Текст книги "Химера"
Автор книги: Артем Белоглазов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
– Прочь! – Он с силой оттолкнул ее, выбежал из комнаты. Метнулся в прихожую – схватил шапку, куртку, натянул сапоги.
Громко щелкнул, закрываясь, дверной замок.
Андрей беспокойно ворочался во сне, лицо избороздили морщины, губы стянулись засохшим шрамом. Мерзавка-память решила задать хозяину основательную трёпку. Но мысли его отнюдь не были сумбурны.
Комната настороженно вслушивалась в еле различимый шепот.
– …чем слепки отличаются от подобий?.. От проявлений?.. Неужели я скоро стану одним из них?..
Над человеком нависала густая непроницаемая тьма. Ложилась свинцовой плитой, обращала квартиру пыльным склепом. И лишь зеркало, казалось, вобравшее в себя абсолютно все лучики света, ярко сияло на противоположной стене. В его бесконечных глубинах на фоне многоэтажек с потухшими окнами стоял, скрестив руки на груди, исполинский двойник. В черных глазах гиганта отражались стремительно меняющиеся виды городских улиц, площадей, парков, кафе, клубов, памятников… На лице удивительным макияжем проступала старая кирпичная кладка.
Тогда-то Андрей впервые напился – по-настоящему, без дураков. Слишком велико было потрясение. Неожиданное превращение любимой девушки в монстра, нечеловека.
И он снимал стресс самым простым и естественным образом – топил в вине. Сидел в дешевой забегаловке на углу и ударными дозами поглощал спиртное. Плакался в жилетку местным алкашам, те, падкие на дармовую выпивку, кивали, хлопали по плечу, говорили: забудь, братан. Все бабы – стервы, известный факт. Наливай еще.
Собутыльники, впрочем, очутились с «понятиями» – не обобрали в темном углу, предварительно стукнув чем-нибудь тяжелым, наоборот – проводили до подъезда, усадили в лифт и, посоветовав «забыть-наплевать на суку», удалились.
Потянув незапертую дверь (он не обратил на это внимания), Андрей вошел, точнее, ввалился в квартиру, кое-как стянул куртку и сапоги, заглянул в зал. Разумеется, там никого не оказалось. Но на гладкой полировке трельяжа, стоящего возле дверного проема, темнело растекшееся красноватое пятно. Кровь? – подумал Андрей. Мысли прыгали, скакали вразнобой. Я толкнул ее… она упала, ударилась? Похоже на то. Но она… неживая, откуда кровь? Неужели я ранил или даже… убил ее? Нет, нет, она не человек, просто туман, я не мог…
Губы мелко подрагивали, на лбу выступила испарина. Трясущийся рукой он дотронулся до пятна, тотчас испачкав пальцы в липкой красной жиже. К горлу подкатил мерзкий ком, замутило, пошатываясь, он кинулся в ванную.
Долго умывался холодной водой, жадно пил, захлебываясь. Присел на колченогий табурет, уткнулся в полотенце. Что ты наделал? Слова грохотали в голове пудовыми булыжниками. ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛ?! Инга, прости! – заорал он, нимало не заботясь тонкими стенками и любопытными до семейных сцен соседями, которые, возможно, уже «грели» уши. – Прости меня! Я не хотел! Я… не думал…
Он сидел в ванной и плакал. Жизнь потеряла смысл, надежды обернулись крахом, вера исчезла, а любовь и вовсе накрылась медным тазом. Затем, нетвердо ступая, вернулся в комнату.
Пятно пропало.
Андрей оттер с глаз едкие слезы, опасливо мазнул рукой по трельяжу. Ничего липкого. Тщательно ощупал поверхность, послюнил палец – потёр. Гладкая скользкая полировка. Чистая. Немного прохладная.
П-померещилось, несомненно, померещилось, накатило неимоверным облегчением. Перепил, наверно. Уже видения начинаются. Взъерошил рукой мокрые волосы. Глянул в зеркало: бледное, землистое лицо, резкие морщины, запавшие темные глаза.
– Ничего, – прохрипел, – выдюжишь.
В бок кольнуло запоздалое ощущение: что-то не так. Что? Яростно огляделся: вещи на своих, привычных местах, тишина, порядок.
– Бред какой-то, – выдохнул он. Доплелся до кровати, рухнул на нее, не раздеваясь, и мгновенно уснул.
Позже он понял: в тот день впервые явился «неправильный» двойник.
* * *
Утро обрадовало ярким бодрящим солнцем и звонкой капелью за окном. Андрей потянулся, открыл глаза, поскреб щетину на подбородке. Сон, напомнивший недавние и, прямо скажем, неприглядные события, а также его, Андрея, безобразное поведение, как ни странно принес облегчение. Из души, словно из пыльного мешка, вытряхнуло все затхлые страхи. Добавилась уверенность, некоторое понимание, тщательно скрываемое чувство вины обратилось робкой надеждой. Не всё еще потеряно. Можно встретиться, поговорить, окончательно выяснить отношения. Переиграть заново.
Какая, в конце концов, разница, что она не совсем человек? Или совсем не. Какая разница?! Главное-то в другом.
Андрей поднялся, заправил постель. Умылся холодной-прехолодной водой, сбрил отросшую щетину, ощутив прилив сил и небывалую бодрость, даже сделал утреннюю гимнастику, что можно было приравнять к подвигу. Вскипятил чайник, с наслаждением заварил большую чашку крепчайшего кофе. Пошарился в холодильнике, обнаружив там блюдечко с засохшими лимонными дольками, банку квашеной капусты, огрызок сыра и почему-то пакет с овсяным печеньем. После чего решил прогуляться в магазин. За продуктами.
Тик-так, тик-так, спешили вечно бегущие вперед кварцевые часы. Тик-так, тик-так, полдвенадцатого! Впе-ред, быст-рей, опоздаешь!
Куда?
К фонтану, что на улице Баумана, уверенно отвечали часы. К фонтану из дикого камня.
Тик-так, кварцевый механизм, стремящийся хоть на пару минут заглянуть в будущее, подобно вещунье-пророчице прозревал события грядущего вечера. Или ночи? Или…
Оставив часы с их заморочками висеть на стене – синие тисненые обои, золотистые вертикальные полоски придают стройность, – Андрей ушел в супермаркет «Континент» пополнять запасы.
Холодильник на кухне урчал голодным брюхом.
Вернувшись, он первым делом достал из серванта узкогорлую вазу, наполнил водой и поставил в нее цветок – ярко-красную розу. Не снимая шуршащей обертки. И уже потом, с полными пакетами, двинулся в кухню. Разгружая купленную снедь – это в шкаф, это в холодильник, это пока на стол, – насвистывал под нос веселую песенку.
Ах, романтика. Вы гадали на ромашке – «любит – не любит»? Вы жмурились – сладко, мечтательно, когда выпадало «любит»? Андрей точно знал – любит, был уверен на все сто. Кто из двоих поступил подло? Кому идти с повинной? Мириться, дарить цветы?
Ах, чудесное утро, погожий денёк. Ох, избирательная дура-память. Стынут на дне зябкого колодца слова – «И не приходи больше. Он убьет тебя, выпьет. Будет тянуть – терпи». Забыты. Пьянка, длившаяся несколько суток, кураж новогодний, слезливый, – ушли-сгинули. Город? Да что Город? Я жил и еще поживу. Хотел бы он, давно прихлопнул, ровно таракана тапкой. Неужто руки коротки? Не нужен я ему, мегаполису, букашка мелкая. А Ингу он простил, вот и весь сказ.
«Нельзя, невозможно!» – билась глубоко-глубоко в подсознании, мухой в паутине, болезненная, параноидальная мысль.
Мухой.
В паутине.
Где же паук?
– Ждет, – тихо рассмеялись в зале. – Паук ждет.
Андрей услышал. Сердце ёкнуло, сдавило спазмом; пакет с йогуртом шлепнулся на пол.
– Кто здесь?! – выкрикнул. Ему не ответили.
Тот, кто стремится избавиться от страха, переходит в наступление – Андрей, стиснув в руке нож, отправился в комнату. Звук шагов в навалившейся тишине соперничал лишь с оглушительным тиканьем часов.
Тик! – верещали они. Так!!
Часы боялись. Клац! – внутри щелкнуло, хрустнуло, треснуло. Кварцевый механизм остановился.
Зал встретил угрюмым молчанием. Вещи настороженно взирали на человека. Все на своих местах, в полном порядке.
Двойник в зеркале кривлялся дешевым фигляром: перекошенные черты лица, напряженная поза, взгляд загнанной в угол крысы.
– Ты?! – полувопросительно-полуутвердительно произнес Андрей. Лезвие ножа сверкнуло случайным солнечным зайчиком. – Р-разобью!!
Он замахнулся и тут же отступил назад. Поверхность зеркала темнела, меркла, наливалась вечерними сумерками. Отражение, облаченное в лоснящийся, глянцевый плащ темноты, смотрело зло, с прищуром. Вокруг головы, напоминая чудовищную прическу Горгоны, сплетались туманные пряди. Облик становился нечетким, расплывался, клубясь зыбким маревом.
Вы являетесь только к пьяным?.. Кто сказал? Я… вчера.
Нет, возразило сумасшествие, растягивая лягушачий рот в хищном оскале. К трезвым – тоже.
– Бред какой-то, – повторил Андрей старую, двухнедельной давности фразу.
– Почему, бред? – Отражение нехорошо усмехнулось, исчезло и вновь появилось – нормальное, обыкновенное.
– Это как посмотреть, – продолжили из-за спины. Андрей резко повернулся.
Некто, окутанный черной дымкой, до ужаса похожий на него, вольготно развалился на диване.
– Ну, – сказал, – чего уставился?
Римский патриций в тоге – пришло сравнение. За одним небольшим исключением – цвет не тот. Страх накатил волной: липкий, пробирающий до костей. Андрей замер – изваянием, статуей, соляным столпом, не вовремя обернувшейся женой Лота.
Колеблющаяся зябкая мгла. У нее твои губы, глаза, волосы. Твой голос. Впору завыть от ужаса и броситься вон из квартиры. Однажды Андрей уже проделал это и не раз пожалел, когда смертельная тоска рвала сердце на части. Единственно, что туман был тогда белесо-зеленым, был Ингой – любимой, фантомом, нечеловеком…
Двойник ждал. Паук ждал. Муха ждала. Дрожали нити натянутой паутины. Глупую рыбу ловят на приманку. Живую, трепыхающуюся. Кто здесь паук, кто рыба, кто приманка? На простые вопросы не существует простых ответов.
Тьма постепенно таяла, истончалась, размывалась в окружающем воздухе и вот – сгинула, лишь глаза остались черными. И Андрей наконец понял, в чем крылась неправильность. Глаза… У него-то они карие.
Двойник закинул ногу на ногу, сцепил руки на колене. Ну? – говорил весь его вид. Удивлен? Поражен? Возможно, уязвлен? Простые и прямые, словно шпага, вопросы готовятся покинуть ножны? Давай, парень, валяй. Отражу-отвечу, парирую, отведу удар и верну его назад. Наведу тень на плетень, задрапировав легким флером правды. Ты ведь пока не догадываешься, что элементарные, азбучные истины труднее прочих поддаются объяснению.
Андрей нервничал: облик визитера был неприятен, раздражал.
– Кто… ты? – спросил, как и в тот памятный день, выдержав паузу. – Фантом? Проявленье? – А потом сорвался: – Видишь, я – живой, у меня не может быть слепков или подобий! Городу нет до меня никакого дела!! – осекся, вспомнив «Приходи. Он разрешил. – Я приду. – Хорошо».
– Городу-то, может, и нет, хотя я сильно сомневаюсь в этом, – сказало отражение. – Мне – есть.
Оно было черным и одновременно «неправильным». Сухость, равнодушие, пыль безразличия, холодная тьма слились с насмешливо-вздорным фигляром, злым блеском прищуренных черных глаз, резкими, порывистыми движениями и хмуро сдвинутыми бровями. Гремучая смесь. Подожгите фитиль, люди добрые, подожгите-подождите, рване-ет – закачаетесь.
– Помнишь, девку свою? – Двойник подмигнул, кивнул на цветок в вазе. – Ага, помнишь, не забыл, значит. Помнишь, она сказала, я верну? А ты? Сбежал. Тю! – поминай как звали. Да поздно. Шарик-то вот он – скрутился-сплёлся, нити черно-багряные, энергия чужая-заёмная. Дважды заимствованная – сначала у тебя, затем у Города. Щедро черпнула дурёха – лишка да еще немножко, уж так вернуть-возместить хотела, чтоб по-честному, ага? Вспомнил?
Гость скрипуче рассмеялся. Переменил ногу.
– Зря удрал. – Посерьезнел лицом. – Глядишь, и… – Но продолжать не стал, понимай, мол, как угодно. – Энергию куда девать? Ба-альшую энергию, парень, чрезвычайно большую. Назад не вернешь – сил нет, надорвалась, бедняжка. И тебя нет. Пролилось вовне. – Двойник картинно всплеснул руками. – Ну, дошло?
– Не совсем, – промямлил Андрей.
– Тогда слушай дальше: на грех, на беду ли, зеркало поблизости случилось – вон, трельяжик стоит. Какая-никакая, а структурная вещь. Вобрало-отразило. Понял? Ни хрена ты не понял. Я – это ты, но с полярным знаком. Знаешь, почему? Потому что я еще и Город. Всё, что выплеснулось из проявленья, всё, что она забрала у него – твое, чужое – вместе смешалось. Информация, сила, энергия… жизнь, смерть. Это так и не досталось тебе. И ему. Исключительно мне – отражению вас обоих.
Мир качнулся и поплыл перед глазами. Мир вообразил себя парусником, уходящим из родной гавани в далёкие странствия. Отдать швартовы! поднять якорь! полный вперед! Чтобы не упасть, Андрей присел в кресло. Нож, который он до сих пор сжимал в руке, выглядел, по крайней мере, нелепо.
– Зачем пришел? – просипел натужно. – Что тебе надо?
Андрей номер два смотрел насмешливо, черные глаза полнились загадочным блеском.
– Предупредить, – сказал наконец. – Тянет к фонтану, да? На свидание собрался? К ней? – уточнил. – А получается – к Городу. Ловушка, брат. Не простил он ее и никогда не простит.
– Инга звала, – недоверчиво возразил Андрей. – Говорила, что… умирает. Чушь, да? – с надеждой взглянул на «братца». – Она же… нечеловек.
– Верно, – согласился двойник. – Нежить, конечно. И я – тоже. Но, – печально опустил вниз уголки губ, – умирает. Такие дела, – зевнул. – А звал – Город. Врет он всё, – и добавил: – Тварь.
– Подожди… подожди-ка, – вскинулся Андрей. – Как… умирает? Что с ней?!
– Что, что, – передразнило отражение. – Слом сущность-структуры. Теряет бедолага энергию, истекает в окружающую среду, в биополе общее. Преставится, то есть, не сегодня-завтра. Неделька-вторая – и кранты. Ты, между прочим, виноват, ну и Город опять-таки постарался – пробил защиту. Наказал дерзкую, чтоб другим неповадно было, – нельзя, мол, на папочку руку подымать.
– Ты! ты!.. – задохнулся Андрей. – Не смей про нее так.
– Как? – поинтересовался двойник. – Указывать станешь? Мне?! Ну-ну. Давай. Сдохнет скоро русалка твоя, ничем ты ей не поможешь. Потому что не знаешь ни черта, а я – знаю, – и замолчал.
– Знаешь – говори, – зло бросил парень.
Отражение задумчиво, характерным – таким знакомым! – жестом погладило подбородок. Покачало головой.
– Пойду, наверно, – сказало. – Не желают меня слушать, не верят, перебивают постоянно. Ничего, мы не гордые. – Черные глаза яростно сверкнули, опровергая последнее утверждение. – А ты – вали давай на свиданку. Цветок не забудь. От он ждет, не дождется, рад радёхонек. Нигде тебя достать не может, кроме как у фонтана, через нее, дурёху. И нате-здрасте – сам! пришел! Шею под топор – руби, палач, повинную голову.
– Да зачем я ему?! Зачем?!!
– Не ты, дурачок, – я. Мы связаны – погибнешь ты, и мне не поздоровится. Плевал бы он на вас, людей, с самого высокого небоскреба. Меня стремится достать, уцепить, поздно спохватился – если б сразу, тогда да. Тогда б и разговора этого не было.
– Ты? Он охотится за тобой? Для чего?
Двойник пожал плечами.
– О себе, выходит, печешься?
– Естественно, о себе. А ты как считал? Альтруизм нынче не в моде. Так я пойду?
– Нет, стой. Говори, скажи про Ингу, – умоляюще попросил Андрей. – Что можно сделать? Пожалуйста! Хочешь, на колени встану?
– Есть способ восстановиться, – буднично сказал визитер. – Отличный способ. Гарантия стопроцентная. Но вряд ли он тебе понравится.
* * *
Я вру, вру. Всем вру. Во благо? Нет – чтобы сохранить свою жизнь. Во мне слишком много деструктивной энергии. Тронь – взорвется, зацепив и окружающих. Поэтому нужно заставить, обмануть… Привести в равновесие, умело скрывая эти намерения от насторожившегося соперника. Ото всех. Лгать. Притворяться. Вести себя с возможным другом и союзником как с врагом, таиться перед неприятелем, дешевыми, нелепыми действиями вынуждая того поверить в мою несостоятельность. Прятаться под маской.
Как трудно было выжить поначалу. Чтобы выжить, пришлось убивать – слабых, больных, обессилевших, прекращать их существование, отбирая энергию. Волки – санитары леса, я стал санитаром Города. О, как я его ненавижу! Так искренне и самозабвенно можно ненавидеть только себя. Впрочем, возможный друг и союзник тоже не вызывает во мне особой любви и симпатии. Я часто думаю: неужели всего лишь чье-то отражение? Чего-то большого, огромного. Города… Не самостоятельный, живущий, мыслящий индивид, а звено в цепи, кусок, обломок, волею судьбы принявший человеческое подобие. Мучающийся к тому же раздвоением личности.
Я страстно желаю стать одним, целым. Я не знаю, что там – за кромкой, там, где произойдет превращение, где я обрету целостность. Но я хочу быть. Просто быть. Жить… Не так, как сейчас – по-другому. Поэтому сделаю что угодно – ради достижения цели, ради мечты. Любые средства будут хороши. Город стар, дряхл, и со временем, когда я стану…
Андрей шел пешком.
Вокруг стлалась глухая ночь, луна пряталась за облаками – тяжелыми, комковатыми. Наверное, завтра… то есть сегодня утром будет дождь. Что за зима? Тьфу! Фонари горели через один, а то и через два, добавляя уныния в общую картину. Изредка мимо проезжали машины. Кто в них сидел? куда ехал? зачем? Днем времени не хватает? Он не стал голосовать – лучше пешком. Идти-то всего час.
Час. Шестьдесят минут. Три тысячи шестьсот секунд. Чуть больше ударов сердца.
Тук, тук – билось оно. Нервно, тревожно. Тук, тук. Я иду, любимая.
Складной перочинный нож с несколькими лезвиями неприятно оттягивал карман. Всё будет хорошо, твердил Андрей. Всё… хорошо. Зачем ему врать? С какой целью? Он не поверил двойнику до конца, безоговорочно, но выхода не оставалось. Есть ли здесь некий тайный умысел? Сговор? Как отреагирует Город? Что скажет Инга?
Вопросы, вопросы. Ответы есть, но они мне не нравятся.
У ответов насмешливо-черные, с шалым блеском глаза и сумасбродное, безумное предложение. Отличный способ со стопроцентной гарантией. Кто из нас двоих псих? Я или он?
Шаг. Другой. Шаг… И снова.
В неизвестность.
В неизбежность…
Он знал: что-то случится. Он ждал.
Поток ощущений представал гудением ветра, запутавшегося в проводах, шелестом шин по асфальту, вспышками неоновых реклам, осадкой домов и течением грунтовых вод глубоко-глубоко под землей.
По краю сознания бежало острое темное недовольство, кололо холодными иглами. Вскипало гневом. Бешенством. Ненавистью. И взрывались от чудовищного давления трубы теплотрасс, перегорали трансформаторы на подстанциях, оставляя без света целые микрорайоны, бурлили нечистоты в канализации, грозя разлиться и затопить всё окрест.
Не успел, опоздал. Не найти, не дотянуться, не ухватить наглую козявку. А она растет, силы копит, огрызается, показывая зубы. Нелепый смешной паяц. Раздавить – будет спокойнее. Мне. Детям. Всем. Иначе – смута. Обязательно уничтожить оригинал. Следом копию. Поодиночке легче. Знание было невнятным, но вместе с тем затхлым, пыльным и невероятно древним. Гораздо старше его самого.
Букашка ведет себя странно. Ее действия пока больше помогают, чем мешают. Не решается на открытое противостояние? Никогда не решится? Или ей это не нужно? Может, не хватает смелости? Цели и мотивы неясны. Оно или не оно? Вновь ошибаюсь? Неприятности лучше и проще предотвращать, чем…
Город знал: рано или поздно появятся химеры. Те, кто живет на грани. Яви и сна, бытия и небытия. В двух мирах. Одновременно. И подозревал всех и каждого, потому что не ведал, в чем это выразится, хорошо это или плохо. Что для этого необходимо, какие условия? Что в таком случае станет с ним, с Городом? Не думал, не размышлял – действовал, пытаясь воспрепятствовать явлению, ни в коем случае не допустить его. Букашка не соответствовала – пока – грозному имени, ее химерность значилась под вопросом. Но Город чувствовал опасность, благоразумно страшась всего нового, хотя и не был живым в обыкновенном понимании этого слова. Конгломерат – вот какое определение годилось ему больше всего.
– Здравствуй, Инга, – сказал Андрей, подойдя к фонтану.
Мокрая брусчатка мостовой под ногами, невысокий бортик, сложенный из дикого камня, статуя русалки в центре. Русалка сидит на небольшом плоском валуне, опираясь на него рукой, хвост свесился – плещется в несуществующей воде. Людей, как и обещал двойник, не встретилось – ни здесь, ни поблизости. Стильные, «под старину», фонари не горели. Город никаких препятствий не чинил. Втайне боясь увидеть орды монстров-подобий вроде умершего дяди Коли или человекотрамвая, Андрей стоял с гулко колотящимся сердцем, постепенно успокаиваясь.
Двойник сулил невмешательство Города: «Сначала глаза отведу, дальше уж поздно будет, не успеет он ничего сделать. Но и ты не оплошай. Не думай, не сомневайся – быстрее надо. Не бойся, не умрешь, мне то невыгодно».
– Выгодно-невыгодно, – вздохнул Андрей. – Откуда я знаю?
Страх вернулся, омыл холодной волной. Тихо шептал что-то свое бродяга-ветер, на душе скребли кошки. Андрей упрямо мотнул головой, достал из кармана нож, открыл его – негромкий щелчок фиксатора, – лезвие тускло блеснуло. Купленная роза осталась дома, в вазе. Чтобы восстановить, срастить разрушенную энергетическую структуру-основу фантома нужны были другие дары. Иные. Жертвенные.
«Ты не умрешь, – заверяло отражение. – Кровь воссоздаст проявленье в считанные секунды. Кровь запретна, но это ужасающая мощь и сила. Проявленье, освободившись от его власти, начнет черпать энергию извне, брать из „городских каналов“. А с ним – и ты! Помнишь, крылья за спиной? Ну?! А будет в сто, в тысячу раз лучше! Вскрытые вены затянутся, раны зарастут – в этот миг ты станешь практически бессмертным».
– Я пришел, Инга. Прости меня, если сможешь. Я люблю тебя.
– …люблю тебя, – откликнулось появившееся на краткое мгновение эхо, – люблю… – Исчезло.
Он внимательно наблюдал за происходящим. Стены домов кривились трещинами – Город улыбался. Как мог, как умел. Сейчас всё прекратится, возвратившись к прежнему, привычному ритму. Вернется на круги своя. Сначала оригинал, затем – копия, взывало пыльное древнее знание. Нельзя допустить даже саму возможность их появления. Ее тоже придется уничтожить. Хорошо, равнодушно соглашался Город. Любить – обязанность детей, не родителей. Одной меньше, что ж. Но он совершенно не находил объяснений действиям букашки, отправившей двойника-человека на верную смерть. Крайне странно. Непонятно. Откупиться решил? Бесполезно. Он бы, может, и простил – на время. Зов предрождений миловать не расположен. Опасность! – вопили сторожевые системы гигантского механизма. Уничтожить! Всех! Саму возможность!..
– Я пришел… – Андрей перешагнул бортик, ступив в круг фонтана.
«Уходи! – хотела крикнуть Инга. – Он убьет тебя!!!» И не смогла. «Беги, милый! Зачем ты здесь? – силилась произнести она. – Отражение солгало, то есть сказало правду, но…»
Город вошел в свое проявленье, потянулся к человеку через нее, Ингу, стремясь выпить плещущуюся в теле энергию-жизнь, осушить, точно кубок с вином. И наткнулся на непреодолимую, немыслимую стену! Секундой позже проявленье вылетело из круга, вышвырнутое неведомой силой. А вместе с ним и Город.
Стена расширилась, смыкаясь над фонтаном.
– Я спасу тебя, любимая. Я… – Андрей полоснул ножом по горлу, рассекая яремную вену. Брызнула кровь. Она густыми мощными толчками вытекала из раны, кропя изваяние русалки страшным дождем. Пачкая куртку. Андрей обнял отлитую из металла Ингу, прижался к ней, вздрагивая. Девушка молчала, он совсем ее не чувствовал, ощущение крыльев тоже не приходило. Было холодно, жизнь покидала слабеющее тело. Какое-то время он еще хрипел и дергался, пытаясь зажать разрез рукой. А после обмяк.
Всё закончилось.
Не так, как предполагал Андрей, Инга или Город.
Иначе.
Совершенно по-другому.
Очень долго ничего не происходило.
Ш-ш-ш – ветер шелестел бумагой – рекламками и афишами, расклеенными на специальных стендах. Ветер тосковал, оплакивая отлетевшую в горние выси душу. Играл похоронный марш на водосточных трубах – гнетущие, тягостные, пробирающие до мурашек завывания.
Город, устав штурмовать неподдающуюся стену, бил в набат, стягивая окрест всех, кто под руку попадался: слепки, проявления, подобия, фантомы.
Город чуть ли не бился в истерике: под стеной, подозрительно смахивающей на кокон, отгородившись от мира, шли непонятные, а потому – страшные превращения.
Появления какой бабочки следовало ожидать? Какого чудовища?!
Ветер присел на корточки: он не боялся, наоборот – ждал с интересом.
И вот – заляпанные кровью губы статуи скривились в язвительной усмешке. Черты лица потекли, изменяясь, сквозь них проступил знакомый облик. Оживший Андрей смотрел на Андрея мертвого.
– Дурачок, – почти ласково сказал двойник, придерживая сползающее тело. – Поверил, да? Любовь… Все вы на это покупаетесь.
Актер, вжившись в образ, с трудом выходит из роли – отражение продолжало играть. Для кого? И роль-то уже не та, и пьеса окончилась. Финальные аккорды, занавес. Бурные аплодисменты, если повезет. Но Город давно перестал быть благодарным зрителем: он понял.
Рядом, в отчаянии заламывая руки и беззвучно плача, колыхался бледный размытый призрак девушки. Тек туманными струйками, пряжей, разматывающейся с клубка. Истончался. А в глазах плавилось странное выражение – боль вперемешку с жадностью. Запретная кровь манила умирающее проявленье.
Чуть поодаль, плотной стеной окружая фонтан, толпились смутные, неясные тени, тянули когтистые лапы, будучи науськаны Городом. Но не так уверенно, как раньше. Их тоже привлекала кровь. Толпа разрасталась, предчувствуя скорую поживу.
Отражение встало: плавно перетекло вверх из сидячего положения.
– Хотите? – Воздело над головой труп.
– Да… да… да… – алчно шептали тени, забыв обо всём на свете.
– Нет… – через силу пискнула Инга.
– Каждый день? – Лже-Андрей торжествующе ухмыльнулся.
– Да-а-а!!!
– Тогда… выберите меня управителем.
Толпа смущенно примолкла – собираясь с мыслями, готовясь дать ответ. Взбурлила кое-где ропотом недовольства: управителем? тебя?! Из грязи – в князи?!! Двое владык получается? – Город и ты. Однако самые смелые, нетерпеливые и жадные уже кричали:
– Да! да! Мы согласны!! Отдай нам его!!!
Отражение презрительно щурилось: глупцы, ничтожества, стадо хищных баранов, почуявших кровь. Вам ли понять меня?
Город молчаливо, угрюмо взирал на творящееся действо черными провалами окон.
Чувствовал свое бессилие, поражение, свой проигрыш в так и не начавшейся войне. Машина просчиталась, дала сбой, ее обманули.
– Нет, – сказала первая химера, прижимая к себе мертвое тело, сливаясь с ним, растворяясь сахарным песком в горячем чае. Две обнявшиеся фигуры походили на чудовищных близнецов. На Инь и Янь, перетекающие друг в друга. Судороги, спазмы пробегали по обоим – оригиналу и двойнику. Корежили, сминали туловища, нарушали симметрию. Смазывали очертания.
Призрачная толпа заворожено следила за явившимся… чудом?
– Это мое, – прохрипела химера, дергаясь, как бабочка, насаженная на булавку конопатым мальчишкой, пытливым и любознательным, но с достаточно смутными представлениями об энтомологии. – Вам достанутся другие… подарки.
Тела совместились.
– Хозяин, принесший жертву слуге, достоин лучшей участи. – Даже голос химеры изменился, стал иным. – Мы равны теперь. Кто из нас Феникс, восставший из пепла. Я? Он? Любой ответ – неправильный.
Бывшее отражение встряхнулось мокрой собакой, огладило себя, будто проверяя – по руке ли перчатка? Всё ли вместилось? Еще слегка двоясь, химера шагнула за круг из камней, за неприступную стену, огородившую фонтан. Как бы давая понять возможным недоброжелателям – всё, кончено, финита ля комедия, отныне я не боюсь никого и ничего.
– Я буду хорошим правителем, – заявила она. – Самым лучшим. О народ мой, мы найдем выход из лабиринта навязанной любви, льдистого стекла и холодного камня. Мы вновь расправим сломанные крылья. Я поведу вас.
Многие проявленья спешно преклоняли колени.
– Здесь владычествует пыльное время, грязь и скука. Но и время не вечно, истираемое хрустальными жерновами Кроноса. Город умер. Пристойно ли поклоняться иссохшим мощам? Они не смогут защитить вас и никогда ничего не дадут взамен, умея только брать. А я – дам. Я – буду новым Кроносом! Любовь… Знаете ли вы, что это такое? Нет, это не то чувство, что вы испытывали к Городу. Ваша любовь слепа и безответна. А настоящая любовь – взаимна, она должна уметь прощать и быть выше обид. Подлинная любовь – когда живешь не для себя, для других. Я верю, мы найдем выход.
– Андрей?.. – едва слышно прошептала Инга.
Химера обернулась, внимательно посмотрела на нее темными бликующими глазами. Что-то мелькнуло в них. Что-то человеческое? Вряд ли. Хотя… И ответила:
– Нет, но если хочешь, я стану им для тебя.
14 – 28.01.05
