Текст книги "Калле Блумквист и Расмус"

Автор книги: Астрид Линдгрен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

4

Дорога все время вьется и мягко стелется, прорезая зеленый летний пейзаж. Она огибает маленькие шероховатые каменистые бугорки, сверкающие озерца, сосновые рощицы, бежит среди стволов белых берез, мимо зеленых пастбищ и цветущих лугов, мимо колосьев, колышущихся на засеянных полях. Затейливо извиваясь, она прокладывает себе мало-помалу путь на побережье, к морю.

И туда же наверняка держал путь этим прекрасным летним утром большой черный автомобиль, который с бешеной скоростью лавировал на поворотах, окутывая тучами пыли мелкие желто-белые Цветы и узкие листья подмаренника, растущего на обочине. Это был совершенно обычный автомобиль. Но внимательный наблюдатель все же заметил бы в нем нечто странное. Во-первых, он оставлял за собой отчетливые следы. Через открытое боковое стекло время от времени высовывается девчоночья рука, и затем на обочине дороги можно найти мелкие клочки красной бумаги, а иногда крошки белой булки. Да, именно крошки булки. Потому что Ева Лотта как-никак дочь пекаря с постоянным резервным запасом булочек в карманах платья. А клочки красной бумаги – обрывки афиши, сорванной с фонарного столба в тот момент, когда девочка шмыгнула в машину к спящему Расмусу. «Большой летний праздник», – значится на афише черными буквами. «Лотерея. Танцы. Кофе». Боже, благослови спортивное общество Лильчёпинга за эту афишу! Потому что поездка обещает быть долгой, а надолго ли хватит нескольких булочек? Вскоре Еве Лотте приходится экономить и булочки, и клочки бумаги. На каждой развилке должна лежать ярко-красная бумажка. А иначе как их спасители узнают, куда они поехали? И вообще объявятся ли какие-нибудь спасители? И чем закончится это приключение?

Ева Лотта осматривается в машине и обдумывает создавшееся положение. Рядом с нею в машине, на заднем сиденье, профессор. Руки у него по-прежнему связаны, во рту – кляп, в глазах – отчаяние. С другой стороны рядом с ним – тот, кто так «самозабвенно» охранял машину. На переднем сиденье – тот, кого зовут Никке, со спящим Расмусом на руках. Рядом с ним, за рулем, второй мошенник, который забирался по лестнице в окно, его зовут Блум – это Еве Лотте уже известно. Она охватывает взглядом всю эту картину и переводит взгляд дальше – она смотрит через переднее стекло. Летний пейзаж, окружающий их с обеих сторон, – шведский, никакого сомнения в этом нет. Поля спелой ржи с маргаритками и васильками – также такие шведские, какие только можно себе представить. Стволы белых берез – тоже. Только эта машина и ее необычные пассажиры нездешние, они прямо из американского гангстерского фильма. Сердце Евы Лотты бьется чуть сильнее, когда она думает о том, что эти двое мошенников на переднем сиденье – настоящие киднэпперы [1][1]
  Киднэпперы (англ.) – похитители детей в целях вымогательства.


[Закрыть]. Киднэпперы – это звучит так смешно на фоне такого вот солнечного шведского пейзажа! Киднэпперы должны въезжать под проливным дождем темным осенним вечером в Чикаго!

Никке ощущает, конечно, неодобрительный взгляд Евы Лотты на своем затылке; он оборачивается и недовольно глядит на нее злыми глазами.

– Какого черта понадобилось тебе встревать в это дело? – спрашивает он. – Зачем ты влезла в машину, глупая девчонка?

Ева Лотта напугана. Но все же еще больше – озлоблена. И не хочет, чтобы этот негодяй заметил, как она встревожена.

– Обо мне не беспокойся, – говорит она. – Лучше подумай, что ты скажешь, когда явится полицейский и схватит тебя!

Глаза профессора становятся чуточку веселее, и это помогает ей собраться с духом. Она рада, что он здесь, хотя сейчас он совсем беспомощный. Все же он – взрослый, и он – на ее стороне.

Никке угрожающе хмыкает, но, не говоря ни слова, отворачивается от девочки.

«У него здоровенный затылок и светлые волосы, которые не мешало бы подстричь, – думает Ева Лотта. – Шея у него обросла светлым пушком. А вообще-то как его описать? Какие у него приметы? Будь Калле здесь, он бы в одну секунду составил его словесный портрет. Придется это сделать за него, чтобы помочь полиции. Если когда-нибудь мне представится случай сообщить свои наблюдения полиции!»

У него, у этого Никке, голубые наивно-хитроватые глаза и полное, добродушное, красное, обветренное лицо. Да, лицо у него скорее добродушное, хотя сейчас он выглядит хмурым. «Он не шибко умен, – думает Ева Лотта, льстя себя надеждой, что нарисованный ею портрет куда тоньше, чем у Калле, который только и говорит о цвете глаз и всяких там родинках, но ни слова о характере человека. – Ну а те, другие? Блум темноволосый и туповатый на вид, бледный и угреватый, этакий неряха, – думает Ева Лотта. – За деньги, видно, готов на все. А тот, что на заднем сиденье, больше других похож на идиота. Это – полное ничтожество. Волосы у него песочного цвета, подбородка почти нет, а умишко уместился бы в кончике мизинца. Что, в конце концов, могло заставить этих троих кретинов взяться за похищение людей? За всем этим кроется какая-то мысль, хотя непохоже, чтобы хоть один из них мог о чем-то думать. Но, может быть, есть кто-то другой, который думает за них, кто-то, поджидающий их где-то в другом месте?»

Но вот машина неожиданно сворачивает на узкую, ухабистую лесную дорогу. Ева Лотта торопится разбросать побольше крошек и обрывков бумаги, потому что здесь их спасатели могут легко пойти по ложному следу. Дорога эта не совсем обычна и наверняка не предназначена для автомобильного движения, так что машина скачет и подпрыгивает на ухабах. И Расмус просыпается. Сначала он чуть-чуть приоткрывает сонные темные глаза, но потом вдруг рывком садится и начинает пристально смотреть на Никке.

– Так это ты должен починить нашу кухонную плиту, или… или…

Он беспомощно замолкает, не докончив фразы. Ева Лотта протягивает свою теплую руку и гладит его по щеке.

– Я здесь, Расмус, – говорит она. – Ты не рад, что я здесь? Твой папа тоже здесь, хотя…

– А куда мы едем, Ева Лотта? – спрашивает Расмус.

Вместо Евы Лотты отвечает Никке.

– Мы решили немного прогуляться, – говорит он, задорно смеясь, – просто немного прогуляться.

– Ты будешь чинить нашу кухонную плиту? – добивается Расмус. – Правда, папа?

Но папа не отвечает.

Никке вопрос Расмуса явно кажется забавным. Он смеется еще громче.

– Нет, мальчуган, плиту я починю в другой раз.

Видно, вопрос мальчика привел его в хорошее настроение.

Усадив поудобнее Расмуса к себе на колени, он вдруг запел:

– Был у графа верный пес, звали его Труль…

– А тебя как зовут? – полюбопытствовал Расмус.

– Меня зовут Никке, – ухмыляясь, говорит Никке и весело поет: – Звали меня Ник…

– По-моему, ты сможешь починить нашу кухонную плиту, – говорит Расмус. – Но ты, наверно, из тех, про кого папа говорит: обещать обещают, а ничего не выполняют.

Ева Лотта печально смотрит на профессора. Ему есть сейчас о чем подумать, кроме сломанной плиты. Она ободряюще гладит его по руке, а он взглядом благодарит ее.

Потом она осторожно выбрасывает последний клочок красной бумаги в окно. Бумажка резво порхает в лучах солнца, опускаясь на землю. Найдет ли ее кто-нибудь? И когда?

5

– Нет, нет, только не бежать за полицейским, – сказал Калле. – На это сейчас нет времени. Нам надо отправиться следом за ними и посмотреть, куда они едут.

– Здорово! – воскликнул Андерс. – Мчись сзади и ори во всю мочь! У этой машины нет ни единого шанса ускользнуть, если такой спринтер, как ты, побежит на всех парах.

Калле оставил без ответа это дурацкое замечание. Ринувшись во двор, он подбежал к мотоциклу профессора.

– Иди сюда, – закричал он. – Возьмем этот мотоцикл!

Андерс посмотрел на него с восхищением, смешанным со страхом.

– Мы не можем, – начал было он, но Калле прервал его.

– Мы должны, – отрезал он. – Ведь у нас, как это говорят, чрезвычайное положение. Не время раздумывать о водительских правах, когда речь идет о человеческой жизни.

– А вообще-то ты ездишь даже лучше, чем твой отец, – сказал Андерс.

Они вывели мотоцикл на дорогу.

На песке было несколько едва заметных вмятин от автомобильных покрышек, но это были единственные следы, которые оставили после себя киднэпперы. Черная машина была уже далеко.

По какой дороге она поехала?

– Ева Лотта сказала, что будет делать так, как Гензель и Гретель.

– Они бросали крошки хлеба, – крикнул Андерс, – и мелкие камешки!

– Да, если Ева Лотта захватила с собой в машину мелкие камешки, значит, эта девчонка еще лучше, чем я думал, – сказал Калле. – Хотя на нее это похоже. Она всегда что-нибудь придумает.

Они подъехали к первой развилке, и Калле притормозил. По какой дороге они поехали? По какой дороге?

Там лежал клочок бумаги, застрявший в траве у обочины. На нем написано: «Танцы». Но ведь у обочин всегда валяется столько бумажного хлама, и они не обратили на бумажку особого внимания. Чуть подальше лежало кое-что другое – кусочек пшеничной булочки. Андерс с ликующим воплем указал на него. Ведь Ева Лотта поступила точь-в-точь как Гензель и Гретель. А через несколько метров лежал еще один клочок красной бумаги. Видно, эти клочки что-нибудь да значили.

Приободрившись, Калле с Андерсом свернули на дорогу, которая, извиваясь, вела к морю. Об усталости они и думать забыли. Не то чтобы они были в хорошем настроении, но к их тревоге и страху примешивалась доля своеобразного бодрящего возбуждения. Мотоцикл мерно тарахтел, поглощая километр за километром дороги, которая должна привести их к неведомой цели, где ждали неведомые опасности. Азарт опасности и быстрая езда вызывали в них это странное возбуждение.

Они не спускали глаз с дороги. То тут, то там они видели клочок красной бумаги, словно маленький веселый привет от Евы Лотты.

Наконец они добрались до лесной дороги. Добрались до нее и чуть не проехали мимо. Потому что она была такая незначительная, едва заметная. Но в последнюю минуту Андерс обнаружил хорошо знакомый клочок красной бумаги, пламенеющий среди сосен.

– Стоп! – закричал он. – Мы едем не туда! Они отправились в лес.

Какая это была узенькая красивая дорога! Утреннее солнце играло между деревьями, освещая темно-зеленый мшистый лесной покров и нежные цветы линнеи [2][2]
  Линнея – растущая на севере трава с мелкими белыми цветочками, названная так в честь знаменитого шведского естествоиспытателя Карла Линнея (1707-1778).


[Закрыть]. Недалеко от дороги, на верхушке ели сидел черный дрозд и выводил такие упоительные трели, словно в мире и не было никакого зла.

Но когда Калле и Андерс въехали в сосняк, им стало совершенно ясно, что черный дрозд ошибается. Всеми фибрами своей души они почувствовали: надвигается что-то злое и опасное, не имеющее ничего общего с цветами и птичьим пением.

Дорога вела вниз. Все вниз и вниз. Среди деревьев мелькнуло что-то голубое. Море! И старый ветхий причал в конце дороги. А на самом краю причала – последний привет от Евы Лотты: ее красная заколка для волос.

Они стояли, задумчиво глядя на морской залив. Легкий утренний туман только-только начал рассеиваться, и на водной глади, медленно покрывающейся рябью от утреннего ветерка, играли солнечные лучи. Здесь было так тихо! Так пустынно, как в первое утро сотворения мира, когда не было еще на свете людей.

Зеленые острова и голые шхеры закрывали горизонт. Казалось, этот неширокий морской залив был озером. В нескольких сотнях метров от причала лежал большой остров, заслонявший собой выходной фарватер в открытое море. Большой, гористый, поросший лесом остров казался совершенно необитаемым.

Нет, необитаемым он не был! Над верхушками деревьев к нему тянулся легкий, тонкий дымок-

– Вот оно где, это осиное гнездо, – сказал Калле.

– Ату их! – закричал Андерс.

– Как по-твоему, хватит у нас сил проплыть так далеко?

– Тс-с-с, – прошипел Андерс. – Ерундовое дело. А раз здесь нет ни одной лодки…

Возле самого причала стоял сарай. Калле подошел к нему и потрогал запертую дверь. «Может, там найдется какая-нибудь лодка? Во всяком случае, там найдется автомобиль», – внезапно подумал он, увидев примятую колесами, мокрую от росы траву. Черный автомобиль спрятан в сарае – теперь Калле это стало ясно. И он почувствовал глубокое удовлетворение оттого, что им удалось выследить киднэпперов, по крайней мере вплоть до самого причала. Они правильно поступили, тут же начав их преследование, – теперь он это знал. Следы, оставленные Евой Лоттой, эти клочки бумаги и крошки булки, вскоре будут уничтожены ветром и птицами, а кому бы потом пришло в голову искать киднэпперов в этих пустынных, безлюдных шхерах?

Калле бросил испытующий взгляд на остров. Да, им придется плыть туда, но это не самое худшее. Только бы все было удачно. Но сначала надо спрятать мотоцикл в лесу.

Они чувствовали себя десантниками, высадившимися на вражеский остров, когда после долгого плавания, посиневшие от холода, с трудом выбрались на берег. А вторгаться на вражеский берег совершенно голыми было тоже рискованно. Без одежды чувствуешь себя еще более беспомощным и беззащитным.

Но враг не показывался, и они уселись на нагретый солнцем камень, чтобы высохнуть и чуточку согреться. Развязав свои узелки с одеждой, они убедились, что рубашки и брюки не настолько промокли, чтобы их нельзя было надеть.

– Интересно, что сказали бы Алые, если б узнали об этом, – сказал Калле, юркнув головой в рубашку.

– «Суперсыщик Блумквист в своем репертуаре», – сказали бы они, – заверил его Андерс. – Стоит тебе куда-нибудь пойти, как ты тут же натыкаешься на мошенников и бандитов.

Наконец Калле натянул на себя рубашку. Он стоял перед Андерсом, задумчиво склонив голову набок. Из-под короткой маленькой рубашки виднелись длинные загорелые ноги, и вид у него был очень ребяческий – он вовсе не был похож на суперсыщика.

– Да, разве это не удивительно, – произнес он, – вечно мы вляпаемся в какую-нибудь историю, вечно…

– Верно, – согласился с ним Андерс, – то, что случается с нами, бывает только в книгах.

– А может, все это в самом деле написано в книге, – сказал Калле.

– Ты что, рехнулся? – удивился Андерс.

– Может, нас и нет вовсе, – мечтательно продолжал Калле. – Может, мы всего-навсего ребята из книги, которую кто-то придумал.

– Да, ты-то, может, и вправду из книги, – рассердился Андерс. – Меня бы не удивило, если бы ты в конце концов оказался опечаткой. Но только не я, прошу запомнить.

– Ты просто этого не знаешь, – стоял на своем Калле. – Может, ты герой книги, которую я сочинил…

– Катись-ка ты, – рассердился Андерс. – В таком случае ты – герой книги, которую сочинил я, и я начинаю раскаиваться, что однажды выдумал тебя.

– Вообще-то есть хочется, – признался Калле.

Они понимали, что сидеть здесь и сомневаться в собственном существовании было пустой тратой времени. Их ожидали важные и рискованные задачи. Где-то там, за этими елями и соснами, должен быть дом с трубой, выпускавшей тоненькую струйку дыма. Где-то там были Ева Лотта, Расмус и профессор. Необходимо было их найти.

– Мы пойдем вон туда, – заявил Калле, ткнув пальцем в сторону леса. – Туда, где мы видели дым.

Меж густых елей по поросшим мхом скалистым валунам, по топям с благоухающим багульником, через черничник, мимо муравейников и сквозь колючие заросли шиповника вилась узенькая тропка. Они шли по ней молча, настороженно, готовые к бегству при первой опасности. У них было такое ощущение, что опасность подстерегает их повсюду. Когда Калле, который шел впереди, внезапно кинулся к широкой ели и укрылся за ней, Андерс побледнел от испуга и, не тратя времени на вопросы, с быстротою молнии последовал его примеру.

– Вон там, – прошептал Калле, указывая на ель. – Глянь туда!

Но зрелище, которое представилось взгляду Андерса, когда он осторожно выглянул из-за ели, было вовсе не пугающим, напротив!

Он увидел загородный домик, настоящую хорошенькую дачку, а перед ней открытую, залитую солнцем полянку среди скал, защищенную от суровых ветров густыми елями. Красивую полянку, поросшую мягкой, как бархат, травой. А на зеленой траве – профессора с Расмусом на коленях. Да, в самом деле, они сидели на траве! Расмус и профессор… и еще один человек.

6

– По-моему, вы поступаете неразумно, профессор Расмуссон, – сказал тот, другой человек.

Да, в этот момент профессор не производил впечатления разумного человека! Казалось, он вот-вот взорвется от злости. Ему явно больше всего на свете хотелось кинуться на человека, сидевшего напротив него. И только то, что он все еще был связан и на коленях у него сидел Расмус, мешало ему наброситься на противника.

– Ужасно неразумно, – продолжал тот, другой. – Да, да, признаюсь, мой образ действия несколько необычен, но я был вынужден поступить так. Это было просто необходимо. Ведь мне нужно было поговорить с вами.

– Убирайтесь к черту! – выругался профессор. – Либо вы переутомились от чтения скверных детективов, либо вы не в своем уме.

Тот, другой, рассмеялся сухим высокомерным коротким смешком и начал прогуливаться взад-вперед по траве. Это был высокий, статный мужчина лет сорока; лицо его было бы красиво, не будь оно таким устрашающе жестоким.

– В своем я уме или нет, это не ваше дело, – сказал он. – Единственное, что я хочу знать, – принимаете ли вы мое предложение или нет.

– А единственное, что хочу знать я, это когда я смогу дать вам по физиономии! – воскликнул профессор.

– По мне, он должен был бы сделать это прямо сейчас, – прошептал, стоя за елью, Калле, и Андерс в знак согласия кивнул головой.

Однако незнакомец, посмотрев на профессора, словно тот был малое неразумное дитя, сказал:

– Зачем вам зря выбрасывать на ветер сто тысяч крон? Я предлагаю вам за эти формулы сто тысяч крон. Что, неплохая цена? Вам не нужно даже самому передавать мне бумаги, если совесть мешает вам это сделать. Вы можете только намекнуть, где они находятся.

– Послушайте, вы, инженер Петерс, или как вас там зовут, – возмутился профессор, – разве вам не ясно, что формулы эти – собственность шведского государства?

Петерс нетерпеливо пожал плечами:

– Никому не надо знать, что ваше изобретение покинуло пределы Швеции. Непробиваемый легкий металл могут случайно изобрести и в других странах – надеюсь, вы это понимаете. Это только вопрос времени. Только ради того, чтобы выиграть время, я хочу купить ваши формулы.

– Убирайтесь к черту! – повторил профессор. Прищурив глаза, Петерс сказал:

– Я должених получить. Я долженполучить ваши формулы.

Расмус, до сих пор сидевший молча, вмешался в разговор:

– «Должен получить», «должен получить» – разве так говорят? «Я хотел бы получить» – вот как говорят.

– Замолчи, Расмус! – сказал профессор и крепче прижал к себе сына.

Инженер Петерс задумчиво посмотрел на них обоих.

– Какой у вас славный малыш, – многозначительно произнес он. – С ним вы, вероятно, не желали бы расстаться?

Профессор молча и презрительно смотрел на человека, стоявшего перед ним.

– А может, мы все-таки заключим с вами небольшую сделку? – продолжал инженер Петерс. – Скажите мне, где находятся бумаги, и я пошлю верного человека забрать их. Вы останетесь здесь, пока я не удостоверюсь в подлинности этих документов. А затем вы будете свободны и, кроме того, на сто тысяч крон богаче.

– Заткнитесь! – вскипел профессор. – Я не в силах больше слушать.

– Как уже говорилось, на сто тысяч крон богаче, – невозмутимо продолжал Петерс. – В ваших собственных интересах я советую вам согласиться на мое предложение. Потому что, если вы этого не сделаете…

Последовала грозная пауза.

– Ну, а что, если я этого не сделаю, – презрительно произнес профессор, – что тогда?

Подобие улыбки, недолгой злой улыбки, промелькнуло на лице Петерса.

– Тогда вы видите своего сына в последний раз, – сказал он.

– Вы глупее, чем я думал, – удивился профессор. – Уж не воображаете ли вы, что запугаете меня такими детскими угрозами?

– А это мы еще посмотрим. Лучше для вас, если бы вы уяснили себе, что мы не шутим.

– А для вас лучше уяснить себе, что я никогда не скажу, где храню свои бумаги.

Расмус выпрямился на коленях у папы и пристально посмотрел на инженера Петерса.

– Не-а, я тоже ничего не скажу, – ликующе заявил он. – Хотя я знаю, где они.

От этой неожиданной неприятности профессор вздрогнул.

– Не болтай глупости, – сказал он. – Откуда тебе знать!

– Это я не знаю? – возмутился Расмус. – На что поспорим?

– Замолчи, ты даже не понимаешь, о чем мы говорим, – отрезал профессор.

– А вот и понимаю, – настаивал Расмус, которому не понравилось, что сомневаются в его способности следить за ходом беседы. – Вы болтаете о тех самых бумагах с маленькими красными цифрами. О тех, которые такие секретные, такие секретные, такие…

– Да, именно о них мы и болтаем, – горячо подхватил инженер Петерс. – Но ты, верно, не знаешь, где они, ведь ты такой маленький.

Профессор со злостью прервал его:

– Все это ни к чему! Вы разве не понимаете, что все документы я храню в надежном банковском сейфе!

Расмус неодобрительно взглянул на отца и строго сказал:

– А вот и врешь, папа. Они вовсе и не в этом, как его… сейфе.

– Замолчи, Расмус! – с неожиданной яростью прорычал профессор.

Но Расмус счел, что в это дело надо внести ясность, поскольку папа, похоже, забыл, как все было.

– И вовсе они не в каком-то там сейфе, я точно знаю, – убежденно заявил мальчик. – Потому что я прокрался за тобой вечером, папа, когда ты думал, что я сплю. А я стоял на лестнице в прихожей и видел, что ты клал…

– Замолчи, Расмус, – с еще большей яростью прорычал профессор.

– Чего ты рычишь, – обиделся Расмус. – Я не стану говорить, где они…

Взглянув с состраданием на инженера Петерса, он продолжал:

– Хотя я мог бы сказать «горячо» или «холодно», ведь так всегда делают!

Профессор грубо встряхнул его.

– Ты замолчишь или нет? – закричал он.

– Да, да, да, замолчу, – нетерпеливо произнес Расмус. – И я ведь вообще ничего не сказал.

Задумчиво состроив гримаску, он немного поразмышлял, а потом добавил:

– Хотя это во всяком случае не «горячо», и не «холодно» тоже.