Текст книги "Когда Земля вскрикнула (с иллюстрациями)*"

Автор книги: Артур Конан Дойл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Когда Земля вскрикнула

Я довольно смутно вспоминаю, что мой друг Эдуард Мелоун, сотрудник «Газетт», говорил мне что-то о профессоре Челленджере, с которым он пережил замечательные приключения. Однако я настолько занят своими профессиональными делами, и моя фирма была настолько завалена заказами, что я очень мало следил за всем, что творится на свете, за всем, выходящим за пределы узкопрофессиональных интересов. Единственно, что удержалось у меня в памяти, это что Челленджер представлялся мне каким-то диким гением, обладающим жестоким, нестерпимым характером.

Поэтому я был очень удивлен, получив от него деловое письмо следующего содержания:

14-бис, Энмор-Гарденс.

Кенсингтон.

Сэр!

У меня явилась надобность воспользоваться услугами специалиста по артезианскому бурению. Не буду скрывать от вас, что мое мнение о специалистах вообще невысокое, и обычно я обнаруживал, что человек с хорошо развитыми мозгами, как я например, может шире и глубже вникать в дело, чем другой, избравший узкую специальность (что, увы, очень часто называется профессией) и поэтому имеющий весьма ограниченный кругозор. Тем не менее я склонен попробовать иметь с вами дело. Просматривая список авторитетных специалистов по артезианскому бурению, я заметил некоторую странность – чуть не написал нелепость. Выше имя привлекло мое внимание, и по наведенным справкам обнаружилось, сто мой молодой друг, м-р Эдуард Мелоун, знаком с вами.

Поэтому я пишу вам и заявляю, что буду рад побеседовать с вами, и если вы удовлетворите моим требованиям – а они не маленькие, – я буду склонен передать в ваши руки чрезвычайно важное дело. В настоящее время большего сказать не могу, потому что дело носит совершенно секретный характер и сообщить о нем можно только в устной форме. Поэтому прошу вас немедленно оставить все дела, если у вас таковые имеются, и прийти по вышеуказанному адресу в следующую пятницу в 10.30 утра. У дверей вы найдете скребок для очистки грязи с подметок и цыновку ибо миссис Челленджер кралюбит опрятность.

Остаюсь, сэр, как вам известно,

Джордж Эдуард Челленджер

Это письмо я передал своему старшему клерку для ответа, и он уведомил профессора, что м-р Пирлесс Джонс имеет удовольствие принять его предложение. Это было обычное вежливое деловое письмо, начинавшееся с трафаретного выражения:

«Ваше письмо от (без даты) получено».

На это последовал следующий ответ профессора, имевший вид загородки из колючей проволоки:

"Сэр!

Я замечаю, что вы негодуете на то, что мое письмо было без даты. Смею ли я обратить ваше внимание на тот факт, что, в качестве некоторой награды за чудовищные налоги, наше правительство имеет привычку ставить маленький круглый значок или штамп на внешней стороне конверта, который имеет как раз нужную вам дату отправления. В случае отсутствия или неразборчивости этого штампа вам надлежит обращаться к содействию авторитетных лиц почтового ведомства. Тем не менее предлагаю вам направить свои замечания лучше на обстоятельства того дела, о котором я хочу с вами посоветоваться, и прекратить обсуждение формы и стиля моих писем".

Мне стало ясно, что я имел дело с сумасшедшим, и я почел за благо, прежде чем предпринимать дальнейшие шаги, пойти к моему другу Мелоуну, которого я знал еще с тех пор, когда мы оба играли в Ричмондской спортивной команде.

Он был все тот же неунывающий ирландец и очень потешался над моим первым столкновением с Челленджером.

– Ничего, ничего, сын мой, – заявил он. – После пятиминутного разговора с ним вам покажется, что с вас живого содрали кожу. Ему ничего не стоит оскорбить человека.

– Так с какой же стати с ним так няньчатся?

– Никто с ним не няньчится. Если бы собрать всю ругань, скандалы и полицейские протоколы...

– Протоколы?

– Да, черт возьми, он ничуть не задумается спустить вас с лестницы, если вы ему не понравитесь. Это первобытный пещерный человек в пиджаке. Как сейчас представляю его с дубиной в одной руке и кремневым топором в другой. Бывает, что люди родятся не в том столетии, а он опоздал родиться лет на тысячу. Это тип раннего неолита или что-то в этом роде.

– И такой тип – профессор?

– В том-то и дело. Это самый могучий ум Европы, обладающий невероятной силой, которая воплощает все его замыслы и реальность. Окружающие делают все от них зависящее, чтобы сдержать его, коллеги ненавидят его со всем пылом, но с таким же успехом пара жалких траулеров сможет сдержать трансатлантического гиганта. Он просто их не замечает и идет своей дорогой.

– Так, – сказал я, – одно для меня ясно: я не желаю иметь с ним никакого дела. Я откажусь от его предложения.

– Ничего подобного. Вы примете его целиком и безоговорочно, – имейте в виду – целиком или потом вы очень пожалеете.

– Почему?

– Хорошо, я вам объясню. Раньше всего, не принимайте всерьез всего, что я вам наговорил о старике Челленджере. Всякий, кто с ним соприкоснется ближе, начинает любить его. Право же, старый медведь вовсе не так страшен. Я, например, вспоминаю, как он тащил на спине младенца-индейца, заболевшего чумой, тащил сотни миль до реки Мадейры. Во всяком случае, он великодушен и никогда не причинит вам зла, если вы будете с ним честны.

– У него вообще не будет случая как бы то на было со мной обращаться.

– Ну и сваляете дурака, если не пойдете к нему. Вы слышали когда-нибудь о «тайне Хенгист-Даун», о затопленных шахтах на Южном берегу?

– Да, какое-то таинственное исследование угольных шахт, насколько я понял.

Мелоун хитро подмигнул.

– Так поняли? Ну и ладно! Видите ли, старик мне доверяет, и я не могу много говорить без его разрешения. Но кое-что я вам могу сообщить, потому что об этом было в газетах. Некий Беггертон, составивший себе капитал на каучуке несколько лет тому назад, оставил все свое состояние Челленджеру с условием израсходовать его в интересах науки. Это была громадная сумма, несколько миллионов. Тогда Челленджер купил землю в Хенгист-Даун, в Суссексе. Это были никуда негодные земли на северной границе меловой области, а он закупил большой участок и загородил его колючей проволокой. В центре его владений была глубокая выбоина. Здесь он затеял раскопки. Он объявил, – Мелоун подмигнул снова, – что в Англии есть нефть и он намерен это доказать. Он построил маленький образцовый поселок с колонией хорошо оплачиваемых рабочих, которые поклялись держать язык за зубами. Сама выбоина так же отгорожена, как и весь участок, и охраняется свирепыми собаками, овчарками. Много репортеров чуть не оставили там свою жизнь, уже не говоря о задней части брюк в зубах овчарок. Словом, дело серьезное и крупное, и ведет его фирма Томаса Мордена, но она тоже связана словом и должна соблюдать тайну. Очевидно, подошло время, когда потребовался специалист по артезианским колодцам. Неужели теперь вы будете так глупы, что откажетесь от подобной работы, сулящей такие интересные перспективы и чек на солидную сумму по их реализации, не говоря уже о сотрудничестве с самым поразительным человеком, какого вы когда-либо встречали и никогда больше не встретите.

Аргументы Мелоуна одержали верх, и в пятницу утром я направился в Энмор-Гарденс. Я так спешил, чтобы попасть к назначенному времени, что очутился у дверей на двадцать минут раньше. Я поджидал на улице, когда мне показалось, что я узнаю машину «Роллс-Ройс» с серебряной стрелой на дверцах. Ну, конечно, это машина Джека Девоншайра, младшего компаньона крупной фирмы Морден. Он был мне известен как самый корректный человек, так что для меня было форменным ударом созерцать, как он появился в дверях, поднял руки к небу и весьма экспрессивно воскликнул:

– Черт его дери! Ах, черт его дери!

– Что с вами, Джек? На кого это вы так сердиты?

– Алло, Пирлесс! Вы также причастны к этой затее?

– Не совсем, но собираюсь.

– Ну, так вы увидите, что тут можно выйти из себя.

– И даже ваше самообладание лопается, по-видимому?

– Именно. Подумайте сами. Лакей мне говорит: «Профессор велел мне передать, сэр, что в настоящее время он весьма занят, изволит кушать яйцо, и если вы зайдете в более удобное время в следующий раз, он охотно вас примет». Так он и велел передать лакею. Могу добавить, что я пришел получить сорок две тысячи фунтов, которые он нам должен.

Я свистнул.

– Вы не можете получить денег?

– О, нет, в денежных делах он вполне корректен. Надо отдать справедливость старому горилле, – он щедр и не мелочен. Но платит он, когда ему вздумается и как ему нравится и ни с кем не желает считаться. Однако идите и попытайте счастья; посмотрим, как он вам понравится.

С этими словами он прыгнул в машину и уехал.

Я ждал, продолжая поглядывать на часы и ожидая точно назначенного времени. Я человек довольно сильный и сдержанный, выступаю в Белсайз-боксинг-клубе в среднем весе, но никогда еще я не испытывал подобного волнения перед деловым визитом. Волнение было не физического свойства; я знал, что сумею постоять за себя, если этот сумасшедший бросится на меня; это было смешанное чувство, где боролись страх перед публичным скандалом и боязнь потерять многообещающую работу. Как бы то ни было, всегда оказывается не так страшно, когда перестает работать воображение и начинается самое действие. Я щелкнул крышкой часов и подошел к двери. Двери открыл лакей с деревянными чертами лица и с таким выражением, вернее отсутствием выражения, точно он так привык ко всему, что ничто на свете не может его удивить.

– По приглашению, сэр? – спросил он.

– Конечно.

Он заглянул в список.

– Ваша фамилия, сэр? Так... совершенно верно, мистер Пирлесс Джонс... десять тридцать. Все в порядке. Мы должны быть осторожны, мистер Джонс, поскольку нас одолевают журналисты. Профессор, как вам, вероятно, известно, не одобряет прессы. Сюда, сэр! Профессор Челленджер сейчас принимает.

В следующий момент я очутился перед хозяином дома. Мой друг Мелоун описал его лучше в своем «Затерянном мире», чем я могу это сделать, поэтому описывать его подробно я не стану. За столом красного дерева сидел очень плотный человек с червой бородой лопатой и серыми большими глазами, полуприкрытыми густыми ресницами. Огромная голова была откинута назад, а борода торчала вперед; у профессора было выражение нетерпимости, раздражения и немого вопроса: «Ну, какого черта вам надо?»

Я положил на стол свою визитную карточку.

– Ага, – сказал он, взял ее и отстранил, точно она скверно пахла. – Так. Конечно. Вы – так называемый специалист мистер Джонс. Мистер Пирлесс Джонс. Можете поблагодарить своего крестного отца, мистер Джонс, потому что это ваше диковинное имя и привлекло впервые мое внимание.

– Я пришел сюда, профессор Челленджер, для делового разговора, а не для обсуждения моего имени, – ответил я с достоинством.

– Батюшки мои, да вы очень обидчивый человек, мистер Джонс! Ваши нервы находятся в легко возбудимом состоянии. Нам следует весьма осторожно вести дела с вами, мистер Джонс. Прошу вас, садитесь и успокойтесь. Я читал вашу брошюрку о мелиорации Синайского полуострова. Вы сами ее писали?

– Разумеется, сэр. Она же подписана моим именем.

– Вот именно. Вот именно. Впрочем, это не всегда совпадает, не так ли? Однако я готов принять ваши утверждения. Брошюрка обладает кое-какими достоинствами. Среди общей скудности и ограниченности суждений иногда мелькает что-то похожее на здравую мысль. Тут и там разбросаны крупицы мысли. Вы женаты?

– Нет, сэр, не женат.

– Тогда есть шансы, что вы сумеете сохранить тайну.

– Если я обещаю что-либо сохранить в тайне, я держу слово.

– Так. Мой юный друг Мелоун, – он говорил так, точно Тэду десять лет, – хорошего мнения о вас. Он говорит, что вам можно верить. Доверие для меня весьма важно, потому что ныне я приступаю к одному из величайших опытов, – могу сказать, к величайшему эксперименту в мировой истории. Я предлагаю вам участвовать в нем.

– Буду считать за честь.

– Да, это в самом деле большая честь. Должен прибавить, что я не поделился бы своей работой ни с кем, не имей она такого гигантского размаха и не требуй такого количества хороших технических сил. Теперь, мистер Джонс, заручившись вашим обещанием сохранить полную тайну, мы подходим к самому существенному моменту. Дело в том, что Земля, на поверхности которой мы обитаем, сама по себе представляет живой организм, обладающий, как я полагаю, кровеносной системой, дыхательными путями и собственной нервной системой.

Ясно, он сумасшедший.

– Я замечаю, что ваш мозг, – продолжал он, – не приспособлен к охвату идеи. Но постепенно он переварит ее. Вы не замечали, как степь и вереск напоминают шерсть гигантского животного? Подобная аналогия существует во всей области природы. Потом вы заметите периодическое опускание и подъем суши, напоминающее медленное дыхание животного. Наконец, вы заметите, как природа волнуется и почесывается, что для нашего лилипутского состояния выражается в землетрясениях и конвульсиях.

– А вулканы? – спросил я.

– Те-те... Они соответствуют тепловым точкам нашего тела.

У меня голова закружилась, и я лихорадочно искал возражения на эту чудовищную гипотезу.

– Температура! – воскликнул я. – Разве не установлено, что она повышается по мере углубления в Землю и что центр Земли представляет расплавленную жидкую массу.

Он отвел мое возражение.

– Вам, возможно, небезызвестно, сэр, поскольку начальные школы сейчас стоят на высоте, что Земля сплющена у полюсов. Это значит, что полюса расположены к центру ближе, чем всякий другой пункт поверхности, и, казалось бы, должны быть больше подвержены действию тепла, о котором вы говорите. Разумеется, вы не будете отрицать, что температура полюсов несколько ниже тропической.

– Ваша идея настолько нова и неожиданна...

– Конечно, нова. Привилегия глубокого мыслителя состоит в продвигании идей, которые из-за своей новизны часто враждебно принимаются серой массой. Ну, сэр, что это такое?

Он взял со стола маленький предмет и помахал им перед носом.

– Я бы сказал, что это морской еж.

– Именно! – воскликнул он с удивлением, точно услышал умное замечание от ребенка. – Совершенно верно, это морской еж, обыкновенный эхинус. Природа повторяет себя во многих формах, невзирая на размеры. Этот эхинус – модель, прототип Земли. Вы замечаете, что он имеет грубо круглую форму и сплюснут у полюсов? Представим себе Землю в виде огромного морского ежа. Что вы можете на это заметить?

Главное мое замечание состояло в том, что вся его идея слишком абсурдна, но я не посмел сказать этого вслух и стал искать более вежливых аргументов.

– Живое существо нуждается в пище, – сказал я. – А как может утолить свой голод Земля?

– Прекрасное возражение, превосходное, – весьма покровительственно ответил профессор. – Вы хорошо охватываете то, что очевидно, хотя много медленнее ориентируетесь в тонких намеках. Откуда Земля получает пищу? Тут мы снова обратимся к нашему маленькому приятелю, эхинусу. Окружающая его вода проходит по каналам его тела и обеспечивает его питание.

– Значит, вы думаете, что вода...

– Нет, сэр, нет. Не вода. Эфир. Земля, несясь по своей орбите, пасется на пастбищах бесконечности, и эфир проникает сквозь нее и, проходя через ее поры, обеспечивает питание. Целое стадо других планет-эхинусов делает то же самое; Венера, Марс и остальные, и у каждого есть свои собственные пастбища.

Он сумасшедший, это ясно, но спорить с ним не следует. Мое молчание он понял как знак согласия и улыбнулся мне с самым благожелательным видом.

– Мы подвигаемся вперед, подвигаемся, – сказал он. – Начинает уже мерцать свет. Сперва он немного ослепляет, но мы к нему скоро привыкнем. Прошу еще вашего внимания, пока я сделаю еще пару замечаний по поводу этого существа на моей ладони. Допустим, что на поверхности его твердой оболочки имеются некоторые бесконечно малые насекомые, ползающие на этой самой оболочке. Как вы полагаете, будет ли эхинус знать об их присутствии?

– Думаю, что нет.

– В таком случае вы легко себе можете представить, что Земля-планета не имеет ни малейшего представления о том, что человеческая раса эксплуатирует ее. Она не имеет никакого понятия о чудовищном произрастании растений, ни об эволюции животных, прилипших к ней во время бесконечных блужданий вокруг солнца, как ракушки облепляет дно старого корабля. Таково положение вещей в настоящее время, и его-то я и хочу изменить.

Я оторопел.

– То есть как изменить?

– Я хочу дать знать Земле, что есть хотя бы один человек, Эдуард Челленджер, который нуждается в ее внимании, который требует ее внимания, настаивает на этом. Разумеется, это первая попытка такого рода.

– А как, сэр, вы достигнете этого?

– А вот тут-то мы подходим к деловой части. Вы попали в самую точку. Я снова позволю себе обратить ваше внимание на это интересное маленькое существо, которое я держу в руке. Под защитной оболочкой это сплошные нервы, невероятная чувствительность. Разве не ясно, что если паразитирующее на нем животное желает привлечь его внимание, оно должно пробуравить дырку в его коже и только тогда возбудить нервную систему, чувствительный аппарат.

– Разумеется.

– Или возьмем другой пример: домашнюю муху или комара, эксплуатирующих поверхность человеческого тела. Мы можем и не знать, не быть уверены в их присутствии. Но вдруг, когда насекомое запускает свое жало, свой хобот сквозь кожу, нашу защитную кору, мы с неудовольствием вспоминаем, что мы не совсем одни. Теперь мои намерения становятся для вас понятнее. Во тьме забрезжил свет, не так ли?

– Боже мой! Вы хотите просунуть свое жало сквозь земную кору? Он закрыл глаза от удовольствия.

– Вы видите перед собою того, – сказал он, – кто первым проникнет сквозь эту твердую защитную броню. Я даже могу говорить об этом в настоящем времени и сказать: который проникает.

– Вы сумели это сделать?

– С благосклонной помощью Мордена и Компании. Думаю, могу теперь сказать: да, я это сделал. Несколько лет неустанной работы, производившейся днем и ночью всеми существующими видами сверл, буравов, землечерпалок и взрывчатых веществ, привели нас к цели.

– Неужели вы хотите сказать, что пробили кору?

– Если ваше замечание выражает удивление, это ничего, удивление пройдет. Если же оно обозначает недоверие...

– Нет, сэр, ничего подобного.

– В таком случае примите мое утверждение без комментариев. Мы пробили кору. Толщина ее оказалась около четырнадцати тысяч четырехсот сорока двух ярдов, в круглых цифрах – восемь миль. Вам будет небезынтересно узнать, что в ходе работ мы имели счастье натолкнуться на мощный пласт угля, который, вероятно, со временем сможет окупить все расходы нашего предприятия. Главным нашим затруднением были подземные источники в нижне-меловых слоях и пески Гастингса, но мы их преодолели. Теперь мы достигли нижнего этажа, а в нижнем этаже будет работать не кто иной, как мистер Пирлесс Джонс. Вы, сэр, представляете из себя комара, а ваш артезианский бур является комариным жалом. Мозг сделал свое дело. Мыслитель может отойти в сторону. Теперь очередь механика, несравненного с его металлическим жалом. Вам теперь ясно?

– Но вы упомянули цифры: восемь миль, – воскликнул я. – Но известно ли вам, сэр, что пять тысяч футов считаются пределом возможности артезианского бурения? Я отлично знаком с одним колодцем в Верхней Силезии, глубиной в шесть тысяч двести футов, но это исключительная вещь, своего рода чудо техники.

– Вы меня не поняли, мистер Несравненный. Либо мои объяснения, либо ваш мозг недостаточно ясны, и я не буду настаивать – что именно. Я прекрасно осведомлен о пределах артезианского бурения. Я не истратил бы миллионы фунтов стерлингов на колоссальный туннель, если бы мог обойтись грошовым шестидюймовым буром. Все, что я от вас требую, – это приготовить бурав, обладающий всей возможной остротой, не более ста футов в длину, приводимый в действие электрическим мотором. Совершенно достаточно обыкновенного ударного бурава, поднимающегося обратно силой собственного веса.

– Но почему с электромотором?

– Я здесь для того, чтобы давать приказы, а не разъяснения, мистер Джонс. Слушайте. Прежде чем вы окончите свою работу, может случиться, повторяю – может случиться, что ваша жизнь будет зависеть от того, что бурав можно приводить в действие электричеством на расстоянии. Я надеюсь, это возможно сделать.

– Конечно, можно.

– Тогда приготовьтесь. Не все еще готово для нашего активного выступления, но вы теперь же приступите к приготовлениям. Больше мне нечего вам сказать.

– Но мне необходимо, – возразил я, – знать, какого рода почву будет проходить бурав: песок, глину или лесс – каждый вид почвы требует особого обращения.

– Ну, скажем, слизь, желе, – ответил Челленджер. – Да, теперь мы будем рассчитывать, что вашему бураву предстоит пробить слой слизи. А теперь, мистер Джонс, я должен обратиться к довольно важным делам и поэтому пожелаю вам доброго утра. Формальный контракт с упоминанием суммы и всего прочего вы можете подписать с моим главным производителем работ.

Я поклонился и повернулся, но, не дойдя до двери, остановился. Любопытство одолело. Он писал тупым пером, отчаянно царапал бумагу и сердито посмотрел на меня.

– Ну, сэр, чего еще? Я надеялся, что вы ушли.

– Я только хотел спросить вас, сэр, какова может быть цель невероятного эксперимента.

– Прочь, сэр, прочь! – сердито крикнул он. – Старайтесь возвыситься над меркантильными и утилитарными областями торгашества. Пошлите к чертям ваши испытания и деловые стандарты. Наука ищет знания. Пусть знание ведет нас, куда захочет, все равно мы должны стремиться к нему. Узнать раз навсегда, кто мы, почему и где мы находимся – разве это само по себе не величайшая мечта человечества. Идите, сэр, идите.

И опять его огромная косматая голова склонилась над бумагами, и борода разметалась по столу. Тупое перо заскрипело еще пронзительнее прежнего. Я ушел от этого необыкновенного человека, а в голове моей вихрем кружились мысли о странном предприятии, участником которого я только что стал.

Придя в свою контору, я застал там широко улыбающегося Тэда Мелоуна, ожидавшего результатов моего визита к Челленджеру.

– Ну? – воскликнул он. – Не стало хуже? Ни скандалов, ни битвы, ни покушения на вашу жизнь? Наверное, вы были с ним очень тактичны. Что вы думаете о старике?

– Самый тяжелый, наглый, нетерпимый, самовлюбленный человек из всех, кого я встречал, но...

– Вот, вот, – перебил Мелоун. – Все мы доходим до этого «но». Верно, он именно таков, как вы говорите, и даже много неприятнее, но чувствуешь, что такого большого человека нельзя измерять нашей обычной меркой и от него можно вынести то, чего не позволишь никому на свете. Не так ли?

– Ну, я не настолько близко его знаю пока, чтобы уверенно ответить, но должен признаться, что если он не просто буйнопомешанный и то, что он утверждает, правда, тогда он действительно выдающаяся личность. Но правда ли это?

– Разумеется, правда. Челленджер всегда прав. Ну, до чего же вы договорились? Говорил он вам о Хенгист-Дауне?

– Да, мельком.

– Ну, так поверьте мне, что это предприятие колоссально – колоссально по замыслу и колоссально по выполнению. Он ненавидит всех газетчиков, но доверяет мне, зная, что я не сообщу больше того, на что он меня уполномочит. Поэтому мне известны его планы, по крайней мере многие из них. Это такая хитрая старая птица, что никогда не знаешь, что у него творится там, на донышке. Как бы то ни было, я знаю достаточно, чтобы уверить вас, что Хенгист-Даун совершенно конкретное предложение, почти законченное. Мой вам совет: пока просто ждите событий, но потихоньку подготовляйтесь к ним, приводите в порядок свои материалы. Вы довольно скоро получите известия или от него, или от меня.

Известия пришли от самого Мелоуна. Через несколько недель он спозаранку явился ко мне в контору в роли вестника.

– Я к вам от Челленджера, – заявил он.

– Вы вроде рыбы-пилота при акуле.

– Я горжусь тем, что значу что-то для него. Он в самом деле удивительный человек. Все готово, и все его расчеты подтвердились. Теперь ваша очередь, а затем он даст сигнал к поднятию занавеса.

– Не поверю, пока не увижу собственными глазами, но у меня все готово, упаковано и остается только уложить на грузовик. Могу приступить в любой момент.

– Тогда приступайте теперь же. Я отрекомендовал вас как на редкость энергичного и пунктуального человека; смотрите, не подведите меня. Итак, отправимся по железной дороге, и по пути я вам сообщу, что вам предстоит делать.

Было ясное весеннее утро, – для точности 22 мая, – когда мы пустились в это фатальное путешествие, приведшее меня к событиям, отныне ставшим историческими. По дороге Мелоун передал мне письмо от Челленджера, являвшееся для меня инструкцией.

"Сэр!

По приезде в Хенгист-Даун благоволите явиться в распоряжение м-ра Барфорта, главного инженера, посвященного в мои планы. Мой молодой друг Мелоун, податель сего, также имеет к ним касание и может избавить меня от непосредственных переговоров. В настоящее время мы закончили обследование некоторых явлений шахты на уровне четырнадцати тысяч футов и ниже, которое всецело подтвердило мои гипотезы о строении тела планеты, но требуются еще более веские доказательства, прежде чем я смогу произвести известное впечатление на ограниченные взгляды современного научного мира. Эти доказательства надлежит добыть вам, а они будут свидетелями. Спускаясь в лифте, вы заметите, предполагаю, что вы обладаете редкой способностью быстро схватывать подробности, что проходите постепенно залежи вторичного мела, угольные пласты, девонские и кембрийские отложения, и, наконец, гранит, через слой которого проходит большая часть нашего туннеля. Дно его в настоящее время покрыто тарполином, и я запрещаю вам снимать его слой, поскольку всякое грубое прикосновение к чувствительной внутренней пленке земного ядра может привести к чудовищным результатам. По моему распоряжению поперек шахты укреплены две крепких балки с настилом в двадцати футах над ее дном, и между ними оставлено небольшое пространство. Оно будет играть роль зажима для ваших приборов артезианского бурения, в частности для трубы. Бура в пятьдесят футов длиной вполне достаточно; на двадцать футов он будет опущен под настил, так что коснется непосредственно слоя тарполина. Если вы дорожите своей жизнью, не опускайте его ни на дюйм ниже. Тридцатифутовая часть бура будет подниматься над настилом, и когда вы установите его, надо полагать, что в почву он войдет не меньше, чем на сорок футов. Поскольку субстанция почвы здесь чрезвычайно мягкая, я полагаю, что вам даже не понадобится двигательной силы, и труба собственной тяжестью проникнет в те слои, которых мы еще не вскрыли. Этих инструкций совершенно достаточно для нормально развитого человека, но я несколько опасаюсь, что вам потребуются дополнительные разъяснения, о которых сообщит мне наш юный друг Мелоун.

Джордж Эдуард Челленджер".

Легко представить себе, что к моменту прибытия на станцию Сторрингтон, близ северной границы Саут-Даунс, я был чрезвычайно взволнован. Несколько карет ждало у старого вокзала. Одна из них потащила нас за шесть-семь миль по проселкам и кочкам, глубоко взрытым колеями, доказывавшими, что здесь происходило оживленное движение. Сломанное колесо автомобиля лежало в стороне и показывало, что не нам одним путь казался тяжелым. Однажды сбоку показался разбитый остов крупной машины, и мне показалось, что я различаю клапаны и пистоны гидравлического насоса.

– Это все работа Челленджера, – ухмыльнулся Мелоун. – Говорят, что машина оказалась неточной на одну десятую дюйма, и он попросту вышвырнул ее вон.

– И, конечно, возникло судебное дело?

– Судебное дело. Дорогой мой, да тут следует открыть постоянное отделение суда. У нас дел в суде хватит на целый год. Да и правительству тоже. Старый черт никого не боится. Король против Джорджа Челленджера и Джордж Челленджер против короля – это наше нормальное состояние. Потом им обоим придется-таки потаскаться по судам. Ну, приехали! Дженкинс, вы можете нас пропустить.

Высокий человек с изуродованным ухом заглянул в автомобиль и подозрительно осмотрел нас. Узнал Мелоуна и приветствовал его.

– Ладно, мистер Мелоун. А я думал, что это от Американского «Ассошиэйтед Пресс».

– О, они тоже пытались попасть сюда.

– Сегодня они, а вчера парни из «Таймса». О, они тут рыщут, как охотничьи собаки. Вот посмотрите-ка. – Он указал на далекую темную точку на горизонте. – Не угодно ли? Это телескоп чикагской газеты «Дэйли Ньюс». Да, они здорово охотятся за нами. Я видел, как они галдели, как стая ворон, там у маяка.

– Бедная газетная братия, – сказал Мелоун, ведя меня через калитку чудовищно опутанной колючей проволокой изгороди. – Я сам из их сословия и знаю, каково им приходится.

В эту минуту мы услышали позади жалобное блеянье:

– Мелоун, Тэд Мелоун!

Блеял маленький толстенький человечек, только что подкативший на мотоцикле и теперь барахтавшийся в объятиях геркулеса-сторожа.

– Эй, пустите меня! – кричал он. – Уберите лапы. Мелоун, отзовите вашу гориллу.

– Отпустите его, Дженкинс. Это мой приятель, – крикнул Мелоун. – Ну, старый боб, в чем дело? Чего вам надо в этих краях? Ваше место на Флит-стрит, а не в диких оврагах Суссекса.

– Вы прекрасно знаете, чего мне нужно, – ответил посетитель. – Я получил приказ написать статью насчет Хенгист-Дауна и не могу явиться обратно без материала.

– Очень жаль, Рой, но здесь вы ничего не получите. Вам придется остаться по ту сторону проволочной изгороди. Если это вам не улыбается, придется вам пойти к профессору Челленджеру и взять у него пропуск.

– Был уже, – мрачно сказал журналист. – Сегодня утром.

– Ну, что же он сказал?

– Он пообещал выкинуть меня в окно.

Мелоун засмеялся.

– А вы что?

– Я сказал: «А почему не через дверь?» и вышел через нее, чтобы доказать, что и это не плохой путь. Спорить было некогда, и я просто ушел. А вы, Мелоун, кажется, завели дружбу с бородатым ассирийским быком в Лондоне и с этим душителем, который совсем испортил мой новый целлулоидный воротничок.

– Ничем не могу помочь вам, Рой; помог бы, если бы имел возможность. На Флит-стрит говорят, что вас ни разу не били, но вы были очень близки к потере своей репутации. Возвращайтесь в свою редакцию, и если подождете несколько дней, я, как только старик позволит, дам вам информацию.

– И никак нельзя туда проникнуть?

– Никак.

– Деньги?

– Вы сами знаете, что нет.

– Говорят, что здесь прокладывают прямой путь в Новую Зеландию?

– Для вас это будет прямой путь в больницу. Рой, если вы здесь будете мешать. Пока прощайте. Нам надо заняться своими делами.

– Это Рой Перкинс, военный корреспондент, – говорил мне Мелоун, пока мы шли через огороженный участок. – Мы ему натянули нос; а он считался неотразимым и вездесущим репортером. Ему помогает проникать всюду толстое невинное личико. Ну, мы подходим к главному штабу. Вот, – он указал на группу бараков с красными крышами, – это рабочие бараки. Тут живет множество рабочих, оплачиваемых много выше обычного. Но они обязаны быть холостяками или вдовцами и дают клятву сохранять служебную тайну. Не думаю, чтобы кто-нибудь из них пожелал уйти с работ. Вот их футбольная площадка, а этот дом – библиотека и клуб. Смею вас уверить, старик неплохой организатор. А вот мистер Барфорт, главный инженер и производитель работ.