Текст книги "Двенадцать причин умереть"

Автор книги: Артём Квазимодо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Пролог.

...А существуют ли они вообще? Или же это очередное буйство фантазии одного из древних старейшин, которое они передают из уст в уста на протяжении многих десятилетий, в которое охотно верит и стар и млад, дескать, будешь достойным, они придут и заберут тебя….Или прилетят...Кто их знает, в глаза-то их никто за долгие годы так и не увидел. Но все поголовно верят и будут верить, и никакое опровержение или весомое доказательство не поспособствует искоренению их веры. Ах, скорее бы и меня туда, только вот куда? Может,и дома-то у них нет, и мы для них всего лишь развлечение…..Как же всё зыбко и условно в этом мире. Очередная бессонная ночь колет глаза и коптит домыслами в моей голове, сон пропал ещё месяц назад, а может быть, он стал достоин, и они его забрали? Кто знает….Кто знает….

Из соседнего блока доносится отчётливый храп Роберта-13, а 13, потому что он здесь уже 13 месяцев, за каждым закреплено количество отбытых месяцев, 13, 28, 34, и так далее. Я вот, например, здесь уже 10 месяцев, и кличут меня, соответственно Мётра-10.Самое интересное, что храп не забрали, следовательно, он не достоин, хотя, как по мне, он может быть очень даже полезен, например, с его помощью можно отпугивать врагов. Но его не забрали. А заберут ли нас? Солнце пробивается сквозь засаленные шторы и потихоньку начинает лизать мои стопы своим слегка теплым лучистым языком. Снова пора. Снова. А существуют ли они вообще?…

Глава 1.

 

 

 

 

– Что, опять не спалось?

– Я бы сказал, не опять, а снова.

– Слушай, я тебя совсем не понимаю. Как так можно? Я вот, например, когда в сон погружаюсь, так все свои даже самые важные мысли и думания оставляю на завтра, говорю им «цыц!», они меня слушаются и не беспокоят до самого утра. А у тебя они какие-то буйные или даже бешеные, раз в сон окунуться не дают. Ты их гони, как наша буфетчица веником пауков по потолку гоняет. Только вот пауки себе новый дом найти смогут, а мысли-то в голове живут-это их дом, просто так ведь не выселишь. Я тебе вот какой совет дам: ты старайся всё самое важное днём,в сон.час обдумывать, так глядишь и не будут они к тебе под ночь приходить, высыпаться начнёшь.

После столь длительного диалога Роберт опустил кувалду на землю, уселся на небольшой камень рядом с ней и неспешно закурил небольшую самокрутку с дешёвым табаком.

– Знаешь, Роб, – сказал я, неспешно поворачиваясь в его сторону и прислоняя свой инструмент к холодной каменной стене. – Ты, конечно, безусловно прав, глаголишь истину, но вот хорошо бы было ещё эту самую истину воплотить в реальность. Ведь соль в чём:во время сон.часа ты зачастую раздумываешь обо всём и ни о чём, о семье, о работе, о вкусном обеде или ужине, о девушке, которая каким-то немыслимым образом улыбнулась в столовой именно тебе. В такие моменты самое главное как-раз и не может проникнуть в твой разум. В нём банально нет места, он как крепость, которая готова к обороне, но вот обороняться-то не от кого.

Роб посмотрел на меня взглядом изумлённого слушателя, словно я был для него неким диктором, который по радио читал сказку для детей на ночь,а он был тем самым ребёнком, который с нетерпением ждал эту самую сказку и ни в какую не хотел идти спать, пока не услышит её. Хотя до того, как я взял слово, Роб двинул речь не хуже, чем какой-нибудь более-менее успешный оратор, хоть местами она и была простовата, зато коротко и по делу.

Тем временем работа в тоннеле кипела, да ещё как. Всюду стоял гул молотков и отбойников, кувалд и кирок. За всё то время, пока здесь ведутся работы, складывается ощущение, что рабочие буквально срослись со своими инструментами, ведь неизвестно. что должно было произойти, помимо обеда, чтобы они побросали или хотя бы положили своих железно – деревянных друзей, дабы перекурить или банально передохнуть. Все боялись всевидящего ока «Партии»,ведь на входе в каждую шахту, каждый офис, каждый тоннель висел агит.плакат «Партия велела – сделай всё умело!». Такого рода плакатов было натыкано и навешано где попало в очень больших количествах, даже в сортирах, но это уже совсем другая история. Так вот именно этого плаката боялись почему-то все работники, независимо от их места работы. Они боялись отлынивать, думая, что «око» всё время наблюдает за ними, и если они не будут выполнять свой долг, то их «не возьмут».Поэтому все и пахали, как негры на плантации. Видимо, мы одни с Робом устраивали себе небольшие передышки, ведь за рабочими банально никто не следит, мы сошлись во мнении, что не видим смысла в том, чтобы надрывать себе спины все десять рабочих часов. И даже если нас «не заберут», то и Бог с ними, без этого как-нибудь перебьёмся.

– Вставай, дружок-пирожок, – ласково обратился я к нему. – Время только 11:30, на обед только через полтора часа позовут.

– Дружок-пирожок? Это что-то новенькое. Каждый день что-нибудь новое да придумаешь. Я тебя в этих обращательных соревнованиях точно не догоню, уж больно ты хорош в этом деле.

– И то верно. Ладно, давай-ка хватай кувалду и бегом на долбёжку, булыжники стынут!

– Ах ты, сукин сын, я в деле!И кому только понадобился этот тоннель? Ты вообще знаешь, куда он будет вести? Ведь мы, вроде как на Острове, а за островом лишь морская гладь да всякие чайки сварливые, для них что ли строим?

– Не думаю. «Партии» же виднее, для кого и куда! Поэтому, как говорит наш заврабгруп: «Меньше слов, больше дела, на благо «Партии» работай телом!»

Тем временем, в метрах 50 из-за угла поворачивал тот самый заврабгруп, в правой руке у которого виднелось не то что-то чёрное, похожее на большой звёздный булыжник, не то огромная ряха с различного рода папками.

– Приплыли….Сейчас опять свои лекции «на благо труда» читать начнёт…

– Не начнёт. Спорим на полтора?

– Спорим!

Глава 2.

В столовой стоял спёртый запах рыбных консервов и старого прогорклого картофеля, хотя в руках местных «поваров» даже самая что ни на есть отвратная и старая картошка могла выйти в итоге опрятным и сытным, хоть и практически безвкусным пюре.

Мы сели за третий от окна небольшой столик, с которого до сих пор никто не удосужился убрать оставшиеся с завтрака хлебные крошки, будто теперь этот стол на века наречён их домом.

– Слушай, Мэтр, ты хоть немного его слушал? – поинтересовался Роберт , усаживаясь напротив меня на немного покосившийся бежево-голубой табурет.

– Я его перестал слушать после того, как он начал задвигать свои идеи, аля «Нет ничего в мире краше, чем вечно молодое лицо нашей «Партии»», или вот «В наше время мы целиком и полностью отдавали себя агит.труду и мозговому штурму правильной книгой». Я до сих пор думаю о том, что он имел ввиду под «правильной книгой».Если он про учебники из спец.техникума, то это всё, каюк нам, господа, ведь в них толкового пишут столько же, сколько и в местных газетах, ровным счётом – ничегошеньки!

В то это же самое время Роб успел вскрыть взятые у раздатчика рыбные консервы , и их «чудеснейший» аромат с первого удара прошиб нам обоим нос. Консервы же эти здесь подаются заместо полноценной рыбы каждый четверг как и положено, но каждый раз тебя мучает один и тот же вопрос: что это за рыбина такая, которая воняет как запрелый кошачий корм, обильно опрысканный при этом ещё и старым дихлофосом.

– Я вот в его речи тоже не особо так вникаю, – обмолвился Роб. – Ей-Богу, кто вообще их слушает? И так же ясно, что сверху ему дают норму этого самого текста на день, а он его как раз на рабочих и вымещает, то бишь, на нас с тобой.

– Да вот самое интересное то, что он только к нам так часто захаживает, будто ему тут мёдом намазано.

– Если было бы мёдом намазано, то он бы и в столовую не ходил.

Я едва заметно улыбнулся.

В столовой всегда было душно, и дневной свет еле-еле заглядывал в окна из-за плотных занавесок на окнах, но если бы была его воля, то он порвал бы их в клочья и влетел, подняв паруса, залил бы собой всю столовую вместе с её посетителями. Но начальству было виднее, кого впускать, и в этот список Солнце, к сожалению, не входило. Вместо этого над нашими головами круглосуточно дежурили лампы дневного света. Иногда складывалось впечатление, что они за тобой следят, и вот-вот полетят стучать на тебя дежурному, чтобы тот осведомился и понёсся в «куда следует» ( среди своих всё называли это именно так ).

На входе мелькнуло знакомое лицо, этим лицом оказался помощник оператора машинописного бюро Казимир-21, который уже успел взять свой паёк и решил начать прощупывать взглядом зал на наличие свободных мест.

Я описал рукой в воздухе призывающий жест, и он сразу же двинулся в сторону нашего столика, попутно огибая и лавируя между фигур остальных работников. За считанные секунды он доплыл до нас и сел напротив Роба.

– Приятного аппетита, комрады, – еле слышно обронил он. – Стрепня как всегда не балует, не правда ли?

Мы молчали, не зная, что ответить, глубоко надеясь в душе, что это был риторический вопрос, так как ответ на него прозвучал бы слишком ясно и даже глупо.

В его лысине отражались прожектора потолочных ламп, но это скорее больше было похоже на отражение Луны в ещё не высохшей после дождя луже. И вообще странно, что он имеет такую величавую лысину, ведь ему на вид не дашь больше двадцати пяти лет. Сколько я над этим не думал, так к внятному ответу так и не пришёл, или же ответ был очень близко, но постоянно от меня убегал.

– Слушай, Каз, а не слышно ли чего интересного? Ну, ты понимаешь, о чём я. Ты всё-таки не последний человек в вашей конторе, уж, думаю, тебя бы об этом осведомили.

После заданного мной вопроса Роб приковал свой взгляд к очкам Казимира, будто хотел поймать ответный взгляд и посадить его в свой мешок.

– По новым правилам, – обмолвился Казимир, попутно кладя вилку в пустую банку из-под консервов, – мы теперь не предупреждаем об этом, чтобы среди объектов ( да, те, кто работал на «Партию», предпочитали человека называть объектом ) не возникало чувство разлада в коллективе , а так же «Партия» велела ввести данное правило для некоего азарта среди объектов, чтобы у других был стимул трудиться упорнее и во благо.

– Скажи,а вам там молоко за вредность ещё не дают?

– Нет, – на полном серьёзе и, явно не поняв сарказма, ответил он.

– Теперь всё будет строго по велению Фартуны. Автоматика сама решит, когда и кого нужно «забирать».

После этого среди нашей троицы повисла небольшая пауза, которая никак из-за неловкости не хотела улетучиваться. Её решил отпугнуть Роб.

– И хотя бы с какой периодичностью нам этого ожидать? Раз в год? Два? Раз в полгода?

– Нет, комрад ( он очень любил называть всех комрадами, дабы, по его мнению, казаться чуть выше своих собеседников ) в указе нашем строго написано: посторонним не разглашать. Когда надо будет, тогда и объявят.

После этих слов Роб явно занервничал, по его выражению лица можно было сделать вывод, что он либо забыл выключить утюг сразу во всех своих десяти квартирах, или же он выиграл в лотерею и теперь не знает, куда девать столь большой выигрыш.

– То есть…..могут и никогда? И мы останемся здесь гнить? А потом нас куда? В Море? Тьфу, пропади оно всё пропадом, сам уж лучше утоплюсь!

–Роберт, – поспешил вмешаться Казимир, – Не говорите гоп, пока не….

В этот момент из динамиков столовой с рыком разнёсся троекратный удар в гонг, после чего по ушам стал бить чёткий механический голос:

« У-ва-жа-ем-ые объ-ек-ты! Груп-па с но-ме-ра-ми...»

Глава 3.

 

 

 

 

Смеркалось. Брусчатка питала всю улицу звенящими звуками от сапогов, то и дело пробегающих мимо гвардейцев с дубинками наперевес. Интересно, какое «представление» должно было случиться на этот раз, чтобы они так яростно спешили занять все лучшие места. Их жёлто-бежевую форму иногда можно было перепутать с перекати-поле, благо, в чувства тебя быстро возвращала фуражка тёмно-синего цвета с кокардой, которая являла собой два перекрещенных между собой кинжала и неприятной наружности змею, которая огибала их точно по экватору и свой макушкой лежала ровно посередине, при этом неприятно вывалив свой шершавый язык.

Мётра не любил крупных улиц, поэтому всегда старался огибать людные места дворами, так и спокойнее на душе, да и до блока добраться можно было быстрее. Вообще, обстановка с домами обстоит интересная: для обычных жителей и работников, которые не имеют отношения к грубому труду, например, взять тот же самый тоннель, живут в основной части города, в так называемом районе «Основа», но среди рабочих эти места называли просто «Пустырь», потому что толкового там ничего и не было, наверное, кроме столовой, питались все под одной крышей, хоть и недолюбливали друг друга. Стоит заметить, что среди обитателей Пустыря находились и вполне толковые люди, да тот же самый Казимир, хоть и не особо разговорчивый, но ежели чего, то и сподручным стать сможет, только вот дела свои конторские он разглашать наотрез отказывается, но тут и понятно, приказ, служба, все дела.

А вот остальные «сограждане» были ни рыба ни мясо: проходишь ты вот мимо, так ведь посмотрят на тебя как на пса подзаборного, а ведь бывает и того хуже, открыто сторониться начинают, будто ты, скажем, блохастый. Так что с этим народом держать ухо в остро надо, их и «Партия» больше любит и защищает, хотя, кажется, пользы то как раз больше от нас, чем от их брата.

Смеркалось. На горизонте показался завсегдатый забор из железного сплава и единственное на всю округу КПП, которое на пару с забором отделяло нас от Пустыря.

– Доброго дня вам, товарищ Инженер!

– Ну, во-первых, не дня, а уже вечера, и во-вторых, не инженер, пока что ещё не инженер….

– Виноват, хотя, уже не важно. Документики ваши можно оглянуть?

– Боже мой, Крис, ты меня что ли до сих пор не запомнил? Четвёртый месяц тут ошиваешься, можно было бы и проявить уважение к рабочему классу!

– Попрошу не Крис, а как велено – Господин Кристофер Браунг! И если вам кажется, что я должен запоминать каждого, кто сюда заходит и выходит, то у меня голова взлетит на воздух от переизбытка информации! Вас тут такие косяки то туда, то сюда ходят, что иногда стреляться хочется, сколько документов проверять!

Господин Кристофер выглядел сегодня не так, как обычно. Форма его почему-то была перекошена на правый бок, а изо рта смердило сельдью, хотя, как он упомянул в одном из разговоров, сельдь он вообще не любил и не употреблял ранее.

На посту он был не один, его напарник Эдреан дремал в будке и просыпался лишь для того, чтобы надавить своим худощавым указательным пальцем, чтобы открыть ворота. Эдреана я видел редко, лишь точно знал, что он худощав, и пальцы такие же, как и их хозяин, разве только служат в полицаях не по своей воле.

– Ну-с, порядок, можете проходить, товарищ Мётра-10.

Я затолкал слегка помятые документы вглубь нагрудного кармана комбинезона и начал движение в сторону ворот. Лика Эдреана всё так же не было видно, он скрывал своё лицо за занавесом непроглядной тени, словно хотел манипулировать проходящими мимо его гроссмейстерских рук пешками в своих интересах.

Смеркалось. В этом не было ничего необычного, ведь смеркаться должно каждый день, иначе всё пойдёт насмарку. К сожалению, иногда мы не замечаем красоты сумерек из-за нашей глупости, потому что нередко предпочитаем им житейские проблемы. А ведь они ждут, пока мы обратим свой взгляд на них, и только после этого они с чистой совестью укутываются в одеяло мягкого и звёздного ночного неба.

Я брёл по дорожке вдоль проезжей части, и эти мысли нарезали круги в моей голове раз за разом на протяжении всего пути до моего блока. Только сейчас я обратил внимание на то, что у нас есть проезжая часть, ведь автомашины в этих местах были в диковинку, разве что полицаи могли раз в месяц зарулить для профилактики. Но они нас не трогали. Боялись что ли. Или брезговали, всё же «голубых» кровей как-никак. Но все мы здесь в одной лодке

На одном Острове.

В одном Море.

Медленно, но верно я приближался к своему блоку 231, у входа которого на небольшом раскладном стульчике высиживал мой сосед по отсеку ( да, лестничные клетки здесь называются отсеками ) Палан-4. Селили тут без разбора.

Пал поприветствовал меня.

Я махнул ему рукой в ответ, не обронив ни слова.

Он теребил в руке уже потухший сигаретный окурок, странно, почему он не хочет его выкидывать, он так ему дорог?

Его значок, ровным счётом такой же, как и у меня, смирно висел на груди и переливался отблесками океанически прекрасного заката. Бежевый засаленный комбинезон лишь подчёркивал всю беспомощность момента перед красотой природы. Она прекрасна, где бы она ни была, и это неоспоримый факт!

Странно, что он до сих пор не посетил цирюльню, его длинные густые тёмно-русые волосы уже пленили собой оба уха и не хотели выпускать их из своего заточения. А надо бы, ведь на нашем производстве это только мешает, а так, пожалуйста, в свободное время от работы носи парик с длинными волосами, благо, это ещё налогом не облагается. А вот что облагается, так это почти все вещи личного пользования: электроника, роботы-помощники, одежда, обувь, динамические шторы.

Одним словом, – практически всё.

В глубине центрального коридора не первом этаже сидел вечно угрюмый консьерж, который только одним своим видом наводил ужас на любого объекта, проходящего мимо. Способствовал ли этому шрам, устроившийся на его правой щеке? Безусловно. Способствовали ли этому немного выпирающие нижние зубы, которые к тому же были неприятного болотного цвета и напоминали клыки? Конечно.

Я остановился перед его столом, словно меня как столб вкопали в ещё непросохший грунт.

Имя и закрепномер, – сказал, будто выплеснул мне кипятком эти слова в лицо.

– Мётра-10.

– Получи и распишись.

Поставив закорючку, Мётра-10 поймал ловко брошенные по криволинейной траектории в его сторону ключи от квартиры и зашагал в сторону лестницы. Да, ключи велено сдавать, в целях безопасности. По крайней мере, нам так говорят. А может, и обыскивают под шумок, пока мы на смене. Не важно.

Этаж за этажом….

И всё же странно скрипят эти ступеньки между вторым и третьим, надо бы потом к мастерам визит нанести.

Очень всё странно сегодня.

Очень. Всё. Странно. Сегодня.

Глава 4.

 

 

 

 

– Открой свой взор, и ты увидишь…

Я открыл глаза. Всё тело с головы до пят было усеяно капельками холодного пота. Сердце стучало словно отбойный молоток: тук-тук-тук-тук-тук. И так без конца, и слава Богу, что без конца.

Я подорвался будто на противопехотной мине и приземлился на стоящий около кровати табурет. Что это было?

21.19.8.44.57 – эти номера были названы сегодня в столовой. Получается, что их забрали? Или это была какая-то ошибка? Но ведь Казимир в тот же час удалился из столовой….Получается, что это и правда произошло. Впервые за всё время, что я здесь. Почему-то это озадачило меня только сейчас, часы только доходят до без двадцати четырёх утра. Все самые важные и сокровенные мысли как всегда вовремя и как всегда без стука. Странно, что остальным работникам да и объектам в целом было как-то наплевать на перспективы того, что их могут забрать или оставить гнить здесь.

Гнить. Но разве мы разлагаемся? Мы же твёрдым шагом упорно продвигаемся к выполненным задачам Партии. Гниение по своей сути и есть бытие, а бытие есть гниение, но не быстрое, скорее даже правильное. Мы как людской компост, который служит удобрением для будущих объектов.

– Открой свой взор, и ты увидишь…

Я подпрыгнул на стуле, а сердце успело спуститься на лифте до цокольного этажа – до пят.

Отвесив себе пощёчину для ускоренного пробуждения, Мётра прокрался до выключателя и зажёг такие же сонные, как и он сам, лампы накаливания. Они не спеша потянулись и прогнали тьму своим свечением.

Странно, никого, может, это у меня в голове? Но я же отчётливо слышал кряхтящий шёпот где-то здесь, совсем рядом. А может и правда в голову надуло? Нет, не может этого быть, сам себе зуб даю. 21.19.8.44.57….почему именно они? Кто вообще комбинирует числа? Лотерея? Навряд ли. Всё чётко выверено Партией.

Стоп. Партией? Разве этим занимается Партия? – наивно спрашивал я сам себя под присмотром чёткого ночного неба, которое наблюдало за мной сквозь слегка приоткрытое бесшторное окно

Я думал над этим феноменом с того момента, как я очутился на Острове. В этих краях всё очень странно. Названия как такового нет, есть Остров, и больше ничего. Попал я на него неизвестно как, память отшибло напрочь как после хорошего боксёрского поединка. Но я здесь точно не родился, иначе помнил бы детство и юношество, первый поцелуй и первую пощёчину, первый привод в полицию и выбитые в драке зубы. Но я не помню этого, значит, я родился не здесь, тогда где? Думать над этим сейчас не стоит, оставим это на десерт.

Повтор жуткого шёпота, который, скорее всего, обронил некий старик, вертелся у меня в голове и никак не мог найти себе места. Закурил, после чего сел за кухонный стол и упёрся глазами в противоположную стену, она не пускала мой взгляд дальше себя, а ведь так хочется заглянуть в какую-нибудь глубь и удочкой выловить ответы на все интересующие тебя вопросы.

Уложив окурок в пепельницу на вечный покой, Мётра встал и внимательно оглядел окрестности квартирки, в них, к счастью, не было каких-либо демонических изменений

– Нет, я не смогу выжить здесь в эту ночь в одиночку. Так, который там час? Доходит до без десяти четырёх. Надеюсь, что госпожа Фортуна улыбнётся мне, и я найду в этих краях такого же, как я счастливчика с бессонницей или такими же галлюцинациями!

Мётра на цыпочках двинулся к входной двери. Ключ уже был вставлен в замок входной двери, осталось ввести код доступа в квартиру, безопасность, так сказать.

– Так-с, 821, – бубня себе под нос, Мётра ввёл код.

И тут резкий хлопок в голове, чётко выверенный снайперский выстрел прямо в висок навылет. Цифры совпадают с теми, что назвали сегодня в столовой. Это не просто совпадение, а чей-то удачно сработавший план, Бог следил за этим, и сейчас он очень доволен.

Коды доступа к квартирам меняются каждые две недели, опять же для той же безопасности, последний раз смена пажеского караула произошла в начале текущей недели.

Дверь отъехала в сторону, передо мной предстал тёмный мрачный коридор с двумя единственными «лампочками Ильича». Пол был холодным, словно под тобой штабелями лежали покойники, и с выбоинами, будто эти же самые покойники пооткрывали рты и норовят полакомиться твоими же пальцами.

Я побежал со всех ног к двери в противоположном конце отсека в надежде на то, что тот самый Пал никак не может уснуть из-за проблем с мочевым пузырём или, чего хуже, из-за пронизывающего его насквозь ночного кошмара, из-за которого теперь он боится даже пошевелиться в своей кровати.

Начинаю легонько постукивать. Ничего. Стучу посильнее. Ноль Реакции. Колошмачу дверь словно грушу в боксёрском зале. Безрезультатно. Спит, зараза. И звонок никак починить не может, хоть бы мастеров тогда вызвал. Они ребята толковые, чудеса творят за считанные минуты, да и только.

Разворачиваюсь и иду обратно к двери, я разочарован, придётся принять весь удар на себя и обороняться в гордом одиночестве. И тут из моей комнаты донёсся отчётливый стариковский кашель.

Сказать, что моё сердце выпрыгнуло из охваченной пожаром грудной клетки и шлёпнулось о пяточный тротуар – не сказать ничего. Я умер сотню раз в тот момент. Хотел сделать шаг, но тело меня совершенно не послушалось, Я обрушился на пол как свежеснесённый небоскрёб. Темно, я слышу темноту.

Мама, я покойник?

Глава 5.

 

 

 

 

Теперь в моих лёгких поселился кашель, во всём виноват тот самый бетонный пол, но на работе это, благо, не сказывается. Мы с Робом всё так же долбим одну и ту же стену, медленно и уверенно миллиметр за миллиметром движемся к светлому будущему. Нам так хочется верить, или нас так заставляют верить.

Что же было ночью? Продолжения банкета я не помню, ибо вырубился и пролежал на бетоне до самого утра, а бетон, знаете, вам не шутки, холодный, как сердце Арктики. Разбудил меня топот ног, и всем было безразлично смотреть на лежащего в шесть утра посредине коридора человека в ночной пижаме, наверное, подумали, что принял на грудь прошлым вечером. Ну что за народ? А если бы я и правда отправился покорять просторы мира иного….Эх, вот и понадейся на кого-нибудь после такого.

Стена, тем временем, яростно сопротивлялась нашим попыткам её сломать. Роб молчал, и это было странно, обычно мы всегда коротали время за разговорами о том и о сём. Но сегодня он сам не свой.

Я спросил, случилось ли чего.

Он не ответил.

Я спросил, как ему сегодняшняя погода.

Он не ответил.

Я спросил, как его зовут.

Он промолчал.

Даже его могучие усы не шевелятся, а если они не шевелятся, то всё, пиши-пропало.

– Это должен быть я…

– Прости, что?

Роб резко швырнул кувалду в сторону, схватил меня за плечи и прилепил к стене.

– ВЧЕРА ДОЛЖЕН БЫЛ УЙТИ Я! ПОЧЕМУ ОНИ, А НЕ Я! КАЖДЫЙ ДЕНЬ МОЛЮСЬ ВЫСШИМ СИЛАМ, ЛИШЬ БЫ МЕНЯ ЗАБРАЛИ! ПЕРВЫЙ РАЗ ОСТАВИЛИ, ВТОРОЙ РАЗ ОСТАВИЛИ, ЧТО, БОГ ТРОИЦУ ЛЮБИТ, ДА!?

Я не придумал ничего лучше, как укусить его за руку. Он выпустил меня из своих стальных объятий.

– Послушай, – громко говорю я. – Я всё понимаю, сам не в восторге, но что нам остаётся делать? У меня у самого вчера такое произошло, что ты штаны обгадишь, нюня. Не тебе одному хочется быть «забранным», таких же, как и ты, тысячи, если не больше!

По Робу было видно, что он понемногу начинает остывать.

– Я ведь ничего не знаю, – начал он. – Почему я здесь, кто я на самом деле. А я счастья хочу. Настоящей жизни, а не каторги под надзором этих упырей. А ради чего мы тут? Ты вот сам знаешь? Наверное, нет. Вот и хочется поскорее отсюда свалить, хоть куда, но в свободную жизнь. Уже четырнадцатый месяц идёт, а я так ничего и не понял, всё на «потом» откладывал….эх, идиот….

После этих слов Роб поднял кувалду и отправился прочь из тоннеля. Он не реагировал абсолютно ни на что: ни на кричащего на него заврабгрупа ( а тот грозился лишить его абсолютно всего, что Роб имеет ), ни на капающих за шиворот каплях-камикадзе воды, ни на рёв и гул строительных инструментов, от которого уши предпочли бы катапультироваться из головы.

Знал ли я в тот момент, что вечером того же дня Роберта-14 найдут в его квартире на кухне с порезанными вдоль и поперёк венами и с помятой желтоватой запиской в левой руке: «Меня не забрали, и я приду к ним сам»...

Знал ли я, что ярко-алая кровь стекала по его чуть живой руке и проваливалась в щели между напольной плиткой, отчего у объекта, который жил на этаж ниже, проступили на потолке похожие на Марс круги. Тот, конечно же, подумал, что это кара небесная за его грехи и побежал извиняться перед всеми своими соседями, валяться в ногах и просить прощения за всё. Те, ясное дело, подумали, что он не дружит с головой и вызвали наряд полицаев по таксофону.

Конечно же, нет. Не знал.

Роберт был хорошим компаньоном и другом. Да, я считал его другом. Хоть он был не особо и разговорчив со мной, не знаю, как с другими, но уж если и вёл беседу, то только по существу и по делу, иногда даже одаривал дельным советом. Я впервые встретил его в том злополучном тоннеле, нас приставили туда, потому что рабочие, которые были до нас, решили искать лучшей жизни и не нашли ничего лучше, как броситься под колёса скорого поезда, который беззаботно мчал своих гражданских пассажиров на другой конец Острова. Дело по их гибели до сих пор в ходу, полицаи проверили каждый квадратный сантиметр той платформы, с которой они занырнули под поезд, их квартиры, но так ничего толкового не обнаружили. Разве что вонючие старые носки под кроватью и недоеденные консервы в холодильнике, но это делу никак не поспособствовало.

Мы трудились с ним плечом к плечу с самого моего появления на острове. Я ничего не помнил о своём образовании – издержки потерянной памяти, знаете ли, поэтому был отправлен в рабочую группу за номером 13. Символично. Судьба Роба была под копирку слизана с моей. Так мы и оказались в Тоннеле «Основа – Пляж Верхние Пески». Что там на этих самых «песках», мы узнаем лишь тогда, когда последние миллиметры стены дрогнут под нашим пролетарским натиском.

Это был мой друг Роб. Усатый, слегка неуклюжий, Громадный, словно тумба, и вечно пахнущий дешёвым табаком. Его не забрали, он пошёл сам.

Он есть.

Глава 6.

 

 

 

 

Просыпаешься точно по требованию будильника. Каждый день. Ставишь на плиту чайник, берёшь самый чистый из всех стакан и колдуешь в нём над кофе. Каждый день. Проходишь это грёбанное КПП, смотря на рожу полицая Кристофера, на его мерзкую засаленную рожу. Каждый день.

Один за одним дни неспешно волочились по страницам календаря, будто под дулом Божеского пистолета, их смело можно было назвать тридцатиняшками, они были похожи друг на друга, словно настоящие близнецы, вышедшие из одной утробы. Разве что однажды я прожёг окурком себе левую ладонь, когда тот выпал изо рта при попытке прибить гвоздь, кстати, налог на гвоздь был уплачен.

Преждевременная кончина Роба в мои планы никак не вписывалась, но сейчас единственной моей мозговой занозой была только она.

В голове каждодневно прокручивались одни и те же слова – его слова. Он хотел счастья, чего большего ещё можно пожелать? Его философия заключалась в душевном умиротворении, я понял это ещё несколько месяцев назад, когда мы обсуждали, комфортно ли животным находиться в тесных людских квартирах. «Каждому в мире своё место, но никак не в четырёх стенах», – талдычил он мне тогда. А ведь, знаете ли, он прав. Тело ещё можно заставить нести своё бремя в маленькой квартирке, а вот душу ты так просто не запрёшь. Она словно соловей, который никак не найдёт себе покоя и мечется с одной ветки на другую, попутно будя своей звенящей трелью весь деревянный город.

Он знал, где ему следует быть. Это было не его место, как и та злополучная ветка, на которой сдох соловей. Охотник оказался не промах. Так и жизнь в нас стреляет: кого-то лишь ранит, пустит тебе твою никчёмную кровь, чтобы ты, умник, наконец понял, что это не твоё, или же и вовсе убьёт. Изничтожит. Испепелит. И ты улетаешь в пропасть, откуда ещё никто и никогда не выбирался.

Он обманул её, сломав её же игру. Теперь всё на своём месте. Выкуси, тварь. Мы ещё с тобой поиграем.

Дом – работа – дом – работа. Боже, дай мне сил…

Я стою в у входной двери собственной квартиры и не понимаю, туда ли я попал. Вместо Роба ко мне приставили никого, поэтому приходится впахивать за двоих. Руки живут самовольной жизнь и большую часть времени проводят в отключке, всячески игнорируя приказы генерала мозга. Голова кипит, будто в ней кто-то варит адский суп из таких же, как я грешников, ноги тоже не отстают, складывается ощущение, что мои сухожилия вот-вот лопнут, и марионетка из меня получится никудышная.