Текст книги "Аэропорт"
Автор книги: Артур Хейли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)
В аэровокзале, в нескольких стах футах от «боинга-707», вылетавшего рейсом два, находилась диспетчерская «Транс-Америки». В помещении было шумно, между столами сновали люди, звонили телефоны, стрекотали телетайпы, светились экраны телевизоров. Те, кто работал здесь, отвечали за подготовку к полёту рейса два и всех других рейсов «Транс-Америки». Сегодня, когда все графики были сбиты из-за бурана, здесь стоял кромешный ад – так в голливудских фильмах изображают редакцию какой-нибудь газеты в старые времена.
В углу помещался стол диспетчера по загрузке, заваленный грудами бумаг. За ним сидел молодой мужчина с бородой и с немыслимой фамилией Фермпхут. В свободное от работы время Фермпхут занимался абстрактной живописью: свои последние шедевры он создавал, выливая краску из банок прямо на холст и потом катался по нему на детском велосипеде. Поговаривали, что по субботам и воскресеньям он балуется наркотиками, к тому же от него всегда дурно пахло. Последнее обстоятельство крайне досаждало его коллегам, работавшим в диспетчерской, – где сегодня было жарко и душно, несмотря на то, что на улице свирепствовал буран, – и Фреду то и дело напоминали, что человеку надо почаще мыться.
Зато у Фреда Фермпхута были совершенно поразительные способности к математике, и начальники его клялись, что он лучше всех справляется с загрузкой самолёта. В данную минуту он руководил загрузкой рейса два.
Самолёт (время от времени изрекал Фред Фермпхут своим коллегам по дежурству, которые уже осатанели от его высказываний) – «он ведь как птица: и в ту сторону, дружище, может накрениться, и в другую. И если ему не помочь, он так накренится, что раз – и перевернуться может. Только я, детка, зорко за этим слежу».
Вся хитрость заключалась в том, чтобы правильно распределить груз в самолёте и таким образом обеспечить его балансировку и устойчивость в воздухе. Фреду Фермпхуту надлежало определить, сколько груза может взять на борт рейс два (или любой другой самолёт) и где этот груз должен быть размещён. Ни один мешок с почтой, ни один чемодан не устанавливался в самолёте без его ведома. В то же время он должен был думать о том, чтобы как можно больше набить груза в самолёт. «Из Иллинойса в Рим, дружище, – говаривал Фред, – это длиннющее спагетти. И деньжат тут надо выколотить побольше, чем на мармелад».
В работе Фреду помогали диаграммы, сводки, выкладки, счётная машина, ежеминутно поступающие данные, радиотелефон, три обычных телефона – и безошибочный инстинкт.
Инспектор, наблюдавший за погрузкой, только что по радио запросил разрешения поместить ещё триста фунтов почты в передний отсек.
– Понял. Погоди минуту. – Изрёк Фред Фермпхут.
Он разгрёб бумаги на столе в поисках списка пассажиров, который за последние два часа значительно вырос. При загрузке самолёта авиакомпания исходит из среднего веса пассажира примерно в сто семьдесят фунтов зимой и на десять фунтов меньше летом. И эта средняя всегда оказывается правильной – за одним исключением: когда летит футбольная команда. Могучие игроки путают все расчёты, и диспетчерам по загрузке приходится выводить новую среднюю в зависимости от того, насколько хорошо знает диспетчер команду. Бейсболисты или хоккеисты в этом отношении не представляли проблемы: они тоньше или меньше и соответственно меньше весят. Сегодня же, судя по списку, рейсом два летели только обычные пассажиры.
– Можешь загружать почту, детка, – сказал Фред Фермпхут в микрофон. – А вот гроб передвинь в хвостовую часть: я вижу по накладной, что мертвец был не из худеньких. Потом там есть ещё ящик с генератором от Вестингауза. Помести его посредине, а остальной груз расположи вокруг.
Задача, стоявшая перед Фермпхутом, была в последний, момент осложнена просьбой, поступившей от экипажа рейса два: дать им ещё две тысячи фунтов топлива для манёвров на земле и разбега. Сегодня на поле всем самолётам приходилось подолгу стоять с заведёнными моторами, дожидаясь взлёта. А мотор реактивного самолёта, работающий на земле, пьёт горючее, как тридцать страдающих от жажды слонов, и капитанам Димиресту и Хэррису не хотелось тратить на земле драгоценные галлоны горючего, которые могут им пригодиться в воздухе по дороге в Рим. Следовательно, Фреду Фермпхуту надо было учитывать, что, возможно, не всё дополнительное топливо, которое сейчас заправляли в баки, расположенные в крыльях номера – 731-ТА, будет израсходовано до взлёта и максимально допустимый взлётный вес может быть превышен. Вопрос в том – насколько.
Существует ведь предел загрузки при взлёте, однако каждая авиакомпания старается загрузить самолёт как можно больше, чтобы получить максимальный доход. Грязные ногти Фреда Фермпхута плясали по клавишам счётной машины, быстро производя калькуляцию. Получив итоговую цифру, он задумался, теребя свою бородёнку, и от усилий, видимо, вспотел, так как по комнате вдруг распространился неприятный запах.
Решение взять дополнительное топливо капитан Вернон Димирест принял за последние полчаса. Или, вернее, позволил принять капитану Энсону Хэррису, а потом – главная-то ответственность всё-таки лежала на нём – одобрил его решение. Вернону Димиресту доставляло удовольствие играть сегодня пассивную роль, когда всю работу выполнял за него другой, а он лишь командовал. До сих пор Димирест не отменил ни одного из решений Энсона Хэрриса, что и не удивительно, поскольку Хэррис и по опыту и по званию отнюдь не уступал Димиресту.
Хэррис был мрачен и раздражён, когда они во второй раз столкнулись с Димирестом в ангаре «Транс-Америки». Димирест отметил, что Энсон Хэррис был в форменной рубашке. Рубашка была ему мала и Хэррису постоянно хотелось расстегнуть её верхнюю пуговицу. Дело в том, что капитан Хэррис поменялся рубашками с одним первым пилотом, который согласился выручить его, а потом с удовольствием расскажет об этом своему капитану. Но через несколько минут Хэррис уже взял себя в руки. Будучи профессионалом до самых своих мохнатых седеющих бровей, он понимал, что эффективной работы в полете не будет, если в лётной кабине будет царить атмосфера вражды.
В комнате для пилотов оба капитана проверили свои почтовые ящики, в которых, как всегда, лежала груда почты, в том числе предписания компании, которые надо прочесть, прежде чем они взлетят. Остальное – памятки главного пилота, врача, отдела исследований, бюро картографов и т. д. – они просмотрят позже.
Пока Энсон Хэррис вносил два-три исправления в свой бортовой журнал, – а Димирест заявил, что будет проверять его, – Вернон изучал график работы пилотов.
График составляется ежемесячно. В нём указано, когда капитаны, а также первый и второй пилоты будут лететь и по каким маршрутам. Аналогичный график существует и для стюардесс и висит в отведённом для них служебном помещении в конце центрального зала.
Каждый пилот в начале месяца высказывает свои пожелания относительно маршрута, по которому он хотел бы лететь, при этом просьбы старших пилотов удовлетворяются в первую очередь. Димирест всегда получал то, о чём просил, так же как и Гвен Мейген, которая занимала среди стюардесс не менее высокое положение. Благодаря этой системе пилоты и стюардессы могли планировать свои личные дела – вроде того, как Димирест и Гвен заранее наметили лететь сегодня вместе.
Энсон Хэррис быстро внёс исправления и захлопнул бортовой журнал. Вернон Димирест ухмыльнулся.
– Я полагаю, что журнал у вас в порядке, Энсон. Я изменил решение: не буду его смотреть.
Капитан Хэррис и виду не подал, будто это задело его, только крепче сжал губы.
В комнату вошёл второй пилот по имени Сай Джордан, молодой парень с двумя нашивками. Он был авиационный инженер, но также и квалифицированный пилот. Высокий, тощий, с ввалившимися щеками, придававшими его физиономии унылый вид, он производил впечатление человека, страдающего от недоедания. Стюардессы всегда наваливали ему гору еды, но это ничуть не помогало.
Первому пилоту, который обычно летал вместе с Димирестом, сегодня было велено остаться дома; тем не менее, поскольку у него контракт с компанией и он член профсоюза, он всё равно получит своё, как если бы слетал туда и обратно. В отсутствие первого пилота Димирест будет выполнять часть его обязанностей, остальное ляжет на Джордана. Машину большую часть времени будет вести Энсон Хэррис.
– О'кей, – сказал Джордан двум другим лётчикам, – давайте двигаться.
У двери ангара ждал служебный автобус, заиндевевший, с запотевшими стёклами. В нём сидели пять стюардесс, которые должны были лететь этим рейсом, и когда Димирест и Энсон Хэррис в сопровождении Джордана влезли в автобус, раздалось стройное: «Добрый вечер, капитан… Добрый вечер, капитан!..» Вместе с пилотами в машину ворвался порыв ветра со снегом. Шофёр поспешно захлопнул дверь.
– Привет, девочки! – Вернон Димирест весело помахал рукой и подмигнул Гвен.
– Добрый вечер, – чинно приветствовал их Энсон Хэррис.
Ветер подгонял автобус, медленно тащившийся вдоль края поля по расчищенной дороге, по обе стороны которой высились горы снега. По аэропорту прошёл слух о передряге, в которую попал «пикап» компании «Юнайтед», и потому все шофёры теперь проявляли осторожность. Пока автобус продвигался к месту назначения, огни аэровокзала, словно прожекторы, светили ему сквозь мглу. Далеко впереди на поле непрерывно садились и взлетали самолёты.
Автобус остановился, и команда высыпала из него, спеша юркнуть в ближайшую дверь. Это было крыло аэровокзала, где размещались службы компании «Транс-Америки», и дверь находилась на уровне земли. А выход на поле – в том числе и выход сорок семь, через который шла посадка на рейс два, – находился этажом выше.
Стюардессы отправились по своим делам, а три пилота – в международную контору «Транс-Америки».
Диспетчер, по обыкновению, уже подготовил для них всю информацию, какая может понадобиться команде в полёте. Он развернул листы на стойке, и три пилота склонились над ними. По другую сторону стойки сидело с полдюжины клерков, которые собирали со всего мира информацию о воздушных трассах, обстановке в аэропортах и погоде, – эти сведения могут понадобиться вечером другим самолётам «Транс-Америки», вылетающим в международные рейсы. В противоположном конце центрального зала помещалась такая же диспетчерская для внутренних рейсов.
В этот-то момент Энсон Хэррис, постучав концом трубки по сводке с данными загрузки, потребовал, чтобы им дали дополнительно две тысячи фунтов топлива для манёвров на земле. При этом он поглядел на второго пилота Джордана, который как раз проверял график потребления горючего, и на Димиреста. Оба кивнули в знак согласия, и диспетчер выписал наряд для передачи его в отдел, ведающий заправкой.
К команде присоединился метеоролог компании. Это был бледный молодой человек, которому очки без оправы придавали сугубо учёный вид, – при взгляде на него казалось, что он вообще никогда не выходит на улицу и понятия не имеет о том, какая стоит погода.
– Ну, что обещают сегодня ваши компьютеры, Джон? – спросил Димирест. – Надеюсь, там, наверху, погода лучше, чем у нас тут?
В последнее время для прогнозирования погоды и составления планов полётов всё больше и больше применялись счётно-вычислительные машины. В «Транс-Америке», да и в других компаниях, этим занимались и люди, служа своего рода связующим звеном между машинами и экипажами, но дело шло к тому, что люди скоро перестанут заниматься прогнозом погоды и уступят место машинам.
Метеоролог разложил карты погоды и покачал головой.
– Боюсь, что ничего хорошего вас не ждёт до середины Атлантики. У нас тут скоро будет немного полегче, но поскольку вы летите на восток, вы как раз попадёте в ту полосу непогоды, которая уже прошла над нами. А циклон простирается от нас до Ньюфаундленда и дальше. – Он карандашом наметил протяжённость циклона. – Кстати, на вашем пути два аэропорта – Детройтский и Торонтский; там условия ниже нормы, и потому оба закрыты.
Диспетчер пробежал глазами кусок телетайпной ленты, которую только что вручил ему один из служащих.
– Добавьте к этому Оттаву, – вставил он, – они там тоже закрываются.
– В южной половине Атлантики, – продолжал метеоролог, – всё вроде бы в порядке. Как видите, есть небольшие разрозненные циклоны над южной Европой, но они едва ли затронут вас на той высоте, на какой вы будете лететь. В Риме ясно и солнечно, и такая погода продержится там несколько дней.
Капитан Димирест склонился над картой южной Европы.
– А как в Неаполе?
Метеоролог удивлённо посмотрел на него.
– Но вы туда не летите.
– Нет, просто меня это интересует.
– Давление там такое же высокое, как и в Риме. Погода будет хорошая.
Димирест широко улыбнулся.
Молодой метеоролог произнёс целую учёную речь – о сменах температуры, областях высокого и низкого давления, направлении ветра на разной высоте. Он рекомендовал при полёте над Канадой держаться севернее обычного, чтобы избежать сильного лобового ветра, который дует на южных широтах. Пилоты внимательно слушали его. Выбор наилучшей высоты и курса, производится ли он с помощью компьютера или с помощью обычных вычислений, сделанных человеком, подобен игре в шахматы, в которой интеллект может восторжествовать над природой. Все пилоты достаточно натасканы в этой области, как и метеорологи компаний, которые куда тоньше понимают, что требуется для того или иного курса, чем их коллеги, заседающие в Бюро погоды Соединённых Штатов.
– Как только позволит вам запас горючего, – продолжал метеоролог «Транс-Америки», – я бы рекомендовал лететь на высоте тридцать три тысячи футов.
Второй пилот сверился с графиком: номер 731-ТА сможет забраться на такую высоту лишь после того, как они сожгут определённую часть своего большого запаса горючего.
Через несколько минут второй пилот доложил:
– Мы сможем достичь высоты в тридцать три тысячи футов где-то возле Детройта.
Энсон Хэррис кивнул. Его шариковая ручка с золотым наконечником стремительно летала по бумаге – он заполнял план полёта, который через несколько минут передаст на КДП. После этого КДП сообщит, может ли самолёт лететь на выбранной им высоте, и если нет, то предложит другую. Вернон Димирест, который обычно сам занимался своим планом полёта, пробежал глазами заполненный Хэррисом бланк и подписал его.
Подготовка к отлёту рейса два, казалось, шла хорошо. Похоже, что, несмотря на буран, пассажиры, вылетающие рейсом «Золотой Аргос», которым так гордится «Транс-Америка», вовремя отправятся в свой далёкий путь.
Когда три пилота подошли к самолёту, у входа их встретила Гвен Мейген.
– Вы слышали? – спросила она.
– О чём? – спросил Энсон Хэррис.
– Задерживаемся на час. Об этом только что сообщили контролёру на выходе.
– А, чёрт! – вырвалось у Вернона Димиреста. – Вот проклятье!
– Судя по всему, – добавила Гвен, – многие пассажиры ещё находятся в пути. Должно быть, из-за заносов. Кое-кто из них звонил сюда, и диспетчер по отправке решил дать им добраться.
– Значит, и посадку тоже решили задержать? – спросил Энсон Хэррис.
– Да, капитан. Рейс не объявлен. И не будет объявлен ещё, по крайней мере, полчаса.
– Ну что ж, – передёрнул плечами Хэррис. – Будем отдыхать. – И он направился к пилотской кабине.
– Я могу вам принести кофе, если хотите, – предложила Гвен.
– Я лично выпью кофе на аэровокзале, – сказал Вернон Димирест. И, обращаясь к Гвен, добавил: – Не хотите пойти со мной?
Она помедлила.
– Что ж, пожалуй.
– Идите, идите, – сказал Хэррис. – Мне кофе может принести кто-нибудь из ваших девушек, а времени у вас – вагон.
Через минуту Гвен, стуча каблучками, уже шагала рядом с Верноном Димирестом по отсеку «Транс-Америки», направляясь в центральный зал.
А Димирест тем временем рассудил про себя, что, может, оно и к лучшему – эта отсрочка на час. До сих пор все его мысли были заняты предстоящим рейсом, и он вообще не думал о Гвен и её беременности. Но сейчас за кофе и сигаретами они смогут продолжить начатый разговор и, быть может, удастся поднять вопрос об аборте – тема, к обсуждению которой он пока ещё не приступал.
8
Д. О. Герреро прикурил сигарету от ещё тлевшего окурка. Несмотря на все старания сдержаться, руки его дрожали. Он страшно волновался и был до крайности напряжён. Как и раньше, когда он собирал свою бомбу, он чувствовал, как пот струйками сбегает у него по лицу и под рубашкой.
Волновался он из-за того, что попадал в цейтнот: времени до отлёта рейса два оставалось очень мало. Оно утекало, как песок в песочных часах, и уже много-много песка ушло из стеклянной колбы.
Герреро сидел в автобусе, направлявшемся в аэропорт. Полчаса тому назад автобус вышел на шоссе Кеннеди, откуда, если быстро ехать, можно добраться до международного аэропорта имени Линкольна за четверть часа. Но шоссе, как и все остальные дороги штата, замело снегом, задерживавшим движение машин. Если они и двигались, то медленно, а больше вообще стояли.
Ещё до выезда из города десятку пассажиров, сидевших в автобусе, – а все они спешили на рейс два, – было сообщено о том, что вылет задерживается на час. Но при той скорости, с какой они двигались, они могли протащиться до аэропорта ещё целых два, а то и три часа.
Поэтому в автобусе волновался не один Герреро.
Многие, как и он, зарегистрировались на городской станции у стойки «Транс-Америки». Тогда у них ещё был большой запас времени, но сейчас, из-за бесконечных задержек, они начали волноваться и вслух рассуждать, будет самолёт ждать их или улетит.
От шофёра ничего толком нельзя было добиться. В ответ на вопросы он говорил, что обычно, если автобус, выехавший с городской станции, опаздывает, самолёт задерживают до его прибытия. Но в такую погоду всякое, конечно, возможно. Компания ведь может решить, что автобус застрял надолго, – а такое вполне может случиться, – и отправить самолёт. К тому же, добавил шофёр, поскольку народу в автобусе немного, похоже, что большинство пассажиров на этот рейс уже находится в аэропорту. Так часто бывает, когда люди летят за границу, пояснил он: пассажиров провожают родственники, которые и везут их на своих машинах.
Словом, в автобусе только и разговору было – успеют они или не успеют, однако Д. О. Герреро сидел нахохлившись и молчал. Большинство пассажиров были, видимо, туристы. Исключение составляло лишь итальянское семейство – муж, жена и трое детишек, оживлённо болтавших на своём языке.
– Вот что, друзья, – заявил через некоторое время шофёр, – по-моему, вы можете не волноваться. Впереди вроде намечается просвет, так что, пожалуй, приедем в самый раз.
Однако автобус по-прежнему продолжал ползти.
Д. О. Герреро сидел один на двойном сидении в третьем ряду позади шофёра. Драгоценный чемоданчик спокойно лежал у него на коленях. Он подался вперед, напряженно вглядываясь в темноту, но сквозь расчищенное большими, непрестанно постукивающими «дворниками», пространство виднелась лишь нескончаемая цепочка хвостовых огней, скрывавшаяся вдали за пеленою снега. Хотя он весь вспотел, тонкие бледные губы его были сухи, и он то и дело проводил по ним языком.
Герреро ведь никак не устраивало приехать «в самый раз». Ему нужно было приехать хотя бы минут за десять или пятнадцать, чтобы успеть приобрести страховку. Он проклинал себя за то, что не выехал в аэропорт раньше, – тогда он мог бы не спеша всё сделать. Правда, когда он разрабатывал свой план, ему казалось, что правильнее всего купить страховку в последнюю минуту и таким образом свести до минимума возможность каких-либо расспросов или проверок. Но при этом он не учёл непогоды, хотя должен был бы предусмотреть такую возможность – ведь на дворе стояла зима. Это-то неумение учитывать все существенные обстоятельства и их возможные изменения и губило Д. О. Герреро, то и дело приводя к крушению его грандиозных планов. Насколько он понимал, вся беда заключалась в том, что, составляя тот или иной план, он почему-то был твёрдо уверен в безошибочности своих расчётов. Поэтому он никогда не делал допуска на случайность. Больше того, с горечью подумал он сейчас: он так ничему и не научился на опыте прошлого.
Теперь, когда он приедет в аэропорт – если, конечно, самолёт к тому времени не улетит, – он первым делом подойдёт к стойке «Транс-Америки» и отметится там. Затем он потребует, чтобы ему дали время купить страховку. Но при этом произойдёт самое нежелательное: он привлечёт к себе внимание, а это один раз уже произошло из-за глупейшей оплошности, которую он допустил.
Он не взял с собой багажа – ничего, кроме маленького плоского чемоданчика, в котором лежала бомба.
При регистрации в городе кассир спросил его:
– Это ваш багаж, сэр? – и указал на гору чемоданов, принадлежавших человеку, стоявшему за ним.
–Нет. – Герреро помедлил и, приподняв над стойкой чемоданчик, показал его кассиру. – У меня… мм… вот только это.
Брови кассира взлетели вверх:
– Вы летите в Рим без багажа, сэр? Ничего не скажешь: путешествуете налегке. – Он указал на чемоданчик. – Это вы сдаёте?
– Нет, нет, благодарю вас.
В эту минуту Д. О. Герреро хотел только одного: получить поскорее свой билет, отойти от стойки и проскользнуть в аэропортовский автобус. Но кассир ещё раз с любопытством посмотрел на него, и Герреро понял, что теперь тот его запомнил. Он сам сделал так, чтобы его физиономия врезалась в память кассира, а ведь ему ничего не стоило прихватить с собой чемодан. Конечно, он поступил так подсознательно. Никто этого не знал, но сам-то Д. О. Герреро знал, что самолёту не суждено долететь, а следовательно, никакой багаж не потребуется. Но для виду он должен был взять багаж. Теперь, когда после гибели самолёта начнётся расследование, вспомнят, что один пассажир – а именно он – летел без багажа, об этом будут говорить, это будут пережёвывать. И это лишь подкрепит те подозрения, которые к тому времени могут возникнуть у расследователей на его счёт.
Но если никаких обломков не останется, напомнил он себе, что же они смогут доказать?
Ничего! И страховой компании придётся платить.
О господи, да неужели этот автобус никогда не доберётся до аэропорта?
Маленькие итальянцы с шумом и криками носились по проходу. Их мать, сидевшая на несколько рядов позади Герреро, о чём-то непрерывно болтала с мужем на своём тарабарском языке. На коленях у неё сидел младенец и не переставая отчаянно орал. Ни муж, ни жена не обращали на него ни малейшего внимания.
Нервы у Герреро были натянуты как струна. Его так и подмывало схватить ребёнка и придушить. Он еле сдерживался, чтобы не крикнуть: «Да заткнитесь же, заткнитесь!»
Неужели они ничего не предчувствуют?.. Неужели эти идиоты не понимают, что сейчас не время для глупой болтовни?.. Ведь всё будущее Герреро – во всяком случае, будущее его семьи, успех его столь мучительно разработанного плана, – всё, всё зависит от того, за сколько времени до вылета самолёта автобус прибудет в аэропорт.
Один из детей – мальчик лет пяти или шести, с приятным умненьким личиком – поскользнулся в проходе и упал боком на пустое сиденье рядом с Д. О. Герреро. Пытаясь удержаться, чтобы не соскользнуть на пол, мальчик взмахнул рукой и задел чемоданчик, лежавший на коленях у Герреро. Чемоданчик поехал, и Герреро еле успел подхватить его. С перекошенным от ярости лицом он замахнулся на ребёнка.
Мальчик, широко раскрыв глаза, посмотрел на него. И нежным голоском произнёс:
– Scusi.[10]
Герреро усилием воли овладел собой. Ведь за ним могли наблюдать. Если он не будет осторожен, он снова привлечёт к себе внимание. Откопав в памяти слова, которые он слышал у итальянцев, работавших на его стройках, он с трудом произнёс:
– E troppo rumorosa.[11]
Ребёнок покорно наклонил головку:
– Si,[12] – и продолжал стоять.
– Ну, ладно, ладно, – сказал Герреро. – Потолковали, и хватит. Давай сыпь отсюда! Se ne vada.[13]
– Si, – повторил мальчик. Он смотрел прямо в глаза Герреро, и тому стало не по себе: он вдруг осознал, что ведь и этот мальчик, и другие дети будут на борту самолёта. Ну и что же? Нечего поддаваться сентиментальности: ничто уже не в силах изменить его намерения. К тому же, когда это случится, когда он дёрнет за шнурок под ручкой своего чемоданчика и самолёт разлетится на куски, никто – особенно дети – не успеет ничего осознать.
Мальчик повернулся и пошёл назад, к матери.
Наконец-то! Автобус покатил быстрее… ещё быстрее! Сквозь ветровое стекло Герреро видел, что машин впереди стало меньше, хвостовые огни их быстрее убегали вперёд. Значит, они ещё могут… вполне могут… вовремя прибыть в аэропорт, так что он успеет купить страховку, не привлекая к себе внимания. Но времени будет очень мало. Только бы у стойки страховой компании не оказалось много народу!
Он заметил, что маленькие итальянцы вернулись на свои места, и похвалил себя за то, что сумел сдержаться. Если бы он ударил ребёнка – а ведь он чуть не ударил, – пассажиры подняли бы шум. Хоть этого он избежал. Жаль, конечно, что он обратил на себя внимание при регистрации, но, поразмыслив как следует, Герреро решил, что пожалуй, непоправимого вреда себе не нанёс.
А может, всё-таки нанёс?
Новые тревоги стали одолевать Герреро.
А что, если агент, регистрировавший его билет и удивившийся отсутствию багажа, вспомнил сейчас об этом? Герреро чувствовал, что ему не удалось тогда скрыть волнения. А что, если агент заметил это и заподозрил неладное? Он вполне мог поделиться с кем-нибудь своими сомнениями, скажем, со старшим инспектором, и тот, возможно, уже позвонил по телефону в аэропорт. Быть может, в эту минуту кто-то – полиция? – уже поджидает автобус; его, Герреро, начнут расспрашивать, заставят открыть чемоданчик и обнаружат страшную улику. Впервые Герреро задумался над тем, что будет, если его поймают с поличным. Наверняка арестуют, посадят в тюрьму. Потом он решил: прежде чем это произойдёт… если к нему подойдут, если станет ясно, что его планы рушатся… он дёрнет за шнурок и взорвёт себя вместе со всеми, кто окажется поблизости. Он вытянул пальцы, нащупал петлю под ручкой чемоданчика и сжал её. И сразу почувствовал себя увереннее. А теперь хватит об этом – надо переключиться на другое.
Интересно, подумал он, нашла ли уже Инес его записку.
Она её нашла.
Инес Герреро, еле волоча от усталости ноги, вошла в жалкую квартиру на 51-й улице и первым делом сбросила натёршие ноги туфли, а потом намокшие от талого снега пальто и платок. Она чувствовала, что простудилась, и всё тело у неё ныло от усталости. Работать сегодня было особенно тяжело, клиенты придирались больше обычного, а чаевых она получила меньше. И всё это усугублялось тем, что она до сих пор ещё не вполне освоилась со своими обязанностями.
Два года назад, когда семейство Герреро жило в симпатичном уютном домике в пригороде, Инес, вообще-то не отличавшаяся красотой, выглядела молодо и мило. С тех пор время и обстоятельства быстро наложили отпечаток на её лицо, и теперь она казалась много старше своих лет. Сегодня вечером, живи Инес в собственном доме, она прибегла бы к помощи горячей ванны, которая неизменно помогала ей обрести душевное равновесие в тяжёлые минуты жизни, а их за время замужества было у неё достаточно. Правда, дальше по коридору находилась ванная комната на три квартиры, но она не отапливалась, в ней гуляли сквозняки, краска со стен облезла, а газ то и дело затухал, если автомат не подкармливать четвертаками. Инес сразу отказалась от мысли идти туда. Она решила посидеть немного в жалкой гостиной, а потом лечь спать. Мужа дома не было, и она понятия не имела, где он.
Прошло какое-то время, прежде чем она заметила записку на столе в гостиной:
«Несколько дней меня не будет. Уезжаю. Надеюсь скоро удивить тебя доброй вестью. Д. О.».
Многое в муже перестало удивлять Инес: он и раньше не отличался последовательностью, а теперь вообще словно лишился ума. Естественно всякая добрая весть удивила бы Инес, да только она не могла поверить в такую возможность. Слишком много честолюбивых планов мужа пошатнулось и рухнуло у неё на глазах.
Особенно озадачила её первая половина записки. Куда это Д. О. мог отправиться на несколько дней? Не менее таинственно выглядело и другое: где он взял на это деньги? Два дня назад они подсчитали всё, что у них было в наличии. Оказалось – двадцать шесть долларов и несколько центов. Кроме денег, у них была всего одна вещь, которую взяли бы в заклад, – кольцо матери Инес. До сих пор она сумела его сохранить, но, возможно, скоро придётся с ним расстаться.
Из этих двадцати шести долларов Инес взяла восемнадцать на еду и для уплаты части долга за квартиру. Она видела, какое отчаяние отразилось на лице Д. О., когда он сунул в карман оставшиеся восемь долларов и мелочь.
Хватит ломать себе голову, решила наконец Инес, пора ложиться. Она до того устала, что даже не вспомнила о детях, хотя уже больше недели не имела вестей из Кливленда от сестры, у которой они жили. Инес выключила свет в гостиной и вошла в тесную, жалкую спаленку.
Она никак не могла найти ночную рубашку. В шатком комодике всё было вверх тормашками, точно кто-то там рылся. И свою рубашку Инес обнаружила лишь в том ящике, где лежали рубашки Д. О.; это были его последние три рубашки, значит, если он и уехал, то не прихватил с собой даже смены белья. Под одной из рубашек лежал сложенный листок жёлтой бумаги. Инес вытянула его и развернула.
Листок оказался бланком, заполненным на машинке, – в руках у Инес была копия. Пробежав её глазами, она в изумлении опустилась на кровать. Потом внимательно прочла снова, желая удостовериться, что не ошиблась.
Это было соглашение о рассрочке, предоставляемой Д. О. Берреро – она заметила, что фамилия написана неправильно, – авиакомпанией «Транс-Америка». Согласно этому соглашению, «Берреро» получил билет туристского класса для поездки в Рим и обратно; он заплатил за него сорок семь долларов наличными, а остальную сумму – четыреста двадцать семь долларов плюс проценты – обязывался выплатить частями в течение двух лет.
Уму непостижимо!
Инес озадаченно смотрела на жёлтый листок. В её мозгу один вопрос сменялся другим.
Прежде всего, зачем понадобился Д. О. билет на самолёт? А если понадобился, то почему в Рим? И откуда он собирается брать деньги? Не сможет он расплатиться даже в рассрочку, хотя то, что он прибег к рассрочке, было, по крайней мере, понятно. Д. О. Герреро уже не раз брал на себя всякого рода обязательства, которые не в состоянии был выполнить: долги не тревожили его так, как Инес. Но долги долгами, а вот откуда он взял сорок семь долларов? В бумаге было сказано, что он их уплатил. Однако два дня назад Д. О. категорически заявил, что выложил ей всё без остатка, а Инес знала, что, каковы бы ни были его грехи, он никогда ей не лгал.
