Текст книги "Наследник встал рано и за уроки сел… Как учили и учились в XVIII в"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Учение митрополита Платона

На шестом году от рождения начали Петра[44]44
  Митрополит Платон пишет о себе в третьем лице.


[Закрыть] обучать грамоте: азбуке, часослову и псалтири; а потом писать, каковой общий тогда был обучения порядок для всех, всякого состояния отроков. Петр был весьма понятен и удобно и скоро все изучивал, и хотя иногда к отроческим играм и резвостям был несколько склонен и от учения за тем в некоторые часы удалялся, но за то от отца был наказыван, с большею, может быть, строгостью, нежели бы возраст лет и живость младенческого свойства дозволяли. Однако и сию строгость матерние ласковые увещания приводили в умеренность. Изучился младенец грамоте и писать через два года и на восьмом году уже в церкви не только читал, но и пел церковные обыкновенные стихи; ибо в пении, по одной наслышке, столько успел, что на том же году мог уже один, без помощи другого, на клиросе отправить все пение Божественной литургии; ибо и голос имел светлый и приятный, и к пению особую склонность, и в церкви на всякой службе Божией быть его особенно веселило, о каковой его к церкви и к службе ее отличной склонности после не умолчу. И за таковое в таких летах преуспеяние и охоту к чтению и пению и прибежище к церкви, а притом за свой всегда веселый и ласковый нрав, и от родителей и от сторонних был любим и похваляем и выхваляем.

На десятом году от рождения был он отдан в школу… Отцу Петра желалось, чтобы и другой сын его, сей Петр, и брат его Александр определены – были в Московскую епархию, в тамошнее училище, почему и просил московскую духовную консисторию, чтоб детей его, сего Петра, и другого брата его Александра, определить в Московскую академию, по причине брата его, находящегося в Москве; но секретарь его прошения не принимал, говоря, что ему, яко находящемуся в Коломенской епархии, надлежит отдать своих детей в семинарию коломенскую; но отец неотступно просил: секретарь два и три раза отказывал; отец два и три раза настоял сильно. Напоследок секретарь и утружденный и удивленный таковым настоянием перед всеми сказал: «Ну, ты прямо отец детям: здесь мы не можем обирать денег от священников, кои просят, чтоб их детей в школу не брали; а от тебя я не могу отвязаться, чтоб детей твоих в школу определить». И так приняв прошение, доложил присутствующим. Послано сообщение в Коломенскую епархию, что увольняются они для обучения в Московскую академию. Там охотно уволили и прислали в сей силе соответствие. И так Петр и брат его меньшой Александр… определены в московскую Греко-латинскую академию; а жительствовали при брате своем Тимофее при церкви Софии Премудрости Божия.

По приведении в Академию предстали пред префекта, который тогда был Иоанн Козлович[45]45
  Иоанн Козлович (ум. 1757) – епископ Русской православной церкви. Получил образование в Киевской духовной академии, где по окончании курса остался учителем риторики. В 1742 г. определен префектом и преподавателем философии в московскую Славяно-греко-латинскую академию. В 1748 г. назначен архимандритом московского Донского монастыря, ректором Славяно-греко-латинской академии и настоятелем училищного Заиконоспасского монастыря. С 1753 г. епископ Переяславский и Бориспольский.


[Закрыть], после бывший донской архимадрит, и наконец, переяславский епископ, и тамо умре. Префект ободрил представших пред ним отроков, сказав: «Детки, учитесь: после протопопове будете». И сие сбылось его пророчество: один и подлинно стал протопопом, а другой протопопов начальником. По определении в Академию изучился Петр в две недели читать и писать по-латыни, потом переведен в Фару, или низший грамматический класс, где быв год, переведен в Грамматику. По прошествии года, в Синтаксему, или в высший грамматический класс; чрез год в Пиитику; по прошествии года в Риторику, где, быв два года, переведен в Философию; а чрез два года уже и в Богословию…

Обучался Петр Левшинов (ибо так он прозывался) латинскому языку и помянутым наукам пиитике, риторике, философии и богословию. Притом обучался сам собою географии, а знание истории приобрел всегдашним читанием исторических книг, к чему прилежал чрез всю свою жизнь, и не было для него приятнее упражнения, как чтение истории, всей вообще и своей отечественной.

По тогдашнему в Академии порядку греческому языку обучались ученики особо, чрез два года по окончании Синтаксиса, и из греческого класса переводимы были в пиитический, чрез что латинского языка учение прерывалось. По желанию учителя пиитического, чтоб Петра иметь у себя в классе, греческий класс он миновал, а чрез то лишился знания греческого языка.

Но дошед до Философии и увидев, что, по многим встречающимся греческим словам, языка сего знание нужно, а притом приметив, что некоторые товарищи его, впрочем, в успехах учения и худшие его, но греческий язык хотя несколько знают и тем пред ним преимуществуют, сим чувствительно тронут был Петр, что он, товарищей будучи гораздо в науках превосходнее, но знанием сего языка пред ними яко унижался; почему горячо принялся, чтоб желание свое выполнить. Но много встречалось затруднений. Не было грамматики греческой; купить было не на что; да и учить некому. Но чего не преодолевает горячее желание и тщание?

Выпросил на время у товарища грамматику греческую, на латинском языке сочиненную архимандритом Варлаамом Лащевским, и оную всю переписал; а чрез то и писать по-гречески изучился, как бы срисовывая буквы греческие с печатных: почему и почерк его письма по-гречески был сходен с греческим печатным. Достав таким образом грамматику, начал сам себя по ней учить: сам себе уроки задавать; сам себя выслушивать; сам себя или похвалять за прилежание, или осуждать за нерадение. А как места случались, кои он выразуметь не мог, о том, приходя в школу, у товарищей своих, знавших греческий язык, спрашивал и чрез то вразумлялся. Потом и задачи к переводу с российского на греческий сам себе задавал, а о словах греческих спрашивал у товарищей и записывал; и потому дома сочинив, показывал товарищам, кои прочетши, или похваляли, или поправляли, чрез что и успевал помалу Левшинов. Но как сего было не довольно, ибо затруднительно, то вздумал он ходить в греческий монастырь, близь самой Академии стоящий, на службу Божию, сколько время дозволяло; и со всем вниманием прислушивался к чтению и пению греков: и сие много Петра воспользовало; ибо и слова некоторые понял, и некоторое их сложение приметил; а паче правильное их произношение перенял; да и пению их несколько научился. А потом, когда стал учителем Академии, имел свободный случай с греками нередко обходиться; а через обхождение, разговаривая с ними, хотя худо, по-гречески, но чрез то себя поправлял и нечувствительно больший успех приобретал, ибо уже мог некоторые нетрудные на греческом языке книги читать и разуметь и с греками сколько-нибудь, хотя несовершенно, разговаривать не попросту… как греки говорят, по-еллински. А потому уже, будучи в Академии пиитики учителем, обучал учеников греческой грамматике, и всегда, с удовольствием Петр о себе говорил, что он в греческом языке… сам себе учитель. И сие услаждение была истинная награда за малые его в изучении греческого языка труды. В прочих же во всех науках, в Академии преподаваемых, был Левшинов отлично успешен и из всех товарищей почитался первым, почему и от учителей и от товарищей всех был особо любим, от учителей за прилежание, всегдашнее в школу хождение, за отличный во всем успех и за благонравие. А притом как он изучился партесному пению[46]46
  Партесное пение (от лат. partes – голоса) – тип церковного пения, в основе которого положено многоголосное хоровое исполнение композиции. Количество голосов может быть от 3 до 12, но может достигать 48. Родина партесного пения – Юго-Западная Русь; в России начало распространяться во времена императрицы Елизаветы Петровны.


[Закрыть] и имел голос приятный, и знал в пении искусство, то и сие любовь к Петру учителей умножало…

Но как между тем поступал Петр в домашнем обхождении и в чем упражнялся? Жил он при помянутом брате своем Тимофее, который был диаконом у Спаса в Спасской, где вместе жили и родители его. Петр, исправив задачи, назначенные от школы, дома упражнялся в чтении книг и в хождении в церковь на службу Божию, всегда он, чрез всю жизнь сожалел, что тогда в Академии другим наукам и языкам не обучали, в коих он, конечно, сколько-нибудь преуспел бы. А паче сожалел, что превеликую охоту имел к чтению книг, но книг дома никаких не было: купить было не на что. Почему Петр, чтобы утолить жажду свою, читал все книги, какие в церкви могли найтись; яко то: «Четьиминеи», «Прологи»[47]47
  «Прологи» – церковная книга, содержащая краткие слова на годичные праздники, жития святых и отрывки из писаний св. отцов, для чтения при богослужении.


[Закрыть], «Камень веры»[48]48
  «Камень веры» – сочинение Стефана Яворского (см. прим. 17) – полемическое произведение, направленное против протестантской проповеди в России. Напечатано в Москве в 1749 г.


[Закрыть], «Маргарит»[49]49
  «Маргарит» – византийский и древнерусский сборник Слов Иоанна Златоуста. Разные списки включают различные беседы Иоанна Златоуста. В наиболее обширных греческих списках число Слов достигает восьмидесяти, в славянских списках их обыкновенно помещается около двадцати.


[Закрыть], «Обед духовный»[50]50
  «Обед духовный, или Поучения на все воскресные дни целого года» – сборник проповедей Симеона Полоцкого (в миру – Самуила Емельяновича (по некоторым данным – Гавриловича) Петровского-Ситниановича) (1629–1680), общественного и церковного деятеля, писателя, с 1667 г. учителя царевича Алексея, а после его смерти – царевича Федора и царевны Софьи. Сборник был напечатан при жизни Симеона Полоцкого в 1676 г., но вышел в свет уже после его смерти в 1681 г.


[Закрыть], «Вечерю»[51]51
  «Вечеря Духовная, или Поучение на все господские и богородичные и некоторых святых праздники целого года» (1683) – сборник проповедей Симеона Полоцкого.


[Закрыть], историю Барония[52]52
  Цезарь Бароний (Baronius, Baronio) (1538–1607) – католический церковный историк, кардинал (1595), глава Ватиканской библиотеки (1597). Значительная фигура Римской курии: был духовником папы Климента VIII и претендентом на папский престол в 1605 г. Автор «Церковных анналов» (т. 1–12, 1588–1607) – монументальной истории христианской церкви.


[Закрыть], а паче всего послания Апостола Павла, коими толико восхищался, что он, может быть, более двадцати раз прочитал; и никто ему столько не нравился, как сей высшего имени и духа муж и Святой Иоанн Златоуст. А к лучшему знанию в латинском языке много ему послужили, книжка Цицеронова о должностях «De officiis», которую мать, ходя по площади и сама не зная, для него купила; а другая – история Курциева[53]53
  Квинт Курций Руф (предположительно I в. н. э.) – римский историк, автор «Истории Александра Великого Македонского» – одного из самых полных жизнеописаний полководца, дошедших до наших дней.


[Закрыть], которую он выпросил у товарища для прочитания; он их с жадностию великою читал и по особой склонности, и по неимению других книг многократно их чтение повторял; особливо услаждался пресладостным и остроумным слогом Курция; и казалось ему, что язык, коим говорил Курций, есть яко выше человеческого, поелику подобной сладости и остроты и умных переворотов ни в каком российском писателе найти ему не случалось, или так вкусу его нравилось.

И так, в чтении книг Левшинов препровождал домашнее время, а притом никогда не оставлял ходить в церковь, когда от школ было свободно; особливо во время вакаций ни единого дня не упускал, чтоб не быть на вечерни и на литургии; а на утренях в воскресенье и праздничные дни. В церкви был первый из читающих и поющих; и как в пении был искусен и ни в чем исправным церковникам не уступал и устав церковный нехудо знал, то и любим был до зела священно и церковнослужителями и прихожанами, особливо кои были также охотны к пению, и в сем было его любимое упражнение, и можно поистине сказать, что не знал, кроме трех мест: дома, церкви и школы…

Когда при открытии в Москве университета был он выбран и назначен в студенты в университет и когда другие не только того хотели, но искали, Петр никак на то не согласился и совершенно от того отрекся так, как и от других светских ему предлагаемых состояний…

По окончании двух лет в учении богословии Левшинов ректором и архимандритом и учителем его Геннадием, у коего он и жил, обучая племянников его, представлен был в св. синод на пиитический класс в учителя в академию, вместе с справщиком типографии Петром Петровым, который ныне митрополитом Новгородским Гавриилом[54]54
  Гавриил (в миру Петр Петрович Петров-Шапошников) (1730–1801) – митрополит. По окончании (1753) Славяно-греко-латинской академии получил назначение справщиком (корректором) в Московскую синодальную типографию. Учитель Славяно-греко-латинской академии (1757), преподаватель риторики лаврской Свято-Троицкой духовной семинарии (1758), архимандрит и ректор Свято-Троицкой духовной семинарии с исполнением должности наместника Свято-Троицкой Сергиевой Лавры (1758), ректор Московской Славяно-греко-латинской духовной академии и настоятель Заиконоспасского мужского монастыря (1761), архиепископ Санкт-Петербургский и Ревельский (1770), митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский (1775) действительный член Императорской Российской академии наук (1783).


[Закрыть]. И хотя указом велено его, Петрова, определить, но с тем, ежели он в монашество вступить пожелает; но как он тогда от сего отрекся, то и пал жребий на Левшинова; и он определен учителем пиитики 1757 года, с получением жалованья по 170 рублей…

Определенный новый учитель обучал пиитике и греческому языку. Но притом возложена на него должность, по порядку, принятому в Академии, чтоб толковать катехизис публично по воскресным дням в собрании Академии и всех со стороны всякого состояния людей для слушания приходящих.

Митрополит Платон (Левшин)

«Записки»

Образовательная заграничная поездка

Французское посольство в Петербурге, с Лопиталем[55]55
  Поль-Галлюцио Лопиталь де Шатонеф (1697–1776) – маркиз, генерал от кавалерии, французский посол при короле обеих Сицилий (1739), затем посол в Неаполе (1740–1751), посол в России (1756–1761).


[Закрыть] во главе, отличалось необыкновенным великолепием… Императрице очень понравился этот блеск, а также манеры и тон маркиза Лопиталя… Жил он очень роскошно и держал в некотором роде открытый стол. Он часто бывал у моего дяди вице-канцлера, встречался там со мной и пригласил меня посещать его, на что мой дядя дал мне позволение. После того, как я побывал у него несколько раз и много разговаривал с ним, он стал хвалить меня моему дяде и предложил ему послать меня во Францию. Он сказал дяде, что недавно открыто в Версале отличное заведение, находящееся под особым покровительством короля, а именно школа chevaux légers[56]56
  Ecole des chevaux légers («Школа легкой кавалерии») – привилегированное военное учебное заведение в Версале для юношей из знатных семейств, находившееся под личным покровительством Людовика XV. Была организована в 1680 г. и просуществовала до 1830 г.


[Закрыть], что там воспитываются сыновья самых знатных французских вельмож и высшего дворянства, что хотя туда и не принимаются иностранцы, но он нисколько не сомневается в том, что король дозволит мне поступить туда, а потому предлагал написать об этом своему двору, если мой дядя захочет. Через два месяца Лопиталь получил в ответ на свое письмо уведомление от французского министра иностранных дел аббата де Берни[57]57
  Франсуа Жоакен де Пьерр де Берни (де Bernis) (1715–1794) – кардинал (1758), министр иностранных дел Франции (1755–1758), член Французской академии (1744). Содействовал союзу с Австрией, вовлекшему Францию в Семилетнюю войну (1756–1763).


[Закрыть], что король с удовольствием даст приказание принять в школу chevaux légers племянника русского вице-канцлера. Это предложение пришлось моему дяде очень по вкусу; он доложил об этом императрице и получил от нее разрешение послать меня туда. В эту пору императрица часто приезжала запросто ужинать к моему дяде и почти каждый раз встречалась там с посланниками венским и французским. Лопиталь, как сама императрица рассказывала моему дяде, говорил ей о моем помещении в школу chevaux légers и вместе с тем отзывался обо мне с похвалой. Мой дядя и мой отец занялись приготовлениями к моему отъезду, а императрица была так добра, что приказала дать мне рескрипт к нашему посланнику во Франции Бестужеву[58]58
  Михаил Петрович Бестужев-Рюмин (1688–1760) – граф (1742), действительный тайный советник (1742). С 1720 г. на дипломатической службе. Был резидентом в Лондоне (1720), полномочным министром и чрезвычайным посланником в Стокгольме (1721–1725, 1731–1741), Варшаве (1726–1731, 1741, 1744–1748), Берлине (1730–1731, 1744), послом в Вене (1748–1752) и Париже (1756–1760). Сыграл значительную роль в становлении русско-шведских отношений после Севернойвойны.


[Закрыть] с поручением устроить мое вступление в помянутую школу и пещись обо мне.

Я могу сказать, что этот отъезд во Францию имел большое влияние на склад моего ума, так как он способствовал моему умственному развитию и еще усилил мою склонность к деловым занятиям. Мой дядя очень интересовался мною и всем, что касалось моего образования, и я могу сказать, что в этом отношении он был для меня настоящим отцом…

Мой дядя, очень заботившийся обо всем, что касалось моего отъезда, снабдил меня отеческими наставлениями, как я должен себя вести, дал мне рекомендательные письма к нашим посланникам в Варшаве и Вене, которые я должен был проезжать, и в особенности горячо рекомендовал своему другу русскому посланнику в Париже графу Бестужеву, попечению которого он меня всецело поручал. Он также дал мне письма в Ригу и к нашим генералам в Пруссию, через которую лежал мой путь…

Простившись с моими родными, я выехал из Петербурга, сколько могу припомнить, 27 или 28 февраля 1758 года. Мое семейство имело ко мне достаточно доверия, чтоб не назначать никакого ко мне гувернера для сопровождения меня до Парижа. Мне шел тогда семнадцатый год, но я могу сказать, что мое поведение во время пути оправдало доверие моих родных, так как я ни разу не впал в те увлечения, которые так свойственны молодым людям моих лет…

Приехав в Вену, я тотчас отправился к нашему послу графу Кейзерлингу, который принял меня очень хорошо и пригласил меня остановиться в его доме, где он уже заранее приготовил для меня комнаты…

Вена, как известно, имеет крепость и была в состоянии выдерживать осады; поэтому так называемый старый город не очень обширен. Впрочем, в нем есть площади, очень красивые улицы и прекрасные здания. В улице, где живет знать, много больших барских домов. Императрица[59]59
  Мария Тереза Габсбург (1717–1780) – императрица Священной Римской империи, эрцгерцогиня Австрии, королева Венгрии и Богемии.


[Закрыть] много сделала для украшения города, выстроивши для каждого министра и для каждого министерства очень большие дворцы в близком расстоянии один от другого, что очень облегчает ведение дел. Дворец, в котором живет двор, хотя и велик, но старинной архитектуры. Сверх того при дворе есть великолепная публичная библиотека, очень обширный кабинет редкостей и прекрасная картинная галерея. Казнохранилище, где находятся все коронные драгоценности, также очень интересно. Сверх того в Вене много церквей, воспитательных заведений и училищ, из которых некоторые были выстроены императрицей-королевой…

В то время в Вене было два театра и очень хорошая французская комедия. Зала, в которой давались представления, сообщалась посредством галереи с дворцом и часто посещалась двором. Немецкий театр славился великолепными балетами, и я должен признаться, что мне до той поры еще не случалось видеть ничего подобного. Австрийская аристократия очень высокомерна, любит церемонии и этикет и очень чванится роскошью своих обедов. Признаюсь, что в мое первое пребывание в этом городе, несмотря на оказанный мне повсюду хороший прием, мне не понравился господствуюший там тон. Впрочем, женщины там довольно любезны и красивы; но мужчины показались мне неприятными. Я разумею венскую молодежь; что же касается людей, состоящих на государственной службе, то едва ли найдется другая страна, где было бы столько способных должностных лиц, как в Вене…

Из Виртемберга я прибыл в Мангейм, столицу курфирстов-палатинов…

Двор находился в то время в загородном замке Швейцингер, находящемся неподалеку от города: туда вела аллея, которая содержалась в большом порядке. Я отправился туда с рекомендательными письмами к главному министру курфирста, который, испросив разрешение у своего государя, повез меня в замок и представил меня курфирсту и его супруге, и они пригласили меня на обед. При этом дворе был большой порядок, много великолепия и довольно всякого этикета. Курфирст имел репутацию человека сведущего и образованного, любящего литературу и искусства… Главный министр курфирста, которому я был рекомендован, пригласил меня войти в столовую, где ожидали прибытия самого курфирста; я застал там многочисленное общество и увидел накрытый большой стол…

До прибытия курфирста я заметил, что все очень ухаживают за одним пожилым человеком; я спросил имя этого старика и к великому моему удивлению узнал, что это Вольтер. Так как я всегда восхищался произведениями Вольтера, то и был в неописанном восторге от того, что имел случай его видеть. Я пожелал, чтоб меня представили этому знаменитому человеку, и просил у него позволения посетить его после обеда (он жил в замке). Лишь только вошли в залу курфирст и его супруга и лишь только они обменялись несколькими словами с некоторыми из гостей, мы сели за стол; мне пришлось сесть недалеко от курфирста, что мне было очень приятно, потому что это давало мне возможность не проронить ни одного слова из того, что говорил Вольтер…

Чтоб не беспокоить Вольтера тотчас после обеда, я пошел прогуливаться в сад курфирста, а затем отправился в апартаменты этого писателя и приказал доложить о себе. Он тотчас принял меня, много говорил об императрице Елизавете, о ее человеколюбии и об изданном ею при вступлении на престол законе, уничтожавшем смертную казнь; он также говорил мне с восторгом о Петре Великом. Он в то время писал историю этого великого государя; это было мне известно еще до моего отъезда из Петербурга. Мне было также известно, что камергер Шувалов, находившийся с нами в переписке, собирал для отсылки к нему материалы и сведения о Петре Великом. Этот знаменитый писатель много говорил мне о необъятности России и о наших соседях китайцах.

Так как в этот вечер был назначен спектакль в замке, куда он, конечно, намерен был отправиться, то я не счел вежливым долго его задерживать и попросил у него позволения посещать его во время моего пребывания в Мангейме.

Курфирст содержал на свой счет целую труппу французских комических актеров. Я отправился в театр; давали «Магомета», и я заметил, что Вольтер волновался, когда он находил, что кто-нибудь из актеров придавал иной раз фразе не тот смысл, какого желал автор.

Желание видаться с Вольтером заставило меня провести несколько лишних дней в Мангейме. Каждые два дня я отправлялся на дачу курфирста в театр, на котором давали одни трагедии Вольтера, а после обеда посещал этого знаменитого писателя, с которым проводил один или два часа. Во время моего второго посещения он говорил мне о войне, которую ведут два императорских двора и Франция с прусским королем[60]60
  Речь идет о Семилетней войне. «Два императорских двора» – австрийский и русский.


[Закрыть]; было нетрудно заметить, что он чрезвычайно желал унижения короля. Он сказал мне, что Фридрих хитер, что он обладает большими военными дарованиями и что он имеет искусных генералов, несмотря на то, что потерял многих из них в битве 1757 года[61]61
  Вероятно, имеется в виду битва пруссаков с австрийцами 18 июня 1757 г. в окрестностях города Колин. 34-тысячная армия Фридриха II потерпела поражение, потеряв 14 000 человек и 45 орудий. Разгром разрушил миф о непобедимости прусского короля-полководца.


[Закрыть]. Вольтер еще так недавно вынес большие неприятности во время своего пребывания в Потсдаме, затем подвергся во Франкфурте аресту по распоряжению прусского короля и был жертвою самого грубого обхождения, и эти неприятные воспоминания натурально отзывались в его разговоре. Он вообще много говорил о Фридрихе и передавал мне, что в своих беседах, в особенности за ужином, Фридрих позволял себе дурно отзываться об императрице Елизавете. Я слышал от Вольтера про оскорбления, которые Фридрих нанес нашему Гроссу[62]62
  Генрих (Иванович) Гросс (1713–1765) – русский полномочный министр в Лондоне (1763–1765).


[Закрыть] и которых свидетелем был сам Вольтер. Позднее венценосный поэт помирился с первым из поэтов, и Вольтер до своей смерти поддерживал переписку с прусским королем. Когда я был у него в последний раз, чтоб проститься с ним, он говорил мне о моем будущем пребывании во Франции, хвалил заведение chevaux légers, в которое я намеревался поступить, дал мне очень хорошие советы касательно моих будущих занятий и в заключение посоветовал мне, чтоб, проезжая через Страсбург, я повидался там с одним почтенным ученым, который может быть очень мне полезен своими познаниями. Это был г. Шепфинг, к которому он дал мне рекомендательное письмо…

Я прибыл во Францию через 15 или 16 месяцев после того, как Дамиень[63]63
  Робер-Франсуа Дамьен (Damiens) (1715–1757) – фанатик, совершивший 5 января 1757 г. покушение на короля Франции Людовика XV. Король был легко ранен ножом в правый бок. Дамьена приговорили к смертной казни четвертованием, которая состоялась 28 марта в Париже на Гревской площади. Это был последний во Франции случай казни через четвертование.


[Закрыть] попытался в начале 1757 года убить Людовика XV. Это преступление было последствием общего настроения умов в пользу парламентов, уже начинавших довольно открыто вступать в борьбу с двором… В гостиницах, в которых мне приходилось останавливаться и которые очень хороши, хотя довольно дороги, даже жены трактирщиков не говорили мне ни о чем другом, как об их уважении к парламенту, о принце Конти[64]64
  Франсуа-Луи де Бурбон-Конти́ (de Bourbon-Conti) (1664–1709) – французский принц крови, военачальник и претендент на польский престол.


[Закрыть], который, по их словам, был друг народа и защитник привилегий их парламента, и о том, что их доброго короля, который в ту пору еще был любим, все обманывают.

Я слушал их, но не противоречил им. Если обратить должное внимание на тогдашнюю склонность в умах разгорячаться и увлекаться, нетрудно будет открыть в ней зародыш того, что случилось впоследствии. Однако в ту пору еще не было речи о чем-либо враждебном к престолу и церкви…

Однако парламенты, и в особенности парижский парламент, приобретали с каждым днем все более и более доверия и уважения в глазах народа. Даже изгнания, которыми их иногда наказывали, были им благоприятны, потому что усиливали народное к ним расположение. Изгнания парламентов, к которым двор прибегал, когда был выводим из терпения оказанным ему сопротивлением, были непродолжительны, потому что законники, адвокаты и прокуроры отказывались от ведения тяжебных дел, так что отправление правосудия приостанавливалось, и король в конце концов снова призывал парламент и даже делал ему в некоторых статьях уступки. Вот в каком положении находилось внутреннее управление Франции во время моего прибытия туда…

Уже было около 8 часов вечера, когда я прибыл в Париж; однако я все-таки решился тотчас отправиться к нашему послу и с этою целью попросил хозяина доставить мне наемную карету и наемного лакея. Затем он спросил у меня, не нужен ли мне портной, чтоб одеть меня так, как одеваются в Париже, на что я согласился…

Узнав из афиш, что в этот день давали «Заиру»[65]65
  «Заира» – пьеса Вольтера (1732), трагедия в пяти действиях.


[Закрыть], я попросил у гр. Бестужева позволения отправиться в театр, сказав ему, что я горю нетерпением увидеть, как играют на парижской сцене. Он согласился на это и приказал Хотинскому[66]66
  Николай Константинович Хотинский (1727–1811) – русский дипломат. Сын турецкого аги города Хотин, был пленен в 1739 г., в плену крещен. В 1751–1756 гг. кадет Сухопутного шляхетского корпуса, в 1756 г. отправлен в распоряжение Коллегии иностранных дел. В 1765–1767 гг. поверенный в делах в русском посольстве в Испании, в 1767–1773 гг. советник посольства во Франции.


[Закрыть] сопровождать меня. Я был удивлен и поражен этим представлением и в особенности игрой Лекена[67]67
  Анри-Луи Лекен (Lekain, наст. фам. Кен – Cain) (1729–1778) – знаменитый французский трагик, первый от псевдоклассической манеры игры перешел к реалистической. Осуществил реформу в области театрального костюма, добиваясь исторической и этнографической точности в одежде персонажа.


[Закрыть] и Саразена[68]68
  Саразен Пьер (Sarazin) (1689–1762) – актер французской королевской труппы.


[Закрыть], исполнявшего роль Люзиньяна. Этот актер был уже очень стар и играл на театре в последний раз. Девица Госсен, хотя и немолодая женщина, очень хорошо исполняла роль Заиры, внесла в нее много чувствительности и вызывала – аплодисменты. Зала, в которой давалось представление, некрасива, находится в узенькой улице и недостойна такого большого города. Кроме Французской комедии, в Париже был еще Итальянский театр[69]69
  Итальянский театр (фр. La Comedie-Italienne – Театр итальянской комедии) – общее название выступавших в Париже итальянских драматических трупп, придерживавшихся эстетики комедии дель арте (XVII–XVIII вв.), и оперных трупп (XVIII–XIX вв.).


[Закрыть], на котором давались пьесы с арлекинами и даже французские пьесы без арлекинов, а также комические оперы. Там были очень хорошие актеры, в особенности знаменитый Карлен[70]70
  Карло-Антонио Бертинацци (Bertinnazzi) (1713–1783) – итальянский актер и импровизатор, драматург, известный более под именем Карлино. В 1741 г. Б. был ангажирован в парижский Итальянский театр, где проявил себя даровитым исполнителем комических ролей.


[Закрыть]. Была еще Большая опера или, как ее называли, Академия музыки; там давались спектакли, производившие впечатление балетами, декорациями, хорами, увертюрой оркестра и множеством действующих лиц, появлявшихся на сцене. Актеры исполняли свои роли в совершенстве, точно будто они разыгрывали какую-нибудь трагедию, а либретто было всегда составлено с большим тщанием, не так, как в больших итальянских операх. Тем не менее этот спектакль мне не понравился: и французская музыка, и вскрикивания певцов драли мне уши; я стал ходить туда только тогда, когда давали оперу Ж. Ж. Руссо «Le Devin du Village»[71]71
  «Деревенский колдун» (Le Devin du Village) – опера, наиболее значительное музыкальное сочинение Руссо; написана под влиянием итальянской оперной школы. Первое представление состоялось 10 октября 1752 г. Либретто «Деревенского колдуна» в вольном переводе на немецкий язык легло в основу оперы В. А. Моцарта «Бастьен и Бастьенна».


[Закрыть]…

Послы обыкновенно ездили по вторникам в Версаль, чтоб представляться королевскому семейству и совещаться с министром иностранных дел, у которого они обедали. Наш посол намеревался свезти меня туда, чтоб представить меня аббату Берни и переговорить с ним касательно моего поступления в школу chevaux légers; но в первые два вторника моего пребывания в Париже король ездил на охоту, и потому прием послов был отложен до другого времени. Тем временем я старался познакомиться с Парижем, много ходил пешком, посещал лавки и книжные магазины. Огромное число этих последних поразило меня. Кроме улицы Сен-Жак, которая вся наполнена книжными магазинами, нет почти ни одной большой улицы, где бы их не было…

Меня натурально очень поразила и громадность Парижа, и многочисленность его населения, и предприимчивая деятельность жителей. В нем есть очень красивые кварталы или по меньшей мере целые улицы, где нет других зданий, кроме больших отелей. В Сен-Жерменском предместье большая часть домов имеет с одной стороны двор, а с другой сад. В старом городе улицы узки, однако есть также большие и красивые, как, например, улицы Сент-Оноре, Сент-Антуан и некоторые другие. Городские площади и сады, как, например, Тюльерийский, Пале-Рояля, Люксамбургский и при Арсенале, чрезвычайно хороши. Сад князя Субиза, примыкающий к его отелю, также открыт для публики. Некоторые набережные вдоль Сены красивы; там много больших отелей, точно так же и на бульварах, где к отелям примыкают сады; таков, например, отель маршала Ришелье…

Так как король находился в Версале, то члены дипломатического корпуса ездили туда. Наш посол взял меня с собою для того, чтоб представить меня двору и министру иностранных дел. Мы выехали из Парижа по великолепной аллее, которая носит название Cours de la Reine; затем мы проехали две мили по великолепной набережной, идущей вдоль Сены; вся эта дорога до самого Севра окружена непрерывным рядом хорошеньких деревенских домиков и других жилищ. Затем становятся издали видны дворец и часть садов Сен-Клу. От Севра остается еще две мили до Версаля по очень хорошему шоссе, но эта дорога печальна и монотонна. Приехавши в Версаль, мы остановились у министра иностранных дел. Посол представил меня аббату Берни, который тотчас послал записку к первому камер-юнкеру касательно моего представления королю. Члены дипломатического корпуса отправились во дворец в комнату, которую называют залой послов и в которой они обыкновенно отдыхают в ожидании приема у короля… Очень скоро вслед затем отворилась настежь дверь, и дипломатический корпус вошел в спальню короля, где также находилось множество французских вельмож. Лица, ожидавшие чести быть представленными, стали у дверей. Это та самая спальня, которую занимал Людовик XIV; в ней оставалась вся его мебель, равно как и в больших дворцовых апартаментах. Но король Франции обыкновенно жил в маленьких апартаментах, которые были меблированы со вкусом и изяществом.

Члены дипломатического корпуса, войдя в спальню, составили кружок вокруг короля…

После обеда мы возвратились в Париж. В карете Бестужев сказал мне, что он говорил г-ну Берни о том, что я послан во Францию для поступления в школу chevaux légers. Берни отвечал, что король был в свое время уведомлен об этом своим послом в России, что он испросит приказаний у его величества и уведомит о том. Когда я заговорил о всей этой версальской сцене и о всех разъездах, Бестужев признался мне, что все это надоело ему и даже было утомительно для его лет и что он очень желал бы окончить свои дни на каком-нибудь более спокойном посольском месте.

Через две недели после поездки Бестужева в Версаль он получил от аббата Берни письменное уведомление, что г-жа Помпадур писала по приказанию короля директору школы chevaux légers герцогу Шольнесу, что все готово для моего поступления туда и что я могу поступить, когда захочу. Сделав все нужные приготовления, я дней через 8 или 9 отправился в один из вторников в Версаль вместе с графом Бестужевым; мы обедали у аббата Берни, которому посол сказал, что сам отвезет меня в этот день в школу. Этот аббат был чрезвычайно любезен со мной и сказал мне, что мы оба будем теперь жителями Версаля и потому он просит меня считать его дом за мой собственный и приходить к нему обедать всегда, когда захочу. По выходе от министра иностранных дел наш посол сам свез меня в школу, отрекомендовал меня и сдал на руки полковнику Лаберзаку, который был инспектором школы под начальством герцога Шольнеса; затем Бестужев пошел осмотреть назначенное мне помещение. Он нашел его удобным, так как оно состояло из двух комнат, небольшой прихожей и антресолей для прислуги; все это было очень чисто. Посол пробыл несколько минут в этом помещении, сказал мне, что по праздникам и во время вакаций я могу иногда приезжать к нему в Париж, и затем простился со мной очень ласково.

Нетрудно себе представить, как мне было неловко, когда я очутился в среде почти 20 молодых людей и многих офицеров генерального штаба и инспекторов, совершенно мне незнакомых. Но я должен отдать справедливость любезности всей этой французской знатной молодежи, которая была так предупредительна со мной, что через два дня я уже был там как дома, точно будто я прожил там несколько месяцев. Помещение, занимаемое школой chevaux légers, было обширно; оно находилось в одной из версальских улиц, неподалеку от дворца. Король велел скупить для оного много домов и павильонов, которые и были обнесены одной оградой. Действительно, нужно было много места, чтоб поместить 120 воспитанников, офицеров, инспекторов, учителей, директора – школы, его помощника, одного майора и около 50 легких кавалеристов, принадлежавших к полку, но не входивших в состав школы; сверх того, там были очень большие комнаты для классов, столовые, больница, манеж и большой пруд, в котором учились плавать. Школа была наполнена молодежью, принадлежавшей к высшему французскому дворянству; не было во Франции ни одной провинции, которая не прислала бы туда воспитанников, так что, живя там, можно было составить себе понятие о духе различных провинций. Некоторые из воспитанников сохраняли свой провинциальный характер и в школе, как, например, бретонцы, которые были большею частью горячие головы. Годовая плата была в 4000 ливров; за эти деньги мы имели помещение, освещение, учителей, ежегодно новый мундир, сюртук и мытье белья. Стол был приличный, чистый и хороший; по пятницам и субботам ели постное…

На другой день я отправился в классы. Барабанный бой извещал воспитанников, что настал час занятий. Классы начинались в 7 часов утра; в 10 часов был небольшой перерыв для завтрака, после которого занятия продолжались до половины 1-го; это был час обеда, после которого возобновлялись занятия в классах и продолжались до 7 часов вечера; в 8 часов ужинали. Каждый стол накрывался как для обеда, так и для ужина, на двенадцать приборов, и сверх того ставили тринадцатый прибор для офицера или инспектора, наблюдавшего за тем, чтоб все было прилично и в порядке. В праздничные и воскресные дни, а также по субботам после обеда занятий в классах не было. Тогда можно было, с разрешения дежурного офицера, отправляться гулять по парку и по окрестностям Версаля или посещать живущих в городе знакомых. Но тот, кто желал отправиться в праздничный день в Париж, должен был просить на это разрешения у директора школы г-на Лаберзака.