Текст книги "Тайна бильярдного шара. До и после Шерлока Холмса [сборник]"

Автор книги: Артур Конан Дойл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Все вышеизложенное необходимо для того, чтобы понять, почему Толстик не на шутку расшалился в тот памятный день. Во-первых, его постигло разочарование, а когда это случалось, он обычно давал выход своим чувствам. «Крушение надежд» состояло в том, что Папа, будучи в слишком благодушном настроении, недвусмысленно дал понять, что совсем скоро все племя обязательно соберется во мраке ночи и дотла сожжет коттедж кучера, одновременно обрушив град стрел на окна и двери этого презренного строения. Толстик со всей серьезностью заготовил пучки соломы и ждал команды. Однако ему пришлось объяснять, что Папа несколько «переборщил» со стратегическим планированием, и что закон со свойственной ему косностью и непомерной суровостью решительно препятствует подобного рода забавам.

Во-вторых, накануне случилось нечто, что вызвало у него настоящее нервное потрясение. Это была трагедия в трех действиях. В первом акте Толстик обнаружил осиное гнездо и разворошил его. Во втором – обитатели гнезда засекли Толстика и нанесли ответный удар. В третьем – апофеозом трагизма явилась ария Толстика, которая была слышна по всей округе, поскольку он обладал голосом, производившим невиданную доселе плотность крика и воплей на квадратный метр. Так что, возможно, после этого происшествия у него и могли появиться какие-то оправдания своему озорству.

Но это озорство, подобно многим другим его выходкам, выразилось в довольно странной форме, поскольку Толстик был весьма изобретателен. Все началось с его дополнений к молитвам, и носили они отнюдь не благонравный характер. Так, обращаясь к Создателю, он сказал: «Пусть я буду послушным мальчиком, каков аз есмь!» По подсказке матушки он произнес: «Дай мне быть сдержанным с другими, – а потом прибавил: – И дай другим быть сдержанными со мной». В конце концов, он показал, насколько нуждался в сдержанном отношении со стороны всех остальных, когда совсем уж распоясался и, весь в слезах, яростно бросился с кулаками на Парнишку. Тот встретил сей неистовый натиск со снисходительным презрением и заметил ледяным тоном: «Пойди-ка, высморкайся!» – после чего атака бесславно выдохлась. Это явилось очередным проявлением рыцарского характера Парнишки, спокойного, бесстрашного и хладнокровного перед лицом опасности и столь же доброго и мягкого по отношению к своим близким.

Итак, виновный был наказан и отправлен в сад с тем, чтобы в тишине подумать над своим поведением и обуздать свой пыл. Вскоре, однако, родители, как и всегда, смягчились и, не торопясь, вышли в сад посмотреть, как там цветы, как там погода, как там… да все, что угодно, лишь бы под любым, тщательно скрываемым друг от друга предлогом посмотреть, как изгнанник переносит страдания. Каждый из взрослых прекрасно осознавал надуманность их поводов.

Кающегося грешника видно не было, но очень скоро, подойдя к окруженному густым кустарником пруду, они услышали высокий, неуверенный детский голос:

 
– На людоедском острове жила
Темноволосая красавица одна…
 

Папа поднес палец к губам, и двое взрослых, словно играя в индейцев, подкрались к кустам и осторожно посмотрели поверх их. То, что они увидели, запомнится им надолго. Толстик стоял лицом к пруду, размахивал руками, качал головой и распевал:

 
– От злости покраснев, жениху говорила она:
Комплиментов не слушаю, я тебя лучше скушаю.
Для двоих моя хижина слишком тесна.
 

Когда он пел эту жуткую балладу, услышанную от няньки, его взгляд был столь напряжен, что увидеть слушателей не представляло большого труда. На траве у самой воды сидели шесть лягушек и смотрели вверх своими выпученными глазами. Выглядели они очень комично и напоминали разъевшихся театральных критиков, усевшихся в первом ряду партера.

– Эй, привет! – воскликнул Папа, появляясь из-за кустов. Раздались шесть всплесков – критики исчезли.

– Привет! – добродушно откликнулся Толстик, никогда ни на кого не державший зла, даже если его и наказывали.

– Поешь лягушкам?

– И двум водяным жукам, – добавил Толстик, обладавший какой-то скрытой властью над всякой живностью. – Был еще тритон, но он куда-то исчез.

– Милый, и им понравилось, да? – спросила леди Солнышко, обнимая своего провинившегося сына.

– Ну да, по-моему, понравилось. Они так глотки раздувают, когда им что-то нравится. Я им целых два раза спел.

Вскоре появились Парнишка с Крошкой. Крошка прямо-таки лопалась от гордости, потому что днем раньше ее возили в Лондон к врачу, которого она, неправильно расслышав Папу, упорно называла «оккультистом». Доктор проверил ее зрение и, вернувшись домой, она полдня сидела в углу с кусочком стекла, представляя себя «оккультистом», играя во врача. При этом, как и подобает настоящему актеру, она «исполняла» эту роль не для того, чтобы произвести впечатление на окружающих, а ради собственного удовольствия, делая это в свойственной ей скромной и сдержанной манере.

Эмиль Вернон. Мой маленький котенок

Ригли, ее старая стеганая подушка, выступала в качестве пациента. Ее уже по-всякому крутили и вертели, а теперь осматривали воображаемые глаза. Крошка настояла, чтобы взять Ригли в Лондон, но эта старая, набитая пухом тряпка имела вид настолько ужасающий, что Крошке пришлось согласиться везти ее в картонной коробке.

«Да, мамочка, мне все очень понлавилось, вот только Лигли там чуть не задохнулась!» Со всей резвостью детского воображения она составила целое генеалогическое древо своего оборвыша, состоящее большей частью из каких-то несуществующих имен, но в целом весьма красочное и впечатляющее. Несколькими днями раньше леди Солнышко поразилась, узнав, что накануне Крошка вышла замуж. «Да, мамочка, я вышла за блата Лигли», – объяснила она и после этого несколько дней ходила с важным видом, представляя себя замужней дамой.

Ранее уже говорилось, что в каждом периоде детского возраста можно проследить этапы развития человечества – пещерного человека, охотника, земледельца, даже стадию идолопоклонника. Но есть один период, который может поставить исследователя в тупик – это период так называемых «превращений». Он очень хорошо и ярко проявляется, очень быстро возникает и так же стремительно исчезает. Во время него ребенок надолго представляет себя кем-то или чем-то и очень серьезно относится к этому своему «превращению», выказывая чудеса изобретательности, не только играя свою роль, но также весьма оригинально подстраиваясь под роли, играемые окружающими, давая им возможность найти нужные слова. «Я – пес по кличке Крузо!» – объявляет Толстик. «Лежать, песик, лежать!» – командует Парнишка. Они моментально подхватывают задумки друг друга. «Я – десятиметровый горный удав!» – однажды заявил Парнишка, и весь вечер играл эту роль. «А как же ты в кровать-то поместишься?» спросил Папа. «Свернусь, свернусь, как же еще!» – отвечал сын.

Время от времени они осознают нелепость этих метаморфоз, и тогда раздается самый приятный и самый желанный из всех звуков в мире – искренний детский смех. Но, как правило, они серьезны, как судьи, если это сравнение здесь уместно.

Однажды в самом начале войны Парнишка, тогда совсем маленький, напустил на себя суровый и надменный монарший вид.

– Кто ты сегодня, сынок? – спросила его мама.

– Я – германский император.

– Ах, Боже мой! – воскликнула леди Солнышко. – Ведь Папе это не понравится!

– Папе! Какому-то английскому простолюдину! – высокомерно ответил кайзер.

В тот день Парнишку обуяло непослушание, и он упорно гнул свою линию. Подобной находчивостью дети очень часто, осознанно или неосознанно, переигрывают взрослых.

– А кем ты станешь, когда вырастешь? – благожелательно спросил кто-то из гостей.

– Ну конечно, как Папа – ничего делать не буду! – последовал ответ.

Если хотите узнать, как работает живой детский ум, возьмите книжку с картинками, которые наверняка вызовут у детей неподдельный интерес, и спросите их, что они там видят. У Папы есть иллюстрированная история древнего мира, вызывающая восторг как у учителя, так и у маленьких учеников. Начинается она с Вавилона, потом идут Ассирия, Египет, Греция и все остальные государства древности. Наше трио усаживается тесным кружком на ковре в гостиной, взирая на портреты предков на стенах, и гадает, кто же это может быть. А в это время Папа, возвышаясь в кресле, начинает притворяться, будто знает гораздо больше, чем на самом деле.

– Что это? – спрашивает он.

«Это» представляет собой часть гробницы эпохи неолита со скелетом и ритуальными сосудами вокруг него.

Дети внимательно рассматривают рисунок.

– Это живот слона и человек, которого он съел, – твердо заявляет Толстик.

– Слоны не едят людей, – замечает Парнишка. – Они едят булочки.

– Это кастлюли, – произносит Крошка. Она говорит редко, но очень уверенно, и всегда попадает в точку.

– Верно, милая, кастрюли. Человек умер, его похоронили, а утварьпригодится ему в загробной жизни. Так думали в те времена. А это что?

– Волчица кормит дядю Рема.

– Ромула и Рема. Это два мальчика, которые выросли и построили Рим. Их вскормила волчица.

– А интересно, они знали о Маугли? – спрашивает Парнишка. – У него ведь тоже была волчица вместо мамы.

– Как здорово, что у нас нормальная мама! – вступает Толстик. – Молиться на ночь вместе с волчицей! Страх какой, а?

– Они выросли очень сильными, – продолжает Папа, – и возвели прекрасный город, который в свое время покорил весь мир.

– Но не Англию, – веско возражает Парнишка.

– И Англию тоже.

– Ух, ты! – выдыхают все трое.

– Но не всю, – настаивает Парнишка.

– Знаешь, а ведь нам это пошло на пользу, – объясняет Папа. – Мы ведь тогда еще бегали в звериных шкурах, а римляне многому нас научили. Ну-с, ребята, а это что такое?

Удивительно, сколько полезного смогут узнать дети, если обучение превратить в игру, а не сделать обязанностью. Некоторые из картинок они видели раньше, так что сейчас тараторят наперебой, дополняя друг друга.

– Вот здесь греки устраивали игры.

– А вот тут мчались по кругу на колесницах.

– В этом храме жил бог.

– Это Вавилон, там у них были огромные такие каменные ступени с садами, а дома они строили из глины. Сейчас там только черепки лежат, а вокруг собаки бегают.

– Это царский дворец. А вон царь убивает львов на стене.

– Так, – говорит Папа. – А это что?

Вот так загадка. На фреске египетский надсмотрщик с табличками для письма в руке показывает темнокожим рабам, что им делать. Руки его очень странно изогнуты.

– Один боксирует против шестерых, – полагает Парнишка.

– Это женщина и шесть мужчин, которые хотят жениться на ней, – таково мнение Толстика.

Крошка лишь качает своей маленькой кудрявой головкой.

– Солдаты, – произносит она.

Так они продолжают гадать и высказываться, переворачивая страницы с завлекательными картинками, споря о наскальном изображении доисторического человека, об индейском рисуночном письме или о загадочном фрагменте стены из храма ацтеков, затерянного в непроходимых джунглях на Юкатане. В сгущающихся сумерках Папа откинулся на спинку кресла, он курит, смотрит и слушает. Всполохи огня в камине озаряют любопытные и увлеченные лица детей. Они – свежая поросль на молодых ветвях великого древа жизни. В этой книге они видят творения давно увядших цветов на ветках, зачахнувших много столетий назад. Они также будут трудиться и также уйдут в глубину веков, а на смену им придут другие. Пройдут тысячелетия, и люди будущего так же станут смотреть, гадать и смеяться, видя изображения наших неуклюжих кораблей, аэропланов и других, с их точки зрения, примитивных устройств, с помощью которых мы пытались перехитрить Природу и поставить ее себе на службу. Работа и работа – безо всякого конца? Жажда жизни неослабна и неутолима, и именно она движет человечество вперед. С одной стороны – прозябающие в пещерах первобытные люди, с другой – возможно, торжество Духа и Разума человеческого. Папины мысли простирались гораздо дальше и вмещали в себя гораздо больше, чем он мог сказать детям, когда смотрел на три маленькие головки, склонившиеся над лежащей рядом с камином старой книгой.

БИЛЛИ БОНС

Как правило, Папа вел себя очень строго и серьезно, отметая все незначительное, а значительное записывая на листах бумаги. Но когда он был в настроении, он мог выдумывать самые разнообразные игры, о которых, возможно, захотят узнать другие папы, даже если их несчастным мамам придется устраивать после этого большую стирку. Давайте посмотрим, что за игру он придумал на этот раз. Хитрый Папа приготовил все заранее – чтобы игра удалась на славу, надо приложить некоторые усилия, – но никому ничего об этом не сказал.

На Рождество выдался светлый и ясный день.

– Я так рада, что Христу в Его день рождения так ярко светит солнышко! – сказала Крошка, которую нам придется называть Вилли, поскольку с недавних пор она откликается только на это имя.

– Да, – добавил Толстик. – Надеюсь, Он получит много-много поздравлений.

– Как, наверное, Бог гордится Им, – заметил Парнишка.

Папа позволил всем детям искать собственное отношение к Богу, и в их невинных умах эти отношения сложились очень светлыми, добрыми и весьма «очеловеченными». Возможно, они сделались бы еще более необычными, если бы не тонкое и мудрое вмешательство леди Солнышка. В их вере присутствовало что-то совершенно умилительное и трогательное. «Дорогой Боженька» – именно с этих слов начинались их молитвы. Христос представлялся им прекрасным и восхитительным старшим братом, могущим сделать все на свете, и сделать это лучше всех остальных. Безжалостная логика, порожденная их наивными умами, множество раз ставила Маму в тупик, поскольку она не так быстро реагировала на постоянно менявшуюся обстановку, как Папа, который мог в крайнем случае разрешить спор при помощи диванной подушки.

– Мамочка, а как ты думаешь, в детском раю есть крикет?

– Я уверена, милые мои, что там есть все, чтобы девочки и мальчики были счастливы.

На трех серьезных детских личиках читается напряженное обдумывание полученного ответа.

– Ну, если так, – нарушает молчание Парнишка, – то крикет там, конечно же, есть.

Мама не вдается в дальнейшее обсуждение, так что вопрос считается решенным. Однако из него следуют неизбежные выводы.

– Ну, хорошо, если там есть крикет, то Христос, значит, играет?

Мама лихорадочно соображает и, как ей кажется, находит спасительный ответ.

– Ну, милый мой, если детям от этого хорошо, то Христос сделает все, что угодно.

– Так значит, Он пойдет играть, если Его позовут? спрашивает Парнишка.

– Он будет играть, если кому-то игрока не хватает, – вставляет Толстик.

– По-моему, вам пора пойти поиграть на лужайке! – чуть не взрывается вконец утомленная этими словесами леди Солнышко.

– По-моему, Он бы нам классную компанию составил, – со всей серьезностью задумчиво произносит Парнишка.

– Он, наверное, здорово в кегли играет, – добавляет Толстик.

Папа, до этого с ухмылкой наблюдавший за Мамой и детьми из-за полуопущенной газеты, решил, что пришло время вмешаться.

– Ну что ж, играть – не пахать, верно? – веско спросил он, а затем добавил: – Так вот, как насчет сыграть в Билли Бонса?

В ответ послышались восторженные крики и бурные аплодисменты. На брошенный клич собрались все соседские мальчишки: восьмилетний кузен Джон, ровесник Крошки-Вилли, и его младший брат Фрэнк. Джон помолвлен с Вилли, так что он постоянно предупреждает Фрэнка, чтобы тот прекратил целовать ее.

– А я все равно буду, – упрямится Фрэнк.

– Тогда скорей бы ты простудился, чтобы тебе запретили целоваться, – заявляет Джон.

Джон и Вилли все утро провели на улице, подыскивая себе дом. Но их роман – совсем другая история, так что мы вернемся к тому месту, когда кроме них пришли еще с десяток ребятишек.

Папа сидел на краю стола и взирал на серьезные детские лица. Очень важно сосредоточиться, если предстоит большая и долгая игра. Настало время военного совета.

– Итак, – начал Папа, многозначительно помахивая трубкой. – Никто не должен участвовать в нашем предприятии, не осознав, что ему предстоит. Как вы все, надеюсь, понимаете, дело весьма и весьма опасное.

Те, кто постарше, от этих слов пришли в восторг, а кто помладше – в ужас.

– Еще есть время, – продолжал Папа с еще более зловещим видом, – отказаться и выйти из игры. Мы как-нибудь прорвемся, хотя придется рискнуть.

Все приготовились рискнуть, однако кто-то из малышей чуть не захныкал, но быстро замолчал, услышав от своего брата страшное слово «трус».

– Так вот, – объяснил Папа, – вы все, конечно, знаете, в чем дело. В наших краях объявился отпетый негодяй, одноногий пират Билли Боне!

Тень Стивенсона, прости великодушно двуногого пирата, пишущего эти строки!

– А что он такого натворил? – робко спросил кузен Джон.

– Что натворил, говоришь? Чем меньше об этом знаешь, тем лучше!

– Очень-очень страшное? – поинтересовался Толстик.

– Ну, не то чтобы очень страшное, – успокаивающе сказала Мама.

Тем не менее лица ребятишек вытянулись от страха.

– Столь ужасное, что Мама боится даже обмолвиться об этом! – продолжал Папа. – Итак, дело в том, что он был замечен неподалеку отсюда, и его легко отыскать по следам его деревянной ноги. Или мы его поймаем, или он разделается с нами. Если ему удастся от нас ускользнуть, мы в любом случае найдем его сокровища. Все готовы?

В ответ раздался нестройный гул голосов.

– У всех есть палки или другое оружие?

Ну, разумеется, у всех. Папа достал из бокового кармана револьвер, что придало всему происходившему еще более зловещий антураж.

– Если мы начнем, то должны довести это дело до конца, – торжественно закончил Папа. – Еще не поздно отказаться от этого рискованного предприятия.

– А девчонок туда берут? – спросил Толстик, косясь на Вилли, и тут же громко взвыл, получив от сестры палкой пониже спины.

– Хватит дразниться. Дело очень серьезное. Да, вот еще что. Если нам по пути встретится высокий смуглый человек с косыми глазами, одетый в длинный плащ, немедля хватайте его. Не дайте ему уйти. Это Джек Гилмор, сообщник одноногого пирата.

Тут Папа чуть было не опозорился, поскольку рассмеялся, что совершенно недопустимо во время такой сложной операции, как охота на пирата. Он вдруг представил себе весь комизм ситуации, если им вдруг действительно попадется какой-нибудь безобидный господин, отвечающий этому описанию, и как все вцепятся в него, словно свора охотничьих псов.

– Все в порядке, ребята, – пробормотал Папа, снова входя в роль. – Мне стало смешно, когда я представил себе физиономию Билли, пришедшего за своими сокровищами и обнаружившего, что там ничего нет. Так, всем построиться у выхода в сад. Все на месте? Ага, а вот и первая ниточка.

Он вынул из кармана клочок бумаги. Под зловещим черепом с костями красовалась надпись:

 
На пять на восток и на запад пройдешь —
Жилетку от трупа торговца найдешь.
 

– Запад там, – объявил Папа, указывая прямо из открытой двери.

Ребятишки сгрудились в кучу и начали совещаться, а Папа тем временем раскурил трубку и ждал развития событий.

– На пять чего? – спросил кто-то.

– Ну, в книжках это обычно ярды, – солидно высказался Парнишка.

– А может, на пять шагов? – предположил Толстик.

– Значит, так – пять шагов на запад, а потом столько же на восток.

– И попадем опять сюда.

– Здесь точно какая-то ошибка.

– А может, эта вещица и есть здесь? – вставил тихий маленький мальчик по имени Броди.

Все подозрительно уставились на коврик. И вправду, у самой стены он как-то странно вспучивался. Через мгновение они его подняли и увидели маленькую жилетку с торчавшим в ней ножом для разделки мяса. За подкладку вылили по меньшей мере полбутылки красных чернил. Леди Солнышко пришла в ужас от такого натурализма, но Папа, человек куда более стойкий и суровый, остался верен себе и постарался до предела сгустить краски. Все притихли и раскрыв рты смотрели на эту ужасную находку.

– Возможно, там какая-нибудь улика или ниточка.

– Да-да, вот она.

Из кармана торчал бумажный уголок. Его тотчас же вытащили. Развернув бумагу, под пиратским символом они прочли:

 
Не медлить, не мешкать, скорее вперед!
В карьере вас фляга давно уже ждет!
 

Не успела брошенная бумажка коснуться земли, как вся стая ринулась бегом, словно взяв свежий след. Папа с двумя или тремя отставшими медленно шел следом. В округе был всего один карьер, так что «гончие» продрались сквозь кусты утесника, резво одолели выгон, и один за другим скатились в низину, упершись в высокую, испещренную разрезами стену из песчаника, где чередовавшиеся слои мелких камней и валунов наглядно демонстрировали смену геологических эпох. В самом дальнем углу красовался огромный трехпалый след какого-то доисторического животного. На Билли Бонса это вряд ли было похоже, однако Папа, опершись на свою трость, с каким-то странным удивлением и восторгом залюбовался малыми чадами рода человеческого, стоявшими на фоне своей древнейшей истории и у окаменевшего следа давно сгинувшего во мраке времени чудовища.

Они что-то вынюхивали, хныкали, сходились вместе и вновь разбегались в стороны, словно чуть подросшие щенки. Затем раздался радостный возглас, и тонкая, по-детски нескладная фигурка Парнишки рванулась вверх по склону и повисла на самом краю. Там, в двенадцати метрах от земли, лежала Папина медная кружка для бритья, холодно поблескивая в лучах скупого зимнего солнца. По чьей-то нелепой прихоти она оказалась под большим камнем. Чтобы достать ее, пришлось бы перелезть через уступ и отвалить камень, но Парнишка не боялся высоты, и минутой позже кружка уже лежала на земле в окружении склонившихся над ней любопытных лиц. Оказавшийся внутри клочок бумаги тут же вытащили и прочли следующее:

 
На третьей поляне к востоку от края
Сидит чудо-птица в кустах, выжидая.
Поищете там и поищете сям —
Найдете вы Бонса по свежим следам.
 

Вся стая вновь издала победный клич и со всех ног ринулась вниз по крутому склону на дальнем конце карьера, потом сквозь заросли можжевельника, вдоль поля для гольфа, пока все они не оказались на третьей по счету поляне, откуда сразу побежали к соседней живой изгороди, действительно, больше напоминавшей ряды кустов. Там они обнаружили весьма странного вида птицу, в свое время служившую крышкой для пепельницы, с торчавшим из колючего куста красным клювом. Теперь все стало ясно без всяких записок, и стайка детей рассыпалась в разные стороны, выискивая следы. Однако один маленький мальчик отбился от нее, подошел к Папе и задал каверзный вопрос.

– А скажите, пожалуйста, сэр, почему когда Билли Боне убегает и прячет сокровища, он оставляет следы, куда он побежал?

Папа изобразил на лице напряженную работу мысли.

– Тсс, я никому не говорил, – заговорщически прошептал он, – но только между нами: у Билли Бонса есть жена-негритянка, которая напрочь с ним рассорилась и люто его ненавидит. Это она оставляет следы, чтобы досадить ему.

Малыш было открыл рот, чтобы задать очередной неприятный вопрос, как тут раздался победный клич, возвестивший о том, что Вилли и Джон, бежавшие парой, как и положено помолвленной чете, наконец напали на след. С этого места коварная негритянка везде оставляла бумажные шарики, отмечавшие путь бегства ее муженька. Глядя во все глаза, ребятишки вновь ринулись вперед – вниз по пологому склону, через калитку, вдоль края поля, а потом…

Их глазам предстало действительно жуткое место, спуститься куда отважился бы не каждый взрослый. Справа от них лежала поросшая густым кустарником лощина, в самом низу которой струилась мелкая речушка, с виду напоминавшая широкий ручей. К ней вела узкая тропинка, вившаяся поперек их прежнего пути. Ребята сгрудились на краю и напряженно смотрели вниз. Точно ли след здесь? Да, где-то там, в кустах ежевики, белел клочок бумаги. От него их отделяли почти восемь метров крутого, скользкого глинистого склона. Один за другим, усевшись на землю, они скользили вниз. Последним спустился Джон, прижавшись к Вилли и обмотав ее тоненькую талию ремешком, привязанным к рукоятке палки. Потом кто-то поскользнулся, и во мгновение ока стройное прямоугольное построение превратилось в бесформенную кучу орущей и визжащей детворы. Однако все быстро поднялись на ноги и побежали сквозь колючие кусты и валуны, пока не вышли на тропинку, ведшую к речушке. Оттуда они понеслись по заросшей лощине. Трусливый Папа обошел ее безопасным окольным путем, поскольку его комплекция не позволяла ему скатываться по откосам, к тому же он наметил след еще утром.

Билли Боне пробежал вдоль самой речушки, продираясь сквозь нависавшие ветви и густое мелколесье. Затем, как и подобает путающему след негодяю, он снова пустился вверх по крутому глинистому склону длиной чуть больше двадцати метров, но на сей раз не такому скользкому и поросшему пучками травы. Подъем выдался нелегким, много раз они падали и поднимались, но, наконец, вся перепачканная грязью и запыхавшаяся компания добралась до верха и порывалась бежать дальше, однако их останавливали доносившиеся снизу грозные окрики Папы, велевшего стоять и ждать, пока не подтянутся все отставшие. Затем нужно было идти снова вдоль края поля, следя, чтобы лощина оставалась справа. Лощина эта известна с незапамятных времен под леденящим душу именем «Долина мертвецов», напоминавшем о сотнях людей, сгинувших здесь еще во времена нашествия данов. Чуть далее речушку перекрывает Красный мост, названный так в память о временах, когда вода тут текла алой от крови. Географические названия в «доброй старой Англии» могут многое рассказать о делах минувших веков.

Но маленькие, раскрасневшиеся от бега мальчишки и девчонки, современники славного короля Георга Пятого, знать не знали и слыхом не слыхивали о тенях прошлого, судя по легендам, обитавших в этой лощине. Почти полкилометра они бежали вдоль склона по орешнику. Потом тропинка вдруг внезапно нырнула вниз, и снова образовалась орущая и визжащая куча-мала, сползшая к самому берегу речушки, несущей свои бурые от железистой пыли воды из самого Суссекса. Теперь путь был только один – вверх по течению, и все мамы всплеснули бы руками от ужаса, если бы им довелось увидеть, как их любимые чада спотыкаются о замшелые валуны и по щиколотку проваливаются в воду, идя по следу, ведшему их к логову Билли Бонса.

Они преодолели множество сопряженных с нешуточной опасностью поворотов, когда гуськом шли по крошечным затонам, ступая между скользкими камнями и хватаясь за свисавшие ветви, в то время как Папа зорко присматривал за ними, помогая им своей прочной тростью, сильными руками и ободряющим словом. Изящные серебристые березы и высокие тонкие побеги бука тянулись к самой воде, образуя своего рода туннель. Острые юные глаза бросали взгляды во все стороны, чтобы не пропустить пиратский клад, до которого уже было рукой подать. Вдруг кто-то нашел в воде бутылку.

Пиратские сокровища

(иллюстраций из издания «Three of Them. A reminiscence…, London: John Murray, 1923»)

– Это он! – радостно вскричал Папа. – Это его бутылка из-под рома! Мы уже рядом. Вперед, ребята, вперед!

Но чуть дальше лощина изогнулась, и перед ними оказался водопад. От уступа тянулась полоса зеленых скользких камней шириной в три с небольшим метра, сплошь омываемая водой, кроме одного участка, где можно было пройти по чуть выступавшим из потока валунам. Погоня достигла своей наивысшей точки. Совсем рядом таилось логово Билли Бонса.

– Тихо, тихо, иначе он разделается с нами по одному!

С пугающим восторгом дети внезапно осознали, что все прежние домашние запреты исчезли, словно по мановению волшебной палочки, когда руки их погрузились в холодную воду, затекавшую под рукава. Подъем дался нелегко, но его одолели все до единого. Здесь, согласно приказу, они остановились, поджидая Папу. Говорить можно было только шепотом.

– Он там, за углом! – прошептал Папа, вытаскивая револьвер. Затем, вдруг повысив голос до крика: – Вперед, ребята! Покончим с негодяем раз и навсегда!

Кто-то знал, что это игра. Кто-то сомневался. Больше половины приняли все происходящее за чистую монету благодаря тщательному планированию. Исполненные настоящей британской отваги, они с криками бросились вперед и ворвались в логово пирата. Оно представляло собой некое подобие шалаша из камней, соломы и земли, сбоку которого имелось небольшое углубление. Билли Бонса там не было, но ребятишки все равно издали радостные крики, поскольку они все-таки нашли сокровище. За камнями лежала коробка с медными накладками и с надписью на бумаге, прихваченной к крышке огромной восковой печатью. Надпись гласила:

Сокровище Билли Бонса

Привезено с Кокосовых островов.

Цена: 240 ООО долларов золотом.

Доподлинно: знак Билли – X.

– Билли Боне сбежал! – выкрикнуло несколько дрожащих голосов, и поднятые вверх палки медленно опустились.

– Тем лучше для него! – сурово произнес Папа, пряча револьвер. – Нет, здесь сокровище вскрывать не будем – вдруг алмазы рассыплются. Подождите, пока мы вернемся домой, а там уж хорошенько рассмотрим, что там внутри.

Держась плотной группой и зорко охраняя сокровище, все воинство отправилось домой. Среди всех по-прежнему царила атмосфера опасности. Прелесть настоящей игры состоит в том, что продумываются все детали и «неожиданности». Так что когда вдалеке раздались три выстрела, сделанных охотниками на фазанов, Папа закричал, что это пираты пустились за ними в погоню. Детишки то и дело оглядывались, когда бежали через вересковую пустошь.

Все жадно сгрудились вокруг Папы, когда тот разрезал ножом пропущенную под печатью бечевку.

– Само собой разумеется, – предупредил он, – что пираты в качестве стражей своих сокровищ кладут на них всякие ужасные вещи. Иногда это кисть руки раба, копавшего яму, иногда отравленный кинжал, а иногда и гадюка!

С драматическим скрипом он поднял крышку, и окружавшие его инстинктивно подались назад. Но круг вновь сомкнулся, когда все убедились, что ничего страшного не произошло. С горящими от любопытства глазами они слушали, как Папа с самым беззастенчивым видом серьезнейшим тоном перечислял трофеи.

– Здесь только алмазы, – басил он, встряхивая мешочек с галькой. – Думаю, что они не потянут и на десять тысяч фунтов. Но вот это… – он показал на невзрачный кусок малахита из своего геологического ящичка. – Это, возможно, один из самых больших неограненных изумрудов в мире.

– Ух ты! – выдохнули ребятишки, глядя на камень круглыми от удивления глазами.

– Да, на торгах в Париже за него давали сто тысяч, но потом почему-то сняли с продажи. Это изумруд под названием «Царь царей». А вот два знаменитых берилла из тюрбана Траванкорского султана. Они соединены вместе одной золотой оправой, потому что никогда не должны разлучаться.