Текст книги "Сэр Найджел (илл. Н. Лямина)"

Автор книги: Артур Конан Дойл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава X
Как король приветствовал сенешаля своего верного города Кале

Никакие хлопоты престарелой леди Эрминтруды не смогли бы поддержать честь тилфордского господского дома, если бы под его кровом расположилась вся королевская свита – и маршал двора, и старший конюший, и юстициарий, и спальник, и телохранители. Но предусмотрительность и тактичность Чандоса помогли предотвратить это бедствие: одни члены свиты разместились в аббатстве, другие отправились дальше в Фарнемский замок, чтобы воспользоваться гостеприимством сэра Фиц-Алана. Гостями же Лорингов были только сам король, принц, Мэнни, Чандос, сэр Хьюберт де Бург, епископ и еще двое-трое.

Но как ни мало было это общество, как ни скромен старый дом, король ни на йоту не пожертвовал обычной своей страстью к пышности, церемониалу и ярким краскам. С багажных мулов были сняты вьюки, всюду сновали слуги, в опочивальнях исходили паром лохани для мытья, развертывались шелка и атлас, блестели и позвякивали золотые цепи, и когда под пение труб двух придворных трубачей общество разместилось за столом, можно было смело сказать, что никогда еще почернелые потолочные балки не видели столь яркого, поистине волшебного зрелища.

После того как за шесть лет до описываемых событий в Англию со всех концов христианского мира съехались, блистая роскошью, чужеземные рыцари, чтобы принять участие в празднествах, устроенных в честь постройки виндзорской Круглой башни, и испытать свое счастье и ловкость на турнире, английская манера одеваться претерпела решительную перемену. Привычные верхняя и нижняя туники показались слишком простыми и убогими в сравнении с новой модой, и теперь вокруг короля пламенели красками, сверкали драгоценностями котарди, пурпуаны, блио, сюрко, упелянды, табары и прочие великолепные одежды, двухцветные или затканные узорами, с вышитой каймой, меховой опушкой или разнообразными фестонами по краям. Сам он в черном бархате и золоте был темным, но блистающим центром всего этого великолепия. По правую его руку сидел принц, по левую епископ, леди же Эрминтруда командовала слугами за дверьми, бдительно следя, чтобы кушанья и напитки подавались на стол в нужную минуту, подбодряла уставших, придавала новые силы ослабевшим, поторапливала замешкавшихся, расчетливо пускала в ход свои резервы, и стук ее дубовой клюки тотчас раздавался там, где возникала какая-нибудь заминка.

Позади короля, одетый в свой лучший, но такой жалкий среди этого блеска костюм, стоял Найджел и, хотя все тело у него болело, и особенно растянутое колено, сам прислуживал своим августейшим гостям, которые через плечо осыпали его веселыми шутками, все еще посмеиваясь над приключением на мосту.

– Клянусь святым крестом! – сказал король Эдуард, откидываясь с куриной косточкой, изящно зажатой в «учтивых» пальцах левой руки. – Спектакль был слишком хорош для деревенской сцены. Ты должен поехать со мной в Виндзор, Найджел, вместе с гигантскими доспехами, твоим тайником. Там ты выедешь на ристалище, оглядывая его из середины панциря, и непременно останешься цел и невредим, разве что кто-нибудь рассечет тебя одним ударом от шлема до седла! Никогда еще я не видел такого маленького ядрышка в такой большой скорлупе!

Принц обернулся со смехом в глазах, увидел по красному, пристыженному лицу Найджела, как ему тяжка его бедность, и вступился за него.

– Нет, – сказал он ласково, – такой мастер заслуживает инструментов получше.

– И его господин должен позаботиться, чтобы он их получил, – добавил король. – Придворный оружейник постарается, Найджел, чтобы в следующий раз, когда с тебя собьют шлем, твоя голова осталась в нем.

Найджел, багровый до корней льняных волос, пробормотал слова благодарности.

Однако Джон Чандос придумал кое-что другое и, лукаво посмотрев на короля, сказал:

– Не думаю, государь, что твоя щедрость тут так уж необходима. По старинному рыцарскому закону, когда противники сходятся в поединке и один то ли по своей неуклюжести, то ли по воле случая не отвечает на удар, его доспехи становятся достоянием того, кто сохранил боевую позицию. А посему, сдается мне, сэр Хьюберт де Бург, что отменные миланские латы и шлем бордосской работы, в каких ты приехал в Тилфорд, должны остаться тут, на память нашему молодому хозяину о том, как ты побывал у него в гостях.

Слова эти вызвали всеобщий смех и одобрительные восклицания, к которым не присоединился только сам сэр Хьюберт. Вспыхнув от гнева, он свирепо уставился на злокозненно улыбающегося Чандоса.

– Я же сказал, что в эти глупые игры не играю и ничего об их законах не знаю! – крикнул он. – Но тебе, Джон, коли ты хочешь съехаться со мной в поединке на боевых копьях или мечах, из которого живым выйдет только один, хорошо известно, что искать этой встречи тебе придется недолго.

– Неужто ты желаешь съехаться в поединке, Хьюберт? Не лучше ли тебе прежде спешиться? – ответил Чандос. – Вот тогда, я знаю, мы не увидим твоей спины, как увидели ее нынче. Говори что хочешь, но твой конь тебя предал, и я требую твои доспехи для Найджела Лоринга.

– Язык у тебя слишком длинный, Джон, и мне надоела его глупая болтовня! – отрезал сэр Хьюберт, чьи пшеничные усы на малиновом лице ощетинились. – Раз ты требуешь мои доспехи, так сам пойди и возьми их. Если нынче светит луна, то хоть теперь же, когда уберут со стола.

– Нет, благородные господа! – воскликнул король, переводя улыбающиеся глаза с одного на другого. – Больше об этом ни слова! Наполни-ка свой кубок гасконским, Джон, и ты тоже, Хьюберт. А теперь, прошу вас, выпейте здоровье друг друга, как добрые и верные товарищи, которые берутся за оружие только в ссорах их короля. Пока для доблестных сердец столько дела за морем, мы не можем поступиться ни тем и ни другим. А что до причины спора, то Джон Чандос был бы прав, если бы речь шла о поединке на турнире, но по нашему суждению этот закон не применим в сем случае: ведь была лишь встреча у дороги без обмена ударами. Но вот доспехи твоего оруженосца, любезный Мэнни, ему без всякого сомнения больше не принадлежат.

– Печальное известие для него, государь, – ответил Уолтер Мэнни. – Он человек бедный, и снарядиться на войну ему было нелегко. Но твоя воля будет исполнена, государь. Сквайр Лоринг, зайди ко мне завтра утром, и доспехи Джона Уиддикомба будут тебе вручены.

– С позволения короля, я их ему возвращаю, – запинаясь, сказал Найджел, очень расстроенный. – Уж лучше мне навсегда остаться дома, чем отобрать у достойного человека его единственные доспехи.

– Узнаю дух твоего отца! – воскликнул король. – Клянусь святым крестом, ты мне нравишься, Найджел! Предоставь все мне. Но я дивлюсь, почему Ломбардец, сэр Эймери, все не едет к нам из Виндзора!

Уже не раз после своего прибытия в Тилфорд король Эдуард нетерпеливо осведомлялся, не приехал ли сэр Эймери и нет ли от него известий, а потому теперь сидевшие за столом обменялись недоуменными взглядами. Все они знали Эймери, знаменитого итальянского наемника, недавно назначенного сенешалем<sup>{40}

[Закрыть]</sup> Кале, и такой нежданный и спешный вызов его к королю вполне мог означать начало новой войны с Францией, о чем все воины только и мечтали. Дважды король отворачивался от стола с кубком в руке и прислушивался, не доносится ли снаружи конский топот. На третий раз слух его не обманул: стук копыт и позвякивание сбруи раздавались все ближе, а затем послышались хриплые оклики, на которые тотчас отозвались лучники, поставленные в карауле у дверей.

– Кто-то приехал, государь, – сказал Найджел. – Что ты повелишь?

– Это может быть только Эймери, – ответил король. – Только ему я оставил распоряжение последовать за мной. Пригласи его войти и прими как желанного гостя.

Найджел выдернул горящий факел из скобы и распахнул дверь. Снаружи он увидел полдесятка вооруженных всадников. Один из них уже спешился – невысокий плотный человек со смуглым крысиным лицом и беспокойными карими глазами, которые торопливо заглянули через плечо Найджела в залитую красноватым светом залу.

– Я сэр Эймери из Павии, – шепнул он. – Ответь, заклинаю Богом, король там?

– Он ужинает, благородный сэр, и приглашает тебя войти.

– Чуть-чуть погоди, молодой человек. Секретное словечко тебе на ушко. Ты не знаешь, почему король послал за мной?

И Найджел заметил ужас в темных хитрых глазах, которые поглядывали на него искоса.

– Нет.

– Мне бы узнать… До того, как я явлюсь к нему…

– Тебе стоит лишь переступить порог, благородный сэр, и, без сомнения, ты все узнаешь из уст самого короля.

Сэр Эймери, казалось, собрался с духом, точно перед прыжком в ледяную воду. Потом быстрым шагом вышел из темноты на свет. Король поднялся к нему навстречу и протянул руку с улыбкой на длинном красивом лице, но итальянцу почудилось, что улыбаются только губы, но не глаза.

– Добро пожаловать! – воскликнул Эдуард. – Добро пожаловать, наш благородный и верный сенешаль Кале! Входи же и садись за стол напротив меня, ибо я послал за тобой, чтобы узнать от тебя, что нового за морем, и поблагодарить за то, как ты бережешь город, который дорог мне, словно жена или сын. Поставьте табурет для сэра Эймери вот тут, накормите и напоите его, ведь он нынче проделал тяжелый и долгий путь, исполняя мою волю.

И до конца долгого пира, который сумела приготовить леди Эрминтруда, Эдуард весело беседовал с итальянцем и придворными. Наконец последние блюда были убраны, пропитанные мясным соусом толстые ломти хлеба, служившие тарелками, брошены псам, кувшины с вином пошли вкруговую, и в залу робко вступил старый менестрель Уэтеркот в надежде, что ему будет дозволено развлечь монарха своим искусством, однако Эдуард замыслил другую забаву.

– Прошу тебя, Найджел, отошли слуг, и пусть у каждой двери поставят двух вооруженных стражей, дабы никто не помешал нашей беседе, ибо речь пойдет о тайном деле. Вот теперь, сэр Эймери, эти благородные лорды, как и я, твой господин, будут рады услышать от тебя самого, что деется во Франции.

Лицо итальянца было невозмутимо, но глаза беспокойно оглядывали сидящих за столом.

– Насколько мне ведомо, государь, на французской границе все тихо, – сказал он.

– Так, значит, ты не слышал, что там собираются отряды в намерении нарушить перемирие и посягнуть на наши владения?

– Нет, государь, ничего подобного я не слышал.

– Ты успокоил мою тревогу, Эймери, – сказал король. – Коль никакие дурные вести не достигли твоих ушей, надобно признать пустыми слухи, будто неистовый де Шарньи явился в Сент-Омер, зарясь на мой бесценный алмаз, и уже тянет к нему жадные руки в железных рукавицах.

– Что же, государь, пусть попробует. Он убедится, что алмаз надежно укрыт в своем крепком сундуке и его охраняет бдительный страж.

– Страж моего алмаза – это ты, Эймери.

– Да, государь, я.

– И ты верный страж, коему я могу доверять, не так ли? Ты же не продашь на сторону то, что столь мне дорого, когда из всего моего войска для его охраны я избрал тебя?

– Государь, в чем причина таких вопросов? Они задевают мою честь. Тебе ведомо, что с Кале я расстанусь, лишь расставшись со своей душой.

– Так ты ничего не знаешь о намерении де Шарньи?

– Ничего, государь.

– Лжец и злодей! – загремел король, вскакивая на ноги и ударяя тяжелым кулаком по столу так, что кубки зазвенели. – Взять его, лучники! Взять! Держите его за локти, чтобы он ничего над с собой не сотворил. Ты смеешь говорить, глядя мне в лицо, бесчестный Ломбардец, что ничего не знаешь о де Шарньи и его планах?

– Бог мне свидетель, ничего!

Губы итальянца побелели, и говорил он тонким, дрожащим голосом, отводя глаза от грозного взгляда разгневанного короля.

Эдуард горько усмехнулся и достал спрятанную на груди бумагу.

– Вы будете судьями: ты, любезный сын, и ты, Чандос, и ты, Мэнни, и ты, сэр Хьюберт, и ты тоже, милорд епископ. Дарованной мне властью я назначаю вас судьями над этим человеком, ибо, клянусь Божьим Оком, я не выйду из этой залы, пока не разберусь с ним до конца. Сперва я прочту вам это письмо. На нем означено, что посылается оно сэру Эймери из Павии, прозванному Ломбардцем, в замок Кале. Это твое имя и твое прозвище, предатель?

– Мои, государь, но никакого письма я не получал.

– Иначе твое злодейство осталось бы нераскрытым! Подписано оно «Изадор де Шарньи». Так о чем же пишет мой враг де Шарньи моему доверенному слуге? Слушайте! «В прошлое новолуние мы не могли прибыть, ибо не собрали достаточно войска, не успели мы достать и двадцать тысяч золотых монет, назначенную тобой цену. Но когда вновь настанет новолуние, в самый темный час мы прибудем, и ты получишь свои деньги у потайной калитки, где растет рябина». Ну, предатель, что ты скажешь теперь?

– Письмо подделано! – прохрипел итальянец.

– Прошу, государь, дай его мне, – сказал Чандос – Де Шарньи был моим пленником и, прежде чем был собран его выкуп, рассылал столько писем, что я хорошо знаю его руку. Да, да, готов поклясться, это писал он. Клянусь спасением моей души, это так.

– Если и правда его написал де Шарньи, то для того лишь, чтобы очернить меня! – крикнул сэр Эймери.

– О, нет! – сказал принц. – Мы все знаем де Шарньи, все сражались с ним. Пороков у него предостаточно, он и хвастун, и дерзкий буян, но среди тех, кто следует за лилиями Франции, не найти человека отважнее, более великого сердцем и свято блюдущего рыцарские законы. Такой человек не способен пасть столь низко и написать лживое письмо в желании очернить другого рыцаря. Я никогда этому не поверю.

Общий ропот остальных подтвердил, что они согласны с принцем. Свет факелов по стенам ложился на суровые лица сидящих за высоким столом. Они хранили каменную неподвижность, и итальянец съежился под взглядом беспощадных глаз. Он быстро обвел взглядом залу, но у всех дверей стояли вооруженные стражи, и тень смерти легла на его душу.

– Это письмо, – сказал король, – де Шарньи вручил некоему отцу Бове, священнику в Сент-Омере, с поручением доставить его в Кале. Но поп почуял награду и отнес его одному моему верному слуге. Вот так оно попало в мои руки. Я тотчас послал приказ этому негодяю явиться ко мне, а поп вернулся в Сент-Омер, чтобы де Шарньи полагал, будто письмо доставлено.

– Я ничего про это не знаю, – упрямо повторил итальянец, облизывая пересохшие губы.

Лицо короля почернело от гнева, глаза метали молнии.

– Довольно, клянусь Богом! Будь мы в Тауэре, стоило бы два-три раза повернуть ворот дыбы, и признание было бы исторгнуто из его трусливой душонки. Но к чему нам оно? Вы видели, милорды, вы слышали. Что скажешь ты, любезный сын? Виновен ли сей человек?

– Виновен, государь.

– А ты, Джон? А ты, Уолтер? А ты, Хьюберт? А ты, милорд епископ? Итак, вы все согласны. Он изобличен в измене. Какова же кара?

– Только смерть, – ответил принц, и остальные кивнули.

– Эймери из Павии, ты слышал приговор, – сказал Эдуард, подперев подбородок ладонью и меряя дрожащего итальянца мрачным взглядом. – Сюда, лучник! Ты, чернобородый, у той двери! Обнажи меч! Нет, трусливый предатель, твоя кровь не осквернит этот честный дом. Нам нужны твои пятки, а не голова. Сруби его золотые шпоры, лучник! Их пожаловал ему я, и я беру их обратно. Ха! Они далеко отлетели, и с ними обрублена всякая связь между тобой и рыцарским сословием, знаком и символом которого они служат. А теперь уведите его подальше отсюда в вереска, где самое место такой падали, и отрубите его коварную голову в предупреждение всем, кто замышляет измену!

Итальянец, давно уже упавший на колени, почувствовав у себя на плечах тяжелые руки лучника, испустил вопль отчаяния. Он вырвался и распростерся на полу, цепляясь за сапог короля.

– Пощади меня, великий государь, пощади, молю тебя! Заклинаю тебя страстями Господа нашего Христа, даруй мне прощение! Вспомни, светлейший государь, сколько лет я верно служил под твоим знаменем и сколько услуг оказал! Или не я отыскал брод через Сену за два дня до великой битвы? И разве не я первым взошел на стену, когда мы взяли Кале? У меня в Италии жена и четверо детей, великий король, и только тоска по ним заставила меня нарушить долг. С такими деньгами я мог бы оставить военную службу и увидеться с ними. Помилуй меня, государь, я взываю к твоему милосердию!

Англичане суровый народ, но не жестокий. Лицо короля оставалось неумолимым, но прочие отводили глаза и ерзали на табуретах.

– Великий король, – сказал Чандос, – молю, умерь свой гнев.

Эдуард сердито качнул головой:

– Замолчи, Джон! Будет так, как я сказал.

– Прошу тебя, мой любимый и мудрый государь, не спеши, – сказал Мэнни. – Прикажи связать его и погоди до утра. Быть может, тогда ты взглянешь на дело по-иному.

– Нет. Приговор произнесен. Уведите его!

Но трепещущий итальянец обнял колени короля с такой силой, что лучники не сумели разомкнуть его сведенных судорогой рук.

– Молю, выслушай меня! Даруй мне только минуту! Выслушай, а потом делай со мной что хочешь.

Король откинулся на спинку кресла.

– Говори, и кончим на этом.

– Ты должен пощадить меня, преславный государь! Ради самого себя должен, ибо я могу предложить твоему величеству рыцарское деяние, которое обрадует твое сердце. Вспомни, де Шарньи и его товарищи не знают, что их планы открыты. Стоит мне послать им весть, они явятся к калитке. А тогда, если устроить искусную засаду, мы возьмем их в плен, и выкуп за них пополнит твою казну. Ведь он и его товарищи стоят добрых сто тысяч золотых.

Эдуард отшвырнул итальянца ногой с такой силой, что тот отлетел на несколько шагов и растянулся на камыше. Но, извиваясь точно раненая змея, он не спускал с короля темных глаз.

– Двойной предатель! Ты готов был продать Кале де Шарньи, а теперь готов продать де Шарньи мне? Как ты дерзнул подумать, что я, да и любой благородный рыцарь, наделен душонкой торгаша и помышляю о выкупах, когда можно заслужить славу? Неужто я способен пасть столь низко, что поступлю бесчестно и по-воровски? Ты подтвердил свой приговор. Уведите его!

– Прошу тебя, мой высокочтимый и возлюбленный государь! – воскликнул принц. – Умерь на миг свой гнев. Его совет, пожалуй, заслуживает размышления. Он возмутил твою благородную душу болтовней о выкупах. Но, прошу, взгляни на это дело как на дело чести. Можно ли найти случай более славно обрести славу? Молю тебя поручить его мне, ибо, если верно за него взяться, оно сулит великую честь.

Эдуард обратил на юношу сияющие глаза.

– Ни одна гончая не ищет так усердно след раненого оленя, как ты, мой сын, ищешь подвигов, – сказал он. – И что же ты задумал?

– Де Шарньи и его отряд стоят того, чтобы искать с ними встречи. Уж конечно, он соберет под свое знамя весь цвет французского рыцарства. Если мы примем совет этого человека и будем ждать его с таким же числом копий, то во всем христианском мире не найдется места, на какое в ту ночь я согласился бы променять Кале!

– Клянусь святым крестом, любезный сын, ты прав! – воскликнул король, чье лицо просветлело при этой мысли. – Так кто же из вас, Джон Чандос и Мэнни, возьмет на себя это дело? – Он лукаво переводил взгляд с одного на другого, словно хозяин, покачивающий для забавы кость между двумя старыми свирепыми псами. Ответом ему были только их запылавшие жадной надеждой взгляды. – Нет, Джон, не обессудь, но теперь черед Уолтера, и отказать ему я не могу.

– Но почему бы нам всем не отправиться под твоим знаменем, государь, или под знаменем принца?

– Не подобает поднимать королевские знамена Англии по такому малому поводу. Но если в твоем отряде отыщется место еще для двух рыцарей, мы с принцем будем в ту ночь с тобой.

Принц нагнулся и поцеловал отцовскую руку.

– Забери этого человека, Уолтер, и поступи с ним, как рассудишь. Но охраняй его хорошенько, чтобы ему не удалось предать нас еще раз. И убери его долой с моих глаз, чтобы он больше не отравлял тут воздуха своим дыханием. А теперь, Найджел, если твой седобородый менестрель хочет побряцать на своей арфе или спеть нам… Но, во имя Господа, чего хочешь ты?

Обернувшись, он увидел, что юный хозяин дома опустился на одно колено и умоляюще склонил льняную голову.

– Милости, государь!

– Так мне и не знать нынче покоя? Передо мной стоит на коленях изменник, за спиной – честный человек. Ну говори, Найджел. Чего ты хочешь?

– Отправиться с вами в Кале.

– Клянусь святым крестом! Просьба твоя справедлива, ведь замысел наш сложился под твоей крышей. Что скажешь, Уолтер? Берешь его вместе с доспехами? – спросил король Эдуард.

– Лучше скажи, возьмешь ли ты меня? – осведомился Чандос. – Мы соперники на поле брани, Уолтер, но, сдается мне, отказа я от тебя не услышу.

– Нет, Джон. Я буду горд иметь под своим знаменем лучшее копье христианского мира.

– Как и я буду горд следовать за таким славным знаменем. Но Найджел Лоринг мой оруженосец и потому отправится за море с нами.

– Итак, все решено, – сказал король, – спешить некуда. Ведь до следующего новолуния еще далеко. А потому прошу нас вновь пустить кувшин вкруговую и вместе со мной выпить за славных рыцарей Франции. Пусть будут они полны доблести и жажды славы, когда мы встретимся с ними под стенами замка Кале!