Текст книги "Маршал Тухачевский"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Но эта необыкновенной сложности задача оказалась по плечу Михаилу Николаевичу. В сравнительно короткий срок, не теряя соприкосновения с противником, он восстановил боеспособность армии. Как и прежде, его ближайшим помощником в организационно-административной работе был Иван Николаевич Устичев. Вместе с тем Тухачевский обрел надежную опору в закаленных боями командирах 5-й армии, таких, как И. Ф. Блажевич, С. С. Вострецов, Я. П. Гайлит, А. Я. Лапин, М. С. Матиясевич, Г. X. Эйхе, К. А. Нейман, А. В. Павлов, В. К. Путна, В. И. Рослов.[27]27
  Почти все они в годы сталинского произвола разделили участь своего командарма.


[Закрыть] Штаб армии возглавлял бывший полковник Генерального штаба Павел Иванович Ермолин. Я находился пока в распоряжении Реввоенсовета.

В 5-й армии, как и прежде в 1-й, мы с Михаилом Николаевичем либо селились вместе, либо занимали квартиры по соседству. Тухачевский жил так же скромно и гостеприимно. В его квартире почти всегда было полно людей, чувствовавших себя здесь как дома. Кто-то ехал с фронта, кто-то возвращался из госпиталя, кто-то забредал «на огонек». Всех встречали добрым словом, всем находилось место.

Зная гостеприимство командарма, квартирьеры обычно отводили ему купеческий особняк или апартаменты какого-нибудь крупного чиновника, удравшего от Красной Армии. Иногда в такой квартире можно было найти приличное постельное белье, посуду, хозяйственную утварь. Все это оказывалось как нельзя более кстати – Михаил Николаевич не имел даже своего одеяла.

Подчас размещение людей, остановившихся у командарма на ночлег, превращалось в хлопотное занятие. Помню, как однажды мы ломали голову, куда положить Александра Васильевича Павлова. При его габаритах и солидном весе на стульях или на столе располагаться было рискованно. Пришлось устраиваться на полу, на огромной купеческой перине, которую приволок откуда-то комендант штаба. А на следующее утро проснувшийся раньше всех Михаил Николаевич растолкал нас и повел к комнате, где еще почивал Павлов. Заглянув в дверь, мы едва удержались от смеха. На полу возвышалась гора, из-под которой едва высовывались лысая голова и внушительная борода. Оказывается, уже ночью, почувствовав озноб, А. В. Павлов подложил под себя шинель, а периной накрылся, как одеялом.

Запомнился и другой веселый эпизод. Как-то то ли Путна, то ли Гайлит привез на квартиру М. Н. Тухачевского широченный татарский халат. Михаил Николаевич облачился в него, соорудил из полотенца подобие чалмы и, усевшись по-турецки, стал на татарском языке призывать правоверных к молитве – ни дать ни взять муэдзин на минарете!

Все это может показаться странным: бои, переходы, бессонные ночи в седле или над картой и вдруг – такое дурачество, шутки, разыгрывание. Однако все было именно так. Молодость брала свое. К тому же мы жили верой в грядущее, сознанием, что с каждым днем приближаем его, а это вселяло бодрость, поднимало дух.

Даже в самые трудные минуты на душе было светло, радостно.

9 июня 1919 года войска Южной группы Восточного фронта, в состав которой входила и наша 5-я армия, нанесли сокрушительный удар по колчаковщине: была освобождена Уфа. На этом, собственно, и завершается блестящая страница боевой истории Южной группы, во главе которой стоял М. В. Фрунзе. Войска 4-й, 1-й и Туркестанской армий покидают сибирское направление. Это направление вновь передается 5-й армии и ее соседям к северу (2-й и 3-й армиям).

Перед Михаилом Николаевичем встало бесчисленное множество проблем, решать которые надо было сразу же, немедленно, не откладывая в долгий ящик. Предстояло преодолеть Уральский хребет, форсировать множество больших и малых рек, вести бои в лесах. Все это очень осложнялось тем, что единственная коммуникация – Сибирская железная дорога – была разрушена отступавшими колчаковцами. Поезда тащились едва-едва, то и дело останавливаясь у превращенных в руины водокачек, сбитых стрелок. Вдоль железнодорожной линии болтались на столбах порванные провода.

А впереди у армии – сибирские морозы. Впереди – тиф, косивший целые деревни…

Однажды, когда штаб армии находился еще в Бугульме, Михаил Николаевич вызвал к себе меня, начальника моботдела Карягина, начальника оперативного отдела Ивашева, а также нескольких других бывших офицеров и предложил нам разработать систему подготовки командных кадров. При этом мы должны были исходить из установок партии о том, что пролетарской армии нужен свой революционный командный состав из рабочих и крестьян.

Тухачевский делал ставку в первую очередь на бывших командиров красногвардейских отрядов, комиссаров и коммунистов-бойцов.

– Далее, – говорил он, – мы располагаем бывшими унтер-офицерами царской армии, окончившими учебные команды. Эти отличные практики военного дела, получив теоретическую подготовку, станут достойными командирами рот, батальонов, а быть может, даже и полков, бригад. А сколько у нас умных, дельных рядовых солдат, прошедших окопную школу! Наконец, многих бывших прапорщиков, имеющих хорошее общее образование, целесообразно переподготовить и перевести на штабные должности.

Что касается учебных программ, то Михаил Николаевич предлагал положить в основу их один принцип: учить людей только тому, что требуется на войне. В качестве преподавателей следовало привлечь наиболее опытных командиров штаба и армейских управлений.

Для руководства всей этой работой в армии учреждалась инспекция военно-учебного дела, непосредственно подчинявшаяся командарму. Подобной организации ни в царской и ни в одной из действующих красных армий еще не бывало.

Во главе инспекции Михаил Николаевич поставил меня.

Через несколько дней мы представили командарму организационную схему и положение о подготовке командного состава. С весьма существенными коррективами, внесенными самим Михаилом Николаевичем, эти два документа были утверждены Реввоенсоветом.

В первую очередь при штабе армии создавались курсы старших строевых и штабных начальников. Между собой мы называли их Академией генштаба имени Тухачевского. В программу курсов были включены: стратегия, общая тактика, топография, фортификация, администрация, а кроме того, еще и стрелковое дело, строевая подготовка.

На учебу вызывались из частей прежде всего комиссары и коммунисты из рядового состава, затем лучшие из бывших унтер-офицеров и прапорщики военного времени. Продолжительность обучения устанавливалась в зависимости от общеобразовательной подготовки курсантов, но в общем от трех до шести месяцев.

Начальником курсов был назначен тов. Карягин, а комиссаром – по совместительству комиссар штаба армии, ныне персональный пенсионер Николай Кузьмич Гончаров. Он и сам, между прочим, окончил эти курсы на правах вольнослушателя.

Преподавание предмета, названного не совсем обычно – «Стратегия национальная и классовая», М. Н. Тухачевский взял на себя. Занятия по тактике вел начальник военных сообщений армии, бывший генерал Дмитрий Иванович Саттеруп. Организацию и администрацию преподавал И. Н. Устичев, службу интендантства – армейский интендант Полотебнов, фортификацию – военный инженер Арнбристер и его заместитель, бывший саперный офицер, коммунист Шубников. Командиры оперативного и разведывательного отделов штарма систематически выступали на курсах с докладами об операциях 5-й армии и сообщали о положении на фронтах гражданской войны. Политработники проводили информации о внутреннем и внешнем положении Республики.

Пока в Бугульме шло комплектование курсов, Михаил Николаевич командировал меня в Москву. Надо было приобрести хоть какие-нибудь пособия и проконсультироваться в ГУВУЗе, Всеросглавштабе, Академии. Но эта моя поездка оказалась малопродуктивной. Мне пришлось встретиться со многими бывшими генералами царской армии, работавшими тогда в центральных органах военного ведомства, – с М. Д. Бонч-Бруевичем, Н. И. Раттелем, А. Е. Снесаревым. Им были хорошо известны имя и боевая деятельность М. Н. Тухачевского. Однако к инициативе его в отношении подготовки новых командных кадров они относились скептически. Мне неоднократно приходилось слышать от них фразу:

– Удивительно, ведь у него же самого нет академического образования!

Мои горячие речи в защиту наших курсов старших строевых и штабных начальников вызывали лишь снисходительные улыбки на их лицах. Генералы невозмутимо констатировали:

– Все это, батенька мой, фантазерство увлекающегося поручика.

Более или менее внимательно отнесся к нашей затее лишь главный комиссар военно-учебных заведений, бывший штабс-капитан лейб-гвардии Егерского полка И. Л. Дзевалтовский. Да и то, по-видимому, только потому, что в феврале 1915 года он вместе с Тухачевским участвовал в бою, после которого Михаил Николаевич пропал без вести. Но как бы то ни было, это неожиданное обстоятельство помогло мне получить в ГУВУЗе некоторые пособия, письменные принадлежности, карты. Вдобавок к этому я прикупил небольшое количество военной литературы у Сухаревской башни, на книжных развалах. Продавали ее там главным образом жены бывших генералов и офицеров. Помню, десятка два очень ценных книг удалось выменять у какой-то древней генеральши на буханку черного хлеба.

Мое возвращение в армию заняло много времени. Поезда стояли сутками на захолустных станциях и разъездах. Ехал я в штабном служебном вагоне с прицепленным к нему товарным. Добрался до Волги, когда штаб армии из Бугульмы передислоцировался уже в Уфу.

Наши курсы старших строевых и штабных начальников приступили к планомерным занятиям лишь 13 июля 1919 года, как раз в день назначения Михаила Васильевича Фрунзе на пост командующего войсками Восточного фронта. Под них было отведено здание бывшего Уфимского реального училища.

Кроме этих курсов предстояло развернуть еще Центральную армейскую военную школу среднего и младшего командного состава. Я был назначен по совместительству начальником этой школы.

В отличие от московских генералов, Михаил Васильевич Фрунзе очень сочувственно отнесся к нашему почину, безоговорочно одобрил его. Особо подчеркнул важность подготовки младшего командного состава.

А тем временем 5-я армия продолжала свой героический поход на Восток. Михаил Николаевич большую часть времени проводил в войсках. Процесс его полководческого становления, начавшийся в 1918 году, завершался. Молодой командарм твердо и уверенно принимал оперативные решения в самых сложных обстоятельствах.

С боями преодолев скалистые Уральские горы, наши войска заняли Златоуст – старинный русский промышленный центр на Урале. Впереди был Челябинск – ворота Сибири. Колчак терял одну жизненно важную позицию за другой.

24 июля, поддержанные челябинскими рабочими, части 5-й армии овладели Челябинском. 4 августа – освободили Троицк. Волна разбитых колчаковских полков неудержимо покатилась за Тобол. М. Н. Тухачевский организовал преследование отступающего противника. Он не считал его окончательно разгромленным.

Но при всем том командарм не упускал из поля зрения подготовку командных кадров. Военно-учебное дело в армии развивалось все шире. Учрежденная Михаилом Николаевичем инспекция функционировала уже как некое подобие современного отдела боевой подготовки.

К моменту передислокации штаба армии из Уфы в Челябинск мы произвели первый выпуск курсов старших строевых и штабных начальников. После 3-месячного обучения 43 командира вернулись в свои части, а на их место из войск ехали новые слушатели.

Сложнее обернулось дело с Центральной военной школой по подготовке среднего и младшего командного состава. Дислоцировалась она в Миассе. Первоначально развернулись пехотные курсы, положившие начало нынешнему Омскому военному училищу имени М. В. Фрунзе. Затем были организованы кавалерийские, артиллерийские, инженерные курсы по типу учебных команд.

Вскоре, однако, учебу там пришлось приостановить. Школа превратилась в громадный сыпнотифозный госпиталь. Тиф сразил до 90 процентов курсантов и преподавателей.

Это был враг опаснее Колчака. Для борьбы с тифом Михаил Николаевич мобилизовал не только военно-санитарные органы армии, но и местных врачей. Вспоминается его горячее выступление перед медиками, взятыми в плен. Михаил Николаевич страстно призывал их к исполнению врачебного и человеческого долга. Тут же он распорядился колчаковских военных врачей, фельдшеров, медицинских сестер, санитаров не считать пленными.

Вместе со мной М. Н. Тухачевский побывал в Миассе. Не страшась тифа, как не страшился пули в бою, сам обошел больных курсантов и преподавателей.

15 августа, к нашему всеобщему огорчению, Михаил Васильевич Фрунзе сдал командование Восточным фронтом. На его место назначили бывшего генерала Ольдероге. С новым командующим у Михаила Николаевича возникли серьезные разногласия.

Все, кто работал тогда рядом с Тухачевским, хорошо помнят, как тяжело переживал он это. Однако соблюдал такт и выдержку, всячески старался не уронить авторитета старшего начальника в глазах подчиненных.

Ольдероге отдавал очень противоречивые приказания. Вслед за Троцким он считал, что с Колчаком уже покончено, и, не сообразуясь с обстановкой, отводил с фронта одну часть за другой.

А Михаил Николаевич занимался подготовкой большого похода через безбрежные заснеженные просторы Сибири. Это был самый трудный и вместе с тем блестящий поход 5-й армии, в котором бойцы проявили величайший героизм, а командиры – не только личное мужество, но и умение руководить частями и подразделениями в самых сложных условиях.

С исключительной скрупулезностью, кропотливостью изучал Михаил Николаевич особенности театра военных действий. Впереди – полноводный и быстротечный Тобол. Грунтовых дорог мало, населенные пункты редки, в деревнях – казаки, крепкие сибирские кулаки. Сочувствующего Советской власти населения сравнительно немного, куда меньше, чем на Урале. В районе Петропавловска, по данным разведки, Колчак сосредоточивал свои отборные войска.

Как всегда, кабинетная работа над картами, документами, статистическими данными чередовалась у Михаила Николаевича с личными рекогносцировками. Опять и опять обращался он к истории, к походу в Сибирь Ермака Тимофеича.

На время я был отозван с учебной работы, переведен в полевой штаб командарма и тоже принимал посильное участие в подготовке предстоящих операций.

Петропавловская операция и бои на реке Тобол кратко описаны самим М. Н. Тухачевским в статье «Курган – Омск».[28]28
  Этапы большого пути. Воспоминания о гражданской войне. Воениздат, 1962, стр… 55–64.


[Закрыть]

Форсировав Тобол, части 5-й армии начали успешное продвижение к Петропавловску. Но в это же время, 3 сентября, перешли в наступление и колчаковцы. Разгорелись встречные бои с переменным успехом. А Ольдероге настойчиво требовал вывода все новых и новых частей в резерв для последующей отправки на Южный фронт.

Михаил Николаевич счел за благо отмолчаться. Тогда все громы и молнии обрушились на начальника штарма Я. К. Ивашева. Но тому отговориться было легче: не могу, мол, поймать командарма, разъезжающего по боевым участкам.

Не желая нести напрасных потерь, Тухачевский приказал отвести войска за Тобол и занять оборону на западном его берегу. Это был очень разумный маневр. Измотанный противник даже не попытался форсировать реку и тоже перешел к обороне. Наступила оперативная пауза.

Михаил Николаевич использовал ее для перегруппировки сил и 14 октября вновь перешел в наступление. Однако колчаковцы и на этот раз оказали сильное сопротивление. Бои приняли затяжной и очень ожесточенный характер. Только 29 октября Петропавловск был взят нашими частями, и окончательный крах колчаковщины предрешен.

Путь от Петропавловска до Омска армия прошла походным маршем. Низкорослые, но крепкие сибирские лошаденки бодро тащили розвальни с бойцами.

Последний бой за Омск завязался в городском предместье Куломзино. С приближением Красной Армии куломзинские рабочие и железнодорожники Омского узла тоже взялись за оружие. 14 ноября 1919 года Омск стал советским. С Колчаком было покончено.

ВЦИК высоко оценил подвиг 5-й армии и ее командующего. Армия была дважды награждена Красным знаменем, а Михаил Николаевич – Почетным революционным золотым оружием (шашкой).

Начальник академии

Осенью 1921 года, после подавления бандитского восстания на левом берегу нижней Волги, я сдал командование 1-й Сибирской кавалерийской дивизией и отправился в Москву.

Наконец, думалось мне, можно будет осуществить давнюю мечту – поступить учиться в Военную академию РККА. К этому времени у меня накопился уже некоторый опыт штабной и командной работы, появилось влечение к военно-педагогической и научно-исследовательской деятельности. Последнее разбудил во мне Михаил Николаевич Тухачевский, назначив инспектором военно-учебного дела.

Приехав в Москву, к великой радости узнал, что начальником академии является не кто иной, как мой бывший командарм. Не мешкая, отправился на Воздвиженку, где в роскошном особняке, некогда принадлежавшем московскому клубу «Императорского охотничьего общества», помещалась тогда еще единственная Академия Рабоче-Крестьянской Красной Армии.

Особняк стоял в глубине просторного двора. На улицу выходили одноэтажные флигели. Прежде здесь жил с семьями обслуживающий персонал клуба. Теперь, в одном из этих флигелей была квартира Михаила Николаевича, а рядом разместился комиссар академии Л. Ф. Печерский. Я явился к Михаилу Николаевичу прямо на квартиру. Мы не виделись с декабря 1919 года, и встреча была очень радостной. Вспоминали Восточный фронт, 1-ю Революционную армию. Михаил Николаевич, как всегда, был приветлив, доброжелателен, бодр. На нем привычная синяя гимнастерка-косоворотка из «трофейного» сукна, сшитая еще в Симбирске.

Разговор незаметно подошел к цели моего приезда в Москву. Я рассказал о своем желании учиться в академии. Михаил Николаевич выслушал меня молча, опустив глаза. Я уже знал – это верный признак несогласия. Тухачевский всегда испытывал неловкость, отказывая кому-либо в просьбе. Он словно бы долго подыскивал слова, намереваясь переубедить просителя. Так случилось и на этот раз.

– Если вам так уж хочется учиться, – после паузы сказал он, – можете посещать лекции на правах вольнослушателя. Но я осмелюсь вам предложить должность начальника военно-научного отдела академии…

Я ожидал чего угодно, но только не такого предложения. Какой из меня начальник научного отдела, когда кругом профессора старой николаевской академии?!

Стал горячо возражать, говорил, что мне недостает теоретических знаний, что я не силен в военной науке.

– А военная наука еще не создана, – перебил меня Михаил Николаевич. – Та военная наука, которая нужна Красной Армии. Военно-научному отделу как раз и предстоит заняться этим. Он должен обобщить опыт гражданской войны и на его основе развивать военную теорию, необходимую нашей армии. К сожалению, пока что этот опыт в академии не анализируется и зачастую далее сознательно игнорируется старыми генералами.

Я знал характер Михаила Николаевича и понимал, что переубедить его нелегко. А тут еще подошел Печерский. Михаил Николаевич представил меня как своего бывшего наштарма и… нынешнего начальника научного отдела.

Печерский сразу же одобрил решение Тухачевского:

– Нам в академии очень нужны коммунисты – участники гражданской войны!

Итак, вместо учебы мне предстояло вновь работать под началом Михаила Николаевича. Но я по опыту знал, что это тоже учеба.

С жильем в ту пору было нелегко. Я поселился за кулисами сцены в зрительном зале, служившем теперь аудиторией. Там оказалось холодно и неуютно. Греться бегал на квартиру к Михаилу Николаевичу. У него же питался, сдавая свой паек доброй и сердечной Нине Евгеньевне.

Военная академия РККА представляла собой спешно реорганизованную николаевскую академию. По предложению Ленина к работе в ней была привлечена старая профессура, остававшаяся в Петрограде. Подвизался здесь и кое-кто из бывших офицеров-генштабистов, призванных теперь в Красную Армию. Иные из них предпочли педагогическое поприще «междоусобице». Участников гражданской войны можно было пересчитать по пальцам: П. И. Ермолин, Н. Н. Шварц, Н. Е. Какурин, А. Н. Де-Лазари да еще несколько человек.

Среди преподавателей, старых генералов и офицеров, насчитывалось, конечно, немало честных людей, готовых добросовестно передать свои знания красным командирам. Но имелись и такие, которые относились к Советской власти предубежденно, а то и враждебно.

Однако даже просоветски настроенные преподаватели не всегда понимали социальную суть Красной Армии, классовый характер гражданской войны. Убеждение в «аполитичности» армии глубоко укоренилось в сознании бывших генералов и офицеров.

Гражданская война не изучалась, ее опыт не принимался во внимание. Это вызывало законное недовольство слушателей. Возникали горячие дискуссии, острые споры, в которых далеко не всегда рождалась истина, но почти всегда давала себя знать стена между преподавателями и слушателями.

Слушатели-коммунисты проявили самодеятельное начало: еще в 1920 году при партийной ячейке создался кружок по изучению опыта гражданской войны. Михаил Николаевич всемерно поддерживал его, и в дальнейшем из этого кружка выросло Всесоюзное Военно-научное общество.

Все это я рассказываю для того, чтобы нынешний читатель мог представить сложность обстановки в академии того времени, понять, каким авторитетом и доверием пользовался Михаил Николаевич, если именно ему поручили возглавить и в корне перестроить кузницу высших командных кадров для Красной Армии. Тут принимались в расчет не только выдающиеся полководческие качества Тухачевского, но и его несомненный дар военного исследователя. Только человек, соединяющий в себе блестящего организатора, опытного военачальника и пытливого ученого, мог по-настоящему возглавить научный центр армии.

Первой своей задачей Михаил Николаевич считал преодоление в академии рутины, консерватизма, отживших взглядов и предрассудков. Рубить сплеча тут нельзя. Требовался величайший такт, осторожность, выдержка. Надо было уметь самому показать, как должны по-новому решаться вопросы стратегии и тактики, проблемы, связанные со строительством Вооруженных Сил Республики. Этим завидным умением М. Н. Тухачевский обладал вполне.

Вскоре по вступлении в должность начальника военно-научного отдела мне пришлось принять участие в расширенном заседании академического совета. Кроме профессорско-преподавательского состава и других должностных лиц здесь присутствовали с правом решающего голоса представители слушателей. Для старых профессоров это казалось чем-то немыслимым. А тут еще в зал набились слушатели – не члены совета.

Представьте себе такую картину.

Огромный зал с большими окнами и запыленными бархатными портьерами. Разномастные стулья, резные дубовые кресла, табуретки. В первых рядах – профессора и преподаватели. Ежатся от холода, зябко кутаются в старые серые шинели (пуговицы с двуглавыми орлами обшиты материей). На генеральских брюках – следы споротых лампасов. Вот высокий, представительный, с холеным аристократическим лицом бывший генерал Андрей Медардович Зайончковский. Рядом с ним братья Юрий и Сергей Шейдеманы. Один из них лихой кавалерийский генерал, бывший командир 2-го армейского корпуса, а затем командующий армией; другой, артиллерист, во время первой мировой войны возглавлял в русской армии ТАОН (тяжелую артиллерию особого назначения).

В первых же рядах – известный ученый, военный инженер генерал К. И. Величко, генералы М. М. Зачю, А. А. Свечин, А. А. Незнамов. Если сравнивать их с белогвардейскими «вождями», такими, как Корнилов, Деникин, Дутов, по авторитету в военных кругах преимущество было, конечно, не на стороне последних.

В ногах у профессоров – тощие вещевые мешки, из которых торчат хвосты воблы, а на дне угадывается до десятка картофелин. Портфелей тогда не носили, и в тех же мешках покоились папки с лекциями по стратегии или фортификации.

За чинными профессорскими рядами – слушатели. Они выглядят куда воинственнее своих учителей. Потрепанные шинелишки затянуты офицерскими ремнями. На боку – полевые сумки, наганы, маузеры, у некоторых клинки в серебряных ножнах.

Худые лица лучше всяких слов говорят о том, что слушателям живется впроголодь и не всегда они высыпаются. На пустой желудок, да еще в постоянном холоде нелегко грызть гранит военной науки. Но, несмотря ни на что, они веселы. Из угла доносится песня «Как родная меня мать провожала…». Поют бодро, с присвистом, не углубляясь в грустный смысл слов.

Но вот в дверях показались начальник и комиссар академии. С ними начальник учебного отдела К. И. Бесядовский.

Тогда еще не существовало команды: «Товарищи офицеры!» Однако сразу воцаряется тишина, все встают. Чтобы добраться до сцены, на которой высится кафедра, напоминающая церковный аналой, надо пройти весь зал. Михаил Николаевич шагает первым, приветливо улыбается и совсем не начальническим тоном говорит:

– Здравствуйте!.. Пожалуйста, сидите… не беспокойтесь…

В руках у него маленький блокнот и карандаш. Поднявшись на сцену, он кладет этот блокнот на кафедру и начинает лекцию – новую главу из своего первого военно-теоретического труда «Стратегия национальная и классовая».[29]29
  Конспект этих лекций с пометками Владимира Ильича и поныне хранится в личной ленинской библиотеке в Кремле. (Прим, авт.)


[Закрыть]

В сосредоточенной тишине зала отчетливо звучит каждое слово. Я наблюдаю за профессорами. На их лицах вначале отражалось несколько ироническое любопытство: «Ну-с, послушаем, что скажет нам о стратегии этот поручик». Но очень скоро на смену любопытству пришло удивление. Им, воспитанным в духе «аполитичности» армии, было чему удивиться, когда услышали:

– Наши русские генералы не сумели понять гражданскую войну, не сумели овладеть ее формами… Мы видим перед собой не «малую» войну, а большую планомерную войну, чуть ли не миллионных армий, проникнутых единой идеей и совершавших блестящие маневры. В рядах этой армии среди ее преданных, рожденных гражданской войной военачальников начинает складываться определенная доктрина этой войны, а вместе с ней и теоретическое обоснование…

Еще резче обозначились складки между бровями маститых профессоров, когда до них долетели слова:

– Изучение основ и законов гражданской войны – это вопрос коммунистической программы… Лишь на базе марксизма можно обосновать теорию гражданской войны, то есть создать классовую стратегию.

Все это было ново, необычно. Ветер революции врывался в замшелое здание академической военной науки.

Быть может, сейчас некоторые формулировки и высказывания Михаила Николаевича в его «Стратегии национальной и классовой» покажутся несколько прямолинейными, даже, если хотите, наивными. Но надо помнить о времени, надо представить восприятие людей того времени. И тех, у кого за плечами были десятилетия преподавания по освященным традицией канонам. И тех, кто имел образование в объеме церковно-приходской школы, а теперь, вернувшись с полей гражданской войны, приобщался к военной науке.

Задача Тухачевского состояла в том, чтобы повернуть военную науку, ее методологию и методику обучения на революционный, партийный путь. И с этой задачей он блестяще справлялся, преодолевая бесчисленные трудности.

Его выступление на академическом совете, о котором я сейчас рассказываю, закончилось под аплодисменты. Слушатели аплодировали, услышав нечто им близкое по классовому духу, отвечавшее их настроениям и думам. А профессора и преподаватели не могли не отдать должного эрудиции, широте и свободе мышления этого «офицерика», ставшего начальником академии и удивительно соответствующего своему необычному назначению. Сильное впечатление произвели на них и умение Михаила Николаевича читать лекцию, его манера держаться на кафедре, такт, удивительное сочетание скромности и чувства собственного достоинства.

М. Н. Тухачевский читает лекцию в Военной академии им. М. В. Фрунзе (1928 г.)

М. Н. Тухачевский на праздновании десятилетия 4-й кавалерийской дивизии (1929 г.)

С. М. Киров, М. Н. Тухачевский и И. Е. Славин во время перво майской демонстрации трудящихся Ленинграда (1930 г.)

Но смолкли аплодисменты, и наступило время задуматься над услышанным.

– Да! – покачивая головой, говорит мне Андрей Медардович Зайончковский. – Заставит меня этот Мишенька на старости лет прочитать «Капитал» вашего Маркса…

– Потрясающе! – восклицал бывший полковник генерального штаба Александр Халилович Базаревский. – Откуда у него все это?.. Теперь мне понятно, кто разрабатывал такие замечательные операции против Колчака. А мы-то ломали голову…[30]30
  А. X. Базаревский в прошлом служил у Колчака, но потом бесповоротно разошелся с ним.


[Закрыть]

В последующих дискуссиях на военные темы наиболее яростно Михаилу Николаевичу возражал А. А. Свечин. Один из самых образованных офицеров русской армии, Свечин еще до первой мировой войны пользовался репутацией прогрессивного военного мыслителя. Он сразу высоко оценил Тухачевского, но однако же не мог не спорить с ним. Это были поединки достойных друг друга противников, наделенных остроумием, блестяще эрудированных. В доводах, как с той, так и с другой стороны, часты были ссылки на Юлия Цезаря и Александра Македонского, Наполеона и Тюренна, Суворова и Кутузова, Шлиффена и Мольтке. Дружески поддевая друг друга, они иногда приходили к общему выводу, но нередко каждый оставался при своем мнении.

Умение Михаила Николаевича уважать взгляды оппонента тоже, мне думается, было одной из пружин, поднимавших все выше и выше его авторитет среди бывших генералов и офицеров, профессоров и преподавателей академии. А что до слушателей, то кроме непререкаемого авторитета он пользовался у них еще и любовью, той самой бесхитростной солдатской любовью, какая выражалась обычно словами: «простой», «свой». И действительно, М. Н. Тухачевский был для них своим, для одних – «мой командарм», для других – «мой комфронта». Ведь слушатели эти только вчера под его командованием громили белогвардейцев на Востоке и на Кавказе, дрались с интервентами на Западном фронте, ликвидировали Кронштадтский мятеж и бандитизм на Тамбовщине.

М. Н. Тухачевский настойчиво требовал освобождать преподавание военных дисциплин от всего устаревшего, отжившего свой век, ненужного в условиях современной войны. Он хотел, чтобы в каждой лекции, в каждом занятии содержалось что-то новое, соответствующее развитию и совершенствованию оружия, технических средств.

– Лекция, – говорил Михаил Николаевич, – должна пробуждать в слушателе интерес к теме, стремление к самостоятельной творческой работе, должна направлять мышление…

Он не терпел казенщины, ратовал за живой, образный язык и очень рекомендовал молодым преподавателям учиться у старых культуре речи. Тухачевский терпеть не мог беспомощных лекторов, не способных оторваться от записок. В таких случаях он советовал сдать лекцию в литографию, чтобы там ее размножили.

– На досуге слушатели прочитают ее сами с большим вниманием, – добавлял Михаил Николаевич.