Текст книги "Русская готика"

Автор книги: Артем Тихомиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Уходя спать в свою комнату, Олег стал свидетелем сцены между отцом и матерью. Основная часть осталась для него за кадром, но мальчик успел заметить, как мать влепила отцу пощечину. Звук получился громкий. Отец стоял, потирая щеку. Олег помнил, как закрыл дверь и в сумерках пошел к кровати; он ткнулся в ее край животом, ничего не видя от слез, и ждал продолжения. За стеной протопали отцовские ноги, и хлопнула входная дверь.

Он плакал и сейчас, не понимая, что с ним случилось.

с чувством, что его затягивает в водоворот, он ничего не мог поделать, и каждый раз, когда мать говорила что-то отцу, стараясь, что ее не услышали, у него все внутри обрывалось. Может быть, виной тому вопросы, которые он задавал? Но что же плохого он спрашивал? Когда умер отец, Олег считал, что это его вина

Олег плакал, сидя на кровати. Комары пищали у него над ухом. Что-то надвигалось, теперь он нисколько в этом не сомневался; недвусмысленный шорох костей достиг крешендо и стал стихать, но Олег больше не мог терпеть. Он оделся, подхватил инструменты и ключ от дома тети Ирины и вышел во двор.

2. Дисбаланс

Они были отвратительными, эти разложенные на письменном столе листы. Безжизненные куски бумаги, от которых не было никакого толку. Наталья смотрела на них, обхватив себя руками за плечи.

На ней была доставшаяся от мамы шаль крупной вязки, похожая на сеть, и в ней Барышева всегда чувствовала себя эксцентричной женой какого-нибудь рыбака. Странная ассоциация, но, впрочем, вполне нормальная. Для нее. В атмосфере этой квартиры работалось свободней, чем на старом месте, но здесь не было прежнего вдохновенья. Доказательство тому – эти пять листов распечатки с пьесой, над которой Наталья работала уже три недели и думала, что ей не суждено ее закончить никогда. На прежнем месте – та квартира не нравилась мужу потому, что в ней не было того, о чем он мечтал, – Наталье писалось труднее по многим причинам, но зато энергия так и фонтанировала из нее. Успевай только переносить слова в компьютер. Сейчас, заимев такие апартаменты – мечту любого писателя – она затосковала; письмо потеряло силу и смысл. Бесил в том числе и вид из окна. Новостройки, «элитное жилье», безлико-правильное, глянцевое, будто чисто вымытый общественный туалет.

Наталья предпочитала занавешиваться шторами, чтобы этого не видеть, но даже полумрак не поднимал ей настроения. В комнате был широкий пушистый ковер, роскошный, но уютный диван, два кресла, письменный стол и компьютер. Книги, еще не разобранные полностью, так и лежали в двух больших коробках, с одной еще даже не содрали скотч.

Наталья подумала, что может вскоре возненавидеть свой новый рабочий кабинет. Распечатка с началом первого действия пьесы была тому свидетелем. Пять мертвых листов текста. Намертво закрытых от нее, напоминающих заколоченные окна. Такого у Натальи еще не было, даже с теми двумя романами, которые она уже написала.

Может быть, все дело в новой мужчиной идее, попросту безумной идее, грозившей перевернуть их жизнь вверх дном (да что там, этот процесс уже начался). Вдохновение пропало, будто и не было, и ее охватило чувство ужаса, что она все делала напрасно.

Может, новая идея Виктора и была не более чем блажь, но как быть с ней? Чем объяснить ее тягу к писательству, которому Наталья посвятила три года жизни? Симптомами приближения к среднему возрасту? Временным помешательством на фоне гормонального дисбаланса? Наталья подумала: «Если я лишусь и этого, то останется наложить на себя руки». Ужас был силен, что и говорить, и ее затрясло – но это ничего не объясняло; ужас – только следствие странных, прямо-таки сверхъестественных перемен.

Наталья чувствовала себя потерявшейся в чужом городе, где ее пугало все, с чем она ни сталкивалась. Отвернувшись от письменного стола, женщина чуть раздвинула шторы и посмотрела наружу. Ей хотелось работать, но она не могла. Энергия улетала в пространство и рассеивалась без пользы. Самое худшее состояние для писателя; Наталья не раз сталкивалась с этим при работе над прозой, но ни разу не испытывала подобного кризиса.

Это продолжается четыре дня – бесконечное насилие над собой, попытка сломать неожиданно возникший барьер. Подступающая истерика. Отчаяние, которое не описать словами.

Наталья села в кресло, закрыла глаза и попыталась расслабиться. Ее угнетала пустота квартиры, в которой она находилась. Муж занят на работе, дочь занимается на курсах, готовясь к экзаменам в университет, и ей вообще нет дела до матери и того, что происходит дома. Девочка с головой ушла в ту жизнь, которая, по ее мнению, и есть настоящая. Наталья не разделяла этой точки зрения, но понимала, что требовать к себе внимания от выросшего, самостоятельного ребенка, было бы неправильно. То, что Наталья никак не может справиться с мыслью, что Лида выросла, это ее проблемы. Наталье их и решать. Она не забыла пожатие маленьких ручонок, шепоты на ушко, шутки, которые были известны только им двоим, долгие разговоры «между нами девочками». Время всех этих милых мелочей прошло безвозвратно, пора привыкать к одиночеству. Лидия превратилась в семнадцатилетнюю девушку – копию своего отца. Она точно знает, чего хочет от жизни.

Иногда Наталья смотрела на свою дочь и видела в ней машину, которая запрограммирована только на исполнение собственных желаний. Она упустила момент, когда отцовская наследственность стала брать в Лидии верх. С другой стороны, с этим все равно ничего нельзя поделать. Гены – это власть.

Проблема Натальи в том, что она не в силах справиться с переменами. Переезд на новую квартиру произошел четыре недели назад, а она никак не могла придти в себя. Кризис отразился на всем. Наталья задумала пьесу давно, но приступила к работе уже на новом месте и в какой-то миг почувствовала, как почва уходит у нее из-под ног.

Сегодня ей приснился темный сумеречный лес, она услышала шум ветра в сосновых кронах над головой и проснулась с чувством, что сердце вот-вот разорвется.

Это плохие новости. Такие сны, Наталья знала по опыту, не предвещали ничего хорошего.

– Так, когда ты туда едешь? В родовое гнездо?

Виктор крутанулся на стуле, оглядывая пустой офис.

– Через два дня. А потом возьму отпуск, чтобы проконтролировать процесс.

– То есть, не сразу?

– Нет. Уйма работы, сам представляешь. Я там был только один раз. Это кошмар. Это не дом, а труп. На реанимацию нужны большие средства.

– Справишься?

– Шурик, обижаешь. – Виктор расслабил узел галстука. Его начинал бесить скептицизм некоторых коллег и приятелей. И зачем он растрезвонил всем о своей идее так рано? В таком предприятии, где было много неясностей, лучше до поры держать язык за зубами.

Странно все это, подумал Виктор. Я веду себя как мальчишка, который рассказывает приятелям во дворе, что скоро ему подарят дорогой велосипед, мечту любого парня.

Он не понимал, что происходит, и такая неуверенность пугала. Не давала чувствовать, что ситуация находится под контролем. А она под контролем? Пока – да. Виктор в одиночку пытается сдвинуть эту махину с места и заставить ее работать.

Он заставит.

– Ну смотри, желаю удачи. Потом на шашлычки пригласишь?

– Ага. Лет через пять. – Оба засмеялись. Его старый приятель, один из совладельцев крупной фирмы-перевозчика, так развеселился, что стал кашлять. Александр много курил, и Виктор подозревал, что у него что-то там с легкими. Может, Шурик скрывает свою болезнь. Кашель был нехорошим.

– Ладно, расслабься, – сказал Виктор. – У меня все под контролем.

– Рад. – Собеседник вздохнул, воздух зашипел в трубке.

Виктор поглядел в окно. Из его офиса открывался вид на улицу. Тоскливая однообразная картина. Большой город. Плохая атмосфера, суета, грохот. Чувство, что глотка постоянно забита пылью, в которой содержится вся таблица Менделеева.

Виктор принял верное решение.

Жена не особенно поддерживает его, или это только ему кажется? Между ними не было большого разговора, Виктор Барышев запланировал провести его сегодня вечером. Нужно было обсудить организационные вопросы. Через два дня они с Натальей поедут к озеру и осмотрят дом вдвоем. Ему было интересно, что она скажет. «Если только не начнет стонать о том, что ей это не по плечу и что она устала… от собственного безделья…» – подумал Виктор. Ладонь, в которой была трубка сотового, вспотела.

– Ладно, пока. Если что, если понадобится помощь, звони, – сказал Шурик.

Они попрощались. Приятель не верил в его проект. Видимо, не верил никто. Все наблюдали за тем, как будут развиваться события, и дарили Виктору вежливые улыбки. Кажется, об этом говорил весь банк, до последнего кассира…

Виктор предпочитал обращаться к кому-либо только в крайнем случае. Таковы были его правила. Если начнешь повсюду выклянчивать поддержку, быстро размякнешь и станешь как студень. Виктор достиг своего нынешнего положения исключительно благодаря тому, что шел вперед сжав кулаки и пробивая любые препятствия в одиночку. Он был самостоятельный игрок в этом мире, не любящем сантиментов. Приятели и партнеры – хорошо. Но ты все должен делать сам. Во имя общих интересов и себя самого.

Но не потому ли, забравшись почти на самый верх, он так тяжело переживает одиночество? Может быть, и так, но своим принципам Виктор не изменит. Это невозможно. Очередная его цель – вероятно, самый важный проект в его жизни, – требовала больших затрат и усилий как душевных, так и физических, но к ней Виктор шел невзирая ни на какие препоны.

Прикидывая, сколько еще надо сделать после больше чем полугода всевозможных бюрократических проволочек, Виктор отмечал, что поработал не зря. Его репутация, как человека незыблемых принципов, ковавшаяся годами, помогала ему всегда.

И связи, конечно, связи.

И деньги… Он, член совета директоров крупного банка и совладелец, имел достаточно средств, чтобы довести дело до конца.

Впереди еще много работы, но теперь все сводилось к тому, чтобы восстановить сам дом. Операции с землей остались позади. Также решены проблемы с доказательством его права на возврат недвижимости, принадлежавшей предкам по отцовской линии. Все на законных основаниях.

Виктора удивил результат. Он приготовился к тяжелой битве с бюрократической гидрой, но, оказалось, все не так и страшно.

Виктор встал со стула, потянулся, прошелся по офису, в котором был один. Глядя в окно на серую улицу и разноцветные пятна машин, он подумал: я прав.

Вспоминалась первая поездка к озеру. Чувство неясной тревоги и предвкушения. Нет, Виктор не ждал чудес. В его понимании, все было логично. Рано или поздно ему предстояло встретиться с домом лицом к лицу. Как сказала Наталья: «Чем дальше, тем сильнее он тебя зовет». Да, наверное, это был зов родового гнезда.

Дождливый летний день, размокшие дороги, по которым его джип пробирался словно танк через болото. Доехать удалось без приключений, и Виктор увидел дом своей мечты сразу, как только съехал с тропы, ведущей в дачный поселок. Он считал, что заблудится, так как ехал без карты – только по описанию.

Дом выскользнул из-за дождевой завесы – Виктор ударил по тормозам. Джип остановился на склоне небольшого пригорка, а потом его колеса проскользили по мокрой траве еще полметра. Наконец, машина остановилась.

Виктор опустил стекло и стал смотреть на дом. Особняк девятнадцатого века, если быть точным. Он его видел на фотографиях, которые лежали в ящике письменного стола, но наблюдать это живую совсем другое дело.

Дом выглядел унылым и заброшенным. Проливной дождь усиливал это впечатление. Но чем больше Виктор присматривался к нему, тем сильней чувствовалось его затаенное злорадство. Дом давал понять, что еще полон сил, а внешний вид – ерунда. Вполне устранимая проблема. Для того, кто не ленится. Виктор никогда не ленился. Он принял вызов, и был рад тому, что наконец-то перед ним была достойная цель.

Достойный противник…

Если до той поездки у Виктора имелись кое-какие сомнения, то после нее они исчезли. Он не испугался дождя и вышел из машины, чтобы совершить обход вокруг особняка. Шел по траве, а она пружинила и была скользкой.

Дом внушал неясные опасения, но и умел убеждать. Виктор чувствовал биение невидимого сердца за искрошенными облезлыми стенами. Осознание этого явилось своеобразной печатью на договоре, заключенном между Виктором и домом.

Назад пути не было.

Через два дня он поедет к озеру с Натальей. Виктор надеялся, что новые впечатления развеют ее депрессию. То, что жена опять начала всерьез хандрить, Виктор не сомневался. Вчера она показала ему два листа пьесы и сказала, что он о них думает. «У меня затык, понимаешь? Не могу – и все», – сказала Наталья. У Виктора было свое мнение на этот счет. Вовсе не то, какое жена хотела бы услышать. Ей необходимо утешение и поддержка, а не вердикт вроде «Если не пишется – не пиши!» Несмотря на два романа, довольно неплохо продававшихся (женские любовные истории, которые Виктор терпеть не мог), он не считал, что писательство – настоящее занятие для Натальи. Год назад у них был разговор по этому поводу. Наталья сказала, что все равно будет писать. Виктор ответил, что, пожалуйста, он не препятствует. Только не надо говорить об этом постоянно в его присутствии.

Поглядев на новую порцию дерьмовой писанины (про себя Виктор так это и называл), он сказал, что надо поработать над точностью фраз. Конечно, он лишь делал вид. Ему было плевать. Мысли Виктора занимал дом и вся та куча (дерьма) проблем, которые на него свалятся в ближайшем будущем.

Наталья стояла, обхватив себя за плечи, в своей сетчатой шали, которая дико раздражала Виктора, и ждала. Он проглядел листы, думая… как хорошо было бы отхлестать этим дерьмом жену по физиономии. Наталья думает только о себе. Переезд на новую квартиру четыре недели назад сопровождался ее беспрестанными воплями по поводу того, что ее лишают возможности нормально жить и отдыхать в тишине и покое. Отдыхать? От чего? От лежания на диване? Виктор даже думал одно время поместить дома скрытые камеры, чтобы посмотреть, чем занимается его жена, но решил, что смысла в этом нет. Переезд еще больше отдалил их друг от друга. Но Виктору было не все равно. Он надеялся, что новое семейное дело решит эту проблему. Лида была за него – это вселяло уверенность. Дочь – плоть от плоти его ребенок, в последнее время она отошла от материных сюсюканий и правильно сделала. В семнадцать лет нужно делать выбор.

Виктор был рад, что у Лиды четкие цели и ясные мысли. Девочка пошла в него, а он-то боялся, что она станет такой же, как ее мать… не в себе, чудачкой.

В общем, Виктор проявил себя истинным джентльменом и отдал жене распечатку.

– Не гони, сядь и подумай, в чем проблема, попытайся разобраться, – сказал он.

Наталья кивнула.

Ничего она не поняла. Это было видно по ее блуждающему взгляду. Когда-то Наталья думала, что станет известной романисткой. В тридцать три года иногда появляются такие безумные мысли. С тех пор она написала две поистине дерьмовые книги (так Виктор считал) и сейчас взялась за пьесу, повествующую о нелегкой судьбе проституток. Наталья даже название придумала «гениальное»: «Брось в шлюху камень». Виктора так и подмывало спросить, откуда ей известно, о чем думают проститутки и как вообще они живут? И этот христианский уклон с кучей аллюзий только отвращал его от жениного произведения.

«Лучше бы она писала прозу о том, как смуглые романтические красавцы имеют белых женщин, – подумал Виктор. – Это всем так нравится». У Натальи была куча поклонниц, которые писали ей на электронный адрес. Благодаря раскрутке ее книг издательством, она заимела много подхалимов и «друзей». Большая часть из них была, по мнению Виктора, сумасшедшими. Какие-то театральные деятели одобрили ее идею насчет пьесы. Кто-то уже загорелся поставить спектакль. Виктору было плевать на это. Он выдвинул только одно условие: чтобы никто из этой литературно-театральной тусовки не появлялся и близко от его дома.

Семейное дело вылечит Наталью от этой блажи. Обязано вылечить. Они снова станут семьей, как много лет назад.

Виктор вернулся за стол, чтобы сделать несколько деловых звонков. Он до сих пор не нашел достойных, по его мнению, подрядчиков. Над этим надо поработать. Виктор ощущал знакомую тягу, это чувство, возникшее в момент, когда он обходил дом, окруженный со всех сторон деревьями, вернулось неожиданно и завладело им. Виктор знал, что тянуть не стоит. Вряд ли им удастся въехать в особняк в этом году, но по крайне мере можно сделать большую часть капремонта.

Так ничего и не придумав насчет пьесы, Наталья принялась готовить обед. Листы с текстом она на всякий случай принесла с собой на кухню и положила на подоконник. Наталья не прекращала попыток открыть дверь, которая захлопнулась в ее голове так внезапно. Нужен толчок. Работая над вторым роман («Маргаритки в тени»), Наталья примерно на середине почувствовала, что больше не может. Кто-то будто набросил повязку ей на глаза, лишив возможности созерцать удивительный пейзаж. «Затык» продолжался двое суток. В это время Наталья спала. Она съела большое количество снотворного, слишком большое, но именно сны помогли ей выйти из тупика. Действие пошло дальше. Закончив роман, Наталья испытала наслаждение.

С пьесой было сложнее. Муж не понимал и не принимал писательства Натальи. Пожалуй, это было самым тяжелым.

Прежнюю домработницу Виктор уволил месяц назад, а новую до сих пор не взял, поэтому Наталье приходилось выполнять всю работу по дому. Она стирала, мыла и готовила с овечьей кротостью. Физический труд помогал Наталье бороться с тем, что на нее навалилось. Лида не сообщала, приедет на обед или нет и где вообще находится, но она все равно занялась готовкой. Чистка картошки как последнее средство спасения… Полчаса назад позвонил Виктор и сказал, что все рассчитал. «Он всегда рассчитывает, в его планах нет места вольностям. Все строго как в казарме, – подумала Наталья. – А я всю жизнь приспосабливалась». Виктор сообщил, что дом они поедут смотреть через два дня. Наталья видела особняк только на фотографиях и не могла поверить в его реальность. Снимки ей ни о чем не говорили. Казалось, Виктор задумал подшутить над ней. Поставить какой-то эксперимент.

Когда он впервые объяснил ей, в чем дело, она испугалась. Его предки владели этим домом и землями вокруг него, и хотя родство было не очень близким, Виктор имел права затребовать возвращение собственности. И затребовал. Наталья боялась того, что последует за этим. Она была права. Бесконечные консультации, генеалогическое расследование, архивы, беседы с людьми, которые занимались этим по просьбе мужа… В сознании Натальи все смешалось. Она не имела понятия, в какую сумму ему вылилось это, сколько всего он сделал за полгода с лишним. Параллельно они занимались покупкой и переездом на эту проклятую новую квартиру. Как такое способен проделать один человек?

Наталья жила последние месяцы с чувством постоянной тревоги. Лида посмеивалась над ее страхами. Она теперь взяла себе моду поглядывать на мать искоса – в подражании Виктору. Наталья находила убежище в писательстве, в своем крошечном домике, стоящем на ураганном ветру. В промежутке между окончанием и выходом «Маргариток в тени» и началом пьесы был еще один роман; нетипичный. Позже она поняла, что писала эту вещь для того, чтобы как-то защититься от мира, которого не понимала, от событий, которые сводили ее с ума.

Файл с этим романом до сих пор лежит в ее компьютере, в архивной папке. Наталья боялась заглядывать в него. Про себя она дала ему название «Страшная Книга». В ней было много боли и страха – это единственное, что Наталья знала доподлинно. О чем был роман? О женщине, которую заперли в пустом доме… Когда Наталья сообразила, что ее писание может стать пророчеством, она прекратила работать над Страшной Книгой. Одной из причин, почему появилась пьеса, это стремление забыть те сумеречные часы, которые Наталья провела одна, описывая историю ужаса и несчастий…

Она отложила нож, налила в кастрюлю воды, поставила на огонь. Смотрела на картошку минуту или полторы и только потом вспомнила, что надо ее посолить.

«Родовое гнездо»… Муж сказал, что сделает все возможное, чтобы оживить дом. В перспективе их ждет жизнь за городом, в огромном холодном склепе посреди леса. Так себе Наталья представляла результаты мужниного проекта. Но не это страшило ее. Виктор настоял, чтобы именно она занималась координацией работ по ремонту здания в его отсутствие. «Почему я?» – спросила Наталья. «Мне нужно на кого-то положиться, понимаешь. Ведь это семейное дело. Это наш дом, Наташа. Тебе всего и надо, что жить там и присматривать за рабочими, связываться со мной и докладывать, как дела. Я не могу посвятить этому все время… Понимаешь?» Наталья понимала. В первую очередь то, что ее вышвыривают на середину реки и приказывают плыть, зная, что она никогда не научится это делать. «Мы снимем дачу у местных – там рядом поселок – и ты проведешь какое-то время на свежем воздухе, на природе. Чем плохо? Много от тебя я не требую, – добавил Виктор. – Я поговорю с местными, найдется ли у них сторож, который будет следить по ночам за стройкой. И проблема будет решена. Я буду наезжать периодически, а потом возьму отпуск на неделю. И тебе помогу. Не бойся. Это важное дело. Мне нужна твоя помощь, Наташа». Ей было ясно, что это не просто просьба, основанная на ее чувстве долга перед семьей, а приказ, не терпящий возражения. За невыполнение таких приказов на войне расстреливают. Наталья запомнила глаза Виктора: две амбразуры в глухой стене, из которых светят ледяным светом два прожектора.

Наталья согласилась и, кажется, ей удалось разыграть заинтересованность. Спустя несколько часов она лежала рядом с Виктором и думала о самоубийстве. Минут пять. Пьеса не шла и, наверное, не пойдет, муж не любит ее, дочь стала слишком похожа на него… Какие еще нужны причины, чтобы наложить на себя руки? Однажды Виктор назвал ее сумасшедшей. Он был прав. Ей давно надо обратиться к специалистам. На суицид Наталья не решилась, ее остановила новая мысль: что если именно такая перемена обстановки поможет ей вырваться из плена комплексов и патологической тревоги? …и ты проведешь какое-то время на свежем воздухе, на природе… Виктор имел в виду как раз ее состояние.

Наталья встала с кровати и пошла в ванную. Она обдумывала свое положение, сидя на корзине с грязным бельем; затем отыскала пачку сигарету – длинных «Вог» – и закурила. У нее нет иного выхода, лучше смириться.

Зазвонил лежащий рядом с листами пьесы телефон. Наталья взяла трубку. Лида. В глаза бросилась фраза из ремарки: «Ее движения выдают крайнюю нервозность, и Анна смотрит на Сашу…»

Какое невиданное убожество. Наталья почувствовала боль и стыд.

– Ты приедешь?

– Да, минут через тридцать.

– А потом?

– Дома буду. Устала, – сказала Лида. – Занятия кончились.

– Ладно. Жду. Давай.

Наталья вернулась к плите, поставила на огонь сковородку, налила масло. Механические движения, пластика зомби.

Лида собирается провести остаток дня дома. Странный неожиданный подарок. Особенно не приходится рассчитывать на ее внимание, но то, что дочь будет рядом, уже хорошо. Наталья почувствовала, что готова расплакаться.

Испугавшись, что может впасть в истерику, она переключилась на свиные отбивные. Куски мяса обсыпала панировочными сухарями и выложила на сковородку. Масло зашипело.

Ей нужна помощь, она совершенно выбита из колеи. Но кто об этом думает? Наталья потерла плечи, потом увидела свою сетчатую шаль, лежавшую на стуле. С ней как-то спокойней.

Лида поставила себе цель поступить на экономический факультет и шла к ней с целеустремленностью робота. Это желание она официально высказала в последнем классе, за месяц до выпускных экзаменов, чем порадовала отца. Лида не подлизывалась к нему – она в этом не нуждалась. Виктор оценил прямоту дочери и подарил ей машину. Прав у Лиды еще не было, поэтому подарок стоял в гараже. Наталья представляла себе автомобильное будущее дочери в самых черных тонах. Ей приходилось одергивать себя, напоминая, чтобы она не судила о других по себе. Наталья водила, но только мужнин транспорт. Она боялась ответственности. Но это, похоже, ничуть Лиду не смущало; девочка никуда не спешила, словно знала, что и когда в ее жизни случится. Этапы. Пункты. Наталья считала, что где-то у Лиды есть тщательно составленный план, лет на десять вперед. Такой план мог быть только на ее компьютере, но туда она не имела доступа.

Проблема не в плане или в излишней прагматичности Лиды. Наталья просто потеряла способность понимать своего ребенка. Между ними пролегла пропасть.

Наталья не сомневалась, что у дочери есть необходимые задатки, но не одобряла ее выбор. Сама она оканчивала математический факультет университета, но никогда не работала там, где пригодились бы ее знания. Выйдя замуж за Виктора, Наталья вообще стала домохозяйкой. Это тоже был приказ. Муж взял на себя полную ответственность за семью и ни разу не отошел от своей магистральной линии. Это вселяло в Наталью и гордость, и страх. Она не знала – никогда не знала – что творится в душе мужа. Иногда и внешних проявлений было достаточно, чтобы понять его отношение к ней. В конце концов, Наталья смирилась. Если не так, то как должно быть? Если дочь пойдет не туда, куда задумала, то куда? Все неодобрение Натальи исходит из эгоизма, это она понимала.

Осознание уязвимости своих позиций заставляло ее искать тайного убежища. Но его не было. Даже писательство оказалось не тем, что надо. Наталья надеялась, что ошибается.

Она подумала о своей Страшной Книге. Она хотела к ней вернуться. Чем хуже было положение с пьесой, тем тяга Книги становилась сильнее.

Может быть, это и есть ответ на несказанный вопрос… Возврат к нетипичному роману. Поездка за город, подальше от безумия мегаполиса, от механистичности, которая пронизывают всю ее жизнь.

Лида открыла своим ключом и вошла в прихожую. По школьной привычке бросила рюкзак на пол.

– Мама.

Девушка поцеловала Наталью в щеку. Они посмотрели друг на друга. Лида пила пиво, от нее пахло.

– Что? – спросила Лида.

Натуральный отец, подумала Наталья. Улыбка и холодные северные глаза. Но такие притягательные и красивые.

– Не рассказываешь, как дела, – сказал Наталья. – Ну? Поделишься секретом?

– А что рассказывать? На подготовишках такие дундуки сидят, диву даешься. Ничего не знаю, такие вопросы задают!..

Лида отвернулась к зеркалу и стала завязывать хвостики по бокам головы. Волосы у нее были светло-пепельными.

– Ну ты как думаешь? Справишься? С экзаменами?

– Справлюсь. На пять справлюсь. А что, не похоже?

С двумя хвостиками Лида казалась двенадцатилетней девчонкой. Наталья спросила себя, могла ли она что-то упустить? Можно ли было предотвратить превращение дочери в копию Виктора Барышева?

– Будем надеяться, – сказала Наталья.

– А как твоя пьеса?

Лида читала начало первого действия и высказала одобрение. Наталья до сих пор не могла понять, всерьез она или только стремится ее поддержать. В любом случае, было приятно.

– Ничего хорошего, – ответила Наталья. – Может, мне вообще не надо писать это…

– Ты трудно привыкаешь к новому месту. Освоишься. Здесь неплохо, мне нравится. Не знаю, мам, сама думай… твое произведение. – Лида улыбнулась, проходя мимо матери на кухню. – О, котлетки. Это хорошо… – Девушка вынула из холодильника томатный сок в коробке, взболтала его и налила в стакан. Виктор взбалтывал сок или кефир точно таким же движением.

У Натальи перехватило горло. Она кашлянула и стала переворачивать котлеты. Усталость свалилась на нее без предупреждения и придавила – словно тонна влажной щебенки.

– Так ты поедешь?

– Куда?

– Ну, смотреть особняк? – спросила Лида.

– Откуда ты знаешь?

Наталью удивил собственный жалобный тон.

– Папа звонил. Недавно. Сегодня.

– Поеду. Так или иначе, надо все осмотреть.

– Я бы тоже поехала, – сообщила девушка.

Наталья повернулась к ней. На ее вопросительный взгляд Лида пожала плечами.

– У нас будет свой дом! От предков. Мы, оказывается, аристократы… Дворяне!

– Не мы, а ты – и то, на какую часть?

– Это не важно, – возразила Лида. – У нас есть то, чего у других нет. Папа правильно сделал. Я хочу там жить, как жили всякие там прабабки и прадедки. Вообще, удивительно, что особняк стоит. Как его после семнадцатого года не разнесли по кирпичику, не понимаю.

– По-моему, ты романтизируешь, – заметила мать.

– Нет! – сказала Лида, улыбаясь. – А даже если так, то это же хорошо. Наш родовой замок, сама подумай. У кого еще есть такой? Зачем все эти коттеджи, заборы, легион охраны и всякой ерунды? Папа правильно не хотел жить так. Теперь у нас есть поместье.

– Всего лишь старый дом, в котором сто лет никто не живет, – возразила Наталья. Она знала, что дочь все равно не переубедить. Лида была верным союзником Барышева в этом начинании.

– Ничего. Починим, интерьер сделаем, какой надо. Папа сказал, что я могу в этом участвовать, мы потом с ним обсудим проекты.

«Мы потом с ним…» Ни слова о ней. Наталья, как положено домохозяйке, перевернула котлеты еще раз.

– Так ты будешь там следить за всем?

– Буду. – В этот момент Наталья сама поверила, что будет. Ничего, казалось, нет невозможного, и зря она сопротивляется.

– Я к тебе стану приезжать, – сказала Лида.

Пустой стакан она поставила на стол. Никогда в раковину – только на стол.

– Тебе же экзамены сдавать нужно, – сказала Наталья.

– Разберемся.

Ни тени иронии, голая убежденность, не оставляющая никаких сомнений. Наталье вдруг стало холодно. То, что ее морозит, явно указывает на депрессию. Обычно за этим приходит сонливость. Лида вышла из кухни, чтобы переодеться. Наталья услышала, как включился телевизор, затем, уже в комнате Лиды, заиграла музыка. Молодые не любят тишину.

Наталья подумала о своей Страшной Книге, а потом посмотрела на пьесу, на ее немощный кусок, лежащий на подоконнике.

женщина мечется в пустом доме и не может найти выход… вот о чем ее роман – нетипичный…

Наталья не хотела думать, что это имеет отношение к дому, с которым ей предстояло вскоре увидеться. Какая здесь может быть связь? Чистой воды совпадение, хотя в Страшной Книге тоже есть дом на отшибе, глухое место и героиня, у которой не все в порядке с головой. Наталья писала этот роман уже зная о том, что хочет сделать Виктор. И все-таки это не совпадение.