Текст книги "Persono malmoderna (СИ)"

Автор книги: Артем Эмануэль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Persono malmoderna

   Осторожно пробраться сквозь кусты. Дом и манит, и пугает. Он несколько раз уже приближался к самому входу, но в последний момент трусил и убегал. Что это за место? Никого нет. И в тоже время – полно людей. Но чуждых, ненормальных: заторможенных, сонных, словно неживых. Надо спросить старших. Временами они снисходили до него и объясняли. Сперва все разузнать и только потом вернуться. А если это как раз то, что он так давно искал?

   ***

   Мест на парковке у центрального входа в Сосновку оказалось достаточно. Вторник. А в выходные тут не протолкнуться, и машины стоят по всей улице напротив.

   Между высоченных сосен смолистый аромат еще смешан с душком выхлопных газов. Но стоит забрести вглубь, и там запахи леса вытеснят город.

   На небольшой поляне заметил двух подростков в кольчугах с деревянными мечами. Ребята крутили «клинки» над головами, вспарывали воздух, высоко взмахивали ногами. Чуть в стороне, под деревом, с книгой в руках сидела девушка. Приклеенные длинные ушки и изогнутый лук за спиной выдавали в ней подругу «рыцарей».

   Я двинулся дальше. Из кустов выпрыгнула рыжеватая собачка, глянула веселыми, радостными глазками. На мордочке светилось удовольствие от свободы, раздолья, какофонии лесных запахов и звуков. Песик звонко залаял, но мной не заинтересовался. Тявкая, пробежал мимо, сунул в землю нос, смешно фыркнул и скрылся в кустах, быстро-быстро перебирая коротенькими лапками и бешено виляя длинным хвостом.

   Через пару секунд на дорогу выскочила невысокая девушка – запыхавшаяся, с улыбкой на лице.

   – Ой! – Она еле успела затормозить, чуть не врезавшись в меня. – Извините! Я вас проглядела. Он не напугал? Рокки не кусается, только лает громко. Мышей тут ловит. Простите еще раз.

   В кустах раздалось довольное повизгивание.

   – Рокки! Ты куда угавкал? Стой! – Девушка вломилась в кусты и побежала за собачкой.

   Через пару минут показалась площадка, где голосили и носились несколько ребятишек. В будни их тут немного.

   Скорей бы добраться до середины парка, там почти никого не встретишь. Хотелось побыть одному. Послушать лес. Вспомнить родителей.

   Зазвонил телефон. Я достал потрепанный «самсунг». Дочка. Чиркнул пальцем по экрану, включил громкую связь – не люблю телефон возле уха. Неудобно. А наушники еще не подключил.

   – Привет пап. Как ты?

   – Нормально, Танюша. Все хорошо.

   Я старался скрыть грусть и говорить успокаивающе.

   – Ты в Сосновке?

   – Конечно.

   – Ясно. – Она помолчала. – Как поедешь домой – набери. Долго планируешь гулять?

   – Часика два-три, как обычно.

   – Хорошо, пап. – Дочка замялась. – Хочешь, я приеду?

   Она всегда так спрашивала. Хоть и знала, что я откажусь.

   – Не надо, доча, все хорошо.

   Она вздохнула.

   – Ладно, па, позвони мне.

   Последние года три мы с женой очень беспокоились за дочку. Подолгу обсуждали ее жизнь, сидя вечерами за столом, я – с бокалом коньяка, жена – с вином. Оба чувствовали, что так можно и спиться, но ничего не могли поделать. Дочка вылетела из гнезда, оперилась и нырнула во взрослую жизнь. Ее поиски себя вышли за грани допустимого в нашей семье. Последний год она жила с двумя парнями. Безумные страсти и полный вынос мозга мне и жене.

   Они лишь раз приехали погостить вместе. Смотреть на двух гражданских мужей дочери было выше наших сил. А если еще вспомнить ее искреннюю и совсем не плотскую любовь к подружке Анни... Иногда я даже жалел, что дочь нам всецело доверяла, навещала минимум раз в неделю и звонила ежедневно, чтобы посоветоваться по всем вопросам – даже по тем, по которым ни я, ни жена не могли ей сказать ничего путного, кроме банальности: «В наше время такого даже близко не было!»

   И чего стоят ее последние увлечения восточными религиями! А совсем недавно она принялась изучать трансгуманизм, что полностью вышибло из нее остатки здравого смысла. Но при всем этом она постоянно старалась всем помогать и очень любила моих родителей.

   Пока те были живы.

   Я шел по тропинке мимо высоких сосен. Иногда сверху сбегали белки, ожидая орехов или семечек, но отвлечься на зверьков не получилось – глаза щипало, и ноги сами несли все дальше.

   Родители обожали Сосновку. Еще когда я ходил в садик, а потом в школу, мы каждые выходные всей семьей мчались насытиться лесом. И вот уже шесть лет подряд я приезжаю сюда восемнадцатого августа. В этот день ушла мама. Деменция сожрала ее, сначала уничтожив все воспоминания. Отец продержался еще три года.

   Последний год папа уже не мог ходить и передвигался только в коляске. Но все равно рвался сюда. Мы приезжали, и я возил его по затемненным аллеям. Ни о чем не говорили – он вспоминал. А мне не хотелось ему мешать. Когда из глаз отца начинали течь слезы, я доставал из сумки бутылку. Думаю, он хорошо понимал, что в воду подмешано седативное, но безропотно делал пару глотков. Через несколько минут он засыпал, я катил его к машине и вез домой.

   В мыслях о прошлом не заметил, как забрел далеко вглубь. Вокруг лишь деревья. Сквозь ветки пробивается яркое солнце. Впереди большая поляна. Тут мы с отцом часто играли в мяч, еще когда я ходил в школу. Вместе с нами гуляла любимая папина собака – огромный задиристый доберман. Хозяина он слушался беспрекословно, но меня не жаловал. Он умер, когда мне стукнуло двадцать. Тогда я впервые увидел слезы на глазах отца.

   Внутри все сжалось. Через силу втянул воздух и попытался протереть глаза. Но левая рука не послушалась. Она будто онемела. Странно. Звуки вокруг притупились. И слева, в груди, словно шип воткнули. Вскрикнул от неожиданности. В голове зашумело. Ноги стали как ватные. Споткнулся. Да что происходит? Стало трудно дышать. Боль в груди запульсировала. Надо позвонить дочке!

   Судорожно вытащил телефон. Но тут все вокруг завертелось, закачалось. Не устоял на ногах, грохнулся и, наверное, отключился.

   ***

   Когда он рассказал о строении старшим, те поначалу заинтересовались. Приехали вместе с ним, но в дом не пустили. Только через пару месяцев, когда ажиотаж угас, и старшие покинули здание, он пробрался внутрь. Так и есть. То самое место. Потом он долго уговаривал старших. Но тем, как всегда, было не до него. Его желания, его интересы старших не трогали. Они все изучили, все проверили. Посмотрели в архивах. Ничего нового, ничего достойного их внимания. От него отмахнулись. Но он не сдавался. Он приходил к дому каждый день и ждал. Он умел ждать. Однажды подъехали трое старших. Они вошли в здание и пробыли там несколько часов. А вышли впятером. Он выскочил из убежища в кустах, подскочил к ним. Двое новых старших вели себя странно, но его заметили и даже попробовали что-то сказать. И он им ответил. Но друг друга понять не получилось. Что-то не сработало. Он очень расстроился. В следующие месяцы старшие приезжали сюда часто. И всегда выходили с новыми старшими. Но все повторялось. Говорить с новыми не получалось. Но он не терял надежды. И дождался. В один дождливый день старший, который постоянно приезжал сюда, подозвал его. Долго выспрашивал, выпытывал, задавал странные вопросы. Сначала старший все не мог понять, что он хочет и зачем. А когда понял, на несколько секунд оцепенел, потом пожал плечами. Ему разрешили. Было видно, что старшие не особо верят в успех, а с другой стороны – им было все равно. Наверно, дом им надоел. Так или иначе, его снова пустили внутрь. Он долго выбирал. Потом, вместе со старшим, сидели рядом с большим экраном. Он изучал, смотрел, пытался понять. Ему рассказали, что почти все остальные погибли. Он попросил показать. Ему и это разрешили. Наконец он выбрал.

   ***

   Через сколько пришел в себя, не знаю. Лежал на земле. Где-то звонил телефон. Необычные трели и переливы. Звонок не мой.

   Приподнялся.

   – Эй! П-помогите, пожалуйста!

   Никто не отвечал. А телефон все звонил. То громче, то тише. Внезапно дошло – это пели птицы! Но как! Таких плавных, насыщенных звуков никогда не слышал. Удивительно!

   Кое-как встал. Перед глазами поплыли разноцветные круги. Боль в груди отступила. Нет! Боли не было совсем!

   Поднял голову и тут же зажмурился – солнце нещадно палило сверху, глаза резануло. На небе ни облачка. Пошевелил руками – ничего не болело, но тело слушалось неохотно. Ноги еще были слишком слабыми, и пришлось усесться на землю.

   Огляделся. Позвать на помощь? Что со мной?

   Из кустов вышла крупная собака без ошейника, и я постарался замереть – в Сосновке всякие псины встречаются. Пес сел рядом.

   – Привет! Ты хороший, хороший! Хорошая собачка! Хороший мальчик!

   Пес чуть склонил голову. Он, не отрываясь, смотрел на меня, правда, не выказывая признаков агрессии.

   В голове зашумело.

   Зверь мотнул головой, облизал большой черно-коричневый нос. Замотал головой, сел и завыл. Правда почти сразу замолчал и опять уставился на меня.

   Шум в голове усилился. Да что такое! Голова как на взлете, мозг чуть не через уши вылетает, вместо мыслей – вата да опилки! Винни Пух недоделанный! И где я? В Сосновке! Приехал сюда... когда? И зачем? Позвонить отцу! С ним надо обсудить что-то важное! При мысли об отце в груди ёкнуло. Точно, надо позвонить. Все ли с ним в порядке?

   Сунул руку в карман брюк, но телефона не обнаружил. Не оказалось его и в куртке. Потерял? Наверное, споткнулся и упал. Надо поискать в траве! Пошарил взглядом вокруг. Чудная, очень яркая и густая трава. И много цветов. Таких в Питере не найти.

   Неожиданно в щеку уперлось что-то мокрое и холодное. Собаке, похоже, надоело сидеть и ждать. Пес подошел и ткнулся в меня носом.

   – Что, животное, ты хочешь?

   Попытался погладить пса по голове, но тот увернулся, отскочил назад. Несколько секунд мы пялились друг на друга. Потом собака мотнула башкой, словно указывая длинным носом куда-то в сторону.

   – Ты меня зовешь? Хочешь играть?

   В голове звенело, мысли разбегались. Кажется, я что-то искал? Пес снова подбежал, схватил зубами за руку. Тело застыло от испуга, но собака не сжимала пасть, держала запястье очень бережно. Потянула. Пришлось подниматься, покачиваясь на слабых ногах. Собака отпустила руку и потрусила вправо, постоянно оглядываясь.

   – Лупо! Ты где?

   Зашумели кусты, и на поляну вышел дед. В старой серо-зеленой куртке, серой помятой кепке. В правой руке – небольшая сосновая палка, в другой – почти полная корзина грибов.

   – Привет, дядя! – громко и жизнерадостно воскликнул дед, широко улыбаясь.

   Синие и, несмотря на возраст, яркие глаза лучились теплом. Большой нос, лицо все в морщинах. Дед подошел ближе. Собака села рядом, и на мгновение их глаза встретились. Дед улыбнулся.

   – Что, дядя, потерялся? Пойдем, провожу тебя.

   – Добрый день. Борис! – Я протянул руку.

   Дед неожиданно сильно сжал ладонь.

   – Гена! Ты откуда к нам пожаловал-то, дядя? – он закашлялся.

   Я чуть поморщился.

   – Вообще-то я не дядя...

   – А кто, тетя, что ли? Хех! – Гена хрипло засмеялся.

   Внутри поднялось раздражение.

   – Не обижайся на старика. Память у меня ни к черту. Все мужики – дяди. А бабы – тёти! Не запоминаю я, как вас зовут. Если только долго у нас проживешь, тогда запомню, да, бобик? – Он оглянулся на собаку. – Вот и шавку свою то по имени – Лупо – то бобиком кличу. Так-то! – Гена снова широко улыбнулся. – Пойдем, дядя. Путь до деревни неблизкий. А ты пока рассказывай, как здесь очутился.

   До деревни? Какой еще деревни? Мы же в городе. Кажется. Я снова попытался вспомнить. Машина. Парковка. Лес. Нет, парк. Какой? Не помню. Сокольники, кажется. А зачем я приехал в парк? Погулять с детьми?

   На лбу выступил пот. У меня есть дети? Точно, есть! Дочь! Таня. Перед глазами картинка: темненькая девочка, лет пяти, надутые губки, сощуренные карие глазки, сжатые кулачки. Она чем-то недовольна. Дочка приехала в парк со мной? Где она? Я заозирался. Взгляд наткнулся на собаку. Ее глаза. Как они похожи на глаза Тани! И тут – как взрыв. Смеющееся лицо уже взрослой, лет двадцати, девушки. Таня? Так сколько ей?

   – Дядя, а дядя!

   Я обозлился. Он меня отвлекает. Но тут же успокоился. Густой жизнерадостный голос Гены придавал сил и внушал уверенность, что все в порядке. Все как надо.

   – Ты, видно, головой сильно приложился. Ничего. Это пройдет. Пойдем. Вылечим тебя. Я кой-чего в медицине-то понимаю, хоть и неграмотный. Пойдем!

   Я покорно потащился за Геной. Странная у него была куртка. Ни одного шва. И цвет вроде меняется. То становится ярче и сочнее, то тускнеет и темнеет. Или это от солнца?

   Огляделся. Вокруг точно была не Сосновка. И не Сокольники. Деревья похожи на сосны, но стволы намного шире, с коричневато-желтой толстой корой. Иголки с красными и желтыми пятнами.

   Где я? И как сюда попал? В голове крутилось торнадо, разрывая воспоминания на несвязные роящиеся кусочки.

   Гена тараторил не умолкая.

   – Помню, тут два белых нашел! От таких! – сделал рукой движение, видимо, пытаясь передать мне размер грибов. – УУУ! А вон там – целый ворох опят! УУУ! И шрипиньков! Целое ведро набрал! На неделе только их мариновал! Вкусные! Что т-ты! Прям объеденье! За ягодами с тобой пойдем, дядя! Я тебе место покажу, там летом толчинога растет! УУУ! А осенью клюквы – море! И крупная, как слива! Не веришь? Спроси хоть у меня!

   Я слушал его вполуха. Лупо бежал то впереди, то сзади. Ни разу не гавкнул, не посмотрел по сторонам. Он лишь иногда останавливался и поднимал вверх длинный шерстяной нос, глубоко и долго втягивая воздух. Потом подбегал к Гене, и они пару секунд смотрели друг на друга.

   – Гена! А почему твоя собака не лает?

   – Лает? Дядя! Видать, ты сильно головой-то ударился! Скажешь тоже! Хех! – Гена засмеялся ухающим добрым смехом и зашагал дальше. – Слышь, барбос, дядя что говорит. Ты лаять должен! Хех!

   Пес остановился. Гавкнул. Лай был глухой, скучающий. Мотнул головой. Снова тяфкнул и побежала вперед.

   – Ну что, доволен? Надо тебе – вот он и лает. Только зачем? Ну да ладно. Лупо! Глянь, что впереди! Ушел там другой дядя или нет?

   Собака сорвалась и умчалась вперед.

   – Постой! Пущай бобик возвернется сперва. Давай отдохнем чуток. – Гена оперся о палку. Прищурился, цепко меня осматривая. – Как дела, дядя?

   – Вроде нормально.

   – Обосрались все буквально! – заухал Гена.

   Из леса выбежал Лупо. Сел рядом с Геной.

   – Ога, ога. Понятно. Ладно. Ладно... – забормотал дед.

   – Гена! Что происходит?

   – Лупо, покажи ему.

   Собака подошла и уставилась прямо в глаза. Голову заломило. Меня закружило, мир вокруг рассыпался как калейдоскоп и собрался заново. Вот только пес и Гена исчезли.

   Опушка леса. На земле сидел голый калека. Да какой! Обрубки рук и ног, обрезанные уши, черные дырки вместо глаз. Коричневатая в рубцах кожа по всему телу съежилась. Меня передернуло от отвращения. Но оторвать взгляд не получалось, и в голову полезли мысли, что сие существо – не получалось назвать это человеком – нуждается в срочной помощи. Пересиливая тошноту, шагнул вперед и... мир снова рассыпался, а через секунду рядом, опершись о палку, улыбался Гена.

   Горло сдавило, пот лил градом.

   – Ч-что эт-то б-было?!

   – Известно, что! Даже такому тупице удалось научиться разговаривать с Лупо. Бобик столько раз пытался! Только не обижайся, дядя. Вылечим. И головушку подлатаем. Совсем она у тебя пустая сейчас. Все забыл. Но ничего. Идем, еще шагать и шагать.

   – Но... там. На опушке. Че-человек. Ему же, наверное, по-помочь надо?

   Язык еле ворочался. Уродливый образ всплыл перед глазами, и желудок скакнул к горлу.

   – Дрангу-то? Помочь? – Гена прищурился. – Или шутишь? – Он заржал, заухал, хлопнул ладонью по колену. – Ну чудишь, дядя! Бобик, значит, лаять должен, а ты помогать Дрангу собрался! Да, дядя. Весело с тобой. А то пойдем, познакомлю с ним. Может, и впрямь поможем чем. – Гена поднял руку и неопределенно помахал перед собой.

   ***

   Чтобы не повторилось происходящее с другими новыми старшими, он изучал, почему те погибали. Давалось непросто. Ему никто не хотел помочь. Всем было не до него. Но ему повезло. Одна новая старшая осталась. Он верил, что в этом была и его заслуга. Он много времени проводил с ней. Они научились понимать друг друга. Он привязался к ней, но старшая решила иначе. Она не захотела остаться с ним, но, наверно чувствуя, что чем-то обязана, решила поспособствовать. Она подсказала, кого выбрать, указала на что обратить внимание, как помочь освоиться. Они долго планировали. Сначала старшая вела себя странно. То бросалась в работу, отстраняла его, то, наоборот, сама переставала что-либо делать, становилась пассивной, задумчивой. Он решил, что новая старшая сама не может решить, чего хочет. Но в конце концов план был готов.

   ***

   До опушки добрались минут за десять. Деревья резко раздвинулись. Раз – и кругом не чаща, а поле, вдалеке речушка. И калека тут же.

   – Привет, дядя! – Гена радостно помахал.

   Тот повернулся на голос. Мне с трудом удалось сдержать дрожь, когда пустые черные глазницы уставились на нас словно живым взглядом.

   – Ты кого привел, старик? – сквозь зубы бросил калека.

   – Да вот, помощника тебе нашел! Сам вызвался. Подсобить тебе хочет, коли нужда есть!

   Я мог биться об заклад, что он меня видит. Но как?!

   – Помощника? Это хорошо. Только мне помощник особо и не нужен. Вот ученик – да. Вполне. Если сдюжит. Иди сюда. – Калека показал культяпкой за спину.

   Тут я заметил, что вокруг него разбросаны куски железа.

   – Подойди. Возьми справа от меня железную палку. Вытяни руку. И стой – потребовал Дранго.

   Ничего не понимая, я выполнил сказанное.

   Гена ухмыльнулся и чуть отошел. Калека замер.

   И вокруг все закружилось. Деревья закручивались причудливыми зигзагами, цвета смешивались, в носу и во рту возникла феерия запахов и вкусов. Железяка в руке стала теплеть. Металл потек, обволакивая руку. В голове послышались глухие голоса, но слов разобрать не получалось. Палка уменьшалась, а металл уже струился по шее, поднимался к лицу и опускался вниз. Кожу защипало, и я уже не очень понимал, где кончается мое тело и начинается железо. И вдруг бац! Все исчезло. Я опять стоял на опушке. Рядом ухмылялся Гена, у его ног сидел Лупо, а передо мной... А передо мной стоял рыцарь. Невысокий, весь в броне, с мечом в руках.

   – Что вылупился? – прогрохотал голос калеки из-под шлема. – Давай, мне с тобой тут весь день маяться не с руки. Нападай.

   Чего? Драться с этой махиной? Зачем?

   Тут подал голос Гена.

   – Не противься, дядя. Попробуй. Иди, бей его.

   Бить? Да как? Кулаками? Хоть бы палку какую.

   Я повертел головой в поисках оружия, но тут правая рука потяжелела. Из воздуха соткалась длинная сверкающая на солнце дубинка. Судя по весу – металлическая. Мелькнул образ богатыря с палицей. Конец палки потек. И через секунду в руках у меня было нечто – недлинный шест с шипастым шаром на конце.

   – Это чего? – ошарашенно буркнул рыцарь.

   Гена заухал.

   – Учудил, опять учудил, дядя. Стой! Дранго, помоги ты ему! До вечера ведь проторчим.

   Рыцарь вздохнул и... ринулся вперед, подняв меч. От неожиданности я заорал и попытался отскочить. Но тело не послушалось. Вокруг меня сгустилась тень, превращаясь в некое подобие доспехов. Мышцы налились силой. Я прыгнул, и рыцарь промчался подо мной. Нифига себе! Метра два, а то и три высоты!.. Приземлился я, как ни странно, легко, уже сжимая в руках саблю. Палка куда-то делась. Во лбу запульсировала ледышка, морозный ветерок выдул удивление, страх, все посторонние мысли. Лес, поле, Гена, собака потускнели и уменьшились, стали неважными и далекими. Остался лишь Дранго. Его стремительные, кажущиеся мягкими движения смазывались, сознание не успевало их фиксировать. Меч Дранго несется на меня. Моргнул, как щелкнуло. Рыцарь продолжал замах, из прорези в шлеме донеслось шипение Ы-ы-ы-р-р-г-г-х-х. Я сделал шаг в сторону. Меч как в замедленной съемке прошелестел мимо. В-ж-ж-ж-ы-ы-ы-с. Я ускорился?

   Мы сошлись и несколько секунд меч с саблей сшибались, описывая дуги над головами. Дранго прыгнул. Я на рефлексах выставил вперед ногу. Если бы из пятки торчал шип! Не успел додумать, а нога сама устремилась рыцарю в грудь. Пфф! Раздался звон.

   – Неплохо! Теперь догони меня, – Дранго бросился к реке, прочь от опушки и почти сразу пропал из вида. И что мне делать? Бежать за ним? В этом железе? Хотя во время драки я двигался вполне споро.

   Побежал. Сначала тяжеловато, но постепенно ноги приноровились. Вокруг щиколоток сжалось, закололо и... ветер ударил в лицо сквозь прорези шлема. Я мчался по полю раза в три быстрее улепетывающего Дранго. Воздух бил по глазам, но через секунду прорези заволокло чем-то прозрачным, напоминающим стекло. Я быстро догнал рыцаря.

   – Хорошо! – голос Дранго чуть потеплел. Или померещилось? – Мне пора! Возвращайся к старику. Если надумаешь, он направит, где меня искать. Рыцарь зашагал прочь.

   Масса вопросов. Например, почему после стремительного бега ничуть не запыхался. Но ноги сами развернулись и потопали назад. Сопротивляться не вышло. Да и желания особого не было. Навалилась апатия. По дороге к лесу попробовал изменять оружие. Мечи, ножи, пики, топор. Скучно.

   Гена с широкой улыбкой смотрел на меня с опушки.

   – И как мне снять эти железяки?

   Дед прищурился. Покряхтел.

   – Успеется. Попривыкни сперва. Давай передохнем. Проголодался ведь?

   – В доспехах?! – возмущение боролось с удивлением. – Ты рехнулся?

   На меня глянул Лупо, и препираться с Геной расхотелось. Заурчало в животе, рот наполнился слюной. Вот бы привалиться к дереву и хорошо поесть и выпить. Выпить!

   – А вообще ты прав! Черт с ним, буду жрать в доспехах! Жутко проголодался, Ген! И выпить охота! – Я решил подколоть его. – У тебя, может, и пиво есть?

   – Пиво – только ссать криво! Я тебе самогона налью. Дранго нам свои припасы оставил. У него самогон – ууу! Не та залипуха, что в деревне! Что т-ты! Не веришь? Спроси хоть у меня! От его самогона харя крррррррраааасная становится!

   Не переставая балабонить, Гена выудил из-под дерева мешок, достал оттуда бутыль и сверток. Вкусно запахло вяленым мясом.

   Сесть и прислониться к стволу получилось на удивление легко. Железки словно пустили ростки в мышцы – руки и ноги двигались сами, стоило лишь захотеть. Любопытно, как они действуют на Дранго? Вспомнил, как преобразился калека, как он двигался. В груди кольнуло, защипало глаза. Как жаль, что я не располагал таким три года назад! Почему именно три? Не вспомнить! Стоп! Голову стиснуло обручем, и на макушку закапал расплавленный металл. Я взвыл. Тело грянулось на траву, руки бросились сдирать шлем, но никак! Непереносимая боль длилась пару секунд. Я пришел в себя, лежа на животе, весь в поту, лицо мокрое – в слезах. Да еще жутко болит язык – прикусил! Но все воспоминания вернулись. Родители, жена, дочка, день смерти мамы, Сосновка... Куда я попал? Где я? Что с женой и Таней? Ужас за семью заставил пошевелиться и попытаться сесть. Несколько секунд я боролся с немощью, и все прошло! Морозный ветер – или только показалось – выдул ужас, сомнение, а заодно и бессилие из тела. Я снова собран и спокоен. Страх за жену и дочь, горе от воспоминаний о родителях, неопределенность положения – все это я ощущал, но мои мысли и эмоции текли параллельно, не перемешиваясь. Сознание было ясным.

   – Эй, дядя! Ты что, отошел, что ли?

   Я сморгнул. Гена стоял рядом с большим стаканом, вроде бы из обожжённой глины. В другой руке он держал кусок мяса, нанизанного на подобие кривой вилки. И как обычно вовсю улыбался.

   – На, говорю, пожри. Путь еще долгий. – Он поставил передо мной чашку и положил мясо на траву. Лупо, сидящий неподалеку, даже не рыпнулся к еде. Видать, хорошо дед его выдрессировал.

   – Скажи, Гена, а куда мы идем? И где мы? – я старался говорить как можно спокойнее.

   Гена прищурился.

   – Что, дядя, мозги-то вправились? Не зря я тебе доспехи снимать не велел. Даааа. Не зря!

   – Так где мы?!

   Гена хмыкнул и полез в карман.

   – На конфетку, не ори! – Он протянул мне сжатый кулак.

   Я лишь отмахнулся.

   – На, на! – Он подошел вплотную и стал тыкать в меня кулаком.

   Странно, но доспехи под старческим нажимом истончались, пока полностью не сползли, или скорее – не всосались в кожу рук и лица. Я нехотя взял протянутую штуковину.

   – Ешь, ешь. Не бойся. Вкусно.

   Спорить с дедом бесполезно. Бросил в рот шероховатую, словно кусочек коры, субстанцию. Она отдавала смолой, медом и чем-то горьковатым.

   – Все, теперь можно и костюмчик твой снять. Думай, дядя.

   Но думать не было нужды. Для верности зажмурившись, я представил, как доспехи спадают, сперва шлем, нагрудник, наплечник... Ничего не произошло! Слишком сложно! Я представил, как железные звенья отлетают от всего тела разом и шмякаются в траву. И через секунду послышались глухие удары. Осторожно приоткрыл глаза. Вокруг валялись части доспеха – наколенники, наручи, рукавицы. И куча других железок побольше и поменьше.

   – Ну и дурак же ты, дядя! Как теперь все это барахло-то тащить? Не мог что-нибудь помельче да покомпактнее сваять!

   Гена махнул рукой и отошел.

   Я глотнул из чашки, ожидая ощутить сладковатый вкус самогона. Но нет. Густая жидкость с кусочками зерен пахла травами.

   – Гена, что это?!

   – Суп ночной фейерверк! И одеяло натягивать не придется, – заржал Гена. – Пей! Питательный бульон это. Силы восстановит. Железяки эти мало того, что сил много забирают, еще и тело твое травмировать могут. Что т-ты! – Он хмыкнул.

   Внутри действительно растекалась слабость. Мышцы костенели и наливались тяжестью. Заныли суставы. Заболела голова. Я чувствовал, как становлюсь вялым и сонным. Исчезла четкость и ясность сознания, навалился страх, неуверенность. Я поскорее выпил всю чашку странного бульона. Сил прибавилось.

   – Гена! А что ты про доспехи говорил? Туплю я. Поясни еще раз.

   – Дядя, ты уж понял, что железки эти непростые. Про то, как они работают, у Дранго спросишь, коли решишь учеником его сделаться. Кстати, тут тебе и решать надо. Если надумаешь, здесь и оставайся. Дранго как вернется, все тебе расскажет и покажет. Силы в этих доспехах немалые, хех. Да и проживешь ты с ними, поди, раз в сто дольше, чем так.

   Я округлил глаза.

   – Чего?!

   – Харю-то не разевай! Слушай. Всех тонкостей не знаю. Но одно скажу. Снимать эти доспехи тебе нельзя будет. Если решишься, почитай, всю жизнь в них и ходи, – Гена ухмыльнулся и кивнул Лупо. – Бобик! Покажи ему.

   Пес подошел... и – вот чего я точно не ожидал! – лизнул меня в нос. Лег, положил голову на колени и посмотрел в глаза. Я интуитивно расслабился. Поток образов захлестнул. Красивый, атлетически сложенный мужчина, голый по пояс, бугры мышц по всему телу. В руках палка. Вокруг него трое – низкорослые, накаченные. На лицах маски. Мужчина двигался резко, скупо, но легко и плавно. Ну точно танцор! Несколько секунд, один удар ногой, два взмаха руками, и он раскидал троих как кукол, не переставая хищно улыбаться. В чуть прищуренных глазах сверкало удовольствие и азарт. Видение исчезло.

   – Кто это?

   – Дранго.

   – Что с ним произошло?! Кто его покалечил?

   – Ты еще не понял? – Гена заухал. – Доспехи его и покалечили. Понимаешь, дядя, непростые они, ой непростые. Железки проникают в самое нутро. Сливаются с потрохами. И каждый раз, как снимаешь, кусочек себя р-раз и нету! Поначалу фигня, незаметно! Но со временем... Недоделаны они еще. А Дранго у нас озабоченный. Все усовершенствовать пытается. Чтобы, значит, можно было снимать и надевать как одёжу. Но вот результат пока... херовенький!

   Я ошарашено хлопал глазами.

   – Да, дядя, с головушкой у тебя покамест беда. Память железяки-то вернули, но вот мозгами шевелить ты, поди, разучился. Ладно, пойдем. Есть тут, кто подсобит.

   ***

   Больше всего он боялся, что выбранный старший решит пойти за ней. Он понимал, что их что-то связывает. Но пока не мог точно определить, что именно. А понял только когда первый раз встретил нового старшего. Он так удивился, а потом испугался того, что понял, что страх взял вверх. Буквально на несколько секунд, но он сильно устыдился того, что сделал. И потом долго приходил в себя. Навалились сомнения. Он даже думал все отменить, но потом рассудил, что такое решение нужно принять вместе с новой старшей, когда все закончится. Во всяком случае, у нового старшего тоже должен быть выбор. Это ему жестко объяснили. Сначала он противился, но спорить со старшими было бесполезно. Он был рад и тому, что их план одобрили и даже помогли с болванчиком.

   ***

   Шли мы минут сорок. А может и больше. Я монотонно переставлял ноги, и зеленющая трава, бьющие по глазам цветы, приземистые жирные кустики проплывали мимо, оставляя равнодушным, словно я перелистывал страницы скучного учебника. Поверх красок начали всплывать картины из прошлого. Вот я гуляю с отцом. Мне лет пять. Ранняя весна. Еще лежит снег, но кое-где он уже подтаял, и текут ручьи. Вот папа находит кусок коры, отламывает тут и там, и в руках у него лодочка. Мы пускаем кораблики. Вот моя первая встреча с женой. Мы гуляем по центру Питера. Вечер, всё в огнях. Канун Нового Года. Мы идем через мост от Дворцовой к стрелке. Посередине моста нас вдруг кидает навстречу друг другу. Ее чуть обветренные, но горячие ждущие губы. Тело прижимается ко мне. Вот мама. Она уже почти не узнает меня. Вот отец. В инвалидной коляске в слезах. Дочка. Первый класс. Мы ведем ее с женой и гордимся, какая у нас умная и красивая девочка.

   Что-то не то! Я все прекрасно помнил, но чего-то очень важного не хватало. Будто я листаю старый фотоальбом с чужими фотографиями и не понимаю, зачем мне всучили вырезки посторонней жизни.

   – Эй дядя. Ты опять, что ли, вольтов словил? Хлебало то не разевай! Не видишь, пришли мы.

   И точно. Поля кончились, впереди высился лес. Нет, не просто лес, а Лес. Такого я не видел даже на картинках и в кино. Здоровенные стволы казались переплетением толстых веток. Одни выглядели шершавыми, все в буграх, с жесткой коричнево-зеленой корой. Другие – гладкие, словно металлические, блестели на солнце. В глубине виднелись и совсем странные, словно трубы, поросшие мхом. Перекрученные, они тянулись вверх. За деревьями высотой в полтора-два метра стояла шеренга повыше, потом еще выше и еще. Вдалеке верхушки исполинов достигали облаков.

   Казалось, из них сотворили гору, таким правильным конусом росли деревья. Ни листьев, ни иголок. На самом верху ветви, составляющие ствол, раскручивались, утончались, и сплетались вновь с соседними. Над головой колыхалась похожая на паутину ячеистая крыша.