Текст книги "Вспомнить все: Моя невероятно правдивая история"

Автор книги: Арнольд Шварценеггер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Вот как я познакомился с Оливером Стоуном. В тот момент он считался восходящей звездой. Стоун только что закончил сценарий фильма «Полуночный экспресс», основанный на реальных событиях: молодого американца арестовывают в Турции за попытку контрабандного вывоза гашиша, приговаривают к пожизненному заключению и отправляют в турецкую тюрьму, где царят жестокие нравы. Впоследствии за этот сценарий Оливер получил своего первого «Оскара». «Конан» пришелся ему по душе, поскольку это был мифологический эпос, обладающий потенциалом стать торговой маркой, – и еще немаловажную роль сыграло то, что «Парамаунт» была готова платить деньги.

Весь следующий год мы с Оливером встречались всякий раз, когда я приезжал в Лос-Анджелес. Это был сумасшедший человек, очень умный и общительный. Он считал себя великим писателем, и это грело мне душу, потому что он был так же уверен в себе, как и я сам. Мы с ним относились друг к другу с большим уважением, даже несмотря на то, что в политике Оливер придерживался левых взглядов, а я – правых. В свое время он служил в армии и воевал во Вьетнаме; теперь Стоун был решительным противником государственного устройства и гневно осуждал правительство, Голливуд и войну.

Оливер заставлял меня читать вслух комиксы и отрывки из романов, чтобы получить представление о том, как я произношу диалоги и что в моем голосе звучит хорошо, а что – плохо. Он садился на диван и закрывал глаза, а я читал абзацы вроде: «Вот пришел Конан-киммериец, с черными как смоль волосами и угрюмым взглядом, сжимая в руке меч. Он грабит и разоряет, беспощадно расправляясь с врагами, он велик в радости и велик в печали. Он попирает своей обутой в сандалию ногой украшенные драгоценными каменьями троны».

Эд поощрял Оливера мыслить масштабно – он рассчитывал получить финансирование в размере пятнадцати миллионов долларов, что вдвое превосходило бюджет среднего фильма, – и Оливер дал волю своей фантазии. Он превратил сюжет в то, что Милиус впоследствии назвал «лихорадочным бредом, накачанным галлюциногенами». Время действия было перенесено из далекого прошлого в будущее, каким оно стало после крушения цивилизации. Оливер замыслил четырехчасовую сагу, описывающую то, как силы Тьмы угрожают Земле, а Конан должен собрать войско, чтобы восстановить царство принцессы, сразившись в решающей битве с десятью тысячами мутантов. Его воображение рисовало самые невероятные образы, такие как Древо скорби, огромное хищное растение, которое хватает товарищей Конана, когда те прислоняются к нему, и заточает их в подземном мире – аду деревьев. В сценарии также фигурировали многоголовый пес, гарпия, маленькие твари, похожие на летучих мышей, и многое другое.

К началу следующего лета сценарий потихоньку приобретал очертания, однако до сих пор все еще оставалось неясно, чем все это закончится. Для того, чтобы воплотить на экране все замыслы Оливера, требовалось целое состояние – не пятнадцать, а все семьдесят миллионов долларов. Но даже несмотря на то, что после того, как в 1977 году «Звездные войны» побили все рекорды кассовых сборов, киностудии жадно искали эпосы, это было уже чересчур, и «Парамаунт» несколько поостыла. Эд занимался Конаном уже четыре года, и теперь они с партнером были по уши в долгах.

Эд решил испробовать новый подход: выжидательное созерцание в духе дзен-буддизма. Контракт у меня был, и я знал, что разработка масштабных проектов может отнять много времени. Я сказал себе, что никуда не тороплюсь. Задержки в этом ремесле неизбежны. Я просто хотел мудро распорядиться вынужденным простоем, чтобы когда наконец настанет день съемок, я был бы готов.

Эд согласился с тем, что я должен набираться опыта игры перед камерой. Я снялся в роли второго плана в комедийном вестерне «Негодяй» с участием Кирка Дугласа и Энн-Маргрет. Моего героя звали Красивый незнакомец, и все остальное в этом фильме было таким же убогим. Вышедший на экраны в 1979 году, фильм с треском провалился, и мне оставалось утешаться только тем, что я приобрел навыки езды верхом. Также я снялся вместе с Лони Андерсон в телевизионном фильме «История Джейн Мансфилд», сыграв роль второго мужа Мансфилд, чемпиона по культуризму пятидесятых годов Мики Харгитея. Роли эти не были главными, они не требовали от меня особых усилий, но, с другой стороны, подготовили меня к настоящему делу, роли Конана в фильме, который предназначался для мирового проката и имел за собой двадцать миллионов долларов.

Параллельно я продолжал заниматься бизнесом. Я по-прежнему вел все дела, связанные с культуризмом, и участвовал в организации чемпионата в Коламбусе, штат Огайо, которому со временем суждено было превратиться в первенство «Арнольд классик». Каждый год нам с Джимом Лоримером удавалось учреждать денежные призы, и популярность и престиж состязаний неуклонно росли. Тем временем ситуация на рынке недвижимости оставалась такой благоприятной, что не воспользоваться ею было нельзя. В Южной Калифорнии рост стоимости на недвижимость почти вдвое опережал темпы инфляции. Вложив 100 000 долларов, можно было купить что-нибудь ценой в миллион, а в следующем году это стоило уже 1 200 000 долларов, что давало двести процентов дохода на вложенные средства. Это было самое настоящее безумие. Мы с Элом Эрингером продали наше здание на Мейн-стрит и выкупили в Санта-Монике целый квартал под застройку, и еще один в Денвере. Свой дом на двенадцать квартир я обменял на новый, на тридцать квартир. К тому времени как в 1981 году президентом стал Рональд Рейган и экономический рост замедлился, я уже осуществил еще одну мечту иммигранта. Я заработал свой первый миллион.

Конан-варвар до сих пор оставался бы лишь героем комиксов, если бы в 1979 году на сцену снова не вышел Джон Милиус. Он взял сюжет, написанный Оливером Стоуном, обрезал его наполовину и переписал оставшуюся часть так, чтобы уменьшить стоимость, – однако бюджет все равно составил 17 миллионов долларов. Что было еще лучше для Эда Прессмена, так это то, что у Милиуса имелся доступ к деньгам. По условиям контракта, свой следующий фильм он должен был сделать для Дино Де Лаурентиса, обожавшего фэнтези. В конце осени того года Дино и Эд заключили сделку, в соответствии с которой Дино по сути дела выкупил проект у Эда. Связи Дино помогли привлечь крупных игроков, и компания «Юниверсал пикчерс» согласилась заняться прокатом «Конана» в Соединенных Штатах.

Совершенно внезапно – бах! – дело двинулось полным ходом.

Однако то, что было хорошо для Конана-воина, еще необязательно было хорошо для меня. Де Лаурентис все еще терпеть меня не мог после нашей первой встречи. Несмотря на то что у меня был контракт, он мечтал от меня избавиться.

– Не нравится мне этот Шварценеггер, – заявил он Милиусу. – Он нацист.

К счастью, Джон уже решил для себя, что я идеально подхожу на роль. «Нет, Дино, – возразил он, – в нашей команде только один нацист, и это я. Это я нацист!» Разумеется, Милиус не был нацистом. Он просто хотел шокировать Дино, и ему нравилось произносить вызывающие высказывания. В течение всей работы над фильмом Милиус обшаривал антикварные магазины в поисках маленьких оловянных статуэток Муссолини, Гитлера, Сталина и Франциско Франко, которые он ставил на стол Дино.

Следующим шагом Дино явилось то, что он направил ко мне своего юриста. Его фамилия была Сайдуотер, и мой агент Ларри в шутку прозвал его Сайдуиндером^[14]. Юрист объявил:

– Дино не хочет платить вам пять процентов, как это прописано в контракте. Он хочет оставить вас без процентов.

– Забирайте проценты, – сказал я. – Я не в том положении, чтобы спорить.

– Все пять? – изумленно ахнул юрист.

Он ожидал встретить с моей стороны сопротивление, и его поразило, что я так легко сдался. Если фильм будет иметь успех, каждая эта маленькая циферка обернется многими тысячами долларов.

– Забирайте проценты, – повторил я. – Все до одного.

Я рассуждал: «Можете забрать все проценты и даже сверх того, потому что я делаю это фильм не ради них». Я прекрасно понимал действительность. Ситуация была кривобокой. У Дино были деньги, мне была нужна карьера, поэтому спорить было бесполезно. Все обуславливалось спросом и предложением. «Но, – при этом думал я, – настанет день, когда ситуация изменится и Дино придется заплатить за все».

Познакомившись ближе с Джоном Милиусом, я узнал, что этот человек ко всему относился серьезно. Похожий на медведя, с черными вьющимися волосами и бородой, с неизменной сигарой в зубах, верхом на «Харли-Дэвидсоне», Милиус был просто одержим историей. Он обладал поистине энциклопедическими познаниями обо всех крупных сражениях и оружии, начиная со времен древних египтян, греков и римлян, и до наших дней. Джон со знанием дела говорил о викингах, монголах, пиратах всех эпох, самураях, средневековых рыцарях и лучниках. Он знал калибры всех патронов, применявшихся во Второй мировой войне, и то, какой пистолет носил при себе Гитлер. Ему не нужно было рыться в справочниках; все уже и так было у него в голове.

Джон любил называть себя дзен-фашистом и похвалялся, что его политические взгляды настолько ультраправые, что по сравнению с ними бледнеет даже Республиканская партия. В Голливуде кое-кто считал его больным. Однако он был таким замечательным писателем, что даже либералы приглашали его помочь в работе над сценариями, как это сделал Уоррен Битти с фильмом «Красные». Никто не умел лучше него создавать образы мужественных героев. Великолепным примером его творчества является монолог из «Челюстей», когда герой Роберта Шоу капитан Куинт вспоминает потопление американского крейсера «Индианаполис» во время Второй мировой войны, после того как он доставил атомную бомбу, которая впоследствии была сброшена на Хиросиму. Спасателям потребовалось пять дней, чтобы прибыть на место гибели, – для большинства членов команды было уже слишком поздно. Речь Куинта заканчивается словами: «Итак, тысяча сто человек оказались в воде. Триста шестнадцать из них были спасены, остальных забрали акулы, 29 июня 1945 года. Но бомбу мы доставили».

Милиус также был автором канонической фразы Роберта Дьювелла в «Апокалипсисе сегодня»: «Я люблю запах напалма по утрам… Он пахнет… победой». И, конечно, слов из «Конана», уже ставших моими любимыми, когда варвар в ответ на вопрос: «Что лучшее в жизни?» отвечает: «Сокрушать врагов, видеть, как они бегут прочь, и слышать причитания их женщин».

Мне доставляло удовольствие общение с человеком, полностью преданному образу настоящего мужчины, идеалу Тедди Рузвельта. Мне нравилось входить в этот образ и покидать его. Я был актером, а в следующую минуту уже становился пляжным повесой, затем бизнесменом, чемпионом по культуризму, потом Ромео, что бы это ни означало, – однако Милиус в этом отношении был начисто лишен гибкости. На письменном столе у него в кабинете всегда лежали пистолеты, мечи, ножи. Он готов был всем показывать свои ружья: британской фирмы «Пердис», подогнанные на заказ, с особой гравировкой, каждое из которых требовало нескольких месяцев кропотливой работы и стоило десятки тысяч долларов. Милиус баловал себя новым ружьем после выхода каждого следующего фильма. Ружье являлось непременной частью контракта. Если Джон завершал съемки вовремя, он автоматически получал новое «Пердис».

Милиус прекрасно знал мир и обожал делиться своими познаниями с каждым, кто был готов его слушать. Он хватал меч и говорил: «Потрогайте этот меч. Прочувствуйте его вес. Вот в чем заключалось отличие между английскими и французскими мечами. Французские всегда были легче…» И он продолжал в том же духе. Или смотрел на какую-нибудь актрису и говорил: «Да, она красивая, но недостаточно эротична для эпохи Конана. Не думаю, что тогда были такие огромные груди. И посмотрите, как широко расставлены у нее глаза, какой формы у нее нос и губы. Это не египетские губы».

Милиус сразу же заставил меня просмотреть все те фильмы, которые считал важными для моей подготовки. Он ставил классический японский фильм 1954 года «Семь самураев» и говорил: «Внимательно посмотри на Тосиро Мифуне. Обратил внимание на то, как он вытирает рот, как говорит, как хватает женщин? Во всем есть стиль, все чуточку преувеличено, во всем сквозит озорство. Вот таким должен быть Конан». Милиус также заставлял меня обращать внимание на фехтование, потому что «кэндзюцу» являлось составной частью самых разных видов единоборств, которые он собирался вплести во вселенную Конана: сценарий требовал целого арсенала мечей, топоров, копий, ножей и доспехов самых разных эпох.

Милиус стал присылать ко мне специалистов, которые должны были обучить меня основам боевых искусств, оружейников, каскадеров, учителей верховой езды. На протяжении трех месяцев я по два часа в день фехтовал на мечах. В отличие от самурайского меча, очень легкого и очень острого, которым можно отсекать головы и конечности и разрубать тела пополам, рыцарский меч тяжелый и обоюдоострый. Он предназначен для того, чтобы наносить мощные удары, которые рано или поздно пробьют доспехи и достигнут живой плоти. Мне предстояло узнать, какие части тела являются наиболее уязвимыми, и научиться наносить удары мечом, не говоря о том, чтобы научиться держаться на ногах, промахнувшись. Момент инерции одиннадцатифунтового меча может заставить фехтовальщика потерять равновесие, подобно мощной отдаче крупнокалиберного оружия, поэтому нужно предвидеть это и направлять инерцию в нужную сторону, чтобы тотчас же возвращаться с новым ударом.

Следующим был тренер по кэндзюцу, а потом – специалист по бразильскому боевому искусству, сочетающему удары кулаками и борьбу, все виды бросков, удары локтем и болевые захваты. Каскадеры учили меня лазать, падать и гасить энергию, откатываясь в сторону, и прыгать с высоты пятнадцать футов на маты. Сам Милиус был занят монтажом и редактированием «Большой среды», но он всегда находил время, чтобы заглянуть и оценить мой прогресс, а также снять меня на видеокамеру.

Занятия отнимали столько времени и сил, что их можно было сравнить с подготовкой к первенству по культуризму. Я полностью отдавался им. Мне казалось, что моя безумная мечта о карьере в кино наконец обрела четкие очертания. Этот образ постоянно присутствовал, но расплывчатый, затянутый дымкой: я не видел, в каком направлении идти, не представлял себе, как и где произойдет решающий прорыв. Но приглашение на роль Конана было сравнимо с первой победой на международных соревнованиях по культуризму. До тех пор я только мог наблюдать за своим прогрессом в зеркале, мог видеть, как медленно нарастают мышцы, однако на самом деле я не знал, как выгляжу на фоне соперников. Затем, завоевав титул Мистер Вселенная, я подумал: «Господи, нас же судила международная бригада, я состязался с ребятами, чьи фотографии видел в журналах, и я победил! Я добьюсь успеха».

Теперь на мою карьеру уже сделали ставки некоторые ведущие голливудские игроки. Дино предоставил мне возможность проявить себя в кино – отчасти это было сравнимо с тем, что сделал для меня Джо Уайдер в культуризме. И теперь у меня был контракт с «Юниверсал пикчерс», ведущей киностудией, которая выпустила в мировой прокат такие суперхиты, как «Охотник на оленей» и «Челюсти». Сейчас студия работала над фильмом «Инопланетянин» об очаровательном пришельце, застрявшем на Земле. Возглавляли «Юниверсал» Лью Вассерман и Сид Шейнберг, легендарные личности, творцы звезд.

Мой инструктор по трюкам, ветеран Голливуда, обладавший проницательной наблюдательностью, сразу же указал на это. «Дружище, как же тебе повезло, – сказал он. – Ты хоть понимаешь, что теперь стал частью голливудской машины? Ты знаешь, сколько денег будет на тебя потрачено? Только на одного тебя? Двадцать миллионов на фильм – двадцать миллионов! – и ты снимешься в заглавной роли. Вся эта машина будет работать на тебя. Ты станешь великим».

Я подумал о тех, кто приехал в Голливуд и в ожидании возможности попасть на кинопробу едва сводил концы с концами, работая официантами и уборщицами. Я встречал таких на курсах актерского мастерства и нередко слышал: «Мне снова отказали. Не знаю, что делать». В Голливуде начинающим актерам отказывают сплошь и рядом, и психологическое битье может продолжаться бесконечно. В конце концов человек возвращается домой, раздавленный неудачей. Вот почему многие актеры ищут утешения в наркотиках. Мне посчастливилось избежать подобного отчаяния, и вот я должен был показать, чего сто́ю, однако меня это нисколько не беспокоило. Я готов был пойти на все, чтобы подняться наверх. Своей гордостью я не делился ни с кем. Мой принцип заключался в том, чтобы двигаться вперед и особенно ни над чем не задумываться. Но настроение у меня было замечательное.

Вне всякого сомнения, самым необычным инструктором, которого пригласил для меня Милиус, был фанатик Конана, живший на дикой природе в глухих горах. Похождения Конана так его увлекли, что он захотел прочувствовать жизнь варвара. Он научился спать на снегу, лазать по деревьям, питаться тем, что поймает или соберет. Он даже называл себя Конаном. Казалось, грязь и лютая стужа не доставляли ему никаких неудобств. Я отправился кататься на лыжах вместе с ним в Аспене, штат Колорадо, и он был в одних трусах. У меня мелькнула мысль, не переживает ли он относительно того, что на роль Конана пригласили меня, а не его. Однако, как выяснилось, он был просто в восторге. Среди поклонников Конана уже распространились слухи о том, что я усиленно готовлюсь к роли и буду сам фехтовать и выполнять конные трюки. Поэтому самые истовые поклонники решили, что лучшего выбора не может быть, особенно если учесть, что тело у меня было таким же, как и у нарисованного Конана. Я был рад тому, что они меня приняли, и это был положительный знак для фильма в целом, поскольку именно такие люди должны были составить костяк зрительской аудитории: именно они должны были снова и снова ходить в кинотеатр и звать с собой друзей. В качестве благодарности за то время, что он уделил нам, мы свозили «Конана» в Европу, где происходили съемки. Он сыграл роль вражеского воина в одной из батальных сцен, где его рассекают на куски – и делаю это я.

Глава 13.

Мария и я

Хотя в политическом плане мы с Марией находились по разные стороны баррикад, именно политика свела нас вместе географически, когда Мария в 1980 году приехала в Калифорнию, чтобы участвовать в президентской кампании Тедди Кеннеди. В американской политике было неслыханным делом, чтобы действующему президенту, претендующему на второй срок, бросил вызов представитель его же собственной партии. Однако первый срок Джимми Картера оказался полным разочарованием, и Америка находилась в таком подавленном состоянии, что Тедди решил бороться за президентское кресло. Разумеется, когда один из Кеннеди баллотировался на какой-либо пост, в семействе объявлялся общий аврал. Каждый член семьи должен был полностью забыть о своей личной жизни и участвовать в избирательной кампании.

Первым делом Мария и ее подруга Бонни Рейсс облепили избирательными плакатами Кеннеди и наклейками весь мой джип. У меня был коричневый «Чероки-Чиф», которым я очень гордился. По сравнению с другими машинами он выглядел массивным – это была первая машина такого класса, – и я ездил за ней аж в самый Орегон, чтобы сэкономить тысячу долларов на цене. Я оснастил свой джип динамиками и сиреной, чтобы распугивать водителей, мешающих мне на дороге. Но теперь, разъезжая по городу, я старался сползти на сиденье как можно ниже, чтобы никто меня не увидел. Мне было не по себе, когда я каждый день подкатывал к тренажерному залу: как и большинство его завсегдатаев, я был стойким республиканцем, и вот теперь моя машина была обклеена призывами избрать президентом Тедди Кеннеди.

Лично я надеялся на то, что президентом будет избран Рональд Рейган, однако моего мнения никто не спрашивал; все хотели увидеть Марию. Разумеется, Голливуд – большой либеральный город, и у семейства Кеннеди здесь были обширные связи. Дед Марии Джо Кеннеди занимался кинобизнесом и в двадцатых годах владел сразу тремя студиями. И вообще Кеннеди славились тем, что привлекали к своим политическим кампаниям шоу-бизнес. Поэтому все члены семейства были хорошо знакомы с Голливудом и обращались к актерам, режиссерам и администраторам с просьбой помочь финансированием. Дядя Марии Питер Лоуфорд сам был большой звездой и дружил с Фрэнком Синатрой и Дином Мартином. Мария еще в детстве слышала обо всех этих актерах из «Крысиной стаи»^[15], видела их в доме родителей, бывала у них в гостях в Палм-Спрингс, штат Калифорния. Приехав сюда в 1980 году, она первым делом познакомилась с их женами.

Избирательный штаб Кеннеди обзванивал киностудии и агентства и устраивал Марии встречи со всеми большими шишками и знаменитостями. «Мария хотела бы заехать к вам и поговорить об одном надвигающемся событии», – говорили они, и практически неизменно реакция была следующей: «О господи, к нам приезжает одна из Кеннеди!» Перед Марией открывались все двери. Как правило, она отправлялась с визитом с кем-нибудь из членов избирательного штаба, но иногда ее сопровождал я. Изредка мне даже приходилось возить ее на своей машине. Кандидатура Тедди была настолько противоречивой, что завоевать поддержку было непросто. Нередко мне приходилось слышать, как люди вроде продюсера Нормана Лира объясняли Марии, что не станут поддерживать Тедди, а или примкнут к независимому кандидату, конгрессмену от штата Иллинойс Джону Андерсону, или останутся верны Картеру.

Марии не было еще и двадцати пяти лет, но она уже стала силой, с которой приходилось считаться. Мне это было очевидно с самого начала. Еще в 1978 году, месяцев через шесть после нашего знакомства, я фотографировался для журнала «Плейгерл». Работа была поручена Эйре Гэлленту, модному нью-йоркскому фотографу, моему другу. Я предложил сниматься в пивной. Это должен был быть обыкновенный зал, но вместо дородных немецких женщин с кружками пива, булочками и жареными колбасками, меня окружали бы сексуальные девушки с обнаженными сиськами. Эйра поддержал мою безумную идею. Однако когда я поделился ею с Марией и сказал: «Мы как раз прорабатываем детали», та тотчас же заявила, что все это будет большой ошибкой.

– Я полагала, ты хочешь заняться кино, – сказала она. – Но если ты снимешься в окружении этих девиц с болтающимися сиськами, неужели продюсеры скажут: «Ого, здорово! Я непременно приглашу этого парня»? Сомневаюсь. Какова твоя цель во всем этом?

Я вынужден был признать, что ответа на этот вопрос у меня нет. Просто я тогда пребывал в глупом настроении и предложил Эйре: «Давай сделаем что-нибудь смешное». Я не рассчитывал ни на какие дивиденды.

– Значит, поскольку цели у тебя никакой нет и это никуда не приведет, отменяй все к черту. Тебе это не нужно. Ты повеселился, теперь нужно двигаться дальше.

Мария говорила напористо и убедительно, и в конце концов я уговорил редакцию «Плейгерл» отказаться от материала и выплатил 7000 долларов в качестве компенсации за фотосессию.

Мария очень тонко чувствовала настроение общества, поскольку родилась и выросла в этом мире. Впервые я встретил девушку, которая не относилась к моим амбициям как к какому-то досадному недоразумению, какому-то безумию, заслоняющему ее видение будущего, а именно семью, детей и уютный маленький дом – стереотип жизни среднего американца. Мир Марии не был таким ограниченным. Он был огромный, благодаря тому, что сделал ее дед, что сделали отец, мать, дядья. Наконец я встретил девушку, чей мир был такой же большой, как и мой собственный. К тому времени я уже добился некоторых своих целей, однако многое еще оставалось мечтой. Но даже когда я делился с Марией самыми грандиозными своими замыслами, она никогда не говорила: «Угомонись, это невозможно».

Мария видела, как все это происходило у нее в семье. Ее прапрадедушка был иммигрантом, дед сколотил огромное состояние в Голливуде, а также вкладывая деньги в производство алкоголя, в недвижимость и во многое другое. В этом мире не было ничего удивительного, когда кто-нибудь из близких родственников баллотировался на пост президента или сенатора. Мария слышала, как ее дядя Джон Фитцджеральд Кеннеди в 1961 году торжественно обещал, что к концу десятилетия Соединенные Штаты отправят человека на Луну. Ее мать стояла у истоков создания Специальных олимпийских игр. Отец был основателем и первым директором Корпуса мира, он создал такие организации как «Корпус рабочих мест», «Добровольцы на службе Америке» и Корпорацию юридических услуг бедным, при администрациях Кеннеди и Джонсона. Помимо того, Сарджент Шрайвер был послом Линдона Джонсона и Ричарда Никсона во Франции. Поэтому если я говорил: «Я хочу зарабатывать по миллиону за фильм», мое заявление не казалось Марии чем-то абсурдным. Оно лишь пробуждало в ней любопытство. «Как ты собираешься этого добиться? – спрашивала она. – Я восхищаюсь твоей целеустремленностью. Не представляю себе, как можно обладать такой внутренней дисциплиной». Больше того, наблюдая за мной, Мария воочию видела то, свидетелем чего ей прежде никогда не доводилось быть: как превратить один доллар в два, как создать собственный бизнес и стать миллионером.

Выросшая в семействе Кеннеди, Мария получила блестящее образование; к тому же она могла опираться на богатые знания и опыт своих родителей. С детства она встречалась с влиятельными людьми и слышала их разговоры. Когда ее отец был послом во Франции, Мария жила в Париже, и у нее была возможность поездить по миру. Она росла, играя в теннис, катаясь на горных лыжах и участвуя в конных состязаниях.

Но были в этом и свои слабые стороны. Юнис и Сардж так сильно давили на своих детей, что у тех начисто отсутствовало собственное мнение о чем бы то ни было. Родители с малолетства внушали детям, какие те исключительно умные. «Очень дельная мысль, Энтони, – говорила Юнис своему младшему сыну, который тогда учился в старших классах школы. – Я бы подошла к этому так-то и так-то, но у тебя очень хорошее предложение. Я бы до такого не додумалась». Однако в доме царила строгая иерархия, и все важные решения принимали родители, как правило, Юнис. Она была очень властная женщина, но Сардж ничего не имел против.

Человеку, выросшему в такой обстановке, непросто самостоятельно принимать решения, и в конце концов ему начинает казаться, что он не способен функционировать без поддержки родителей. Так, например, Юнис и Сардж решали, какие колледжи следует рассматривать. Да, дети высказывали свое мнение, но в целом парадом командовали родители. Опять же, в ключевых моментах парадом командовали даже не они, а семейство Кеннеди. Царившее в нем согласие было просто поразительным. В частности, из тридцати двоюродных братьев и сестер Марии никто не поддерживал Республиканскую партию. Если взять тридцать членов какой-либо большой семьи, просто невозможно ожидать от них подобного единообразия. Вот почему я постоянно подначивал Марию:

– Твоя семья похожа на сборище клонов. Если попросить твоего брата назвать свой любимый цвет, он не будет знать, что сказать, и ответит: «Мы любим синий».

Мария смеялась и говорила:

– Неправда! Ты только посмотри, какие мы все разные!

– Вы все боретесь за охрану окружающей среды, все занимаетесь спортом, все демократы, все поддерживаете одних и тех же кандидатов и все любите синий цвет, – говорил я.

Другим серьезным недостатком было отношение окружающих. Каких бы успехов ни добивался представитель семейства Кеннеди и Шрайверов, он никогда не удостаивался заслуженного признания. Вместо этого люди говорили: «Ну, если бы я был Кеннеди, я бы тоже смог это сделать». По всем этим причинам Марии, формируя свою личность, приходилось бороться упорнее большинства людей.

Сардж и Юнис приняли меня радушно. Когда Мария впервые привела меня с собой в гости к ним в особняк в Вашингтоне, Сардж спустился ко мне навстречу с книгой в руке. «Я как раз читал о ваших великих достижениях», – сказал он. Он встретил упоминание обо мне в книге про иммигрантов, которые приехали в Америку, не имея ничего, и добились успеха. Для меня это стало приятной неожиданностью, поскольку я еще не думал, что обо мне пишут в книгах. Культуризм по-прежнему оставался чем-то редким. Я думал, что писать будут про таких иммигрантов, как бывший государственный секретарь Генри Киссинджер, но никак не про меня. И отец Марии поступил очень любезно и великодушно, обратив внимание на этот отрывок и показав его мне.

Юнис тотчас же нагрузила меня работой. Она пришла в восторг, узнав о том, что я принимал участие в исследованиях, которые проводил в Университете Висконсина Специальный олимпийский комитет. Не успел я опомниться, как уже помогал ей продвигать предложение добавить силовое троеборье в программу Специальных олимпийских игр и наблюдал за созданием тренажерных залов для умственно отсталых повсюду, где мне приходилось бывать по делам.

Если бы Шрайверы не встретили меня так благосклонно, первый ужин у них дома оказался бы для меня весьма непростым. Четверым братьям Марии – Энтони, Бобби, Тимоти и Марку – в то время было от двенадцати до двадцати трех лет, и кто-то из младших сразу же выпалил: «Папа, а Арнольд любит Никсона!» Сардж был близким другом Хьюберта Хамфри; больше того, когда в 1968 году Хамфри боролся с Никсоном за президентское кресло, он пригласил Сарджа идти на выборы в тандеме с ним, однако семейство Кеннеди выступило категорически против.

Поэтому я почувствовал себя крайне неуютно. Но Сардж, прирожденный дипломат, как ни в чем не бывало сказал: «Что ж, в этих вопросах у каждого собственное мнение». Когда мы позднее заговорили об этом, я объяснил, почему восхищаюсь Никсоном. Это было следствием того, что я родился и вырос в Европе, где государство полностью контролирует всё и вся, где семьдесят процентов населения работают на государство и где заветной мечтой каждого является работать в государственных структурах. В частности, именно из-за этого я и уехал в Соединенные Штаты. Как выяснилось, Сарджент хорошо знал Германию, поскольку у него были немецкие корни. В середине тридцатых он студентом ездил на летние каникулы в Германию, где разъезжал в кожаных штанах на велосипеде по деревням, знакомясь с немецкой и австрийской провинцией. В первое лето пребывания Сарджа в Германии, в 1934 году, недавний приход к власти Адольфа Гитлера не произвел на него особого впечатления. Однако в следующий свой приезд, в 1936 году, он близко познакомился с одетыми в коричневые рубашки бойцами так называемых «штурмовых отрядов» (СА), военизированных формирований нацистской партии, и облаченными в черные мундиры членов «охранных отрядов», элитной гвардии Гитлера (СС). Сардж прочитал о концентрационных лагерях, куда бросали политических заключенных. Однажды ему довелось слышать выступление Гитлера.