Текст книги "Маршал Тухачевский"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Я уговорил Михаила Николаевича принять шефство над нашей пока еще не существующей школой и разработать учебный план. Через две недели мы получили такой план, а к нему были приложены еще «примерное расписание занятий» и список военных деятелей, которых следовало бы привлечь к чтению лекций.

При этом Михаил Николаевич пояснял:

– Пусть вас не смущает, что я начал с Цезаря и походов древних. Без понимания истории трудно постичь всю глубину сегодняшних задач…

Наши курсы пользовались большим успехом. Мария Ильинична сама определила, для кого из работников «Правды» и «Бедноты» посещение их было обязательным. В числе таковых оказались, как я помню, М. Кольцов, Н. Погодин, А. Зуев, С. Евгенов, С. Янтаров, Виктор Кин, Мартын Мержанов.

Одно из первых занятий В. К. Триандафиллов начал так:

– Товарищи! Разрешите мне свою сегодняшнюю лекцию посвятить теории военного дела. Моя задача облегчена тем, что передо мной лежит статья Михаила Николаевича Тухачевского, подготовленная для XXII тома Большой Советской энциклопедии. Называется она «Война, как проблема вооруженной борьбы»…

У меня и поныне хранится изрядно потрепанная тетрадь с записями этой лекции и кратким конспектом статьи М. Н. Тухачевского. Мне очень дороги эти пожелтевшие странички. У меня с ними связано первое приобщение к марксистско-ленинской науке о войне и армии.

Листая старую тетрадь, непроизвольно сосредоточиваюсь на словах, подчеркнутых красным карандашом:

«Я – военный по профессии, начальник красного генштаба, поднимаю над миром свою руку за разоружение, за ликвидацию армий во всем мире!»

Это сказано М. Н. Тухачевским в конце двадцатых годов.

Мы, «правдисты», постоянно ощущали тогда тесную связь нашей газеты с ним. У нас печатались его статьи. Нам частенько случалось встречаться с М. Н. Тухачевским на всякого рода торжественных и далеко не торжественных заседаниях. Каждый из нас знал, что Михаил Николаевич редактирует военный отдел Большой Советской энциклопедии и, когда «Правде» нужно было авторитетное мнение по какому-либо военному вопросу, она чаще всего обращалась именно к нему.

М. Н. Тухачевский высоко ценил партийную печать, всегда и во всем помогал «Правде». Помню, как в том же 1927 году решено было ввести в штат редакции должность главного военного обозревателя. Мария Ильинична опять направила меня за консультацией к Михаилу Николаевичу. Он посоветовал привлечь к этой работе его первого заместителя по штабу РККА С. А. Пугачева. Так С. А. Пугачев тоже стал «правдистом».

Будучи крупнейшим военным теоретиком, Тухачевский охотно писал также брошюры для красноармейцев. Он заслуженно пользовался репутацией опытного редактора, с мнением которого считались признанные профессора военных академий. Достаточно сказать, что именно Михаил Николаевич отредактировал и выправил статью Д. М. Карбышева «Военно-инженерное дело» для Большой Советской энциклопедии.

Литературная деятельность Михаила Николаевича так же многообразна, как военная и общественная. И она ждет своего исследователя.

ИСПЫТАНИЯ
ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ
Я. А. ЕРМОЛИН

На первый взгляд может показаться, будто судьба М. Н. Тухачевского до рокового тридцать седьмого года складывалась удивительно удачно и фортуна к нему необыкновенно благоволила: ранняя слава, высокие награды и звания, ответственнейшие посты…

Верно, все это было. Было доверие партии и признание народа. Но вместе с тем Тухачевский изведал немало тяжелого: прошел через испытания боев и плена, знал горький вкус неудач, пережил много трудностей на полководческом пути и косые взгляды недоброжелателей.

Мне довелось быть свидетелем некоторых таких трудных дней в жизни Михаила Николаевича. И о них я хочу также рассказать в этих отрывочных воспоминаниях.

Когда в апреле 1920 года Михаил Николаевич Тухачевский возглавил Западный фронт, имя его пользовалось уже широкой популярностью и с ним связывались новые надежды. Время было трудное, сложное. Еще в феврале В. И. Ленин предупреждал об опасности, которую представляют собой белопольские интервенты. Владимир Ильич писал:

«Все признаки говорят, что Польша предъявит нам абсолютно невыполнимые, даже наглые условия. Надо все внимание направить на подготовку, усиление Запфронта. Считал бы необходимыми экстренные меры для быстрого подвоза всего, что только можно, из Сибири и с Урала на Запфронт».[34]34
  В. И. Ленин. Соч., т. 35, стр. 373


[Закрыть]

Назначение Тухачевского командующим тоже явилось одной из мер по усилению Западного фронта.

Мне, в то время штабному командиру оперативного управления штазапа, Михаил Николаевич запомнился по первой встрече. Скромно одетый – гимнастерка, перехваченная кавказским ремешком, синие галифе, заправленные в начищенные до блеска сапоги, – он сидел в кабинете и сосредоточенно выслушивал доклады. От него как бы веяло спокойствием и уверенностью. Вопросы задавал очень конкретные. И отвечать ему надо было так же. Если в докладе что-то оставалось неясным, Тухачевский вызывал других штабных командиров и, пока не добивался полной определенности, не считал возможным переключиться на иные проблемы.

Начальник оперативного управления штаба Западного фронта А. М. Перемытов, вернувшись от Тухачевского, сказал мне:

– Командующий хочет иметь исчерпывающие данные о перевозках и сосредоточении войск. Я ему доложил довольно обстоятельно, но он выразил желание заслушать работника, непосредственно занимающегося этими делами, то есть вас. В двадцать два ноль ноль извольте быть у него. Прихватите с собой карту районов сосредоточения, графики движения. И мой вам совет: когда будете докладывать, говорите коротко; командующий, как я успел заметить, не переносит многословия.

Признаюсь, мною овладело беспокойство и даже неуверенность. Тухачевского не удовлетворил доклад Перемытова, опытнейшего оператора-генштабиста. Удовлетворит ли мой?

Однако эти тревоги как рукой сняло, едва я появился в кабинете командующего. Михаил Николаевич усадил меня в кресло и как-то очень тактично, вроде бы даже неофициально стал расспрашивать, где я прежде служил, в каких должностях, когда кончил школу штабной службы. Потом незаметно подвел к теме доклада и весь превратился в слух.

Следуя совету Перемытова, я, кажется, перестарался: доклад получился слишком уж лаконичным.

– У вас все? – удивился Тухачевский.

– Так точно.

– А у меня еще не все… Уточните, пожалуйста, с какой скоростью следуют оперативные эшелоны? Какая сейчас обстановка на железных дорогах?

В первую минуту я замешкался. Но Михаил Николаевич не торопил, дал возможность собраться с мыслями.

Память выручила. Припомнив множество фактов, я доложил, что средняя скорость движения эшелонов не превышает 12–14 километров в час. Локомотивы работают на дровах, причем плохих, непросушенных, прямо с корня. Из-за нехватки топлива часты остановки в пути. В этих случаях красноармейцы выгружаются из эшелонов и направляются в ближайший лес на заготовку дров. Многие локомотивы простаивают из-за неисправностей. К весне положение на железных дорогах несколько улучшилось. Но незначительно.

– Да, таким улучшением довольствоваться нельзя, – вздохнул Тухачевский и принялся расспрашивать меня о выполнении графиков погрузки войск в исходных районах – в Сибири, на Урале, на Кавказе.

Пришлось признаться, что связи с глубинными военными округами у нас нет и об эшелонах мы узнаем лишь при подходе их.

– Плохо, очень плохо, – констатировал командующий. – Штаб непременно должен знать, вовремя ли, в соответствии ли с плановыми сроками отправляются к нам войска…

Этот разговор заставил меня по-новому взглянуть на свои обязанности, заняться многими вопросами, ранее ускользавшими из поля зрения.

Запомнилась и еще одна подробность первой встречи с Михаилом Николаевичем. Он обратил внимание на мою одежду – чесучевую рубаху, черные брюки навыпуск и парусиновые ботинки.

– Почему вы в партикулярном платье?

Я рассказал, как в госпитале, куда попал с сыпным тифом в январе 1920 года, неудачно продезинфицировали мое обмундирование и вернули в виде полуистлевшего тряпья.

Командующий тут же распорядился, чтобы меня одели по-военному. Конкретизировать, что это значит, он воздержался. В то время единой формы для командиров Красной Армии еще не было. Щеголяли кто в чем горазд. А. М. Перемытов, например, донашивал офицерскую гимнастерку и зеленые диагоналевые брюки со штрипками. Начальник штаба Н. Н. Шварц носил китель цвета хаки и штатские брюки какого-то неопределенного цвета. А Борис Михайлович Шапошников, бывший тогда начальником Оперативного управления штаба Республики, приезжал к нам в хорошем штатском костюме и накрахмаленной рубашке с черным шелковым галстуком.

На этом довольно пестром фоне я не очень-то выделялся среди других. Но Тухачевский обладал даром все замечать, за каждой мелочью видел человека и всегда стремился помочь, если кто-то испытывал какие-то затруднения или неудобства.

Об этом можно было бы говорить и говорить, нанизывая один пример на другой. Однако, мне думается, в воспоминаниях о таких людях, как М. Н. Тухачевский, нельзя сводить все к мелочам. От подробностей первой встречи я попытаюсь сразу же перейти к более существенным событиям, способным дать хотя бы некоторое представление о деятельности Михаила Николаевича в период польской кампании.

Еще до того, как Тухачевский вступил в командование Западным фронтом, стратегическая обстановка приобрела очень острый характер. 24 апреля 1920 года белополяки превосходящими силами перешли в наступление против Юго-Западного фронта. 27 апреля они захватили Овруч, Коростень, Житомир, Бердичев. Под вражеским натиском вынуждена была отступить в юго-восточном направлении 14-я армия. Между ней и 12-й армией образовался все увеличивающийся разрыв, используемый противником. 12-йармии приходилось оставлять рубеж за рубежом, и к 3 мая белополяки угрожали уже непосредственно Киеву. 6 мая части 12-й армии были вынуждены оставить Киев и отойти за Днепр.

Тухачевский и штаб нашего фронта с тревогой следили за положением на Юго-Западном фронте. Михаил Николаевич, надо полагать, отдавал себе ясный отчет в сложности ситуации, и его длительные беседы со многими работниками штаба преследовали вполне определенную цель: он искал пути и способы наиболее эффективной помощи своему левому соседу.

В первых числах мая у него окончательно созрело решение: не ожидая сосредоточения всех назначенных фронту резервов и маршевых пополнений, начать активные действия на Белорусском театре. Решение это было одобрено главным командованием и легло в основу плана нашего майского наступления.

Главные усилия войск Западного фронта сосредоточивались на правом крыле южнее Полоцка. Отсюда 15-я армия (командарм А. И. Корк) должна была наносить удар в направлении Вильно. Вспомогательный удар предполагалось осуществить силами 16-й армии (командарм Н. В. Сологуб) из района южнее Борисова в направлении Игумен – Минск.

Для прикрытия правого крыла фронта и обеспечения безопасности границ с Латвией перед началом наступления была сформирована так называемая Северная группа войск в составе 48-й и 18-й стрелковых дивизий и 168-й стрелковой бригады под общим командованием Е. Н. Сергеева. Этой группе предстояло также решать и активные задачи: одновременно с 15-й армией она должна была перейти в наступление, форсировать Западную Двину и угрожать противнику с тыла.

Следует иметь в виду, что штаб Западного фронта начал планировать наступление еще до приезда М. Н. Тухачевского в Смоленск. Но и нам, и прежнему командующему фронтом В. М. Гиттису оно рисовалось в более отдаленной перспективе. План был составлен с большим размахом. На заключительном этапе операции тов. Гиттис намеревался устроить для противника нечто вроде Канн. Для этой цели предусматривалось создание двух ударных группировок – как на правом, так и на левом крыле фронта.

Мысль, конечно, неплохая. Но для практического ее осуществления надо было располагать куда большими силами, чем мы имели в действительности.

М. Н. Тухачевский посчитал прежний план малореальным. Он потребовал от командования 16-й армии создать ударную группировку не на левом фланге, как предусматривалось ранее, а на правом, то есть приблизить ее к группировке главных ударных сил фронта – к 15-й армии. Это значило массировать удар на основном направлении и тем обеспечить его максимальный оперативный эффект.

Боевая численность войск Западного фронта (81 тысяча штыков и сабель) не на много превышала численность противостоящих нам 1-й и 4-й армий белополяков (63 тысячи штыков и сабель). Но зато противник располагал гораздо большими возможностями для маневра: у него и железные дороги находились в хорошем состоянии, и оперативные резервы были тут же под боком. У нас же в этом отношении дела обстояли из рук вон плохо.

Я уже говорил о тогдашнем состоянии локомотивного парка и о топливном голоде на транспорте. К этому добавлялась еще и острая нехватка подвижного состава. Нередко до половины вагонов, поданных под погрузку, оказывалось в неисправности.

Трудности на транспорте задерживали подход резервов. В течение марта – апреля фронту надлежало получить дополнительно 11 стрелковых дивизий, одну кавалерийскую и 42 тысячи человек в виде маршевых пополнений. Получили же мы к концу апреля всего лишь три дивизии и 31 тысячу маршевиков.

И тем не менее Тухачевскому удалось создать перевес в силах на решающих направлениях. На правом крыле фронта численность наших войск превосходила противника более чем в два раза. На минском направлении мы располагали полуторным превосходством.

12 мая в Витебске неподалеку от вокзала, в трехэтажном здании бывшей гимназии, разместилось то, что теперь принято называть фронтовым ВПУ. Сюда прибыли командующий, члены Реввоенсовета – Уншлихт, Шварц, Перемытов и работники оперативного управления штаба. На меня Перемытов временно возложил ведение карты боевых действий Северной группы.

На рассвете 14 мая войска правого крыла фронта перешли в энергичное наступление и быстро добились значительных успехов. Перед нашей 15-й армией противник отступал повсеместно. К 18 мая она отбросила части 1-й белопольской армии на 50–80 километров. Но уже 19 мая темп наступления заметно снизился. Для развития успеха требовались свежие силы, а резервов не было. Осуществить перегруппировку оказалось тоже невозможно: войска 15-й армии чрезмерно растянулись, фронт ее расширился до 120 километров.

Исход дела во многом зависел также от своевременного и энергичного удара 16-й армии на минском направлении. Но ее командующий Н. В. Сологуб нанес этот удар с опозданием на двое суток, и к тому же отклонился от указанного ему направления на 40 километров к югу, чем сразу же предопределилась обособленность действий главных сил армии от ударной группировки фронта. К концу мая белополякам удалось создать против правого крыла Западного фронта сильные (в 9 пехотных дивизий) контрударные группировки и отбросить наши войска на восток.

Не стану подробно описывать, как все это произошло. Скажу лишь, что майская операция, хотя и не имела решающего стратегического значения, тем не менее оказала серьезную помощь Юго-Западному фронту. Она заставила противника прекратить дальнейшее наступление на Украине, снять оттуда часть сил и переброс сить их на север, против 15-й армии. Наконец, это почти внезапное наступление расстроило дальнейшие планы интервентов, предусматривавшие в недалеком будущем захват Полоцка, Витебска, Смоленска, Могилева, Гомеля.

Судя по моим коротким встречам с М. Н. Тухачевским, в те напряженные дни он был далек от состояния отчаяния и даже растерянности. Правда, из Витебска в Смоленск Михаил Николаевич вернулся в несколько удрученном состоянии, однако продолжал действовать решительно, твердо. Тут же принялся деятельно разрабатывать план нового наступления.

Трудился дни и ночи напролет. Но без нервозности. Мы его видели неизменно спокойным и собранным. Едва ли не больше всего внимания он уделял тогда связи. Положение здесь было не лучше, чем на железных дорогах. Постоянные проводные линии, натянутые еще в 80-х годах прошлого века, пришли в негодность. Провода часто рвались. Командующий и штаб лишались возможности получать оперативную информацию из войск и своевременно доводить до исполнителей не терпящие промедлений распоряжения.

К июлю Западный фронт получил подкрепление в виде восьми стрелковых дивизий, четырех стрелковых бригад и Конного корпуса Гая. При перевозках этих войск мы поддерживали постоянную связь не только с отправителями оперативных эшелонов, но и ежедневно сносились со Штабом Республики, сообщали ему свои выводы о работе транспорта, высказывали свои пожелания, жаловались на виновников задержек. По нашим жалобам принимались соответствующие меры, и мы все явственнее стали ощущать помощь сверху. Подчас даже Владимир Ильич Ленин лично вмешивался в дела перевозок войск, помогал продвижению оперативных эшелонов. Мне хорошо запомнилось, как однажды М. Н. Тухачевский получил копию телеграммы за подписью В. И. Ленина, адресованной Реввоенсовету Кавказского фронта. Ленин требовал, чтобы дивизии, предназначенные Западному фронту, шли без задержек, и Реввоенсовету предлагалось проследить за этим.

Все это позволило за месяц с небольшим выполнить план сосредоточения свежих сил. М. Н. Тухачевский создал еще три оперативных объединения: 3-ю и 4-ю армии и так называемую Мозырскую армейскую группу.

Новое наступление началось 4 июля. В течение первых 9 дней успех был ошеломляющим и повсеместным. К 14 июля мы овладели Вильно и Сморгонью. Штаб Западного фронта переехал из Смоленска в Минск.

Успешно шли дела и на соседнем Юго-Западном фронте. Уже 11 июля 1-я Конная армия совместно с 12-й армией очистили от противника район Ровно, а 14-я армия освободила Проскуров.

Во второй половине июля красные войска, освободив Украину и Белоруссию, перенесли боевые действия на территорию Польши.

Дальнейшая судьба этой крупнейшей межфронтовой операции крайне сложна. Она, как известно, не увенчалась успехом. Многочисленные причины постигшей нас неудачи требуют анализа, на который менее всего претендуют эти скромные записки. Одно можно сказать с полной убежденностью: версия, сложившаяся в годы культа личности, согласно которой вся вина за неудачу возлагалась на Тухачевского, от начала до конца лжива. Исход операции зависел не только от него. Ведь это – напомню еще раз – была операция двух фронтов. Между тем командование Юго-Западного фронта (А. И. Егоров и И. В. Сталин) не выполнило указаний главкома по координации своих действий с Западным фронтом, уклонилось от передачи до 14 августа в оперативное подчинение М. Н. Тухачевскому 1-й Конной, 12-й и 14-й армий. А противник не терял времени зря. 16 августа он крупными силами перешел в наступление на варшавском направлении. Основная его контрударная группировка двинулась как раз из тех районов, которые должны были занять наша 1-я Конная, а затем и 12-я армии. Ей без труда удалось прорвать редкую цепочку растянутой на 150 километров численно небольшой Мозырской группы и уже к 19 августа достигнуть Западного Буга.

Если же определять долю личной вины Тухачевского за неудачу операции, то обязательно надо исходить из указания В. И. Ленина о том, что «при нашем наступлении почти что до Варшавы, несомненно, была сделана ошибка… перевес наших сил был переоценен нами».[35]35
  В… И. Ленин. Соч., т. 32, стр. 143.


[Закрыть]

Однако и после этого Владимир Ильич не изменил своего высокого мнения о М. Н. Тухачевском. Он продолжал поручать ему сложнейшие задания. Как известно, Михаил Николаевич возглавлял подавление Кронштадтского мятежа, разгром антоновщины.

В 1921 году, в период боев с бандами Антонова на Тамбовщине, я снова встретился с М. Н. Тухачевским, снова наблюдал его в напряженные дни и восхищался его светлым умом, мужественным спокойствием. Тяжело пережитая им варшавская неудача не надломила волю.

Были и еще встречи. И каждая из них оставляла радостное чувство, какое всегда дает общение с умным, цельным и добросердечным человеком. Только самая последняя оставила тяжелый осадок. Произошла она в мае 1937 года.

В то время я служил начальником штаба корпуса и вместе со своим командиром М. Г. Ефремовым приехал в Куйбышев на партийную конференцию Приволжского военного округа. В первый же день работы конференции пронесся слух: в округ прибывает новый командующий войсками М. Н. Тухачевский, а П. Е. Дыбенко направляется в Ленинград.

Это казалось странным, маловероятным. Положение Приволжского военного округа было отнюдь не таким значительным, чтобы ставить во главе его заместителя наркома, прославленного маршала.

Но вместе с тем многие командиры выражали удовлетворение. Служить под началом М. Н. Тухачевского было приятно.

На вечернем заседании Михаил Николаевич появился в президиуме конференции. Его встретили аплодисментами. Однако в зале чувствовалась какая-то настороженность. Кто-то даже выкрикнул:

– Пусть объяснит, почему сняли с замнаркома!

Во время перерыва Тухачевский подошел ко мне. Спросил, где служу, давно ли ушел из академии. Непривычно кротко улыбнулся:

– Рад, что будем работать вместе. Все-таки старые знакомые…

Чувствовалось, что Михаилу Николаевичу не по себе. Сидя неподалеку от него за столом президиума, я украдкой приглядывался к нему. Виски поседели, глаза припухли. Иногда он опускал веки, словно от режущего света. Голова опущена, пальцы непроизвольно перебирают карандаши, лежащие на скатерти.

Мне доводилось наблюдать Тухачевского в различных обстоятельствах. В том числе и в горькие дни варшавского отступления. Но таким я не видел его никогда.

На следующее утро он опять сидел в президиуме партконференции, а на вечернем заседании должен был выступить с речью. Мы с нетерпением и интересом ждали этой речи, но так и не дождались ее.

Тухачевский больше не появился.

От заместителя командира нашего корпуса Д. Д. Плау мы с Ефремовым узнали страшную, невероятную весть об аресте Михаила Николаевича. Плау в качестве понятого сам присутствовал при этом и от сотрудника НКВД краем уха слышал, будто Тухачевский шпион, член какой-то контрреволюционной организации…

Прошли долгие годы, прежде чем эта клевета рассеялась и стала известна горькая правда о верном сыне партии и народа, выдающемся советском полководце Михаиле Николаевиче Тухачевском.

Поездка во Францию. Встреча М. Н. Тухачевского на Парижском вокзале

Михаил Николаевич и Нина Евгеньевна Тухачевские