саней с большими длинными ящиками. Это остановилась отдыхать райда – олений поезд. В ящиках везут из Ловозера мороженую рыбу. Темно, и в чуме оживленно горит костер, разложенный прямо на снегу. Архип скрылся в темноте. Я пускаю в ход все свои средства: кричу, хлопаю вожжой, подталкиваю хореем. Но эти «вредные» животные уже выдохлись и не бегут. Однако Архипа нам догонять нужно, и Горлов заменяет меня.

_{Посреди озера стоит чум, кругом много саней с большими черными ящиками…}

Он берется за дело горячо. Несколько энергичных пинков хореем, несколько вскриков в стиле залихватского ямщика, и неожиданно олени пускаются вскачь. Мы издаем победный клич. Олени пугаются и бегут еще пуще. Ага, вот в чем дело! Их нужно пугать. И когда олени начинают замедлять бег, мы принимаемся кричать, выть и рычать на всякие голоса. Горлов освобождает пальцы из рукавицы, засовывает их в рот и пронзительно свищет. Я встаю на санях во весь рост, размахиваю руками, мяукаю и лаю. Но через десять минут мы вынуждены сдаться: мы выдохлись, а олени перестали обращать на нас внимание. И вспотевший Горлов, откинув назад свой меховой капюшон, клянет лопарей, не сумевших додуматься до хорошего кнута и погоняющих оленей такой нелепой штукой, как эта жердь– хорей.

Ночью в лесу Архип объявляет остановку. Он распрягает оленей, и они тотчас же зарываются мордами в снег, разъискивая ягель. Мы разводим костер. Усевшись вокруг него, полной грудью вдыхаем романтику ночного зимнего привала в лесу. Костер освещает сугробы снега, груду валежника, людей, одетых по-полярному в шкуры, хорей, воткнутый в снег. Дальше – ночь. Она окружает нас плотной чернотой, и из тьмы сосны и ели протягивают к костру белые пушистые лапы, сверкающие тысячами мелких кристалликов снега. Наконец-то мы в настоящей Лапландии!

(Продолжение в следующем номере)

Содержание следующих глав очерков «В снегах Лапландии»:

VIII. Человек, который не пользуется потусторонними силами. – Ущелье ветров. – Он выследил стадо «диких». – IX. Лапландский траппер. – Любознательный лопаренок. – Маленькие северяне. – Лес танцует. – Последняя новость. – Мертвая зима. – За куницей. – Опасный соперник. – Ночной собеседник у костра. – Злой капкан. – X. Северное сияние. – Волк в собачьей могиле. – Зверь, которого нельзя задержать. – Строгий допрос. – Никудышние люди. – Великий охотник. – XI. Пустое место. – Задорный промысел. – Заповедник за полярным кругом. – Земля показывает свое огненное нутро. – «Гнилые горы». – Природный минералогический музей. – Безногий сейд. – Пропавшая губа. – Гнусные «Кандалакши». – Таежная печь. – XII. Тайга требует жертв. – Сейд-обжора. – Трудный подъем. – Окаменевшие волны. – Гибель отступнику. – Лесной водопровод. – XIII. От Федора к Селивану, от Селивана к Кондратию. – Артистические вавилоны. – Еще один хитрый человек. – Звериная берлога. – Кто победит? – «Тихой старик». – Таежный эскулап и его «революционное» прошлое. – «Не видко и не знатко». – Лесной Антютик. – Прямолинейный старик. – «Прицепные вагоны» доставляют нам неудобства. – Лапландский философ. – Печальное знакомство с консервами.

• • •

МАРАКОТОВА БЕЗДНА

Фантастический роман А. Конан-Дойля

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ^[3] )

СОДЕРЖАНИЕ ПЕРВОЙ ЧАСТИ РОМАНА

Доктор Маракот, его научный сотрудник Кирус Хедлей и механик Биль Сканлэн отправляются на судне «Стратфорд» для исследования глубин Атлантического океана. Юго-западнее Канарских островов экспедиция начинает производить исследование. Налетает буря, судно тонет.

Через три месяца грузовой пароход «Арабелла Ноулес» подбирает в открытом океане стеклянный шар, где лежит письмо Кируса Хедлея. В нем Хедлей сообщает, что он с Маракотом и Сканлэном перед бурей опустились в глубь океана в особом снаряде; гигантский рак перетер клешнею канат, на котором кабинка была спущена со «Стратфорда», и ученые были спасены　атлантами, живущими на дне океана в грандиознейшем древнем здании. Он подробно рассказывает о культуре и быте этого загадочного народа. Атланты (потомки жителей опустившейся на дно Атлантиды) встречают спасенных весьма гостеприимно, и Хедлей даже собирается жениться на Моне, дочери вождя. При помощи сооруженного Сканлэном радиопередатчика потерпевшим крушение исследователям удается снестись с внешним миром, и после полугода жизни у атлантов они вместе с Моной под защитой стеклянных колпаков с запасом кислорода покидают подводную страну и появляются на поверхности океана.

–

I. Опасности глубин

Много лиц писали мне, Кирусу Хедлею, профессору Маракоту и даже Билю Сканлэну после нашего возвращения из Атлантического океана, где в двухстах морских милях к юго-западу от Канарских островов нам удалось совершить спуск на дно; как известно, этот спуск привел не только к пересмотру установившихся взглядов относительно жизни и давлений на больших глубинах, но и к открытию на дне океана потомков погибшей древней расы. В этих письмах нас самым настойчивым образом просили сообщить подробности наших приключений. Опубликованное мною письмо было весьма кратко и содержало мало фактов. А приключения наши в самом деле не лишены интереса. Одним из самых захватывающих была встреча с Владыкой Темного Лица. Это приключение было так необычайно, что мы решили пока не говорить о нем. Но теперь, когда официальная наука приняла наши выводы и заключения и признала мою невесту представительницей древней расы, я могу, пожалуй, рассказать о приключении, которое раньше внушило бы лишь недоверие.

Прежде чем перейти к рассказу об этом трагическом эпизоде, я должен обратиться к воспоминаниям о чудесном месяце, проведенном нами в подводном храме атлантов, этих удивительных людей, которые благодаря шлемам с кислородом могут гулять по дну океана так же свободно, как лондонцы по тротуарам Пикадилли.

Первое время после нашего спасения атлантами мы жили скорее на положении пленников, чем гостей. Я хочу рассказать, как и почему изменилось наше положение и каким образом, благодаря исключительной роли Маракота, мы настолько прославились в подводном царстве, что в анналах атлантов память о нас навсегда сохранится как о божественных посланцах. Атланты не знали о нашем побеге, иначе они, наверное, сделали бы все, чтобы нам помешать. Несомненно, теперь среди них живет легенда о том, что полубоги возвратились в надводные сферы, захватив с собою самый красивый цветок их сада.

Прежде чем перейти к главному эпизоду, который оставил у всех нас неизгладимое впечатление, я расскажу о чудесах подводного мира, а также о некоторых приключениях, выпавших на нашу долю.

Однажды во дворце атлантов поднялась тревога. Напялив кислородные шлемы, мы бросились наружу вместе с толпой атлантов и побежали по дну океана. Мы не имели представления о том, зачем и куда бежим. На всех лицах были написаны растерянность и страх. Выбежав на равнину, расстилавшуюся перед дворцом, мы встретили множество греков-углекопов, спешивших укрыться во дворце. Мне стало ясно, что мы играем роль спасательного отряда, посланного подбирать рабочих, пострадавших от какого-то бедствия. Но мы не видели и следа оружия и никаких приготовлений к отражению надвигавшейся опасности.

Скоро углекопы были пропущены внутрь здания. Когда последний из них скрылся в дверях, мы обернулись и стали смотреть в том направлении, откуда пришли беглецы. Но мы не увидели ничего кроме двух лохматых зеленоватых облаков, светящихся в центре, которые медленно двигались по направлению к нам. Атлантов вдруг охватила паника, и они бросились к дверям здания.

Действительно это было жуткое ощущение: таинственные носители тревоги медленно приближались к нам. Мы поспешили во дворец. Над входной дверью была фрамуга из прозрачного хрусталя метров четырех длины и около метра ширины; через это окно потоки света лились наружу ярким снопом. Поднявшись по лестницам к окну, мы приникли к хрустальной поверхности. Я увидел, что мерцающие зеленые круги остановились перед дверью входной камеры. При виде их атланты завыли от страха. Одно из призрачных созданий, колыхаясь, начало подниматься к окну. Тотчас же атланты стащили меня вниз, подальше от зеленого света, но, повидимому, прядь моих волос все же осталась в поле действия вредных лучей. Эта прядь мгновенно обесцветилась и осталась навсегда седой.

Прошло немного времени, и атланты осмелились открыть дверь. Был послан разведчик, которого провожали крепкими рукопожатиями, дружеским похлопыванием по спине, как смельчака, решившегося на опасный подвиг. Вскоре он вернулся и сообщил, что все в порядке. Хорошее настроение снова вернулось к атлантам. Казалось, неприятное приключение было забыто. В разговоре их мы уловили часто повторявшееся слово «прайса» и поняли, что так атланты называют странные существа. Единственным человеком, получившим искреннее удовольствие от этого происшествия, был профессор Маракот. Он хотел было броситься за странными животными с банкой и сачком, но его вовремя удержали.

– Новая форма жизни! Необходимо ее изучить! – твердил он.

– Зеленая чертовщина! – менее научно определил Сканлэн.

Через два дня, когда мы отправились в очередную экскурсию и пробирались среди чащи водорослей, ловя сачками образцы подводной фауны, мы внезапно наткнулись на тело одного из углекопов, очевидно, застигнутого врасплох загадочными зелеными существами. Его шлем был разбит, а на это требуется недюжинная сила, так как стекловидная субстанция шара обладает большим сопротивлением и упругостью. У человека были вырваны глаза, но никаких других повреждений не было видно.

– Среди животных встречаются большие гастрономы, – сказал профессор, когда мы вернулись во дворец. – В Новой Зеландии, например, есть особая разновидность сокола, так называемый «сокол-попугай», который убивает ягнят только для того, чтобы полакомиться небольшим кусочком сочного филея. Так и эти животные охотятся за глазами человека. И на земле и в глубине океанов природа знает лишь один закон, и этот закон – беспощадная жестокость…

Мы видели немало проявлений этого страшного закона на дне океана. Взять хотя бы следующий пример. Не раз нам приходилось замечать на слое мягкого глубоководного ила глубокую борозду, проведенную каким-то крупным телом. Мы показали этот след нашим спутникам-атлантам и попытались узнать от них, какое животное могло его оставить. Название этого животного выражалось целой группой щелкающих звуков, типичных для языка атлантов и не передаваемых ни одним европейским наречием. Приблизительно это звучало, как «криксчок».

Внешность этого существа мы могли установить посредством экрана-рефлектора, благодаря которому атланты передавали свои мысли в различных образах. Мы увидали странное студенистое создание, которое профессор мог определить лишь приблизительно как гигантского морского слизняка. Животное было покрыто длинными жесткими волосами. На концах его усиков находились глаза. Показывая нам это существо, атланты выражали величайшее отвращение и ужас.

Но это обстоятельство только разжигало пыл ученого, и он решил во что бы то ни стало определить класс и подкласс неизвестного чудовища. Поэтому я нисколько не удивился, когда во время нашей следующей экскурсии он остановился там, где был четко виден след таинственного животного. Затем он упрямо направился к базальтовым скалам, куда вел след. У входа в каменистое ущелье след кончался. Мы вступили в ущелье. Все трое мы были вооружены короткими копьями атлантов, но мне казалось, что это плохая защита перед лицом серьезной и неведомой опасности. Профессор упорно двигался вперед, и нам оставалось только следовать за ним.

Ущелье извивалось среди скал; со стен свешивались длинные гирлянды черных и красных ламелларий – характерных растений самых глубоких мест океана. Тысячи красавиц асцидий и морских ежей всех цветов радуги и самой фантастической формы сновали в зарослях, одевавших скалы. Мы двигались медленно: ходить на такой глубине вообще не легко, да и подъем был довольно крутой. И вдруг мы увидели животное, за которым охотились.

Чудовище сидело в расщелине базальтовой скалы. Была видна только часть его тела, метра в три длиной: мы могли различить его глаза, каждый величиной с чайное блюдечко, желтые и блестящие, сидевшие на длинных придатках. Когда животное уловило шум приближающихся людей, глаза его медленно задвигались, и оно стало вылезать из своего логова, извиваясь всем телом наподобие гусеницы. Потом оно вытянуло голову метра на два над скалой, чтобы лучше разглядеть нас; при этом я заметил, что у него по обеим сторонам шеи были странные наросты в роде подошв.

Профессор остановился, грозно выставил вперед копье. Лицо его выражало решимость. Я понял, что желание достать редкий экземпляр побороло в нем всякий страх. Мы со Сканлэном были далеко не так героически настроены, но не могли оставить старика и поспешили стать рядом с ним.

Чудовище долго смотрело на нас, потом начало медленно прокладывать себе путь в зарослях, время от времени нащупывая нас своими странными глазами. Предательская медлительность животного чуть было не погубила нас: мы спокойно стояли, так как были уверены, что сможем держаться от него на любом расстоянии.

Случай своевременно послал нам предупреждение. Животное медленно ползло к нам и было уже метрах в тридцати от нас, когда колючий глубоководный ерш выскочил из леса водорослей и стал медленно переплывать ущелье. Он находился на полпути между нами и чудовищем, как вдруг сделал конвульсивный прыжок, перевернулся вниз головой и упал мертвым на дно. В тот же миг мы почувствовали неприятную дрожь во всем теле, и колени у нас подогнулись сами собой. Мне сразу стало ясно в чем дело: мы стояли лицом к лицу с животным, которое посылало электрические волны, чтобы убивать сбою добычу, и наши копья были также пригодны для борьбы с ним, как палка против пулемета. Наше счастье, что на пути его попался ерш, а то мы неминуемо бы погибли. Мы поспешили ретироваться, твердо решив навсегда оставить в покое гигантского электрического червя.

Мы познакомились и с другим подводным чудовищем – hidrops ferox, как его прозвал профессор. Это была красная рыбка, немного крупнее селедки, с широким ртом, усеянным острыми зубами. Обычно она была совершенно безобидна, но запах крови мгновенно привлекал целую тучу хидропсов, и не было спасения для жертвы, атакованной армией хищников, которые разрывали ее на клочки.

Однажды в каменноугольной шахте мы присутствовали при ужасном зрелище: один из рабов-углекопов имел несчастье порезать палец. В одно мгновение со всех сторон налетели тысячи хидропсов и набросились на него. Напрасно убегал он и бился с ними, напрасно убивали рыб лопатами и копьями его испуганные товарищи. На наших глазах несчастный исчез в красной вибрирующей туче. Когда мы снова его увидали, он представлял собою кровавую массу с выступающими белыми костями. Зрелище было так ужасно, что мы все почувствовали дурноту, а здоровяк Сканлэн упал в обморок, и нам много пришлось повозиться с доставкой его домой.

Я никогда не забуду одного странного зрелища, свидетелями которого мы оказались во время очередной экскурсии. Мы проходили по хорошо известной нам равнине, когда заметили среди темного ила светлую песчаную площадку с холмом посередине. Ее не было здесь накануне. Внезапно к нашему величайшему удивлению песчаная площадка снялась с места и, медленно колыхаясь, поплыла у нас над головой и исчезла в темноте.

Оказалось, что это гигантская плоская рыба, насколько мог определить профессор, очень похожая на нашу камбалу, увеличенную во много тысяч раз.

* * *

Нередко над страной атлантов проносились ураганы. Повидимому, их вызывали периодически повторяющиеся сильные подводные течения; ураганы эти начинались внезапно и причиняли не меньше разрушений и несчастий, чем тайфуны и торнадо на поверхности земли.

Впервые я был захвачен таким подводным циклоном во время прогулки с Моной, дочерью Манда. На расстоянии двух километров от храма находилась небольшая очень красивая возвышенность, заросшая водорослями тысячи различных оттенков и цветов. Это был собственный садик Моны, который она очень любила; здесь росли спутанные розовые серпуларии, пурпурные орфиуриды и красные голотурии.

В этот день она повела меня показывать свой садик, и в то время как мы им любовались, разразилась буря. Так силен был напор потока, внезапно хлынувшего на нас, что только прижавшись к уступам скал, мы могли удержаться на месте. Поток был совершенно горячий, что неоспоримо доказывало вулканическое происхождение подводных бурь. Ураган все сметал на пути. Тучи ила поднялись со дна, и стало совсем темно. В довершение всего я почувствовал медленно возрастающую тяжесть в груди, и затрудненное дыхание предупредило меня, что кислород в аппарате на исходе.

В минуты, когда мы стоим лицом к лицу со смертью, на поверхность сознания Бсплывают таившиеся в глубине могучие чувства и вытесняют все другие эмоции. Именно в этот момент я понял, что люблю Мону и готов умереть за нее. По глазам ее я увидел, что и она переживает то же самое.

До сих пор я думал, что шлемы атлантов не пропускают звуков, но оказалось, что некоторые колебания воды легко передаются сквозь оболочку шлема. Раздался громкий вибрирующий звон, точно где-то далеко ударили в гонг. Моя спутница сразу поняла в чем дело. Она схватила меня за руку и повлекла за собой. Мы начали прокладывать себе дорогу через бурный поток. Это был бег наперегонки со смертью. Каждую минуту давление на грудь все увеличивалось и становилось непереносимым. Я видел совсем близко прелестное лицо Моны. Она с тревогой смотрела мне в глаза. Стиснув зубы, я боролся с потоком. Силы покидали меня. Вид и движения Моны доказывали, что ее кислородный аппарат не так истощен, как мой. Внезапно все закачалось, поплыло передо мной, я взмахнул руками и упал без чувств на мягкое дно океана…

Когда я пришел в себя, я лежал на своем ложе во дворце атлантов. Старый жрец в желтой одежде стоял подле меня с бокалом подкрепляющего напитка в руке. Маракот и Сканлэн с хмурыми лицами наклонились надо мной, а Мона стояла на коленях у ложа и тревожно глядела на меня. Оказалось, что мужественная девушка добралась до дворца, собрала спасательный отряд, куда вошли и двое моих товарищей, привела их и тем спасла меня от верной гибели. Услышанный мною звон исходил из специального гонга, в который били в случае подводных бурь, чтобы предупредить застигнутых в пути и указать им верное направление.

II. Тени прошлого

Отец Моны, Манд, знал о нашей любви и весьма благоволил ко мне. Глядя на нас, он с доброй улыбкой покачивал головой и загадочно говорил:

– Так и должно быть…

Однажды он пригласил меня к себе, усадил возле Моны, поставил перед нами серебряный экран, отражающий мысли, и показал нам удивительные вещи. Сидя рядом и пожимая друг другу руки, мы смотрели как зачарованные на картины, мелькавшие перед нами.

_{На серебряном экране, отражающем мысли, Манд показал мне и Моне удивительные вещи.}　

На экране появился скалистый мыс, резко выступавший на голубой глади океана. На мысу стоял большой дом изящной постройки с красной кровлей и белыми стенами. Его окружала пальмовая роща. Повидимому, в этой роще был разбит лагерь. Тут и там виднелись белые палатки и блистало оружие. Из лагеря вышел мужчина средних лет, одетый в кольчугу, с легким круглым щитом в руке. В другой руке у него тоже что-то было, но что именно – меч или дротик – я не мог различить. Когда он повернулся к нам лицом, я увидел, что он принадлежал к той же расе, что и атланты, окружающие нас. Он был удивительно похож на Манда, но черты лица его были резки и неприятны. На высоком лбу, в крутом изломе бровей и в сардонической складке губ отпечатались порок и злоба.

Когда воин подошел к дому, навстречу ему вышла молодая девушка в длинном белом древне-греческом одеянии. Она приблизилась к мужчине, выражая ему знаки почтения. Но он грубо оттолкнул ее и замахнулся, словно собираясь ударить. Девушка отшатнулась. Солнечный луч озарил ее прекрасное заплаканное лицо. Она как две капли воды была похожа на Мону.

Серебряный экран потускнел, но через минуту забрезжила другая картина. Перед нами была бухта, окруженная скалами. На переднем плане виднелась странная лодка с заостренным носом и кормой, похожая на корабль викингов или на венецианскую гондолу. Была ночь, но луна ярко озаряла море. Знакомые звезды сияли на небе. Медленно и осторожно входила лодка в бухту. В лодке сидели два гребца, а на корме – человек, закутанный в темный плащ. Когда лодка приблизилась к берегу, человек в плаще поднялся и стал пристально смотреть на скалы. При свете луны я увидел его серьезное бледное лицо, и невольно вскрикнул: это был мой двойник. Сходство было поразительное. Значит… Что же это значит?…

Далеко могли бы завести меня размышления, но тут я вспомнил, что серебряный экран отражает все, что захочет проектировать на него демонстратор. Следовательно, Манд может показывать мне то, чего и не было в действительности, а является плодом его воображения. Возможно, что он брал легенды древности и наделял их героев чертами близких ему людей. На этом я успокоился и продолжал жадно всматриваться в экран.