сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
Получилось это довольно забавно, а главное — неожиданно. Девушка рассмеялась, и Лазарев, исправляя свою оплошность, взял се за талию и лихо закружил в вальсе,
Воронин с Марковым, еще немного постояв, ушли на ужин без Сергея. В общежитии, не дождавшись его, уснули. Разбудил их резкий стук в дверь.
— Тревога!
Летчики быстро поднялись, включили свет. Сергея все еще не было. На улице свирепствовал ураган, вызывая безотчетное беспокойство.
— Может, пас подняли па поиски Лазарева? — предположил Марков. — В такую погоду недолго сбиться с пути.
Пробираются во тьме через снежные сугробы па аэродром. По дороге к группе присоединился и Лазарев.
— Где же это ты, братец, разгуливаешь! — корит его Марков. — Мы здесь чего только не передумали!
— После танцев немного задержался, — оправдывался он и, видимо, не желая дальнейшего уточнения своей «задержки», спросил: — Зачем это мы понадобились ночью, да еще в такую погодушку?
— Пока неизвестно. Придем — узнаем, — проворчал Марков, поворачиваясь боком к ветру.
— Наверно, немцы под вой метели пытаются вырваться из котла и теперь прут прямо па пас? — высказал предположение Хохлов.
Лазарев не без тревоги упрекнул:
— Ты, видно, еще не проснулся. Бредишь, как во сне.
Ночь, пурга, подъем по тревоге — все это волновало летчиков, не привыкших к неопределенности, и вызывало всевозможные толки. Вид аэродрома только усилил тревогу. На всех самолетных стоянках в темноте, точно светлячки, таинственно мерцали огоньки. Техники прибыли раньше и, подсвечивая лампочками от аккумуляторов, готовили машины к полетам. Многие моторы уже работали. Гул нарастал, усиливался, а когда пилоты подошли к командному пункту, все кругом — воздух, ночь, земля — содрогалось от рева десятков моторов. Вихрился снег, будто на аэродром обрушился смерч. Ни говорить, ни идти.
Наконец впереди вырос огромный сугроб. Это занесенная землянка КП. Кто-то отыскал вход, распахнул дверь. Блеснул тусклый свет. Стряхивая с себя снег, один за другим спустились на огонек. Здесь уютно потрескивала раскаленная печурка, было тепло и тихо.
В штабной комнате, склонившись над столом, начальник оперативного отделения полка капитан Плясун чертил что-то на карте. Густые черные волосы спустились на смуглое лицо, за что его окрестили «цыганом». И он не обижался.
Воронин с Тихоном Семеновичем Плясуном вместе учился в академии Военно-Воздушных Сил. Там Плясун увлекался военной историей и считался лучшим слушателем по оперативному искусству и стратегии. И сейчас был знатоком боевых дел на фронтах. При появлении летчиков он не оторвался от карты. И Петр па правах старого товарища спросил:
— Дорогой товарищ «цыган», что стряслось в стратегии?
— Секундочку, товарищи, вот только закончу… — буркнул тот своим гортанным голосом.
Через минуту Тихон Семенович поднялся и, откинув с лица волосы, пошутил:
— Без потерь добрались или кое-кого в пути замело снегом? — и тут же, пригласив всех к оперативной карте, стал толково и последовательно докладывать суть дела. И постепенно картина для летчиков прояснилась.
Две недели шло сражение по уничтожению окруженных десяти вражеских дивизий и одной бригады в районе Корсунь-Шевченковского. Даже тогда, когда вся территория, занимаемая фашистами, уже простреливалась нашей артиллерией и надежды на выход из окружения не оставалось никакой, немцы ответили огнем на гуманное предложение советского командования сложить оружие. И вот теперь с отчаянием обреченных гитлеровские генералы а старшие офицеры, пользуясь разыгравшейся пургой, ночью сели в танки и, окружив себя колоннами бронированных машин и пехоты, бросились на прорыв.
— Сейчас мне сообщили, — продолжал Плясун, — что пеших наши доколачивают, но отдельные танки и бронетранспортеры все еще рыскают в окрестностях. Не исключена возможность, что с рассветом фашисты попытаются чем-нибудь помочь своим главарям, рвущимся из окружения. Мы должны быть готовы к бою в любую минуту.
БУДНИ ФРОНТОВОГО ЗАТИШЬЯ
Погода стояла нелетная. Всем было приказано собраться у землянки КП. И через пять минут строй застыл в безукоризненном равнении. Четко отбивая шаг по только что укатанному, как асфальт, снегу, проходят перед строем знаменосцы. Напряженная торжественная тишина. Перед глазами проплывает алое, как кровь, Боевое Знамя полка. Под ним летчики сражались в Подмосковье и на Калининском фронте, на Курской дуге и над Днепром, принимали участие в освобождении Киева и теперь ведем битву за Правобережье Украины. Под ним летчики полка уничтожили 330 самолетов врага.
Часто приходилось трудно, но летчики-истребители побеждали. Сорок один летчик погиб, пять тяжело ранены и выбыли из строя. Вспоминается Иван Емельянович Моря. Недавно по пути из госпиталя домой в село Рябухино Харьковской области он заехал в родной полк. Инвалид. Трудно сказать, жил бы капитан Петр Воронин сейчас, если бы под Томаровкой в прошлое лето он своим самолетом не преградил путь «мессершмиттам», которые целились в комэска. Да, стоящие в строю в долгу перед павшими и теми, кто отдал свое здоровье делу победы. Многим авиаторам вспоминается Сергей Тархов. Он первым из крылатого племени полка за боевые дела был удостоен звания Героя Советского Союза. Его могила в Мадриде. Никогда не забыть и первых боевых учителей. Они были первыми дважды Героями Советского Союза — Сергей Грицевец и Григорий Кравченко.
Знаменный взвод встает на правый фланг. Командир полка майор Василяка отдает рапорт заместителю командующего 2-й воздушной армией генерал-майору авиации Сергею Николаевичу Ромазанову, прибывшему в сопровождении командира дивизии. Зачитывается Указ Президиума Верховного Совета СССР, летчикам вручаются награды. Подошел черед и капитана Воронина. С волнением принимает комэск из рук генерала Грамоту и две красные коробочки: одна с орденом Ленина, другая с Золотой Звездой Героя Советского Союза.
Начинается митинг, и Петр, сжимая в руке дорогие награды, чувствует их увесистую тяжесть. Память невольно уносит его в далекие юные годы, в 1934 год, когда летчики Ляпидевский, Леваневский, Молоков, Каманин, Слепнев, Водопьянов, Доронин, спасшие челюскинцев, стали Героями Советского Союза. Вся страна восхищалась и гордилась отвагой и мужеством славной семерки. Громко звучали имена Чкалова, Байдукова, Белякова. Многим эти люди казались необыкновенными. Так, конечно, оно и было, если иметь в виду в первую очередь их напряженный повседневный труд, их знания, умение, волю к победе. К сожалению, многие рассуждают упрощенно: героизм — особый дар природы и наделяются им лишь избранные.
В юности Петя тоже считал: герои — особые люди. Думал и о том, что герой — это человек риска и случая. Прошли годы. Многое мы испытали, пережили, познали суть храбрости и трусости, и необыкновенное, ранее недосягаемое, постепенно приобрело реальные краски. Петр Воронин, как и многие, осознал истину, что в жизни все добывается трудом, волей и вдохновением. Да, именно великим идейным вдохновением. Ведь жизнь — это борьба, в борьбе нужна сила, а силу придает только вдохновение. Без вдохновения, без идеи любой труд, тем более ратный, теряет свою силу, свою окрыленность.
Теперь Петр узнал, как длинен и тернист путь к званию Героя. Это — труд и еще раз труд, учеба, бои и бои. Только они дают человеку знания, опыт, волю к победе и храбрость. Храбрым человек не рождается. Храбрости люди учатся друг у друга, и она сама по себе не приходит. В бою каждый раз приходится быть заново храбрым — вот в чем суть. И в кебе все пути к победе лежат через победы над своими слабостями.
Воронин вместе с другими награжденными товарищами безмерно рад. На свете нет ничего тяжелее и почетнее, чем труд солдата в боях за Родину. Получить за это высшее отличие — разве можно оставаться равнодушным к такой награде? Капитан Воронин, разглядывая Золотую Звезду и перевернув ее, с гордостью читает на оборотной стороне: 2043, Герой СССР.
«Значит, от Звезды номер один Ляпидевского пошла уже третья тысяча. Вот он, массовый героизм!» — подумал Воронин и услышал свою фамилию. Нужно сказать ответное слово.
Из головы разом вылетают все мысли и слова, приготовленные еще вчера. С дрожью в ногах выходит из строя и, повернувшись лицом к полку, оглядывает лица товарищей. От их одобрительных улыбок сразу становится легче, скованность отступает. Говорит просто, как думает и что чувствует.
В ответ слышит аплодисменты: должно быть, все получилось кратко и понятно. Возвращаясь в строй, с облегчением улыбнулся: хорошо, что забыл заученную речь и говорил словами, идущими от сердца.
* * *
Правильно гласит народная примета — «Как февраль не злися — все весною пахнет». Снова установилась солнечная погода, и полк летит на другое место базирования.
Очередной аэродром — новый рубеж старта для боев, новые надежды.
Рядовые летчики, конечно, не знали замыслов Верховного Главнокомандования, но всегда имели свое твердое мнение по этому поводу — наступать! Не сомневались: эта наша солдатская стратегия была верной. Ведь предстояло еще окончательно освободить нашу Родину от фашистских захватчиков. И все же, когда впереди показался Ровно, грусть и радость разом поднялись в груди: новое всегда вызывает волнение своей неизвестностью.
Вот город уже под крылом. Небольшой, компактный. От изобилия черепичных крыш он сверху кажется темно-рыжим. На вокзале заметно оживление — видны люди, машины, дымки от паровозов, цепочки вагонов. Западнее этого темно-рыжего пятна, среди снега, узкой дорожкой чернеет взлетная полоса аэродрома.
Внимательно запоминая очертания Ровно, летчики группы делают круг над ним, как бы приветствуя жителей, и летят вдоль железной дороги на Луцк и далее — на Ковель. Нужно по-хозяйски изучить землю с воздуха: ведь отсюда будет продолжено наступление. Вспоминается тяжкое лето 1941 года. По этому маршруту Луцк — Ровно — Новгород-Волынский — Житомир наступали тогда на Киев фашистские колонны генерала Клейста. В этих местах произошло самое крупное танковое сражение начального периода войны с участием с обеих сторон около двух тысяч танков.
К северу от линии полета темнеют сплошные леса. Местами в их чаще виднеются болота Полесья. Над ними, переливаясь на солнце разными оттенками, стелется испарина от незамерзшей земли. Особое внимание привлекло небольшое болотце, круглое, словно диск. В середине темнеет вода, над ней шапкой стоит пар. Проталина к краям постепенно белеет и у опушки леса, как венец, сверкает ярчайшей белизной снега. Сверху этот сверкающий венец кажется стенками вазы, а шапка испарения, окрашенная лучами солнца, — букетом причудливых цветов.
Ознакомившись с новым районом, летчики садятся на аэродром. Сюда уже прилетели прежние соседи 528-го [1] истребительного полка — 525-й штурмовой полк. К удивлению летчиков-истребителей, на аэродроме никаких признаков разрушений. Целы все небогатые сооружения: узкая взлетно-посадочная асфальтированная полоса, деревянный ангар, щитовые бараки, домики. Похоже, что все делалось на скорую руку. Фашисты чувствовали, что долго жить им здесь не придется.
Возле колеса самолета капитана Воронина в ноздристом талом снегу валяется посеревшая от времени бумажка с каким-то рисунком. Осторожно, стараясь не разорвать, Петр извлекает ее из мокрого снега. Гитлеровская «художественная» листовка. Изображен дремучий лес, из которого украдкой выглядывает человек с большой клочкастой бородой. На голове растрепанная ушанка, низко нахлобученная на лоб. В распахнутом рваном полушубке. В волосатых длинных руках — советский автомат. Оскал зубов, горящие злобой глаза… Все это придавало человеку дикий, свирепый вид. Под рисунком подпись: «Матери, не пускайте детей в лес! Там партизаны».
Воронин вместе с механиком самолета Дмитрием Мушкиным и начальником оперативного отдела полка капитаном Плясуном, прилетевшим сюда еще вчера, с чувством отвращения разглядывает гитлеровскую агитку. К ним подходят летчики и местные жители, приводившие в порядок аэродром.
— Видать, здорово партизаны здесь немцам насолили, раз уж выпустили такие картинки! — заключает Хохлов.
Капитан Плясун приглашает вновь прибывших летчиков на КН. В землянке, занимая целую стену, висят две карты с последними данными фронтовой обстановки, нанесенными заботливой рукой хозяина. Одна карта общей обстановки на фронтах, вторая местная — их участка.
Здешние дела им хорошо известны, поэтому все потянулись к стратегической карте. На ней нанесена линия фронта от Финского залива до Черного моря.
— Смотрите, оказывается, за зиму нам удалось на севере Украины вбить в противника клин, — удивляется Лазарев, рассматривая карту.
— Клин-то порядочный, глубиной километров до трехсот, — уточняет Коваленко, — А мы сели в самое его острие.
— Отсюда, из района Ровно и Луцка, наши русские армии в четырнадцатом году начали Галицкую операцию и овладели Львовом, — поясняет Плясун.
— Может, и мы сейчас будем наступать на Львов? — вырвался у кого-то вопрос.
Плясун, по-видимому, уже думал об этом. Кто на фронте не задумывается о своих ближайших делах? Война всех научила мыслить масштабно. Поэтому он сразу ответил:
— Как сказать! Мы и так вырвались вперед, в особенности наш Первый Украинский. — Черные, как уголь, глаза Тихона Семеновича скользят по карте на юг. — Смотрите, какой здесь у немцев образовался длинный нос. Он, словно на наковальне, лежит на Карпатах и упирается в Черное море. Ударить по нему с севера и — отрубить. — Плясун улыбнулся. — Идея? — И тут же замечает: — Правда, весной, в распутицу, еще никто не проводил крупных операций. По крайней мере, история не знает такого случая, — и он глядит на капитана Воронина: — Мы ведь с тобой, Петр Васильевич, в академии, кажется, весенних операций не изучали?
До самой темноты продолжалась непринужденная беседа о стратегии. Когда па фронте затишье, летчики любят помечтать о будущем. Обсудить, убедиться в правильности своих наблюдений, догадок стало их потребностью. И что характерно, такие коллективные обсуждения редко бывают ошибочными.
— А теперь пора на ужин и на отдых, — заторопился Тихон Семенович, увидев, что в маленькое окно землянки уже заглядывает ночь. — Спать будем в городе.
* * *
Роскошный двухэтажный особняк по Ленинской улице, 268. В спальнях зеркальные шкафы, туалетные столики, массивные деревянные кровати с пуховыми перинами, белоснежные ванные… Однако недолго пришлось отдыхать в великолепных покоях. В первую же ночь наши мягкие перины запрыгали от «музыки» разрывов. В Ровно, в окрестных лесах и селах действовали буржуазные националисты, оставленные фашистской агентурой. Они не только мешали восстанавливать разрушенное войной хозяйство, совершали покушения на партийных и советских работников, но и наводили ночью вражескую авиацию на важные объекты. Во вторую ночь две бомбы упали недалеко от нашего особняка. Мы вынуждены были возвратиться на аэродром. На солдатских нарах все было свое, привычное. И спалось крепче. Предрассветный гул наших моторов воспринимался словно сигнал горниста «Подъем». Это сразу прогоняло сои и придавало бодрость.
Обычно в период наземного затишья, когда фронт готовится к новому наступлению, истребители не знают покоя. С воздуха они зорко прикрывают перегруппировку войск, чтобы противник не пронюхал о замыслах нашего командования и не помешал подготовке операции. На правом крыле 1-го Украинского фронта днем вражеские самолеты не показывались. Летчики 528-го полка изредка летали на разведку и фотографирование обороны противника. Погода установилась теплая, и они после напряженных боев отдыхали, наслаждаясь тишиной и солнцем.
И вот в это утро, ясное, тихое, пришло срочное сообщение: севернее Луцка обнаружена «рама» (разведчик-корректировщик) и два новых самолета неизвестной марки. Они бомбят и штурмуют войска 13-й армии, которой придан 728-й полк.
Четверка истребителей поднялась в воздух.
Новые самолеты! Это насторожило. За все время войны у немцев не появлялось новых самолетов, кроме «Фокке-Вульф-190». Интересно взглянуть на новинку. Удивляло их появление без прикрытия истребителей.
