Текст книги "Алмаз раздора. До и после Шерлока Холмса [сборник] [с илл.]"

Автор книги: Артур Конан Дойл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Там, на войне, произошел еще один очень странный случай. Как– то ночью в расположении гренадерской дивизии прямо на палатки рухнул жутко изуродованный труп. Наши долго гадали, откуда бы он мог взяться, да так ничего и не поняли. Гораздо позже перебежчики рассказали что к чему. Оказывается, на батарее у русских была одна очень старая пушка огромного калибра вроде мортиры. Ну вот, холодной ночью бедняга часовой решил спрятаться так, чтобы его никто не увидел. Заполз он, значит, в ствол того орудия, да и заснул там. А чуть позже пробили тревогу, канонир подбежал к пушке и поднес запал к фитилю, она и выстрелила. Часовой‑то тот и перелетел к нам по воздуху, словно ядро.

– Разницы-то почти никакой, – философски заключил ветеран. – Его бы все равно рано или поздно расстреляли за то, что он уснул на посту.

– Человеку, столько повидавшему на своем веку, – заметил я, – эта сонная уэльская деревенька, наверное, кажется такой дырой.

– Именно так, сэр, именно так. Вы попали в самую точку. Ей– богу, сэр, если бы каждый вечер я говорил с джентльменом вроде вас, я стал бы совсем другим человеком. Я вам расскажу, почему я здесь оказался. – Он доверительно понизил голос и подался вперед. – У меня в Лондоне жена, сэр, но сюда я приехал, чтобы бросить пить. И вы знаете, у меня получается, медленно, но верно. Вот три недели назад я не мог заснуть, если не выпивал пять стаканчиков, то теперь обхожусь всего тремя.

– Официант, бокал бренди с водой! – негромко крикнул я.

– Благодарю вас, сэр, благодарю вас. Верно вы сказали, что после всех жизненных передряг эта деревушка – словно затхлое болото. Я вам не рассказывал, как получил сержантские нашивки? О, за то, что повесил троих – вот этими самыми руками.

– И как это было? – сонно спросил я.

– А вот как, сэр. В 1850–м стояли мы на острове Корфу, три наших батареи. Один из офицеров, лейтенант, отправился в горы на охоту, да так и не вернулся. Его собака прибежала в столовую и давай выть да стонать, почти как человек. Ну, собрали поисковый отряд и двинулись за собакой, которая привела к канаве у горной дороги. Под ветками и папоротником он и лежал с перерезанным от уха до уха горлом. Его в полку очень любили, и наш командир поклялся, что отомстит. Среди тамошних греков царили смута и недовольство, подогреваемые священниками, «отцами» по – ихнему. Ну вот, вернулись мы в городок, капитан вызывает к себе всех «отцов», среди которых было трое, кто не мог внятно доказать, где они были и что делали. «Отцы» эти все время бледнели, путались и запинались. Состоялся военно – полевой суд, и всех троих приговорили к повешению. Тут-то и возникло затруднение, поскольку все знали, что если кто-то поднимет руку на священника, жизнь его потом не будет стоить и ломаного гроша. У греков с этим очень строго, к тому же все они мастерски владеют ножом. Капитан выкрикнул, есть ли добровольцы, и я выступил вперед. Я считал это своим долгом, сэр, потому что был у убитого ординарцем. Ну вот, солдат поставили в каре вокруг виселицы, и вздернул я всех троих повыше Олимпа. Когда все кончилось, капитан сказал: «Что ж, парень, теперь надо твою жизнь спасать». Он приказал каре сомкнуться, так что я оказался в центре, и мы маршем отправились в гавань. У пристани стоял пароход, готовый вот– вот отдать швартовы и отплыть в Англию. Меня быстро приняли на борт, а толпа на причале неистово волновалась, пытаясь расправиться со мной. Вы, наверное, никогда не слышали такого воя, которым они провожали отходивший корабль, зная, что им меня не достать. Я всю жизнь прожил бобылем, сэр, один, как перст, но тогда, пожалуй, один – единственный раз столько народу искренне горевало, что я уезжаю. Когда мы вышли в открытое море, мы тщательно обыскали корабль, и не сойти мне с этого места, но в трюме оказалось трое греков с ножами за поясом. Мы сбросили их за борт, и больше я о них не слышал. Может статься, они утонули. – Артиллерист самодовольно улыбнулся. – За это мне дали капрала, сэр.

– Кстати, как вас зовут? – спросил я.

Сон прямо-таки наваливался на меня, отчасти потому, что я пригрелся у камина, или же оттого, что мое тело сковывала такая тяжесть, которой я прежде никогда не испытывал.

– Сержант Тернбулл, вторая батарея, королевская конная артиллерия, сэр. Майор Кемпбелл, что командовал нами в Крыму, или капитан Онслоу, или еще кто из ветеранов, все будут рады узнать, что вы встречались со мной. Так не забудете, сэр, Тернбулл со второй батареи?

Я уже почти спал, потому и не ответил.

– А вот еще был смешной случай с одним зуавом, – слышал я сквозь вязкую пелену. – Он так напился, что перепутал русские траншеи с нашими. Они, значит, ужинают себе на Малаховом кургане, а он спокойно так идет мимо часового… пленный… прыгает… полковник… сбежал…

Когда я очнулся, я обнаружил, что лежу у почти потухшего камина. Огонек свечи еле – еле горел. В буфетной я был один. Издав беспричинный смех, я с трудом поднялся на ноги, но голова тут же пошла кругом, так что мне пришлось вернуться в исходное положение. Со мной явно было что‑то неладно. Я опустил руку в жилетный карман за часами. Там было пусто. Я ахнул от изумления. Бумажника тоже не было. Меня обчистили, и весьма тщательно.

– Кто там? – послышался встревоженный голос, и в комнату вошел маленький, щегольски одетый немолодой уже человек со свечой в руке. – Боже мой, сэр, жена мне сказала, что прибыл гость, но я думал, что вы давно уже спите у себя в комнате. Я хозяин этого заведения, но я весь день был на ярмарке в Ланморрисе.

– Меня обокрали, – прохрипел я…

– Обокрали?! – вскричал хозяин и чуть было не выронил от испуга свечу. '

– Часы, деньги – ничего нет, – уныло пробормотал я. – Сколько же сейчас времени?

– Почти час ночи, – ответил он. – Вы уверены, что тут нет никакой ошибки?

– Нет, никакой ошибки нет. Я заснул около одиннадцати, так что у него два часа форы.

– Часа полтора тому назад отправился ночной поезд. Как бы то ни было, он уже далеко, – заключил хозяин. – Вы так бледны, сэр, и, похоже, весьма ослабели. Ага! – добавил он, понюхав мой бокал. – Настойка опия, вот оно что. Вас опоили и ограбили, сэр.

– Вот мерзавец! – воскликнул я. – Одно утешает – я знаю его. имя и биографию.

– Кто это был? – жадно спросил хозяин.

– Я заставлю всю королевскую полицию охотиться за ним. Это сержант Тернбулл, некогда служивший во второй батарее.

– Боже милосердный! – вскрикнул хозяин. – Это же я сержант Тернбулл, вторая батарея, имею медали за Крымскую кампанию и за Сипайское восстание, сэр.

– Тогда кто этот негодяй?

Лицо хозяина просветлело, словно от озарения.

– Это был высокий мужчина со шрамом на лбу? – спросил он.

– Именно так! – подтвердил я.

– Тогда это мерзавец, по которому плачет виселица. Ничего себе сержант! Да он никогда и формы-то не носил, разве что арестантскую робу. Это Джо Келси.

– То есть вы хотите сказать, что в Крыму он не был?

– Никак нет, сэр. Он и из Англии-то не уезжал, разве что на Гибралтар, откуда очень хитро сбежал.

– Но как он мне все рассказывал! – простонал я. – Значит, офицер с орудийным банником, полковник – снайпер, бегущие мертвецы и греческие священники – все это ложь?

– Это все чистая правда, сэр, только все произошло со мной, а не с ним. Он много раз слышал, как я пересказывал эти истории за стойкой, вот он вам зубы и заговаривал, улучая удобный момент, чтобы подмешать опий. Он давно уже «отошел от дел» и живет здесь очень тихо. Но оказаться один на один с состоятельным джентльменом вроде вас, увидеть ваши часы и бумажник – это было для него слишком. Идите спать, сэр, а я отправлюсь в полицию и расскажу там, как все было.

Итак, дорогой читатель, я представил вам целый букет солдатских баек. Не знаю, насколько высоко вы их оцените. Мне они стоили хороших часов с цепочкой, четырнадцати фунтов, семи шиллингов и четырех пенсов. По – моему, дороговато.

ВЫБОР ПОЛКОВНИКА

После помолвки тихого и исполнительного служаки полковника Болсовера с яркой и пленительной красавицей мисс Хильдой Торнтон по небольшому провинциальному городку Берчиспулю тотчас поползли недоуменные слухи. По правде сказать, к недоумению по поводу этого события примешивалась и жалость к этому бравому офицеру. Не то чтобы сей молодой особе приписывали что-либо по– настоящему компрометирующее. По крайней мере, она была хорошего рода, и никто не оспаривал ее успехов в свете. Однако несколько лет она вращалась в кругах, представители которых вели довольно легкомысленный и рассеянный образ жизни. Сами они называли себя «сливками общества», но суть от этого не менялась.

Хильда Торнтон была весьма миловидной дамой с пышными золотистыми волосами и обладала поистине королевской статью. Она слыла своего рода «королевой гарнизона», и очередной прибывший из училища в Вулвиче или Сандхерсте молоденький лейтенант обязательно падал к ее ногам. Однако лейтенанты со временем становились капитанами, капитаны – майорами, а ее положение не менялось. На званых балах бесконечной чередой сменяли друг друга саперы, артиллеристы, кавалеристы и гренадеры, но мисс Хильда Торнтон по – прежнему оставалась мисс Хильдой. Она уже начала было прибегать к таким уловкам, как мягкий и приглушенный свет, чтобы вечером казаться моложе, чем утром. И тут благородный и простодушный полковник Болсовер во время одного из своих немногочисленных выходов в свет вдруг увидел в ней идеал чистоты и красоты, после чего сделал ей предложение руки, сердца, аристократической фамилии, высокого положения в обществе и дохода примерно две тысячи фунтов в год. Правда, ко всему этому прилагались благородные седины и щуплое телосложение, но дама ни секунды не колебалась, и на следующий же день после помолвки ее оживленно обсуждали во всех гарнизонных столовых и городских гостиных.

Но даже теперь над ее почти предрешенным замужеством висела тень сомнения. Старые девы наперебой изрекали мрачные пророчества, а шустрые молоденькие лейтенанты вовсю заключали пари. До этого Хильда уже дважды находилась в двух шагах от алтаря, и дважды возвращалось кольцо вместе с расторгнутым обетом. Причины этих матримониальных неудач так и остались покрыты тайной. Одни поговаривали о непостоянстве и врожденной порочности всех без исключения мужчин. Другие рассказывали о ее эскападах, намекая при этом на подробности весьма пикантного свойства, которые, достигнув ушей повергнутых в ужас обожателей этой особы, навсегда отвращали их от нее. Знавшие же больше всех предпочитали помалкивать, лишь печально покачивая головами при одном упоминании имени полковника.

Примерно за неделю до назначенного дня свадьбы полковник Болсовер сидел в своем кабинете, раскрыв чековую книжку и глядя на уже начавшие прибывать огромные счета от обойщиков и краснодеревщиков, когда его навестил старинный друг майор Барнс, служивший в Индийской конной гвардии. Они вместе прошли две пограничных кампании, и для Болсовера явилось в высшей степени приятной неожиданностью вновь увидеть тонкое загорелое лицо и худощавую подтянутую фигуру «бенгальского улана».

– Дорогой мой! – воскликнул он, раскрывая объятия. – Я даже не знал, что вы в Англии!

– Отпуск на полгода, – ответил его товарищ, тепло приветствуя полковника. – Меня в Пешаваре желтуха прихватила, и врачи решили, что свежий воздух родины пойдет мне на пользу. Однако вы прекрасно выглядите, Болсовер.

– Иначе и быть не может, Барнс. Я недавно получил подарок судьбы, такой подарок, которого я вряд ли заслуживаю. Вы уже, полагаю, все слышали. Можете поздравить меня, старина. Со следующей среды я женатый человек.

Индийский ветеран пожал протянутую ему руку, но как-то необычно вяло, при этом отведя глаза.

– Надеюсь, у вас все сложится к лучшему, Болсовер.

– Что значит – сложится к лучшему? Дорогой мой, она самая очаровательная девушка во всей Англии. Заходите к нам нынче вечером, и я вас ей представлю.

– Благодарю вас, Болсовер, но мне кажется, что я уже встречал эту юную даму. Мисс Хильда Торнтон, если не ошибаюсь? Я вчера ужинал с офицерами саперного полка и слышал, как они обсуждали это дело.

Барнс говорил неловкими, отрывистыми фразами, что разительно отличалось от его всегдашней свободной и откровенной манеры. Он тщательно подбирал слова, при этом то и дело почесывая подбородок. Полковник посмотрел на него вопросительным взором.

– Вы что‑то не договариваете, Джек, – произнес он.

– Знаете, старина, я тут подумал… то есть мы тут подумали… ваши старые товарищи, так сказать… Боже, лучше бы они сами пришли и сами все сказали…

– А, так вы, значит, представитель, своего рода депутат? – Болсовер поджал губы и нахмурился.

– Ну, понимаете ли, мы об этом говорили, ну, вы знаете, Болсовер, и нам кажется, что ваша женитьба – очень ответственный шаг, знаете ли…

– Ну, уж вам‑то лучше знать, – ответил полковник с легкой улыбкой. – Вы же были дважды женаты.

– Ну да, но в каждом случае – даю вам слово, Болсовер – я действовал осторожно и осмотрительно. Я узнавал все о своей жене, ее родственниках и окружении, клянусь честью!

– Я не совсем понимаю, к чему вы клоните, Барнс.

Анджело Дзоффоли. Представление

– Видите ли, старина, я не мастер говорить на подобные темы. Не в моих это правилах, но я уверен – вы меня простите. Мы не можем видеть нашего товарища в опасности и не предупредить его об этом. Я знаю Тресиллиана по Индии. Во время Афганской кампании мы жили с ним в одной палатке. Так вот, Тресиллиан знал мисс Торнтон лучше, чем кто-либо. У меня есть все основания полагать, что когда он проходил здесь службу пять лет назад…

Полный негодования, полковник Болсовер вскочил с кресла.

– Ни слова больше, Барнс! – оборвал он его, подняв ладонь. – Вы и так сказали слишком много. Я уверен, что вы желаете мне добра, но я не хочу слушать ваших рассуждений на эту тему. Этого не позволяет моя честь.

Барнс тоже поднялся с кресла, и теперь два солдата смотрели друг другу прямо в глаза.

– Вы окончательно утвердились в своем решении, Болсовер?

– Абсолютно.

– И ничто его не поколеблет?

– Ничто на свете.

– Тогда покончим на этом. Я более не произнесу ни слова. Возможно, я ошибаюсь, а вы, возможно, правы. Позвольте же от всего сердца искренне пожелать вам счастья.

– Благодарю вас, Джек. Останьтесь пообедать. Все почти готово.

– Нет, спасибо, дружище. У двери ждет кэб, мне надо в город. Я хотел уехать утренним поездом, но я чувствовал, что не могу покинуть Берчиспуль, не предупредив… то есть не поздравив старого боевого товарища. Сейчас я должен бежать, но до пятницы обязательно черкну вам несколько строк.

На том и завершилась миссия майора Джека Барнса, первая и последняя попытка поколебать непреклонную решимость Перси Болсовера. Через неделю Хильда Торнтон стала Хильдой Болсовер, и осыпаемая цветами счастливая чета отправилась на Берчиспульский вокзал, а оттуда в свадебное путешествие на Ривьеру.

Почти полтора года в семье Болсоверов царили совет да любовь. Они поселились в большой вилле с ухоженным садом на окраине Берчиспуля и устраивали приемы с завидной регулярностью и размахом, поражая тех, кто знал, с каким солдатским аскетизмом жил полковник, будучи холостяком. На самом же деле его вкусы не изменились. Жизнь в роскоши претила ему. Однако он боялся, что слишком резкая перемена стиля жизни станет для – его жены чересчур суровым испытанием. В конце концов, он был на двадцать лет старше ее, и с какой бы стати ей обязательно все время подстраиваться под него? Это он обязан пожертвовать своими привычками. Это его долг. Ему должно навсегда расстаться со своими старыми вкусами и пристрастиями. И он начал выполнять эту задачу с энергией и методичностью старого солдата, так что вскоре балы и званые обеды у Болсоверов сделались главным и неотъемлемым атрибутом светской жизни Берчиспуля.

Зимой во время второго года их супружества небольшой городок давал грандиозный бал в честь почтившей его своим присутствием августейшей особы. Весь цвет графства совместно с офицерами гарнизона приложили все усилия, чтобы он увенчался успехом. На балу собрались все многочисленные окрестные красавицы. Но Болсовер, глядя на кружащиеся пары, был уверен, что никто не может сравниться с его женой. В своем светло – сером с кружевами платье, отороченном искусно вывязанными яблоневыми цветами, с бриллиантовой эгреткой, сиявшей в ее золотистых волосах, она казалась образцом и воплощением царственной англосаксонской красоты. При свете свечей словно сгинули первые следы неумолимо и безвозвратно бегущего времени, глаза ее блестели от радостного возбуждения, щеки разрумянились, и она сделалась столь очаровательной, что даже августейшая особа, слывшая весьма пресыщенной во всем, касавшемся красоты, выразила ей свое особое внимание. Полковник стоял среди пальм и рододендронов, не отводя от нее влюбленных глаз, и всякий раз переполняясь гордостью, видя, как вслед ей поворачиваются головы и раздается завистливый шепот, когда она шла сквозь пеструю праздничную толпу.

– Вас можно поздравить, полковник, – сказала леди Шиптон, жена командира бригады. – Ваша супруга нынче королева бала.

– Весьма польщен вашим мнением, миледи, – ответил тот, потирая ладони от удовольствия.

– Ах, оставьте, вы же сами так думаете, – кокетливо возразила дама, легонько хлопнув его по руке веером. – Я прочла это в ваших глазах.

Полковник слегка покраснел и рассмеялся.

– Она и впрямь веселится от души, – заметил он. – Правда, она несколько привередлива касательно кавалеров, и когда я вижу, что она танцует два танца подряд с тем же партнером, я уверен, что она довольна.

Дама посмотрела на вальсирующие пары, и по лицу ее пробежала легкая тень.

– Ах, кавалер! – воскликнула она. – Его-то я и не заметила.

– Похоже, в свое время ему здорово досталось, – отметил полковник. – Вы его знаете?

– Да. Его часть стояла здесь незадолго до вашего приезда. Потом он получил назначение и отправился в Индию. Это капитан Тресиллиан, он офицер штаба Мадрасского корпуса.

– Должно быть, приехал в отпуск?

– Да. Он прибыл на прошлой неделе.

– Ему нужна смена обстановки, – заключил Болсовер. – Однако оркестр нынче действительно в ударе. Только что объявили лансье. Позвольте вас пригласить?

Лицо, привлекшее внимание полковника, действительно выделялось среди остальных – смуглое, с тонкими, несколько ястребиными чертами, чуть впалыми щеками и глубоко посаженными глазами, скорее итальянскими, нежели английскими, судя по их темному цвету и блеску. Древняя кельтская кровь проявлялась в стройной и гибкой фигуре, нервных, стремительных движениях и оживленной жестикуляции, которой ее обладатель подкреплял каждое свое слово. Войдя в бальную залу и увидев этого офицера, Хильда Болсовер сначала побледнела так, что ее губы сделались мертвенно – белыми, но потом они протанцевали два танца подряд, а когда объявили третий, пара присела отдохнуть под сенью пальмовых ветвей. Здесь-то их и увидел полковник, неспешно идя по залу, пока танцоры готовились к котильону.

Франческо Брунери. Визит жениха

– Хильда, дорогая, это же твой любимый танец! – изумился он. – Неужели ты его пропустишь?

– Спасибо, Перси, но я немного устала. Позволь представить тебе моего старого друга, капитана Тресиллиана, только что прибывшего из Индии. Я, наверное, тебе о нем рассказывала. Мы с ним знакомы очень давно.

Полковник Болсовер протянул было руку в теплом приветствии, но Тресиллиан вдруг резко повернулся и стал рассеянно смотреть на танцующих, как будто ничего не слышал. Затем, внезапно слегка пожав плечами, словно покорившись судьбе, он вновь обернулся и пожал руку полковника. Тот посмотрел на капитана с некоторым удивлением, поскольку он вел себя весьма странно, глаза его горели каким-то бешеным огнем, а ладонь была горячей, как у человека, мучимого лихорадкой.

– Полагаю, вы совсем недавно приехали?

– Да, прибыл на прошлой неделе.

– Долго пробыли в Индии?

– Всего лишь три года.

– О, тогда, по – вашему, дома мало что изменилось?

Капитан Тресиллиан горько рассмеялся.

– О нет, я вижу здесь массу перемен. Огромные перемены. Изменилось почти все.

Его смуглое лицо потемнело еще больше, а тонкие руки совершали нервные бессмысленные движения.

– Я думаю, Перси, – заторопилась Хильда Болсовер, – что наш экипаж уже готов и ждет. Всего наилучшего, капитан Тресиллиан. Мы будем счастливы видеть вас у нас в Мелроуз Лодж.

– Разумеется! – воскликнул полковник. – Все друзья моей жены – желанные гости. Когда же вас ждать?

– Да, да. Я, конечно же, навещу вас, – несвязно отвечал Тресиллиан. – Премного вам обязан. Всего хорошего.

– Знаешь, Хильда, – заметил полковник, когда они тряслись в своей крытой повозке по дороге домой, – я заметил нечто очень странное в поведении этого твоего друга, капитана Тресиллиана. Он показался мне прекрасным человеком, но временами он смотрит и говорит как‑то диковато. По – моему, он еще не совсем отошел от палящего индийского солнца.

– Очень даже возможно. К тому же, мне кажется, у него большие неприятности.

– Ах, вот оно что. Тогда это меняет дело. Что ж, мы должны постараться, чтобы ему у нас понравилось.

На следующий же день капитан Тресиллиан посетил гостеприимный дом Болсоверов, после чего стал появляться там почти ежедневно. Он прогуливался с Хильдой, ездил вместе с ней верхом, непринужденно болтал с ней в саду и сопровождал ее в город, когда полковник уезжал по делам. Через неделю по Берчиспулю поползли сплетни, через месяц город пребывал на грани форменного скандала. Мужчины сдержанно посмеивались, женщины перешептывались, кто-то сочувственно, кто‑то издевательски. Среди этого бурного водоворота, казалось, один лишь полковник Болсовер продолжал сохранять полное спокойствие. Лишь однажды леди Шиптон осмелилась заговорить с ним на эту животрепещущую тему, но он осадил ее с той же твердостью, что и своего старого боевого товарища во время помолвки, разве что в более деликатной форме.

– Я доверяю ей целиком и полностью, – заявил он. – Я знаю ее я лучше, чем кто бы то ни было.

Однако настал тот день, когда полковник понял, что больше нельзя закрывать глаза на то, что происходит в его доме. В тот раз он – вернулся домой под вечер, как всегда, застав капитана Тресиллиа – на в гостиной, в то время как его жена разливала чай на маленьком столике у камина. Они оживленно о чем-то говорили, но как только он вошел, их беседа тотчас же приняла исключительно светский характер. Болсовер расположился у окна, задумчиво потягивая чай из поданной ему женой чашки и время от времени поглядывая на Тресиллиана. Он заметил, как тот достал из кармана блокнот, вырвал оттуда листок и торопливо написал на нем несколько слов. Затем он поднялся со своей пустой чашкой, шагнул к столику и передал ей чашку вместе с запиской. Все было проделано очень искусно, но Хильда чуть замешкалась и не успела плотней прижать записку к блюдцу, так что маленький листок бумаги упал вниз. Тресиллиан нагнулся, чтобы поднять его, но Болсовер опередил его, шагнув вперед и подхватив листок с ковра.

– Тебе записка, Хильда, – тихо произнес он, подавая листок жене. Сказал он это очень спокойно, но его губы угрюмо сжались, а в глазах мелькнул зловещий огонек.

Она секунду подержала записку в руке, а затем снова протянула ее мужу.

– Прочти, пожалуйста, вслух, – попросила она.

Он взял листок и, чуть помедлив, решительно швырнул его в огонь.

– Пусть это останется непрочитанным, – твердо заявил он. – Хильда, я думаю, тебе лучше подняться к себе.

Что-то в этих словах, сказанных спокойным и сдержанным тоном, заставило ее беспрекословно повиноваться. Он вдруг предстал ей совсем новым, незнакомым человеком. До этого она никогда не видела в нем проявлений его непреклонной решимости и стальной воли. Именно так он вел себя и отдавал приказы в тот страшный день, когда стоял под градом сипайских пуль у стен Дели и поднимал в штыковую атаку смешавшихся гренадер только что убитого Николсона. Хильда встала, бросила на Тресиллиана испуганный,

полный упрека взгляд и оставила мужчин одних.

Полковник быстро закрыл за ней дверь и тотчас повернулся к гостю.

– Что вы можете сказать по этому поводу? – резко и решительно спросил он.

– В этой записке не содержалось ничего предосудительного, – ответил Тресиллиан, прислонившись плечом к каминной доске. Его худое смуглое лицо приняло презрительно – дерзкое выражение.

– Как вы смеете писать моей жене тайные послания?! Что там было такого, что нельзя было сказать вслух?

– Ну, уж вам-то представилась прекрасная возможность прочесть записку. Вы бы нашли ее содержание в высшей степени невинным. В любом случае, она никоим образом не порочила безупречную репутацию миссис Болсовер.

– Я не нуждаюсь в ваших заверениях касательно ее добродетели. В равной степени от ее и от своего имени спрашиваю вас, что вы можете сказать по поводу записки?

– Мне нечего сказать за исключением того, что вам следовало бы ее прочесть.

– У меня нет привычки читать письма своей жены. Я целиком и полностью доверяю ей, однако моим долгом является защитить ее честное имя от всякого рода дерзких выходок и нескромных криво– толков. Когда я только начинал служить, существовал действенный способ осуществить это. Теперь же я могу лишь заявить вам, что вы мерзавец и что отныне вы никогда не переступите порога моего дома, а также любого уважаемого дома в городе. Поверьте, мне это по силам.

– Вы выказываете образчик хорошего вкуса, оскорбляя меня, когда я нахожусь в вашем доме, – огрызнулся капитан. – Я никогда более не переступлю вашего порога. Что же касается действенного способа, то вы убедитесь, что я очень старомоден в своих суждениях, если вы соблаговолите предложить мне прибегнуть к нему. Желаю вам всех благ.

Он взял с рояля свою шляпу и перчатки и направился к двери. Уже взявшись за ручку, он обернулся и взглянул на Болсовера. Полковник увидел лицо человека, снедаемого страстью и мучениями.

– Однажды вы меня спросили, многое ли изменилось в Англии за мое отсутствие. Тогда я ответил вам, что очень многое. Теперь я объясню почему. До своего перевода я служил здесь и любил одну девушку. Она тоже любила меня, понимаете, любила! Между нами состоялась тайная помолвка. Я тогда был беден и жил на скудное офицерское жалованье, она же привыкла к роскоши. Я подал рапорт о переводе в Индию именно для того, чтобы собрать достаточное состояние, дабы я смог удержать ее. Я работал в штабе и в полевых частях, я экономил каждый пенс и влачил такое существование, которое может показаться просто немыслимым для британского офицера в Индии. Наконец, я, как мне думалось, накопил вполне достаточно, и вот я вернулся на родину. Я безумно волновался и переживал, поскольку за эти годы я не получил от нее ни единой строчки. И что же я увидел? Что ее купил человек вдвое старше меня, купил, как покупают… – Он задохнулся и поднес руку к горлу, прежде чем смог заговорить вновь. – Вы сетуете… вы выставляете себя оскорбленным! – воскликнул он. – Бог свидетель, у кого из нас больше причин возмущаться – у вас или у меня.

Полковник Болсовер отвернулся и позвонил в колокольчик. Однако прежде чем появился слуга, его гость уже исчез, и снаружи хозяин дома услышал его торопливые шаги. Некоторое время он сидел в глубокой задумчивости, подперев подбородок руками. Затем он встал и поднялся в спальню жены.

– Я хотел бы поговорить с тобой, Хильда, – тихо произнес он, взяв ее руку и усаживаясь рядом с ней на оттоманку. – Скажи мне, только честно: ты счастлива со мной?

– Перси, дорогой, отчего ты спрашиваешь?

– Ты не жалеешь, что вышла за меня? Хоть сколько-нибудь? Хотела бы ты стать свободной?

– О Перси, не задавай мне таких вопросов!

– Ты никогда мне не рассказывала, что между тобой и тем офицером что-то было до его отъезда в Индию.

– Да ничего особенного. Мы просто дружили, и все.

– Он упомянул о помолвке…

– Нет, нет… Все было не совсем так…

– Ты любила его?

– Да, любила.

– Возможно, ты и теперь?

Она отвернулась, нервно теребя пальцами кружевные пряжки на пеньюаре. Ее муж ждал ответа, и его лицо исказилось гримасой боли, когда он его услышал.

– Этого довольно, – сказал он, бережно выпуская ее руку из своей. – По крайней мере, ты откровенна. Я понадеялся на слишком многое. Прости меня, я оказался последним дураком. Но все еще можно исправить. Я больше ничем не стану омрачать твою жизнь, Хильда.

На следующий день к превеликому удивлению начальствующих чинов военного министерства им доставили письмо от заслуженного артиллерийского офицера Перси Болсовера, в котором он убедительно настаивал на включении его в состав сил планировавшейся на северо– западе Индии крупной войсковой операции, сулившей чрезвычайно много опасностей и очень мало почестей.

Начальство в недоумении медлило с ответом, но тут вмешалась ее величество Судьба и решила все по – своему.

Никто так и не узнает причин пожара в Мелроуз Лодж. То ли вспыхнул керосин в подвале, то ли от непогашенного камина занялись ближние к нему деревянные балки. Как бы то ни было, но полковник проснулся в два часа ночи от едкого, удушливого запаха горящего дерева. Выскочив из своей спальни, он увидел, что лестница и весь первый этаж представляли собой море огня. Громко зовя жену, он ринулся наверх, своими криками разбудив служанок. Полуодетые, визжа от страха, они спустились в его спальню.

– Смелей, Хильда! – крикнул полковник. – Попробуем прорваться по лестнице!

Они вместе добежали до первой площадки, но огонь распространялся с ужасающей быстротой. Сухое дерево вспыхивало свечкой, и вихрь огня и едкого дыма оттеснил их обратно в спальню. Полковник захлопнул дверь и ринулся к окну. Под окнами, в саду и на подъездной дорожке уже собралась толпа, но пожарные кареты еще не успели подъехать. Снизу раздались крики ужаса и жалости, когда в окне показались человеческие фигуры. Видя объятый пламенем первый этаж и взлетавшие вверх огненные языки, все поняли, что путь к отступлению и спасению полностью отрезан.

Но полковник был старым солдатом, он не спасовал перед лицом опасности и не поддался панике. Он распахнул все окна, стянул с кровати толстую пуховую перину и выбросил ее наружу.

– Держите ее прямо под окном! – крикнул он.

Толпа издала возглас восхищения, сразу поняв его план.

– До земли не больше двенадцати метров, – спокойно произнес он. – Ты не боишься, Хильда?

Его хладнокровие, казалось, передалось ей.

– Нет, – тихо ответила она, – я не боюсь.

– У меня тут есть веревка. В ней всего метров шесть, но перина обязательно смягчит удар. Сперва пусть спускаются служанки, Хильда. Ничего не поделаешь, положение обязывает!