Текст книги "Зеленый остров"

Автор книги: Аскольд Шейкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Шейкин Аскольд
Зеленый остров

Аскольд Шейнин

ЗЕЛЕНЫЙ ОСТРОВ

Научно-фантастический рассказ

1. ТИХИЙ ОКЕАН.

ЭКСПЕДИЦИОННОЕ СУДНО "ВАСИЛИЙ ПЕТРОВ".

ПОСТ УПРАВЛЕНИЯ

– Алло! Федор Трофимович?

– Капитан Зиганшин слушает.

– Доброй ночи, Федор Трофимович. Сейчас четырнадцать ноль пять. Проходим экватор. Грозовой фронт слева по курсу сместился. Окончательно установлено: в квадрате И-восемь – судно. Примерно в тринадцать пятьдесят оно легло в дрейф,

– Запросы?

– Ответа по-прежнему нет.

– Благодарю вас, Николай Матвеевич. Вас понял. Хода не убавляйте. Продолжайте запрашивать. В четырнадцать сорок приду на пост.

Второй помощник капитана Николай Матвеевич Поликарпов мужчина грузный, неторопливый и даже несколько неповоротливый, одетый с наибольшим для такого человека и такой обстановки щегольством: белоснежная рубашка, галстук, китель с золотыми шевронами, отутюженные брюки, ботинки с зеркальным глянцем, – не отрывая взора от экрана судового радиолокатора, привычным жестом вложил в гнездо телефонную трубку прямой связи с капитанской каютой. На экране мерцали зеленоватые тени грозовых туч, и среди них, как звездочка сквозь туман, совершенно отчетливо светился импульс, отраженный от какого-то судна. Сколько же часов его трепал шторм?

Поликарпов едва заметно усмехнулся; шторм так шторм. В океане от этого не уйдешь. Он-то знает! Когда плаваешь уже двадцать пять лет, в море ничто не удивляет. Пусть хоть камни валятся с неба!

И такое видали...

– В пятнадцать ноль-ноль, думаю, нас тоже накроет, – сказал вахтенный штурман Алексей Александрович Розоцвет; он стоял за спиной Поликарпова и всматривался в экран.

За широкими окнами просторной рубки поста управления разлилась густая темень тропической ночи. Временами по стеклам хлестал дождь. Но все это было там, за стенами поста управления, здесь же, у пультов, светящихся шкалами приборов и россыпью сигнальных огней, в очень прочном и устойчивом мире, работало еще полдюжины человек. Коллективная воля уверенно вела по океану громаду "Василия Петрова" с его гигантскими чашами параболических антенн, вычислительными центрами, установками для запуска исследовательских ракет, автономной базой для подводных работ и многими десятками совершеннейших лабораторий.

– Накроет... Накроет, – нараспев и совсем уже весело повторил Розоцвет, уходя в штурманскую рубку, к своим планшетам и картам.

Поликарпов вместо ответа снова едва заметно двинул губами. Теперь это значило: "Работа! Идет она при солнечном свете. Идет темной ночью. Идет она и в плохую погоду..."

В это же самое время директор института Проблем Околосолнечного Космоса и начальник океанической экспедиции академик Асовский – высокий худощавый старик, седой, в сером просторном костюме – стоял у иллюминатора своей рабочей каюты и смотрел в темноту.

Случаен ли был этот гость в квадрате И-восемь? Едва ли. Ведь невзирая на шторм, он находился в самом центре района, заранее, и всего на трое суток, объявленного в сообщении Правительства СССР опасным для судов и самолетов по случаю испытания новых типов транспортных ракетных устройств. Сюда вот-вот обрушится с неба двадцатитонная капсула, предварительно выведенная на околоземную орбиту и окруженная лавиной воды. В будущем именно так, через космос, будут перебрасывать огромные массы воды. Озера тундры, ледники Гренландии и Антарктиды своею избыточной влагой напоят жаркие пустыни Земли. Сейчас пока первая ласточка. Знали об этом на иностранном судне?

Видимо, да, и, видимо, были уверены, что в необходимый момент сумеют отойти в сторону, и это, со всей неумолимостью логики, означало еще и другое. Непрошеные исследователи собирались наблюдать за всеми действиями советских ученых, а значит, и посылать сигналы радиолокаторов, эхолотов, ракетные зонды и шары-пилоты. Затем они сюда и пришли.

Эксперимент неизбежно не окажется "чист". И, главное, нельзя будет знать, почему именно этот эксперимент получился (или не получился): может, именно из-за этих сигналов и зондов?

Спокойные будни исследовательской работы превращались в гонку с препятствиями.

Асовский вернулся от иллюминатора к письменному столу, привычно нажал одну из кнопок на вмонтированном в стол пульте связи.

– Дежурный вас слушает, – вырвалось из репродуктора на пульте.

Не повышая голоса и нисколько не торопясь (подчиненные знали: это и есть тот тон, которым отдаются наиболее категорические приказы), Асовский проговорил:

– Первое. В течение ближайшего времени, то есть так скоро, как только возможно, в квадрате И-восемь, и не далее чем в трех-пяти милях от находящегося там иностранного судна, имитируйте приводнение макета капсулы. Задача: заранее выявить все вероятные системы постороннего вмешательства в нашу работу. Если уложитесь до семнадцати нольноль московского времени, значит, не сорвется запуск. Это важно.

– Понятно.

– Второе. Мы не можем успеть переместить в эту же зону глубоководную базу. Чтобы непременно привлечь внимание и к ней несколько ранее момента приводнения макета, база должна будет всплыть. Пусть хотя бы не полностью, в как позволит волнение. Задача все та же... Третье. Будем исходить из того, что незваные гости определенно обладают большими техническими возможностями. Предупредите всех и особенно товарищей, которым придется вести наблюдение с воздуха: пусть не относятся к этому просто как еще к одной тренировке. Это уже работа. То, ради чего мы сюда шли.

– Понятно.

– Четвертое. Если не будете укладываться в уже осуществляемый график, в стадии пятиминутной готовности объявите паузу. Но это, конечно, в том случае, если все же будет надежда благополучно довести эксперимент до конца. Если надежда исчерпается раньше, доложите. Будем давать отмену. У меня все.

– Понятно. Разрешите приступить?

– Да.

2. ДВА С ПОЛОВИНОЙ ЧАСА СПУСТЯ ТАМ ЖЕ, НА "ВАСИЛИИ ПЕТРОВЕ".

РАЗГОВОР ПО ТЕЛЕФОНУ:

РАДИОРУБКА – КАЮТА АСОВСКОГО

– Сергей Сергеевич! Докладывает дежурный,

– Да-да.

– Разрешите поставить в известность: имитировано приводнение макета с немедленным захватом его в аварийную сеть; подъем; доставка на палубу судна. Все это в условиях девятибалльного шторма.

– Ну и...

– Если коротко: никаких посторонних попыток вести наблюдение не установлено.

– В толще воды?

– Тоже ничего, кроме естественного фона: шторм!

– Базу они, впрочем, вполне могли не заметить. Она от них далековато.

– Одиннадцать миль. Но – самолеты!

– Вы же говорите: "Шторм".

– С судна в квадрате И-восемь пускали ракеты.

– Что-о?

– Совершенно отчетливый красный свет. Если по аварийному коду; "Сигнальные ракеты бедствия". Один из пилотов утверждает, что в момент пролета над судном он определенно видел, что там жгли фальшфейеры. Тоже красного цвета.

– С такой высоты! Как он мог это заметить?

– Он так доложил по начальству... Первое впечатление, что на этом судне нет никакого специального оборудования.

– Федору Трофимовичу докладывали?

– Он сейчас здесь, в радиорубке.

– Понимаю. Я должен срочно связаться с берегом. Не мог бы он за это время подойти ко мне?

– Федор Трофимович направился к вам..,

3. ТАМ ЖЕ СПУСТЯ ЕЩЕ ДВАДЦАТЬ МИНУТ. РАЗГОВОР ПО ТЕЛЕФОНУ:

КАЮТА АСОВСКОГО – ПОСТ УПРАВЛЕНИЯ

– Николай Матвеевич!

– Вахтенный помощник Поликарпов слушает!

– Берег разрешил провести спасательные работы.

– Понято, Федор Трофимович.

– Иду к вам. Начинайте формировать аварийную партию, Сколько человек, кого. Вам придется ее и возглавить. Обязательно включите врача.

– Понято.

– Тревоги не объявляйте. Хорошо бы справиться силами вахты. Завтра напряженный день.

– Понято, Федор Трофимович, понято...

4. ШТОРМОВОЙ ОКЕАН

Непрошеным гостем, который так некстати вмешался в работу ученых, было австралийское грузовое судно "Фредерик Маасдам" водоизмещением одиннадцать тысяч тонн. Уже пятые сутки подряд его трепал шторм. Вышли из строя радиостанция и электропривод рулевой машины, не стало пресной воды, и, наконец, вырвало шток одного из цилиндров главного двигателя. Осколками были тяжело ранены механик и два машиниста.

"Фредерик Маасдам" лишился хода и развернулся правым бортом на ветер, из-за перемещения палубного груза и течи в трюмах с каждой минутой все более теряя остойчивость, К тому времени, когда аварийная партия во главе с Поликарповым ступила на его борт, крен достигал тридцати четырех градусов.

Экспедиционный врач сразу же занялся ранеными, а Поликарпов и прибывшие с ним люди за линь подтянули буксирный трос, набросили его за носовые кнехты и стали отходить к полубаку.

Да, они стали уже отходить, как вдруг одна из строп, крепившая палубный груз, лопнула. Гора бочек и ящиков двинулась на Поликарпова. Он успел крикнуть: "Берегись!" – но в ту же секунду был сбит с ног и смыт за борт. В реве ветра, в шуме воды и грохоте рушащихся бочек его никто не услышал.

Едва Поликарпов оказался под водой, спасательный жилет, надетый поверх прорезиненной штормовой куртки, автоматически раздулся. Поликарпова то выносило на поверхность океана – и тогда в ушах свистел ветер, а в лицо дробью гвоздили колючие брызги, – то водяные валы "подминали" его, затягивали в пучину.

Оглушенный, полузахлебнувшийся, в кромешном мраке тропической штормовой ночи, он совершенно потерял ориентировку, но тем не менее как только над ним оказывалось небо, упорно начинал загребать воду, хотя и понимал, что его все дальше относит от судов и что до тех пор, пока океан не утихнет, нельзя надеяться даже на тот редчайший шанс, который выпадает на долю моряка всего один раз в жизни.

С рассветом шторм начал слабеть. Волны, правда, еще захлестывали Поликарпова, но с каждым часом становились ленивее, все чаще вместо гребней на поверхности воды тянулись белые полосы безжизненной пены. И тогда он вдруг забылся. Это не было сном. Им овладела апатия, вызванная усталостью и голодом.

Как только на "Василии Петрове" узнали, что Поликарпова смыло за борт, по приказу капитана Зиганшина немедленно же, единым ракетным залпом, в океан сбросили радиобуи, чтобы обозначить тот участок водной поверхности, в пределах которого Поликарпов должен был находиться. Вслед затем беспилотные вертолеты принялись инфралокаторами метр за метром обшаривать этот участок. Анализируя их сигналы, вычислительные машины "Василия Петрова" работали во всю свою мощь.

Движущаяся под влиянием ветра и постоянных морских течений вода смещала радиобуи, но вместе с ними смещалась и подтянутая в район поиска подводная база. Ее площадка для вертолетов, расположенная на конце возвышающейся над океаном тридцатиметровой входной трубы, сильно раскачивалась, но спасатели ни на минуту не покидали ее, готовые в любое мгновение и не считаясь ни с какой опасностью, поспешить на помощь.

И все было тщетно: ночь, шторм, шквалистый тропический дождь, грозовые разряды и низкая облачность делали ненадежными даже самые совершенные методы поиска.

5. ЗЕЛЕНЫЙ ОСТРОВ

Когда Поликарпов пришел в себя, в первый момент ему показалось, что он лежит на поверхности огромного золотого зеркала, – таким спокойным, ласковым, залитым солнечным светом и теплом был океан. С трудом загребая воду, он повернулся, оглядываясь, и как-то без удивления и радости (на это не было сил) увидел, что всего лишь в нескольких сотнях метров от него находится берег. Сразу же от воды начинался пологий пляж из белого кораллового песка, а за пляжем высилась зеленая стена кокосовых пальм.

Поликарпов сумел одолеть это расстояние, выполз на сухой песок и впервые по-настоящему заснул.

Пробудившись, он увидел, что лежит в тени трех высоченных пальм, как бы росших из одного корня. Теплый ветерок овевал лицо. Солнце стояло уже очень высоко.

"Сколько ж я спал? Может, это уже другой день?" – подумал Поликарпов, приподнялся и сел, озираясь по сторонам.

Картина была до неправдоподобности идиллическая. Висели на пальмах грозди зеленых кокосовых орехов, безмятежно белел коралловый песок пляжа. Громадная черепаха доверчиво проползла у ног Поликарпова.

"Непуганая. Остров необитаемый", – подытожил он.

Еще и еще раз внимательно поглядев на пальмы, на черепаший след, Поликарпов удовлетворенно подумал о том, что не умрет от голода, даже если придется жить на этом острове много дней.

Ему захотелось есть. Он отыскал в песке десятка два черепашьих яиц, очень мелких и в кожистой скорлупе, не замечая никакого вкуса, выпил их и, отяжелев от еды, свалился у подножья трех пальм. До самой ночи он лежал, слушая птичий гомон и ощущая, как возвращаются силы.

Здесь же он и заснул.

На следующий день Поликарпов прежде всего проверил карманы. Обнаружилось, что у него есть часы, перочинный нож, зажигалка, носовой платок, карандаш.

После этого, сняв с себя спасательный жилет, штормовой костюм и резиновые сапоги, он связал ноги ременной петлей, забрался на кокосовую пальму, которая была пониже, и сбросил на землю гроздь орехов. Проблема питья, во всяком случае на ближайшее время, была решена.

Когда же солнце перевалило за полдень и жара стала спадать, он решил, что пора обследовать окрестности того места, куда его вынес океан. Он спрятал в густой и жесткой траве под тремя пальмами штормовое снаряжение и босой, в легком белом кителе и полотняных брюках неторопливо пошел по редкому и светлому лесу, внимательно глядя под ноги, чтобы не напороться на острый обломок коралла.

Примерно через пятьсот шагов сквозь пальмы вновь заблестела водная гладь. Как Поликарпов и думал, остров оказался атоллом, то есть имел форму кольца, о которое снаружи разбиваются океанские волны, а внутри – лагуна с бирюзовой спокойной водой. Это кольцо было не таким уж и маленьким. Противоположный берег лагуны виднелся у самого горизонта низкой зеленой каймой. Вполне могло быть, что где-нибудь там живут люди.

Поликарпов только успел это подумать, как внезапно ему показалось, что порывы ветра доносят музыку! Он всмотрелся в ту сторону, откуда налетал ветер, и вздрогнул; не так уж и далеко от того места, где он стоял, прижимаясь к лагунному берегу, ослепительно сверкал широкими окнами десяток домиков.

Он протер глаза: не хижины и не шалаши, а одноэтажные домики вполне современного европейского вида! И до них не будет и мили.

И он долго стоял и раздумывал, прежде чем направиться к домикам.

Вокруг поселка не оказалось никакой ограды или предупреждающих надписей. Кустарник и пальмы круто обрывались, под прямым углом отступив от пляжа.

На лужайке, отграниченной от воды лагуны полосою кораллового леска, выстроились в ряд кубики из стекла и бетона тщательно выбеленные, с цветными рамами, с жалюзи на окнах и с верандами, оплетенными вьющимися растениями. И действительно, джазовая мелодия доносилась из-за домиков, от леса.

Напряженный, в любое мгновение готовый метнуться назад, но внешне совершенно спокойный, Поликарпов свернул в ту сторону, откуда раздавалась музыка.

У пальм на дощатой круглой площадке, возле зеленой будочки с репродуктором, танцевали три десятка прекрасно сложенных, загорелых молодых людей. На мужчинах были шорты и рубашки всех цветов радуги, украшенные крупными перламутровыми пуговицами, с большими отложными воротниками – все очень чистое, новое, тщательно отглаженное. Наряды женщин отличались еще большей изысканностью, хотя в первый момент Поликарпову и показалось, будто их платья – всего лишь куски легкого материала, обернутые вокруг талии, наброшенные на плечи.

Минут десять он стоял у края площадки, с удивлением замечая, что на него никто не обращает внимания. Даже когда от танцующих отделились молодой человек среднего роста, черноволосый, белозубый и смуглый и высокая голубоглазая и белокурая девушка, то и они словно бы не заметили его, хотя и остановились всего в двух шагах.

– Ай эгри, – услышал Поликарпов счастливо переливающийся голос девушки. – Ай эгри. Ю а олвиз райт... (Я согласна, я согласна. Вы всегда правы...)

Поликарпов хорошо говорил по-английски. Он смело подошел к молодым людям:

– Гуд афтанун!.. (Добрый день!..) Прошу, – все так же по-английски продолжал он, – разрешения обратиться к вам с не очень обычным вопросом – во всяком случае здесь... – Он кивнул на танцующих.

Девушка и молодой человек с улыбкой, но как-то напряженно смотрели на него.

– Я хотел бы знать, есть ли в вашем поселке какая-либо администрация, консульство?

Выражение напряженного ожидания сменилось на лицах молодых людей растерянностью: либо они не понимали его, либо ждали от него чего-то совершенно другого.

Вопрос Поликарпова просто не укладывался в их сознании.

– Это курорт? – спросил он все так же по-английски. Международный курорт? Вы здесь на отдыхе? Вы понимаете меня?

– О да! – ослепительно улыбнувшись и в полный голос ответил молодой человек. – Мы хорошо понимаем вас. И мы очень рады вам.

Улыбкой он попросил поддержки у девушки. Та с готовностью подтвердила:

– Мы всегда рады вам.

Едва она произнесла это, молодой человек взял ее за руку, и они ушли танцевать.

"Чепуха какая-то, – подумал Поликарпов. – Они меня самого посчитали представителем администрации, и не очень любимой к тому же".

Больше не делая попыток завязать разговор, он некоторое время всматривался в танцующих. Здесь были люди разных национальностей: немцы, итальянцы, евреи, французы, китайцы, арабы, – но все они отличались молодостью, здоровьем и той простотой в обращении, за которой угадывались полная свобода и равенство друг перед другом.

Музыка вдруг оборвалась. От домиков послышались удары в гонг. Разбившись на группы по два-три человека, молодые люди покинули танцплощадку. Поликарпов пошел вслед за ними.

Оказалось – звали обедать.

Возле каждого домика, под зеленым навесом, был накрыт стол. Тут соблюдалось, видимо, разделение труда: пока одни танцевали, другие готовили пищу.

То, что Поликарпов и потом оказался в компании этой девушки, ее спутника и еще одного молодого человека, вышло само собой. Его не приглашали к столу, но и ничем не выразили неудовольствия, когда он устало опустился на алюминиевый легкий стул. Мог ли он пройти мимо? Нет. На столе были чашки с бульоном, ваза с фруктами и большое блюдо, на котором лежали рис и куски жареной курицы. Лишь теперь, пожалуй, Поликарпов понял, насколько изголодался за последние дни.

Однако и за едой он напряженно раздумывал над своим положением. Итак, на острове живут молодые, счастливые и очень обеспеченные люди. Это не военнослужащие и не участники экспедиции: среди них определенно нет никакого начальства. Все они примерно одного возраста и совершенно лишены не только подозрительности, но даже элементарного любопытства, как будто ничего достойного их внимания вообще нет на белом свете. Но кто же все-таки основал эту колонию? С какой целью?

Он пытался ответить себе на эти вопросы, а вокруг него тем временем шла беспечная, с шутками и взрывами смеха, беседа здоровых телом и духом людей: говорили о спорте. О том, что Сайд (так звали смуглого парня) утром взял высоту метр восемьдесят шесть сантиметров, а Ринга, его подруга – метр сорок семь, и это несправедливо, потому что Ринга на три сантиметра выше Сайда. И если она пожелает ("Так пожелай! Пожелай!" – горячо советовал ей Сайд), то, конечно же, прыгнет на целых два метра.

Поликарпова они словно бы вовсе не замечали, да и сам он не вмешивался в их разговор. Что ж это все-таки за народ? Команда, готовящаяся к Олимпийским играм? Международный студенческий лагерь?..

К концу обеда такое предположение показалось ему наиболее правдоподобным. Однако, решив это выяснить, из осторожности он все же начал с другого.

– Друзья, – сказал он, обращаясь к молодым людям, как и прежде, по-английски. – Я попал к вам на остров случайно. В открытом море меня смыло за борт судна и вынесло на ваш берег. Я подданный Советского Союза, и хотя у вас тут очень хорошо, но, чтобы я мог возвратиться на родину, мне надо связаться с ближайшим советским консульством.

Он говорил и видел, что его не понимают. Слушают с вежливыми улыбками и крайне растерянно.

– Родина там, где мы, – наконец проговорила Ринга. – Родина здесь, на Зеленом острове.

– У каждого человека – своя родина, – несколько обиженно ответил Поликарпов.

– Родина там, где мы, – повторила Ринга с улыбкой снисхождения. – Больше нигде ничего нет.

Поликарпов поглядел на Сайда, затем на своего соседа справа (его звали Рэмо и, судя по внешности: рыжая шевелюра, крупные черты лица, – был это швед или норвежец) – оба они вежливо улыбались, слушая Рингу, и согласно кивали.

– Нет, вы непременно должны меня понять, Я не родился здесь, меня забросил к вам на остров несчастный случай. Я служу на судне. Вы все тоже наверно где-то учитесь, работаете, охотитесь, ловите рыбу...

Рэмо удивленно спросил:

– Для чего ловить рыбу?

Говоря это, он повернулся к Поликарпову, и тот увидел, что у Рэмо нет левой руки!

– Вы же потеряли руку? Где вы ее потеряли? На войне? На охоте?

Поликарпов был раздражен и потому спрашивал так прямолинейно.

– Рука? – Рэмо перестал улыбаться. – Но вы же знаете: это – знак счастья.

– Понимаю, – торопливо прервал его Поликарпов, почувствовав, что коснулся чего-то запретного. – Такой жертвой можно только гордиться.

– У меня тоже есть знак, – сказала Ринга и, откинув волосы, показала большой широкий шрам возле правого уха.

"Проказа, – подумал Поликарпов, холодея. – Вот куда я попал".

Лишь с большим трудом он заставил себя вслушаться в то, что говорил Рэмо:

– Когда в небе раздается гремящий глас, каждый из нас ждет своего высокого часа. Ко мне он обращался дважды.

Это была уже самая примитивная мистика.

Поликарпов оглянулся на домик. Сквозь открытую широкую дверь белел холодильник в прихожей, дальше – в глубине прохладного полумрака комнаты – блестел лакированной чернотой бок рояля.

Сомнений не было. Он в колонии прокаженных. Недаром же здесь нет детей. Это – международный лепрозорий для очень обеспеченных людей.

Проказа! Самая пока еще непонятная болезнь на Земле! Поликарпов много раз встречался с нею в странах Востока. Он знал, что это такое. Тоскливо глядя на вазу с фруктами апельсины, бананы, виноград, – он сказал, чтобы только не молчать:

– Как замечательно! И все это растет на вашем острове?

– О, это привозят, – с улыбкой подхватил Рэмо, явно обрадованный перемене разговора. – Оттуда. – Он указал в сторону лагуны.

– Там, где живет Первый, – добавил Сайд, пристально глядя на Рингу.

За столом опять воцарилось неловкое молчание. Настолько неловкое, что Поликарпов потупился, уставившись на пустую чашку из-под бульона. Никого из этих людей он был больше не в состоянии видеть. Это было ему слишком тягостно. Но и не слышать того, что они говорят, он не мог.

Голос Рэмо:

– Первый – это тот, кому все подчиняются с первого слова.

Голос Сайда:

– Кто не подчиняется, тот уходит раньше высокого часа.

Снова голос Рэмо:

– И никогда не приходит назад.

Голос Ринги:

– Того очень рано забирает бог.

– Бог? – не спросил, а скорее даже охнул Поликарпов.

Еще один молодой человек – в зеленом банлоновом свитере, в серых брезентовых шортах – вышел из домика, подсел к столу.

Поликарпов исподволь оценивающе оглядел его; узкогруд и невысок, будто мальчик, хотя лет ему уже определенно за двадцать пять; смугл, как и Сайд. Губы, сжатые в две серых полоски, нервно подрагивают. Лицо его выражало – в этом сомнений не было – самое глубокое презрение, и судя по всей его позе, по наклону головы, оно адресовалось ему, Поликарпову!

Но почему же ему? Во всем мире моряк, терпящий бедствие, встречает сочувствие. Это азбука вежливости в отношениях между народами. Но даже если Ринга, Сайд и Рэмо еще ничего не успели ему объяснить, за что же сразу презрение? Попытаться заговорить? Но ведь этот парень сейчас в таком ослеплении неприязни, что никакие слова не дойдут до него!

– Бог? – тихо повторил Поликарпов.

Ему не ответили. Да он и не ждал ответа. Его заботило только одно: как можно скорее уйти.

Встали из-за стола. Сайд вынес аккордеон, вышел на пляж, почти к самой воде. Жители домиков столпились вокруг него, слушая игру.

Поликарпов стоял от них в полусотне шагов, думал: "Высокий час... Кто не подчинится, тот уходит раньше высокого часа... Едва ли в этом лепрозории богатые люди: ими слишком круто командуют. Так, словно они живут тут из милости".

И он все более мрачнел.

Прокаженные! Молодые, загорелые красивые люди! Красивые, несмотря ни на что...

* * *

Вернувшись к своим пальмам, он бросился в воду, до боли тер песком руки, лицо, губы, а потом сел у подножья деревьев и, пока не стемнело, смотрел на океан и думал о том, что теперь делать.

Было ясно: Первый – это главный врач лепрозория. Его резиденция находится на противоположном берегу лагуны, и, казалось бы, следовало переплыть лагуну и обратиться к нему. Но ведь самое лучшее, на что можно было тогда надеяться, полуторамесячный карантин. Худшее, то есть если Поликарпов уже заразился, – он мог навсегда остаться на острове.

Он вспомнил, что неподалеку от того места, где Сайд после обеда развлекал островитян игрой на аккордеоне, на песке, у самой воды, лежал длинный серый брус, и к нему были подчалены несколько легких лодчонок. Служили они, видимо, для прогулок по лагуне. Если одну из этих лодчонок перетащить через остров, Поликарпов не побоится выйти на ней в океан! Только бы не наткнуться на кого-либо из медицинского персонала!

О! Если уж ему выпала доля окончить жизнь в лепрозории, пусть это будет на родной земле!

На рассвете Поликарпов снова направился к домикам. Цель его была предельно проста: решить, какая из лодок больше всего подходит для плавания по океану. Как только стемнеет, он за нею придет.

Шел он в этот раз наиболее короткой дорогой, напрямик через лес. Внезапно пальмовая чаща оборвалась. Широкая и очень длинная просека, устланная бетонными плитами, наискосок пересекала остров. Она начиналась от океана, у причальной стенки с массивными чугунными кнехтами, и завершалась возле высокого здания с готической заостренной крышей.

Из осторожности не выходя на просеку, а пробираясь чащобой, Поликарпов приблизился к зданию. Конек его венчал крест. "Церковь? – удивился Поликарпов. – Да. Именно так!"

Он подошел ближе. Широкая дверь здания была распахнута, и там, в темной прохладе, толпой стояли жители острова, глядя на толстого человека в докторском халате, который что-то делал, склонившись над белым столом у самой дальней стены.

"Если бы знать, что все они сейчас в этой церкви – и врачи, и их пациенты, – думал Поликарпов, приглядываясь, – можно смело взять лодку и сразу отплыть..." Ничто другое больше не интересовало его.

Вдруг зазвучал орган, и Поликарпов увидел Рингу. Прямая и гордая, она легкой походкой подошла к белому столу и лицом вверх распростерлась на нем.

Звуки органа усилились, островитяне запели, опустившись на колени. Человек в халате тем временем что-то делал над девушкой. Потом он отошел, и Поликарпов увидел, что рядом с белым столом высится стойка, какие бывают в больницах, и что на стойке укреплена ампула с темной жидкостью, и от ампулы к руке девушки тянется резиновая трубка. Ей просто-напросто переливали кровь!

Что ж получалось? Священниками в этой церкви были врачи? Но, может, за одного-то из них и приняли вчера его, Поликарпова, Ринга, Рэмо и Сайд? И парень в банлоновом свитере тоже?

Пели, стоя на коленях, островитяне. Гремел орган. И Поликарпов невольно подумал: а все же как это может быть здорово – лечить людей, соединив веру (пусть даже в господа бога!) с достижениями современной медицины. Физическое и психическое тесно переплетено в человеке. Такое лечение могло принести чудеса.

Пятясь, он отступил от здания с крестом; не выходя из кустов, высмотрел наиболее подходящую лодку – небольшую, а значит, и легкую, но в то же время достаточно высокобортную и вместительную.

Осторожно, всячески избегая открытых мест, Поликарпов возвратился на свой пляж.

6. ЗЕЛЕНЫЙ ОСТРОВ. СОБЫТИЯ В ПОСЕЛКЕ И ВОЗЛЕ ТРЕХ ПАЛЬМ

И все же осуществить свой план в ближайшую ночь Поликарпову не удалось. Он уже прокрался в поселок, как вдруг послышался гул приближающегося самолета.

Это было сигналом. В домиках начали зажигать свет, а еще через несколько минут, когда самолет проревел над островом и резко затих ("Сел, – подумал Поликарпов, – бетонная дорога от причала – взлетная полоса"), островитяне – все в белом и со свечами в руках – столпились у входа в "церковь".

Поликарпов увидел, что, приближаясь к поселку, через лагуну мчится катер на подводных крыльях, и поспешил уйти восвояси.

Утром на пляже возле трех пальм Поликарпов увидел Сайда. Он стоял у воды, сложив перед грудью руки. Поликарпов прислушался: Сайд молился.

– ...О душа, смирись пред тайной со Христом быть в единении. С радостью благоговейной подойди к престолу господню. Свет и жизнь дарит он тебе, тебя к себе вознося...

– Вы одни? – спросил Поликарпов, когда Сайд умолк. – Как себя чувствует ваша подруга? Надеюсь, все благополучно?

Сайд жалко улыбнулся.

– Она ушла. – Он указал на небо. – Мы проводили ее. Я тоже скоро уйду. Навсегда.

"Уйти – это значит у них: не перенести операцию. Они и душевно ущербные люди, – подумал Поликарпов. – Еще бы! Такое давление на психику!"

Но сказал он другое:

– Я полагаю, вы напрасно отчаиваетесь. Не всегда операции неудачны. Бывало ж, наверно, на вашей памяти, что кто-нибудь вылечивался, возвращался в свой родной город – в Нью-Йорк, в Париж, в Токио...

– Родной город там, где теперь Ринга? – спросил Сайд. – Я тоже скоро пойду в свой родной город!

Он кивком попрощался и торопливо пошел в сторону поселка.

Поликарпов покрутил головой: крепко же обморочили этих несчастных, если рев реактивного самолета кажется им голосом – ни мало ни много – самого господа!

Ночью он опять пробрался на внутренний пляж. И снова (он был уже возле лодок!) на остров обрушился рев моторов. Насколько мог судить Поликарпов по звуку, в этот раз прилетел самолет с вертикальной посадкой – машина весьма совершенного класса.

В домиках зажглись огни. Островитяне начали подходить к зданию с крестом. Вдруг послышались крики и резкие хлопки. Поликарпов двадцать лет прослужил на военно-морском флоте. Он сразу узнал: это выстрелы.

Он отбежал к лесу и затаился в кустах и поступил правильно, потому что от вершин пальм на домики, на пляж, на лодочную стоянку обрушились потоки света. Это было так неожиданно среди звездной, но совершенно безлунной ночи, что Поликарпов даже не сразу сообразил – над поселком появились вертолеты. С них-то и били лучи прожекторов. Наконец вертолеты ушли. Стало тихо.

Правда, и после этого Поликарпов долго не выходил из кустов. Насколько он понимал, кто-то из островитян попытался оказать вооруженное сопротивление. Но кому? Врачам? Что может быть неразумнее!