Текст книги "Собака Баскервилей. Острие булавки (сборник)"

Автор книги: Артур Конан Дойл

Соавторы: Гилберт Кийт Честертон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Первое, что бросилось мне в глаза при встрече с миссис Лайонс, – ее удивительная красота. Глаза и волосы у нее были одинакового каштаново-коричневого цвета, а щеки, несмотря на изрядное количество веснушек, сияли восхитительным румянцем оттенка самых нежных лепестков чайной розы, какой бывает только у шатенок. Повторюсь еще раз, поначалу я был восхищен. Однако, присмотревшись, я заметил, что в лице миссис Лайонс был какой-то скрытый изъян, грубоватое выражение или, может быть, жесткость взгляда, вялость губ, отчего идеальная красота как-то смазывалась, терялась. Конечно же, все это я понял потом. В ту минуту я думал лишь о том, что нахожусь в обществе очень красивой женщины, которая хочет знать, что мне от нее нужно. Только тогда я осознал всю деликатность вопроса, с которым пожаловал к ней.

– Я имею честь быть знакомым с вашим отцом, – сказал я. Это был не самый удачный способ представиться, и леди сразу дала мне это понять.

– Между мной и отцом нет ничего общего, – холодно произнесла миссис Лайонс. – Я ничего ему не должна, и мне нет дела до его друзей. Я настолько дорога своему отцу, что если бы не покойный сэр Чарльз Баскервиль и другие добрые люди, я бы умерла с голоду, а он бы и пальцем не пошевелил.

– Я пришел как раз чтобы поговорить о покойном сэре Чарльзе Баскервиле.

Щеки леди вспыхнули.

– Что же вы хотите узнать о нем от меня? – спросила она и нервно забарабанила пальцами по клавишам машинки.

– Вы ведь знали его, не так ли?

– Я уже говорила, что многим ему обязана. Если сейчас я могу сама о себе позаботиться, то лишь благодаря тому, что он не остался равнодушен к моему положению.

– Вы переписывались?

Темные глаза леди яростно сверкнули.

– А какова цель этого допроса? – холодно спросила она.

– Цель – не допустить скандала. Лучше уж я поговорю с вами, чем дело будет представлено на суд общественности.

Миссис Лайонс побледнела и замолчала, как будто собираясь с мыслями. Наконец, бросив на меня вызывающий взгляд, она заговорила, но голос у нее был какой-то безразличный.

– Что ж, я отвечу на ваши вопросы. Что вы хотите знать?

– Вы переписывались с сэром Чарльзом?

– Разумеется, я пару раз писала ему. Мне же нужно было поблагодарить его за помощь и понимание.

– Вы можете точно назвать даты, когда эти письма были посланы?

– Нет.

– Вы когда-нибудь с ним встречались?

– Да, раз или два, когда он приезжал в Кум-трейси. Сэр Чарльз был скромным человеком и предпочитал не афишировать свои добрые дела.

– Вы говорите, что он помогал вам, но неужели двух встреч и пары писем ему было достаточно, чтобы понять, что вам нужна помощь?

Мой вопрос ее ничуть не смутил.

– Нескольким джентльменам было известно о моей печальной судьбе, и они объединились, чтобы помочь мне. Один из них – мистер Стэплтон, сосед и близкий друг сэра Чарльза. Он проявил особую заботу обо мне, и сэр Чарльз узнал о моих трудностях через него.

Мне уже было известно, что сэр Чарльз Баскервиль видел в Стэплтоне единомышленника, через которого можно было оказывать помощь людям, не прибегая к огласке своего имени, поэтому объяснение леди показалось мне вполне правдоподобным.

– Вы когда-нибудь в своих письмах просили сэра Чарльза о встрече? – продолжил я.

Лицо миссис Лайонс снова сердито вспыхнуло.

– Что за бестактность, сэр!

– Извините, мадам, но я вынужден повторить вопрос.

– Хорошо, я отвечу. Разумеется, нет.

– И даже в тот день, когда сэр Чарльз умер?

Краска тут же сошла с ее лица, оно сделалось смертельно бледным. По движению пересохших губ я скорее увидел, чем услышал отрицательный ответ.

– Вас наверняка подводит память, – сказал я. – Я ведь могу даже процитировать небольшой отрывок из вашего письма. «Прошу вас как джентльмена, умоляю, сожгите это письмо и будьте у калитки в десять часов».

Мне показалось, что сейчас она потеряет сознание, но неимоверным усилием воли миссис Лайонс взяла себя в руки.

– Значит, нет на этом свете джентльменов! – еле слышно прошептала она.

– Вы несправедливы к сэру Чарльзу. Письмо он сжег. Но бывает так, что письмо удается прочитать даже после того, как оно было сожжено. Вы не станете спорить, что это вы написали его?

– Да, это я написала, – отчаянно и быстро вдруг заговорила миссис Лайонс, вкладывая в стремительный поток слов всю душу. – Я написала! Почему я должна это отрицать? Мне нечего стыдиться. Да, я хотела, чтобы он помог мне, я думала, что если мне удастся с ним поговорить, то я смогу рассчитывать на его помощь, поэтому и просила о встрече.

– Но почему в такое время?

– Потому что я узнала, что на следующий день сэр Чарльз уезжал в Лондон и мог пробыть там несколько месяцев. Были причины, по которым я не могла прийти раньше.

– Зачем же было назначать ему свидание в саду вместо того, чтобы просто прийти к нему домой и поговорить?

– Неужели вы считаете, что женщина может пойти в дом к холостому мужчине в такое время?

– Так что же случилось, когда вы пришли в сад?

– Я не пошла на эту встречу.

– Миссис Лайонс!

– Клянусь всем святым, я не пошла. По определенным причинам я не смогла явиться на встречу.

– Что же это за причины?

– Это мое личное дело, и на этот вопрос я не буду отвечать.

– Значит, вы признаете, что назначили сэру Чарльзу встречу именно в то время и в том месте, где он умер, но отрицаете, что пришли на свидание?

– Да.

Я задавал ей еще множество вопросов, но дальше этой точки так и не продвинулся.

– Миссис Лайонс. – Я поднялся с кресла, давая понять, что этот долгий и безрезультатный разговор завершен. – Вы не только берете на себя очень большую ответственность, но и ставите себя в крайне неудобное положение, отказываясь сообщить все, что вам известно. Если мне придется обратиться за помощью в полицию, вы поймете, насколько скомпрометировали себя. Раз вы ни в чем не виноваты, почему вы с самого начала отрицали, что написали сэру Чарльзу в тот день?

– Потому что посчитала, что это может быть неправильно истолковано. Я не хотела оказаться в центре скандала.

– А почему вы так настаивали, чтобы сэр Чарльз сжег письмо?

– Если вы читали это письмо, вам должно быть все понятно.

– Я не говорил, что читал его.

– Но вы процитировали отрывок из него.

– Я процитировал постскриптум. Письмо, как я уже говорил, было сожжено, прочитать удалось только то, что было в конце. Я спрашиваю еще раз, почему вы так просили сэра Чарльза сжечь письмо, которое он получил в день смерти?

– Это слишком личное.

– Тем более стоит рассказать, чтобы избежать публичной огласки.

– Хорошо, расскажу. Если вам хоть что-нибудь известно обо мне, вы должны знать, что я по глупости вышла замуж, о чем потом сильно пожалела.

– Да, это мне известно.

– Жизнь с мужчиной, которого я ненавидела, превратилась в сплошной ад. Закон на его стороне, и теперь я каждый день просыпаюсь с мыслью о том, что он может заставить меня снова жить с ним. Я написала сэру Чарльзу, потому что узнала, что у меня появилась возможность снова обрести свободу, но для этого нужно было пойти на определенные расходы. Для меня это было все… спокойствие, счастье, самоуважение, все. Зная о благородстве сэра Чарльза, я решила, что, услышав рассказ из моих уст, он согласится помочь мне.

– Почему же вы не пошли на встречу?

– Потому что я успела получить помощь из другого источника.

– Отчего же вы не написали сэру Чарльзу и не объяснили ему ситуацию?

– Я бы написала, если бы на следующее утро не узнала из газеты о его смерти.

Все сходилось в рассказе этой женщины. Мне оставалось только проверить, действительно ли она начала дело о разводе в то время или примерно в то время, когда случилась трагедия.

Вряд ли миссис Лайонс осмелилась бы утверждать, что не побывала в Баскервиль-холле, если бы на самом деле была там, ведь чтобы добраться туда, ей понадобилась бы двуколка, и обратно в Кум-трейси она вернулась бы только под утро. Ее бы обязательно кто-нибудь заметил. Выходит, вероятнее всего, Лора Лайонс действительно говорит если не всю правду, то, по крайней мере, часть правды.

Из дома миссис Лайонс я вышел сбитый с толку и подавленный. Снова я наткнулся на глухую стену, казалось, преграждавшую каждую тропинку, по которой я намеревался выйти к решению задачи. Но чем больше я вспоминал лицо леди и то, как она себя вела, тем сильнее чувствовал, что мне было рассказано не все. Почему миссис Лайонс так побледнела? Почему каждое признание мне приходилось вырывать из нее? Почему, когда произошла трагедия, Лора Лайонс ничего никому не рассказала? Наверняка все это объясняется не так просто, как она преподнесла. Что ж, пока что двигаться дальше в этом направлении не представлялось возможным. Мне необходимо было вновь взяться за ту ниточку, конец которой находился где-то среди древних каменных хижин на болоте.

И это направление было самым неопределенным. Я это понял, когда ехал домой, рассматривая по дороге разбросанные по холмам бесчисленные следы, оставленные древними обитателями этих мест. Бэрримор указал лишь на то, что таинственный человек живет в одной из покинутых хижин, а на болотах их многие сотни. Мне оставалось надеяться на собственное чутье. Раз я видел незнакомца стоящим на вершине черного утеса, значит, оттуда я и начну поиски. Я загляну в каждую хижину на болоте, пока не найду нужную. Если этот человек окажется в ней, я заставлю его признаться, хоть и под дулом револьвера, если понадобится, кто он такой и зачем так долго преследует нас. На запруженной людьми Риджент-стрит этот господин смог ускользнуть, но здесь, посреди пустынных болот, ему это вряд ли удастся. С другой стороны, если я найду его логово, а его самого там не окажется, я должен буду остаться там, как бы долго мне ни пришлось ждать возвращения незнакомца. Холмс упустил его в Лондоне. Я уверен, что мой наставник наконец оценит меня по заслугам, если мне удастся сделать то, в чем он сам потерпел фиаско.

После постоянных неудач, преследовавших нас во время расследования, фортуна наконец-то улыбнулась мне. И добрым вестником оказался не кто иной, как мистер Френкленд. Краснолицый старик с седыми бакенбардами стоял у ворот своего сада. Вдоль сада шла дорога, по которой я ехал.

– День добрый, доктор Ватсон, – неожиданно весело выкрикнул Френкленд. Непривычно было видеть его в таком приподнятом настроении. – Дайте лошадям отдохнуть. Заходите ко мне, выпьем вина, заодно поздравите меня.

Зная о том, как он поступил с собственной дочерью, я не испытывал к этому человеку совершено никакой симпатии, но мне нужно было отправить Перкинса вместе с лошадьми домой, и это был подходящий повод. Я вышел из линейки, отпустил Перкинса, велев передать сэру Генри, что буду к обеду, и вместе с Френклендом вошел в дом.

– Сегодня у меня большой день, сэр… Настоящий праздник, – радостно приговаривал старик. – Я закончил сразу два дела. Они у меня узнáют, что такое закон и что есть человек, который не боится добиваться своего через суд! Я отстоял право ходить по дороге через парк старого Мидлтона, представляете, прямо у его дома, всего в сотне ярдов от его дверей. Как вам такое? Мы покажем этим толстосумам, будь они неладны, как не считаться с мнением простых людей! А еще теперь закроют лес, который фернвортсы превратили в место для пикников. Эти людишки, похоже, считают, что права собственности уже не существует и они могут со своими бумажными салфетками и бутылками собираться, где им вздумается. Оба дела уже закрыты, доктор Ватсон, и оба решены в мою пользу. У меня не было такой удачи с того дня, когда я засудил за посягательство на чужую территорию сэра Джона Морланда, который охотился на своем собственном поле.

– Как же вам это удалось?

– Загляните в судебные архивы. «Френкленд против Морланда», дело слушалось в самом Суде королевской скамьи…[13]13
  Суд под председательством королевы, существовавший в Англии до 1873 года.


[Закрыть] Поверьте, вы не пожалеете о потраченном времени. Это дело стоило мне двести фунтов, однако я его выиграл.

– Но ваши затраты потом, конечно, окупились?

– Нет, сэр, нет. Я горжусь тем, что не преследую личной выгоды. Я действую исключительно из чувства общественного долга. Не сомневаюсь, что фернвортсы сегодня опять будут жечь мое чучело. Когда они прошлый раз это делали, я обращался в полицию, чтобы они прекратили эти отвратительные бесчинства, но в нашем графстве, сэр, полиция работает безобразно, и защита, на которую я имею полное право рассчитывать, мне так и не была предоставлена. Но ничего, дело «Френкленд против власти» еще наделает много шума. Я говорил им, что они пожалеют, что так отнеслись ко мне, так оно и вышло.

– А что произошло? – спросил я.

Старик напустил на себя важный вид.

– Мне стало известно о том, что они очень хотят узнать, только я ни слова не скажу этим мерзавцам.

До сих пор я смотрел по сторонам, стараясь придумать повод поскорее прекратить этот пустой разговор и распрощаться со стариком, но теперь стал прислушиваться внимательнее. Я уже достаточно наслушался этого чудака, чтобы понимать, что как только я покажу, что меня заинтересовали его слова, он тут же прекратит откровенничать.

– Какое-нибудь очередное дело о вторжении на чужую территорию? – как можно более безразличным тоном спросил я.

– Ха-ха! Нет, мальчик мой, на этот раз кое-что поважнее! Речь идет о каторжнике, который прячется на болоте.

Я обомлел.

– Не хотите же вы сказать, что вам известно, где он скрывается? – спросил я.

– Может быть, я и не знаю точно, где он скрывается, но я мог бы помочь полиции его сцапать. Вам не приходила в голову такая мысль: чтобы поймать его, достаточно узнать, где он берет еду.

Как ни странно, слова старика действительно имели смысл.

– Несомненно, – согласился я. – Но откуда вы знаете, что каторжник до сих пор сидит на болоте, а не сбежал уж давно куда-нибудь?

– Знаю, знаю. Я своими собственными глазами видел посыльного, который носит ему еду.

Я с ужасом в сердце подумал про Бэрримора. Наблюдательность этого старого бездельника может сломать дворецкому жизнь. Однако после следующих слов Френкленда я облегченно вздохнул.

– Вы удивитесь, но еду ему носит ребенок. Я каждый день наблюдаю за ним в телескоп с крыши. Мальчик ходит одной и той же дорогой в одно и то же время. К кому, по-вашему, ему ходить, как не к каторжнику?

Вот так удача! Я просто не мог поверить своему везению. Однако по-прежнему изо всех сил делал вид, что меня эта тема мало интересует. Надо же, ребенок! Бэрримор тоже говорил, что незнакомца снабжает мальчик. Вот кого, значит, Френкленд выследил, а вовсе не каторжника. Если удастся вытянуть из старика все, что ему известно, мне не придется тратить время и силы на обследование каждой хижины на болоте в поисках таинственного наблюдателя. Самым верным способом разговорить Френкленда было продолжать изображать недоверчивость и равнодушие.

– Я думаю, это, скорее, сын какого-нибудь пастуха, который носит отцу ужин на болото.

Первое же проявление несогласия привело старого упрямца в бешенство. Его глаза вспыхнули, а седые бакенбарды вздыбились, как шерсть на спине дикой кошки.

– Ну конечно, сэр! – с издевкой произнес он и ткнул пальцем в сторону окна, за которым простиралось бескрайнее болото. – Видите вон тот черный утес? А холм, чуть пониже, за ним видите? Тот, на котором растут колючие кусты? Это самое каменистое место на всем болоте. Неужели какому-нибудь пастуху могло прийти в голову останавливаться там на ночлег? Ваше предположение, сэр, полнейшая глупость.

Я с кротким видом ответил, что сказал так, потому что не знал всех фактов. Моя покорность пришлась старику по душе, поэтому он снова настроился на откровенный лад.

– Не сомневайтесь, сэр, я никогда ничего не говорю просто так. Я много раз сам видел, как мальчишка с узелком в руках ходит к этому холму. Раз, а то и два в день я… Подождите-ка, доктор Ватсон. Если меня не подводит зрение, на холме и сейчас происходит какое-то движение.

До указанного места было несколько миль, но я отчетливо увидел, как по серо-зеленому склону движется черная точка.

– Идемте, сэр, идемте! – воскликнул Френкленд и бросился по лестнице наверх. – Увидите собственными глазами и сами решите.

Телескоп, довольно внушительного вида аппарат на треноге, стоял на плоской покрытой свинцом крыше. Френкленд приклеился к нему глазом и издал радостный крик.

– Быстрее, доктор Ватсон, смотрите, пока он не перешел через холм!

И действительно, по крутому склону холма с трудом пробирался мальчишка с небольшим узелком на плече. Когда он поднялся на вершину, я совершенно отчетливо рассмотрел на фоне холодного голубого неба его нескладную фигурку, одетую в какие-то старые обноски. Он воровато посмотрел по сторонам, словно проверял, нет ли за ним слежки, и скрылся.

– Ну, что скажете? Прав я или нет?

– Действительно, мальчик. И он явно прячется.

– А почему он прячется, легко догадаться любому твердолобому констеблю. Но только от меня они не дождутся ни слова, и я прошу вас, доктор Ватсон, тоже помалкивать. Ни слова! Вы меня понимаете?

– Конечно, как скажете.

– При таком безобразном отношении ко мне… Я просто уверен, что, когда откроются все факты в деле «Френкленд против власти», по стране прокатится волна негодования. Я ни за что на свете не стану помогать полиции. Им ведь все равно, кого эти негодяи жгут на своих сборищах, мое чучело или меня самого! Как, неужели вы уходите? Помогите хотя бы осушить графинчик в честь такого великого события!

Однако мне удалось отвертеться от его предложения и убедить назойливого старика отказаться от мысли проводить меня домой. Пока он наблюдал за мной, я шел по дороге, а потом свернул и побежал через болото к каменистому холму, за которым исчез мальчишка. Удивительно, как все складывалось в мою пользу. И если мне не удастся использовать на все сто процентов шанс, который подбрасывает судьба, то это произойдет не потому, что мне не хватит заряда энергии или настойчивости.

Солнце уже начинало садиться, когда я достиг вершины холма, поэтому все неровности земли подо мной отбрасывали длинные тени и с одной стороны казались золотисто-зелеными, а с другой – темно-серыми. Далекий горизонт утопал в густой дымке, из которой торчали верхушки гор Белливер и Виксен-тор. Но нигде, куда ни посмотри, не было заметно ни малейшего движения, стояла полная тишина. Лишь большая одинокая птица, то ли чайка, то ли кроншнеп, медленно проплывала по синему небу. Было такое ощущение, что между небесным куполом наверху и огромной пустыней внизу мы с птицей – единственные существа на всем белом свете. От чувства одиночества и унылого вида вокруг на душе у меня сделалось ужасно тоскливо, а когда я подумал о загадке, которую мне предстояло разгадать в ближайшие минуты, у меня пошел мороз по коже. Мальчишки нигде не было видно, но внизу в ложбине между двумя холмами я заметил каменные хижины. Они были расположены по кругу. В середине круга находилась единственная постройка, которая сохранила какое-то подобие крыши и поэтому могла служить убежищем от непогоды. Как только мой взор упал на нее, сердце учащенно забилось у меня в груди. Наверняка именно здесь прячется тот, кого я ищу. Наконец я видел перед собой его тайное убежище… Еще несколько шагов, и я узнаю все.

Приближаясь к хижине с такой осторожностью, с какой Стэплтон подкрадывался бы с сачком к какой-нибудь редкой бабочке, я с удовлетворением заметил признаки того, что это место действительно обитаемо. Между булыжников просматривалась протоптанная тропинка, ведущая к двери, вернее, к полуразвалившемуся проему в каменной стене. Внутри хижины было тихо. Незнакомец мог быть там, но мог и находиться в это время где-то на болоте, занимаясь своими грязными делишками. Нервы мои напряглись до предела. Бросив в сторону недокуренную сигарету, я сжал рукоятку револьвера, стремительно шагнул к двери и заглянул внутрь. В хижине никого не было.

Однако в ней было множество доказательств того, что я шел по верному следу. Определенно, тот, кого я искал, жил именно здесь. Несколько полотенец, завернутых в непромокаемую ткань, лежали на большой каменной плите, на которой когда-то видели сны первобытные люди. С другой стороны находился грубый очаг с остатками костра. Рядом с ним лежала кое-какая кухонная утварь, стояло наполовину наполненное ведро с водой. Куча пустых жестянок указывала на то, что здесь живут уже довольно давно. Когда глаза привыкли к темноте, в углу я разглядел даже кружку и неполную бутылку спиртного. Прямо посередине хижины стоял плоский камень, выполнявший функции стола, а на нем лежал небольшой узелок… несомненно, тот самый, который я видел через объектив телескопа на плече у мальчишки. В узелке оказались буханка хлеба и три жестяные банки, одна с языком, две другие – с персиками. Когда я, внимательно изучив содержимое узелка, поставил его обратно, у меня замерло сердце, потому что на каменном столе я заметил листок бумаги, на котором было что-то нацарапано карандашом. Я поднял его, и вот что я прочитал:

«Доктор Ватсон поехал в Кум-трейси».

Целую минуту я простоял с листком бумаги в руках, пытаясь понять смысл этой короткой записки. Выходит, это за мной, а не за сэром Генри, следил таинственный человек! И следил не сам, а подсылал своего сообщника (может быть, даже того самого мальчишку), и я видел перед собой один из его докладов. Вполне вероятно, что незнакомцу был известен каждый мой шаг, с тех пор как я приехал на болото. Ведь не зря меня не покидало чувство, что мы постоянно находились во власти некой силы; вокруг нас как будто плелась тонкая, но упругая паутина, невидимая до тех пор, пока вдруг не начинаешь понимать, что выбраться из нее уже не удастся.

Если я нашел один отчет, значит, где-то здесь могли быть и другие. Я стал осматривать хижину, надеясь найти их, но не обнаружил ни бумаг, ни чего-либо такого, что указывало бы на личность или намерения обитателя этого уединенного места. Единственное, что я мог о нем сказать, это то, что он – человек спартанского склада и его мало заботят бытовые удобства. Вспомнив недавний проливной дождь, я посмотрел на дыры, зияющие в каменной крыше. Какую же надо иметь перед собой цель, чтобы добровольно оставаться в таком неуютном месте! Кто же он? Враг, пылающий ненавистью, или, может быть, ангел-хранитель? Я дал себе слово, что не выйду из хижины, пока не найду ответ на этот вопрос.

Солнце уже почти село, и весь запад переливался багрянцем и золотом. Свет отражался в далеких рыжеватых лужах, выступающих на поверхности большой Гримпенской трясины. Были видны две башни Баскервиль-холла и размытые клубы дыма над тем местом, где располагалась деревушка Гримпен. Где-то между ними, за холмом, находился дом Стэплтонов. В золотистых лучах вечернего солнца все вокруг казалось тихим и спокойным, но я, обводя взглядом окрестности, испытывал совсем другие чувства. Моя душа трепетала от волнения и ожидания встречи с незнакомцем, которая с каждой секундой становилась все ближе и ближе. Мои нервы были натянуты как струны, но я, преисполнившись намерения довести дело до конца, выбрал внутри хижины место потемнее и принялся терпеливо дожидаться появления ее обитателя.

Наконец я услышал его. Вдалеке послышался отчетливый хруст камней о ботинки, потом еще и еще один. Шаги приближались. Я вжался в самый темный угол и стиснул рукоять пистолета в кармане, намереваясь не обнаруживать себя, пока сам не увижу незнакомца. Вдруг стало тихо, видимо, он остановился. Но через какое-то время шаги вновь зашуршали в мою сторону. На дверной проем легла тень.

– Сегодня чудесный вечер, дорогой Ватсон, – услышал я хорошо знакомый голос. – Право же, вам стоит выйти, здесь намного приятнее, чем внутри.

Глава XII. Смерть на болоте

На миг я остолбенел, не в силах поверить своим ушам. Потом чувства и способность говорить вернулись ко мне, когда я почти физически ощутил, как у меня с души свалилась неимоверная тяжесть. Этот холодный, хрипловатый, ироничный голос мог принадлежать только одному человеку на свете.

– Холмс! – закричал я. – Холмс!

– Выходите уж, – сказал он. – И прошу вас, поаккуратнее с револьвером.

Я, пригнувшись, прошел под грубой каменной перемычкой двери и увидел его. Шерлок Холмс сидел на камне и с интересом всматривался в мое, очевидно, все еще перекошенное от удивления лицо. Он похудел, одежда на нем была довольно потертой, но чистой. В целом вид он имел опрятный и живой. Серые глаза на обветренном, бронзовом от долгого пребывания на солнце лице смотрели живо и лукаво, а твидовый костюм и матерчатая шапочка делали моего друга похожим на обычного туриста. Меня особенно удивили его идеально выбритый подбородок и белоснежная рубашка. Можно подумать, в последнее время Холмс жил не на болоте, практически под открытым небом, а в Лондоне на Бейкер-стрит. Даже в таких условиях он остался верен своей поистине кошачьей любви к чистоплотности.

– Господи, Холмс, я так рад вас видеть! – взволнованно воскликнул я, обнимая его.

– Похоже, скорее удивлены.

– Должен признаться, это правда.

– Могу вас уверить, что не вы один испытали это чувство. Я и не думал, что вы обнаружили мое временное пристанище, и уж совсем не ожидал, что вы окажетесь внутри. Я понял это только, когда до двери оставалось двадцать шагов.

– Должно быть, вы узнали меня по следам?

– Нет, Ватсон. Боюсь, что я не могу отличить ваши следы от всех остальных следов в мире. Если вы действительно захотите провести меня, смените табачный магазин. Найдя окурок, на котором написано «Брэдли, Оксфорд-стрит», я понял, что мой друг доктор Ватсон где-то неподалеку. Вы бросили сигарету рядом с тропинкой, несомненно, в тот миг, когда решились ворваться в пустую хижину.

– Именно так и было.

– Я так и думал… Зная вашу настойчивость, я был уверен, что вы сидите в засаде, с оружием в руках, и поджидаете возвращения обитателя хижины. Так вы действительно считали, что я – преступник?

– Я не знал, кто вы, но собирался это выяснить, чего бы это ни стоило.

– Превосходно, Ватсон! Как же вы нашли меня? Наверное, заметили, гоняясь за каторжником ночью, когда я неосторожно позволил луне светить себе в спину?

– Да, я видел вас.

– И, несомненно, обошли все хижины, пока не нашли эту.

– Нет. Ваш мальчишка был замечен, он и вывел меня к вам.

– А, старый джентльмен с телескопом. Заметив первый раз свет, отражающийся от линз, я не мог понять, что это. – Холмс поднялся и заглянул в хижину. – Ха! Вижу, Картрайт кое-что принес. А это что за записка? Так вы побывали в Кум-трейси?

– Да.

– Встречались с миссис Лорой Лайонс?

– Верно.

– Весьма похвально! Очевидно, наши расследования движутся в одном направлении. Когда мы объединим усилия, думаю, все в этом деле станет окончательно понятным.

– Знаете, я ведь действительно ужасно рад, что вы здесь. Эта ответственность, эта тайна… Нервы у меня уже не выдерживают. Но как, черт возьми, вы здесь оказались? Чем занимались? Я-то думал, Холмс бьется над делом о вымогательстве.

– Я и хотел, чтобы вы именно так думали.

– Так что же, вы прибегаете к моей помощи, не доверяя мне?! – не без обиды вскричал я. – По-моему, я заслужил большего, Холмс.

– Дорогой друг, в этом деле, как и во множестве других, вы оказали мне неоценимую помощь. Прошу меня простить, если моя небольшая уловка обидела вас. По правде говоря, это было сделано во многом ради вас. Мысли о вашей безопасности заставили меня приехать сюда и взяться за дело самому. Если бы я жил с вами и сэром Генри, не сомневаюсь, наши мнения совпадали бы полностью, и более того, это заставило бы наших и без того очень осторожных противников держать ухо востро. А так я имел возможность передвигаться совершенно свободно (чего не мог бы себе позволить, живи я в Холле), и при этом оставаться невидимой силой, готовой вмешаться в развитие событий в ключевой момент.

– Но мне-то вы могли открыться!

– Нам бы это не помогло, скорее наоборот. Вы бы захотели рассказать мне что-нибудь или по доброте душевной стали бы меня жалеть и решили как-то помочь мне, а это лишний риск, обо мне могли узнать и другие. Я привез с собой Картрайта (помните того мальчугана из посыльного агентства?), который снабжает меня всем необходимым. Краюха хлеба, чистый воротничок. Что еще нужно мужчине? К тому же Картрайт – это лишняя пара зорких глаз и весьма быстрых ног. И то и другое для меня очень важно.

– Так значит, все мои отчеты были написаны попусту! – Мой голос дрогнул, когда я вспомнил, сколько души и усердия вкладывал в их сочинение.

Холмс извлек из кармана пачку бумаг, перемотанных нитью.

– Вот ваши отчеты, дружище. Могу вас уверить, все они были прочитаны, и очень внимательно. Мне удалось все организовать так, что ко мне в руки они попадали с опозданием лишь в один день. Надо сказать, я восхищен тем, какое рвение и недюжинный ум вы проявили в этом удивительно сложном деле.

Я продолжал сердиться на Холмса за то, что он все это время, оказывается, водил меня за нос, но его теплые слова растопили мое сердце, и к тому же он ведь действительно был прав, когда говорил, что для дела было лучше, чтобы я не знал о присутствии своего друга на болоте.

– Ну вот, другое дело, – сказал он, видя, как просветлело мое лицо. – А теперь расскажите, что вы узнали от Лоры Лайонс… Не трудно было догадаться, что целью вашей поездки была встреча с ней, я ведь и сам уже понял, что в Кум-трейси она единственная, кто может быть полезен в нашем деле. Знаете, если бы вы не съездили к ней сегодня, я бы, скорее всего, завтра сам к ней наведался.

Солнце уже село, и на болота опустилась ночь. Воздух сделался холодным. Мы, чтобы согреться, зашли в хижину. И там почти в полной темноте Холмс выслушал мой рассказ о разговоре с леди. Услышанное так его заинтересовало, что он даже попросил меня повторить отдельные места.

– Это очень важно, – сказал мой друг, когда я закончил. – Теперь все звенья цепочки в этом чрезвычайно непростом деле соединились. Вам, возможно, известно, что леди состоит в близких отношениях со Стэплтоном?

– Со Стэплтоном? Нет.

– В этом можно не сомневаться. Они встречаются, переписываются, в общем, между ними полное согласие. И это дает нам в руки хороший козырь. Если бы с его помощью мне удалось как-то обезопасить его жену…

– Жену?

– Ватсон, теперь настала моя очередь делиться информацией. Женщина, которая выдает себя за мисс Стэплтон, на самом деле его жена.

– Господи Боже мой, Холмс! Вы в этом уверены? Как же он допустил, чтобы сэр Генри влюбился в нее?

– Любовь сэра Генри не может причинить вред никому, кроме самого сэра Генри. Стэплтон позаботился, чтобы между его женой и баронетом ничего не было, вы сами об этом писали. Повторяю, эта леди жена натуралиста, а не сестра.