Текст книги "Сын обкомовского работника (СИ)"

Автор книги: Ася, Котляр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Annotation

История трёх мальчиков, Йосифа, Давида и Кима, родившихся в одно время...

Котляр Ася, Идл Айзман

Котляр Ася, Идл Айзман

Сын обкомовского работника

СЫН ОБКОМОВСКОГО РАБОТНИКА

Часть первая

КИМ, ЙОСИФ, ДАВИД. История рождения.

Этот рассказ я бы начала, как старую-старую сказку. Любите ли вы сказки, друзья мои? Если да, то читайте и думайте: сказка, как правило, не ложь, а намёк, к сожалению, не всегда урок добрым молодцам.

В одной стране, огромной-преогромной, жили-были три семьи. Нет, я бы уточнила: две семьи жили, а третья просто существовала. Была себе и всё тут. В самом центре городка жила и процветала как раз таки семья не простого чиновника, а самого главного обкомовского работника. Вы не поверите, но в Черняхове был обком! А где его не было скажите? Техники, порой, не было, план, иногда, не выполняли, продуктов тоже не было, а вот обком стоял себе и улыбался своими окнами. Как и полагается, в обкоме работали обкомовские работники. Это как государство в государстве. У Обкомовских были свои, никем не писаные, законы, поэтому они и жили.

В семье одного такого обкомовского работника случилось большое счастье: у него родился сын! Несмотря на то, что карапуз, которого нарекли Кимом, ещё лежал в пелёнках, сосал мамкину грудь и ничем таким не успел прославиться, это событие бурно праздновали все обкомовские работники области.

Папа, глядя на сморщенное, красное личико младенца говорил:

– Ишь, пострелёнок, как бровки-то хмурит! Знаете, почему хмурит?

Вся семья выстраивалась по стойке "смирно".

– Никак нет! Не знаем!

– Думу думает государственную! Академиком будет. Я сказал.

– Да ты никак спятил, муж! – возмущалась жена обкомовского работника. – Каким академиком! Академиков пруд пруди, а вот космонавтов в нашем районе ещё ни одного не было! Будет космонавтом, и точка! Я сказала.

В разговор вмешалась бабушка сына обкомовского работника.

– Оба вы дурни! АкадЭмик, космонавт... Мой внук будет поэтом, как Пушкин, ясно вам! Я сказала! – сказала бабушка и скрылась в своей комнате.

– Почему поэтом? – спросил обкомовский работник жену. – Пушкин, насколько я помню, очень неважнецки закончил своё существование!

– Зато его до сих пор в школе изучают! А кто твоих акадЭмиков знает, а? – сказала бабушка и вывалила на стол исписанные мелким подчерком старые тетрадные листочки.

– Что это, мама? – спросила жена обкомовского работника.

– Это мои стихи. Писала о любви, потом выбрасывала, потом доставала, опять писала... Так и лежат в коробке. А нашего печатать будут во всех газетах и журналах! Ясно? Поэтом будет. Я сказала.

– Молчать! – шёпотом, чтобы не разбудить внука, крикнул дед. Академики ваши, космонавты и уж тем более поэты – хлам! Дело делать нужно! Архитектором будет. Я сказал.

Пока они всем своим обкомовским семейством спорили насчёт имени, мелкие обкомовские работники, желая сделать приятное своему боссу, как сейчас принято говорить, быстренько смотались в Москву и привезли отпрыску великолепную коляску и настоящую детскую кроватку из чистого дерева. Обкомовский работник согласившись, что у архитекторов всегда будет работа и, главное, деньги, выделил для детской самую большую комнату в доме. Туда и поставили кроватку, коляску, а также поселили служанку, которая должна была следить за безопасностью сына обкомовского работника. И если вдруг малыш начинал плакать, служанку таскали за жидкие волосёнки и грозили выгнать. И если жена обкомовского работника находила малыша в мокрых пелёнках, бедная девушка получала такую затрещину, что голова болела потом весь день.

В тот же день, когда у работника обком родился сын, у бедного сапожника Хаима из Черняхова, тоже родился сын. В отличие от обкомовского первенца, сын Хаима был пятым ребёнком в семье. У бедного в прямом смысле сапожника было уже два сына и две дочери. С точки зрения наличия детей, он, как вы понимаете, был гораздо богаче обкомовского работника.

"Что поделаешь, – вздохнула бабушка, глядя на малыша. Назовём мальчика Йосиф и пусть себе живёт! Тарелка супа и для него найдётся!"

На восьмой день, как и положено, маленькому Йосифу было сделано обрезание. Но сделали это действо тайно, ночью, "чтобы ни одна сволочь не знала". Так сказал Хаим, держа на руках орущий свёрток. Время было смутное и обрезание, сделанное еврейскому мальчику, приравнивалось к измене Родине. За обрезание можно было угодить на долгие годы в Сибирь, в лучшем случае. В худшем, сами понимаете, куда. А чтобы малыш не орал, как зарезанный, ему засунули в рот кусочек марлёвки, смоченный в сладком вине. Он так и заснул, посасывая эту марлёвку.

Семья Хаима жила в сыром подвале, состоящем из одной единственной комнаты. Кровати стояли везде, даже у дверей. И тогда, когда жена обкомовского работника ехала на работу в шикарном легковом автомобиле с личным водителем, жена бедного сапожника Хаима полночи стояла в очереди за хлебом. Получив заветную буханку, она бежала в детскую кухню, чтобы получить хоть немного молока для маленького Йоси: у неё молока и в помине не было, так как не было у неё и нормальной еды.

И, наконец, на пару месяцев позже, чем у обкомовского чиновника родился сын Ким, у бедного сапожника – Йосиф, в семье брата Хаима тоже родился мальчик. Назвали его самым что ни на есть библейским именем Давид. Но брат Хаима не хотел знаться со своими бедными родственниками, так как во все времена было известно, что бедный богатому не товарищ.

То есть, как вы понимаете, Додик был двоюродным братом Йоси. Но дело в том, что маленькому Додику повезло больше, чем маленькому Йосе и даже почти так, как повезло маленькому Киму. Брат Хаима был на самом деле очень богатым и очень уважаемым человеком. Как вы думаете, кем нужно работать, чтобы в маленьком городке прослыть уважаемым человеком? Отгадали, умные вы люди! И был брат Хаима завбазой и имел такую зарплату, что помимо официальной зарплаты он имел три неофициальных зарплаты, и на те деньги, что он каким-то образом умудрялся зарабатывать в месяц, можно было бы прокормить десять братьев со всеми их жёнами, детьми и даже внуками...

Прошло время, мальчики подросли и Кимка с Йосей пошли в детские садики. Как вы понимаете, они пошли в разные детские садики: сын обкомовского работника ходил в непростой садик – особенный: в него ходили только дети больших чинов. И поскольку его папа был самым большим чином, малыш с детства проявлял обкомовский характер в полную силу: он бил всех детей подряд, орал, как зарезанный, если кто-то ему пытался дать сдачи, царапался, кусался и абсолютно не боялся воспитателей.

Сын бедного сапожника тоже ходил в детский садик – детский сад для простых смертных. Все соседи Хаима водили своих детей в этот детский садик и когда Хаим изредка приходил за своим сыном, воспитательница рассказывала, что малыш очень любит книги и задаёт, порой, такие вопросы, на которые взрослые не могли дать вразумительный ответ.

Малыш Давид и в помине не знал, что такое детский садик. Жена Мойши, Ента, вообще не имела представление, что значит ходить на работу. Она не проработала ни одного дня своей счастливой жизни с мужем-завбазой, а занималась исключительно домом и воспитанием маленького Додика. И правда, кому она могла доверить такое богатство, как Додик? Какой-то задрипанной воспитательнице, которая ходит на работу в драных чулках и старых изношенных калошах?

"Да ни за что!" – сказала она Мойше. – Наш единственный сын, наше сокровище, наш Додичек никогда, ты слышишь, Мойша, никогда не сядет на один горшок с этими оборванцами!" Кого она имела в виду, как раз таки было понятно. И всё же, если бы Додик пошёл в детский садик, то именно в тот, куда ходил сын обкомовского работника.

Часть вторая

ШКОЛА.

Так случилось, что на весь городок была только одна приличная школа. Нет, она вообще была одна. И поскольку в ней учился сын обкомовского работника и сын завбазой, она не могла быть иной, неприличной. А поскольку она, к тому же, была одной единственной на весь городок, не считая подпольных еврейских, туда попал и маленький Йосиф. Так они и учились в одном классе.

Ким сидел за одной партой с Йосей, ибо чтение книг сделало из Йосифа маленького вундеркинда, в то время, как сын обкомовского работника был настоящим болваном. К тому же он был ленив, агрессивен и маленькому Йосе часто доставалось от злобного Кима, что называется, запросто так. Йося пахал за себя и за того парня. Давид сидел за следующей партой позади Кима и Йоси и не особенно водил с ними дружбу. Учился он и сам неплохо, хоть звёзд с неба и не хватал.

Папа-завбазой привозил учителям сетки с продовольственными товарами, поэтому Давид был, практически, отличником. Он свысока смотрел на своего двоюродного брата и редко-редко заговаривал с ним о чём-либо, только в случае крайней необходимости.

Папа обкомовский работник тоже иногда приезжал поговорить с директором школы, но, как человек порядочный, всегда предупреждал о приезде звонком. И тогда в школе начинался такой шмон, что словами не передать. Дырки от туалета блестели, как буд-то дети вообще были небесными созданиями и справлять естественную нужду им не было никакой надобности. Зато в тот день, когда Кимкин папа приезжал в школу, все кусты вокруг школы становились общественным туалетом, и директору оставалось молиться, чтобы ветер дул в нужную сторону и чтобы запахи из этих кустов не проникали непосредственно в саму школу. Именно поэтому возле кустов дежурили учителя и гоняли мальчишек на всякий случай, а вдруг уже едет САМ!

Угадайте с трёх раз, кто таки получил золотую медаль, когда мальчишкам пришла пора выходить в большую жизнь? С третьей попытки вы догадались, что это был Ким, сын обкомовского работника. Нужно сказать, что за десять лет учёбы Ким превратился в настоящего бандита: от него страдали буквально все, кто с ним соприкасался. Особенно плакали от его проделок девчонки и учителя. И когда на одном из родительских собраний бедный учитель осмелился поставить вопрос о проделках несносного парня, случилось нечто странное: он просто исчез в неизвестном направлении.

Умные люди поговаривали, что его отправили на Колыму, а глупые люди предполагали, что его вообще могли убить. Открыто об этом никто не говорил, так как время было неспокойное, но мы с вами будем умными людьми и дадим шанс выжить бедному учителю, осмелившемуся сказать правду.

В институт Ким поступил безо всяких проблем, а так как сыну обкомовского работника нужна была рабочая лошадь, в этот же институт, на этот же факультет, исторический, был принят и Йосиф, сын бедного сапожника Хаима. Сын завбазой маленького городка в институт не поступил вообще, хоть и не был совсем уж дурнем. Не помогла даже взятка, которую повёз в город Мойша. Не взяли и всё тут.

Вернулся Давид под крыло к своей мамочке, Енте, которая чуть было не умерла от горя, когда узнала, что Йосиф был принят, а её маленький, сладенький Додичек провалил первый же экзамен.

– Успокойся, Ента, – утешал жену Мойша. Я поднакоплю деньжат и вот увидишь, наш Давид таки станет учёным! Скажи но мне, что такое эта история? Тьфу на неё! Наплевать и растереть. Разве это наука! Сегодня так, завтра эдак. Кому она нужна будет, если завтра война?

Слухи о войне давно бродили по Черняхову, но вслух никто это слово не произносил. Боялись отправиться за школьным учителем. Помните, как в анекдоте того времени:

– Ви знали Рабиновича, шо жил напротив тюрьмы?

– Знал и шо с ним?

–Таки сейчас он живёт напротив своего дома...

Именно поэтому все опасались говорить о войне открыто, хотя слухи о том, что творится в Европе, уже достигли этого Б-гом забытого местечка.

Всё обговаривалось в очень конспиративном виде, скорее вопросами, чем ответами на них:

– Ицик, ну шо там?

– Да шо там может быть?

– Совсем таки да?

– Говорят, шо таки да.

– И шо?

– И шо....

Часть третья

ВОЙНА

22 июня 1941 года гитлеровская свора напала на Советский Союз без всякого объявления войны. Семья сапожника Хаима успела эвакуироваться и только Йосиф был мобилизован в советскую армию, где умный и толковый Йося стал военным корреспондентом. Брат Хаима, завбазой Мойша с женой Ентой эвакуироваться не успели. Все думали тогда, что обойдётся и наши быстренько разобьют врага на всю его больную голову. Поэтому Мойша с Ентой и Давидом остались в городке.

Нужно отдать должное, обкомовский работник оказался не такой уж сволочью! Он подал прошение идти воевать против фашистов и это прошение было удовлетворено. С ним, как и положено, воевать отправилась и его жена. Бабушка и дедушка Кима, родители жены обкомовского работника, уехали в неизвестном направлении и больше их никто никогда не видел. И только Ким лёг в больничку, сказавшись больным и непригодным для воинской службы.

Город Черняхов был оккупирован в первые дни войны и это стало трагедией для всех оставшихся в нём евреев. Завбазой Хаим собрал всё, что у него было, а было у него много, и отнёс всё богатство к своему водителю Василию, попросив спрятать у себя Давида. Василий взял богатство за милую душу и спрятал Додика в старом, полуразрушенном сарае, где было холодно и сыро. Но, тем не менее, это был шанс для Давида. Сам Мойша, его жена Ента и почти все евреи Черняхова были расстреляны фашистами почти сразу, в первые же дни. Можно сказать, что им повезло: они хотя бы не мучились. К началу зимы евреев в Черняхове уже не было и только Давидка, да ещё некоторые спрятавшиеся еврейские дети отсиживались в сараях и на чердаках тех, кто за еврейские деньги рисковал жизнью и своими семьями.

Дорогие мои, сейчас я хочу расставить некоторые акценты, чтобы у вас не возникало неловкости, которая почему-то возникает у меня, когда я описываю те события.

Во-первых, все истории происходили на Украине, как сейчас принято говорить в Украине.

Поэтому если речь идёт о не евреях, то это как правило люди украинской национальности.

Нет надобности говорить, что слово "предатель" национальности не имеет.

Нет надобности говорить, что были те, которые предавали, а были те, кто спасал, рискуя своими семьями.

Во– вторых, если евреев спасали за их же деньги, то честь и хвала тем людям, независимо от того, сколько стоило само спасение. Задайте себе вопрос: а вы бы отдали всё, что у вас есть, чтобы спасти своего ребёнка? Несомненною. Трусы бы сняли с себя последние и отдали бы. Но ведь были и те, кто ни за какие деньги рисковать не хотел!

Поэтому всех, кто спасал евреев во время Второй мировой войны называют Праведниками Мира.

В Яд-Вашеме, под Иерусалимом, есть мемориал памяти жертв Второй мировой войны. В честь каждого Праведника Мира там посажено дерево. И нигде, вы слышите, нигде не сказано, спасали они бедных евреев за деньги или абсолютно даром. Спасли – низкий вам поклон! Взяли что-то – это на вашей совести, но сам факт спасения перевешивает всё остальное. Поэтому попрошу без осуждения.

И в-третьих. Уже давно доказано, что на оккупированных территориях евреев убивали сами жители, а не немцы. Немцы редко пачкали своим руки, и уж тем более в маленьких местячковых городах. Этот кошмар происходил как в Украине, так и в Белорусии, и в Прибалтике, и в Польше. То есть, делали это непосредственно местные жители: украинцы, белорусы, поляки, литовцы, латыши, эстонцы и русские. Это доказанный факт. Но и спасали они же, правда, в гораздо меньшем составе. И всё же были герой и о них вы тоже прочитаете в рассказах деда Изи.

Именно тогда, когда по улицам городка перестали ходить евреи, начались облавы на тех, кто как-то ещё существовал. Нет, дорогие мои, не немцы творили этот беспредел. Это были натасканные немцами полицаи, которые рыскали, как шакалы по домам и вытаскивали найденных «жидов» на улицу. Их даже не уводили в лес – расстреливали на месте. Если попадалась девушка, её раздевали, насиловали, а потом убивали.

Наконец дошла очередь и до Василия. К дому подошёл наряд во главе со старшим полицаем. Этот полицай славился особыми зверствами и на руках его было немало еврейской крови. С командой ворвался он в дом Василия и потребовал отдать прячущегося жида.

Отгадайте с трёх раз, кто был этим зверем? Мне кажется, что на сей раз вы угадали сразу же – это был Ким, сын обкомовского работника.

Нужно сказать, что у Василия была семья, которой он не хотел и не мог рисковать. Своя рубашка, сами понимаете, к телу всегда ближе. Да и кто такой этот Давид, чтобы ради него рисковать? Всю жизнь катался как сыр в масле на папиных харчах, в то время, как сын Василия с пятнадцати лет гнул спину на той же базе, подрабатывая грузчиком.

Обыскивать дом полицаи не стали. Не было никакого смысла себя утруждать: вывели всю семью Василия во двор и Ким поставил условие, что если они сейчас же не отдадут жида, то все домочадцы бывшего водителя бывшего завбазой сгорят вместе с домом и сараем. Вы же понимаете, что нужно было быть героем, чтобы не отдать на растерзание оголтелой, алчущей крови своры, прячущегося парня.

Василий показал на сарай и через две минуты голодный, исхудавший, измученный сын завбазой стоял перед счастливыми полицаями. Счастливы они были потому, что за поимку жида им полагалась бутылка водки и шоколад, а также консервы.

Ким подошёл к своему бывшему однокласснику, посмотрел ему в глаза, ухмыльнулся и осмотрел двор. Во дворе у Василия стояла старая, но ещё крепкая бочка. Она была пуста – раньше, до войны, жена Василия солила в ней огурцы. Все огурцы давно были съедены и в бочке лежал какой-то хлам. Ким приказал выкатить бочку и поставить её посреди двора. Бочку освободили от старого хлама и поставили туда, куда велел старший полицай.

– А ну-ка, Додик, полезай-ка ты в эту замечательную бочку! – распорядился Ким.

Давид понимал, что полезет он в бочку или нет – это уже никакого значения не имеет и поэтому стоял не шелохнувшись.

– Не хочешь, жид, в бочку залезать? Ну так мы тебя туда сами затолкнём. Разденьте жида!

Два полицая бросились к Давиду, который продолжал стоять. С него быстренько сняли изношенную за эти несколько месяцев одежду и затолкали в бочку.

Если вы думаете, что как в сказке о царе Салтане, "засмолили, покатили и пустили в Окиян", вы ошибаетесь. Бочку не засмолили и никуда не покатили – ну не было в Черняхове Окияна. В бочку стали наливать воду прямо из колодца. Нужно сказать, что морозы стояли в то время года крепкие и вода в колодце была почти замёрзшей. Ведро, когда опускалось, разбивало корочку льда, которым покрывалась вода за считанные минуты.

Давид не издавал ни звука. Скрючившись, абсолютно голый, он сидел в бочке и, наверное, молился... Кто знает, о чём он думал в те последние минуты своей жизни – страшно, очень страшно представить себе его мысли... Да и были ли они у Давида – этого уже никто никогда не узнает. Скорее всего были. Мне почему-то кажется, что он разговаривал с самим Б-гом...

– Господи, почему ты допускаешь это?

– Потому что так нужно.

– Кому нужно, Господи?

– Людям нужно, чтобы поняли люди, то от веры отходить нельзя.

– А я причём, Господи?

– А при том, что жил ты, Давид, вольготно, законы божьи презрел, молишься вот только сейчас...

– Но ведь другие молились чаще, а их тоже уже нет! Это не справедливо и я не хочу умирать такой ужасной смертью, сидя в бочке. Почему, Господи?

– Потому что пути мои неисповедимы...

Больше Давид ничего не слышал. Больше Давида не было. Бочку оставили стоять на морозе и на утро, когда Василий, оставшийся в живых по доброй воле Кимки, осторожно вышел посмотреть что и как, он увидел страшную картину: вода в бочке превратилась в кусок льда и сквозь толщу льда на него смотрели открытые глаза Давида. Его голова была запрокинута а в глазах стоял немой вопрос: «За что, Господи?»...

Часть третья

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Всё рано или поздно заканчивается, закончилась и эта страшная война. Домой, в разгромленный Черняхов, вернулся бедный сапожник Хаим с женой и жена бывшего обкомовского работника. Сам обкомовский работник погиб и это было его великим счастьем, ибо не суждено ему было узнать, какого монстра он вырастил. Мать Кима прошла всю войну и вернулась в надежде хоть что-то узнать о своём сыне.

Приехал и сын Хаима, Йосиф, который окончил войну в звании майора. Именно Йосиф и узнал от местных жителей о проделках Кима, который к тому времени как сквозь землю провалился.

И рассказали жители, как погиб Давид, как были убиты все евреи городка, как зверствовал Ким. О преступлениях своего сына сразу узнала и мать Кима. Все жители городка показывали на неё пальцем и ни заслуги перед отечеством, ни награды, присвоенные ей по праву, не спасли женщину от позора: разве спрячешься за наградами, когда у тебя сын вырос подонком и убийцей?

Бедная женщина, прошедшая всю войну, не вынесла людского осуждения, собрала оставшиеся пожитки и уехала в неизвестном направлении... О ней даже никто и не вспоминал в Черняхове. Как буд-то их никогда и не было: ни обкомовского работника, ни его жены. Вспоминали только Кима, но и его след пропал.

И только Йосиф не сидел, сложа руки – он искал. Он искал своего одноклассника, одногрупника, предателя Родины и убийцу двоюродного брата. Он рассылал письма во все инстанции, но всегда получал отрицательный ответ: Ким как буд-то бы сгинул.

И вот однажды, когда Йосиф сидел в редакции, в своём кабинете, к нему зашёл знакомый корреспондент. Йосиф в это время писал очередные запросы на Кима во всевозможные инстанции. Знакомый корреспондент, взяв в руки письмо, прочитал его и призадумался. Потом нахмурился.

– Что-то не так? – спросил товарища Йосиф.

И услышал Йося историю, от которой закружилась у него голова, застучало в висках и захотелось выбежать на улицу, чтобы вдохнуть хоть один глоток свежего воздуха.

Знакомый Йосифа рассказал ему, что когда он по делам был в Коми АССР, он попал в тюрьму. Нет, его не посадили, он был в командировке, как писатель, чтобы написать о предателях Родины статью. Там ему рассказали, что в этой тюрьме сидел заключённый по имени Ким. Сидел не долго. Почему не долго? Потому что его убили зэки. Как убили? Странно убили, не как всех, ножом или заточкой: его посадили в бочку и залили бочку до краёв водой. На утро в бочке был кусок льда и чтобы вытащить тело, его пришлось вырубать топором, по кускам.

Охранники, которые и обнаружили страшную находку, рассказывали, что сквозь прозрачную толщу льда на них смотрели раскрытые глаза убитого полицая. Лицо было искажено такой страшной гримасой смерти, что когда его оттуда вырубали, прикрыли валявшейся рядом с бочкой одеждой. Одежда, как вы понимаете, принадлежала Киму, который сидел в бочке абсолютно голый...