Текст книги "Хозяин Черного Замка и другие истории (сборник)"
Автор книги: Артур Конан Дойл
Жанры:
Классические детективы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 54 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]
Когда стрелка барографа остановилась на сорока одной тысяче трёхстах футах, я понял: всё, это предел. И причина не во мне. Физическое напряжение хоть и велико, но вполне переносимо, просто моя машина исчерпала все свои возможности. Разрежённый воздух был плохой опорой для крыльев, при малейшем крене „Поль Вероне“ срывался в скольжение на крыло, я с трудом заставлял его подчиняться рычагам управления. Будь мотор в идеальном состоянии, мы, может быть, и одолели бы ещё тысячу футов, но он работал с перебоями, и теперь отказали уже два цилиндра из десяти. Хорошо, что я достиг зоны, к которой стремился, иначе не бывать бы мне сегодня здесь. А впрочем, действительно ли я её достиг? Паря, точно гигантский ястреб, на высоте сорока тысяч футов, я отпустил штурвал, взял мой „маннхейм“ [24]24
Марка бинокля.
[Закрыть]и стал внимательно смотреть вокруг. Небо было совершенно ясное, ни малейшего намёка на присутствие тех грозных существ, которых я себе представлял.
Я уже сказал, что парил кругами. Вдруг мне пришло в голову, что, пожалуй, стоит увеличить диаметр этих кругов и изменить свой путь в воздухе. Ведь если охотник идёт в обычные земные джунгли за каким-то зверем, он исходит джунгли в поисках зверя вдоль и поперёк. Мои рассуждения привели меня к выводу, что воздушные джунгли, которые я так часто рисовал в своём воображении, находятся где-то над графством Уилтшир. Это на юго-западе от моего имения. И сейчас я определил своё местонахождение по солнцу, потому что с компасом творилось бог весть что, а земли не было видно – глубоко внизу простирался безбрежный океан серебряных облаков. Однако я со всей доступной мне точностью вычислил направление и повёл моноплан прямо туда. Бензина мне хватит на час-полтора, не больше, но я могу позволить себе израсходовать его весь, до последней капли, и потом медленно опуститься на землю в виртуозно-пологом vol plané [25]25
Планирование (фр.).
[Закрыть].
Вдруг я почувствовал какую-то перемену. Воздух впереди меня утратил свою хрустальную прозрачность. Он наполнился длинными косматыми лентами как бы очень лёгкого сигаретного дыма. Эти ленты медленно скручивались, свивались в кольца, змеились, колыхались в солнечном свете. Когда я пролетел сквозь этот дым, то почувствовал слабый вкус жира на губах, и все деревянные конструкции машины покрылись чем-то жирным и скользким. Видимо, в воздухе плыли мельчайшие частицы органического вещества. Но это не были живые организмы. Примитивная рассеянная взвесь раскинулась на много квадратных акров и обрывалась где-то у края бездны. Нет, конечно, это не была жизнь. Но может быть, остатки жизни? Или пища живых существ, пища гигантских чудовищ, ведь питаются же огромные киты крошечным планктоном, скопления которого плавают в океанах? С этой мыслью я поднял голову и увидел удивительнейшее из зрелищ, которое когда-либо представало глазам человека. Как передать словами то, что я видел в прошлый четверг?
Вообразите медузу, какие плавают у нас в море летом: по форме – колокольчик, только огромного размера, гораздо больше, насколько я могу судить, чем купол на соборе Святого Павла [26]26
Имеется в виду собор Святого Павла – величественное здание в центре Лондона.
[Закрыть]. Медуза была нежно-розового цвета со светло-зелёными прожилками, и эта розово-зелёная субстанция была такой тонкой и прозрачной, что сквозь неё просвечивало ярко-синее небо. Это сказочно прекрасное существо ровно, плавно пульсировало. Из него свешивались вниз два длинных зелёных усика, они медленно раскачивались взад-вперёд. Дивное видéние царственно проплыло надо мной, неслышное, лёгкое и хрупкое, как мыльный пузырь, и столь же величаво стало удаляться.
Я начал разворачивать свой моноплан, чтобы ещё полюбоваться этим чудом, и тут вдруг оказался среди целой флотилии этих медуз: они были маленькие и большие, но ни одной равной по величине той, первой. Были и крошечные, но преобладали размером с воздушный шар, причём даже форма их повторяла верхнюю часть воздушного шара. Хрупкие, изысканно расцвеченные, они были словно выдуты из тончайшего венецианского стекла. Преобладали бледно-розовый и светло-зелёные тона, но когда солнце пронизывало эти изящно очерченные создания, они начинали радужно переливаться. Мимо меня проплыло несколько сот этих медуз – удивительная сказочная эскадра странных, никому неведомых воздушных кораблей, – существ, чьи контуры и материя, из которой они сотворены, находятся в полной гармонии с миром этих горных высот, на земле подобное совершенство немыслимо.
Но скоро моё внимание привлёк другой феномен – змеи больших высот. Длинные, тонкие, фантасмагорические кольца вещества, напоминающего пар, они вились в воздухе с такой невероятной скоростью, крутясь и извиваясь, что глазу было не уследить за ними. Некоторые из этих призрачных существ были длиной до двадцати и даже тридцати футов, но толщину их определить я затруднялся, потому что зыбкие очертания как бы таяли в небе. Эти воздушные змеи были светло-серого, дымчатого цвета с более тёмным узором внутри, и от этого они производили несомненное впечатление живых организмов. Одна из змей скользнула возле моего лица, и я почувствовал, как лицо обдало чем-то холодным и влажным, но субстанция была слишком эфемерна, мне и в голову не пришло, что от них можно ждать чего-то дурного, как я не ждал зла от прекрасных радужных колоколов-медуз, которых встретил раньше. Змеи были бесплотны, как сорвавшаяся с гребня волны пена.
Но мне предстояла куда более страшная встреча. С огромной высоты летело вниз багровое пятно тумана – маленькое, как мне показалось сначала, однако оно быстро росло, приближаясь ко мне, и я скоро понял, что на самом деле оно огромное, в несколько сот квадратных футов. Состоящее из прозрачного студенистого вещества, оно тем не менее имело несравненно более чёткие очертания и плотный состав, чем всё виденное мною раньше. Было также больше признаков того, что это живой организм: два огромных тёмных диска по сторонам, которые вполне могли быть глазами, и белый узкий треугольник между ними, не просто плотный, а даже твёрдый на вид, изогнутый и хищный, точно клюв коршуна.
От чудовища исходило ощущение злобы, жестокости; к тому же оно всё время меняло цвет – бледнело до нежно-розовато-лиловатого и постепенно наливалось грозно-багровым, таким густым, что от твари даже падала на меня тень, когда она оказывалась между мной и солнцем. На верхней выпуклой поверхности её гигантского туловища выступало три огромных горба – я бы назвал их пузырями и, разглядев, пришёл к убеждению, что они наполнены каким-то чрезвычайно лёгким газом, который поддерживает в разрежённом воздухе эту желеобразную массу. Существо передвигалось очень быстро, легко держа скорость моноплана, и этот чудовищный эскорт сопровождал меня миль двадцать, тварь летела надо мной, как стервятник, готовый кинуться на добычу. Рассмотреть, как именно она движется, было довольно трудно из-за очень большой скорости, но мне это всё-таки удалось: чудовище выбрасывало вперёд что-то вроде длинной конечности из вязкой субстанции, и эта конечность подтягивала корчащееся туловище. А туловище это было такое студенистое и зыбкое, что форма его беспрерывно менялась, при этом чудовище становилось всё более гадким и зловещим.
Я знал, что оно замыслило недоброе. Каждая багровая вспышка его безобразного тела лишь подтверждала это. Пустые выпуклые глаза, которые ни на миг не отрывались от меня, словно бы обволакивали тягучей холодной ненавистью, которой неведома пощада. Я направил свой моноплан вниз, чтобы уйти от него. И в тот же миг из этой несущейся по воздуху массы молнией вылетело длинное жало и точно плётка стегнуло машину по носу. Раздалось громкое шипение, потому что жало коснулось разогревшегося мотора, и огромное туловище мерзкой твари съёжилось, словно от неожиданной боли. Я ринулся в пике, но жало снова упало на моноплан, и пропеллер перерезал его – легко, как будто прошёл сквозь завиток дыма. Но сзади подкралось длинное, липкое, похожее на змею щупальце, обвилось кольцом вокруг пояса и потащило меня из фюзеляжа. Я стал отрывать его от себя, мои пальцы погрузились во что-то скользкое, клейкое, и на миг я освободился, но тут ещё одно щупальце обмоталось вокруг моего сапога и так дёрнуло за ногу, что я упал на спину.
Падая, я ухитрился выстрелить из обоих стволов дробовика, хотя и понимал, что это бесполезно, – всё равно что пытаться убить слона из игрушечного ружья, ведь нет у человека оружия, которое могло бы поразить эту гигантскую тушу. И всё же, хоть я не целился, мой выстрел оказался на удивление удачным: дробь прорвала оболочку одного из пузырей на спине твари, и пузырь с громким треском лопнул. Теперь я окончательно убедился, что был прав в своей догадке: да, эти огромные прозрачные пузыри надуты легчайшим газом, ибо гигантское, похожее на облако чудовище мгновенно начало валиться на бок, отчаянно извиваясь в попытках обрести равновесие, причём оно разевало свой белый клюв и щёлкало им в бешеной ярости. Но я уже был далеко – я ринулся на полной скорости вниз по предельно крутой кривой, пропеллер и сила притяжения несли меня к земле, как метеорит. Далеко позади виднелось тусклое багровое пятно, оно быстро уменьшалось и наконец растворилось в синем небе. Я цел и невредим выбрался из джунглей в небесах, где обитают грозные кровожадные чудовища.
Оказавшись вне опасности, я сбросил газ, потому что спускаться на третьей скорости с такой высоты – вернейший способ угробить машину. Я планировал с восьмимильной высоты, описывая плавную великолепную спираль: вот я достиг слоя серебряных облаков, потом попал в слой грозовых туч и, выйдя из него в проливной дождь, увидел землю. Подо мной был Бристольский залив, но в баке у меня оставалось немного бензина, и я пролетел двадцать миль на восток, а потом вынужден был сесть в полумиле от деревни Эшкомб. Там я купил у едущего мимо шофёра три канистры бензина и в десять минут седьмого мягко приземлился на моём собственном лугу возле дома в Дивайзе, совершив путешествие, из какого не вернулся живым ни один смертный, пытавшийся его предпринять. Я видел несказанную красоту высот, я испытал несказанный ужас: такая красота и такой ужас неведомы нам здесь, на земле.
Прежде чем представить миру своё открытие, я поднимусь туда ещё раз. Причина проста: я хочу не только рассказать о том, что видел, но и предъявить доказательства. Знаю, скоро за мной полетят другие и подтвердят истинность моих утверждений, и всё же я должен с самого начала добиться, чтобы мне поверили. Будет нетрудно поймать одну из этих сказочно-прекрасных радужных медуз. Плывут они по воздуху медленно, и моноплан с лёгкостью перехватит стаю на её неспешном пути. Вполне возможно, что в более плотных слоях атмосферы медуза растает, и я принесу на землю лишь горсть бесформенного студня. И всё равно этот студень будет вещественным доказательством моих открытий. Да, я поднимусь туда, хоть риск и велик. Этих багровых чудовищ, по видимости, не так уж много. Может быть, они мне и вовсе не встретятся. А встретятся – я сразу же ринусь в пике. Случись самое скверное, у меня с собой дробовик, и я знаю, куда…»
Дальше две страницы, к сожалению, отсутствуют. На следующей запись крупными корявыми разбегающимися буквами:
«Высота сорок три тысячи футов. Я больше никогда не увижу землю. Их три, и все они подо мной. Помоги мне Бог! Какой ужасной смертью я умру!»
Вот что написал в своём дневнике Джойс-Армстронг. Самого его после этого никто не видел. Обломки разбившегося моноплана были обнаружены в охотничьих угодьях мистера Бадд-Лашингтона, на границе между Кентом и Суссексом, в нескольких милях от того места, где нашли блокнот. Если расчёты несчастного авиатора верны и воздушные джунгли, как он их называл, действительно находятся только над юго-западной территорией центральных графств, то, судя по всему, моноплан унёс его оттуда на полной скорости, но эти омерзительные твари догнали его и сожрали в верхних слоях атмосферы над тем местом, где были найдены печальные останки. Какое жуткое зрелище: моноплан летит на огромной высоте, а под ним, не отставая ни на фут, скользят неведомые твари, навеки отрезая авиатора от земли, вот они начинают приближаться к своей жертве… нет, если об этом долго думать, можно сойти с ума. Я знаю, многие до сих пор потешаются, когда при них заходит речь о тех явлениях, которые я здесь описал, но даже закоренелые скептики вынуждены признать, что Джойс-Армстронг действительно исчез, и мне хочется, чтобы они задумались над словами из его дневника: «…эти записки объяснят, какую я поставил себе цель и какой смертью погиб, ища подтверждение своей догадке. Но только ради всего святого: никакой чепухи о несчастных случаях и тайнах небес!»
1913 г.
Колченогий бакалейщик
Мой дядя, мистер Стивен Мейпл, был самым удачливым и в то же время наименее уважаемым представителем нашего семейства, так что мы толком не знали, радоваться нам его материальному благосостоянию или стыдиться его низменного занятия. Короче говоря, дядя был бакалейщиком и держал крупную торговлю в Степнее, имея самые разнообразные деловые связи – по слухам, не всегда безукоризненного характера – с людьми, занимающимися речными и морскими перевозками. Он занимался снабжением судов, торговал провизией, а если злые языки не врали, то кое-чем и ещё. Подобная деятельность, будучи, несомненно, прибыльной, имела и свои отрицательные стороны. В этом дяде пришлось убедиться, когда после двадцати лет процветания он сделался жертвой нападения одного из своих клиентов. Нападавший посчитал его мёртвым и оставил на месте преступления с тремя сломанными рёбрами и перебитой ногой. Последняя срослась так неудачно, что навсегда осталась на три дюйма короче здоровой. Нет ничего удивительного в том, что это событие внушило дядюшке отвращение к окружающей его обстановке. После суда, приговорившего его обидчика к пятнадцати годам каторжных работ, он отошёл от дел и поселился в глухой местности на севере Англии. Мы ни разу не имели от него вестей, даже когда умер мой отец (и его единственный брат), – ни разу, вплоть до того памятного утра.
Мать прочла письмо вслух:
«Если твой сын живёт с тобой, Эллен, и если он вырос таким крепким и сильным, каким обещал во время нашей последней встречи, пришли его ко мне с первым же поездом, как только получишь моё послание. Мальчик сам убедится, что служба у меня принесёт ему много больше, чем профессия инженера. А когда я покину сей мир – хотя, благодарение Господу, пока мне грех жаловаться на здоровье, – будь уверена: я не забуду сына моего родного брата. Станция называется Конглтон. Оттуда до поместья „Грета“, где я обосновался, около четырёх миль. Я пошлю двуколку к вечернему семичасовому поезду – это единственный, что останавливается здесь. Пришли его обязательно, Эллен. У меня есть веские причины желать присутствия племянника в моём доме. Давай не будем ворошить прошлое и забудем прежние обиды, если они были между нами. Если сегодня ты мне не поможешь, то как бы потом не пришлось горько пожалеть».
Мы сидели за столом с остатками завтрака и глядели друг на друга, недоумевая, что бы всё это могло означать, когда внизу зазвенел звонок, а вскоре появилась горничная с телеграммой в руке. Она была отправлена дядей Стивеном.
«Ни в коем случае Джон не должен сходить с поезда в Конглтоне, – так начинался текст. – Двуколка будет ждать вечерний семичасовой на следующей станции, которая называется Стеддинг-Бридж. Пусть он отправляется не ко мне домой, а на ферму Гарта – в шести милях от железной дороги. Там его будут ждать дальнейшие инструкции. Не подведите – больше мне надеяться не на кого».
– Вот уж действительно, – кивнула матушка. – Насколько мне известно, у твоего дяди нет ни единого друга на всём белом свете, да и не будет никто водить дружбы с таким человеком. Всю жизнь он был редкостным сквалыгой, и даже родному брату, а твоему отцу, так и не помог в трудную минуту, когда всего несколько фунтов могли бы его здорово выручить и спасти от краха. Не понимаю, почему я должна посылать ему на помощь моего единственного сына после всего, что было?
У меня, однако, на сей счёт сложилось другое мнение: меня влекли неизвестность и возможные приключения.
– Если я завоюю расположение дяди, он может помочь мне в моей профессиональной карьере, – возразил я, намеренно затрагивая самое уязвимое место в душе матушки.
– Никогда не слышала, чтобы Стивен хоть кому-нибудь помог, – с горечью промолвила она. – А к чему, скажи на милость, все эти выкрутасы: сойти с поезда не на той станции и отправиться не по тому адресу? Он наверняка вляпался в крупные неприятности и теперь желает выбраться с нашей помощью. Когда же он использует тебя, мой мальчик, он просто вышвырнет тебя вон, как проделывал это уже не раз. Если бы тогда он помог твоему отцу, кто знает – тот, возможно, остался бы в живых!
В конце концов мои уговоры возобладали. Как справедливо заметил я матери, мы могли многое приобрести, почти ничем при этом не рискуя. Да и к чему нам, бедным родственникам, без особой нужды раздражать богатого? Вещи мои были уже упакованы, а кеб ждал у дверей, когда принесли вторую телеграмму.
«Хорошая охота. Пусть Джон захватит ружьё. Помните: Стеддинг-Бридж, а не Конглтон».
Немного удивившись дядюшкиной настойчивости, я добавил к багажу футляр с ружьём и отправился навстречу приключениям.
Первая часть моего путешествия проходила по главному пути Северной железной дороги до Карнфилда, где берёт начало местная ветка, петляющая среди болот. Во всей Англии вы не встретите более сурового и вместе с тем более впечатляющего пейзажа. В течение двух часов за окнами вагона тянулась бесконечная холмистая равнина, местами переходящая в низкую каменистую гряду, изобилующую выходами наружу скальных пород. То там, то здесь крохотные коттеджи из серого камня внезапно сбивались в кучу, образуя деревни, но по большей части на протяжении многих миль не было видно ни жилья, ни других признаков человеческого обитания, за исключением немногочисленных овечьих отар, разбросанных по горным склонам. Местность навевала уныние, и на сердце у меня становилось всё тяжелее по мере приближения к концу путешествия. Но вот наконец поезд затормозил у небольшой деревушки Стеддинг-Бридж, где дядя наказывал мне сойти. Рядом со станцией ждала одна-единственная древняя двуколка. Я обратился к вознице – неотёсаному деревенскому парню:
– Вас прислал мистер Стивен Мейпл?
Малый глянул на меня с нескрываемым подозрением.
– Как ваше имя? – в свою очередь спросил он с таким ужасным акцентом, что я просто не берусь его передать.
– Джон Мейпл, – ответил я.
– Чем можете доказать?
Я уже занёс руку для удара, будучи не всегда сдержан по натуре, но вовремя спохватился, вспомнив, что парень, скорее всего, действует строго по дядюшкиным инструкциям. Вместо ответа я указал на ружейный футляр с монограммой.
– Да-да, всё правильно. Вы и вправду Джон Мейпл! – с облегчением воскликнул он, медленно, по буквам, прочитав мою фамилию. – Садитесь скорее, мастер, – путь у нас неблизкий.
Дорога была белой и блестящей, подобно большинству дорог в этой части страны, изобилующей меловыми отложениями. По обе стороны она была выложена низким бордюром из не скреплённых между собой камней. Дорога сильно петляла среди многочисленных болот и обширных торфяников, усеянных овечьими стадами и крупными валунами и полого спускающихся вниз к подёрнутому туманной дымкой горизонту. В одном месте крутой обрыв открывал вид на отдалённый участок покрытого свинцовой зыбью моря. Да и вообще, вся панорама выглядела настолько сурово, уныло и непривлекательно, что затея моя постепенно начала казаться мне куда более серьёзной и опасной, чем представлялась в Лондоне. Этот нежданный призыв о помощи от дядюшки, которого я никогда не видел и о котором не слышал ничего хорошего, связанная с ним спешка, упоминание о моих физических возможностях, нелепый предлог, под которым он вынудил меня захватить оружие, – всё это, вместе взятое, камнем ложилось на душу и заставляло поневоле подозревать нечто зловещее и таинственное в подоплёке предстоящего дела. Представлявшееся абсолютно невозможным в Кенсингтоне выглядело более чем вероятным здесь, среди безжизненных болот и первозданно-диких скал. Наконец, подавленный собственными мрачными мыслями, я повернулся к вознице с намерением задать тому несколько вопросов относительно дядюшки, но выражение его лица заставило меня мгновенно забыть об этом.
Он глядел не вперёд, на старого, медлительного гнедого мерина, не вбок, на дорогу, по которой мы ехали, – лицо его было повёрнуто в мою сторону, а взор устремлён назад, поверх моего плеча, и в нём отчётливо читалось острое любопытство пополам с тревогой, как мне показалось. Он занёс, было, плеть, чтобы подстегнуть лошадь, но тут же обречённо опустил руку, словно смирясь с мыслью, что любое подобное действие бесполезно. Невольно проследив направление его взгляда, я тоже увидел наконец, что же так взволновало моего кучера.
По торфянику бежал какой-то человек. Он бежал неуклюже, то и дело спотыкаясь и оскальзываясь на камнях, но дорога в этом месте изгибалась в петлю, и у бегущего была полная возможность срезать и перегнать нас. Мы как раз подъезжали к тому месту, куда был направлен бег незнакомца, когда тот перелез через каменную дорожную насыпь и остановился посреди дороги, поджидая коляску. Лучи заходящего солнца ярко освещали его загорелое, чисто выбритое лицо. Это был крупный мужчина, но со здоровьем у него, похоже, не ладилось: после не такой уж длинной пробежки он держался за грудь и тяжело, с присвистом дышал. Как только мы поравнялись с ним, я заметил в ушах незнакомца серьги.
– Скажи-ка, приятель, куда вы направляетесь? – окликнул он моего возницу; голос его звучал грубо, но не угрожающе, а скорее добродушно.
– К Перселлу, на ферму Гарта, – ответил парень.
– Тогда прошу извинить за задержку, – воскликнул незнакомец, освобождая дорогу. – Дело в том, что я думал, будто вы едете, куда мне нужно, поэтому и спросил – вдруг подвезёте.
Извинение его выглядело надуманно и неубедительно, так как в нашей двуколке не было места для третьего, но мой возница не был расположен выяснять отношения по этому поводу. Он молча подхлестнул коня и проехал мимо. Оглянувшись назад, я увидел, что незнакомец уселся на обочину и занялся набиванием трубки.
– Похоже, моряк, – заметил я.
– Да, мастер. До Моркамб-Бей всего несколько миль, – пояснил возница.
– Он вас чем-то испугал, – поинтересовался я как бы вскользь.
– Неужели? – сухо удивился он, но после долгой паузы сумрачно произнёс: – А может, оно и так.
Как я ни старался, мне не удалось выяснить причин страха моего спутника. Я засыпал его множеством вопросов, но малый оказался либо слишком туп, либо слишком умён, – во всяком случае, из его ответов я так ничего и не уяснил. Я обратил внимание, однако, что время от времени он беспокойно озирал окрестные торфяники, но на всей их обширной однообразно-бурой поверхности не было видно ни единой движущейся человеческой фигуры. Но вот в цепи лежащих впереди холмов образовалось некое подобие разрыва, и я увидел длинную приземистую постройку – естественный центр притяжения разбросанных по периметру овечьих стад.
– Ферма Гарта, – объявил мой спутник. – А вот и сам фермер Перселл, – добавил он, указывая на вышедшего из дома и остановившегося в ожидании на крыльце мужчину. Как только я сошёл с двуколки, он приблизился, и я смог его рассмотреть. На суровом обветренном лице выделялись светло-голубые глаза, а борода и волосы цветом напоминали сильно выгоревшую на солнце траву. В выражении лица хозяина фермы я заметил то же плохо скрываемое недовольство происходящим, что и у возницы. Их отрицательное отношение не могло быть направлено на мою персону, поскольку оба видели меня впервые. Отсюда автоматически следовал вывод, что популярность моего дядюшки среди обитателей здешних болот едва ли выше, чем в бытность его владельцем бакалеи в Степнее на Хайвей. – Вы останетесь здесь до наступления ночи, – сухо сказал он. – Таково распоряжение мистера Стивена Мейпла. Если желаете, могу предложить чаю с беконом и хлебом, других разносолов у нас не имеется.
Я страшно проголодался и поэтому с готовностью принял предложение хозяина, несмотря на откровенно грубый тон, каким оно было сделано. Во время еды в столовую вошли жена фермера и двое их дочерей, и я не мог не заметить определённого любопытства с их стороны. Было ли это связано с тем, что молодые люди – большая редкость в этой глуши, или мои попытки завязать беседу вызвали у дам расположение к гостю – как бы то ни было, вся троица отнеслась ко мне с неожиданным участием.
Начало смеркаться, и я заметил, что мне пора отправляться в поместье «Грета».
– Так вы твёрдо намерены идти туда? – опросила мать.
– Разумеется. Для этого я и проделал весь путь от самого Лондона.
– Между прочим, никто не мешает вам вернуться обратно.
– Но мой дядя, мистер Мейпл, ожидает меня.
– Ну что ж, никто не станет вас останавливать, раз уж вам так хочется, – вздохнула женщина и тут же замолчала, так как в комнату вошёл её муж.
Каждый новый инцидент только сгущал соткавшуюся вокруг меня атмосферу тайны и нависшей угрозы, но всё это выглядело так смутно и неопределённо, что при всём желании я был не в состоянии предугадать ожидающие меня опасности. Мне бы следовало задать доброй женщине вопрос напрямую, но её угрюмый супруг, словно почувствовав её симпатию ко мне, как нарочно, больше ни разу не оставил нас наедине.
– Пора двигаться, господин хороший, – произнёс он наконец, как только женщина засветила лампу на столе.
– Двуколка готова?
– Вам она не понадобится. Пойдёте пешком, – сказал он.
– Как же я найду дорогу?
– Уильям покажет.
Уильямом звали того паренька, что привёз меня со станции. Он уже ждал за дверью, взвалив на плечо мой багаж и футляр с ружьём. Я хотел задержаться ненадолго, чтобы поблагодарить фермера за оказанное гостеприимство, но тот разом пресёк мои излияния.
– Мне не нужна благодарность ни мистера Стивена Мейпла, ни кого-либо из его друзей, – заявил он с грубой откровенностью. – За всё, что я сделал, мне хорошо заплачено, а не было бы заплачено – так я бы и пальцем не пошевелил. Ступайте своей дорогой, молодой человек, и ни слова больше! – С этими словами фермер резко развернулся на каблуках и потопал обратно в дом, с силой захлопнув за собой дверь.
Уже совсем стемнело, и по небу медленно ползли тяжёлые чёрные тучи. Будь я один, сразу бы безнадёжно заблудился в торфяниках, едва выйдя со двора фермы, но мой проводник уверенно вёл меня за собой, шагая впереди по узеньким овечьим тропам, которые я при всём старании не мог разглядеть во мраке. То и дело с разных сторон слышалась неуклюжая возня сбившихся в кучу животных, но их самих в темноте невозможно было различить. Сначала Уильям шагал быстро и беззаботно, но постепенно снизил темп, пока наконец не начал передвигаться вперёд медленно и бесшумно, чуть ли не крадучись, словно ожидая в любой момент столкнуться с неведомой опасностью. Это гнетущее чувство надвигающейся угрозы вкупе с пустынной местностью и ночным мраком действовало на нервы гораздо сильнее, чем любая реальная опасность. Я начал теребить проводника вопросами, чтобы выяснить, чего же нам следует бояться, но тот внезапно застыл на месте, а затем потащил меня вниз по склону, в самую гущу какого-то колючего кустарника, росшего вдоль тропы. Он рванул меня за полы одежды с такой силой и настойчивостью, что я сразу же безоговорочно поверил в близость опасности и незамедлительно распростёрся рядом с проводником, замерев, как скрывающие нас кусты. Там было так темно, что я с трудом различал лицо Уильяма в нескольких дюймах от своего.
Ночь выдалась душной, и тёплый ветерок дул прямо нам в лица. Внезапно с порывом ветра до моих ноздрей долетел знакомый и домашний запах – запах табачного дыма. Вслед за тем на дороге возникло человеческое лицо, слабо освещённое тлеющим в трубке табаком. Всё остальное надёжно скрывала ночная тьма, и только это лицо, окружённое светящимся ореолом, словно плыло по воздуху в направлении нашего убежища. Нижняя часть его выделялась более чётко на фоне окружающего мрака, верхняя – слабее, плавно переходя за грань света и темноты. То было худое голодное лицо, от скул и выше сплошь усеянное веснушками, с голубыми водянистыми глазками и редкими неухоженными усиками. На макушке его обладателя красовалась фуражка с козырьком, и это было последней деталью, которую мне удалось разглядеть. Он прошёл мимо, тупо глядя прямо перед собой, а мы ещё долго лежали, прислушиваясь к удаляющимся шагам.
– Кто это был? – спросил я, как только мы поднялись на ноги.
– Не знаю.
Меня наконец разозлила постоянная уклончивость моего спутника.
– Тогда какого дьявола ты прятался? – спросил я грубо и без обиняков.
– Потому что мастер Мейпл так велел. Он сказал, что меня никто не должен видеть по пути, а если кто увидит, то он мне ничего не заплатит.
– Но ведь тот морячок на дороге тебя видел, не так ли?
– Верно, – признал Уильям. – И думается мне, он тоже из энтих.
– Из каких «энтих»?
– Из тех, что прячутся где-то на болотах. Они следят за поместьем «Грета», и мастер Мейпл сильно их напужался. Вот он, значитца, и велел мне держаться от энтих подале, ну а я, знамо дело, потому и запрятался.
Наконец-то я услышал нечто определённое! Теперь стало очевидно, что какая-то шайка угрожает дядюшке, и встреченный нами моряк принадлежит к ней. Второй – в фуражке, – скорее всего, тоже моряк и также член шайки. Мне вспомнилось едва не прикончившее дядю нападение на него в Степнее. Постепенно все детали головоломки начали вставать на свои места, но тут впереди за болотом затеплился огонёк, и проводник сообщил, что это и есть дядюшкино поместье. Оно лежало в низине меж торфяников, поэтому увидеть его можно было, только подойдя совсем близко. Ещё несколько шагов, и вот мы уже у дверей.
Сквозь забранное решёткой оконце пробивался свет лампы, но его было явно недостаточно, чтобы разглядеть в темноте весь дом как следует, поэтому у меня сохранилось только смутное впечатление чего-то длинного и очень просторного. Низкая дверь под козырьком навеса оказалась плохо подогнана к стоякам, и свет проникал изнутри со всех сторон сквозь широкие щели. Обитатели дома, однако, держались настороже. Как ни легки были наши шаги, нас услышали и окликнули ещё на подходе к двери.
– Кто там? – громко спросил кто-то за дверью тяжёлым басом. – Да кто там? Отвечайте! – почти без паузы зарычал тот же голос.