Текст книги "Воющий мельник"

Автор книги: Арто Паасилинна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

глава 15

За эти дни Хуттунен окончательно убедился, что в ближайшее время его из больницы не выпустят, и неизвестно, выпустят ли вообще. Он попытался еще раз встретиться с врачом, но тот его не принял, только прописал лекарства, которые толстый санитар затолкал ему в рот.

Хуттунен думал о своей красной мельнице в Суукоски, вспоминал Розу Яблонен и прекрасное лето, которое осталось по ту сторону решеток. Ему стало очень тоскливо.

Хуттунен попытался заговорить с товарищами по палате, но сумасшедшие ничего не понимали. Только с Хапполой он мог время от времени тайком перешептываться.

Шли дни. Чувство безысходности усиливалось.

Хуттунен лежал на кровати не вставая и думал, какой странный поворот сделала его судьба. Он мерил глазами решетки на окнах: это они холодно и наверняка отгородили его от мира. Человеку их не раздвинуть, а дверь на замке. Хуттунен пытался разведать, возможно ли убежать через столовую, но там всегда дежурили несколько санитаров, что усложняло задачу. Других вариантов не было. Хуттунен уже начал думать, что на своих ногах он из чертовой больницы не выйдет, а после смерти его перенесут в трупную, где молодцеватый патологоанатом разрубит его тело на куски нужного размера для составления медицинского заключения.

Иногда по ночам Хуттунена охватывала тревога, приходилось вставать, бродить по темной палате несколько часов из угла в угол, как зверю в клетке. Хуттунен ощущал себя осужденным без преступления, арестованным без суда. Надежда на освобождение умерла. У него не осталось ни прав, ни обязанностей, ни выбора. Лишь мысли, лишь дикая неутолимая жажда свободы. Хуттунен чувствовал, что в палате, окруженный сумасшедшими, он и сам скоро потеряет рассудок.

И вот однажды к нему подошел худощавый молодой человек, который постоянно строил рожи. Бедняга говорил так путано, что при всем желании невозможно было ничего понять.

От его истории мурашки бежали по коже.

Мать, тоже сумасшедшая, забеременела и родила его без брака. Всю жизнь он терпел голод и жестокое обращение. Когда мать за что-то посадили в тюрьму, мальчика отдали на работу в кабак, где он трудился до потери сил, прислуживая хозяину-алкоголику и прислуге, которые над ним жестоко издевались. В школу хозяин его не отдал, а когда заболевал – не отдавал в больницу, так он перенес краснуху, брюшной тиф и двойное воспаление легких. В пятнадцать лет он украл из амбара кусок сала, хозяин засудил его, и мальчонку отправили прямиком в тюрьму. В камере его целый год избивал убийца-рецидивист. Выйдя из тюрьмы, парень все лето прятался в сараях, ел ягоды, муравьиные яйца и лягушек. Осенью в сарай привезли сено, и его поймали, но в тюрьму уже не посадили, а привезли сюда. С тех пор все шло более или менее хорошо.

Парень зарыдал. Хуттунен попытался его утешить, но тот был безутешен.

У Хуттунена стало еще тяжелее на душе. Почему жизнь так невыносимо трудна?

Вскоре молодой человек позабыл обо всем, пересел на свою койку. Его лицо менялось – было то веселым, то неуверенным, то испуганным.

Хуттунен с головой залез под одеяло, думая, что сейчас сам сойдет с ума.

Две следующие ночи мельник провел без сна. Днем он не ел, с кровати не вставал. Вечером Хаппола тайком сунул ему папиросу, но мельник лишь отвернулся к стене. Какие, к черту, папиросы, когда бессонница, а от еды тошнит!

Ночью Хуттунен опять ходил по палате. Остальные пациенты мирно спали, похрапывая. Апатичные старики в дальнем конце комнаты периодически по-пердывали. Тощий парень тихо стонал и плакал во сне. Голову как будто сжимало, в висках стучало. Горло пересохло, разум мутился.

Мельник начал подвывать. Вначале тихо и жалобно. Вдруг из гортани вырвался громкий вой, так что обитатели палаты слетели с коек и забились к противоположной стене. Хуттунен выл от души, извергая всю свою муку, жажду свободы, одиночество и тоску. Казалось, от его воя каменные стены задрожали, а железные кровати заскрипели. Лампа на потолке закачалась.

Зажегся свет. В палату вбежали три санитара, вернули мельника на кровать. Кровать заскрипела, санитары уселись на мельника и ударами заставили замолчать.

Когда они ушли, лампа погасла.

Хаппола подошел к кровати мельника и прошептал:

– Черт, ну и напугал ты меня!

Хуттунен устало ответил:

– Я здесь больше не могу. Дай ключ, я ухожу.

Хаппола все понял. Но все-таки предупредил, что бежать не имело смысла, все равно найдут и вернут. Но Хуттунен стоял на своем.

– Если я отсюда сейчас не уйду, сойду с ума.

Хаппола согласился. Уж он-то знал, как тяжело сидеть взаперти, когда душа рвется наружу.

Врожденная предприимчивость не позволяла Хапполе помочь другу без вознаграждения. Он назвал цену: шесть мешков ячменной муки. Цена приемлемая.

– Привези мне муку в Оулу, на вокзал, как только разберешься со своими делами, – сказал Хаппола. – Я не тороплю, но помни – долг платежом красен. Мне тоже в свое время пришлось заплатить за этот ключ. Все платили.

Хаппола рассказал мельнику, как три года назад помог сбежать безумной барышне, которая на свободе стала самой известной шлюхой Балтийского побережья.

– Забавная такая краля. Правда, немного буйная. Живет теперь в Оулу, ездит работать в Кокколу и Раахи, иногда до Пори доезжает. Она мне хорошо заплатила за ключ. Так что и ты не забудь про муку.

Через несколько дней Хапполе понадобилось в город по делам. Хуттунен мог сбежать с ним.

Когда больница уснула, Хаппола открыл дверь палаты. Они беззвучно проскользнули по бесчисленным тихим коридорам в кухню, затем в прачечную. В картонной коробке среди других вещей отыскали одежду мельника: она лежала сверху, так как он поступил совсем недавно. Хуттунен оделся, перетянулся ремнем с ножнами для финки, проверил кошелек. Часть денег пропала. Странно, что не все. В пустую коробку Хуттунен положил больничный халат, шапку, тапочки и поставил ее обратно на полку.

– Ты не будешь переодеваться? – спросил Хуттунен у товарища, который брел по коридору в больничной пижаме.

– Летом можно и так. Если днем нужно будет в город, тут уж другое дело. На этот случай у меня в прачечной костюмчик припрятан, но в ночных вылазках он ни к чему. Стрелки на брюках вытянутся.

Через какую-то боковую дверь они вышли во двор, усыпанный хрустящим гравием, поднялись на покрытый соснами пригорок, на вершине которого стояла старая водонапорная башня из красного кирпича. Хуттунен обернулся. Внизу, в лощине покоилась огромная печальная больница для умалишенных. Свет в окнах не горел, за ними никто не следил. Удивительно, насколько легко оказалось сбежать.

С женской половины больницы раздавались монотонные стоны. Видимо, кто-то из буйных.

Хуттунена мороз пробрал от звуков безутешных женских стенаний. Захотелось воем ответить бедной женщине, которая жалобно скулила от непонятной тоски.

Только он собрался испустить по-настоящему дикий вой, как Хаппола тихо промолвил:

– Лиза Кастикайнен. Она уже три года не переставая плачет. Осенью будет три года, я помню, когда ее только привезли сюда, завернутую в одеяло. Поначалу санитары засовывали ей кляп в рот, но потом доктор запретил, а то бы она совсем без зубов осталась.

От водонапорной башни шла дорога в город. Беглецы тихо брели в сумерках летней ночи в направлении белого города, северного Оулу.

глава 16

Двухэтажный деревянный дом Хапполы располагался в самом центре города. Краска на стенах за годы войны облупилась, но в общем здание было в приличном состоянии. Собака во дворе сразу узнала хозяина, повиляла хвостом и Хуттунену заодно. Хаппола нашел в связке ключ от дома.

– Ну, что скажешь? – с гордостью спросил он, поднимаясь по лестнице. – Вот тебе и круглый дурак с квадратными стенами! Налогом не облагается, а деньги лежат в банке. На эти деньги я могу разом купить новую машину, если права дадут. Я хотел купить «Опель Капитан», но не дали по диагнозу.

Наверху было несколько дверей. На каждой – табличка с именем.

– Квартиранты. На втором еще есть.

Хаппола открыл дверь. В комнате стояли две кровати, стол и стулья. На одной кровати лежала женщина средних лет.

– А, хозяин… Что, опять? – спросила она сонно.

– Не надо раздеваться. Я привел тебе приятеля ненадолго. Приготовь ему завтрак, но не приставай.

Женщина легла и сразу заснула.

Хаппола тем временем взялся планировать будущее мельника.

– Я бы на твоем месте продал мельницу и уехал в Америку. Если в Штаты не сможешь – поезжай в Испанию. Один приятель, майор, уехал туда после войны и, говорят, хорошо устроился. Зарабатывает на жизнь гвоздиками… А что, много при мельнице земли-то?

– Да есть, всего пара гектаров, зато мельница на ходу, я гонтовый станок поставил, почти новый. Я даже успел мельницу покрасить до того, как меня забрали. Там два жернова, для муки и для зерна. Оба работают. И желоб – верхняя часть новая, нижняя отремонтирована. Несколько лет можно муку молоть без проблем, – нахваливал Хуттунен свое детище.

Хаппола сделал пару звонков по области. Он предлагал мельницу на продажу, но покупателя не нашлось.

– Ночью такие вещи не решаются. Торговцы недвижимостью сейчас спят. Приду послезавтра днем – еще раз позвоню. Я знаю одного человека в Каяни, ему может быть интересно. Ну ладно, мне пора. Утром надо быть в кровати, когда они заметят, что ты сбежал.

Хаппола угостил мельника на прощание папиросой и беззвучно покинул дом.

Хуттунен оглядел комнату: грязные обои, на полу тканый коврик, в углу – печка. Она дымила, это было заметно по копоти снаружи. На ночном столике валялись бигуди, стоял стакан, а в нем – вставная челюсть.

Хуттунен разделся и лег на кровать. Потом встал и погасил свет. Захотелось в туалет, но он побоялся будить женщину вопросами. Кое-как он забылся сном.

Мельник проснулся от шума воды. Позывы мочевого пузыря усилились в тысячу раз. В комнате горел свет, но женщины не было.

Мельник оделся и стал нервно ждать, когда же она выйдет из туалета. Как только дверь открылась, Хуттунен рванул туда, не успев даже поздороваться.

Женщина сварила кофе и предложила ему бутерброды и булочку.

Хуттунен рассказал ей, что сбежал из лечебницы.

– Хаппола и меня оттуда вытащил. С тех пор вот покоя не дает. Дважды в неделю надо его ублажать.

Женщина причесала волосы, накрасила губы и вдела кольца в уши. На ней была обтягивающая красная юбка и белая блузка с рюшами. Она была крепкая и фигуристая.

Красавица рассказала, что приходится зарабатывать на жизнь проституцией. Хаппола запросил за ключ и жилье такую высокую цену – другого выхода нет, только снова вернуться в лечебницу.

– Но лучше уж быть шлюхой на свободе, чем сумасшедшей в сумасшедшем доме. Туда вернусь, когда больше нигде не нужна буду. Я как-никак с диагнозом.

Хуттунен поблагодарил за кофе и начал было собираться.

Женщина удивилась.

– Так и уйдешь, не воспользовавшись? Знаешь ведь, кто я.

Хуттунен поспешно проскользнул в дверь и выскочил на улицу.

Во дворе в его воображении всплыла председатель огородного кружка Роза Яблонен: прохладный навес и аромат луговых трав в тиши Леппасаари, ее нежный голос, ласковое касание рук, приятное щекотание в носу от ее волос.

Хуттунен шел к станции. По дороге он купил открытку и марку.

Подошел поезд. Позади остался Оулу, мерзкий городишко. Проезжая Туйру, Хуттунен достал открытку, написал на ней адрес больницы и послание: «Врачу: Я сбежал из вашей психушки. Вы, наверное, уже заметили. Еду в Швецию, потом в Норвегию, чтобы ни одна собака не нашла. Да, и еще: я не сумасшедший. А вы оставайтесь, протирайте свои очки. Хуттунен».

В Кеми Хуттунен опустил открытку в почтовый ящик. Он внутренне улыбался при мысли о том, как его сейчас будут искать по всей Швеции и Норвегии.

Перед отходом поезда он купил на станции десяток сваренных вкрутую яиц.

Прибыв на свою станцию, Хуттунен сошел с поезда. Он не пошел через деревню, а побежал лесом прямо в Суукоски.

Душу его переполняла радость от возвращения домой: под палящим летним солнцем красовалась красная мельница. Хуттунен проверил плотину, желоба, станок и турбину. Все в порядке. Казалось, все вокруг радовалось возвращению мельника, даже ручеек, как старый товарищ, радостно журчал.

Дверь мельницы была забита. Мельник яростно рванул ее на себя, так что гвозди и деревянный штакетник разлетелись по двору.

В доме все было перевернуто, перерыто, кровать не застелена, посудный шкаф открыт, кастрюли куда-то исчезли. Из кладовки пропали все съестные запасы, даже мешок картошки.

Со стены исчезло ружье. Пристав забрал или украли?

Не осталось даже сухарей. Голодный мельник доел яйца, купленные в Кеми, и запил водой из ушата.

Хуттунен проверил все свое движимое имущество, и к его великому возмущению многих нужных вещей недосчитался: чемодана, выходного костюма, инструментов, простыни и наволочки в цветочек, съестного (не говоря уже о большой кастрюле и ружье)…

Сердитый, он бросился на кровать обдумывать, кто стоял за этими злодеяниями. Внезапно он вскочил, побежал в угол, присел, отодрал половицу, засунул в дыру руку. Долго рылся в куче опилок. Сосредоточенность, отчаяние – и вдруг лицо его осветилось нечаянной радостью. С громким криком он отпрыгнул, держа в руке пыльную сберкнижку.

Мельник гордо взвыл, как в старые добрые времена. Вздрогнул, подскочил к окну – не услыхал ли кто. Во дворе – ни души, мельник успокоился. Он отряхнул сберкнижку от опилок, у него еще оставались деньги на счете, иначе пиши пропало.

Хуттунен снова взглянул в окно – как там его огород, который успел дать обильные всходы, пока он был в Оулу. Видимо, кто-то за ним ухаживал: ни одного сорняка, грядки аккуратно вскопаны, саженцы прорежены. Хуттунен догадался, что это председатель Роза Яблонен ухаживала за его огородом, пока он был в больнице.

Окрыленный, Хуттунен выбежал во двор и щедро полил огород. На земле он заметил следы маленькой женской ножки.

Благословенные корнеплоды, думал Хуттунен.

глава 17

Два дня мельник пялился из окошка на грядки. Он горячо надеялся, что покажется велосипед председателя огородного кружка и они вместе будут ухаживать за корнеплодами. Ожидания оказались пустыми. Председатель так и не появилась. Хуттунен недоумевал, как председатель могла так безответственно надолго оставить растения без ухода.

Прошло много времени с того момента, как Хуттонен последний раз нормально обедал. Он вспоминал густую больничную кашу, которую в свое время нехотя запихивал в рот. Сейчас от одного воспоминания у него текли слюнки. А яйца, купленные в Кеми! Он бы целую корзину съел за один присест. Но приходилось довольствоваться водой. На закуску Хуттунен выметал из половых щелей пригоршни прошлогодней муки. Мука была такая грязная, что воротило, и голод не особо утоляла.

Вечером следующего дня голод выгнал мельника из дому. Он открыл люк, ведущий к турбине, и выскользнул оттуда наружу.

Хуттунен побежал к магазину Терволы, от голода не разбирая дороги: ветки прибрежных ив хлестали его по щекам, глаза слезились, голодный комок подкатывал к горлу.

Прячась за углом магазина, Хуттунен выждал подходящий момент, когда ни во дворе, ни в магазине не было никого из деревенских. Убедившись, что в магазине остались только Тервола и его семья, он постучал в дверь.

Тервола вышел открыть. Увидев, кто к нему пожаловал, попытался тут же захлопнуть дверь, но Хуттунену удалось просунуть ногу в проем.

– Ты, Гунни, сюда не войдешь. Магазин закрыт.

Хуттунен попросил поговорить с глазу на глаз. Тервола неохотно пустил гостя, оставил дверь в жилое помещение открытой, чтобы жена слышала, о чем они беседуют.

Хуттунен уселся на мешки с картошкой, достал из упаковки бутылку пива и стал медленно пить.

Затем стал перечислять продавцу, что ему нужно:

– Гамбургеров кило, полкило жира, столько же масла, две пачки чая, кофе, сахар, пять кило картошки, папиросы.

– Я с сумасшедшими дел не веду.

Хуттунен достал из кошелька деньги.

– Я тебе вдвое больше заплачу, только продай, чертовски жрать охота.

– Я же сказал, магазин закрыт. Ничего тебе не продам, надо было тебе в Оулу оставаться. Ты преступник, ты сбежал.

Тервола немного подумал и добавил:

– Здесь без тебя было так спокойно. Вся деревня радовалась. Убирайся-ка ты обратно, не продам тебе ничего.

Хуттунен поставил пустую бутылку обратно и, бросив на прилавок пару монет, спокойно сказал:

– Я без еды отсюда не уйду. Черт возьми, я последний раз ел в прошлый четверг в Оулу, нет, в среду.

Качая головой, Тервола отошел за прилавок. Но когда Хуттунен подошел ближе, начал поспешно выкладывать на прилавок продукты. Сахар, кофе, салями, сало, масло, достал из ларя муку и картошку. Все это богатство он выложил на прилавок перед Хуттуненом, бросил на прилавок пакеты с продуктами, так, что он задрожал. Сверху кинул несколько пачек курева и коробок спичек.

– Забирай! Вор!

Хуттунен хотел заплатить, но Тервола не брал денег.

– Грабитель, забирай! Денег я у тебя не возьму, а красть – кради! Что я, старик, могу против тебя, сумасшедшего?

Хуттунен взял было пакеты, но положил их на прилавок.

– Я в жизни ничего не крал и сейчас не собираюсь! – закричал он Терволе. – Я пришел сюда за деньги все купить.

Но деньги Терволе были не нужны. Он вернул монеты мельнику, хотя тот снова и снова их протягивал.

Тервола отмерил пару килограммов манки и килограмм изюма, бросил на прилавок.

– Забирай и это!

Хуттунен больше не мог терпеть такого обращения. Он выбежал из магазина через закрытую дверь, замок вылетел и рассыпался по полу.

Тервола выскочил на порог посмотреть, куда побежит мельник. Во дворе никого не было, из леса доносился хруст деревьев. Тервола решил, что мельник побежал туда.

Вернувшись в магазин, он быстро рассовал продукты по местам и пошел в жилую половину звонить в полицию.

Продавец Тервола рассказал полицейскому все: что Хуттунен сбежал из больницы, что приходил к нему в магазин и пытался силой купить продукты, но Тервола ему ничего не продал.

– Даже деньги у него были, но я не сдался – ничего ему не продал. Только что он убежал в лес, ты должен найти его и задержать. Иначе опять начнется вытье.

Положив трубку, Портимо, вздохнув, нахлобучил фуражку и поехал на велосипеде в сторону мельницы.

Голодный Хуттунен сидел в доме, держась за голову. Дело близилось к ночи, голодной и одинокой ночи. Мельник отпил воды из ковша и устало опустился у окна. Если бы сейчас на мельницу приехала Роза, была бы надежда.

Но с холма ехал на велосипеде старик, в котором Хуттунен узнал полицейского Портимо.

глава 18

Портимо прислонил велосипед к мельнице и вошел. Входная дверь была снята с петель, значит, мельник дома.

Портимо спокойно окрикнул:

– Полиция! Хуттунен, не дури!

Хуттунен предложил полицейскому присесть, тот угостил его папиросой. Это была первая папироса за долгое время.

Сделав несколько глубоких затяжек, мельник произнес:

– Там, в Оулу, даже папиросы отобрали.

Портимо поинтересовался, как его так просто отпустили.

Тихим голосом Хуттунен признался:

– Сбежал.

– То-то Тервола и сказал, когда звонил. Пойдешь со мной?

– Не пойду, хоть стреляй.

Портимо успокоил мельника, сказав, что стрелять не будет, просто Тервола позвонил. Хуттунен поинтересовался, знает ли пристав о том, что он сбежал. Портимо ответил, что из Оулу еще не звонили и пристав не знает, что он вернулся.

– Ну и чего тогда ты за мной пришел, раз у тебя нет официального приказа?

Портимо согласился, но раз Тервола позвонил…

– Видишь ли, я должен Терволе за еду, за три месяца. Вот и пришел. С моей зарплатой лучше не ссориться с хозяином магазина. У меня же сын учится в Ювяскюля в педагогическом, станет учителем. А это дорогое удовольствие – обучать взрослого парня. Помнишь Антеро? Он просиживал тут на мельнице каждое лето, все тебя слушал. Такой длинноногий.

– А, помню… Но ближе к делу… Я чертовски голоден. В магазине еды не купил, хотя и пытался деньгами расплатиться. Я не вор. Последний раз ел нормально три дня назад, и то какую-то поганую кашу…

Портимо обещал поговорить с женой. Но каждый день они его кормить не смогут. И на мельницу еду не понесут, лучше куда-то… В лес, например.

– Полицейский должен соблюдать в таких делах осторожность. Преступников я не кормлю, ты – другое дело. Ты свой.

Портимо протянул ему папиросу.

– А не лучше тебе, Гунни, продать эту мельницу и уехать в Америку? Я слышал, что в Америке сумасшествие – норма жизни, идиоты там свободно разгуливают по улицам. Там тебя травить не станут, только работай.

– Я не знаю английского. И в Швецию не могу, языка не знаю. В моем возрасте так быстро не выучишь.

– Ну да… Но и на мельнице тебе оставаться нельзя. Со дня на день придет приказ. Тогда мне придется тебя арестовать и отправить обратно в Оулу. Полицейским тоже приходится подчиняться закону.

– А куда мне тогда?

Портимо начал перечислять: может, уйти в леса? Сейчас лето, погода хорошая. Заодно постараться через посредников продать мельницу и потом тихонько эмигрировать.

– Возьми с собой учебник какого-нибудь языка, будешь изучать в лесу. Выучишь язык, продашь мельницу, дальше через Торниойоки – в Швецию, а оттуда – куда глаза глядят.

Хуттунен задумался. Это правда, на мельнице ему больше оставаться нельзя. Но уйти в леса тоже непросто. Как там жить-то?

– А как дезертиры во время войны? Они там годами сидели, – подбадривал его Портимо. – Если дезертиры выжили, и ты справишься. А если тебя схватят, расстрел тебе не грозит. Отвезут в Оулу, и все.

Пока они разговаривали, наступила ночь. Портимо сидел у окна и смотрел, чтобы не пожаловал к ним никто посторонний. Двор был пуст.

Хуттунен спросил, кто приходил на мельницу и унес все его продукты и утварь. Портимо ответил, что он и пристав забрали топор и ружье, от греха подальше. Продукты забрала жена пастора, их раздали безработным женщинам из профсоюза.

– Обязательно было мешок с картошкой забирать? Картошка в кладовке не испортилась бы.

– Про картошку не знаю. Они, наверное, подумали, что ты в Оулу на несколько лет застрял.

– Черт, пришлось с пола муку слизывать. Так в жизни иногда все по-дурацки получается! Хотя я не дурак. Вот в Оулу, у тех точно с головой не в порядке.

Портимо вздрогнул и указал на окно.

– Гляди-ка, Гунни, кто у тебя в огороде копошится!

Хуттунен бросился к окну, даже стул уронил. В ночных сумерках не разглядеть. Человек. Женщина. Хуттунен сразу узнал председательшу огородного кружка. Сидя на корточках у свекольной грядки, она полола сорняки.

Он ринулся на улицу, перелетая через пять ступенек лестницы. Портимо из окна наблюдал, как мельник, перепрыгивая через грядки с репой, подбежал к председательше, схватил ее в объятия и поцеловал в губы. Она сначала перепугалась, но когда узнала, бросилась к нему на шею, позволила себя сжимать в объятиях.

С огорода послышались возбужденные голоса, тогда Портимо открыл окно и прошипел парочке:

– Эй, тише вы! Кто-нибудь услышит и позвонит в полицию! Быстро в дом!

Председательша огородного кружка и мельник, раскрасневшиеся от счастья, вбежали в дом.

Некоторое время все сидели молча, потом Портимо кашлянул и произнес:

– Дела у нашего Гуннара не очень. Что скажете, председатель?

Председательша кивнула. Она смущалась.

Портимо продолжал:

– Мы тут с Гуннаром решили, что ему стоит уйти в леса. По крайней мере до осени. Посмотрим, как дела пойдут.

Председательша опять кивнула и взглянула на Хуттунена – вроде согласен.

Портимо придал голосу официальности.

– Давайте, госпожа председатель, договоримся, чтобы эта информация не получила огласки. Нам по должности не положено помогать в подобных ситуациях… То есть будем держать в секрете мою вам помощь.

На том и порешили. Председательша огородного кружка должна будет сходить к жене полицейского и принести Хуттунену поесть.

Все трое покинули мельницу. Хуттунен взял с собой войлок, дождевик, на ноги надел резиновые сапоги. На пояс повесил нож.

На дороге Портимо пожал Хуттунену на прощание руку.

– Постарайся продержаться, Гунни. Работа работой, но все мы люди. Я тебя не подведу.

Портимо ушел, а мельник и председательша направились в Леппасаари.

Роза Яблонен сбегала к жене полицейского, принесла картошку и бидон с подливкой. Хоть еда и успела немного остыть, голодному мельнику она казалась сверхвкусной. Он ел беззвучно, почти давясь. Его кадык двигался то вверх, то вниз. Девушка положила одну руку ему на плечо, другой гладила волосы. Неужели у него появилась седина? В сумерках шалаша не разберешь.

Председательша сполоснула бидон. Хуттунен проводил ее до берега, но ручей переходить не стал. Когда девушка исчезла в темном ольшанике, к горлу подступили слезы.

Грустный, он вернулся в шалаш, вытянулся на лежанке из сухого сена – теперь он один. Тишина, даже птицы не нарушают ночное безмолвие.