355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Августин Блаженный » О бессмертии души » Текст книги (страница 1)
О бессмертии души
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 22:34

Текст книги "О бессмертии души"


Автор книги: Августин Блаженный


Жанр:

   

Эзотерика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Августин Блаженный
О бессмертии души

Книга эта содержит свод разумных оснований в пользу бессмертия души, а вместе и решение встречающихся возражений против него.


Глава I

Первое разумное основание для бессмертия души в том, что она есть субъект науки, которая существует всегда.

Если наука существует где-нибудь, а существовать она может только в том, что живет; и если она существует всегда, а то, в чем существует такое, что существует всегда, не может не существовать всегда: то в чем существует наука, то живет всегда. Если это умозаключаем мы, т. е. душа наша; и если правильно умозаключать без науки нельзя, а без науки может существовать только та душа, в которой нет науки: то в душе человека наука существует. Но наука существует где-нибудь: ибо она существует; а то, что существует, не может существовать нигде. Также точно наука не может существовать ни в чем, кроме того, что живет. Ибо то, что не живет, ничего не знает; а в том, что ничего не познает, наука существовать не может. Равным образом наука всегда существует. Ибо то, что существует, и существует неизменно, необходимо существует всегда. А что наука существует, этого не отрицает никто. И кто признает невозможным, чтобы линия, проведенная через центр круга, не была наибольшею из всех линий, которые проводятся не через центр, и признает это истиною известной науки, тот не отрицает существование неизменной науки. Далее, все, в чем существует что либо всегда, не может не существовать всегда. Ибо ничто, всегда существующее, не допустит лишить себя когда-нибудь того, в чем оно всегда существует. Затем, когда мы умозаключаем, то это бывает делом души. Ибо это дело лишь того, что мыслит; тело же не мыслит; да и душа мыслит без помощи тела: потому что когда мыслит, отвлекается от тела. При том, то, что мыслится, есть таково всегда; телесное же ничто не бывает таковым же всегда; поэтому тело не может помогать душе в ее стремлении к пониманию, так как для него довольно, если оно не мешает. Потом, без науки никто не умозаключает правильно. Ибо правильное умозаключение состоит в усилии мысли дойти от известного к неизвестному; а в душе которая ничего не знает, известного нет ничего. Все же, что знает душа, она имеет в себе, и все, что обнимается знанием, относится к какой– либо науке. Ибо наука есть знание каких бы то ни было вещей. Следовательно душа человеческая живет всегда.

Глава II

Другое основание для бессмертия души в том, что она есть субъект разума, который неизменен.

Разум несомненно есть или сама душа или в душе. Но разум наш лучше, чем наше тело; а наше тело есть некоторая субстанция; быть же субстанциею лучше, чем ничем. Следовательно разум не есть ничто. Затем, если в теле существует какая-либо гармония, она необходимо существует в теле, как субъекте, неотделимо от него; и ничего в этой гармонии не предполагается такого, что с одинаковою необходимостию не существовало бы в теле, как субъекте, с которым нераздельна и сама гармония. Но тело человеческое подлежит изменениям, а разум неизменен. Ибо изменчиво все, что не существует всегда одинаковым образом. А два, и четыре, и шесть существуют всегда одинаковым образом. Также точно всегда остаются они тем же, чем есть: в четырех содержится два и два; но в двух столько не содержится; два не равняются четырем. Основное положение это неизменно; следовательно оно есть разум. Но когда изменяется субъект, не может не изменяться то, что существует в субъекте не отдельно от него. Итак душа не есть гармония тела. С другой стороны смерть не может прилучиться вещам, не подлежащим изменению. Следовательно, душа живет всегда, есть ли она самый разум, или разум существует в ней, но существует нераздельно от ней.

Глава III

Душа – субстанция живая и неизменная, и если подлежиnнекоторым образом изменению, не делается от этого смертною.

Есть некоторая доблесть постоянства. Но всякое постоянство неизменно, а всякая доблесть может нечто совершать, и совершая нечто, остается в то же время доблестью. Далее, всякое действие выражается движением или производит движете. Следовательно, или не все, что находится в движении, или не все, что движет, подлежит изменению. Но все, что получает движете от другого и само не приводит в движение ничего, есть смертное; и ничто смертное не есть неизменное. Отсюда выводится прямое и без всякого исключения · следствие, что не все что движет, подлежит изменению. Но нет движения без субстанции; а всякая субстанция или живет, или не живет; все же, что не живет, бездушно; и действия бездушного не существует. Следовательно, то, что приводит в движение так, что само не изменяется, может быть только живою субстанциею. Всякая же субстанция этого рода приводить в движение тело с некоторою постепенностью. Следовательно, не все, что приводит в движение тело, подлежит изменению. Тело же приводится в движение не иначе, как с известною последовательностью времени: оно движется, например, медленнее и быстрее; следовательно существует нечто, что движет с последовательностью времени, и однако же не изменяется. Все же, что движет тело во времени, хотя стремится и к одной цели, не может однако же совершить все разом, и не совершат действий множественных. Ибо то, что может делиться на части, не может быть вполне единичным, какою бы силою оно ни приводилось в движение; равно и тела нет никакого без частей, и времени без промежутков; и нельзя произнести самого коротенького слога так, чтобы конец его ты не слышал тогда, когда начала уже не слышишь. Далее, когда совершается что таким образом, – предполагается ожидание, что оно может совершаться, и память, которая по возможности удерживала бы все это. Ожидание относится к вещам будущим, память – к прошедшим. С другой стороны напряжение действия относится к настоящему времени; чрез него будущее переходит в прошедшее; при чем ожидание конца начатого движенья тела невозможно без памяти. Ибо каким образом стали бы мы ожидать превращения того, о чем забыли, что оно началось, или даже – что оно приведено в движение? Опять напряжения действия, имеющее отношение к настоящему, невозможно без ожидания конца, который имеет быть; нет ничего, чего бы или еще не было, или уже не было. Следовательно в действии может быть нечто такое, что относится к тому, чего еще нет. В действующем может быть одновременно многое, хотя бы то многое, что приводится в действие, одновременно быть не могло. Может поэтому оно быть и в движущем, хотя бы в движимом и не могло быть. Но то, что во времени разом быть не может, и однако же переходит из будущего в прошедшее, естественно относится к изменяемому.

Отсюда мы выводим заключение, что может быть нечто, что, приводя в движение подлежащее изменению, само не изменяется. Ибо, как скоро напряжение движущего довести до желаемого конца тело, которое оно движет, не изменяется, а в силу этого движения изменяется поминутно самое тело, над которым действие совершается; и то напряжение совершит это действие, которое очевидно остается неизменным, приводит в движете и самые члены художника, и дерево и камень, подвластные художнику: то кто усумнится в логической последовательности сказанного? Итак, если по действию души и совершается некоторое изменение тел, и оно входит в намерение души, – отсюда еще не следует с необходимостию, чтобы изменялась она сама; и из этого не должно еще заключать, чтобы она и умирала. Ибо при этом напряжении она может иметь и память о прошедшем, и ожидает будущего; а все это невозможно без жизни. Хотя никакая смерть не происходить без изменения, а изменение не бывает без движения, однако не всякое изменение производить смерть, и не всякое движете производить изменение. О самом теле нашем можно сказать, что каким-либо, действием оно приведено в сильное движение, и изменилось, пожалуй, вследствие возраста; однако нельзя еще сказать, что оно умерло, т. е. остается без жизни. Позволительно поэтому думать, что и душа наша не непременно потеряет жизнь, если бы ей и случилось в силу движения потерпеть некоторое изменение.

Глава IV

Наука и основные положения чисел, будучи неизменны, внедрены в душу вместе с жизнью.

Если есть в душе нечто неизменное, что без жизни существовать не можете, то в душе необходимо есть и жизнь вечная. Ибо дело стоит именно так, что если есть первое, будете и второе. Но первое есть. Ибо не упоминая о другом, кто осмелится утверждать, что основания чисел изменчивы; или что какое либо искусство обязано своим существованием не разуму; или что искусство не существует в художнике, хотя бы он и не употреблял его в дело; или что оно можете существовать вне души его, или там, где нет жизни; или что неизменное может когда-нибудь не быть; или что иное нечто наука, иное разум? Ибо хотя мы и говорим о той или другой науке, что она есть как бы некоторый свод разумных положений; однако мы можем с полною истиною называть и представлять науку как тот же самый разуме. Но так ли это, или иначе, из этого во всяком случае вытекает, что наука неизменна. Наука же, очевидно, не только существует в душе знающего ее, но и нигде не существует, если не в душе, и при том – с нею нераздельно. Ведь если бы наука отделилась от души, или существовала вне души, она или существовала бы нигде, или переходила бы последовательно из души в душу. Но как местопребывания для науки нет без жизни, так и жизни соединенной с разумом нет нигде, кроме души. Далее, не возможно, чтобы то, что существует, не существовало нигде, или чтобы то, чтоб неизменно, когда-нибудь не существовало. А если бы наука переходила из души в душу, переставая быть в одной чтобы установить местопребывание в другой, то всякий учил бы науке только теряя ее, или даже каждый становился бы знатоком в науке только благодаря забвению или смерти учащего. Если же это, как оно есть в действительности, в высшей степени нелепо и ложно, то душа человеческая бессмертна.

Но если наука иногда существует в душе, иногда нет, – что проявляется обыкновенно забвением и неведением, – вышеприведенное доказательство бессмертия души не будет иметь своей силы, если только что сказанное не будет опровергнуто следующим образом. Или в душе существует нечто, что в данную минуту ей не приходит на мысль, или в образованной душе знания музыки в ту пору нет, когда мысль ее исключительно занята геометрией. Но последнее ложно; следовательно первое истинно. Душа чувствует себя имеющею лишь то, что приходить ей на мысль. Следовательно, в душе может быть нечто такое, присутствия чего душа сама в себе не чувствует. Как долго это бывает, для дела не важно. Ибо если душа занята бывает другим так долго, что не легко может возвратиться к тому, над чем прежде работала мысль, это называется забвением или неведением. Но если то, что мы открыли относительно каких-либо свободных наук, рассуждая сами с собою или наводимые чужими вопросами, мы открыли не где либо в другом месте, а именно в нашей душе (а открыть не тоже, что создать иди родить; ибо иначе душа временными открытиями рождала бы вечное, так как часто открывает вечное. Ибо что может быть так вечно, как тeopия круга; или что есть другое в этого рода науках, о чем можно было бы сказать, что оно когда-нибудь не было или не будет?): то очевидно, что душа человеческая бессмертна, и что все истинные разумные положения существуют в тайниках ее, хотя вследствие неведения или забвения и кажется, что она не имеет их или потеряла.

Глава V

Душа не изменяется так, чтобы переставала быть душею.

Теперь рассмотрим, до какой степени должно быть допускаемо изменение души. Если душа есть субъект по отношении к науке, существующей в субъекте, и если субъект не может изменяться без того, чтобы не изменялось и то, что есть в субъекте: то как мы можем владеть неизменною наукою и неизменным разумом, если изменчива душа, в которой они оказываются существующими? Нет большого изменения, как изменение в противоположность; а кто станет отрицать, что душа (чтобы опустить остальное) в одном случае бывает глупою, в другом мудрою? Итак рассмотрим прежде всего, сколько допускается способов так называемого изменения души. По моему мнению, изменений этих, более наглядных и более ясных, есть два рода; видов же их гораздо больше. Ибо душа представляется изменяющеюся по действию страстей или телесных, или ее собственных. По действию страстей телесных изменения происходят в силу возраста, в силу болезней; страданий, трудов, неудач, чувственных наслаждений. В силу собственных страстей душа терпит изменения в желании, в радости, в страхе, в досаде, в любви к науке, в изучении науки.

Все эти изменения, сами по себе отдельно взятые, не должны внушать никаких опасений, если не служат несомненным доказательством смерти души. Но посмотрим не противоречат ли они тому нашему основному положению, по которому с изменением субъекта по необходимости изменяется все, что есть в субъекте. Но они не противоречат. Ибо это положение имеет место при таком изменении субъекта, после которого он вынужден бывает совершенно изменить свое наименование. Но если воск приметь почему-либо вместо белого черный цвет, если вместо квадратной он получить круглую форму, из мягкого сделается твердым и из разогретого холодным, – все это будет в самом субъекте и субъектом останется воск же. Воск останется ни более ни менее как воском же, хотя и произойдут указанные изменения. Следовательно то, что существует в субъекте, может подвергаться изменению, между тем как сам субъект в том, что составляете его особенность как субъекта, не изменится. Но если бы с тем, что есть в субъекте, совершилось такое изменение, что то, что̀ под именем его разумелось, уже решительно не могло разуметься: как например, если бы воск от огня обратился в пары и подвергся такому изменению, что субъект действительно считался бы измененным, т. е. бывши воском, перестал бы уже быть воском; в таком случае уже никоим образом нельзя представлять, чтобы в субъекте так или иначе осталось что-нибудь из того, что существовало в нем постольку, поскольку он был этим, а не другим субъектом.

Поэтому если душа оказывается таким субъектом, в котором, как мы сказали выше, разум существуете нераздельно и с тою необходимостью, какое условливает бытие субъекта; и если душою может быт только душа живая, и разум не может в ней быть без жизни, а разум бессмертен: то бессмертна и душа. Ибо разум; никоим образом не может продолжать своего существования, если перестанет существовать его субъект, А это и случилось бы, если бы с душою произошло такое изменение, которое сделало бы ею не душою, т. е. заставило бы ее умереть. Но никакое из приведенных изменений, производятся ли они телом или самою душою (хотя вопрос в том, производятся ли некоторые из них самою душою т. е. сама ли она служит причиною их, – вопрос весьма спорный), не делают того, чтобы душа не была более душою. Следовательно изменения эти не только безопасны сами по себе, но не подрывают и наших выводов.

Глава VI

Разум, который неизменен, не можешь быть отделен от самой души, существуешь ли он в душе или с душою, или душа существуешь в нем.

Итак я нахожу необходимым направить все умозрительные силы на то, чтобы разъяснить, что такое разум и как можно дать ему определения, чтобы разъяснить всячески и вопрос о бессмертии души. Разум есть взор души, которым она сама собою, без посредства тела, созерцает истинное; или он есть то самое созерцание истинного без посредства тела, или он есть то самое истинное которое созерцается. Что первое существует в душе, в том никто не сомневается; о втором и третьем может быть вопрос. Впрочем и второе не возможно без души. Но относительно третьего существует сильный спор: то истинное, которое душа может созерцать без тела, как орудия, существует ли само собою, а не в душе, и может ли оно существовать без души? Притом, каким бы образом оно ни существовало, душа не могла бы созерцать его сама собою без какой либо связи с ним. Ибо все, что мы созерцаем, мы схватываем мыслию или чувством и разумением. Но то, что мы схватываем чувством, мы чувствуем существующим вне нас и заключенным в пространстве, из которого оно не может быть изъято. А то, что представляется уму, представляется находящимся не где-либо, а в самом уже уме, который уразумевает, и притом не заключенным в определенном месте.

Поэтому связь между созерцающею душою и созерцаемым истинным или такова, что субъектом служить душа, а это истинное существует в субъекте; или напротив – истинное служит субъектом, а душа существующим в субъекте; или и то другое есть субстанция. Если имеет место первое из этих трех, то душа бессмертна, также как и разум, согласно предшествующему рассуждению; потому что разум может быть присущ только живой душе. То же следствие необходимо вытекает и из второго. Ибо если истинное есть то, что мы называем разумом, то в нем нет, как это очевидно, ничего подлежащего изменению; ничто существующее в нем как в субъекте измениться не может. Итак весь спор касается третьего. Ибо если душа есть субстанция, и разум, с которым она стоит в связи, есть также субстанция, то никому не покажется нелепым предположение, что первая может прекратить свое существование в ту пору, как последний будет его продолжать. Но очевидно, что пока душа нераздельна от разума и тесно соединена с ним, она неизбежно должна оставаться жить. Но какая же сила может отделить ее? Уж не телесная ли, которая и могуществом слабее, и происхождением ниже, и по свойству своему весьма отлична? Никоим образом. Следовательно одушевленная? Но и это каким образом? Неужели какой бы то ни было другой, более могущественный дух, не иначе может созерцать разум, как только устранив от того другой дух? Но с одной стороны ни одному из созерцающих нельзя отказать в разуме, если они оба созерцают; а с другой, если нет ничего могущественнее самого разума, которого нет ничего неизменнее, то дух, не соединившийся еще с разумом, никоим образом не может быть могущественнее того, который соединен. Остается, чтобы или сам разум отделился от души, или душа по своей доброй воле отделилась от него. Но в природе разума нет той зависти, которая заставляла бы его отказывать душе пользоваться собою. Далее, – что более важно, – всему, что соединяется с разумом, разум тем самым сообщает бытие: а этому противоположно уничтожение. Не меньшею было бы нелепостью, если бы кто сказал, что душа может отделиться от разума по доброй воле (если только возможно какое либо взаимное отделение между вещами, которые не находятся в определенном месте). Сказать так можно лишь вопреки всему вышесказанному; на что мы представили другие опровержения. Итак что же? Не следует ли заключить, что душа бессмертна? Но может быть, если она не может отделиться, может угаснуть? Но если сила разума в силу единения своего известным образом действует на душу, – а не действовать она не может, – то без всякого сомнения действует в том смысле, что дает ей продолжать существование. В силу того он и есть именно разум, что в нем предполагается высшая неизменность. Поэтому, на кого он известным образом действует, того он как бы принуждает продолжать существование. Итак душа угаснуть не может, если не будет отделена от разума. Отделиться же, как мы доказали выше, она не может. Следовательно она не может и умереть.

Глава VII

Если душа и подвергается убыли в своей субстанции, это также не ведет ее к уничтожению.

Отвращение души от разума, следствием которого бывает глупость, не может не сопровождаться для ней убылью. Если обращение к разуму и привязанность к нему дает ей известное превосходство, так как она прилепляется к вещи неизменной, какова истина, представляющая собою самое высшее и первоначальное: то отвращение от него уменьшает для ней все это; что и составляет убыль. Всякая же убыль склоняется к ничтожеству, а под смертию в собственном смысле то и следует разуметь, что нечто, бывшее чем либо, становится ничем. Склоняться к ничтожеству, значит склоняться к смерти. Если душа такой убыли не подвергается, то трудно сказать, кто ей подвергается; а с этим соединяется и остальное. Но чтобы то, что склоняется к ничтожеству, непременно умирало, т. е. достигало ничтожества, это должно быть отвергаемо. Такой пример можно указать на теле. Всякое тело есть часть чувственного мира, и потому чем оно больше и чем более занимает места, тем оно более приближается к целому (миру): и насколько это делает его большим, настолько оно и больше. Ибо целое больше, чем часть. Поэтому же уменьшаясь, оно естественно становится меньше. Следовательно, как скоро уменьшается, оно подвергается убыли. Уменьшается же оно, как скоро отделяется от него нечто чрез отсечение. Из этого следует, что подобное отделение ведет тело к уничтожению. Но никакое отсечение не доводит до ничтожества. Ибо всякая остающаяся часть продолжает быть телом, а всякое тело занимает в пространстве какое-нибудь место, А это было бы невозможно, если бы оно не имело частей, на которые в свою очередь не могло бы быть рассечено. Следовательно чрез бесконечное сечение оно может уменьшаться до бесконечности, подвергаться через это убыли и склоняться в уничтожению, хотя дойти до ничтожества не может никогда. Тоже можно сказать и усмотреть и относительно самого пространства и какого угодно расстояния. Определив их и отделив от них, например, половину, а затем из остального отделяя постоянно также по половине, мы будем уменьшать размер и идти до конца, которого однако же никоим образом не достигнем. Зачем же нам бояться этого относительно своей души? Во всяком случае она лучше и живучее тела, которое от ней и получает свою жизнь.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю