Текст книги "Воющий мельник"

Автор книги: Арто Паасилинна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

глава 9

Хуттунен проснулся от колыхания простыни-занавески.

Робкий женский голосок прошептал:

– Гуннар… Я пришла.

Сонный, он высунул голову, пригласил засмущавшуюся председательшу войти в белое пахучее гнездышко.

Она раскраснелась, залепетала, что не должна была сюда приходить, что нельзя им так встречаться, что жена Сипонена все еще лежит и вставать не собирается… А сколько времени? Похоже, будет хорошая погода…

Они сидели на травяной кровати, смотрели друг другу в глаза и держались за руки. Хуттунену захотелось ее обнять, но председательша отшатнулась.

– Я не для этого пришла.

Мельник довольствовался поглаживанием ее колена. Роза Яблонен тем временем думала, что сейчас она наедине с сумасшедшим, на пустынном острове в лесной чаще. Как она вообще пошла на такой риск? Мало ли что взбредет ему в голову, и некому спасти. Задушит, изнасилует… А куда спрячет труп? Наверное, привяжет к ногам камни и бросит в реку. И только волосы будут колыхаться на поверхности. Хорошо, что у нее не перманент. А может, он ее разрежет на куски и закопает? Роза представила раны на шее, талии и бедрах. Она вздрогнула от испуга, но руку не убрала.

Хуттунен неподвижно смотрел ей в глаза.

– А я мельницу покрасил. В красный. Вчера Портимо приходил, хвалил.

Председательша снова вздрогнула: что за дело полицейскому?

Хуттунен рассказал про историю с Гнусиненом и про счет.

– Пристав заставил заплатить за гнилое зерно как за первосортное. Хорошо, мешков было всего пять.

Председательша стала настаивать, чтобы Хуттунен показался доктору Эрвинену. Неужели он сам не понимает, что болен?

– Дорогой Гуннар, на карту поставлено твое душевное спокойствие. Умоляю тебя, поговори с Эрвиненом.

– Эрвинен всего лишь деревенский врач, что он понимает в душевных болезнях, сам дурак, – сопротивлялся Хуттунен.

– Попроси, пусть лекарство тебе выпишет, если не получается у тебя, как у людей. Есть же успокоительные, он тебе даст. Если у тебя нет денег, я одолжу.

– Стыдно нести врачу свои проблемы, – пробормотал Хуттунен и отдернул руку.

Роза посмотрела на него с нежностью, погладила по волосам, положила руку на высокий горячий лоб. Если сейчас между ними что-то будет, думала она, наверняка родится ребенок. Сейчас рискованно. А бывают ли вообще у женщин безопасные дни, совершенно безопасные? Такой большой мужчина, ему стоит только прикоснуться, и сразу получится ребенок. Сын. Даже подумать страшно. Вначале станет расти живот, и к осени она уже с трудом будет забираться на велосипед. Союз огородников не отпустит ее в декрет. Хорошо, что ее отец погиб в Зимнюю войну, он бы не перенес удара.

Председатель огородного кружка представила себе сына мельника: крупный младенец с жесткими волосами и длинным носом. Сразу метр ростом. Она будет бояться давать грудь безумному сыну сумасшедшего мельника. Малыш не будет лепетать, как обычные младенцы, а сразу начнет выть, как его отец. И попискивать. Обычная детская одежка ему будет мала, придется шить штаны из мешковины. В пять лет у него вырастет борода, а в школе во время утренней молитвы он завоет. На уроке природоведения станет изображать различных животных, и учителю Коровинену придется выгонять его из класса. А ей будет уже неудобно ходить на кофе к жене учителя. Днем мальчик будет носиться по округе и срывать объявления со столбов. А что еще они с отцом придумают вечерами… подумать страшно!

– Нет. Мне пора. Не надо было вообще приходить. Вдруг кто-то видел?

Хуттунен положил ей руку на плечо. Она осталась.

Есть в нем что-то умиротворяющее, надежное, сложно взять и уйти. Роза Яблонен не хотела уходить. Ей хотелось остаться на целый день и даже ночь здесь, за белой простыней. Обычно сумасшедшие ее пугали, а этот почему-то нет. Гуннар обладал какой-то притягательной силой, которую умом не понять.

– Я не переживу, если тебя схватят и отправят в Оулу.

– Не до такой же степени я безумен…

Председатель огородного кружка промолчала. Она считала его именно таким… И в деревне постоянно говорили о сумасшедшем Гуннаре. Как бы ей хотелось остаться с ним наедине и чтобы никто посторонний их никогда не видел! Она считала его безумие нормальным, даже веселым, она бы его никогда не упрекнула за это. Да и кто своей голове хозяин? Но деревенские этого не понимали.

Роза стала представлять себе, как они женятся. Гуннар ведет ее в церковь, их венчают в старой губернской церквушке. Новая церковь для этого слишком велика и уныла. В день Святого Михаила. К Иванову дню не успеют сшить платье. Для Гуннара закажут черный костюм, чтобы потом можно было ходить на внезапные похороны. Решено, свадьба на Михайлов день. А весной как раз родится ребенок. Весенние дети – подарок судьбы: летом они пьют не только молоко, но и овощные соки. Теперь Роза представляла себе милую румяную девочку.

И заживут они втроем на красной мельнице. Дочка будет мирно засыпать под журчание ручья. И не будет капризничать, Гуннар смастерит для нее колыбельку, покрасит голубой эмалью. В новое жилье она принесет из дома Сипоненов занавески и сервант из карельской березы. В избушке будет висеть кашпо с цветами, четыре плетеных стула. Ну, хотя бы два. Радио – на окно, чтобы было видно с улицы. В спальню обязательно двуспальную кровать и ночные столики по обе стороны. Зеркало. Она каждую неделю будет мыть полы и выбивать ковры. Выбивалку можно купить в магазине Терволы. И в магазин будут они ходить всей семьей, Гуннар будет везти детскую коляску. А захочет – останется выпить пива и посудачить с мужиками про зерно. Она может прогуляться назад с женой учителя.

Нет, это невозможно. Если она сейчас же не уйдет, то точно будет ребенок, сумасшедший ребенок от сумасшедшего отца.

Но почему-то председатель огородного кружка никак не могла уйти. Она пролежала с мельником в душистой тени все воскресенье до вечера. Они были счастливы, болтали, держались за руки, Хуттунен гладил ее икры.

Когда опустилась вечерняя прохлада, Хуттунен проводил Розу Яблонен до дороги, где она села на велосипед и поехала к Сипоненам. Мельник повернулся и зашагал в противоположном направлении, к мельнице.

Во те здрасте! Я люблю председательшу, подумал он.

Заходящее солнце так красиво окрасило мельницу, что Хуттунену захотелось завыть – от любви и счастья. Потом он вспомнил, что обещал Розе поговорить с доктором Эрвиненом.

Мельник накачал заднюю шину и сел на велосипед. Было почти одиннадцать, но спать не хотелось.

глава 10

Эрвинен жил в старом деревянном доме напротив кладбища, в конце длинной березовой аллеи. Тут была и приемная для больных, и собственное хозяйство старого холостяка.

Хуттунен постучал, и доктор, поджарый мужчина лет пятидесяти, сам открыл ему дверь. Было уже поздно, Эрвинен вышел в пиджаке и тапочках.

– Здравствуйте, доктор. Я пришел к вам на прием, – поздоровался Хуттунен.

Эрвинен пригласил пациента в дом. Мельник рассматривал комнату: на каждой стене висели картины на охотничью тематику. Над камином – набитые головы животных, на стенах и на полу – чучела диких зверей. Пахло трубочным табаком. Это было суровое мужское жилище – огромная комната одновременно служила гостиной, библиотекой и столовой. Несмотря на то что в столовой давно не убирали, Хуттунену она показалась уютной.

Мельник погладил лежавшую перед креслом-качалкой шкуру лося и спросил, сам ли доктор убил животных, чьи останки так богато украшали комнату.

– Большую часть я лично подстрелил, остальные мне достались в наследство от покойного отца. Вот, например, эта рысь и куница на камине. Таких сейчас не найти, перевелись. Я тут на севере обычно на птиц охочусь, ну и на лис, нескольких лосей мы тут с секретарем палаты завалили…

Эрвинен принялся воодушевленно рассказывать, как он и командир батальона в Восточной Карелии еще во время войны завалили примерно тридцать три лося. Эрвинен служил в батальоне врачом, что позволяло ему свободно передвигаться. Он и рыбачил, а сколько рыбы было!

– Однажды мы с майором Караккой наловили целых шестнадцать лососей!

Хуттунен ответил, что прошлой осенью у мельницы тоже наловил много форели и хариуса. Знает ли доктор, что наша река особо богата ими, если идти вверх по течению?

Эрвинен был доволен: не часто попадались достойные собеседники, с кем можно поговорить об охоте и о рыбалке. Мельник, сразу видно, в делах разбирался. Эрвинен пожаловался, мол, чертовски жалко, что в устье реки Кемийоки построили плотину Исохаара, и лосося стало мало. Как было бы здорово наловить рыбы в Кемийоки и зажарить на костре! Но правительству нужно электричество, между маленьким злом и большим добром выбрали последнее.

Эрвинен достал из буфета два бокала на длинных ножках и наполнил их прозрачной жидкостью. Хуттунен поднес бокал к губам и тут же догадался, что это чистый спирт. Напиток обжег горло, медленно опустился на дно желудка, оставив крепкий осадок. Хуттунен сразу же почувствовал прилив бодрости и уважения к доктору.

Тот рассказывал, каких гончих с собой следует брать, когда идешь на зайца.

Затем доктор продемонстрировал Хуттунену коллекцию ружей, которая занимала почти всю стену: тяжелое охотничье, выточенное из японской военной винтовки, изящный штуцер Sako, малокалиберная винтовка и два дробовика.

– У меня только одноствольный русский дробовик, – скромно признался Хуттунен. – Но осенью хочу достать прицельное ружье. Прошлой зимой ходил к приставу за разрешением, но он не дал. Сказал, что я и дробовик должен ему сдать. Чего это он вдруг? Я же больше по части рыбалки.

Эрвинен повесил ружья на стену, осушил бокал и спросил официальным тоном:

– Что беспокоит мельника?

– Ну, говорят, что я немного… не в себе… ну, вы знаете…

Эрвинен уселся в кресло-качалку, покрытое медвежьей шкурой, и изучающе посмотрел на Хуттунена.

Затем кивнул и ответил тоном старого товарища:

– Есть немного. Я не специалист в этой области, но вряд ли ошибусь, если скажу, что ты, Хуттунен, неврастеник.

Хуттунен чувствовал себя просто ужасно: ему было стыдно говорить о таких вещах. Сам-то он осознавал, что он особенный, он всегда это знал. Но какого черта всем остальным до этого дело? Неврастеник… Ну, неврастеник, и что?

– А есть от этого таблетки? Выпишите, доктор, лекарство, пусть жители деревни успокоятся.

Эрвинен задумался. Вот перед ним живой пример: мужик, который страдает врожденным нервным расстройством в мягкой, но ярко выраженной форме. Как тут поможешь? Никак. Ему бы жениться и забыть обо всем. Но кто за чокнутого пойдет? Женщины и так сторонятся больших мужиков.

– Как врач, я бы спросил… Это как-то связано с привычкой выть по ночам, особенно зимой?

– Да, было пару раз прошлой зимой, – смущенно признался Хуттунен.

– А что заставляет таким образом выть? Некая навязчивая идея, которую можно прогнать только так?

Хуттунену хотелось уйти, но Эрвинен повторил вопрос, и пришлось ответить:

– Это… происходит автоматически… Вначале появляется желание вскрикнуть. Голову сдавливает, выходит такой громкий вой. Может, я мог бы сдержаться, но пока только так получается. И сразу отпускает. Взвоешь пару раз – и все проходит.

Эрвинен припомнил, что Хуттунен изображал лесных зверей и людей. С чем это связано? Что он этим хотел сказать?

– Иногда на душе так весело, хочется шутить, может, иногда заходит слишком далеко. Обычно я угрюмый, редко такое находит.

– А когда ты в печали, хочется выть, так? – быстро спросил Эрвинен.

– Да, когда грустно, это помогает.

– Ты часто говоришь сам с собой?

– Когда выпью, да, о чем только не говорю… – признался мельник.

Эрвинен подошел к буфету, достал пузырек с таблетками и протянул Хуттунену. Таблетки надо принимать, когда становится совсем плохо, и главное – не превысить дозу. Достаточно одной таблетки в день.

– С войны остались. Сейчас их сняли с производства. Принимай только в крайних случаях, увидишь, как подействуют. Но только тогда, когда совсем край и хочется завыть.

Хуттунен убрал пузырек в карман и готов был уйти, но Эрвинен сказал, что спать пока не собирается, и пригласил гостя выпить еще по маленькой. Доктор разлил спирт и залпом выпил.

Некоторое время пили молча, потом Эрвинен снова заговорил об охоте. Он рассказал, как охотился ранней весной в Туртоле. У него были два карельских пса-медвежатника, охотились на медведя, тогда они еще выводили потомство в Туртоле. Он приобрел лицензию на охоту. Вместе с хозяином леса подъехали на лошадях к берлоге, лошадей оставили в километре от места, а сами пошли на лыжах с собаками.

– Знаешь, какой адреналин, когда первый раз идешь на медведя! В голову ударяет сильнее, чем война.

– Понимаю, – ответил Хуттунен и опрокинул бокал.

Эрвинен разлил еще и продолжал:

– У меня были тогда знатные собаки! Как учуяли медведя, сразу рванули! Только снег летел во все стороны, когда они забрались в берлогу, вот так!

Эрвинен встал на корточки, изображая собак, которые будили спящего медведя.

– И вылез медведь, как ему не вылезти! Собаки вцепились ему в зад намертво, вот так!

Эрвинен, рыча, рвал зубами шкуру медведя на кресле, в том месте, где должен быть хвост, шкура сползла на пол.

– Я не мог стрелять, боялся попасть в собак! – продолжал доктор, сплевывая шерсть, наполнил бокалы и продолжил представление.

То он изображал собак, то взбешенного медведя. Доктор так вжился в роль, что даже пот на лбу выступил. Когда ему наконец удалось застрелить воображаемого медведя, он живописно отрезал ему язык и бросил собакам. Широкий жест привел к тому, что Эрвинен опрокинул пепельницу. Не заметив этого, охотник вонзил лесному царю нож в горло и пустил на белый снег кровь, потом нагнулся к туше убитого медведя и стал жадно пить его горячую кровь. Кровь была воображаемой, и вместо нее охотник хлебнул спирта. Весь красный, он встал с пола и уселся в кресло-качалку.

Представление произвело на Хуттунена такое сильное впечатление, что он не выдержал, вскочил и принялся изображать журавля.

– Прошлым летом на болоте в Посио я видел журавля. Он вот так доставал лягушек! Вот так он их заглатывал! – Хуттунен показывал, как журавль извлекал лягушек из болотной жижи, как они исчезали в его длинном горле, поднимал ногу и кричал высоким голосом.

Доктор изумленно следил за представлением. При чем тут журавль? Мельник, что, решил отомстить ему его же оружием? Или Хуттунен правда чокнутый – изображает журавля, которого даже не застрелил. Пронзительные журавлиные крики бесили Эрвинена. Он решил, что безумный мельник решил своим безумным способом высмеять его.

Доктор встал.

– Прекратить! Я не потерплю в своем доме такого издевательства, – строго сказал он.

Хуттунен прервал представление, успокоился и тихим голосом заверил доктора, что не хотел его обидеть. Он просто хотел показать, как ведут себя животные на природе.

– Вы же, доктор, тоже медведя изображали! У вас хорошо получилось!

Эрвинен разозлился: история с медведем была для наглядности, а не чтобы мельник его начал передразнивать, да еще так по-дурацки. Оскорбительно. При этом у него же в доме!

– Убирайся вон!

Хуттунен был ошарашен: неужели доктор из-за такой ерунды рассердился? Удивительно, насколько люди обидчивы. Мельник попытался извиниться, но Эрвинен даже слушать не хотел. Осушив оказавшийся под рукой бокал мельника, он сурово указал на дверь, не спрося даже денег за лекарство.

У Хуттунена звенело в ушах, он выбежал во двор. Ему было и страшно, и стыдно. Он пересек двор и скрылся в березовой аллее, позабыв про велосипед.

Эрвинен выскочил на крыльцо, посмотрел вслед мельнику и произнес:

– Сам чокнутый, а еще издевается! Болван неотесанный, ни хрена в охоте не понимает.

глава 11

У кладбища Хуттунен остановился, он чувствовал неприятный осадок на душе и в животе. Из-за чего доктор так рассердился? Поил-поил, а потом рассердился. Что за человек! Хотелось завыть, но Хуттунен не посмел.

Тут он вспомнил про таблетки, достал из кармана пузырек, открыл крышку и высыпал в ладонь маленькие желтые шарики. По сколько их надо принимать? Такие маленькие, подействуют ли?

Хуттунен сунул в рот полпригоршни, разжевал горькое лекарство и проглотил.

– Вот черт.

Таблетки оказались настолько горькими, что Хуттунену пришлось запивать их водой из кладбищенского колодца. Мельник прислонился к памятнику некоего Раасака и стал ждать эффекта.

Скоро он почувствовал головокружение: успокоительное смешалось со спиртом. Дальше – хуже. Сердце забилось часто и тяжело. В голове шумело от мыслей. Лоб горел, язык пересох, появилось огромное желание хоть чем-то заняться. Могильные камни вдруг показались мельнику какими-то недоделанными, наскоро сбитыми, да и расположены они были кое-как, совсем не там, где надо. Надо их выстроить в правильном порядке. А деревья – они тоже росли где попало. Лучше их все срубить и засадить кладбище новыми. Старая низенькая церковь с красными стенами вдруг показалась Хуттунену забавной, а новая, большая и желтая, вызвала приступы истерического смеха.

Мельник хохотал в голос, все его веселило: надгробия, деревья, церкви и даже кладбищенская ограда.

Навязчивая потребность что-то делать погнала Хуттунена дальше. Он вспомнил, что оставил во дворе у доктора велосипед, и ринулся туда с бешеной скоростью, так что кепка слетела, а на глаза навернулись слезы.

Добежав до места, бегун резко затормозил, оставив в щебенке глубокий след. Пошел за дом взять велосипед. Стоит, голубчик!

Эрвинен, сидя перед камином, потягивая спирт и думал о Хуттунене. Ему было неприятно сознавать, что он уронил достоинство в глазах деревенского мужика. Может, мельник издевался из добрых побуждений? Может, у бедняги просто такое странное чувство юмора с очень странными проявлениями? Доктор никогда не должен терять самообладание перед пациентом. Везет ветеринарам! Они в таких случаях могут запросто объявить, что у животного бешенство, и приказать усыпить. Хозяин последует совету и зарежет корову или лошадь, и подобный представитель животного мира больше не доставит врачу хлопот.

Эрвинен мечтательно прикрыл глаза, но тут же испуганно открыл, услышав во дворе громкий треск. Он сразу узнал голос мельника. Схватил со стены ружье, перетянул пиджак ремнем и пулей ринулся на улицу.

За домом он чуть не налетел на мельника, который нес на плече велосипед и явно был не в себе: глаза стеклянные, изо рта пена, движения резкие, напряженные.

– Ты что, безумец, все таблетки проглотил? – закричал Эрвинен, но мельник его не видел и не слышал. – Иди сейчас же спать, черт тебя дери!

Мельник оттолкнул вооруженного доктора, сел на велосипед. Эрвинен обеими руками вцепился в заднее колесо, ружье упало. Хуттунен уже набрал скорость – он даже не почувствовал доктора. Метров двадцать Эрвинен бежал за велосипедом, пока ему не пришлось остановиться: тапочки слетели, а босиком кому захочется тормозить бешеного велосипедиста, да еще и на щебенке.

Мельник оглашал криками березовую аллею. И ни одного осмысленного слова в его криках врач разобрать не мог.

Ревя и пыхтя, Хуттунен на всех парах мчался по деревне, заезжал в каждый дом, будил жильцов, приветствовал их, разговаривал, пел, выл, хлопал дверьми и пинал стены, Вся округа дрожала от его бурного веселья. Собаки рвались с цепей, женщины причитали, а пастор молился.

Жители позвонили приставу Яатиле, чтобы тот как официальное лицо пришел и успокоил мельника, но в тот самый момент к нему во двор въехал Хуттунен, подбежал к дому и ударом ноги открыл дверь. Яатила бесстрашно выступил навстречу гостю.

Хуттунен попросил воды – во рту пересохло. Но воды незваному гостю пристав не принес, вместо этого достал из кладовки дубинку, огрел мельника по голове, так что у того искры из глаз посыпались.

Мельник выбежал во двор и продолжил путь.

Пристав позвонил полицейскому Портимо, но тот уже был в курсе:

– Телефон звонит уже два часа без передыха. Говорят, с Хуттуненом припадок.

– В наручники его и в кутузку! Слишком долго вся деревня страдала от его выходок.

Полицейский Портимо натянул резиновые сапоги, взял пистолет, наручники, веревку и отправился разыскивать мельника. Ему было страшно, мельник был явно не в настроении. Такие приказы старому полицейскому были не по душе.

Господи, прошу, пусть он утихомирится. Всем нам от этого будет лучше, думал Портимо.

Полицейский без труда выяснил, где находится преступник, – летние ночи короткие. У Сипонена во дворе стоял шум и гам. Мельник уже и до них добрался. Похоже, мельника голыми руками не возьмешь.

Вокруг Хуттунена суетились самые активные жители деревни: продавец Тервола, учитель Коровинен, пастор с женой, кто-то еще, сам Сипонен и его работник Лаунола. Собака Сипонена вертелась между ногами, стараясь ухватить Хуттунена за штаны – ее же натаскивали на медведя. Председатель огородного кружка, стоя в ночной сорочке, с ужасом следила за происходящим, молилась и причитала. Злая и любопытная жена Сипонена, позабыв про неизлечимую болезнь, соскочила с кровати, пробралась к окну посмотреть, как народ травит сумасшедшего мельника.

Мужикам удалось кулаками и пинками привести мельника в себя, и когда Портимо подоспел к месту событий, у него вырвали из рук дубинку и надавали преступнику так, что он скорчился от боли.

Из последних сил Хуттунен извернулся, схватил Лаунолу за щиколотку и укусил. В истошном крике потонули шум и гам собравшихся.

Численное превосходство противника и нервное истощение вынудили мельника сдаться. Портимо надел на него наручники, учитель с продавцом связали несчастного, пастор уселся ему на голову и слез только тогда, когда услышал, что приехала повозка. Хуттунен извернулся и укусил пастора за зад, но тот даже не почувствовал.

Сипонен залез в повозку и повез драгоценный груз в полицию.

У кладбища дорогу преградил Эрвинен.

С ружьем в руках он закричал:

– Стой! Я должен осмотреть больного!

Эрвинен заглянул связанному мельнику в глаза и тут же на месте поставил диагноз:

– Сумасшедший, точно сумасшедший.

Хуттунен уставился на доктора безумным взглядом, не узнал, но кричать перестал.

Эрвинен нашел в кармане мельника пузырек с таблетками, быстро сунул себе в карман, вытер пену, которая шла изо рта безумного мельника, и объявил:

– В камере держите его связанным. Утром напишу ему направление в Оулу.

Сипонен стеганул коня и поскакал к зданию полиции. Эрвинен заметил, как полицейский Портимо вытер лоб задержанного собственным платком.

Дома Эрвинен высыпал песок из тапочек, повесил ружье на стену. Пузырек с таблетками убрал обратно в шкаф. Увидев, как мало в нем осталось, удрученно покачал головой. Глотнул медицинского спирта прямо из горла и как был, в тапочках, завалился спать.

Жена Сипонена приготовила кофе Терволе, учителю и пастору, который гладил сурового пса. Неожиданно вспомнив про свою неизлечимую болезнь, она победно ударила себя в грудь и упала на пол, чтобы как можно скорее ее, больную, вернули обратно на кровать. Там она еще долго жаловалась на страшные увечья, из-за которых она навсегда теперь прикована к постели.

Роза Яблонен всю ночь не сомкнула глаз. Она переживала за своего Гуннара, которого по непонятному велению судьбы у нее отобрали. Печаль одинокой женщины в одинокой комнате превратилась в любовь и безутешное горе.

Хуттунен заснул в камере как был, связанный. Только на следующий день он пришел в себя на заднем сиденье автомобиля. Рядом сидел полицейский Портимо.

Мягко, почти извиняясь, он сказал мельнику:

– Подъезжаем к Симо, Гуннар.