Текст книги "Карта небесной сферы, или Тайный меридиан"
Автор книги: Артуро Перес-Реверте
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
– Я не позволю себе докучать. Вы… вы – клоун, вот вы кто. Вы ведете себя как клоун.
Кой два раза медленно кивнул. Он почувствовал, как мускулы плеч, рук и живота напряглись, будто крепко затянутые рыбацкие узлы. Палермо повернулся, словно считал разговор оконченным.
– Я вижу, – сказал он, – эта лиса вас совсем обошла.
С этими словами он сделал движение, точно хотел вернуться на диван; но это было действительно только самое первое движение, потому что Кой быстро все рассчитал, он учел, что Палермо выше, отнюдь не слабак и у него двое спутников, но он знал также, что мужчину надо успеть ударить, пока он еще говорит, поскольку реакции в этот момент замедлены. И Кой снова приподнялся на носки, набираясь сил, мысленно проглотил, как мультяшный Папай, банку консервированного шпината, изобразил улыбку, чтобы обезоружить Палермо, и в то же мгновение двинул ему коленом по яйцам, и уже через секунду, когда Палермо, согнувшись пополам, хватал ртом воздух, нанес ему удар головой, так заехав ему в нос, что раздался треск, словно ломали мебель. Делать все это с хореографической точностью он научился во время стычки в портовом квартале Гамбурга, и если, что крайне маловероятно, после этого клиент еще кочевряжился, третий прием состоял в том, чтобы коленом дать в рожу, а на десерт добавить еще. Но сейчас этого не требовалось – Палермо, весь белый, упал на колени, как мешок картошки, уткнувшись лицом в бедро Коя и пачкая ему джинсы отвратительно красной кровью, которая хлестала у него из носа.
А секунд через пять все уже чертовски запуталось. Секретарша вопила благим матом, задрав ноги на диван, и, не заботясь о приличиях, всем показывала, что трусики у нее черные. Двое северян, поначалу ошарашенные, тут же подскочили на помощь. Уголком глаза Кой заметил, что все официанты и кое-кто из посетителей кинулись к нему, навалились, крепко схватив, подняли и потащили к двери, словно собирались линчевать его на глазах у возмущенных гостей отеля и служащих. Стеклянные двери раздвинулись, чей-то голос крикнул что-то насчет полиции, и в это мгновение Кой одновременно увидел освещенный фасад здания кортесов, зеленые огоньки такси у подъезда отеля – и меланхоличного карлика, который с недоумением смотрел на него от ближайшего светофора. Больше он ничего видеть не мог, поскольку его крепко держали за голову, но все же мелькнуло и ожесточенное лицо шофера-араба – ну просто все на свете собрались сегодня в «Паласе», – а потом его свирепо схватили за волосы, оттянули голову назад, а потом и раз, и два, и три, и четыре профессионально ударили в солнечное сплетение, и дыхание у него остановилось. Его швырнули на землю. Он хватал воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба. ЗОВ: Закон отсутствующего воздуха, или никогда тебя нет, когда ты мне нужна. Он услышал вой полицейской сирены и сказал себе: все в порядке, моряк. Сядешь на шесть лет, и девочке придется нырять одной. После нескольких бесплодных попыток он понемногу раздышался, хотя воздух, входя и выходя из легких, причинял ему боль. Нижние ребра были как-то странно подвижны, и он подумал, что одно-два из них сломаны. Сволочная жизнь. Он лежал на земле лицом вниз, и кто-то, заведя ему руки за спину, защелкнул наручники. Утешала его только мысль, что в течение ближайших дней Нино Палермо, глядя на себя в зеркало, непременно будет вспоминать о Танжер Сото и о бедном Засе. Коя резко подняли, и в глаза ударил синий свет полицейской мигалки. Очень не хватало тут галисийца Ньейры, Торпедиста Тукумана и всех остальных членов «экипажа Сандерса». Но то были другие времена и другие порты.
VI
О рыцарях и оруженосцах
Существует великое множество догадок относительно острова, одни жители которого всегда говорят правду, а другие всегда лгут.
Р.Смаллиан «Как называется эта книга?»
Поприставав еще немного, цыганка ушла, и Кой подумал, что, быть может, стоило все-таки согласиться, пусть бы прочитала по руке его будущее. Смуглое лицо этой уже немолодой женщины было покрыто множеством морщин, а волосы подобраны под серебряный гребень. Крупная, задастая, она грациозно приподнимала юбку, склоняясь перед прохожими, которым предлагала букетики розмарина на обсаженном пальмами проспекте за замком Санта-Каталина в Кадисе. Но прежде чем уйти, она, разозлившись на Коя за отказ от букета и от гадания, пробормотала проклятие, которое теперь вертелось у Коя в голове: а дорожка-то твоя только в один конец. Не то чтобы он был суеверным моряком – в эпоху метеоспутников и GPS таких уже осталось немного – но все-таки кое-какие собственные соображения относительно жизни на море у него имелись.
Может быть, поэтому он, когда цыганка скрылась под пальмами проспекта Дуке де Нагера, стал с беспокойством разглядывать свою левую ладонь, украдкой поглядывая на Танжер, которая сидела рядом, за столиком на террасе кафе, и разговаривала с Лусио Гамбоа, директором обсерватории Сан-Фернандо, где они провели сегодня немало времени. Гамбоа был капитаном первого ранга Военно-морского флота, но сейчас был в штатском – ковбойка, брюки цвета хаки и парусиновые сандалии. Кругленький, лысый, говорливый, неухоженная борода с проседью, светлые северные глаза, сердечные манеры и неряшливость – во всем его облике не было ничего от военного. Без малейшего признака усталости он говорил уже в течение многих часов, а Танжер задавала ему вопросы, кивала в ответ и делала записи.
А дорожка-то твоя только в один конец. Кой снова посмотрел на линии своей ладони и снова сказал себе, что, наверное, все-таки надо было дать цыганке погадать по руке. А если бы прогноз ему не понравился, то ведь всегда можно подчистить его лезвием, как та чернильная крыса с флотским званием, Корто Мальтес, высокий, красивый, с золотой серьгой в ухе, которого совершенно не волновало, когда Танжер останавливала на нем свои глаза. Те глаза, что иногда, оторвавшись от Гамбоа, спокойно, без всякого выражения поглядывали на Коя, убеждаясь, что он тут и все под контролем.
В ребрах слева кольнуло, кулачная расправа, учиненная шофером-арабом, все еще давала о себе знать. Инцидент был исчерпан после тридцати двух часов отсидки в комиссариате Ретиро и вручения повестки об административном взыскании за нарушение общественного порядка, решение будет вынесено в судебном порядке в ближайшее время.
И потому ничто не мешало ему поехать с Танжер в Кадис. А Нино Палермо, выйдя из больницы, где ему была оказана неотложная помощь, причем ученые эскулапы постановили, что был то не перелом, а сильный ушиб, решил обойтись без судебного преследования и к помощи адвокатов прибегать не стал.
Радоваться тут было нечему, поскольку, как сказала Кою Танжер, когда встретила его у дверей комиссариата, Палермо был из тех, кто улаживает свои дела сам, без судей и полицейских.
Кой опять взглянул на свою ладонь. В отличие от Танжер, у которой через всю ладонь шла четкая и длинная линия, у него все было перепутано, как бегучий такелаж парусника после сложного маневра в непогоду; все его линии как будто положили в стаканчик для игральных костей, хорошенько потрясли, а потом высыпали на ладонь. И никакая, самая распроницательная цыганка, улыбнулся он себе, никогда не разобралась бы в таком клубке. Не было здесь ничего, что говорило бы о дорожке в один конец, – если что-то и можно было бы об этом узнать, то не по его ладони, а в этих глазах, что изредка на нем останавливались. Вот она, та одиссея, что предназначена ему Афиной.
Он посмотрел под столик. Танжер была в широкой синей юбке и кожаных сандалиях, она положила ногу на ногу, и медленно покачивала ступней. Он глянул на веснушчатые лодыжки, потом посмотрел на ее лицо, в эту минуту склоненное над блокнотом, в который она что-то записывала серебряным карандашом. Позади нее, почти добела вызолачивая стриженые волосы, солнце, пройдя полтора часовых угла после верхней кульминации, стояло над горизонтом Атлантического океана, прямо напротив пляжа Ла-Колета, ровно посередине между двумя замками. Кой смотрел на старые стены с пустыми бойницами, на сторожевые башни с купольными крышами, расположенные по углам, на-черный след воды, которая веками лизала и разъедала камень.
Вдалеке, с разумной осторожностью обходя банку Сан-Себастьян, неспешно продвигался курсом на норд парусник, поймавший свежий зюйд-вест. Пять баллов по шкале Бофора, определил Кой по барашкам, закручивающимся на волнах, которые поднимали легкие брызги, разбиваясь о перешеек между материковой сушей и замком, над которым за древними стенами возвышался огромный маяк. Безупречная синева неба и моря, яркая до рези в глазах, скоро начнет приобретать красноватые оттенки, предваряющие закат дневного светила.
– Есть в вашей истории, – сказал Гамбоа, – парочка странностей.
Кой отвел глаза от моря и прислушался. До этого Танжер общалась с директором обсерватории только по телефону и только по делу. Они отправились к нему в Сан-Фернандо сразу же, как приехали из Мадрида – поездом добрались до Севильи, а потом наняли машину до Кадиса, – чтобы получить у него материалы по «Деи Глории» и «Черги» и прояснить некоторые темные места. Потом Гамбоа пошел с ними в старый город и пригласил на тортилью с креветками в «Ка Фелипе» на улице Ла-Пальма, где посетителям демонстрировали живую рыбу под вывеской: «Почти все они играли роли второго плана в фильмах Жак-Ива Кусто».
– Если бы только парочка, – вздохнула Танжер.
Гамбоа, держа сигарету в руке, рассмеялся, и его северные глаза и бородатое лицо приобрели совсем детское выражение. У него были неровные, желтые от никотина зубы, между резцами – большая щель. Очень смешливый, он смеялся по любому поводу, одобрительно кивая при этом головой. Хотя Кой разделял предубеждения торговых моряков по отношению к морякам военным, Гамбоа ему нравился. Нравилась даже его естественная, дружелюбная манера ухаживать за Танжер – улыбаться ей, глядеть ей в глаза, предлагать сигареты, от которых она отказывалась, – все это было безобидно и мило. Когда в двенадцатом часу они явились к нему в обсерваторию, он тоже рассмеялся – радовался тому, что его мадридская коллега, с которой он поддерживал контакт только по телефону и по почте, оказалась такой красивой женщиной, в чем и признался без всяких околичностей. Потом, перед тем как протянуть руку Кою, он внимательно рассмотрел его, как будто деловые контакты с Танжер давали ему право определять, какого рода отношения связывают сотрудницу Морского музея и этого нежданного, но появившегося вместе с ней гостя – невысокого, с широкими плечами, большими руками и неуклюжей походкой. Представляя его, она сказала лишь, что это ее друг, он помогает ей в практической части. Моряк, у которого много свободного времени.
– Бригантина, – продолжал Гамбоа, – шла из Америки без охраны… И это странно, поскольку из-за корсаров и пиратов король издал указ, предписывающий всем торговым кораблям следовать с охраной.
Почти все время он говорил, обращаясь к Танжер, но иногда взглядывал и на Коя, словно не хотел, чтобы тот чувствовал себя лишним. Надеюсь, ты не в претензии, говорили его глаза. Понятия не имею, с какого боку ты причастен к этой истории, приятель, но надеюсь, ты не в претензии, что я с ней разговариваю и улыбаюсь ей. Заметь: вы здесь ненадолго, а она так привлекательна. Не знаю уж, то ли ты и правда моряк, у которого куча свободного времени, или просто предан ей с головой, или еще что, и не знаю, что там между вами, но хочу всего лишь немного порадоваться. Зарядить аккумуляторы, так сказать.
И больше ничего. Другого гонорара за свои услуги мне не надо. Совсем скоро она опять будет в полном твоем распоряжении, или как там это у вас, и лови свою удачу дальше, приятель. Жизнь и правда коротка, а такие женщины нечасто встречаются. По крайней мере, мне.
– В то время Испания не воевала с Англией, – заметила Танжер. – И, может, охрана не была обязательна.
Гамбоа прикурил надцатую сигарету, выпустил дым в щель между резцами и кивнул. Он был не только военным, но и историком флота. До того назначения на должность директора обсерватории он заведовал архивом Военно-морского флота в Кадисе.
– Может быть, вы и правы, – продолжал он, – но мне все же это кажется странным… В тысяча семьсот шестьдесят седьмом году Кадис владел монополией на торговлю с Америкой. Только одиннадцать лет спустя Карл Третий издал указ о свободе торговли и отменил привилегию Кадиса, который до той поры был единственным портом, куда могли приходить корабли из Америки… И получается, что бригантина шла из Гаваны не совсем законным курсом, если, конечно, придерживаться буквы королевских указов. Или не совсем обычным. – В задумчивости он сделал две долгих затяжки. – Если бы все было обычно, бригантина должна была зайти в Кадис, а уж потом следовать в Валенсию, конечный пункт назначения. – Он снова затянулся. – А по всей видимости, это не было сделано.
У Танжер был готов ответ. У нее вообще были ответы почти на все вопросы, решил Кой. Она не столько искала новые факты, сколько стремилась подтвердить уже известные ей данные.
– «Деи Глория», – объясняла она, – имела особый статус. Не забывай, она принадлежала иезуитам, а у них были некоторые привилегии. Они имели налоговые льготы, ходили в Америку и на Филиппины со своими капитанами и штурманами, пользовались собственными лоциями и морскими картами, и, как мы сказали бы сегодня, прозрачности в их финансовых делах не было… Это фигурировало в качестве одного из основных обвинений для обоснования их изгнания, которое готовилось в полной тайне.
Гамбоа слушал ее очень внимательно.
– Значит, иезуиты, да?
– Именно.
– Это объясняет кое-что необъяснимое.
Сколько часов она провела в своей квартире напротив вокзала Аточа, обдумывая все это! Сколько дней и месяцев лежала с этими мыслями в той кровати, которую он видел мельком, сидела за столом, заваленным книгами и документами, связывая концы с концами в своем бесстрастном мозгу, словно играла в шахматы с противником, чьи ходы она угадывала заранее! Прокладывала курсы, в которых учитывались все мы. Уверен, этот разговор, этого бородача, вид на море с этой террасы и даже час прилива и отлива она вычислила заранее. Осталось закрепить шкоты, подтянуть булиня – и вперед, в открытое море. Такие, как она, никогда и ничего не забывают на берегу. Скорее всего, она никогда не выходила в море, но в воображении уже сорок раз спускалась на дно к затонувшей «Деи Глории».
– Одним словом, – подвел итог Гамбоа, – жаль, что у нас так мало документов. – Он повернулся к Кою. – … Кадисский архив – единственный, который не был передан главному архиву Висо-дель-Маркес, где собраны практически все документы Эль-Ферроля и Картахены, относящиеся к более позднему периоду, чем та документация, которая хранится в севильском Архиве Индий. А в Кадисе был один упрямый адмирал, который наотрез отказался передавать здешнюю коллекцию документов. И что мы имеем в результате? Ясное дело, пожар – сгорели практически все документы восемнадцатого и девятнадцатого веков, а также оригинальные граверные доски, с которых печатался атлас Тофиньо.
Тут Гамбоа снова глубоко затянулся и хохотнул, глядя на Танжер.
– Ведь иначе и быть не могло, верно? Пожар обязательно должен был случиться. Зато работа твоя от этого становится такой романтичной!
– Но ведь не все же пропало, – возразила Танжер.
– Конечно, не все. Что-то осталось, но что именно и где, не знает никто. Чертежи «Деи Глории», например, оказались совсем в невообразимом месте – под кипами пыльных бумаг в кладовой, где хранились навигационные инструменты из арсенала Ла-Карраки, под документами о списании кораблей, под вахтенными журналами, морскими картами и кучей всякой ерунды, никем не описанной и не внесенной ни в какие каталоги. Я наткнулся на эти чертежи в прошлом году, когда искал кое-что… А когда ты позвонила, вспомнил… Удачно получилось, что эту бригантину строили здесь, в Кадисе.
На самом деле, пояснил Гамбоа для Коя, речь идет о чертежах не «Деи Глории», а корабля-близнеца, «Лойола», обе эти бригантины строились в Кадисе в 1760 – 1762 годах, почти одновременно. Правда, обе бригантины оказались невезучими. «Лойола» погиб еще раньше, в 1763 году, во время бури у острова Санкти-Петри. Вот жизнь – она затонула совсем рядом с тем местом, где всего год назад сошла со стапелей. Бывают такие невезучие корабли, Кою как моряку это, разумеется, известно. У «Деи Глории» и у «Лойолы» судьба оказалась несчастливой.
Он отдал Танжер копии этих чертежей, после того как показал им обсерваторию, здание с белыми колоннами и подвижным куполом, который сиял под солнечными лучами, беленые коридоры, где стояли витрины со старинными астрономическими инструментами и книгами по навигации и астрономии, линию на полу, проведенную точно в том месте, где проходит меридиан Кадиса и великолепную библиотеку со стеллажами темного дерева, забитыми книгами. Здесь на витрине, в которой лежали труды Кеплера, Ньютона, Галилея, «Путешествие в Южную Америку» и «Наблюдения» Хорхе Хуана и Антонио де Уллоа, а также книги об экспедициях XVIII века, целью которых было измерение меридионального градуса, Гамбоа развернул перед Танжер чертежи и документы. Он сделал для нее несколько копий, а то, что не поддавалось ксерокопированию, она фотографировала маленьким аппаратом, который принесла с собой в сумке. Она отсняла две пленки по тридцать шесть кадров, вспышка семьдесят два раза отразилась в стекле витрин, а Кой в это время из профессионального любопытства разглядывал старые навигационные таблицы эфемерид и стоявшие повсюду астрономические измерительные инструменты – свидетели века Просвещения, когда обсерватория Сан-Фернандо служила мореплавателям всей Европы: октант Спенсера, часы Берту, хронометр Йенсена, телескоп Доллонда. А «Деи Глория» уже была перед глазами у Коя – Гамбоа после хорошо рассчитанной театральной паузы развернул перед ними четыре листа фотокопий с чертежей в масштабе 1:55, которые он заказал специально для Танжер: стройная двухмачтовая бригантина длиной 30 метров и шириной восемь, с прямым парусным вооружением и бизанью на грот-мачте, с десятью четырехфунтовыми пушками. Теперь эти фотокопии лежали перед ними, на столике кафе.
– Хороший был корабль, – сказал Гамбоа, глядя на удаляющийся парус, который уже почти скрылся за замком Санта-Каталина. – Сами видите, какие чистые линии, какие мореходные качества. Современный корабль для того времени, быстрый и надежный. И если шебека могла за ним гнаться, значит, он сильно пострадал во время шторма в Атлантике.
И вопреки… – директор обсерватории внимательно взглянул на Танжер и улыбнулся. – Это ведь тоже загадка, верно? Почему он не зашел в Кадис, чтобы отремонтироваться?
Танжер не ответила. Поигрывая серебряным карандашиком, она рассеянно смотрела на белые купола купальни, которая стояла на сваях у самого моря.
– А «Черги» Гамбоа, не сводивший глаз с Танжер, повернулся к Кою. С корсаром все ясно, сказал он. Им крупно повезло, потому что среди новых документов обнаружились ценные сведения. Например, копия описания «Черги», оригинал которого находится в Мадриде, в архиве Висо-дель-Маркес. Чертежей этого судна, увы, нет, зато есть чертежи шебеки с аналогичными характеристиками – «Альконеро».
– Место и год постройки нам неизвестны, – сказал Гамбоа, вынимая из нагрудного кармана рубашки сложенный листок бумаги, – хотя мы знаем, что портами ее приписки были Алжир и Гибралтар.
Внешний вид известен со слов ее жертв или тех, кто видел ее на стоянках под британским флагом, который она меняла на мальтийский в случае необходимости, так как ее арматорами были мальтиец из Пеньона и алжирец… История ее походов между тысяча семьсот пятьдесят девятым и тысяча семьсот шестьдесят шестым годами довольно хорошо документирована; но самое подробное донесение было сделано, – директор обсерватории заглянул в бумажку, – доном Хосефом Масаррасой, капитаном загадочного «Поденко»; в сентябре тысяча семьсот шестьдесят шестого года ему удалось ускользнуть от корсарской шебеки, по его мнению – «Черги», после короткой стычки напротив Фуэхиролы; и поскольку его едва не взяли на абордаж, он, к его глубокому сожалению, имел возможность рассмотреть ее вблизи. На шканцах находился европеец, его описание совпадает с описанием некоего англичанина по имени Слайн, известного также как капитан Майзен, а многочисленная команда состояла из арабов и европейцев, вне всякого сомнения англичан. – Гамбоа снова заглянул в свои записи – Длина ее корпуса составляла тридцать пять метров, ширина восемь или девять. Узкий длинный корпус с широким развалом бортов в носовой оконечности обеспечивал шебеке хорошую мореходность Капитан Масарраса, которому встреча с «Черги» обошлась в пять человек убитыми и восемь ранеными, сообщил также, что вооружена она четырьмя шестифунтовыми пушками, восемью четырехфунтовыми и еще четырьмя старинными орудиями, стреляющими каменными ядрами. Капитан пришел к выводу, что вооружение это не новое, но в хорошем состоянии, и снято со старого французского корвета «Фламм», ранее захваченного шебекой. С таким вооружением она была очень опасна для менее вооруженных и более уязвимых судов, какими были «Поденко» и «Деи Глория»… Так что в случае, если «Деи Глория» вступила в бой с «Черги»…
– Я в этом уверена, – сказала Танжер. – Они вступили в бой.
Она отвела глаза от купальни и упрямо наморщила лоб. Гамбоа снова сложил листок и протянул ей. Потом он поднял руку, словно говоря, что возразить ему нечего.
– В таком случае капитан «Деи Глории» был большого мужества человек. Выдержать преследование, не укрыться в Картахене, вступить в ближний бой с «Черги» – на это способен не каждый. И этот переход из Гаваны без заходов в порты… – Он внимательно посмотрел на Коя, потом на Танжер и проницательно улыбнулся. – Думаю, что здесь и зарыта собака, верно?
Кой откинулся на спинку стула, на которой висела его тужурка: ко мне не обращайся, здесь командует она – вот что означало это движение.
– Кое-что мне еще надо выяснить, – помолчав, сказала Танжер. – Вот и все.
Она очень аккуратно положила в сумку листок, который ей дал Гамбоа. Он снова проницательно взглянул на Танжер. На мгновение добродушное лицо директора обсерватории утратило наивную доверчивость.
– В любом случае хорошая работа, – продемонстрировал он свою осмотрительность. – К тому же на борту, быть может…. Впрочем, не знаю.
Он шарил в кармане брюк, нащупывая пачку сигарет. Кой заметил, что делал он это дольше, чем требовалось, словно обдумывая, стоит ли добавить еще кое-что. В конце концов он произнес:
– Дело в том, что ни сам корабль, ни эпоха, ни маршрут не имеют ничего общего с сокровищами.
– А никто про сокровища и не говорит, – очень медленно сказала Танжер.
– Конечно. Нино Палермо мне тоже ни слова не говорил о сокровищах.
Повисло молчание. Ниже террасы находился мол, и до них доносились голоса рыбаков, которые работали в вытащенных на пристань лодках или гребли между маленькими суденышками, стоявшими на якоре кормой к ветру. По берегу бежала собака, она с тявканьем гналась за чайкой, которая спокойно планировала над урезом воды, а потом исчезла в небе над морем.
– Сюда приезжал Нино Палермо?
Танжер следила за полетом чайки, и вопрос прозвучал, когда птица уже почти скрылась из виду. Гамбоа прикуривал следующую сигарету, прикрывая ладонями огонек зажигалки. Ветер выдувал дым из его ладоней, а светлые глаза директора весело заискрились.
– А как же. Приезжал и тоже выпытывал.
На пару узлов зюйд-вест посвежел, прикинул Кой.
Столько и надо, чтобы закрутились барашки у волнореза, шедшего вдоль старинной городской стены.
Гамбоа рассказывал не торопясь и явно наслаждаясь возможностью поговорить. Ему нравились собеседники, и он никуда не спешил. С сигаретой во рту он шел между ними, иногда замедляя шаг, чтобы поглядеть на море, на дома в квартале Винья, на рыбаков, которые неподвижно сидели возле своих удочек, закрепленных между камнями, и созерцали Атлантический океан.
– Он приезжал ко мне месяц назад или около того… Он такой же, как и все они, напускает туману, говорит обиняками. Расспрашивал про разные корабли, про разные документы – чтобы скрыть то, что он действительно ищет. – Время от времени Гамбоа улыбался Танжер, и щель между резцами придавала его улыбке еще больше обаяния. – Он привез с собой очень длинный перечень вопросов, и в нем, как бы скрываясь между другими пунктами, на восьмом или десятом месте стояла «Деи Глория»…
Поскольку мы с тобой несколько раз говорили по телефону, я уже знал, что ты этим занимаешься.
И было совершенно очевидно, что у Палермо есть какой-то совсем свежий след.
Он умолк, глядя, как на леске бьется пойманная рыба. Кефаль. Рыбак, худой мужчина с огромными бакенбардами, в белой майке, осторожно снял ее с крючка и бросил в ведро, где она продолжала извиваться среди других серебристых веретен.
– И когда Нино Палермо упомянул «Деи Глорию», я тут же связал концы с концами, – продолжил свой рассказ Гамбоа. – Я принял его приглашение пообедать в «Эль Фаро», слушал его внимательно, кивал головой, сказал пару пустых фраз, дал ему сведения по самым, на мой взгляд, незначительным вопросам из его списка и распростился с ним.
– Что ты сказал ему про «Деи Глорию»?
Ветер теребил воротничок ее полурасстегнутой блузки, облеплял ноги легкой тканью юбки. Ее обаянию мужчины поддавались с легкостью, но она вовсе не играла роль эдакой победительницы, решил Кой.
И не прикидывалась беспомощным существом, нуждающимся в защите. Она была уверена в себе, сведуща. Откровенна с Гамбоа, как с коллегой, товарищем по работе: зачем нам обманывать друг друга, мы же оба – во враждебном мире, и т.д., и т, п., давай я тебе расскажу то, чего ты не знаешь. Жизнь – штука нелегкая, и каждый сам справляется, как может. Да, ты дал мне нужную информацию, и я тебе должна.
Умна, подумал Кой. Очень умна, или, может быть, интуиция у нее развита до ненормальности, и ей доподлинно известны все механизмы управления мужчинами. Он вспомнил капитана второго ранга из мадридского Морского музея, то выражение, которое было у него на лице, когда он говорил с ней в коридоре, рядом с ее кабинетом. Да-да, адмирал, она – своя. Бросалось в глаза, что и с директором обсерватории она ведет себя точно так же. Я – своя.
Гамбоа снова улыбнулся, словно вопрос, который она задала, казался ему излишним.
– Я сказал ему ровно столько, сколько надо. То есть ничего. Поверил он мне или нет – не знаю… Во всяком случае, он был очень осторожен. – Гамбоа повернулся к Кою, как будто ждал, что тот подтвердит его слова:
– Вы, наверное, знакомы с Нино Палермо?
– Он хорошо его знает, – сказала Танжер.
Уж слишком она поторопилась, подумал Кой. Он наблюдал за ней, и она знала, что он наблюдает, потому что отвела глаза и с преувеличенным интересом смотрела в сторону моря. Я, может быть, и знаком с Палермо, хотя и не слишком хорошо, продолжал он свой внутренний монолог, но ты, красавица, уж слишком поторопилась, сказала это на секунду раньше, чем следовало бы. А это не годится.
Тем более если ты такая умная девочка. Очень жаль, что ты до сих пор совершаешь такие ошибки. Или держишь меня за идиота.
– Не так уж и хорошо, – ответил Кой Гамбоа. – Вообще-то я был бы не прочь знать его получше.
– Ну, в этом деле у вас соперников не будет.
– Он вовсе не в этом деле, – сказала Танжер.
Директор обсерватории опять посмотрел на них, как бы снова стараясь понять, что за отношения их связывают. Потом сказал Кою:
– Отец его мальтиец, мать – англичанка, сам он из Гибралтара, то есть пиратские традиции в самом лучшем виде. Я знаю Палермо уже давно, с тех пор как приводил в порядок архивы в кадисском музее. Одну из попыток, и попыток самых серьезных, поднять «Сантиссима Тринидад» сделал именно он. В свое время «Тринидад» был самым большим военным кораблем в мире, этот четырехпалубник со ста сорока пушками был потоплен во время Трафальгарской битвы, хотя англичане хотели отбуксировать его в Гибралтар. – Гамбоа показал рукой куда-то в море. – Он здесь, совсем недалеко от Пунта-Камариналь. С ним хотели сделать то же самое, что шведы с «Васой» и англичане с «Мэри Роуз». Но попытка Палермо, как и большинство таких предприятий, кончилась ничем, поскольку испанское правительство…
– ., как собака на сене, – подхватила Танжер.
– Именно. И сам не гам, и другим не дам.
Гамбоа бросил окурок в волны, разбивавшиеся о волнорез, и продолжал свой рассказ. Палермо – настоящий средиземноморец, с таким мафиозным душком, ну, в общем, Кой понимает, о чем речь: Марокко рядом, в ясные дни его берега видны из Гибралтара и Тарифы. Здесь проходит граница Европы.
Палермо зарегистрировал свою фирму «Deadman's Chest» лет шесть – восемь назад и был известен отсутствием щепетильности. У него были интересы в Сеуте, в Марбелье и Сотогранде, к работе он привлекал подозрительную публику по обе стороны пролива, в его распоряжении находилась команда контрабандистов-профессионалов и компании-однодневки, которые таскали для него каштаны из огня, когда дело заходило слишком далеко.
– Доказать ничего не смогли, но среди прочих нарушений ему инкриминировали ограбление останков «Нуэстра Сеньора де Сильяс», галеона, который шел из Веракруса с грузом серебряных слитков и потерпел крушение напротив Санлукара. – Гамбоа поморщился. – Не бог весть какое сокровище, но его водолазы поломали судно, когда вытаскивали слитки, и теперь для серьезных археологических исследований оно уже непригодно… За ним числится несколько таких подвигов.
– Он дельный парень?
– Палермо? Еще бы! – Гамбоа посмотрел на Танжер, словно ждал от нее подтверждения, но она молчала. – Может быть, он самый дельный из всех, кто крутится в этом бизнесе. Он работал на затонувших кораблях по всему миру, делал деньги, сочетая поиски сокровищ с подъемом и разделкой затонувших судов… Одно время он хотел делать дела вместе с людьми Мела Фишера – он работал у Фишера водолазом на подъеме «Нуэстра сеньора де Аточа». Они собирались провести большие работы в устье Гвадалквивира, где, по их подсчетам, находится восемьдесят затонувших кораблей, которые шли разгружаться в Севилью, и на борту у них было больше золота, чем в Государственном банке Испании. Но у нас тут не Флорида – официального разрешения они не получили. Были и другие проблемы. Палермо, как большинство охотников за сокровищами, придерживается убеждения, что поскольку всю работу делают они, а государство лишь дает разрешения, то восемьдесят процентов добычи должно отходить им. Но в Мадриде и слышать об этом не пожелали, и с местными властями в Андалусии договориться им тоже не удалось.
