Текст книги "Со мной ничего не случится"

Автор книги: Арон Крупп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Костя, ты не хочешь с нами встречать праздник?

– Нет, спасибо, я – в лесу, у нас уже все готово.

– Новый год – все-таки домашний праздник.

– Кто знает, где мой дом больше? Мы можем здесь слегка попраздновать, я шампанское принес.

– Я тоже. Борис Алексеевич, можно?

– Сегодня можно. Выключайте приборы и двери – на запор!

– Борис Алексеевич, вы сегодня такой добрый, что хочется вас расцеловать.

– Так целуйте, я всегда добрый, только скрываю.

Горят лампочки на елке, в разномастной посуде пениться шампанское.

– С Новым годом!

– С Новым годом, Костя!

– С Новым годом, Наташа!

– А ты знаешь, ты за несколько дней сильно изменился, стал мягче, что ли, с чего бы это? Говорят, тебя видели с женщиной?

– Возможно.

– Ну, дай-то бог, а то жалко на тебя смотреть было, желаю счастья.

– Спасибо, Наташа, и тебе тоже. Борис Алексеевич, можно мне сегодня уйти пораньше?

– А как пораньше?

– Часов в двенадцать.

– Да мы все в двенадцать уйдем, сегодня можно.

А я волновался.

Аэропорт.

Я так привык летать на самолетах, что в моем понимании аэропорты давно уже отняли у вокзалов право быть символами встреч и разлук, расстояний и перемен. Иногда я прихожу в аэропорт безо всякой видимой нужды, просто потому, что смутно на душе. Толкаюсь в кассовом зале, выхожу на перрон, смотрю на самолеты, встречаю незнакомых пассажиров, прилетающих из незнакомых городов.

Я в аэропорту свой человек, летчики – мои приятели, вертолетчики – мои друзья: и летать с ними приходилось, и выпивать.

Когда я теперь их увижу, да и увижу ли?

– Внимание! Произвел посадку самолет, следующий рейсом Б-52 из Гомеля!

Вот он, АН-24, гремя турбинами, медленно подруливает к ограде. Ну, скорей же! Как долго вертятся винты, никак не погасить инерцию. Наконец, остановились. Сейчас подкатят трап, откроется пассажирский люк. Секунды, секунды, длинные, как часы. Холодно. Или жарко? Черт его знает. Выходят. Один, другой, третий, десятый.

И красная куртка, черные брюки, большая спортивная сумка. Рита!

– Костя, милый!

Мы стоим, обнявшись, здесь можно. Люди оглядываются, но не осуждают, здесь можно.

Я забираю у нее сумку и отдаю ей цветы.

– Спасибо, илый. А ты, оказывается, внимательный.

– Так это же очень просто, когда все время думаешь о тебе.

Она прижалась к моему плечу, потом посмотрела на меня:

– Ты знаешь, я тоже все время о тебе думаю. Ты не разлюбишь меня?

– Нет. А ты можешь?

– С чего ты взял?

– Мне так Доктор нагадал, а он поэт, и, значит, специалист по теории.

– Он же меня совсем не знает.

– Он знает меня.

– Что, тайные пороки?

– Нет, явное отсутствие достоинств.

– Я всегда знала, что мужчины любят кокетничать.

– Но я бросил все, чем был богат, это решено твердо, и сейчас я бедняк.

– Ты все время говоришь намеками, я ничего не понимаю; расскажи мне, в чем дело?

– Как-нибудь потом.

– Хорошо, я подожду. Где мы будем встречать Новый год?

– В лесу есть чудесная хижина, там будут прекрасные люди. Тебя это устраивает?

– Да. В полночь там появится Дед Мороз, Снегурочка, Леший, Домовой, и другая очень симпатичная нечисть. Так?

– Если захочешь ее увидеть, надо только в разгар ночи выехать на лыжах в лес.

– Ну вот, а я не взяла ни лыж, ни ботинок.

– Для тебя все приготовлено в хижине.

– Нет, ты, правда, очень внимательный.

– Не стану повторяться. Едем сейчас ко мне, я тоже должен собраться.

В такси она прижалась ко мне, и я обнял ее за плечи. В зеркальце увидел короткий взгляд таксиста. Пускай смотрит таксист, свидетель коротких обрывков чужих радостей и горестей.

– Нам на "Восток"!

Елка на площади Ленина, елка на Центральной площади, елка на площади Калинина: сколько радостей для детей! А вот и "Восток", мой дом, третий этаж.

– Вот мы и дома.

Рита посмотрела на меня долгим взглядом, и я понял, что опять убежал вперед, по ее терминологии, но поправляться не стал.

Она сняла куртку, шапочку, осмотрелась.

– Я уже в третий раз у тебя, а ты еще ни разу у меня не был.

– Буду обязательно. Хочешь есть?

– Нет.

– А кофе?

– Хочу.

Я вышел на кухню и поставил греться воду, а когда вернулся назад и увидел ее, меня захлестнуло такое чувство нежности, что дышать трудно стало. Я обнял ее, а она опустила голову мне на плечо.

– Я люблю тебя.

– Скажи еще раз.

– Я люблю тебя.

– Еще.

– Люблю.

– Ты должен мне эти дни говорить это помногу раз, чтобы потом я всегда это помнила, чтобы у меня был большой запас этих слов. Чтобы я могла их понемногу тратить, когда тебя не будет рядом, и, все равно, чтобы хватило на долго.

Я нашел губами ее губы. Они были теплыми и мягкими. И я забыл про все, про север, про Новый год, даже про воду для кофе, которая выкипела на плите...

Рита опомнилась первая...

– Тебе, кажется, надо было собираться, и, кажется, ты ставил воду.

– Да, я совсем забыл. Это ты виновата.

Она поцеловала меня и толкнула.

– Мужчины должны заниматься своими делами. Переодевайся, а кофе я сам сварю.

* * *

До конца года оставалось несколько минут. Мы собирались у старой ели возле хижины и ждали первого удара курантов. На ели горели разноцветные лампочки, и все участники празднества – их было человек двадцать – были залиты призрачным светом. Рита стояла рядом со мной. Уходили последние секунды старого года, каким будет Новый год?

Бам! Бам!

– С Новым годом, с новым счастьем!

А потом мы несемся по ночному лесу на лыжах. Мелькают кусты, деревья и если очень захотеть, можно представить, что из-за них выглядывают сказочные обитатели леса.

Я сказал об этом Рите.

– Конечно, я вижу. Вон там, а вот еще, – она остановилась, и я подъехал к ней, встал рядом.

–Поцелуй меня, Костя. Ты будешь меня любить?

–Всегда.

–Мне больше ничего не надо.

А потом мы сидели в хижине, пили и вместе, и по отдельности, когда были исчерпаны тосты, но не исчерпаны запасы выпивки. Саша сидел поблизости от нее и пел как заведенный. Это он ублажал Риту, он к ней явно благоволил.

– Саша, отдохни, иди выпей.

Рита взяла стакан, посмотрела сквозь него на окно и сказала:

– Я хочу выпить за тебя, Саша, за твои песни, они мне очень помогли когда-то.

– Спасибо, Рита, я очень рад, что это так. Хотя я ничего особенного не делаю, все просто: кому-то надо говорить о том, что все и так знают, я не делаю никаких открытий, просто говорю.

– Во всяком случае, ты честно выполняешь эту работу.

– Да, он честно выполняет эту работу, это не каждому удается, это сказал я.

– Перестань шеф.

– Хорошо, не буду, давайте танцевать.

– Да, да, танцы!

Я включил магнитофон и протянул Рите руку:

– Прошу вас.

– А ведь мы с тобой первый раз танцуем.

– Мы еще много будем с тобой танцевать.

– Да, – она помолчала немного, а потом неожиданно сказала: – Ты должен рассказать мне о прошлой зиме.

– Да, наверное, ты права и нужно все рассказать, ничего не приукрашивая и не жалея себя... Так с чего же начать?

– С начала.

– Хорошо. Давай сядем в сторонку.

5. Костя Серов.

Началось все, как обычно, как начинался каждый год уже три года подряд: пришла в январе бумага из ВЦСПС с просьбой освободить от работы инженера Серова К.А. с 30 января по 30 апреля "для работы на КСП /контрольно спасательный пункт/ в районе Полярного Урала".

Когда я показал ему эту бумагу своему начальнику, Борису

Алексеевичу, он только вздохнул:

– Не знаю, может быть, ты там кого-нибудь и спасешь, но меня ты доведешь до инфаркта. Это уже точно.

– Ну, Борис Алексеевич, не такой уж я важный работник, чтобы из-за меня так терзаться.

– Работник ты, действительно, не важный, но сейчас каждый человек на счету. Ну, что с тобой делать: я не отпущу – ты через мою голову уйдешь.

– Конечно.

– Смотри, не замерзни там.

– Не замерзну.

Вечером я позвонил Саше.

– Привет, Доктор! Протрубили трубы, пора седлать своих деревянных лошадок, то бишь, вострить лыжи. Ты как, получил бумагу?

– Получил, шеф, и готов встать под твои знамена.

– Приходи ко мне, перекурим это дело.

– Приду.

Через два дня мы были уже в Москве, пробыли там три дня, получили снаряжение, медикаменты, инструкции и уже вчетвером вылетели в Полярноуральск.

Для АН-10 пять часов лета и вот уже Заполярье – короткий день, длинные тени и морозы с ветрами. Полярноуральск – обычный город, улицы как улицы, дома как дома, за горами видны горы, все нормально, только зимой мало света и очень мало тепла и это накладывает отпечаток на людей, живущих там: тепло приходиться черпать в самих себе, и это тоже одна из причин северной болезни.

Никто не бывает на Севере однажды.

Сначала сами сходили в горы, а потом потекла служба. Выпустили в феврале две группы, которые благополучно прошли маршрут; в марте выпустили еще три группы потом наступило затишье.

В конце марта принесла почта еще одну маршрутную книжку: группа из Куйбышева, 6 человек, в том числе одна женщина, поход пятой категории сложности, начало маршрута в поселке Северный, конец – станция Халь-Из на железной дороге, идущей на восток, к Оби. Контрольный срок – через двадцать дней после выхода.

– Когда у них начало похода?

– Послезавтра. Завтра они будут здесь, познакомимся.

Мы сидели в оперативке КСП и смотрели схему маршрута этой группы.

– Если учесть нынешнюю погоду, то маршрут очень сложный: в горах почти каждый день метет. Трудно им придется.

– Может закрыть маршрут? – предложил кто-то.

– Нет оснований. Идти в такую погоду можно, а в пятерку новички не ходят, должны пройти. Завтра посмотрим на них.

На следующий день в КСП появилось двое парней, одетые в одинаковые меховые куртки.

– Здравствуйте. Можно увидеть начальника КСП?

– Можно, это я, Серов.

– Алексеев.

– Гайнуллин.

– Садитесь, поговорим. Маршрут свой, надеюсь, изучили хорошо? Карты хорошие?

– Да, все в порядке.

– Обратите особое внимание на перевал Неожиданный. Склон там лавиноопасный. Подъем не тяжелый, зато спуск... веревки, ледорубы, кошки, все это может понадобиться.

– У нас есть.

– В конце Черного озера стоит домик с печью, там иногда останавливаются трактористы. Если что случиться спрямляйте маршрут и прямо туда. Оттуда на метеостанцию, не заходя в горы. Пока все.

– Где ваши ребята?

– На станции, ждут поезда на поселок Северный.

– Саша, пойдем посмотрим на них и на снаряжение, проверить их медицину. Выход мы всем разрешим.

Ну и ну! Махонький зал ожидания, казалось, был до отказа забит шестью пузатыми рюкзаками, да еще лыжи, да еще и сами ребята.

Они нас ждали.

– Здравствуйте!

– Здравствуйте!..

– Как настроение?

– Отличное, Урал будет нашим!

– Не сомневаюсь. Покажите палатки, примусы, аптечку.

Снаряжены они были хорошо, ничего не скажешь.

– Если после похода будете в Полярноуральске, зайдите на КСП, расскажите как прошли.

Подошел поезд, и ребята стали грузиться. Я посмотрел на невысокую фигурку Вали и подозвал Алексеева.

– Слушай, Виктор, береги жену, она единственная женщина в группе, ей вообще будет труднее, чем вам. Это Полярный Урал. Ты, надеюсь, понял, что я тебе сказал?

– Понял, спасибо.

– Не за что, ну, счастливого пути, возвращайтесь победителями.

И все хором:

– До-сви-да-ния!

* * *

Жизнь шла своим чередом, мы бывали в гостях у авиаторов, слушали северные истории, Доктор пел песни, иногда запивали – это Север.

А погода с каждым днем становилась все хуже: шли снега и даже в городе чувствовалось, как сильны ветры, а в горах этим ветрам есть где разгуляться.

Однажды, просматривая график группы, я заметил, что вчера или сегодня ребята должны прийти на метеостанцию.

Я сказал об этом товарищам:

– Надо будет завтра связаться по радио с метеорологами. Я не суеверный, но сдается мне – будет работа.

На следующий день в гидрометцентре мы попросили связаться с метеостанцией.

– Связь будет через полтора часа.

– Мы подождем.

Через полтора часа выяснилось: группа не приходила.

– Свяжитесь с геологами, может быть, трактористы их видели.

– Попробуем.

Через полтора часа выяснилось: шесть дней тому назад они были в домике у Черного озера, собираясь уходить через перевал. Вот так. До метеостанции ходу всего три – четыре дня, еще добавим день, итого – пять, все равно не получается.

– Нужно готовить отряд к выходу, если они завтра не придут на метеостанцию, будем искать их. Нужно просить у авиаторов вертолет.

На другой день ребята готовили снаряжение, а я пошел к авиаторам.

– Понимаешь, Костя, без разрешения свыше мы не можем дать вам машину, знаешь, сколько стоит час вертолетного времени?

– Знаю, Михалыч, но там, в горах, люди.

– Ладно, что-нибудь придумаем. Была б моя воля, я бы запретил этим бездельникам лазать в горы зимой. Это вам не Крым. Судить за такие дела надо.

– Ладно, Михалыч, о моральных аспектах туризма мы с тобой потом подискутируем, когда вернемся. Когда будет вертолет?

– Через два часа.

– Спасибо.

Плывет под нами белая тундра, петляют реки, а через двадцать минут начинаются горы, белые, с черными шапками обрывков. Вертолет поднялся выше. Ничего не было живого над нами: мертвый мир, только бежала по горам, не отставая от нас, тень вертолета.

– Иголку в стоге сена ищем, – прокричал мне пилот, – где тут разглядишь чего. Еще хорошо, что погода ясная, а то совсем бы вам худо было.

Я ничего не ответил .Как бы там ни было ,а эту иголку нам все равно надо найти.

– Скоро будет метеостанция. Видишь речку? Это Саньяха. Скоро посадка.

– Готовьтесь, ребята.

– На метеостанции нас ждали

– Когда выходите?

– Сразу.

– Выпейте чайку на дорогу и поедем.

– Спасибо.

В домике метеостанции было тепло и уютно. Тикали часы на стенке, тикали часы на передатчике. Время неумолимо шло. Принесли по-северному крепкий чай, молча выпили. Потом пилоты встали.

– Нам пора.

– Нам тоже. Спасибо, счастливо долететь.

– А вам удачи. Держите связь, но плохо, когда они заняты своим основным делом.

6.Костя Серов.

Подъем на гребень перевала занял у нас половину дня, а там в каменном туре мы нашли записку, оставленную группой Алексеева. Записка была написана четыре дня тому назад. Они были где-то недалеко, поэтому теперь нам особенно нужно было быть внимательными.

Где-то здесь, неподалеку произошло несчастье, какое -неизвестно. Люди столкнулись с чем-то, чего не смогли преодолеть. Возможно, нас ожидает то же, но нам нельзя рисковать собой: несчастье с нами – двойное несчастье.

Впереди лежал крутой спуск с перевала.

– На лыжах здесь не пройдем – снимайте их.

– Может не стоит? Спустимся осторожненько, жаль только время терять.

– А голову терять не жаль? Хочешь лавину подрезать? Сэкономим час-два, а потерять можем все. Пойдем в связках, по двое. Саша, мы пойдем первыми.

Тяжело было пахать этот склон, когда все спустились, полчаса сидели, приходя в себя, потом взвалили рюкзаки и пошли на лыжах дальше.

За спиной на фоне иссиня-черного неба, белела, врезанная в скалы чаша перевала. На склонах висели, казавшиеся снизу неподвижными, языки поднятого ветром снега: там опять начиналась пурга, а здесь, внизу пока было относительно тихо.

С обеих сторон над ущельем, нависли скалы, а еще и скалы были за спиной и впереди тоже. Где-то впереди был еще один перевал. А пока вперед вел довольно пологий спуск, усеянный камнями. Нужно было очень внимательно смотреть под ноги.

Мы катились в низ не более десяти минут и вдруг увидели палатку, она почти до конька была засыпана снегом, прижатая к скале, она была почти незаметна. Нам просто повезло, что мы ее увидели.

Что же там?

Все стояли неподвижно, не решаясь сделать эти несколько десятков шагов, потом оцепенение прошло и все бросились вперед.

– Ребята, как вы там, живы?

Послышались голоса, приглушенные снегом, завалившим палатку.

– Живы! Нас нашли! Это люди!

Быстро скинули рюкзаки, сняли лыжи. Саша вытащил из рюкзака лопатку и начал отбрасывать от входа снег, остальные ледорубами помогали ему.

Я сказал: ставим здесь свою палатку и вторую тоже. Сегодня никуда не пойдем, скоро стемнеет. Еще неизвестно, в каком они состоянии, смогут ли идти. Вызывай, Леня, метеостанцию.

Леня достал рацию и начал настраиваться. Наконец палатка была

освобождена от снега и сразу несколько человек начали расстегивать вход.

Небритые, с ввалившимися глазами они лежали в промерзлых

спальных мешках и смотрели на нас. Алексеев был без сознания. У женщины по щекам катились слезы, она улыбалась и всхлипывала:

– Я знала, что кто-нибудь придет. Я все время ждала и всем говорила. Витя, за нами пришли, – она повернулась к Алексееву,

– Витя!

– Он не отзывался, и она опять заплакала.

– Несчастье какое, что же с ним делать? Спасите его, ему совсем плохо!

– Как все произошло? Рассказывайте!

– Был туман, когда мы спускались с перевала, не хотелось застрять на хребте и мы решили спускаться. Чуть выше отсюда Витя налетел на камень, она всхлипнула, – сломал лыжу и, кажется нога тоже сломана. Я не знаю. Сразу за ним ехал Женя, он тоже тут упал и сильно ушибся. Остальные успели затормозить. Остановились здесь.

А потом пурга двое суток, порвалась палатка, нас стало засыпать. Ребята отдали теплые вещи пострадавшим, а позавчера мороз усилился и обморозились Боря и Саша. Мы отогревались примусом, больше суток не гасили его, а потом бензина осталось совсем мало... Мы бы не

выбрались отсюда сами...

Вот такие веселые были у них дела. Ко мне подошел Леня и тихо шепнул, что связи нет. Только этого нам не хватало.

– Попробуй еще. На всех каналах пробуй.

Мы осторожно перенесли ребят в нашу вторую палатку, зажгли бензиновую печь и стало тепло. Ребята начали приходить в себя: впервые за неделю им было тепло. Саша занялся Алексеевым и вторым Женей. Ну, Саша свое дело знает. Я пошел в нашу палатку на помощь Лене. Мы бились над рацией почти час. И ничего не добились, нам никто не отвечал: горы нас надежно заэкранировали.

– Придется пробиваться самим.

– Тяжело будет.

– Тяжело. Сделаем из лыж нарты, на них положим больных, остальных максимально разгрузим. Все лишнее оставим.

– А что у нас лишнее?

– Да, это тоже верно, лишнего мало. Придется крепко поработать.

Главное – выбраться из гор, а там нас услышат, тогда помогут.

Вход в палатку зашевелился и в проеме показалась Сашина голова.

– Дайте-ка залезть.

– Осторожней только.

– Как дела?

– Плохи дела. Алексеев на грани жизни и смерти, нужна операция.

Второй, как его, Женя, он идти не сможет, кажется трещина в кости. Еще у двоих обморожены пальцы на ногах, ты бы посмотрел, в каком они виде: шкура клочьями слезает. Сплошная романтика: не туристский поход, а полярная экспедиция конца прошлого века.

Остальные – это Гайнуллин и Валя – без явных повреждений, но не блеск, это тоже не бойцы, такая депрессия, как будто они пешком Ледовитый океан пересекали и потеряли на пути половину товарищей.

Ну, а что у вас? Как связь?

– Нет связи.

– Хреново дело. Алексеева за этот рывочек с перевала дисквалифицировать надо... Хотя, его уже жизнь дисквалифицировала. Боюсь, останется без ноги... Это в лучшем случае.

– А в худшем?

Сашка только махнул рукой.

– Жалко парня, и ее тоже. Очень жалко.

– Дайте кто-нибудь закурить.

– Возьми, Саша. Завтра выходим с рассветом. Ты ночуй у них, мало ли что понадобиться.

– Сейчас покурю и пойду. Когда подъем?

– Часов в пять, надо еще собрать нарты.

– Думаешь за один день успеем выбраться?

– Другого выхода нет.

– Да, будем нестись как метеоры, как говорил один дистрофик. Другого выхода нет.

– Ну, я пошел, не скучайте. – Он вылез из палатки.

– Леня, ты завтра дежуришь. Встанешь в четыре часа утра. Еду готовь на всех, на двенадцать человек. А теперь – спать.

– Я помогу Лене.

– Хорошо Вася.

– Что-то в эту ночь спалось: просыпался и опять засыпал. Среди ночи проснулся, зажег фонарь, посмотрел на часы – половина третьего.

Ветер.

Ветер гудел, как паяльная лампа и палатка билась так, что скрипели лыжи, распиравшие ее. Никто пока не просыпался.

Это все. Как теперь выбраться?

Этого я уже не ожидал. Сами мы бы как-нибудь прошли, сами мы

бы и переждать могли, как теперь быть?

Ждать нельзя: парней нужно срочно в больницу. Идти нельзя, пока мы их будем тащить, они замерзнут, а Гайнуллин и Валя тоже нам не помошники. Ну, Костя, думай, тебе решать, в твоих руках жизнь и смерть этих людей. А может, к утру утихнет, хотя здесь так не бывает: уж если закрутит, то не меньше, чем на сутки. А если дальше? Что делать? Столько мыслей и ни одна из них не решение. Ясно одно: идти нельзя – это гибель для нескольких человек. Оставаться нельзя: Алексеев здесь погибнет.

С такими веселыми мыслями я пролежал до четырех часов утра, а

потом разбудил Ваську и Леню. Оба они сразу оценили обстановку, Вася сказал:

–Ну, и погодка сегодня, как в кино. Как идти будем, командир?

– Поживем – увидим, пока надо завтрак готовить. Я помогу вам, все равно не сплю.

Загудели примусы, и в палатку сразу стало теплее. Я захватил кастрюлю и вылез из палатки и сразу набросился на меня ветер, сбил с ног, снег залепил глаза. Я кое-как набил кастрюлю, вырезал несколько снежных кирпичей и передал все это в палатку потом добрался до второй палатки и разбудил Сашу.

– Ну как там погода?

– Дует как в аэродинамической трубе.

– Разожги печь, чтоб теплее было, бензина у нас хватит.

Через час был готов завтрак и тогда мы разбудили остальных. Все смотрели на меня и ждали решения, а его у меня не было.

Первой заговорила Валя:

– Мы все равно пойдем? Да? Ходят же люди в пургу, если очень надо?

– Не волнуйся, Валя, мы что-нибудь придумаем, да и пурга, может

скоро утихнет.

Я-то знал, что пурга утихнет не скоро, и она это тоже хорошо знала.

Но я еще не знал, что ни Валя ни Гайнуллин не смогут пройти эти тридцать километров.

Саша молча занимался больными, в разговор не вступал, у него была своя работа.

– Пока поешьте, а потом будем решать. Сейчас соберем нарты, а когда станет совсем светло, посмотрим как нам идти.

Валя немного успокоилась, хотя и чувствовала, что говорю не очень уверенно.

– Доктор, что с Витей? Он будет жить? Помогите ему.

– Я и так делаю все, что могу. Не волнуйся, положим его в больницу, и все будет хорошо.

– Значит надо идти, надо быстрее уходить отсюда. Я пойду помогать вам, – она начала подниматься.

– Не нужно. Лежи пока, еще успеешь намерзнуться. Мы сами справимся.

Я вылез из палатки. За мной вылез и Доктор.

– Ну что, Саша?

– Плохо! Он протянет еще день-два, а потом будет поздно.

А ветер сбивал с ног и приходилось ложиться на него грудью, чтобы не упасть.

– Что же будем делать?

– А ты не знаешь?

– Знаю, но мне трудно решиться.

На обеих чашах весов лежат человеческие жизни, как разглядеть, какая перетянет? Он, точно, долго не протянет?

– Да, Костя, это почти точно.

– А все-таки что ты думаешь?

– Как врач я считаю, что надо спешить, жизнь человека в опасности. Как турист я понимаю, что мы не пройдем, надо переждать пургу, а как человек... Мне тоже трудно, но я знаю, что у меня есть командир, который для того и существует чтобы в критической обстановке осуществлять руководство. Если бы не было критических ситуаций, не нужны были и командиры. Ты самый опытный и знаешь лучше меня, что выход пока только один.

– Да, но это будет на моей совести, хватит ли силы? И все равно, пока будем готовиться к выходу.

А ветер все не унимался, даже, кажется, стал сильнее, и пока шел этот разговор, мы задубели от холода. Залезли в палатку. Вся наша шестерка была в сборе. Это все сильные ребята, все они знают, что такое идти в пургу, знают что хотя и трудно, но если нужно – возможно.

– Ну вот что, бойцы, будем собираться, дайте-ка рацию, попробую

еще раз выйти на связь.

– Всем, всем, я спасотряд КСП, всем, всем. Прием. – Щелкнуло

реле.

И еще несколько раз, на разных каналах. В телефоне только шорох разрядов. Иногда обрывки музыки, радиопереговоров, но все очень тихо, неразборчиво.

– Все, хватит. Я выключил рацию и стал ее укладывать.

– Пошли готовить нарты.

Мы вылезли из палатки и стали свинчивать каркас, и крепить их к лыжам. Когда нужно было снимать варежки, руки сразу немели, пальцы переставали гнуться, потом приходилось долго отогревать их под одеждой. Когда пальцы согревались, приходила боль. Наконец, нарты были собраны и я опять залез в палатку к Алексееву.

И сразу Валя поднялась мне на встречу:

– Ну что? Когда выходим, почему вы медлите? Ему же совсем плохо, с каждым часом все хуже. Я же сама вижу. Уйдем отсюда, это же могила. Тут можно сойти с ума, от этой неподвижности. Идемте же!

– Я посмотрел на ребят, они лежали в том же положении, в котором я их оставил полтора часа назад. В глазах отсутствие каких бы то ни было мыслей, желаний. Не то, чтобы обреченность, но полная апатия, воля их была сломлена. Я знаю, что это такое: именно в таком состоянии люди замерзают на Севере. А четверым придется целый день лежать на нарах, да и Гайнуллин сдал, одна Валя на что-то способна, одна из шестерых. Мало.

Ну что ей сказать? Разве логика ей сейчас поможет? Она видит, как умирает ее муж, и готова сама его тащить, а что будет в пути? Нет, я не имею права рисковать шестью ради одного. Черт возьми, какая странная арифметика! Я попытался ей это объяснить:

– Валя, пойми, сейчас бессмысленно идти, метет так, что в трех метрах ничего не видно, в любом месте можно сорваться и никто нам не поможет тогда. Да и сама посмотри на своих товарищей: они не выдержат этого перехода в такую погоду, замерзнут все.

– А кто поможет ему, если будет поздно? – она еще что-то хотела сказать, но только рукой махнула.

– Все понятно.

– Как только чуть стихнет ветер и улучшится видимость – сразу выходим.

И тогда я увидел ее глаза, в них было столько боли и тоски и еще презрения, что я не выдержал и решил дать приказ о выходе. Будь что будет, пусть все погибают, но перед ней я буду чист. Мне еще раз не выдержать этого взгляда. А он? Он же замерзнет раньше всех. Нет, это не выход. Надо ждать.

– Валя, я обещаю, как только чуть утихнет, сразу выходим.

Сейчас сюда придет Саша.

И опять никто не проронил ни слова, как будто не было этого разговора. Я вернулся в свою палатку.

– Ну, как вы думаете, сможем мы пойти или нет?

– Надо подождать.

– Ребята замерзнут, а с таким грузом мы за день не пройдем.

– В общем, решили так: будем ждать, другого выхода нет. Валю и Гайнуллина переведем в нашу палатку. Саша, ты иди к ним, а мы по очереди будем тебе помогать, тогда никто не останется без присмотра.

7. Костя Серов.

– Вот, Рита, после этой истории я и решил, что не могу больше быть спасателем, этот груз решений мне не по силам. больше я не смогу распоряжаться судьбами людей. Я еще могу ходить в походы, но только рядовым участником. Но это решение мне тоже далось очень тяжело.

– А что было потом? Как вы все-таки выбрались? Я понимаю, что тебе тяжело рассказывать, но уже начав, дотяни до конца.

– Хорошо, постараюсь.

Потом было самое страшное. Я еще думал о том, чтобы послать на метеостанцию с просьбой о помощи, но тогда мы остались бы вчетвером, а помощь при такой погоде пришла бы не раньше, чем через три дня, а то и позже, оставалось одно: ждать. Прошел еще один день, не принесший ни утешения, ни облегчения: пурга не утихала. А Алексееву становилось все хуже. Валя совсем не спала: сидела у бензиновой печки и смотрела остановившимися глазами на синее пламя. Ничего не говорила и, казалось, постарела за эти дни на несколько лет.

А я тоже почти не спал, только слушал, как шумит ветер.

Потом кончился второй день пурги, наступила третья ночь. И тогда ветер устал, почудилось мне какое-то изменение в тональности гудения ветра. Теперь я уже знал, что выберемся отсюда, но я так устал за это время, что уже не мог радоваться. Мне было все равно, выберемся отсюда или нет. Я отупел от вынужденного безделия.

С трудом удалось заставить себя действовать, быть опять энергичным и решительным. Утром после завтрака уложили рюкзаки, свернули палатку. Небо было почти безоблачным, розовым на востоке. Розовели и вершины гор на западе, а на востоке они еще черными зубья

ми врезались в розовое небо.

Когда все было готово к выходу, появился новый звук, не ветер нет, другое, наконец, поняли: вертолет. Вот но появился из-за гор и приближается к нам. Я бросился к рюкзаку, достал ракетницу, зарядил и выстрелил. В небе зажглась большая зеленая звезда. Я разрядил ракетницу и выстрелил еще раз.

На вертолете заметили наши сигналы, он приближался, спускаясь все ниже и, наконец, повис над нами, потом медленно опустился еще ниже, пока шасси его прочно не встали на снежный наст. Это был тот самый вертолет, на котором мы летели из Полярноуральска. И экипаж был тот же.

Из кабины выскочил пилот и сразу очутился у меня в объятиях.

– Ну, слава всевышнему. Как вы тут, живые?

– Пока живые. Как ты нас нашел?

– Вашу радиостанцию армейцы запеленговали и передали нам координаты, а мы, как только распогодилось, вылетели. Как у них дела?

– Плохи, особенно у руководителя.

– Я всех не могу забрать, сам понимаешь – высота. Вы – то доберетесь сами?

– Доберемся. Возьми их и Доктора.

– Возьму.

Мы осторожно внесли в кабину Алексеева, потом остальных троих.

Гайнуллин и Валя вошли в вертолет сами. Саша со всеми нами обнялся.

– Мне как-то тоскливо оставлять вас.

– Ничего, доктор, через два дня увидимся. Только бы Алексеев выкарабкался из этой истории. У меня неспокойно на душе.

– Ну самое страшное позади, все обойдется. Счастливого пути, ребята!

– Счастливо, Саша.

Загрохотал двигатель, поднялся снег, и мы остались впятером.

– Поехали!

– Поехали!

Опять горы, подъемы и спуски, спуски и подъемы, потом последнее на нашем пути озеро, на противоположном берегу которого стоят домики метеостанции.

Нас там уже ждали: с борта вертолета передали, что мы идем, что к вечеру рассчитываем быть на станции. Поэтому нас ни о чем не расспрашивали, а отвели в баню, да чаем со спиртом напоили. Я сразу уснул, как только залез в спальный мешок.

Утром ВАЗ-47 привез нас в Полярноуральск. Экспедиция закончилась.

В город мы прибыли, когда уже стемнело, уютно светились окна домов, светилась ртуть фонарей и даже не верилось, что совсем рядом существует совсем не похожий на этот мир – мир белого безмолвия.

– Ребята, завтра к девяти соберемся на КСП.

– Хорошо, Костя. Будет сделано. Как там Алексеев?

– Завтра узнаем, а может и сегодня.

Разошлись все, а я почти бегом шел в гостиницу, хотелось увидеть Сашку, узнать, как дела.

Перед своей дверью я остановился, взялся за ручку и подметил: я услышал Сашкин голос – Сашка пел что-то непонятное. Рывком распахнул дверь и увидел: Сашка стоял посреди комнаты, широко расставив ноги, и пел. Он был здорово пьян. На столе стояла полупустая бутылка спирта, какая-то еда. Он даже почти не прореагировал на мое появление, только оборвал пение и сказал почти трезво:

– А, Костя, заходи, выпей вот.

– Что с Алексеевым?

– Умер он, понимаешь, умер, сердце не выдержало. Зря все это было, зря старались.