Текст книги "1918 год на Украине (Воспоминания участников событий и боев на Украине в период конца 1917 – 1918 гг.)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

Раздел 3
ОБОРОНА КИЕВА ОТ ПЕТЛЮРОВЦЕВ
В НОЯБРЕ-ДЕКАБРЕ 1918 ГОДА
В. Хитрово [65]65
  Хитрово Владимир Сергеевич, р. в 1891 г. Из дворян Орловской губ., сын камергера. Окончил Пажеский корпус (1910). Полковник л.-гв. Конной артиллерии. Георгиевский кавалер. В ноябре-декабре 1918 г. в Киеве; с 3 ноября 1918 г. командир 1-го отдела Офицерской дружины ген. Кирпичева в Киеве. В Вооруженных силах Юга России; с 5 января 1919 г. в Сводно-гвардейском полку. Эвакуирован из Новороссийска. В эмиграции во Франции, в 1939 г. выступал как монархист-легитимист; в 1959 г. член правления Союза георгиевских кавалеров, сотрудник журнала «Военная быль», на декабрь 1963 г. зампредседателя Гвардейского объединения. Умер 24 февраля 1968 г. в Париже.


[Закрыть]
КИЕВСКАЯ ЭПОПЕЯ 1918 ГОДА [66]66
  Впервые опубликовано: Военно-исторический вестник. № 31. Май 1968 г.


[Закрыть]

События, разыгравшиеся в Киеве в ноябре и декабре 1918 года, неоднократно описаны участниками, и если я к ним возвращаюсь, то делаю это потому, что мне пришлось быть активным участником драмы, подробности которой почти никому не известны.

* * *

В ночь с 30-го на 31 октября (все даты по старому стилю) 1918 года мы с женой покинули советскую Россию. Переодетые крестьянами, абсолютно без всякого багажа, с транспортом мешочников, отправлявшихся на Украину за сахаром и мукой, проехали мы через нейтральную зону. Пограничный советский пост миновали благополучно, так как начальник его спал, остановивший же нас и собиравшийся обыскивать красноармеец, получив несколько «керенок», не только не стал ничего проверять, но, взгромоздившись на повозку, проводил до околицы.

Дальнейший путь наш лежал через Белгород и Харьков на Киев. В поезде между Белгородом и Харьковом пассажирских вагонов не было, ехать пришлось в теплушках; и первое, что нас поразило, – это большевистское настроение толпы. Разговоры в теплушке не оставляли сомнения в том, что гетману приходит конец и что это не произойдет безболезненно.

В субботу 3 ноября прибыли, наконец, в Киев; и первое, что бросилось в глаза, – это огромные афиши, на которых значилось: «Героем можешь ты не быть, но добровольцем быть обязан».

В Киеве положение было следующее. Немцы, только что подписавшие на Западном фронте перемирие, собирались уходить и во внутреннюю жизнь страны больше не вмешивались. Пользуясь этим, Петлюра поднял восстание, понемногу охватившее почти всю страну, и гетман оказался изолированным в Киеве. Своих войск у него не было, и для защиты города пришлось прибегнуть к формированию добровольческих дружин. Последних было много, и перечислить их здесь я не в состоянии, как не в состоянии обрисовать и то чрезвычайно сложное политическое положение, которое застал в Киеве.

Были немцы, располагавшие реальной силой, но умывавшие руки, был представитель Добровольческой армии генерал Ломновский, [67]67
  Ломновский Петр Николаевич, р. в 1871 г. Окончил Тифлисский кадетский корпус (1889), Павловское военное училище (1891), академию Генштаба (1898). Генерал-лейтенант, командующий 10-й армией. Георгиевский кавалер. В Добровольческой армии с 1 июня 1918 г. в Киевском центре (утв. 2 февраля 1919 г.). В 1917-1919 гг. представитель армии в Киеве (с 18 ноября 1918 г. начальник Главного центра). В эмиграции в Болгарии и Франции. Умер 2 марта 1956 г. в Ницце (Франция).


[Закрыть]ничем решительно не располагавший, и был, наконец, гетман, отрешившийся от своей самостийности и поднявший русский национальный флаг, под сенью которого и начали формироваться дружины. Во главе войск стоял генерал граф Келлер.

Одной из самых значительных, вернее, самой значительной, была дружина, сформированная генералом Кирпичевым [68]68
  Кирпичев Лев Нилович, р. 18 ноября 1876 г. Из дворян Псковской губ. Окончил Константиновское артиллерийское училище (1899), Офицерскую артиллерийскую школу. Генерал-майор л.-гв. Конной артиллерии. Георгиевский кавалер. С 24 октября 1918 г. командир Киевской добровольческой дружины и Сводного корпуса в гетманской армии; в ноябре-декабре 1919 г. в Берлине и Лондоне, затем отправился к адм. Колчаку, но погиб с группой офицеров у берегов Японии. По другим данным, в Вооруженных силах Юга России. Умер 31 июня – 22 августа 1928 г. в Луксоре (Египет).


[Закрыть]и носившая его имя. Начальником его штаба был генерал Давыдов. Лев Николаевич Кирпичев, выпуска 1899 года из Константиновского артиллерийского училища, служил в лейб-гвардии Конной артиллерии и вышел в 1914 году на войну, командуя 2-й батареей. За бой 6 августа 1914 года у Каушен награжден орденом Святого Георгия.

К нему-то в штаб, на Прорезную улицу, и направил я свои стопы. Как и надо было ожидать, в дружине его состояли все находившиеся в Киеве офицеры лейб-гвардии Конной артиллерии, начиная с полковника Линевича, [69]69
  Линевич Александр Николаевич. Окончил Пажеский корпус (1901). Полковник л.-гв. Конной артиллерии. В октябре-декабре 1918 г. заведующий хозяйственной частью офицерской дружины ген. Кирпичева в Киеве Генерал-майор, В эмиграции в Германии. Умер 5 августа 1961 г. в Берлине


[Закрыть]который заведовал хозяйством, и кончая капитаном Сахновским, [70]70
  Сахновский Георгий Викторович, р. в апреле 1890 г. Окончил Михайловское артиллерийское училище (1909), Михайловскую артиллерийскую академию. Капитан л.-гв. Конной артиллерии, командир дивизиона гвардейского авиационного отряда, в 1917 г. в распоряжении военного агента в Англии (майор английской армии, летчик). В октябре-декабре 1918 г. начальник авиационного отряда офицерской дружины ген. Кирпичева в Киеве, затем в Северо-Западной армии. В эмиграции в Бельгии; с 1921 г. майор бельгийской армии, с 1925 г. в Конго, затем в Бельгии; член правления Союза инвалидов, член ревизионной комиссии РНО. Полковник. Умер 10 августа 1966-го в Брюсселе.


[Закрыть]который был начальником авиационного отряда.

Очень трудно с точностью сказать, что представляла из себя дружина по сравнению с частями регулярной армии. По количеству бойцов дружина едва ли превосходила полк, но начальник ее пользовался правами командира корпуса, и у него был многочисленный штаб. Дружина делилась на пять отделов, личный состав почти исключительно – офицеры. Отделы эти расположены были в разных частях города, имея первоначальной задачей охранение внутреннего порядка, и не предназначались для операций вне города. Меня Кирпичев сразу же назначил командиром первого отдела, приказав сменить генерала Иванова, деятельностью которого он был недоволен, считая его недостаточно энергичным. Вторым отделом командовал полковник Крейтон; [71]71
  Крейтон Сергей Николаевич, р. в 1876 г. В службе с 1894 г., офицером с 1896 г. Полковник л.-гв. 1-го стрелкового полка. В октябре-декабре 1918 г. командир 2-го отдела Киевской добровольческой дружины ген. Кирпичева в гетманской армии в Киеве. Расстрелян в 1918 (1919) г.


[Закрыть]третьим – не помню кто; [72]72
  Третьим отделом Киевской добровольческой дружины командовал полковник Василий Шелетаев.


[Закрыть]четвертым – полковник Винберг [73]73
  Винберг Федор Викторович, р. в 1869 г. Из дворян, сын генерала. Окончил Александровский лицей (1890). В службе с 1892-го, офицером с 1893 г. Полковник л.-гв. Уланского Его Величества полка, командир 2-го Прибалтийского конного полка. Член организации Пуришкевича, в ноябре 1917 г. арестовывался в Петрограде, в октябре-декабре 1918 г. командир 4-го отдела офицерской дружины ген. Кирпичева в Киеве В эмиграции с 1919 г. в Германии (Бавария). Участник Рейхенгалльского монархического съезда 1921 г. Умер 14 февраля 1927 г. в Шелль (Франция).


[Закрыть]и пятым – полковник Гревс, [74]74
  Гревс Александр Петрович, р. в 1876 г. Окончил Николаевское кавалерийское училище (1897). Полковник. В октябре-декабре 1918 г. командир 5-го отдела Киевской офицерской добровольческой дружины ген. Кирпичева в Киеве. В Добровольческой армии и ВСЮР; с 17 марта 1919 г. в резерве чинов при штабе Кавказской Добровольческой армии, в мае 1919 г. начальник Конно-горской дивизии 1-го Кубанского корпуса, в сентябре-октябре 1919 г. начальник Сводногорской конной дивизии, затем Сводного корпуса. Эвакуирован в начале 1920 г. из Новороссийска на корабле «Пропа», 23 мая 1920 г. возвратился в Русскую армию в Крым (Севастополь) на корабле «Константин». Генерал-майор (до 30 сентября 1919 г.). В эмиграции член правления объединения Николаевского кавалерийского училища. Умер после 1929 г.


[Закрыть]в отделе которого находилось подавляющее большинство входивших в состав дружины офицеров гвардии.

Первый отдел, в командование которым я немедленно вступил, находился в низменной части города, называвшейся Подол и заселенной преимущественно беднотой и евреями. Штаб отдела помещался в большой реквизированной квартире, в которой жила небольшая часть офицеров, входивших в состав дружины, примерно человек сорок, и для них имелся очень хорошо оборудованный дортуар с кроватями, одеялами и постельным бельем. Большинство же дружинников жили у себя на частных квартирах, являясь в указанные часы для несения службы. Да и мы с женой поместились в реквизированной для нас комнате гостиницы «Прага».

Очень прилично оборудованная столовая, в которой дружинники питались даром, помещалась в одной из комнат квартиры того же дома, а для занятий в нашем распоряжении был большой зал какого-то не функционировавшего учреждения.

Вооружение состояло из винтовок с достаточным количеством патронов и нескольких пулеметов. Артиллерии в дружине Кирпичева не было совершенно.

Ознакомившись с личным составом отдела, я увидел, что в нем числится много офицеров значительно старше меня. Вопервых, был адмирал, которого я просил заниматься хозяйственной частью. Были почтенные командиры пехотных полков: Лалевич, [75]75
  Лалевич Борис Константинович. Полковник, командир пехотного полка. Георгиевский кавалер. В октябре-декабре 1918 г. в 1-м отделе Киевской офицерской дружины ген. Кирпичева в Киеве. Взят в плен и расстрелян в д. Борщаговке 9 ноября 1918 г.


[Закрыть]георгиевский кавалер, и Колесов. [76]76
  Колесов Александр Иосифович, р. в 1867 г. В службе с 1889 г., офицером с 1891 г. Полковник, командир пехотного полка. В октябре-декабре 1918 г. помощник командира 1-го отдела Киевской офицерской добровольческой дружины ген. Кирпичева в Киеве.


[Закрыть]Последнего я просил быть помощником моим по строевой части. Адъютантом у меня остался адъютант генерала Иванова, поручик Лебедев, а через некоторое время пришлось создать должность начальника штаба, вернее, начальника канцелярии, и на должность эту я назначил Каспийского полка подполковника Сергея Семеновича Рябинина, [77]77
  Рябинин Сергей Семенович. Окончил Алексеевское военное училище. Подполковник 148-го пехотного полка. В октябре-декабре 1918 г. в Офицерской дружине ген. Кирпичева в Киеве (начальник канцелярии 1-го отдела). Во ВСЮР и Русской армии до эвакуации Крыма; участник обороны Перекопа. Полковник. В эмиграции во Франции. Умер 14 апреля 1927 г. в Париже (Банье).


[Закрыть]сразу же обратившего на себя мое внимание как своей внешней выправкой, так и безукоризненным отношением к делу.

Сергей Семенович женат был на француженке, находившейся также в Киеве, и этой исключительной женщине я хочу посвятить несколько строк. Парижанка, она в момент объявления войны в 1914 году оказалась в России, проработала всю войну на фронте сестрой милосердия и тогда же вышла замуж. Сопутствуя мужу во всех испытаниях Гражданской войны, она в 1921 году вернулась на родину. В 1927 году овдовела и с тех пор всецело посвятила себя помощи русским эмигрантам. Деятельный член Русского Красного Креста, она регулярно посещала русских в госпиталях, хлопотала за них в различных учреждениях и никому не отказывала в посильной помощи. Вынужденная служить, она часть своего скромного заработка неизменно тратила на помощь нуждающимся русским и делала это скромно и без всякой огласки. С трогательным вниманием относилась она ко всему, что касалось России, и, войдя к ней, никак нельзя было предположить, что живет здесь француженка. Везде царские портреты, фотографии военных, погоны, значки и виды России. Скончалась она в 1960 году и похоронена с мужем на кладбище в Банье.

Через несколько дней после принятия мною первого отдела положение в Киеве стало угрожающим. Петлюровцы подошли к городу почти вплотную, и я получил приказ, оставив на Подоле лишь нужное число офицеров для окарауливания помещения, выступить с отделом. Противник подходил с запада от Фастова, главным образом вдоль железной дороги. Командовал войсками, состоявшими из галичан и называвшихся «сечевыми стрельцами» австрийцев, полковник Генерального штаба Коновалец, [78]78
  Он был офицером не русской, а австро-венгерской армии.


[Закрыть]и говорили, что в роли начальника штаба состоял при нем Отмарштейн – лубенский гусар.

Добровольческие дружины занимали фронт перед Киевом полукругом, оба фланга которого упирались в Днепр. На крайнем левом фланге расположен был пятый отдел полковника Гревса, мне отводился центральный участок у железной дороги в районе поста Волынского. Моим соседом справа был Петя Воейков, [79]79
  Воейков Петр Сергеевич. Окончил Пажеский корпус (1909). Полковник л.-гв. 4-го стрелкового полка. В октябре-декабре 1918 г. командир русского отряда в Сводном корпусе на Украине (в Киеве). В Вооруженных силах Юга России: в октябре 1919 г. командир 2-го батальона, в ноябре 1919 г. командир сводного батальона в Сводно-гвардейском стрелковом полку. Эвакуирован в декабре 1919-го – марте 1920 г. из Новороссийска на корабле «Русь». На май 1920 г. в Югославии.


[Закрыть]стрелок Императорской фамилии, паж годом старше меня по выпуску. Командовал он отрядом, не входившим в состав дружины Кирпичева. Еще правее располагалась дружина князя Святополк-Мирского. [80]80
  Князь Святополк-Мирский Леонид Сергеевич. Подполковник, командир 166-го пехотного полка. В Добровольческой армии с ноября 1917 г. участник формирования Георгиевского полка. В ноябре-декабре 1918 г. командир 1-й Офицерской добровольческой дружины в Киеве. Взят в плен; с 14 декабря 1919 г. – в Лукьяновской тюрьме. Во ВСЮР и Русской армии в Марковской дивизии до эвакуации Крыма. Галлиполиец. Осенью 1925 г. в составе Марковского полка в Болгарии. Полковник. В эмиграции в Бразилии, в 1934 г. начальник 1-й группы Бразильского сектора ВФО в Рио-де-Жанейро.


[Закрыть]Моим непосредственным соседом слева был полковник Крейтон.

Своих регулярных войск у гетмана не было. Последнее время, наспех, с разрешения немцев, сформированы были какие-то части, называвшиеся «сердюками», но полагаться на них было совершенно невозможно. Эти-то сердюки и занимали участок, на котором мне надлежало их сменить. Но, говоря о боевых действиях того времени, нужно иметь в виду, что они не имели ничего общего с настоящей войной. «Фронта», в общепринятом смысле этого слова, не было. Была Гражданская война, где противник мог находиться за каждым углом и где подчас его нельзя было ожидать.

Выступили мы с Подола вечером в четверг 8 ноября. Путь предстоял длинный. Шли мы пешком. Ночь была ясная и морозная. Адмирала просил я выслать нам наутро походную кухню и впредь заботиться о нашем снабжении. Нужно признать, что с задачей этой он справился блестяще и мы никогда ни в чем не нуждались. В полночь прибыли мы в указанную нам деревню, Большую Братскую, где находился штаб сердюков, которых мне надлежало сменить. Штаб помещался в избе, с тылом связывал его полевой телефон и имелась схема расположения. Сведения о противнике отсутствовали совершенно. Никакого соприкосновения с ним не было, разведка не производилась, да и как было ее производить. В общем, это было сторожевое охранение, могущее в случае наступления противника своевременно уведомить тыл, но совершенно не способное оказать маломальское сопротивление. Резервов в распоряжении Кирпичева не было.

Участок, который мне надлежало занять, совершенно не соответствовал моим силам. У меня была в лучшем случае рота полного состава, деревни же было две, так как кроме Б. Братской, в которой находился штаб и к которой примыкала железная дорога, правее и севернее была еще одна, отделенная от нас лугом шириною около полуверсты. Так что у меня было значительно больше двух верст. Северная деревня называлась Боршаговка. В ней, по словам смененного мною командира сердюков, находились его части, никем не тревожимые, и для занятия этой деревни я назначил 33 офицера, поручив командование полковнику Лалевичу. Лалевич ушел, я же принял от сердюков штаб, проверил телефонную связь с тылом. Смена на ближайших участках прошла безболезненно.

Стало светать, донесений от Лалевича не поступало, и это начинало меня беспокоить, как вдруг в сенях занятой штабом избы я услышал взволнованные голоса, и вслед за этим мне доложили, что от Лалевича прибыл офицер и что там произошло несчастье. Офицер доложил следующее.

Полковник Лалевич со своим отрядом подошел к Борщаговке в темноте, двигаясь без всяких мер охранения, что было понятно, так как он шел сменять свои части. При входе в деревню его окружили вооруженные люди, которых поначалу приняли за сердюков. Они не проявляли враждебности, уверяя, что «свои», и предлагая офицерам бросить оружие во избежание недоразумений и лишнего кровопролития. Лалевич будто бы на это пошел, что показалось мне странным и малоправдоподобным, но когда оружие было сдано, то выяснилось, что это петлюровцы, которые заперли офицеров в сарай с тем, чтобы их потом расстрелять. Докладывавший мне офицер, фамилию которого я забыл, был, по его словам, единственный, которому, пользуясь темнотой, удалось убежать.

Проверить рассказ было невозможно. Ясно было лишь, что Борщаговка занята противником, который в любой момент может беспрепятственно двинуться оттуда в Киев, так как «фронт» наш вытянут был в ниточку и никаких резервов не было. Куда девались занимавшие Борщаговку сердюки, было неясно.

Вызвав по телефону Кирпичева и сообщив ему эти тревожные сведения, я сказал, что немедленно с наличными силами постараюсь вновь занять Борщаговку, пока же надо считаться с тем, что сплошного фронта нет и путь к Киеву открыт. Затем отправился на северную оконечность деревни, где находилась церковь, и, став у ограды, начал рассматривать в бинокль Борщаговку, но, сколько я ни смотрел, никакого движения в ней заметно не было. Стоило мне, однако, выйти на открытое место, как оттуда раздались выстрелы и вокруг нас защелкали пули.

Рассыпав у северной окраины небольшую цепь, я вернулся в штаб и отдал распоряжение для овладения Борщаговкой. Удалось выделить около тридцати человек, начальство над которыми я поручил полковнику Колесову. Последний должен был очень редкой цепью перейти через разделявший обе деревни луг и занять Борщаговку. Для его поддержки установлены были у церковной ограды два пулемета, но огня последним открывать не пришлось, так как Колесов не встретил никакого сопротивления По нему не было сделано ни одного выстрела, и в деревне никого, кроме мирных жителей, не оказалось. Куда же девался противник?

Одной из особенностей Гражданской войны вообще, а в этот ее период в особенности, была полная невозможность отличить своих от чужих по форме одежды, не говоря уже о том, что все военные носили одинаковые шинели, те же шинели носили в деревнях демобилизованные, вернее, самодемобилизовавшиеся солдаты.

Лично я имел, как и большинство, папаху, а вместо шинели у меня была очень теплая зеленая охотничья куртка, на ногах валенки, на шее башлык. Так мог быть одет охотник, помещик и его управляющий, и нужно было очень близко подойти, чтобы разглядеть на папахе кокарду, а под башлыком погоны.

Получив донесение о безболезненном занятии Борщаговки и отсутствии противника, я приказал принять следующие меры. Во-первых, потребовать у жителей сдачи оружия, затем произвести поголовный обыск и арестовать тех, у кого последнее будет найдено. Таковых оказалось два. Осуществить обыск с нашими ничтожными силами оказалось практически невозможно, так как в скирдах и стогах запрятать можно было все, что угодно. Кроме того, выяснилось, что в деревне много мужчин призывного возраста, и во избежание неожиданностей около двадцати человек препровождены были в Б. Братскую и поселены в школе под охраной часовых. Мера предосторожности совершенно необходимая, принимая во внимание напряжение, создавшееся на моем участке.

Около полудня пришло драматическое донесение. За сараем, на северной окраине Борщаговки, найдены тела наших расстрелянных офицеров, причем последние были раздеты, а некоторые настолько изуродованы, что нельзя их опознать. Не только разбиты черепа, но вспороты были животы и вырваны целые куски мяса. Впечатление создавалось такое, что их грызли собаки.

Не считая возможным в такой тревожный момент покидать свой штаб, лично я трупов не видел и Колесову приказал офицерам их не показывать, чтобы, с одной стороны, не подрывать духа, а с другой – не вызывать лишнего озлобления. Сообщил в штаб дружины о трагической находке, и оттуда была выслана санитарная повозка.

Весть о случившемся разнеслась по всему Киеву, как всегда в таких случаях с огромными преувеличениями, и меня стали осаждать просьбами о справках. Убитые офицеры были привезены в штаб Кирпичева, оперативная часть которого помещалась в поезде у поста Волынского, и здесь с них сняты были фотографии. Снимки эти я, конечно, видел, – они были ужасны, но возникало два вопроса: зачем петлюровцы это сделали и когда же они успели?

Тогда я особенно в это не вникал, у меня были другие заботы. Сомнение зародилось тогда, когда недели две спустя неожиданно появился Павловский, один из офицеров, числящийся среди расстрелянных, и рассказал, как он спасся. По его словам, безоружных офицеров продержали в сарае до рассвета, затем стали по четыре человека выводить на «суд» и немедленно расстреливать. Таким же образом вывели и его и в одном белье расстреляли, но ни одна нуля в него не попала, он же нарочно упал и притворился мертвым, а после ухода красных бежал в город. На мой вопрос, почему же он не явился ко мне сразу, Павловский дал чрезвычайно сбивчивые показания.

Ясно было, что здесь что-то неладно. Количество найденных трупов совпадало с количеством офицеров отряда Лалевича, и, сопоставляя все данные, можно было предположить следующее. Часть дружинников смогли скрыться сразу же, после того как их разоружили, и не пожелали вернуться. Остальные попали в плен и были расстреляны, так некоторые убитые были опознаны. Но не все.

Возможно и вероятно, что в том месте, где их убивали, находились тела ранее расстрелянных, кем и когда – неизвестно, и они-то и были изуродованы. Неясным оставался вопрос: каким образом, если это так, о нахождении в Борщаговке изуродованных трупов не знали смененные нами сердюки? Но здесь мы затрагиваем такую область, в которой вообще ничего разобрать нельзя. Кто такие сердюки и на чьей стороне были их симпатии?

В один из последующих дней ко мне в дружину явилось два сердюка, с полным вооружением и с предложением поступить на службу. Откуда они появились, было совершенно непонятно. Их обыскали. У одного из них оказалась записная книжка, подобие дневника, из которого можно было понять, что они уже трижды переходили из одного лагеря в другой и к нам теперь пришли непосредственно от петлюровцев. Пришлось отправить их в штаб отряда.

Убитых офицеров торжественно отпевали в соборе. На похоронах присутствовало все начальство, местные власти и масса народа. Для возложения венка от отдела я командировал делегацию во главе с подполковником Рябининым.

Все это произошло в ночь с 8-го на 9 декабря. В течение последующих дней положение оставалось очень напряженным. Никакого пополнения я не получил, и офицеры стали очень волноваться. Было сильное подозрение, что убийство дело рук местного населения, враг чудился за каждым утлом, и я должен был заявить населению, что находившиеся арестованными в школе двадцать человек рассматриваются как заложники. Кормили их из нашего котла, да, кроме того, они с собой захватили немало провизии. Эта ли мера подействовала – не знаю, – но дальнейшее пребывание наше в этом районе прошло совершенно спокойно.

А несколько дней спустя ко мне нагрянул военно-полевой суд для того, чтобы судить виновников избиения офицеров. С судом прибыл и карательный отряд, человек двадцать офицеров, великолепно одетых, подтянутых, дисциплинированных, и я искренне пожалел, что не могу их оставить у себя. Из разговора с председателем суда я понял, что его задача заключается в том, чтобы покарать виновных и дать удовлетворение общественному мнению. Особенно волновались офицеры, возмущенные произведенными зверствами. А кто виновные и где их искать? У меня имелся список арестованных, но кроме двух, у которых найдено было оружие, определенных улик против других у меня не было. Суд решил опросить всех и после долгого обсуждения вынес приговор четырем, остальных отпустили домой.

В течение последующих дней никаких событий не было. Как-то вдоль линии железной дороги предпринята была попытка наступления, из которого ничего не вышло, несмотря на выезд на передовые позиции главнокомандующего генерала графа Келлера со штабом. Как-то через фронт для переговоров прошел пешком французский консул, местный, учитель французского языка. Но в общем жизнь протекала спокойно. Адмирал аккуратно доставлял продовольствие, а однажды приехал к нам с походной кухней питательный пункт Красного Креста во главе с герцогиней Еленой Георгиевной Лейхтенбергской. [81]81
  Герцогиня Лейхтенбергская Елена Георгиевна, р. 2 июня 1896 г. в Санкт-Петербурге. Дочь герцога Георгия Николаевича (о нем см. выше). В октябре-декабре 1918 г. начальница питательного пункта Красного Креста в Киеве. В эмиграции в Югославии и во Франции. Умерла 15 апреля 1977 г. в Аньере (Франция). Была замужем (с 1920) за А.К. Угричич-Требинским, имела сына.


[Закрыть]

Как-то раз слышу за окном хорошо мне знакомый голос, который называет мою фамилию. Кто это? Оказывается, бывший мой воспитатель в Пажеском корпусе полковник A.A. Бертельс. [82]82
  Бертельс (Бертельс-Меньшой) Александр Александрович, р. в 1875 г. Окончил Николаевское инженерное училище (1897), Офицерскую воздухоплавательную школу. Полковник, воспитатель Пажеского корпуса. В октябре-декабре 1918 г. в русских добровольческих отрядах в Киеве, затем в Вооруженных силах Юга России. В эмиграции в Югославии (Земун), служил в югославской армии при дворе Александра I. Замглавы общества «Русский сокол». После 1945 г. – в Бразилии. Член Союза пажей. Умер после февраля 1954 г.


[Закрыть]С мешком на спине пришел он пешком с ближайшей станции, чтобы принести подарки офицерам своего бывшего воспитанника. Я был очень тронут.

Дисциплина отдела моего была на должной высоте. Знаю, что так же было в отделе Гревса и, вероятно, в других отделах дружины Кирпичева, зато разные «отряды», в огромном числе расплодившиеся по инициативе отдельных лиц, были чрезвычайно распущены. Помнится, что мне пришлось очень крупно поговорить с начальником одного «отряда», появившегося на моем участке и устроившего загул с дамами. Но решительных мер принимать не пришлось, так как отряд этот ушел в неизвестном направлении.

Особенное внимание обратил и на несение ночью службы сторожевого охранения, для чего каждую ночь в сопровождении одного или двух офицеров обходил все посты и заставы. Жили же мы все скученно в каком-то большом здании, кажется школе.

30 ноября в деревню мою прибыла и в ней расположилась немецкая кавалерия. Цель ее прибытия заключалась в том, чтобы оградить Киев от вторжения петлюровских банд, что достигалось одним фактом присутствия немцев на линии фронта. Появление на больших сытых конях всадников, прекрасно одетых и вооруженных, произвело на нас большое впечатление, и рядом с ними мы ярко ощущали свое бессилие и бедность нашего вооружения. Расположились немцы в лучших домах, потребовали очищения занятого нами здания и на протесты наши внимания не обращали. Они были хозяева, и нам оставалось слушаться и подчиняться.

Совместная наша жизнь продолжалась, однако, недолго, да и смысла не имела. В памяти моей не сохранилось никаких интересных эпизодов, относящихся к этому периоду. Вскоре мы были отозваны с линии фронта, и я со своим отделом вернулся на Подол.

Здесь, на Подоле, провел я последние две недели киевской эпопеи, и период этот ничем не ознаменовался. Порядок на Подоле не нарушался, и большинство офицеров ночевало дома. Попытки мои получить в свое распоряжение автомобиль успехом не увенчались, а был он мне крайне необходим, как для поездок на Прорезную, так и для объезда вверенного мне района.

Вопрос контрразведки, вопрос ограждения нас от проникновения в нашу среду петлюровских агентов поставлен был из рук вон плохо. Можно сказать, что контрразведки просто не существовало. При принятии мною первого отдела в его составе было несколько штатских, так как в принципе в дружину принимались и не военные, при условии, конечно, проверки их политической благонадежности. Но как было проверить? Кроме того, наличие штатских в нашей среде давало посторонним возможность проникать в наше помещение, не обращая на себя внимания, и я раз застал обедающим в нашей столовой совершенно мне незнакомую личность. Бумаг никаких он предъявить не мог, и его следовало бы арестовать. Но, арестовав, что было с ним делать? И какое предъявить обвинение? Я ограничился тем, что приказал ему убраться. Когда же несколько дней спустя встретил этого типа в штабе дружины, то сообщил кому следует, хотя он, увидав меня, поспешил скрыться, и задержать его не удалось. Когда после занятия петлюровцами Киева часть офицеров оказалась арестованной в Педагогическом музее, эта личность туда явилась и потребовала полковника Хитрово. К нему вывели моего брата Александра. [83]83
  Хитрово Александр Сергеевич, р. 23 октября 1894 г. в им. Петрушково Орловской губ. Окончил Пажеский корпус (1914). Офицер л.-гв. Конной артиллерии. В октябре-декабре 1918 г. в русских добровольческих отрядах в Киеве. Был в плену, затем в Вооруженных силах Юга России. Полковник. В эмиграции в Югославии, служил чиновником, с 1944 г. в Австрии и Франции, с 1948 г. в Венесуэле. Умер 5 октября 1951 г. в Каракасе.


[Закрыть]«Нет, – говорит, – не тот». Брат мой, Михаил, [84]84
  Хитрово Михаил Сергеевич. Окончил Пажеский корпус (1916). Офицер л.-гв. Конной артиллерии. В октябре-декабре 1918 г. в русских добровольческих отрядах в Киеве. Взят в плен. В эмиграции в Венесуэле. Умер после февраля 1954 г.


[Закрыть]тоже оказался «не тем», и их оставили в покое. Мне это стало известно и заставило ускорить отъезд из Киева. Но я забегаю вперед.

С начала декабря положение в Киеве явно ухудшилось, и ухудшение это не было результатом неудачных боев и проигранных сражений. Никто не сражался, Киев же держался потому, что окрестные деревни заняты были немцами, одно присутствие которых исключало возможность боев. Но как-то само собою все разваливалось и окончательно рухнуло, когда немцы вернулись в город. У них тоже существовали уже комитеты, с которыми командный состав вынужден был считаться.

Графа Келлера на посту главнокомандующего сменил генерал Долгоруков, но это ничего не изменило.

13 декабря стало ясно, что дело плохо, и вечером получено было распоряжение выслать в штаб дружины приемщика за деньгами и немедленно выплатить всем жалованье за декабрь. Благодарить за это нужно было Линевича, заведующего хозяйством дружины, благодаря настойчивости которого удалось получить из казначейства нужные средства. Мой казначей засел немедленно за работу и всю ночь выплачивал, так что к утру все без исключения чины отдела получили то, что им причиталось.

Утром 14 декабря по телефону передали приказ – всем отделам стягиваться на сборный пункт в Педагогический музей, находившийся в центре города. Зачем, в приказе не говорилось. И как-то сразу после этого распоряжения связь со штабом прекратилась. Посланный офицер доложил, что в штабе вообще никого больше нет, помещение пусто и на Прорезной в большом количестве валяются брошенные бумаги. Стало ясно, что все рухнуло и нужно принимать какое-то решение. Но какое?

Почти все офицеры первого отдела собраны были на Подоле. Вскоре же мне пришли сообщить, что на площадь прибывают офицеры других отделов и среди них ведутся разговоры о необходимости переправиться по Дарницкому мосту через Днепр и идти походным порядком на Дон. Осуществимо ли это было?

Само собою разумеется, что с тем, чем я располагал, об этом не приходилось и думать. Могло ли осуществить это высшее командование, сказать трудно. Положение было очень сложное, и прежде всего для этого нужно было окончательно сдать в архив самостийность и двигаться на Дон с тем, чтобы, прибыв туда, подчиниться Добровольческой армии и восприять ее идеологию. Способен ли был на это гетман и его окружение? Думаю, что нет. Затем нужно было заранее начать подготовку к походу, чего сделано не было, назначение же сборного пункта не на Подоле, на пути к мосту через Днепр, а в центре города, с несомненностью указывало на то, что вывод войск из Киева не входил в намерение главного командования. И непонятно было, зачем нас туда звали.

По свидетельству одного из участников этих событий, решение стягиваться в Педагогический музей носило чисто случайный характер и принято было в штабе Кирпичева утром 14 декабря по предложению офицеров второго отдела (полковника Крейтона). Констатировав невозможность ухода на Дон, решив, что разойтись по домам, то есть распылиться, невозможно, офицеры этого отдела предложили Кирпичеву собрать всех в какое-нибудь центральное место, после чего начать переговоры через «представителей думы». Так и решили и сборным пунктом выбрали Педагогический музей, куда и пошли.

Всего этого, конечно, я не знал. Нужно было либо немедленно всех распустить по домам, либо идти на сборный пункт, и так как распылиться никогда не было поздно, то я и решил предварительно выяснить, что происходит в музее. День в декабре очень короткий. Пока стягивались к штабу все разбросанные по Подолу посты, пока выяснилась невозможность связаться со штабом дружины и пока достали повозки, на которые погрузили пулеметы, патроны и все имевшееся у нас имущество, стало смеркаться.

С мерами охранения, с головным отрядом, дозорами и небольшим арьергардом двинулись мы в путь. В гору поднялись благополучно. Настроение нервное. Кто-то из идущих впереди выстрелил и ранил своего же. При подходе к одному из перекрестков, недалеко от музея, дозоры остановились. Я вышел вперед посмотреть, что случилось. Темно. На перекрестке горит костер, около которого грелись какие-то люди. Присматриваюсь, вижу: солдаты. «Кто такие?» – «Сечевики!», иными словами – петлюровцы. «А вы кто такие?» – «Свои». Но, сказавши это, я поспешил отойти дальше. Разведка, высланная в разные стороны, с несомненностью выяснила, что весь город занят петлюровцами и мы являемся единственной добровольческой частью, не сложившей оружия и не попавшей в музей. Идти туда бессмысленно и едва ли возможно. Оставалось разойтись по домам, что мы и сделали. Должен признать, что к моменту принятия этого решения в строю оставалось ничтожное количество офицеров. Отдел понемногу растаял.

Последующие дни нам с женой пришлось скрываться, постоянно меняя квартиры. Сшил я себе штатское платье и днем не выходил. Знал, что меня ищут, что граф Келлер вместе со своим адъютантом полковником Пантелеевым [85]85
  Пантелеев Андрей Андреевич. Окончил Александровский лицей (1902). Полковник Кавалергардского полка. В октябре-декабре 1918 г. адъютант командующего войсками в Киеве графа Ф.А. Келлера, убит вместе с гр. Келлером 21 декабря 1918 г. в Киеве.


[Закрыть]убиты на следующий день после прихода петлюровцев, что в Педагогический музей брошена была бомба и что только присутствие немцев спасло находившихся там офицеров от самосуда. Благодаря самоотверженной работе Красного Креста, а также жен и сестер арестованных их понемногу удавалось освобождать, и они спешили покинуть Киев.

Нужно было и мне уезжать, и так как едущим в Одессу чинили большие затруднения, то я решил ехать в Екатеринослав, раздобыв удостоверение киевской городской управы о том, что я техник, командируемый для закупки нефти, мазута и других материалов для нужд города Киева.

До Екатеринослава добрался благополучно, но на следующий день город оказался во власти Махно и в моей гостинице матросами был произведен поголовный обыск. Спас меня паспорт, выданный 11 октября в управлении орловской городской милиции. В графе, касающейся воинской повинности, значилось: «Уволен вовсе от военной службы», фраза вполне матроса удовлетворившая.

Махно правил недолго и через несколько дней изгнан был «атаманом» Григорьевым, при котором начали ходить поезда, и я перебрался в Никополь, где оказался в одной гостинице с известным табачным фабрикантом Богдановым. Он с семьей пробирался, как и я, в Крым, и мы решили продолжать путешествие на лошадях.

Наняли две подводы, переправились через Днепр на пароме и двинулись на Мелитополь. Произошло это утром 4 января 1919 года. Путешествие представляло некоторый риск, так как нас предупреждали, что в Северной Таврии полное безвластие и что на степных просторах «пошаливают» разбойники. О том, где начинается сфера Добровольческой армии, никто понятия не имел.

Сошло все совершенно гладко. По местности, ровной как стол, катили мы беспрепятственно и, переночевав в каком-то большом селении, к вечеру 5 января приехали в Мелитополь и отправились на вокзал. Я не верил своим глазам. В форме, с погонами и оружием, ходили офицеры. Но еще больше я был удивлен, когда узнал, что в городе расположен Сводно-гвардейский полк Добровольческой армии, которым командовал генерал Тилло. [86]86
  Тилло Павел Эдуардович, р. в 1872 г. В службе с 1890-го, офицером с 1892 г. Офицер л.-гв. Семеновского полка. Генерал-майор. В Добровольческой армии и ВСЮР; в резерве чинов при штабе главнокомандующего, с 25 октября 1918-го командир Сводно-гвардейского полка, в январе-марте 1919 г. командир гвардейского отряда Крымско-Азовской армии, с 17 апреля 1919 г. командир Сводно-гвардейского отряда. Эвакуирован в декабре 1919-го – феврале 1920 г. из Одессы в Салоники на корабле «Рио-Пардо». На май 1920 г. в Югославии. В эмиграции там же. Член полкового объединения. Умер после декабря 1926 г.


[Закрыть]В штабе последнего я почувствовал себя дома. Офицеры почти все знакомые, и среди них много бывших пажей. 6 января генерал Тилло, для того чтобы легализировать мое положение, зачислил меня в списки полка и выдал соответствующее удостоверение за № 58, которое каким-то чудом у меня сохранилось.