Текст книги "Лучшее за год XXV.I "

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Фотографии, наверно, получатся красивые. Жаль только, что все репортажи о событиях, происходящих в рамках программы Всеобщего Процветания, не более популярны, чем опросы общественного мнения, проводимые Управлением по Глобальной Деминерализации.

Торби пожал плечами, надеясь, что камеры сталкеров зафиксируют эту его реакцию.

– Людей можно понять. Бездефицитная экономика, высокая продолжительность жизни и все такое. Живи как хочешь и ни о чем не заботься. Так и живем. Ты никогда не думала над тем, чтобы заняться чем-нибудь другим?

– Я стараюсь об этом не думать. Мне хочется запечатлеть хронику событий, приведших к Всеобщему Процветанию, несмотря на то что самой мне кажется, что все происходящее скорее следовало бы называть Глобальным Вандализмом или Биоматериалистическим Империализмом. Скалы, лед и вакуум тоже нуждаются в защите.

– Скалы, я думаю, отличные друзья. Надежные, как камень.

– Мне так хочется, чтобы кому-нибудь было интересно то, о чем мы с тобой говорим, – сказала Леоа. – Хоть что-нибудь: природа Марса, программа Всеобщего Процветания, что угодно. Мне не важно, что именно мы скажем в наших репортажах и что вообще получится в результате, только бы зрители услышали нас и им стало действительно интересно. Ну, ты понимаешь, что я имею в виду.

– Думаю, да, – ответил Торби, хотя сам не разделял подобных чувств.

Впрочем, собственные чувства он вообще редко осознавал и выражал, так что вполне можно было сделать вид, что он разделяет чужие.

За несколько минут до входа Борея в атмосферу они решили проверить, все ли готово. Сталкеры были переведены в автономный режим и заняли нужные позиции, однако обоим журналистам почему-то казалось, что они все-таки могли чего-то не предусмотреть.

– А ты ведь в последний раз увидишь Борей, свою родину. Не переживаешь из-за этого?

Торби повернулся к Леоа, отключил затемнение шлема, включил подсветку так, чтобы его собеседнице как можно лучше было видно его лицо. Ему казалось важным прояснить этот вопрос раз и навсегда. Между тем северная часть неба уже озарилась всполохом приближающегося Борея.

– Я вырос на Борее, но не считаю его своей родиной. Во-первых, когда я там жил, меня почти никуда не выпускали. Ребенка же не оденешь в скафандр и не отправишь погулять. А когда я улетал оттуда четыре недели назад, от непрерывного таяния льдов и сильного испарения, начавшегося, когда Борей стал приближаться к Марсу, ландшафт там изменился до полной неузнаваемости – я не мог найти тех мест, которые знал в детстве, хотя к моим услугам были радар и термограф. Даже Печенюшный холм куда-то пропал. Впрочем, если бы я и нашел там что-нибудь, на Борее было настолько темно, что сквозь пелену пыли и пара мне все равно не удалось бы толком ничего снять. Борей моего детства, находившийся неподалеку от Нептуна, перестал существовать уже более десяти лет назад. Сейчас он уже не тот. Совсем не тот.

Получилось ворчливее, чем Торби планировал. Похоже, вопрос Леоа немного вывел его из себя, потому что он потратил около половины своей доли проектного гранта на путешествие на Борей. Он и еще семеро ученых последними эвакуировались с этой тающей ледяной глыбы, а в результате в его распоряжении оказались лишь материалы нескольких весьма посредственных интервью, которые он с тем же успехом мог взять годом раньше или годом позже. Вдобавок на станции не было окон, так что, отсняв беседы с учеными в каком-нибудь другом месте, Торби мог бы получить гораздо более эстетичный видеоматериал. На сделанных снимках из-за тумана и пыли сложно было разглядеть то, что осталось от ландшафта Борея. Хотя большая часть самого этого ландшафта как раз и превратилась в туман и пыль.

Планировалось, что Борей, проходя над северным полюсом, испытает сопротивление атмосферы и под воздействием отталкивающей гравитации выйдет по траектории обратного импульса на высокую эллиптическую орбиту и будет вращаться вокруг Марса. Ввиду полной непредсказуемости поведения огромного шара, состоящего из льда, углекислоты, замороженного метана и кремниевых пород, составляющих его ядро, планы реализации проекта оставались не вполне определенными. Так, еще в самом начале перед исполнителями были поставлены две отчасти противоречащие друг другу цели: во-первых, избежать контакта Борея с Марсом, во – вторых, не допустить удаления Борея от Марса.

Если описанная операция пройдет по плану, Борей станет искусственным спутником Марса. На этой «новой Луне» будут установлены сейсмостимуляторы и термоконтроллеры, которые позволят скорректировать его траекторию так, чтобы Борей постепенно перешел на круговую ретроградную орбиту ниже орбиты Фобоса, оказавшись внутри полости Роша. Через несколько лет Борей разрушится окончательно, образовав марсианские кольца. Миллиарды составляющих их частиц под воздействием вращения планеты постепенно начнут снижаться, в результате чего в плоскости колец около двадцати лет подряд будет наблюдаться наверняка весьма живописный метеоритный дождь. Из выделившегося углекислого газа и метана сформируется атмосфера. Водные пары в ней превратятся в снег, который, выпав, растает. Потом пойдут дожди, и вода начнет скапливаться на низменных участках планеты. Постепенно на месте высохшего много миллиардов лет назад Борейского океана возникнет новый.

Проходя над планетой по невысокой траектории, комета на несколько часов осветит небо Марса, но момент ее непосредственного взаимодействия с атмосферой продлится не более трех минут. Торби и Леоа хотели стать непосредственными свидетелями этого события – все должно было произойти прямо над ними.

– Ты что-нибудь оставил на Борее? Может, какой-нибудь сувенир, чтобы он выпал на Марс вместе с осадками? – спросила Леоа.

Торби мотнул головой.

Тут Леоа размахнулась альпенштоком и снесла голову одному из сталкеров Торби.

Журналист сперва онемел от изумления и застыл, уставившись на нее. Тогда она ударила второго сталкера с такой силой, что его голова разлетелась вдребезги.

– Что ты?..

– Ломаю твоих сталкеров, – сказала она ровным спокойным голосом и обрушила альпеншток на третьего сталкера. От удара переломился металлический стержень, и сталкер упал на песок. Кончиком альпенштока Леоа указала на голову сталкера и заявила: – Так ты останешься без записей, которые хранились вот там. А я отныне намерена снимать только тебя. Так что ничего у тебя не выйдет.

В голове у Торби мелькнул вопрос: «Чего не выйдет?» А потом его заинтересовала судьба четвертого сталкера, который верно служил ему вот уже четверть века: наверняка он тоже поврежден, и ввиду их давней дружбы Торби очень переживал за него. В сложившихся обстоятельствах журналисту больше всего хотелось во все горло завопить: «За что?!»

Вдруг стало светло как днем, небо засияло ярче земных молний – происходящее было мало похоже на восход Борея, каким его ожидали. На севере полыхнуло, а через мгновение белый светящийся столб взметнулся к небу. Какое-то время Торби и Леоа в оцепенении наблюдали за всем этим. Ее сталкеры и те из его, что уцелели после избиения, закружились на месте, направляя мониторы к свету, как заводные подсолнухи.

Торби как бы со стороны услышал собственный голос:

– Скорее на юг, надо бежать как можно быстрее. Не думаю, что мы успеем.

– Наверно, упал большой обломок, – сказала Леоа. – Думаешь, далеко?

– Надеюсь, где-нибудь у северного полюса. Если удача на нашей стороне. Скорее грузи все на носильщиков, надевай лыжи и бежим!

Два его спасшихся сталкера по сигналу тревоги, поданному хозяином, запрыгнули в контейнер Бэггинса.

– Лыжи и палки! – скомандовал Торби носильщику, и тот выдал ему необходимое.

Журналист быстро надел специальные беговые лыжи, позволявшие передвигаться не только по твердой поверхности, но и по слякоти и неглубокой грязи. Оставалось надеяться, что вчерашняя недолгая и довольно размеренная лыжная тренировка позволит ему сегодня развить достаточную скорость.

– За мной, Бэггинс, тревога!

В режиме тревоги носильщик должен был неотступно следовать за хозяином на расстоянии двух метров до тех пор, пока в нем не сядет аккумулятор или пока он не выйдет из строя по какой – либо другой причине. Потеряв носильщика, Торби, конечно, останется на некоторое время без еды, но до северных станций отсюда всего несколько дней ходу. Батарей в его скафандре должно хватить на неделю, а может, и дольше, скафандр может генерировать воздух и воду, так что самое необходимое у него есть. Аптечка первой помощи показалась ему слишком тяжелой, чтобы брать ее с собой.

Гигантский столб стал остывать и сменил бело – голубой окрас, напоминающий излучение сварочной дуги, на светло – оранжевый. Восход самого Борея начался точно в указанное время – теперь он неподвижно висел в небе и пылал отраженным светом. Сияние за спиной Торби было ярче самых жарких лучей полуденного солнца на экваторе Земли, ярче любого света, которым когда – либо озарялся Марс, и сверкающий диск Борея в четверть неба величиной излучал этот невыносимо яркий свет со сверхъестественной стабильностью, словно собираясь навсегда залить весь мир слепящим флуоресцентным сиянием.

Торби стремительно скатился по южному склону дюны, используя технику конькового хода, которую освоил еще на Земле, катаясь по снегу, а затем усовершенствовал на Тритоне, скользя по равнинам, покрытым замороженным метаном. Толкаясь одной ногой, он выносил лыжу далеко назад, затем отталкивался другой лыжей и на полном ходу несся вперед, стараясь постоянно наращивать скорость. На неглубоком мелком песке, покрывавшем вершину дюны, в условиях низкой гравитации он наверняка мог бы за час пройти не меньше двадцати километров.

Но сейчас их преследовала ударная волна от падения обломка Борея: она шла за ними с местной скоростью звука – 755 километров в час, и хотя этот показатель был на треть ниже скорости, которую звук развил бы на Земле в теплом, насыщенном газами воздухе, пригодном для дыхания, этой скорости более чем достаточно, чтобы волна настигла их уже в ближайшие полчаса.

Торби оглянулся. Леоа бежала за ним, не отставая и, пожалуй, даже слегка нагоняя его. Светящийся столб немного потускнел и стал совсем оранжевым, сквозь пылевую завесу он отбрасывал длинную тень в свете восходящего Борея. Торби не помнил наверняка, останется ли Борей на небе до восхода солнца, – впрочем, до рассвета в любом случае их судьба уже решится.

– Торби!

– Что?

– Я попробовала поискать убежище – судя по картам и данным моделирующей программы, где-то неподалеку должно быть безопасное место. Через километр эта дюна закончится развилкой, и если поехать налево, то еще через пару километров мы окажемся у края кратера, в чаше которого, наверно, можно будет укрыться от ударной волны.

– Неплохо придумано, спасибо.

Торби постарался еще немного ускориться, усилив подачу кислорода в шлем. Давление внутри скафандра возросло, в легкие начал поступать чистый кислород, что позволило увеличить скорость. Но успеют ли они пробежать эти три километра? Либо успеют, либо им конец.

Леоа вывела из строя всю его записывающую аппаратуру. Торби и раньше знал, что она не одобряет его увлечения репортажами о явлениях глобального выброса энергии – ЯГВЭ. Она осуждала его деятельность, потому что ей очень не нравилась сама идея Всеобщего Процветания, но ему и в голову не могло прийти, что эта женщина способна помешать ему сделать репортаж. Значит, на самом деле он разбирался в людях еще хуже, чем ему казалось. Торби и Леоа работали бок о бок, и их споры, соперничество и, как ему казалось, дружба имели давнюю историю. Он и представить себе не мог, что такое может случиться.

Торби бежал что было сил. Он помнил, что, дыша чистым кислородом, должен заставлять мышцы постоянно двигаться, чтобы не допустить гипервентиляции. Казалось, лыжи уже мчались сами по себе, скользили, поворачивали, подпрыгивали. В меркнущем небесном свете Торби старался не сбиться с пути и сохранить относительное спокойствие. В условиях низкой марсианской гравитации горизонт казался ближе, чем на Земле, а смещение траектории могло остаться незаметным, к тому же тело, став гораздо легче, при движении все время норовило подпрыгнуть, так что без должного напряжения мышцы ног тратили треть энергии впустую на вертикальные движения.

Двигаться по подветренной стороне было небезопасно, так как там в любой момент мог случиться очередной оползень. Поэтому Торби старался держаться правой, наветренной стороны, не спускаясь слишком низко с гребня дюны, чтобы не пропустить ту самую развилку. Он слышал только собственное шумное дыхание и скрип лыж по песку. Столб взвеси, поднятый ударом обломка кометы о Марс, теперь потемнел и стал яростно – красным, а занимавшая четверть неба комета в зловещей тишине застыла в небе прямо над ними. Торби старался смотреть прямо перед собой, не спуская глаз с горизонта, целиком положившись на быстроту ног и крепость духа. При каждом движении он старался прилагать силу строго вертикально, на поворотах регулировал движение лыж мышцами стопы, а не бедра, очень надеясь, что он правильно помнит, как все это делать, и толком не зная, достаточно ли быстро он движется по этой, по-видимому бесконечной, пустыне.

Отыскав развилку и повернув налево, Торби оглянулся посмотреть, как там Леоа. Она немного отстала, так что он замедлил ход и подумал, не стоит ли объяснить ей, как правильно двигаться, чтобы избегнуть ненужных вертикальных колебаний тела и сберечь драгоценную энергию.

Вдруг пятиметровый слой песка начал осыпаться под ее ногами – с гребня дюны по подветренному склону покатился оползень. В голове у него мелькнула мысль: «Но как такое возможно? Я же только что проехал там, а ведь я намного тяжелее». Едва он успел это подумать, как почва ушла у него из-под ног, раздался оглушительный грохот, и оставшаяся часть дюны тоже рухнула.

«Как же я мог об этом забыть?» – удивился Торби. В холодной разреженной атмосфере Марса, состоящей из тяжелых молекул углекислого газа, звук распространяется медленнее, чем в атмосфере состава, пригодного для дыхания. Это становится очевидно уже во время первой прогулки по Марсу, когда в наушниках твоего приятеля, слушающего радио, фоном звучит то, что ранее было сказано тобой в микрофон, и приходится немало повозиться, чтобы особым образом настроить микрофон и ускорить получение звукового сигнала. А базальтовые плиты, дно высохшего марсианского моря, обладают низкой температурой и высокой твердостью, так что сейсмические колебания в этой части планеты распространяются быстрее, чем где бы то ни было.

Торби думал об этом, летя куда-то кувырком. Мысли его были такими четкими, словно в этот момент он продумывал озвучку для своего последнего документального фильма. Воистину этот фильм мог бы стать для него последним.

В условиях низкой гравитации падение затянулось. Вокруг оглушительно шелестел песок, в микрофоне громко раздавалось гудение тысяч поющих дюн, – казалось, пустыня стонет, содрогаясь от колебаний горной породы, вызванных S – волнами. Эти колебания вызывали резонанс, в результате чего по склонам дюн без конца сходили лавины и оползни, которые, в свою очередь, тоже порождали резонанс. Так продолжалось до тех пор, пока не была израсходована почти вся потенциальная энергия Песчаного моря.

Скорее всего, специально для того, чтобы подразнить Леоа, Торби, летя вниз по склону и готовясь к гибели, сочинил весьма назидательный и банальный закадровый комментарий для происходящего: «Может показаться, что великая пустыня знает, чем грозит ей Борей, что она видит этот небесный свет, несущий смерть Песчаному морю, темные дюны и камни которого бросают вызов склонившемуся над ним равнодушно мерцающему ледяному лику».

От очередного толчка Торби опять подбросило, так что назидательный комментарий оказался прерван на полуслове. К тому же с журналиста слетели лыжи. Кувырком летя вниз, он чувствовал, что его затягивает песок. Что-то тяжелое ударило сзади по шлему. Падение ускорилось, и в конце концов, проехавшись немного вперед головой, он приземлился на живот.

В темноте слышно было только, как в наушниках шелестит песок.

Ощутив легкую увлажненность белья и головокружение, Торби понял, что опозорился дальше некуда: подумать только, он потерял сознание от страха. Состояние напоминало сильнейшее похмелье. Торби глотнул немного воды. Все тело ныло от удара, но острой боли он не чувствовал нигде. Похоже, единственный серьезный ущерб состоял в том, что внутри скафандра отсоединилась мочеиспускательная трубка. Если Бэггинс догонит, можно будет попробовать все поправить и даже обтереться губкой, но острой необходимости в этом не было.

Часы, видимо, вышли из строя – они ведь не работали сами по себе, а передавали спутниковые сигналы времени. Впрочем, судя по тому, что штаны все еще были мокрые, Торби вряд ли был без сознания более четверти часа. Каждые пятнадцать минут внутри скафандра срабатывала система контроля влажности, и вся лишняя влага испарялась.

Журналист лежал на животе, головой вниз. При попытке встать выяснилось, что руки совсем не слушаются. Торби пошевелил пальцами, затем – запястьями, стараясь утрамбовать тот песок, что был под ними, и стряхнуть тот, которым его засыпало. Ему казалось, что прошла целая вечность, прежде чем он начал чувствовать предплечья, наконец дошла очередь до плеч – Торби широкими гребками устремился сквозь слой песка на поверхность. Ему пришлось изо всех сил напрячь мышцы ног, чтобы вынырнуть, и теперь он сидел на склоне дюны, залитом серебристым светом темнеющих небес.

Вдруг журналист услышал странный шелестящий звук и долго не мог определить его источник. Наконец он понял, что это осыпаются с неба на землю песок и пыль. Ударная волна, наверняка принесшая с собой пылевое облако, видимо, пронеслась, когда Торби был без сознания. На вершинах дюн виднелись высокие, странным образом закрученные гребни, и вообще возникало ощущение, что пейзаж развернулся на девяносто градусов: раньше подветренными были западные склоны дюн, а наветренными – восточные; теперь южные склоны стали подветренными, а северные – наветренными. И сами дюны стали ниже и шире. Может быть, Торби спасся, потому что оказался в котловине между дюнами.

Торби включил внешний голосовой динамик и крикнул:

– Леоа!

Ответа не последовало. Канал голосовой связи не работал – это значило, что Леоа либо слишком далеко, либо слишком глубоко, чтобы радиосигнал мог пробиться к ней.

Торби попробовал воспользоваться каналом службы спасения, но получил сообщение, что если он находится южнее тридцатой широты и не истекает кровью и если он в состоянии добраться до ближайшей больницы, находящейся на расстоянии менее десяти километров, то ему лучше действовать самостоятельно. Канал навигации тоже не работал, впрочем, при необходимости Торби мог по звездам двух Медведиц и Кассиопеи найти то место, где ранее он и Леоа использовали навигационную систему, а потом попытаться добраться до населенной части планеты, хотя без лыж ему на это могло потребоваться около недели.

Оползень увлек за собой Леоа, когда она была метрах в ста пятидесяти от него. Торби не был уверен, что его спутница успела добежать до котловины. Он снова позвал ее, но снова не получил ответа. Попробовал позвонить по телефону – ему сказали, что спутниковая служба связи временно отключена. Тут все было объяснимо: ударная волна, круша все подряд, могла зацепить и полярные спутники, двигавшиеся по эллиптической орбите и обеспечивавшие связь и навигацию.

Если бы Торби был один, он бы прямо сейчас отправился на юг, но оставить свою спутницу он не мог – нужно было, по крайней мере, попытаться отыскать ее. У Бэггинса хранился маршрутизатор, который мог бы определить местонахождение Леоа при помощи радиомаячка. Но Бэггинса наверняка тоже засыпало песком, и даже если носильщик чудом уцелел, ему понадобится время, чтобы найти хозяина.

Торби решил пару часов подождать Бэггинса, ведь тот не только смог бы его накормить, но и, быть может, нашел бы потерянные лыжи и палки. К тому же Бэггинс был оснащен электролопатой. Уж лучше сперва отыскать еду и лыжи, чем отправиться пешком неведомо куда. И еще нужно искать Леоа. Торби не придумал ничего лучше, как залезть на вершину песчаного холма, с которого он скатился.

Поднялся западный ветер, при его порывах песок под ногами начал осыпаться – подъем дался Торби нелегко, и, когда он взобрался на холм, солнце уже показалось над горизонтом. Маленькое и красное, оно вставало на юго – востоке, слабые лучи едва пробивались сквозь завесу пылевых туч. Торби перевел лицевое стекло шлема в режим увеличения изображения и усиления контрастности и внимательно осмотрелся. Свежие следы на склоне уже почти занесло песком, так что становилось понятно, что стоит Торби двинуться куда-нибудь с этого холма, и он никогда уже не сможет отыскать ни холм, ни то место, где он упал.

Вдруг на краю котловины к северу от холма показалась маленькая движущаяся темная точка. Торби развернулся в ту сторону и включил дальномер. В соответствии с данными прибора, объект высотой один метр находился на расстоянии двух километров от него.

Торби медленно двинулся в том направлении. Постепенно он понял, что это носильщик Леоа и что он движется прямо к центру котловины, видимо на сигнал радиомаячка своей хозяйки. Когда Торби туда добрался, носильщик уже вел раскопки, от усердия раскачиваясь взад – вперед на высоких колесиках.

Торби постарался ему помочь, – впрочем, копая руками, мог он не много. Он не знал, запрограммирован ли носильщик на то, чтобы выкапывать своего хозяина даже в том случае, если, судя по биосигналу, тот уже мертв, и, конечно, узнать об этом у робота не было никакой возможности – ответа от него не добиться.

Наконец они докопались до чего-то твердого. Носильщик запустил в яму свою цепкую клешню, вытащил оттуда лыжу Леоа, аккуратно погрузил ее в багажный контейнер и покатился дальше. Торби сперва удивленно воззрился на робота, а потом расхохотался и пошел следом за ним к холму, на склоне которого виднелась торчащая из песка лыжная палка. Возможно, в конце концов робот откопает и хозяйку, – видимо, создателям этого чуда техники не пришло в голову объяснить ему, что жизнь хозяина важнее сохранности багажа.

Небо цвета застарелой гематомы было затянуто рваными тучами. Судя по показаниям температурного датчика, воздух остывал, и в любой момент мог пойти углекислотный снег. Следуя за носильщиком Леоа, Торби решил еще раз попробовать позвонить ей. На этот раз ему был предоставлен доступ к ящику голосовой почты. Торби оставил сообщение на тот случай, если вдруг окажется, что с Леоа все в порядке – она бродит по склону какой-нибудь дюны и просто временно оказалась вне зоны действия спутниковой сети.

Через пять минут раздался телефонный звонок.

– Торби!

– Да, Леоа, ты в порядке?

– Нет, меня завалило песком почти по пояс. И мне кажется, у меня что-то с позвоночником и с ногой. Тут неподалеку твой носильщик, но я никак не могу привлечь его внимание. – Ее голос дрожал от боли. – Понятия не имею, где я. Кстати, знаешь, что только что сделал твой робот? Скажу – не поверишь…

– Не иначе как выкопал мою лыжу? По крайней мере, именно этим в данный момент занят твой носильщик. Но если возле тебя мой робот, значит, ты в той же котловине, в которую упал я. Она немного к югу от того места, где я нахожусь, но я сейчас приду к тебе. Впрочем, без лыж у меня это вряд ли очень быстро получится.

Пока Торби шел на юг, поднялся довольно сильный ветер.

– Леоа! – Он снова позвонил ей по телефону, потому что рации до сих пор не работали.

– Да, слушаю. Знаешь, твой носильщик уже нашел вторую лыжу. И еще, как ты думаешь, можно мне пить? Я немного опасаюсь…

– Да, можно, насколько я помню. Впрочем, курс первой медпомощи был довольно давно. А я звоню узнать, не засыпало ли тебя песком.

– Почти засыпало. Изо всех сил стараюсь стряхивать его, но проблема в том, что мне никак не сесть.

– Думаю, тебе не стоит даже пытаться это сделать.

Он шел и на ходу говорил с ней, чтобы им обоим было не так одиноко.

– Тут твой носильщик выкапывает что-то в трехстах метрах от меня. Не иначе, нашел твою вторую лыжу.

– Не может такого быть, ведь одну он уже нашел, а вторую я не теряла – она у меня на ноге.

– Ну, значит, он обнаружил твою лыжную палку. Наверно, тебе очень больно?

– Да, к тому же лыжное крепление сломалось – оно впилось в ногу, а при падении я сильно ударилась о лыжу спиной. А носильщик, наверно, ищет лыжную палку. Или, может, я выронила вещевой мешок. Почему этим носильщикам, с их огромным энергетическим резервом, забыли внушить, что сначала нужно спасать людей и лишь потом – транспортируемый груз?

– Потому что среди шестнадцати миллиардов жителей Солнечной системы вряд ли найдется больше ста миллионов тех, чья нога ступала где-нибудь кроме тротуаров их родной планеты. Обычно услугами носильщиков пользуются на вокзалах: там им полагается следить за сохранностью багажа и всюду следовать за хозяевами.

– Твой Бэггинс только что вырыл лыжную палку и направился к холму, так что, думаю, скоро вы встретитесь.

Несколько минут спустя, перевалив через холм, Торби увидел Бэггинса: носильщик подъехал к нему и замер, ожидая приказа.

– Лыжи и палки! – распорядился Торби, и его верный безмозглый друг тут же выдал требуемое.

Леоа нигде не было видно, – впрочем, Торби это не удивляло, потому что ветер поднимал в воздух тучи песка и затруднял видимость. Он решил позвать ее:

– Эй, Леоа, махни рукой, если можешь!

В пелене красной пыли посреди склона мелькнуло что-то – Торби метнулся туда и, осторожно обогнув то место, подъехал к раненой снизу, стараясь не насыпать на нее дополнительно песка и не задеть ее. Все инструменты были у Бэггинса, так что пришлось его подождать, а потом внушить ему необходимость действовать очень осторожно. Пока носильщик выполнял приказы, Торби несколько раз прослушал аудиоинструкции по спасению пострадавших и оказанию первой помощи, пока не выучил наизусть. Зубря их, журналист вспомнил, что уже давно хотел научиться читать тексты с листа, а не только слушать аудиоиздания.

Потом он извлекал Леоа из песка, а она тихонько плакала от боли, от пережитого страха быть погребенной заживо и от радости, что Торби нашел ее, а значит, она спасена.

Было уже за полдень, когда он наконец наложил шины и повязки, влил в насосную трубку необходимые лекарства и собрал что-то вроде носилок, которые должен был нести Бэггинс. Леоа лежала на спине, прибинтованная к крестообразной фиксирующей опоре, словно распятая. Отдавая команды Бэггинсу, Торби осторожно поднял носилки, погрузил на Бэггинса и прикрепил к нему. До упора подняв оси колес носильщика, Торби тем самым максимально увеличил амортизацию, чтобы Леоа, находясь почти в горизонтальном положении, при езде поменьше страдала от тряски. Теперь носильщик мог двигаться со скоростью не более трех километров в час. Торби решил, что лучше им провести ближайшие пару дней в пути, ожидая, пока служба спасения придет им на помощь, справившись со всеми более срочными вызовами.

Постепенно восстановились программные каналы, вновь заработала навигация, но новостей по-прежнему почти не передавали, кроме коротких сообщений о том, что прохождение ударной волны было вызвано не более ранним, чем планировалось, падением кометы, а обрушением на землю не замеченного ранее естественного спутника Борея, состоящего из твердых пород, полкилометра диаметром. В результате его падения, как и предполагал Торби, большинство спутников, находившихся над северным полюсом, на несколько часов вышли из строя. Вызванная сильным сотрясением поверхности пылевая буря оказалась довольно сильной, но непродолжительной. Вскоре ее удалось локализовать, так что в результате инцидента серьезно пострадали лишь несколько десятков станций и городов на дальнем севере планеты. Что касается туристической индустрии, то случившееся может лишь стимулировать ее: люди наверняка захотят посмотреть на новый кратер в полярных льдах Марса, прежде чем эту впадину скроют воды Борейского океана.

Власти утверждали, что прохождение Борея над южным полюсом, запланированное через семнадцать дней, на девятый день после которого комета должна будет войти в атмосферу в районе экватора, ожидается строго в соответствии с графиком. Торби решил, что еще успеет сделать свой репортаж, так что провокация со стороны Леоа в конце концов не будет для него иметь негативных последствий.

Ему хотелось обсудить с ней ее поступок, но он не мог придумать, как ему начать разговор об этом.

Вскоре после того как Бэггинс начал подниматься на холм, двигаясь по спирали и преодолевая не более двух метров вверх по склону при каждом круге, на вершине дюны появился собственный носильщик Леоа. По-видимому, ему таки удалось отыскать вторую лыжную палку, и сейчас он шел на сигнал радиомаячка своей хозяйки. В конце концов он пристроился позади Бэггинса и стал ходить за ним, словно верная собака. Теперь оба носильщика мотали круги, поднимаясь вверх по песчаному склону котловины.

Леоа настояла на том, чтобы Торби снял на видео это полоумное шествие. Просмотрев отснятый материал, Торби тайком удалил звуковое сопровождение, потому что единственное, что там было слышно, – это истерический смех Леоа. Журналист решил, что это вызвано действием анестетиков.

Он проснулся на рассвете, выпил немного воды, быстро позавтракал, надел лыжи и поехал вверх по склону холма туда, куда Бэггинс как раз только что вытащил Леоа, за ночь завершив спиральное восхождение. Судя по данным на мониторе, женщина крепко спала, что, впрочем, было к лучшему. Все утро и большую часть дня Торби шел на лыжах по песчаным холмам, сильно изменившимся под воздействием ударной волны. Немного позади шел Бэггинс. Когда робот отставал, Торби садился и ждал его, слушая, как шелестит песок по скафандру, и глядя на низкие красноватые облака пыли, которые медленно сгущались в воздухе. Ничто не отвлекало его от раздумий.

Проснувшись, Леоа заявила:

– Хочу есть.

Торби в это время был метрах в шестидесяти от нее, фотографируя с помощью оставшихся двух сталкеров дюны в красноватой пылевой дымке. Услышав голос спутницы, он тут же поспешил к ней.

– Сейчас – сейчас, – сказал он, приблизившись.

Сталкеры бестолково крутились вокруг. Судя по данным биологических сенсоров, ее ротовая полость, пищевод и желудочно – кишечный тракт были в нормальном состоянии, но в прослушанном руководстве говорилось, что пострадавших в таких случаях лучше кормить одним бульоном до тех пор, пока им не будет оказана квалифицированная медицинская помощь. Леоа выбрала куриный бульон, и Торби подсоединил к питательной трубке бульонный баллончик так, чтобы она могла пить глотками.