Текст книги "Клинки"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

– Водит… – прошептал глухо Роксалан и нервно оглянулся. Враз стало как-то тревожно и неуютно.

– Тише, Роксалан, – прервал чикма Тарус. – Молчи-знай. Не буди лихо, пока оно тихо. Пошли назад, нижний ярус испытаем.

Вернулись к завалу, знакомой дорогой живо дотопали до длинной лестницы. Сдвинули ее, поднатужившись. Коридор, по которому они впервые вышли сюда, убегал вверх и влево. Нижний продолжался, вроде бы, прямо.

– Готовы? – спросил чародей. – Двинули!

Негромко затюкали подошвы сапог о металлические ступени-перекладины.

«Вниз. Дальше от солнца, от света и тепла. В сырую глубину подземелий… Что-то летучих мышей не видно боле, появились перед завалом и пропали…» – думал Вишена рассеяно, перехватывая ладонями влажный металл. На этот раз коварная струйка с верхнего яруса угодила ему прямо за шиворот.

– Ух-х, ты-ы! – взбодрился Вишена.

– Чего? – вопросительно уставился на него сверху Боромир. На лбу его красовался продолговатый синяк, выглядевший в неверном свете пламени совсем черным.

– Да ничего… – ответил со вздохом Вишена. – Вода холодная.

– Держи факел, – сказал Боромир и протянул горящую ветвь, берясь другой рукой за перекладину лестницы.

Когда они скрылись в ходе нижнего яруса тьма надолго поглотила верхние коридоры. Лишь здесь, над лестницей, едва-едва пробивался сверху слабенький дневной свет.

Вдали затихали шаги, плеск и чавканье; Боромиров отряд забирался все глубже и дальше, в самое сердце горы, хотя никаких гор в степи, конечно, не было и в помине.

Этот ход мало отличался от предыдущих – та же древняя кладка, тяжелые капли на влажных стенах, низкий полукруглый свод, только воды, грязи и ила на полу скопилось побольше. Сапоги вязли, подземелье коварно сдергивало их с ног путников. Приходилось идти раскорякой, ступая у самых стен, где грязи нанесло не так много. Да еще голову не забывай пригибать, ход-то низок! Посмотрел бы кто на них – со смеху помер бы, точно. Скоморохи на ярмарках, и те так не ходят…

Воздух здесь был более сперт, чем наверху, даже факелы горели не так ярко, шипели погромче, да часто фыркали на падающие с потолка капли.

Боромир ушел во главу цепочки, к Тарусу; последним шагал теперь Вишена. С факелом идти оказалось веселее: при свете и ступать удобнее, и стены рассмотреть можно. Совсем не то, что в потемках, наугад-наощупь, широко раскрывая глаза. Правда, неуютно давил смыкающийся за спиной мрак… Ранее позади топал-хлюпал Боромир-Непоседа, витязь крепкий и надежный, теперь же приходилось поминутно оглядываться. Пожарский обратился во внимание: губы сжаты, глаза прищурены, ухо востро… Вроде бы все спокойно, позади тяжкой пеленой клубится и оседает непроглядная темень, едва потревоженная светом тройки факелов. Подземелье, страна вечной ночи…

Ход никуда не сворачивал и не разветвлялся. Слабый уклон ясно давал понять, что путники спускаются все глубже и глубже. Тарус вел уверенно и невозмутимо, словно из гридны в сени.

Смутное чувство опасности и беспокойства охватило Вишену спустя часа три с лишком. Наползало оно, вроде бы, сзади. Путники почему-то ускорили шаг, не сговариваясь, хотя все давно уже притомились не на шутку. Почувствовали, что ли, эту чертовщину за спиной? Вишена не был уверен. Может, и так.

Оглядывался он теперь вдвое чаще. Что там, позади, гром и молния? Чу! Воды ли плеск? Послышалось ли?

Скосил глаза на изумруды – темны, как мрак подземелий. Однако успокоение не пришло. Вишена давно понял: волшебные каменья реагируют лишь на СВОЮ нечисть, на создания ЕГО, Вишены, мира.

Эх, ноги-ноги, выручайте! Хотя, куда бежать-то? Коридор, он и есть коридор. Эта тварь, что позади, все одно нагонит, ежли бегает как следует, быстро. Хорошо еще, что ход узок да невысок, знать, тварь не особо велика…

«Стоп! – подумал Вишена, оборвав скачущие в ритм шагам мысли. – Стоп! Откуда я знаю о твари?»

В этот же миг то, что сидело у него внутри, царапалось, шипело и нашептывало, вдруг сжалось в упругий комок, скукожилось и отступило. Отступило, но не ушло. Притаилось, ждет.

Холодный пот прошиб Вишену. Сильна тварь! Не заметил как грызть начала, как внутрь пробралась, в мысли, в разум. Эх-ма, Тарус далеко, уж он бы дал твари, надолго запомнила бы!

Впопыхах никто не заметил, как кладка сменилась диким камнем; не обратили внимания и на изменившееся эхо. Путники, скорчившись в три погибели, бежали теперь ходом, прорубленным прямо в гранитной скале и спустя несколько минут ворвались в пещеру. Велика ли она была – попробуй скажи. Света трех факелов хватало лишь на то, чтобы отогнать мрак от части стены и отверзнутого зева хода, откуда только что вырвались люди, гонимые непонятным страхом.

– Стойте! – окликнул Тарус кинувшихся было врассыпную путников.

Огляделись – стало немного легче. Теперь их снова много, почти два десятка. В узком коридоре, когда видишь лишь того, кто впереди, да ощущаешь присутствие того, кто сзади, казалось, что больше никого и нет. Теперь все в порядке – вот все, стоят, глаза злые, руки цепкие, отсветы тусклые на клинках. Вон нас сколько!

Из хода кто-то упрямо лез, гнал перед собой волну липкого противного ужаса, однако волна разбилась о сталь клинков и холодную людскую решимость.

Путники застыли полукругом шагах в пятнадцати от хода.

Когда тварь показалась изумруды на мечах Боромира и Вишены вспыхнули так ярко, что осветили всю пещеру. Она оказалась огромной – сотни шагов в поперечнике. Свод терялся далеко вверху.

Было совсем тихо, но каждый ощутил неприятный толчок в уши, от которого размякали мышцы и оживали всякие полузабытые детские страхи. Тварь разевала клыкастые пасти и беззвучно хлопала огромными кожистыми крыльями.

«Летучая мышь? – вяло подумал Вишена. – Но почему у нее три головы? Почему лапы боле походят на медвежьи, и зубы остальному под стать?»

Меч едва не вывалился из ослабевшей руки Пожарского.

Со стоном упала Купава – сначала на колени, потом набок. Бессильно опускались руки. Схватился за голову Боград, впервые в жизни выронив меч и кинжал.

Отряд словно засыпал стоя, охваченный страхом и оцепенением.

– Яр! – прошептал едва слышно чародей и вцепился отроку в плечо – намертво, как ястреб в утку. – Только не вырони меч, слышишь, Яр! Слышишь?»

Тарус, не отнимая руки, крепко зажмурился и сжал зубы, отгоняя противную слабость. Черты лица его заострились, дыхание стало ровным и спокойным.

Тварь вздрогнула.

Саят Могучий страшно закричал и ничком рухнул на пушистый ковер, устилающий дно кибитки. Длинная его трубка откатилась вбок, несколько тлеющих комочков выпрыгнули на свободу.

Когда в кибитку сунулся слуга-Нурали огоньки уже успели проесть в ковре небольшие дыры; было серо от дыма.

– Могучий! – позвал Нурали и, кашляя, упал рядом с шаманом. Перевернул на спину, заглянул в лицо – глаза пусты и безжизненны, как бесплодные южные пустыни. Однако, дышит.

Подхватив его подмышки, Нурали, часто мигая отчаянно слезящимися глазами и едва живой от удушья, поволок хозяина прочь из кибитки.

Чистый степной воздух показался сладким, словно персик. Стойбище встревожено гудело, печенеги растаскивали деревянные повозки подальше от пылающего жилища Саята могучего.

Пламя сожрало кибитку шамана в несколько минут.

МЕНТАЛЬНЫЙ РЕТРАНСЛЯТОР-УСИЛИТЕЛЬ ХА-27С

ВНЕПЛАНОВЫЙ ЭКСПРЕСС-ОТЧЕТ

Корреспондент Тарус/Т по каналу непрерывного сканирования вклинился в ментальную цепь корреспондента Саят/С. Использована дробная биочастота. Всю энергию активно подпитанного по амплитуде сигнала корреспондента Саят/С Тарус/Т дважды прогнал по цепям усиления, доведя до мощности 16,5 бВт, и разрядил через себя за 0,002 мксек.

Естественное эхо повысил до нормальной (целой) биочастоты и смикшировал на канал непрерывного сканирования, подканалы приема и управления корреспондента Саят/С точно в фазу. (погрешность 0, 006%) Результат: мощный управляющий сигнал корреспондента Саят/С дважды усилен и использован в качестве ментального удара. Мощность в 1500 раз превышает смертельную для человека и в 7000 раз для крупных млекопитающих. Ввиду использования дробных биочастот захвата корреспондент Тарус/Т не пострадал. Эхо-сигнал сжег приемные и управляющие цепи корреспондента Саят/С. Уцелевшие ментальные цепи Саят/С заблокировал и впал в кому (предположительно на 3-4 местных суток, 50-65 ач).

Примечание: Излученный передатчиком сигнал превысил паспортную номинальную мощность на 4,1 бВт. Передатчик и антенные контура не пострадали.

Конец отчета.

Далеко на северо-западе, на каменистом берегу Лербю-фиорда, в селении датов, тяжело заворочался во сне и хрипло задышал старый колдун Расмус.

Тарус-чародей открыл глаза. Вишена, Боромир, Дементий и Роксалан кромсали мечами крылья и лапы твари; та злобно отбивалась, но двигалась вяло и неуверенно, не то что раньше. Рядом вертелся Славута, улучая момент для доброго удара. Остальные воины стояли поодаль – им не хватало места, чтобы биться, но каждый готов был вмиг прийти на помощь. Соломея склонилась над все еще лежащей Купавой.

Тарус обнаружил, что до сих пор сжимает плечо Яра; хлопец преданно таращился на него.

– Убей ее! – тихо сказал чародей, указывая на тварь, и юноша молча сжал короткий меч. Войны расступились, пропуская его.

Тварь еще далеко не сдалась, когти и зубы рвали воздух, а если удавалось, то и живую плоть людскую. Три головы, пара лап и шершавые, раздирающие кожу крылья поспевали всюду. Но вот одно крыло перерублено пополам, повисло и другое, сломанное тяжелой булавой великана-Омута.

Скоро все было кончено: тройной меч-кинжал Яра по самые рубины воткнулся в шерстистую грудь твари, прямо в сердце, если эта тварь имела сердце.

Холодное дыхание опалило людей. Погасло сияние чудо-изумрудов. Вздрогнула земля.

Путники отшатнулись, отступили назад, изумленно распахнув глаза. Ненадолго воцарившаяся тьма отступила. Откуда-то снизу надвигался рассеянный кроваво-красный свет, мутноватый и неверный. Низкие бормочущие звуки всколыхнули застоявшийся воздух пещеры. Рубиновый меч на глазах распался на три сверкающих кинжала; кинжалы эти вспороли тело поверженной твари и та осыпалась темными хлопьями, исчезла. Светлыми краткими молниями кинжалы канули вглубь, под землю, прямо сквозь камень, а посреди пещеры, невысоко над полом остался висеть крупный рубин цвета заката. Гул и вой усиливались.

Вдруг закричал Яр – приросший к пальцу перстень теперь легко соскользнул, хлопец не смог сдержать крик, подняв перстень над головой.

– Брось его! Брось туда, – прохрипел еще не вполне пришедший в себя чародей.

Пещерный полумрак перечеркнула красная светящаяся дуга и рубин перстня завис рядом со своим братом. Они стали медленно опускаться, две красные горячие точки. Но на пол они так и не упали.

С низким гулом, зловещим, как затмение солнца, встала перед путниками громадная бесформенная тень. Не стало боле колдовских рубинов – горела в неплотной темноте пещеры пара кроваво-красных глаз. Что за создание, бесконечно древнее и бесконечно чужое, настолько чужое, что, исходящий от него невольный ужас даже не способен как следует напугать человека?

Путники замерли, оцепенели, глядя на эту разбуженную тень, завороженные взором красных ее очей.

Так длилось, наверное, долго. Потом ЭТО прошло сквозь них, опалив ледяной пустотой, и ушло в широкий коридор на противоположном краю пещеры. Люди мало-помалу очнулись.

– Ну и ну! – пробормотал хрипло Боромир, утирая чело, и заперхал: в горле пересохло, словно не пил он давным-давно.

Взгляды обратились к Тарусу и тот не стал ждать вопросов.

– Тише, други! Пытать будете после. Ушло оно в единственный коридор, ведущий к поверхности. Мы ему неинтересны: сами видели, прошло, не заметило. Стало быть, за ним!

– А Книги? – спросил Боромир, все еще покашливая.

Тарус указал рукой на тот же ход:

– Книги там, на полпути к солнцу!

И путники двинулись за пробудившейся от векового сна Тенью, сжимая оружие и факелы. Без меча остался только Яр, гадая, как же произошло, что впору говорить всего лишь «пять», а клинка, состоящего из СЕМИ кинжалов-частичек, вместе с рубинами, к коим он так привык, боле нет.

Боромиров отряд шел к поверхности. Туда же скользила и красноглазая призрачная Тень. Скоро миновали разрушенную Бролином и Магнусом кладку и Тарус убедился, что их действительно опередили – Книг в знакомой пещере с гладкими стенами и полом уже не было. Делать нечего – направились дальше, за Тенью.

Все чаще попадались пятна крови, застывшие тела, людей, видимо северян, и песиголовцев. Тарус наконец понял чей скелет они с Вишеной, Боромиром и Яром видели в пещере рубинового клада. Песиголовца, конечно… Чародей хмурился – вокруг Книг завязалась какая-то смертельная игра-охота. Путники притихли, след в след ступая за Тарусом.

И вдруг из темноты бокового тоннеля высыпал отряд собакоголовых, потрясая мечами. Зазвенело железо, Вишена отбивал сыпавшиеся удары, уворачивался и рубил, рубил, рубил… Вскрикнул рядом кто-то из друзей, тонко закричала Соломея, упал окровавленный Тикша, заслоняя девушку от узкого меча. Вишена рванулся туда, но секира Славуты уже спела кому-то последнюю песню и на тела друзей упали тела песиголовцев. Но убиваться некогда, снова сверкает рядом вражий клинок…

Песиголовцы исчезли все разом, минуты через три. Отступили в темноту бокового коридора, и скрылись.

– Все целы? – спросил издалека Боромир.

– Тикшу с Соломеей убили, – глухо сказал кто-то.

– А Радислав где? – спросил Боград. Ему никто не ответил.

А Тень, древний ужас рода собакоголовых, тем временем достигла пещеры, где кипела другая жаркая битва. Даты толком ничего и понять не успели: почти уж истребили их хунткоппы, и вдруг исчезли все до одного, будто по волшебству. Тень погнала прочь более чувствительных песиголовцев; за ними отступали, поспешая, и уцелевшие даты, узрев черную фигуру с пылающими глазами. Ларец бережно несли два воина-дата.

Насмерть перепуганные песиголовцы недалеко от поверхности столкнулись с дружиной, возглавляемой Позвиздом и Заворичем. Ужас, внушаемый Тенью песиголовцам, придал им сил и они обрушились на ратников с утроенной яростью, с кровью продрались сквозь строй лойдян и венедов, пажан и чикмов. Дружина отступила к выходу, чтобы принять бой на просторе, под звездами, однако прорвавшиеся на поверхность песиголовцы разбегались кто куда, растворяясь в окрестных холмах и долинах, которые знали вдоль и поперек. Следом за ними выскользнули и даты, почти без боя, краем только схлестнувшись с десятком венедов. Несколько взмахов мечами – и даты, недолго думая, повернули к северу, обогнули ближнее из озер, и что есть духу припустили к далекому еще лесу, унося ларец с Книгами.

Потом вынырнула Тень и дружина, напугавшись, откатилась от входа в пещеру на добрые триста шагов.

А к выходу уже поспевал боромиров отряд, не ведая, что происходит впереди, но кое о чем догадываясь. На всякий случай стали недалеко от выхода и вслушались в шум снаружи.

Уже успела опуститься ночь; над миром повисли колючие светляки звезд, желтый лоснящийся месяц, похожий на ноздреватый ломоть сыра, освещал землю ровным призрачным светом.

Так получилось, что Тень выплыла под открытое небо ровно в полночь.

Леденящий душу вой потряс горы, перекрывая нескончаемый рев водопада. Встал у пещеры, развернулся черный неистовый смерч, оперся о землю, сунул косматую макушку в темный провал хода и мигом вытащил на поверхность затаившихся у выхода людей – Боромира и его отряд, всех до единого. Хотя искал смерч только лишь Яра-мальчишку.

Вой перешел в грохот; меж звезд, раскалывая небо, скользнула красная ветвистая молния. Смерч разложился надвое, словно разрубленный озорником гриб, тая на глазах.

Разом все стихло. Одинокий шум водопада показался всем полной тишиной. Черная воронка пропала, как и не было, Яру же на спину и плечи опустился длинный черный плащ.

Опешившая дружина приходила в себя.

– Боромир! Омут! Други! – послышался радостный крик Заворича. – Целы! Гей-гей!

Воины-дружинники бросились к ватажку и его спутникам.

– Заворич! Позвизд! – всплеснул руками Непоседа и счастливо улыбнулся. О Книгах ненадолго позабыли.

На Яра удосужился взглянуть лишь Тарус-чародей.

Черный, как безлунная осенняя ночь, плащ пеленой ниспадал с плеч юноши-лежича; на груди серебрилась крупная овальная застежка, кажется, покрытая замысловатой тонкой резьбой, не различишь в потемках. На ней искрились в свете многих факелов вправленные каменья-рубины, крупные, один краше другого.

– Что это, чародей? – нетвердым срывающимся голосом спросил Яр.

Тарус промолчал, поджав губы.

Четверку всадников на волках, застывшую на вершине ближайшего холма, не заметил даже Тарус. Да и мудрено было ее заметить.

В пещерах, недалеко от выхода, лойдяне похоронили погибших. Среди них четверых из отряда, что шел с Боромиром через подземелья – Радислава, Акилу, Тикшу и Соломею. Была ли это плата за преодоление напастей или просто смерть в бою? Во всяком случае, покончив с семью напастями боромиров отряд недосчитался семерых. И с каждым разом удары нечисти становились все точнее.

Пока разобрались что к чему, узнали о датах и песиголовцах, северяне-мореходы успели уйти с ларцом далеко на север, в леса. Страх придал сил да быстроты и им.

В погоню наладилась вся боромирова рать едва рассвело. Следом, стараясь ничем себя не выдать, поспешили три с половиной сотни песиголовцев, изготовившиеся к дальнему походу. К этому времени они успели оправиться от навеянного Тенью страха и наблюдали за дружиной с холмов.

Совсем уж позади всех неторопливой рысцой трусили крупные черные волки, неся своих молчаливых крылатых всадников.

Погоня началась.

14. Погоня

Датов осталось совсем мало – шестнадцать человек. Тяжело далась им битва с хунткоппами в чужих подземельях, лишь появление Тени спасло их от неминуемой смерти. Теперь они спешно уходили на север, к морю, такому знакомому и желанному. Все прекрасно понимали, что лишь быстрота может спасти, поэтому ног и сил не щадили. Нелегок поход через чужие земли, но добытое сокровище подхлестывало и помогало.

Боромирова дружина также спешила, надеясь, что нагоняет беглецов, но на самом деле постепенно отставала. Следопыты сразу определили, что датов впереди всего полтора-два десятка, и уж было порешили развернуться подковой, чтоб попробовать захватить северян в полукольцо, но тут оставленный в засаде дозор донес об идущих следом песиголовцах. Допускать еще и этих странных созданий к древнему знанию вовсе не входило в планы Таруса и скорый совет порешил, что испытанный напастями и долгим походом боромиров отряд, вновь дополненный до двадцати одного человека, продолжит погоню, дружина же во главе с Заворичем и Позвиздом задержит или отгонит песиголовцев, как получится. Боромир с Тарусом тут же увели отряд вдогонку датам; ратники споро развернулись в линию и стали дожидаться супостата.

Однако песиголовцы поступили еще хитрее. Каким-то образом проведав о планах дружины вожак их, Анча, отобрал тридцать шесть воинов и повел далеко стороной, в обход; остальные же схлестнулись с боромировой ратью.

Четверка крылатых всадников некоторое время понаблюдала за вспыхнувшей битвой и вскоре отправилась на север.

Сеча дружины с песиголовцами получилась долгой и малоуспешной для обеих сторон: истребив друг друга на треть войска разошлись и попытались продолжить погоню, изредка сталкиваясь в новых битвах помельче. Однако и те, и другие уже на третий день сбились с верного следа: песиголовцев увел на запад неведомо чей небольшой отряд, случившийся в тех местах; войско Заворича и Позвизда завязло в Сорожских топях и безнадежно отстало. Когда же песиголовцы обнаружили ошибку, их выследили многочисленные юмичи и отогнали на юго-восток. Уцелевшие после всех этих мытарств песиголовцы отправились восвояси, пройдя однажды совсем рядом с Сорогами, где барахтались ратники Заворича. Эти же, выбравшись наконец из болот Сороги, миновали Кухтинский бор, заночевали в Иштомаре и скоро вышли к родным землям – пересекли Рыдоги, Лежу, Чикмас и, не заворачивая в Лойду, проследовали на север. Однако ни боромирова отряда, ни их следов отыскать так и не удалось и дружина поздней осенью вынуждена была возвратиться.

Даты, Боромир с отрядом, шайка песиголовцев и четверка крылатых в первые десять дней погони успели уйти гораздо дальше, чем полагали; прошли они западнее Кухты почти на месяц раньше, чем туда заявились Заворич и Позвизд с ратью.

В это же время на востоке, в далеких печенежских степях, наконец оправился от удара Саят Могучий и вновь принялся за свои козни, злой, раздраженный и теперь уж ученый.

В лесах, что ни говори, чувствуешь себя привольнее и спокойнее, не то что в степи. А уж с подземельями всякими и ровнять нечего. Вишену переполняли азарт и непонятная радость, хотя, вроде, чему радоваться-то? Книги упустили, друзей не уберегли, от дружины вновь пришлось отбиться… Ан нет, радовался. Где-то внутри Вишена уже было смирился с окончанием всех приключений: напасти одолели (кстати, надо бы спросить у чародея о напастях), добыли бы Книги, и все, и домой. Продолжение похода вдруг приоткрыло новую страницу во всей этой истории, а значит новый путь, значит опять дорога, незнакомые места, и если рядом верные друзья-побратимы, то почему бы и нет?

Тарус, напротив, хмурился, отнюдь не разделяя воодушевления Пожарского. Книги проворонили – раз; крылатых всадников забывать негоже – два; песиголовцы еще… Жили они в горах, и пусть бы себе жили. Однако нет, устраивают драку с датами, добывшими ларец, и едва сами им не овладевают. И дале: собрали рать свою ушастую, да и вдогонку за всеми, ни секунды не колеблясь. Хоть бы Заворич с Позвиздом их задержали… И скелет, скелет в пещере рубинового клада, у какого они ножны для меча колдовского отняли. Неспроста все вяжется, ой, неспроста! Ну и, конечно, главное: плащ с рубиновой застежкой у Яра на плечах. Думал, избавимся от рубинов с последней напастью – на тебе, избавились… Соглядатая своего темного оглушил в самый нужный момент, того и гляди оправится, вновь ворожить начнет, пакостить… Неудача, нечего и говорить!

Чародея нагнал Вишена.

– Скажи, Тарус, последняя напасть за три сразу пошла, да? Потому и в знаке летучих мышей было три? Так ли, чародей?

– Точно, Пожарский, – подтвердил тот.

Вишена задумался.

– Что-то уж больно легко мы ту тварь в пещере доконали. Тройная ж напасть…

Тарус поглядел на воина снисходительно – Боград единственный, кто сразу все понял, подошел еще там, в подземелье, да по плечу похлопал…

– Не так уж и легко, Пожарский. Пришлось мне изрядно попотеть. Погладил тихонько того, кто тварь проклятую науськивал. Да слегка переусердствовал. Сам ведь видел – разбудили невесть что. Добро, что обошлось, даже вроде бы подсобило. А ну, разбуди мы какое заклятье из тех, что посильнее, или нечисть какую древнюю да могучую?

Вишена только вздохнул. Обошлось… Хорошо, если в самом деле обошлось. Знай, как оно в конце-то концов все обернется?

Десятый день, как вторично простился отряд с дружиной, и день этот подходил к концу. Скоро нашли удобное место для ночлега – большую поляну да четыре раскидистых сосны посредине. Развели костер, пожевали кто чего и попадали спать – устали все изрядно.

Проснулся Вишена среди ночи словно от толчка. У костра сидели двое – неугомонный Тарус и с ним Яр, выглядевший последние дни так, будто его поминутно макали в прорубь и выставляли на лютый мороз.

– …сразу понял, что пуста будет та пещера. Глянули: точно, ни синь пороха. Вот только, решил я сперва, что песиголовцы Книги утянули. Ан, нет, северяне…

Негромкий говорок Таруса словно бы согревал; в сочетании с теплом костра это действовало благоприятно. Огонь согревал тело, слова чародея – душу.

– Полуношничаете? – спросил Вишена, подсаживаясь к костру.

Встретился глазами с Яром, вздрогнул – хлопец глядел с надломом, с неверием и отчаянием в зрачках. Знать, не слишком утешил его чародей…

– Садись, Вишена, помыслим-покумекаем, одна голова хорошо, две, как ни крути, лучше.

Яр кутался в аспидно-черный плащ, тот самый. Застежка с рубинами мирно поблескивала, отражая рыжие языки пламени.

И вдруг, как когда-то в лесу за Рыдогами, изнутри рубинов кто-то поднялся, глянул на людей пристально, тяжко, длинно, пригвоздил намертво у месту, парализовал, оглушил…

А после сгинул вглубь, затаился до поры, до времени.

Вишена ловил ртом воздух, жадно, с надрывом и сипением. Он был мокрый насквозь. Тарус дико сверкал глазами и судорожно хрустел костяшками пальцев. Яр, казалось, ничегошеньки не заметил.

Сейчас ЭТО подействовало в сотню раз сильнее, чем тогда, когда сидели Пожарский с Тарусом вот так же у огня среди леса, на кинжал-четвертинку глядючи. Точнее, на один рубин-камень, вполовину меньший, чем любой из сегодняшних двух.

– Вы чего? – удивился Яр. Он и вправду ничего не заметил.

– Пустое, хлопче. Все хорошо.

Тарус обратился к Вишене:

– Плащ и рубины ты сам видал, друже. Так что Яра поймешь, – при этом чародей выразительно поднял брови и прикрыл глаза, мол, ни слова об ЭТОМ. Вишена понял. К чему пугать парня? И без того ему несладко. Который день в походе, намается, к вечеру будто на иголках. Другой дрых бы без задних ног, а этот, вона, горюет, глаза красные, невыспавшиеся. Чародей тем часом продолжал:

– Не успел от рубинового меча избавиться, вздохнуть спокойно – на тебе, новые напасти. Покажи, – велел он Яру.

Отрок резким движением откинул плащ с левого бока. Черное ничто заискрилось, поплыло. Диво, да и только: есть вроде плащ, и в то же время вроде бы его и нету, пустота, дыра на месте ткани. Однако Яр показывал Пожарскому вовсе не свой новый плащ.

Ножны. Те самые, что из пещеры рубинового клада вынесены, сняты с мертвого песиголовца, те самые, в которых Яр хранил рубиновый меч. Серебряная ажурная отделка восхищала любой, самый притязательный взор. Скалились вставшие на дыбы гривастые львы; серебрился в полете змей-дракон; распростерли крылья двуглавые орлы, сжимая добычу в когтистых лапах… Знатные ножны, мастер, видать, сработал. Вишена раньше и не замечал всего этого серебряного волшебства-великолепия.

В ножнах покоился клинок – темнела витая ухватистая рукоятка, переплетались железные змейки, образуя причудливой формы гарду. Вместо привычного шарика или ромба рукоять венчала ощерившаяся собачья голова.

– Ну? – спросил Вишена, оглядев все это повнимательнее.

Яр поднял на него неуверенный взор – так смотрят затравленные, выбившиеся из сил олени.

– Я не знаю откуда взялся сей клинок. Как рубинового меча лишился, ножны пустыми носил. Плащ этот меня занимал… Словом, когда я за ножны ненароком взялся он уже был там. Но откуда? Кто его подсунул? Когда? Уж и не ведаю…

Коротким ладным движением Яр извлек меч из ножен и Вишена едва не вскочил: он-то привык к сверкающим полированным клинкам; сей же клинок был черен, как плащ у лежича на плечах. Вороненый булат едва заметно поблескивал, а на гарде, там где Вишена привык видеть драгоценные камни, рубины иль изумруды, все едино, виднелись непонятные символы, разные с обеих сторон гарды.

– Это варяжские руны, – пояснил Тарус. – Мало кто в мире их помнит и понимает. Древние они, не теперешние.

– Что же значат они, чародей?

Тарус указал на гарду длинным коричневым пальцем:

– Это руна судьбы, Гэнмар. Но она перевернута. Вторая – Морк, означает постоянство и верность.

Вишена долго глядел, не мигая, на чародея.

– Что же? Отголоски рубинового колдовства?

Тарус пожал плечами:

– Похоже. А ты, Яр, не горюй. Где бы мы были без рубинового меча? А сначала-то и его убоялись не на шутку. Авось и этот, черный на что сгодится. Ступай, поспи. Набирайся сил.

Хлопец отошел в сторону и прилег рядом с Омутом, закутавшись в плащ. Плащ здорово согревал, несмотря на то, что казался тонким и невесомым. И от дождя он защищал, третьего дня застал путников ливень-озорник, кругом струи поливали, на сажень не проглядишь, а на Яра хоть бы капля упала. Даже на голову – ни-ни! Вот только снять его нельзя. Точнее, снять-то можно, да едва отойдешь в сторону от него шага на три – коршуном взмоет в воздух, и на плечи. Застежка с рубинами сама-собой: «Клац!» Попался, мол, голубчик… Эхма, что творится-то?»

Одолеваемый тревожными думами Яр забылся тяжким глубоким сном. Вишена с Тарусом остались сидеть у костра.

– Бедняга хлопец… изведется ведь… – пробормотал Пожарский со вздохом.

– Ничего. Коли сейчас не сломается, после его уж ничем не согнешь, – ответствовал Тарус, подбрасывая хворосту в пламя, жадно набрасывающееся на пищу. – Молодчага он, Яр. Иному и перстня с рубином, вросшего в палец, хватило бы с лихвой. А наш-то? С нечистью дрался, не робел, головы не опускал. Орел, да и только. Неужто мечом черным его доймут? Не, Вишена, не та кость. Кремень, не хлопец!

– Перехвалишь, – поморщился Вишена, – будет.

Тарус умолк, снова подкармливая костер. Ветер вкрадчиво шуршал в кронах четверки сосен: «Шу-шу-шу…» Где-то вдали орали лягушки, выл, протяжно и тоскливо, не то волк-одиночка, не то престарелый вовкулак. Над поляной мелькали черными молниями летучие мыши, чертя меж звезд замысловатую сеть; изредка бесшумно проносилась крупная неясыть.

– Как думаешь, далеко ли те, с книгами? – спросил Вишена, задумчиво уставившись в огонь.

Чародей почти и не думал:

– Дня на два отстаем. Быстроногие они, черти, на север спешат, к морю. Поди их догони…

– Вдруг не догоним? А?

– Догоним, мыслю. Впереди болота сплошные, там они как пить дать задержатся. Ну, а я тропку одну знаю счастливую, полешуки мне о ней поведали. Главное, к морю поспеть вместе с утеклецами. Там, думаю, их ладьи ждут-не дождутся.

– А ежли они пехом?

– Тогда на запад свернут, вдоль побережья. Только и успевай! Но скорее – ладьи их дожидаются. Мореходы они, мореходами и останутся.

Вишена поскреб в затылке.

– А ежли – волками обернуться, а, чародей? Догоним вмиг, отобьем Книги – и деру!

– В зубах ты их потащишь, что ли? Умник! Как есть догонять надобно!

Вишена вздохнул печально. Вот она, магия. Когда помогает, а когда и мало от нее толку.

– Не серчай, Пожарский, придумаю что-нибудь. Чай, не впервой.

– Небось придумаешь… – согласился Вишена и усмехнулся. – Думай, голова, шапку куплю!

Тарус уселся на корточки, протянув ладони к огню – его излюбленная поза.

– Иди и ты досыпай, друже. Чего схватился посреди ночи? – сказал он.

– А ты как же? Не спишь?

– Я завтра отосплюсь, в походе…

Вишена только рукой махнул. Вот, мол, чародей-кудесник, вечно со своими штучками!

Разбудили его на рассвете. Лесные птахи затеяли обычный многоголосый звонкий концерт; ветерок за ночь улегся – спать, наверное.