Текст книги "Космическая Одиссея (сборник)"

Автор книги: Артур Чарльз Кларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 59 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

Он нашарил рукой выключатель – и комната погрузилась в темноту.

Через несколько секунд им завладел глубокий сон без грез и сновидений.

Так Дэвид Боумен заснул в последний раз в своей жизни…

Глава 45
Воспроизведение

В обстановке жилища больше не было нужды, и она растворилась в мысли своего создателя. Остались только постель и стены – они защищали хрупкое существо от могучих сил, с которыми оно еще не могло справиться. Дэвид Боумен беспокойно зашевелился во сне. Он не проснулся, и сновидения не посещали его, но какая – то часть сознания пробудилась. Что – то проникло в его разум, как в лес прокрадывается туман. Боумен лишь смутно ощущал это вторжение; совершись оно сразу в полную мощь, оно уничтожило бы его столь же неминуемо, как пламя, бушующее за стенами. Нечто бесстрастно изучало его, а он не ощущал ни надежды, ни страха; у него изъята была самая способность что – либо чувствовать. Казалось, он парит в беспредельности, а вокруг во все стороны протянулись, образуя четкую сеть, нескончаемые темные линии, а может, нити, по которым движутся крохотные зернышки света – одни медлительны, другие проскальзывают молниеносно. Когда – то ему случилось видеть под микроскопом срез человеческого мозга, и там, в сложнейшем сплетении нервных волокон, он заметил тот же лабиринт. Но тот был мертвый, неподвижный, а этот – сама жизнь. Боумен понял – или вообразил, будто понимает, – что ему открылась работа некоего исполинского разума, созерцающего Вселенную, крохотная частица которой – он, Дэвид Боумен. Зрелище это – или видение – явилось ему лишь на краткий миг. Тотчас прозрачные плоскости, решетки, сплетения и пересечения скользящих зерен света исчезли, и Дэвид Боумен вступил в мир сознания, неведомого прежде ни единому человеку.

Сперва показалось – Время повернуло вспять. Он готов был принять и это чудо, потом понял, истина еще таинственней и поразительней. Отворяются родники памяти; одно за другим воспоминания возвращают его в прошлое, и дано все прожить заново. Вот он, этот гостиничный номер… вот космическая капсула… пламенные всплески на красном солнце… слепящая сердцевина Галактики… врата, через которые попал он в эту непостижимую Вселенную. И все быстрей, быстрей уносясь в обратный путь, он не только видел, но заново испытал все ощущения и тревоги, которые изведал тогда впервые. Жизнь его раскручивалась, точно лента магнитной записи, пущенная задом наперед со все возрастающей скоростью. И вот он опять на борту «Дискавери», и небо заполнили кольца Сатурна. Вновь он повторил свой последний разговор с ЭАЛом; увидел, как выходит из корабля Фрэнк Пул на последнее свое задание; услыхал голос Земли, заверяющей, что все идет хорошо.

И даже заново проживая миг за мигом, он знал: все и правда хорошо. Он проносился коридорами времени, стремительно возвращался к детству, освобождаемый от прежних знаний и жизненного опыта. Но ни единая крупица не пропадала; все, чем был он прежде, в любой миг своей жизни, передавалось куда – то, где оно будет сохраннее. Один Дэвид Боумен переставал существовать, а меж тем другой Боумен обретал бессмертие.

Быстрей, быстрей возвращается он в забытые годы, в мир более простой, бесхитростный. Ему ласково улыбаются лица, когда – то дорогие, но, думалось, навсегда позабытые. И он отвечает улыбкой, с нежностью, без боли.

И наконец стремительное обратное движение замедляется; родники памяти почти иссякли. Время течет все медленней, близится миг неподвижности – так в высшей точке размаха на одно нескончаемое мгновение застывает маятник, прежде чем качнуться сызнова. Безмерное мгновение миновало; маятник двинулся вновь. В пустынности, за двадцать тысяч световых лет от Земли, плывя меж пламен двойной звезды, открыло глаза и заплакало дитя.

Глава 46
Преображение

Потом младенец умолк, увидав, что он уже не одинок.

В пустоте образовался призрачный мерцающий прямоугольник. Постепенно уплотнился в хрустальную пластину, утратил прозрачность, налился бледным млечным сиянием. На поверхности и в глубине возникли дразнящие неясные образы. Соединились в полосы света и тени, потом – в пересекающиеся круги с подобием спиц; круги начали медленно вращаться, подчиняясь мерному пульсирующему ритму, который теперь, казалось, заполнил пространство.

Такое зрелище могло привлечь и удержать внимание любого младенца – и любой человекообразной обезьяны. Но, совсем как на три миллиона лет раньше, то было лишь внешнее проявление тончайших сил, которые не уловить сознанию. Просто игрушка, отвлекающая чувства, а подлинное воздействие проникало гораздо глубже, в сокровеннейшие пласты разума. На сей раз воздействие это было быстрым и уверенным, ткался новый узор. За многие эры, минувшие с предыдущей встречи, ткач многое узнал; и материал, на котором испытывал он ныне свое искусство, стал несравнимо совершеннее. Но достоин ли этот материал стать частью все еще разрастающейся ткани, покажет лишь грядущее. Уже пристальней, чем способен человек, младенец всматривался в глубины кристального монолита, разглядывал – но еще не постигал – скрытые за ним тайны. Знал, что очутился дома, там, где зародилось не только его племя, но и множество других; но знал также – не может он здесь остаться. Впереди иное рождение, еще поразительней, чем те, что были в прошлом.

И вот настал миг; сплетенье сияющих линий уже не отражает тайн, скрытых в сердцевине кристалла. Они угасли, и защитные стены тоже растворились в небытии, из которого раньше возникли, и небеса заполнило красное солнце.

Вспыхнув, исчезли металл и пластик забытой космической капсулы и одежда, еще недавно облекавшая того, кто прежде называл себя Дэвидом Боуменом. Последние звенья, связующие с Землею, вновь распались на атомы.

Но младенец этого не заметил, он осваивался в новом, объявшем его надежном тепле. Ненадолго, пока он не овладел вновь обретенным могуществом, ему еще нужна хотя бы такая материальная оболочка. Его неподвластным разрушению телом стало воплощение собственного осознавшего себя разума; но при всей своей мощи он понимал, что он еще дитя. И останется младенцем, пока не изберет себе какую – то новую форму или не вовсе перестанет нуждаться в воплощении материальном. И настала пора пуститься в дорогу – хотя в известном смысле он никогда уже не расстанется с этим местом, где родился заново, ибо отныне он – часть сущности, чьим непостижимым устремлениям служит двойная звезда. Ему ясно уже, если не зачем, то куда он должен направиться, и ясно, что нет нужды повторять тот долгий окольный путь, каким он сюда явился. Чутье, обретенное за три миллиона лет, подсказало, что в глубинах пространства есть еще много дорог. Старинный механизм Звездных Врат честно ему послужил, но больше не понадобится. Уже неуязвимый, он был равнодушен к бушующему внизу адскому пламени, а перед ним в пустоте все еще парил мерцающий прямоугольник, который прежде казался хрустальной пластиной. В ней заключены были пока недоступные воображению тайны времени и пространства, но хотя бы часть их он уже постиг и овладел ими. Как ясен, как необходим математический смысл соотношения сторон, последовательность чисел 1:4:9! И как наивно было воображать, будто ряд на том и кончается, всего лишь на трех измерениях!

Он сосредоточил сознание на этих простейших геометрических понятиях – и едва коснулся их мыслью пустую раму заполнила тьма межзвездной ночи. Отсвет красного солнца меркнул, вернее, словно бы отступал сразу во всех направлениях; и вот взору открылся сверкающий водоворот Галактики. Казалось, перед глазами в хрустальной пластине – прекрасная, необычайно точная и подробная модель. Но то была реальность, схваченная во всей своей цельности чувствами, которые стали гораздо восприимчивей зрения. Пожелай он, можно бы сосредоточить внимание на любой из сотен миллионов звезд, и сверх того ему по силам еще очень многое. Вот он плывет в исполинском потоке солнц, по одну сторону густо пламенеющая россыпь – сердце Галактики, по другую – одинокие, разбросанные по ее обочине звезды – часовые. Здесь бы и остаться, на краю этой небесной расселины, змеящейся беззвездной полосы мрака. Он знал, этот бесформенный хаос, различимый лишь при отсвете, отделяющем его от простершихся в бесконечную даль огненных туманов, – это первооснова творения, сырье для грядущих превращений, оно еще ждет своего часа. Здесь Время еще и не начиналось; лишь долго спустя после того, как сгинут пылающие ныне солнца, возникнут в этой пустынной бездне свет и жизнь и преобразят ее.

Однажды, сам того не зная, он уже пересек эту бездну; теперь надо пересечь ее вновь – на сей раз по собственной воле. Мысль эта наполнила его внезапным леденящим ужасом, и на миг он растерялся, новое видение Вселенной заколебалось, грозя рассыпаться в прах. Не страх перед пучинами Вселенной оледенил его душу, но тревога более глубокая, рожденная грядущим, что еще не возникло. Ибо те малости, какими измеряет время человек, остались позади; теперь, когда взору его открылась чернота беззвездной ночи, он впервые начал постигать, что такое разверзающаяся перед ним Вечность.

А потом он вспомнил, что отныне уже не будет одинок, и страх понемногу отхлынул. С кристальной ясностью вновь возникло понимание Вселенной, и он знал – вернулось оно не только благодаря его усилиям. Когда при первых неуверенных шагах ему понадобится помощь, она не заставит себя ждать.

Мужество вернулось к нему, и, как прыгающий с вышки ныряльщик, которому лишь на мгновенье изменила храбрость, он ринулся сквозь световые годы. Галактика вырвалась из рамок, в которые он мысленно ее заключил; чудилось, с невообразимой скоростью мчатся мимо звезды и туманности. Призрачные солнца взрывались и исчезали позади, когда, словно тень, проносился он сквозь самую их сердцевину; мрачные скопления холодной космической пыли, что прежде страшили его, казались всего лишь взмахами воронова крыла, мелькающими пред ликом солнца. Звезды редели; слепящий блеск Млечного Пути, слабея, превращался в бледный отсвет сияния, когда – то знакомого – и когда он будет вполне готов, он снова его узнает.

Он вернулся туда, куда стремился, – в пространство, которое люди называют истинным.

Глава 47
Дитя звезд

Перед ним блестящей игрушкой, перед которой не устоит ни одно Дитя Звезд, плывет Земля со всеми ее народами.

Он возвратился вовремя. Там, на густо населенной планете, вот – вот вспыхнут на экранах радаров тревожные сигналы, зашарят по небу громадные телескопы, выслеживая цель, – и истории, какую знали люди, настанет конец.

Он уловил – в тысяче миль под ним пробуждается от сна смертоносный груз, лениво шевелится на своей орбите. Жалкие силы, дремлющие там, не страшны летящему, но он предпочитает чистое небо. Он направил туда свою волю, и скользящие вокруг земного шара мегатонны расцвели беззвучным взрывом, на миг озарили обманным рассветом половину спящей планеты. А он выжидает, собирается с мыслями, взвешивает свои еще неиспытанные силы. Этот мир подвластен ему, однако пока не совсем ясно, как поступать дальше.

Но он что – нибудь придумает.

2010: Одиссея Два

Двум великим русским: генералу А.А. Леонову – космонавту. Герою Советского Союза, художнику, и академику А.Д. Сахарову – ученому, лауреату Нобелевской премии, гуманисту

I. «Леонов»

1. Аресибо. Разговор в фокусе

Даже в век торжества метрической системы этот телескоп называли тысячефутовым. Тень наполовину затопила его гигантскую чашу, но лучи заходящего солнца еще играли на треугольном антенном блоке, вознесенном высоко над нею. Там, в сплетении проводов, креплений и волноводов, затерялись две человеческие фигурки.

– Самое время, – начал доктор Дмитрий Мойсевич, обращаясь к своему давнему другу Хейвиду Флойду, – потолковать о многом: о башмаках, и о космических кораблях, и о сургучных печатях… А главное – о монолитах и неисправных компьютерах.

– Так вот для чего мы удрали с доклада Карла! Правда, я столько раз его слышал, что мог бы и сам выступить с ним… Но ты прав – вид отсюда действительно впечатляет. Представь, я поднялся сюда впервые.

– Вуди, тебе не стыдно? Я тут четвертый раз. Вообрази – мы слушаем Вселенную… Но нас не услышит никто. И мы можем спокойно поговорить о твоих трудностях.

– Каких же это?

– Ну, во – первых, тебе пришлось уйти из НСА.

– Я ушел сам. В Гавайском университете больше платят.

– Ясно… «по собственному желанию». Не хитри, Вуди, – ведь я же тебя знаю. Стоит новому президенту призвать тебя назад, и ты что, откажешься?

– Сдаюсь, старый казак. Что тебя интересует?

– Скажем, монолит из кратера Тихо. Наконец – то вы показали его научному миру. Что ж, лучше поздно, чем никогда. Правда, толку от всех исследований…

При упоминании о черной глыбе, в тайну которой бессилен был пока проникнуть человеческий разум, оба замолчали. После паузы Мойсевич продолжил:

– Но сейчас важнее Юпитер. Ведь именно туда был направлен сигнал из Тихо. И там погибли ваши ребята. – Он помолчал. – Я встречался лишь с Фрэнком Пулом. В девяносто восьмом, на конгрессе МАФ. Он мне понравился.

– Они бы все понравились тебе. Но мы до сих пор не знаем, что с ними произошло.

– Да, до сих пор. Но теперь это уже не только ваше внутреннее дело, Вуди. Ответа с нетерпением ждет все человечество, и с полным на то правом. Вы не сможете и дальше использовать имеющуюся у вас информацию лишь в собственных целях.

– Дмитрий, ты прекрасно знаешь, что на нашем месте и вы бы иначе не поступили. При активном твоем участии.

– Согласен. Но забудем о былых неурядицах. Они – в прошлом. Как и прежнее ваше правительство, которое развело всю эту секретность. У нового президента, надеюсь, более разумные советники.

– Возможно. У тебя есть официальные предложения?

– Нет, разговор сугубо частный. «Предварительные переговоры», как выражаются чертовы политики. И если кто – либо поинтересуется, происходили ли они, я отвечу «нет».

– Разумно. И что дальше?

– Ситуация, в общем, проста. «Дискавери–2», как тебе известно, будет готов не раньше чем через три года. Значит, вы упустите следующее стартовое окно.

– Допустим. Однако не забывай – я всего лишь ректор. НСА для меня – на другой стороне Земли.

– И в Вашингтон, надо полагать, ты ездишь просто так, навестить старых друзей. Да ладно. Наш корабль «Алексей Леонов»…

– Я думал, вы назвали его «Герман Титов».

– Ошибаетесь, ректор. Вернее, ошибается ЦРУ. Так вот, между нами: «Леонов» достигнет Юпитера как минумум на год раньше «Дискавери».

– Между нами, этого – то мы и боялись. Продолжай.

– Мое начальство, судя по всему, ждать вас не собирается. По части слепоты и глупости оно ничем не лучше твоего. А раз так, на нашу экспедицию могут обрушиться те же беды, что и на вашу.

– А что, по – вашему, там произошло? Только не говори, будто у вас нет перехвата боуменовских сообщений.

– Конечно, есть. Все, вплоть до последних слов: «Боже, он полон звезд!». Наши компьютеры проанализировали даже интонацию в этой фразе. Боумен не галлюцинировал. Он пытался описать то, что действительно видел.

– А что показал доплеровский сдвиг?

– Чудовищно! Когда сигнал пропал, Боумен удалялся со скоростью тридцать тысяч километров в секунду. Он набрал ее за две минуты. Многие тысячи g!

– Выходит, он мгновенно погиб.

– Не хитри, Вуди. Передатчик не выдержал бы и сотой доли такой перегрузки. А он действовал. Значит, и Боумен мог уцелеть.

– Что ж, все сходится. Стало быть, вы в таком же неведении, как и мы. Или у вас есть еще что – нибудь?

– Только куча безумных гипотез. Но любая из них недостаточно безумна, чтобы быть истинной.

Яркие красные огни зажглись на трех опорах антенны, превратив их в подобие маяков. Флойд с надеждой следил, как багровый край Солнца скрывается за горами. Но знаменитый «зеленый луч» так и не появился.

– Дмитрий, – сказал он, – давай начистоту. Куда ты клонишь?

– На «Дискавери» осталась бесценная информация; возможно, бортовые системы продолжают собирать ее. Нам нужна эта информация.

– Понятно. Но что помешает вам переписать все это, когда «Леонов» достигнет цели?

– «Дискавери» – это территория США. Высадка на корабль без вашего разрешения будет пиратством.

– Если не связана с аварийной ситуацией, а ее нетрудно подстроить. И вообще, как мы проверим, чем занимаются ваши ребята на расстоянии в миллиард километров?

– Спасибо за идею, я подкину ее наверх. Но даже если мы высадимся на «Дискавери», понадобятся недели, чтобы во всем разобраться. Короче, я предлагаю сотрудничество, хотя убедить начальство – и наше и ваше – будет непросто.

– Ты хочешь включить в экипаж «Леонова» американского астронавта?

– Да. Желательно специалиста по бортовым системам «Дискавери». Например, кого – то из тех, кто тренируется сейчас в Хьюстоне.

– Откуда ты о них знаешь?

– Бог с тобой, Вуди, это было на видеокассете «Авиэйшн вик». С месяц назад.

– Вот что значит отставка. Даже не в курсе, что еще секретно, а что – уже нет.

– Следует почаще бывать в Вашингтоне. Поддерживаешь мое предложение?

– Вполне. Но…

– Но что?

– Нам обоим придется иметь дело с политическими динозаврами, которые думают отнюдь не головой. Кое – кто из моих наверняка скажет: русские торопятся в петлю – это их дело. Мы доберемся до Юпитера на пару лет позже. Куда нам спешить?

Какое – то время оба молчали, только слышалось поскрипывание длинных растяжек, удерживающих антенный блок на стометровой высоте. Потом Мойсевич тихо сказал:

– Когда последний раз вычисляли орбиту «Дискавери»?

– Полагаю, недавно. А что? Она совершенно стабильна.

– Да, но вспомни один из эпизодов в славной истории НАСА. Рассчитывали, что ваша первая станция – «Скайлэб» – продержится на орбите по крайней мере десятилетие. Однако оценка сопротивления в ионосфере оказалась сильно заниженной, и станция сошла с орбиты намного раньше срока. Ты должен помнить этот скандал, хотя и был тогда мальчишкой.

– В то время я как раз окончил колледж, и ты это отлично знаешь. Но «Дискавери» не приближается к Юпитеру. Даже перигей – то есть перииовий – орбиты лежит далеко за пределами атмосферы.

– Я и так наболтал достаточно, чтобы снова сесть под домашний арест. И на этот раз тебе вряд ли позволят меня навестить. Но попроси ребят, которые за этим следят, быть повнимательней. Напомни им, что у Юпитера самая мощная магнитосфера в Солнечной системе.

– Все понял, спасибо. Будем спускаться? Становится прохладно.

– Не беспокойся, старина. Как только эта информация дойдет до Вашингтона и Москвы, нам всем станет жарко.

2. Дом дельфинов

Дельфины приплывали ежедневно перед закатом. Они изменили своему обычаю лишь однажды – в день знаменитого цунами 2005 года, которое, потеряв силу, не достигло, к счастью, Хило. Но Флойд твердо решил: если они опять не появятся, он тут же погрузит семью в машину и поспешит в горы, к Мауна Кеа.

Они были прелестны, но их игривость порой раздражала. Морской геолог, создатель и первый хозяин ректорской резиденции отнюдь не боялся промокнуть, ибо дома носил лишь плавки, а то и меньше. Но как – то произошел незабываемый случай: совет попечителей в полном составе ожидал здесь важного гостя с материка. Попечители – при смокингах и с коктейлями в руках – удобно расположились вокруг бассейна. Естественно, дельфины решили, что им тоже что – нибудь перепадет… И высокий гость был весьма удивлен, найдя хозяев облаченными в халаты не по росту, а закуски – пересоленными сверх всякой меры.

Флойд часто спрашивал себя: как отнеслась бы Марион к этому чудесному дому на берегу океана? Она никогда не любила моря, и море ей отомстило. До сих пор у него перед глазами строки на дисплее:

Доктору Флойду. Лично, срочно. С глубоким сожалением извещаем Вас, что самолет, следовавший рейсом 452 – Лондон – Вашингтон, упал в районе Ньюфаундленда. Спасательные работы продолжаются, однако надежды, что кто – либо из пассажиров остался в живых, практически нет.

Если бы не случайность, они бы летели вместе. Первое время он не мог простить себе, что задержался в Париже: споры из – за груза, предназначенного для «Соляриса», спасли ему жизнь.

Теперь у него новая работа, новый дом – и новая семья. Неудача с «Дискавери» погубила его политическую карьеру, но такие, как он, не остаются без работы подолгу. Его всегда привлекала неторопливая университетская жизнь; красивейшие в мире ландшафты сделали соблазн неодолимым. Через месяц после своего назначения он познакомился с Каролиной…

С ней он обрел спокойствие, которое не менее важно, чем счастье, а длится дольше. Она стала хорошей матерью двум его дочерям и подарила ему Кристофера. Несмотря на двадцатилетнюю разницу в возрасте, она хорошо его понимала и оберегала в минуты душевного спада. Она излечила его: теперь он вспоминал Марион лишь с печалью, которая останется на всю жизнь.

Каролина бросала рыбу крупному дельфину по кличке Скарбак, когда Флойд ощутил мягкое покалывание на запястье.

– Ректор слушает.

– Хейвуд? Это Виктор. Как дела?

За секунду Флойд пережил самые разноречивые чувства. Сначала раздражение – звонил его преемник и, скорее всего, главный виновник отставки. Затем любопытство – о чем пойдет речь, нежелание разговаривать, стыд за собственное ребячество и, наконец, волнение. Виктор Миллсон мог звонить лишь по одной причине.

Флойд отозвался как можно спокойнее:

– Не жалуюсь. А что?

– Линия защищена от подслушивания?

– Нет. Слава богу, это для меня теперь без надобности.

– Тогда попробуем так. Вы помните последний проект, которым занимались?

– Еще бы! Полагаю, работы идут по графику.

– В том – то и беда. Мы можем выиграть максимум месяц. Значит, мы безнадежно опаздываем.

– Не понимаю, – невинно произнес Флойд. – Конечно, времени терять не хотелось бы, но ведь и четких сроков нет.

– Есть, и даже два.

– Это для меня новость.

Даже если Виктор и ощутил иронию, он предпочел ее не заметить.

– Да, два срока. Один из них установлен обстоятельствами, другой – людьми. Наши старые соперники опережают нас на год.

– Плохо.

– Это не самое худшее. Даже не будь их, мы все равно опоздаем. Когда мы прибудем к… на место действия, там ничего не останется.

– Забавно. Неужели конгресс отменил закон тяготения?

– Я не шучу. Ситуация… нестабильна. Я не вправе входить в подробности. Вы будете дома?

– Да, – ответил Флойд, с удовлетворением подсчитав, что в Вашингтоне уже далеко за полночь.

– Хорошо. Через час вам доставят пакет. Как только ознакомитесь, свяжитесь со мной.

– Так поздно?

– Что делать, время дорого.

Миллсон сдержал слово. Час спустя полковник ВВС – ни больше ни меньше – вручил Флойду запечатанный конверт.

– Боюсь, мне придется его забрать, – извинился сановный курьер.

Пока он терпеливо болтал с Каролиной, Флойд, устроившись поудобнее, изучал документы. Их было два. Первый – очень короткий, с грифом «Совершенно секретно» (Впрочем, «совершенно» было зачеркнуто, и это удостоверяли три подписи.) – Отрывок из длинного доклада, подвергнутый строгой цензуре и полный раздражающих пропусков. Однако суть его сводилась к одной – единственной фразе: русские доберутся до «Дискавери» намного раньше его хозяев. На корабле «Космонавт Алексей Леонов» – Дмитрий, как всегда, сказал правду.

Второй документ, с грифом «Для служебного пользования», оказался гораздо длиннее. Это была ожидавшая окончательного одобрения статья для «Сайенс» об аномальном движении «Дискавери» – десяток страниц, испещренных математическими формулами и астрономическими таблицами. Флойд изучал статью как песню, отделяя слова от мелодии и пытаясь обнаружить малейшую нотку – хотя бы смущения. Статья восхитила его. Из текста нельзя было понять, что те, кто отвечал за слежение, захвачены врасплох и что лихорадочное расследование все еще продолжается. «Головы полетят, – подумал Флойд, – и Виктор займется этим с удовольствием. Если его голова не полетит первой… Правда, он протестовал, когда конгресс урезал ассигнования на станции слежения. Возможно, это его спасет».

– Спасибо, полковник, – сказал Флойд, возвращая бумаги. – Секретная информация, как в старое доброе время. Но не могу утверждать, чтобы я скучал без нее.

Полковник спрятал пакет и щелкнул замками.

– Доктор Миллсон просил позвонить как можно скорее.

– Но моя линия не защищена. А я жду важных гостей, да и не вижу смысла ехать к вам в Хило, чтобы сообщить, что ознакомился с двумя документами. Передайте, что я их внимательно изучил и с интересом жду новых сообщений.

Одно мгновение казалось, что полковник собирается возразить. Но, видно, он передумал, сухо попрощался и скрылся в ночи.

– В чем дело? – спросила Каролина. – Разве мы кого – нибудь ждем?

– Просто не люблю, когда на меня давят. Особенно если это Виктор Миллсон.

– Но он позвонит тебе после доклада полковника.

– Мы отключим видеосвязь и будем изображать вечеринку. Честно говоря, мне действительно пока нечего сказать.

– О чем? Я же ничего не знаю.

– Извини, дорогая. Странно ведет себя «Дискавери». Считалось, что его орбита стабильна. Однако выяснилось – он вот – вот упадет.

– На Юпитер?

– Ни в коем случае. Боумен вывел корабль во внутреннюю точку Лагранжа, между Юпитером и Ио. «Дискавери» должен был оставаться там, но сейчас все быстрее смещается к Ио. Ему осталось три года, не больше.

– Разве в астрономии такое возможно? Ведь это точная наука. Нам, бедным биологам, всегда так говорили.

– Это точная наука, если все принято во внимание. Но Ио – не Луна. Вулканические извержения, мощные электрические разряды… И вращающееся магнитное поле Юпитера. На «Дискавери» действуют не только гравитационные силы – это следовало понять гораздо раньше.

– К счастью, это уже не твои трудности.

Флойд не ответил. «Твои трудности», – так сказал и Дмитрий Мойсевич. А тот знал Флойда гораздо дольше, чем Каролина.

Пусть это и не его трудности, но он осознавал свою ответственность. Ведь это он одобрил экспедицию к Юпитеру и руководил ею. Еще тогда возникали сомнения – в нем боролись ученый и чиновник. Лишь он мог возразить против близорукой политики прежнего правительства. Только он один.

Вероятно, ему следовало закрыть эту главу своей жизни и сосредоточиться на новой карьере. Но в глубине души он понимал, что это невозможно. Даже если бы Дмитрий не напомнил ему о старых грехах, он вспомнил бы о них сам.

Четверо погибли и один пропал без вести среди лун Юпитера. И Хейвуд Флойд не знал, как смыть с рук их кровь.