Текст книги "Полдень XXI век, 2010, № 10"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

4. В город и обратно

Старая записная книжка

В город я еду на электричке. В сберкассу деньги, к счастью, пришли. Счет, разумеется, рублевый, но в пересчете на доллары у меня есть где-то около полутора тысяч. Доллары могут понадобиться, а в поселке, конечно, ничего не поменяешь. Я снял почти все, но закрывать счет еще рано – вдруг этот перевод из замогилья не самый последний.

Иметь при себе большую сумму денег в наше время небезопасно – но медлить еще опаснее.

Было бы нелепо начинать с магазинов, хотя, на поверхностный взгляд, они ломятся от качественной заграничной техники: там можно купить кое-какие мелочи, вроде хорошего кабеля (инструменты у меня есть), но не то, что мне действительно нужно. Вся надежда на старую записную книжку и на адреса, которые в ней…

Спрашивается, если книжка старая, может быть, в ней все устарело? Нет, не все – конечно, я не спешил, как бы там покойник ни порывался ускорить работы, пока был жив (это его гибель толкает меня вперед лучше любых аргументов), но контакты проверял, чистил… короче…

Четыре завода

Мрачный октябрьский денек. В Петергоф я не поеду, хотя самые прочные связи у меня были с мастерскими НИИММ – института математики и механики. Слишком далеко. Что остается?

Развалины (или почти развалины) у воды. Чуть дальше – дымящаяся свалка. Чуть ближе – канал, ведущий к заливу, «ковш» с катерами. Бывшее НПО имени Коминтерна. Развал, разруха – но в экспериментальных мастерских теплится жизнь и даже остались кое-какие старые знакомые.

Это – первый из четырех заводов, которые я решил посетить. Я позвонил по телефону с Финляндского вокзала, доехал на метро до «Василеостровской», поймал машину…

На самом деле я, конечно, понимал, что главной проблемой будет доставка всего, что мне удастся раздобыть, на дачу. Я мог бы, побивая рекорды скорости и потратив часть денег, объехать четыре завода, используя частников, – связываться с таксистами в наше время чистое безумие. Но останавливать случайную машину для вывоза тяжелых деталей – в предположении, что мне их удастся добыть, – идея тоже довольно нелепая.

Можно представить себе эту сцену: я с пятидесятикилограммовым соленоидом ловлю частника в глуши Шкиперского протока. Поэтому еще до звонка на завод я позвонил родителям Гоши и договорился о возможности переночевать у них. Я рассчитал, что утром смогу воспользоваться их машиной.

Пропуск мне приготовили – в этом состояла основная функция еще остававшихся в бывшем НПО научных сотрудников. Договариваться всегда проще с рабочими – большинство органически ненавидят бюрократические формальности и не пытаются отыгрываться на тебе за свое униженное положение, как разнообразные мелкие «ответственные лица». Но восстановление контактов после моего путешествия все же пошло на пользу – мне не задавали лишних вопросов, зная, что периодически я что-то по мелочи заказываю. Выживать приходится всем…

Обычно рабочие приглашали меня выпить стаканчик-другой, но тут даже им передалась моя сосредоточенность на деле – договориться удалось минут за двадцать. Завтра утром все будет готово, меня будут ждать в условленном месте. Охрана, которая тоже страдала от бескормицы, будет, как водится, смотреть в другую сторону…

Со старого телефона в заводской лаборатории я обзвонил оставшиеся три завода. Все, кто был мне нужен, оказались на месте.

Следующий мой пункт назначения – «Электроаппарат» в районе Косой линии. Правда, голос моего тамошнего контакта звучал несколько странно.

Странно было и то, что он предложил встретиться в кафе. В полуподвале, через несколько линий от завода.

До места встречи мне пришлось добираться на маршрутке – быстрее, чем ловить в этих краях машину.

Он ждал меня на остановке, не той, которая ближе к заводу, а следующей. Тоже – его выбор.

Один из старых моих знакомых, еще с семидесятых, если не шестидесятых, который как был, так и остался инженером, а в его возрасте и в наших условиях, если человек не полный бездельник и бездарь, это означает в значительной мере – представитель рабочего класса, разве что несколько меньше пьющий и несколько больше любящий книги.

Принадлежность к поколению «шестидесятников» означала (в его случае) также несколько большую честность – что позволило мне задать прямой вопрос и получить прямой ответ.

– Что с тобой? Что стряслось?

– Что-что. Зама генерального вчера грохнули. Скорей всего, очередной передел собственности не за горами. Вам-то, Иван Александрович, что от нас нужно?

Наиболее странным в моих отношениях с целым рядом моих старых знакомых на производстве было то, что мне не задавали лишних вопросов. Например, касающихся такого очевидного факта, как возраст. Почему, скажите на милось, вы почти не постарели, дорогой И. А.? Ведь прошло больше двадцати лет. Не думаю, что это объяснялось особой деликатностью. Возможно, они что-то слышали, о чем-то догадывались, и вообще людям нужна надежда на чудо. Пусть даже чудо (по слухам) произошло не с ними.

– Высоковольтные переключатели, – я достал листок со спецификациями. – Не позже, чем завтра утром.

После этого мы обсудили вопрос о ценах (в пределах моих возможностей) и заказали по кофе с коньяком.

Он сидел передо мной и смотрел в стол – седой, обрюзгший, усталый. А все же людям нужно чудо…

– Значит, завтра утром? Подъедете со стороны кольца трамвая, остановитесь на Косой, не приближаясь к заводу. Старая синяя «фиеста»? Десять утра?

Я кивнул.

– Я подъеду на заводском пикапе, сразу перегрузим. Половину денег сейчас, чтобы я мог все организовать, остальное потом.

– Договорились.

На печальном заводе Козицкого (третий пункт назначения) все было просто – там мне был нужен всего лишь небольшой экранчик и высоковольтный кабель. Договоренность была достигнута за считанные минуты.

Четвертый пункт. Последний скелет советской священной коровы – объединение (или уже бывшее объединение) «Светлана».

После этого оставалось только глубоко вздохнуть и отправиться наконец к родителям Гоши, моего первого ассистента по использованию Машины.

Поймал с этой целью очередного частника на проспекте Мориса Тореза.

Родители

Родители Гоши (по привычке называю их Т. В. и В. Ф. – в те, блаженной памяти, шестидесятые-семидесятые годы людей очень любили называть по инициалам) живут на Охте.

Собственно, времени у меня мало, надо бы записывать только самое существенное. Прошлый раз, когда я готовил Машину к запуску, я почти ничего не записывал – по крайней мере, на заключительном, самом важном этапе. Я был в слишком большой панике. Память сохранила подробности не совсем четко. Очень некстати. По сути дела, я не знаю, почему Машина (это нелепое нагромождение научно-фантастических деталей) все же сработала – и даже сработала дважды.

Самое главное

(Из того, что было сказано у родителей Гоши.) Упадок и разрушение небольшой бизнес-империи, которую только-только начинал создавать М. К. Все тащат и отгрызают кто что может. Что существенно для меня? У М. К. нет наследников. Ни прямых, ни даже, насколько известно, отдаленных. Значит – максимум через 6 месяцев вся недвижимость, принадлежавшая ему, отойдет государству. Редкий случай, когда мафиозные связи и коррупция едва ли смогут повлиять на исход дела. Движимость, конечно, растащат, бизнес тоже, как кто успеет. Вопрос, с какого счета (на имя М. К. или нет) мне переводятся деньги – и что с ними будет.

Татьяна (Т. В.) уверена, что убийство М. К. организовали его бывшие сослуживцы – по работе в «органах» или нынешние – по бизнесу. Я-то знаю, что это не так, – я знаю, кто убийцы. Т. В. за меня искренне беспокоится, полагая, что убийцы доберутся и до меня.

Кое в чем она права, хотя и исходит из ложных предпосылок. «Органы» действительно представляют для меня опасность. Что известно обо мне бывшим коллегам М. К. – точнее, известно ли им, кто я и чем занимаюсь?

Возможно, они об этом не помнят – прошло много лет, семидесятые – это иная эпоха. М. К., возможно, скрывал от них информацию, заботясь исключительно о своих собственных интересах. Однако они меня видели – в крематории и позже, при захоронении праха. Значит, наверняка заинтересовались, стали копать. Что они сделают, если выяснят? Арестуют меня как шпиона, чтобы держать под контролем?

Вывод один – счет идет на дни, а может, на часы или минуты.

Немного сентиментальности

Но до утра все равно ничего предпринять невозможно. Так что мы – пьем и вспоминаем. В. Ф., муж Т. В., наконец-то подошел к столу.

Мои воспоминания движутся несколькими параллельными потоками. Думаю – то же и у моих собеседников. Слова выглядывают из этих невидимых потоков, как камни. Общих тем не так много – Крым, покойный М. К. О покойном ничего, кроме хорошего.

О Гоше, я думаю, лучше не говорить, хотя это в принципе тоже общая тема.

Похороны бедного М. К. курьезным образом состояли из двух этапов (пока он на протяжении многих лет был моим куратором от КГБ, мне и в голову бы не пришло назвать его «бедным».)

Сначала была церемония в крематории, тело в закрытом гробу. Мои знакомые дачные волки его слишком изуродовали.

Потом, через несколько дней, после того как Татьяне выдали урночку с прахом, церемония захоронения урны.

Я и тогда, и сейчас, думая об этом, ей сочувствую. Она не была М. К. особенно близким человеком, но у него вообще не было близких. Забрать урну ее уговорила вся и всяческая братва, собравшаяся в крематории, – бывшие его коллеги по работе в «органах», коллеги по работе в нейропсихической лаборатории, заведовать которой его назначили в семидесятые годы, и нынешние коллеги – по экстрасенсорному и прочему бизнесу.

Ей хватило решимости не пойти на корпоративные поминки. Я, разумеется, на них тоже не ходил.

Захоронение праха было скромнее. Без толпы всевозможных хищников, бросающих друг на друга жадные взгляды с проблесками ненависти и страха.

Там помимо меня и Т. В. были в основном стареющие бывшие гэбисты. Плюс полувзводик курсантов с карабинами, заряженными холостыми патронами. Бывшему полковнику полагался скромный салют.

Желтые листья, вороны, с карканьем разлетающиеся от пальбы.

Нет уж, лучше вспоминать о Крыме или о еще более давнем прошлом, как В. Ф., внесший свою лепту воспоминаний рассказом о поездке с молодым М. К. во внутреннюю Монголию вскоре после войны (В. Ф. уже тогда был фотографом). Разумеется, со шпионскими целями.

Крым – самые счастливые годы. Конец пятидесятых, годы надежд. В этом вопросе что я, что В. Ф. с Т. В. – одного мнения: Советского Союза упущенный шанс.

Даже присутствие М. К. рядом меня не очень смущало. Да и думали мы с ним в то время во многом одинаково. Пили на террасах ресторанов легкое вино, ели шашлыки, болтали о будущем, слушали шум прибоя, провожали взглядом луч пограничного прожектора, скользящий вдоль пляжа (нет ли шпионов).

Да был ли шанс? Не знаю. Но люди, которые способны были реализовать его, в то время еще существовали.

Т. В. и В. Ф. в те годы тоже часто бывали в Крыму, и тоже вспоминают Крым с ностальгией. Магнолии и розы, фиолетовые россыпи на обрывистых горах, окружающих Ялту…

Символ времени

Мы выпиваем по последней, и Т. В. стелит мне постель в «детской» (так они по старой памяти называют комнатку покойного Гоши). Я засыпаю, и мне снятся бронзовые часы с ангелочками – такие когда-то у моих родителей стояли на буфете, только те, что мне снятся, размером с Медного всадника. Очертаниями они тоже напоминают памятник Фальконе.

Утро туманное

Будильник поднимает меня в 6.30. В. Ф. в свой черед появляется, зевая, из второй комнаты. Пьем кофе, идем в гараж. (В углу двора здесь еще красуются ржавые гаражи.) У В. Ф. старый «форд-фиеста». Машина небольшая, но… как-нибудь все погрузим. На Охте туман.

Через весь город едем к заводу Коминтерна. Затем – на Косую линию, как договорено, затем – на Пятую, к заводу Козицкого, затем – в район «Светланы». За мелкими аксессуарами – в один из расплодившихся в последние годы торговых центров. Затем – за город, на дачу. Последний спокойный час, трасса, Выборгское шоссе, когда делать нечего и можно просто смотреть на дорогу.

Еловые леса по краям дороги все еще окутаны дымкой, но туман постепенно рассеивается. Низкие облака, серый денек, но дождя пока нет.

5. В поселке

У магазина

Проезжая мимо поселкового магазина, замечаю моих знакомых «волков». Не помню, говорил ли я, что поселок довольно большой, в центральной его части даже в это время, вне сезона, что-то работает, сохраняется, как сейчас говорят, какая-то деловая активность. «Волки» – это плохо. Они вполне могут ко мне наведаться.

Пустынный дачный квартал, где я живу, – за мостом, по другую сторону речки.

По ту сторону

У меня мелькает мысль, не обратиться ли к В. Ф. за помощью при монтаже Машины. Ведь помогал же мне когда-то Гоша! Мы переезжаем через мост, едем по шоссе, сворачиваем в переулок…

Хорошо, что незнакомая скромная машина не могла привлечь волчьего внимания.

Я открываю ворота, В. Ф. заезжает на участок.

Дача совершенно обычная, окруженная штакетным деревянным забором, М. К. не успел ее «модернизировать».

В.Ф. помогает мне выгрузить покупки и отнести в дом.

Я решаю, что обращаться к нему за помощью не стоит. Хватит с меня того, что произошло в свое время с Гошей. Справлюсь сам. Дал бы мне Бог несколько дней. Высоковольтная линия за переулком мне понадобится.

Мы прощаемся. Догадывается ли В. Ф., что я собираюсь делать? Наверное. Но он садится в машину и, не говоря больше ни слова, уезжает.

Пояснение

Эти записки я закончил в последний день перед экспериментом. Начерно все готово. Остается только протянуть провода и подсоединиться с надлежащими предосторожностями к высоковольтной линии.

Зачем они написаны?

Чтобы объяснить, что я понимаю и чего не понимаю. Я не понимаю, почему эксперимент мне уже дважды удавался. Я знаю, кто убил М. К. Я уверен, что через несколько дней В. Ф. приедет посмотреть, что здесь происходит, – один или с Т. В. Я говорил ей, где у меня на даче хранятся бумаги. Я думаю, намек был ей понятен.

6. Петля Амфисбены

Гринь и дядя Вано уже третий день опять жили в поселке. В верхней его части, ближе к станции, где обитало большинство постоянного населения, в отличие от летних обитателей дачного нижнего поселка, находившегося за мостом.

Жили они у Маруси-Нины. Это была давняя их приятельница, которая охотно и умело занималась сбытом наворованного по дачам. К ее достоинствам также относилось белое, упругое, почти девичье тело. Правда, у нее было багровое лицо сорокалетней алкоголички, но на лицо, в конце концов, можно было и не смотреть.

Без малого – праздник жизни.

Омрачало праздник два важных обстоятельства. Во-первых, подходили к концу деньги, которые нашлись у полковника (или бизнесмена), которого они грохнули на городской квартире. То, что он полковник, по крайней мере бывший, было написано в просроченном удостоверении, лежавшем у покойника в кармане.

Во-вторых, они не были «мокрушниками», они не были даже настоящими уважаемыми ворами, хотя оба в прошлом сидели, – и им было страшно.

Профессор, живший на даче за рекой, наверняка мог обнаружить пропажу ключей, догадаться, кто убил полковника. Если он ее еще не обнаружил, он заметит ее в будущем. Сообщит. Убийство полковника наверняка будут расследовать.

Им нравился профессор, но они решили, что его надо убрать.

Например, с помощью небольшого пистолета, которым они завладели, когда убили полковника.

Но их продолжали мучать сомнения.

В тот день, ближе к вечеру, они все же собрались и пошли. Настоящей темноты они побаивались. Пистолет оттягивал карман пиджака дяди Вано под курткой.

Идя через поселок, они продолжали еще накануне начатый разговор.

– Мне кажется, он сидел.

– Если и сидел – сто лет назад. А потом, за что сидел, а, Гринь? За дис-си-дент-ство? За что его жалеть?

– Я не жалею, дядя Вано, я уважаю.

– Я тоже уважаю – понятное дело, он на-сто-я-щий профессор. Но нам от этого не легче.

Но, как говорится, язык болтает, а руки делают. В магазине по дороге они купили бутылку портвейна. Еще вопрос, удастся ли приблизиться к профессору незаметно, – лучше завязать разговор, предложить выпить, как раньше.

Профессор, однако, застал их врасплох.

Они обнаружили профессора на участке у забора. Он был в резиновых сапогах, резиновах перчатках, в желтом макинтоше и держал в каждой руке по проводу с оголенными концами. Он первый их окликнул:

– Вас-то мне и надо!

Они остановились, несколько растерявшись.

– Необходимо электричество, – он повел оголенным проводом в сторону высковольтной линии, тихо гудевшей у леса по другую сторону переулка. – Боюсь, без вашей помощи это займет слишком много времени.

Гринь и дядя Вано переглянулись.

– Поможем? – рот Гриня растянула медленная ухмылка.

– Поможем, как же иначе, – кивнул дядя Вано.

Оба в это мгновение почувствовали облегчение – хотя бы потому, что необходимость «мокрого дела» на время откладывалась (оба очень наглядно представляли себе эту «мокроту»). Кроме того, с электричеством всегда возможны несчастные случаи, глядишь, судьба сама как-нибудь распорядится жизнью профессора. Вдобавок в его голосе было сегодня нечто командное, требующее безусловного исполнения, а в них помимо старомодного уважения к профессорскому званию сохранялось, быть может, кое что от пионерского детства.

В этот момент у сарая что-то зашевелилось. Поднялся и подошел к профессору здоровенный серый пес. Это еще более осложнило диспозицию.

– Кавказец? – спросил дядя Вано.

– Не бойтесь, он не тронет, – сказал профессор и потрепал огромного пса за ухом. Пес только покосился на него – дескать, какие будут указания?

– Не трогать, Лохматый, это свои, – сказал профессор. Пес улегся у его ног, продолжая внимательно наблюдать за Гринем и дядей Вано. Профессор продолжал:

– Мы привяжем эти провода к шестам. Придется, я думаю, свалить пару тонких березок. Вон те, я думаю, подойдут, – он показал на край леса. – Я вам дам топорик. Я тем временем прикреплю к концам проводов крючья. Затем мы их привяжем к березкам и осторожно с помошью шестов занесем крючки на провода – мне сегодня понадобится высокое напряжение.

Дядя Вано прислонил сеточку с портвейном к елке около калитки.

Потом они сами удивлялись, с какой легкостью профессор сумел втянуть их в работу. С другой стороны, одним грехом на душе меньше – а это тоже кое-что значит.

Профессор принес из дому топорик, две пары резиновых сапог, две пары резиновых перчаток.

Провозившись почти час, уже в сумерках, им все-таки удалось, ничего не закоротив, аккуратно зацепить свои провода за провода высоковольтной линии. Профессор ослабил специальные узлы, крепившие провода к шестам, освобожденные шесты швырнули на землю.

– Теперь идемте в дом, это еще не все. Будете дергать за рубильник.

Профессор, не оглядываясь, пошел в дом, Лохматый, оглядываясь через плечо, за ним, а последними – Гринь и дядя Вано. Гринь похлопал себя по карману, поглядел со значением. Дядя Вано покачал головой, молча показал рукой на провода.

Поднялись по скрипучей лестнице в мансарду. Провода тянулись туда же.

У одной стены на столе находился наскоро собранный пульт управления со свисающими проводами. Компьютер, клавиатура. Что-то вроде огромного соленоида стояло вертикально на полу. Был еще второй стол с измерительными приборами, но основная часть электрической схемы лепилась по стенам. Высоковольтный переключатель с рубильником у двери.

– К сожалению, аппаратура немного не готова. Я не могу одновременно работать за пультом и подключать высокое напряжение. Сейчас я приведу аппаратуру в готовность, затем подойду к этому столу… По моему знаку включите рубильник.

Гринь с дядей Вано остановились у входа в комнату. Профессор что-то в последний раз проверял на стенах. Лохматый, который зашел сразу за профессором, улегся у стола.

– А это не опасно? – спросил Гринь.

– Для вас – нет.

Гринь и дядя Вано переглянулись. Профессор подошел к столу.

– Включайте!

Дядя Вано медленно двинул вперед рубильник.

– Не надо бояться, быстрее!

В этот минуту профессор показался дяде Вано сумасшедшим – или очень сильно испуганным человеком. Руки профессора буквально тряслись, перед тем как ударить по клавишам. Сверкнула искра, запахло озоном, загудело электричество. Пальцы профессора забегали по клавиатуре.

Гринь, который отступил назад, когда дядя Вано включал рубильник, отошел еще на несколько шагов. В конце коридорчика было окно. Привлеченный каким-то отдельным шумом, он выглянул на улицу. Колени его подогнулись, ноги стали как пластилиновые. У ворот дачи стоял джип, а за ним – БМВ. Обе машины – с тонированными стеклами. Четверо мужиков очень спортивного вида (один, не скрываясь, держал в лапах короткоствольный автомат) с недоумением разглядывали провода. Из БМВ лезли еще какие-то типы.

Доковыляв кое-как обратно до двери комнаты, Гринь прошептал в ухо дяде Вано:

– Атас, дядя Вано, там какой-то спецназ наехал.

Затем он заглянул в комнату.

Возле стола клубилось нечто – как бы продетая через соленоид серая труба с ясно намеченными поперечными кольцами.

Затем из отверстия в ящике, укрепленном на стене, вырвался яркий зеленый луч и рассек вдоль брюхо вызванной профессором фантастической змеи. Труба резко изогнулась, края разреза разошлись. Стала видна внутренность трубы – туманная воронка, уходящая в неведомое.

Профессор, видимо, был готов к этому – он отошел от стола и шагнул прямо в расширившуюся дыру. Пес, шерсть на загривке дыбом, вскочил и вслед за профессором прыгнул туда же.

– Что? – внезапно крикнул дядя Вано.

– Спецназ внизу. С автоматами… – громче, плачущим голосом повторил Гринь. Такого ужаса он не испытывал уже давно.

– Влипли…

Дядя Вано, сохранивший чуть больше хладнокровия, вытащил из кармана пистолет и успел бросить его в серую воронку. Затем выключил рубильник. Труба исчезла.

Людей, приехавших на двух машинах, они встретили с заранее поднятыми руками.