Текст книги "Каменный мешок"

Автор книги: Арнальд Индридасон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

4

Мобильный с определителем номера, но откуда звонили, неясно – на экранчике горит «абонент неизвестен». Но говорила с ним Ева Линд. Его дочь. Лицо Эрленда исказила гримаса боли, словно в руках у него был раскаленный кусок металла. Телефон молчал. Ева знала его номер; предыдущий раз набирала его, дабы поведать отцу, что больше никогда не желает его видеть.

Не зная, как поступить, Эрленд стоял, не сходя с места, и ждал повторного звонка. Телефон молчал. И Эрленд начал действовать.

Уже два месяца, как от Евы никаких вестей. Но тут как раз ничего необычного. Дочь всегда вела себя так, чтобы у Эрленда не было ни малейших шансов что-то в ее жизни поменять. Лет ей за двадцать, наркоманка. В последний раз они расстались из-за ссоры – Ева просто выбежала в дверь, крикнув ему через плечо: «Меня с тебя блевать тянет!»

А еще у Эрленда сын по имени Синдри Снай, тот и вовсе с отцом почти не общается. Они с Евой были совсем маленькие, когда Эрленд ушел, оставив детей у матери. Та никогда этого Эрленду не простила и не давала ему возможности встречаться с детьми, он же не стал возражать; впрочем, с годами все больше жалел об этом решении. Дети сами нашли его, когда подросли.

Рейкьявик погрузился в сумерки, стало прохладно. Эрленд нажал на педаль и вылетел из Миллениума по направлению к центру. Телефон аккуратно, чтобы случайно не выключился, положил на переднее пассажирское сиденье. Эрленд понятия не имел, где может обретаться Ева, но решил начать поиски с подвала в Бухтах, [13]13
  Бухты( исл.Vogar) – район в Рейкьявике между Южным шоссе (Suðurlandsbraut) и Морским шоссе (Sæbraut).


[Закрыть]где она жила около года назад.

Нет, сначала надо проверить мою квартиру, вдруг она случайно там. У нее же есть ключ. Припарковался у дома, обежал вокруг квартала, поднялся по лестнице. Открыл дверь, позвал Еву – нет ответа. Может, позвонить ее матери? Да что это я. Мы же лет двадцать как не разговариваем.

Снял трубку и набрал номер сына – дети изредка выходят на связь друг с другом. Номер ему сообщили в справочной. Синдри ответил, что находится далеко от столицы по делам и понятия не имеет, как и что там с сестрой.

Эрленд сжал зубы.

– А, черт!

Плюнул на пол и позвонил в справочную снова, за другим номером.

– Это Эрленд, – сказал он, услышав в трубке голос своей бывшей. – У Евы Линд, кажется, проблемы. Ты не знаешь, где она может быть?

Молчание было ему ответом.

– Она позвонила мне и просила помочь, но связь оборвалась, а я не знаю, где она. С ней что-то случилось.

Молчание продолжило быть ему ответом.

– Халльдора, ты меня слышишь?

– Как ты смеешь звонить мне? Двадцать лет! Двадцать лет!

Ненависть, холодная ненависть в ее голосе. Сколько лет прошло, а она никуда не делась. Пожалуй, звонить и правда не стоило.

– Еве нужна помощь, а я не знаю, где она, – повторил он.

– Помощь?

– Мне кажется, с ней что-то случилось.

– И почему я должна за это отвечать?

– Отвечать? О чем ты? Я просто не…

– А мне, значит, помощь не была нужна, да? Мне, одной с двумя детьми! Мне ты не помогал.

– Халль…

– А теперь твои дети катятся по наклонной. Оба! Не иначе до тебя наконец дошло, что ты натворил! Как ты с нами обошелся! Понял наконец, что ты сделал со мной и с детьми?!

– Ты не позволяла мне видеть их…

– Думаешь, мне не приходилось выручать ее из разных неприятностей? Да миллион раз! Думаешь, мне не приходилось помогать ей? Еще как! И где ты тогда был, хотела бы я знать?!

– Халльдора, я…

– Меееерзкая тваааааарь!!! – заверещала она и бросила трубку.

М-да, в самом деле не стоило звонить, чертов я идиот. Сел в машину и поехал в Бухты искать обшарпанный пятиэтажный дом с подвальными квартирами.

Вот и нужная дверь. Позвонил в звонок, но из-за двери не донеслось ни звука. Наверное, сломался, подумал Эрленд и постучал. Снова ни звука. Подождал. Черт, откроет кто-нибудь или нет? Взялся за ручку двери – ага, не заперта. Осторожно зашел внутрь. В прихожей стало слышно, как где-то в квартире плачет ребенок – кажется, в гостиной. Боже, как здесь воняет! Похоже, нужду в этой квартире справляют где угодно, но только не в туалете.

На полу гостиной сидела маленькая девочка, на вид не больше года, и рыдала во весь голос. Совершенно голая, если не считать грязной сорочки. Пол усыпан пустыми пивными банками, водочными бутылками, упаковками из-под готовой еды и каких-то молочных продуктов. Последние давно испортились – к ароматам мочи и экскрементов добавился характерный кислый запах. Больше в комнате почти ничего не было – кроме истертого дивана в углу, на котором лежала, спиной к Эрленду, незнакомая ему обнаженная женщина. Следователь направился к дивану, малышка не обратила на него ни малейшего внимания. Пощупал пульс у женщины – жива. На руках следы от уколов.

Из гостиной дверь на кухню и в чулан, там Эрленд нашел одеяло и укрыл им женщину. Дальше по коридору туалет и душевая. Эрленд взял девочку на руки, отнес в душ и вымыл теплой водой, вытер полотенцем для рук. Девочка затихла. Осмотрел – вся промежность воспалена, такое впечатление, что ребенка вообще не моют. К тому же едва не умирает от голода. И как назло, в квартире нет ничего съедобного! Порывшись у себя в карманах, Эрленд нашел шоколадку, отломил кусочек и дал девочке. Осмотрел ее еще раз, приговаривая, что все в порядке и ей ничего не угрожает. На руках и на спине – маленькие ожоги. Эрленда передернуло.

Прошелся по квартире, нашел девочкину кровать с решетчатыми стенками, вытряс оттуда банки из-под пива и упаковки от гамбургеров, сходил за ребенком, уложил малышку. Сделав это, Эрленд, с трудом сдерживая гнев, направился в гостиную. Может, протоплазма на диване – ее мать, а может, и нет, только мне все равно. Взял под руки, затащил в душевую, сгрузил на пол в кабинку и включил на всю катушку холодную воду. У нас в Рейкьявике она ледяная, женщина должна быстро прийти в себя. И точно – как она была совершенно дохлая, пока он ее тащил, так под струей из душа вмиг очнулась, задергалась, заахала, завопила и замахала руками, отбиваясь от капель.

Эрленд некоторое время наблюдал эту сцену, потом, решив, что полив сказался на протоплазме положительно и привел ее в коммуникабельное состояние, закрутил кран, кинул ей одеяло, дал в него завернуться, отвел обратно в гостиную и усадил на диван. Очнуться-то она очнулась, но еще плохо понимает, кто, где и что – смотрит на Эрленда, а в глазах – туман-туманище. Огляделась, выражение лица изменилось – кажется, ей чего-то не хватает. Чего бы? А, вот чего.

– Где Перла? – спросила она, дрожа всем телом.

– Перла? – процедил Эрленд, едва сдерживая ярость. – У тебя еще и собака есть?

– Какая еще собака? Где моя дочь?

На вид лет тридцать, коротко стрижена, до прихода Эрленда была накрашена, теперь, после душа, все лицо в размазанной косметике. Верхняя губа опухла, на виске здоровенная шишка, под правым глазом синяк.

– Да как ты смеешь спрашивать, где она?! – взревел Эрленд.

– Чего?

– А кто тушит о девочку сигареты, я, что ли?!! Мать выискалась!!! Сигареты!!! О собственного ребенка!!!

– А? Что? Я? Нет, никогда! Что такое? Ты кто вообще такой?

– А кто тогда? Хахаль твой? Это он тебя избил, что ли?

– Избил? Кто? Что? Что вообще происходит? Кто ты такой?

– Я намерен забрать у тебя Перлу, – сказал Эрленд. – А еще я намерен отыскать мразь, которая тушит об нее сигареты. Так что лучше тебе отвечать на мои вопросы. Их будет два.

– Забрать у меня Перлу?

– Вопрос первый. Несколько месяцев назад, может, и год, здесь жила девушка, ты что-нибудь про нее знаешь? Звать Ева Линд. Худощавая, черноволосая…

– Перла плохо себя ведет. Ноет. Дни и ночи напролет.

– Да, совсем замучила тебя, несчастную…

– А он как с цепи срывается, если она плачет.

– Так, сначала про Еву Линд. Ты ее знаешь?

– Не отбирай ее у меня, плииииз.

– Ты знаешь, где сейчас Ева Линд?

– Ева съехала. Уже пару месяцев как.

– Куда?

– Не знаю. Она жила с Бадди.

– Бадди?

– Он вышибала. Я в газеты обращусь, если отберешь у меня дочку. Эй, ты, понял?! В газеты обращусь!

– И где он вышибала?

Она дала Эрленду адрес заведения. Следователь встал, достал мобильный, позвонил сначала в «скорую», затем в органы опеки и коротко изложил обстоятельства дела.

– Так, а теперь вопрос второй, – продолжил Эрленд, ожидая приезда «скорой». – Про твоего хахаля, который не оставил на тебе живого места. Где живет эта мразь?

– Оставь его в покое.

– Ага, щас, чтобы подонок вернулся и опять вышиб из тебя последнее дерьмо. Как тебе такая перспективка?

– Не больно-то.

– Ну так и где эта скотина живет, черт побери?

– Тут какая штука…

– Какая еще, к черту, штука?!

– Ты думаешь его арестовать?

– Нет, я хочу подарить ему букет цветов!!!

– Вот и отлично, в таком случае у меня к тебе просьба – как арестуешь, зарежь его сразу же к этакой матери, будь так добр. А то если он останется в живых, вернется и убьет меня, – сказала она и одарила Эрленда ледяной улыбкой.

Бадди был знаменит величиной – значительной в том, что касалось мускулов, и пренебрежимо малой в том, что касалось головы – и служил вышибалой в стриптиз-клубе «Граф Россо», в самом центре Рейкьявика. У дверей его Эрленд не застал – там стоял другой громила, похожего телосложения.

– Бадди сегодня за шоу присматривает, – сообщил он.

Эрленд не понял, что это значит, и вопросительно посмотрел на вышибалу.

– Ну, шоу, – повторила туша. – Один на один. Ну когда клиент один и танцуют только для него.

Вот же тупой гость попался, подумала туша, отметив отсутствие изменений в выражении лица вопрошающего, но решила не продолжать и лишь в отчаянии закатила глаза.

Ладно, чего тут стоять, надо идти внутрь. За спиной у туши оказался полутемный зал, освещенный сплошь красными фонарями. В углу бар, рядом несколько столов, за ними несколько человек, наблюдают, как некая юница приплясывает вокруг шеста на возвышении в центре зала под какую-то монотонную попсу. Она заметила Эрленда и затанцевала в его сторону, словно он важный клиент, одновременно снимая с себя лифчик – впрочем, могла бы этого и не делать, такой он крошечный. Эрленд посмотрел на нее с такой жалостью, что она от удивления споткнулась и едва не упала, а удержавшись на ногах, развернулась к гостю спиной и поплыла обратно к шесту, по пути все же небрежно бросив лифчик на пол. Зачем это она? Наверное, чтобы подумали, будто она и так собиралась расстаться с этим предметом одежды, а не хотела себя мне продать. Да, вот какое значение приобретает выражение «сохранить лицо» в подобных местах.

Ну и где у них тут эти «шоу один на один»? Ага, вот, коридор, прямо напротив танцпола. Стены выкрашены в черный, в самом конце коридора – ступеньки в подвал. Ни черта не видно, как бы не скатиться кубарем. На ощупь Эрленд спустился вниз, в другой коридор с черными стенами. Там его встретил тот же полумрак – под потолком висела одна-единственная красная лампа. По обеим сторонам коридора двери, по три на каждой, заканчивается стеной. Перед ней, скрестив руки на груди, стоит незнакомый Эрленду великан с крошечной головой. Под жалобные звуки скрипки, доносившиеся из-за одной из шести дверей, он направился навстречу пришедшему, преграждая ему дорогу.

Хорош, ничего не скажешь. Не голова, а прыщ на толстой шее, торчащей из горы мышц.

– Это ты будешь Бадди? – спросил Эрленд.

– Где твоя телка? – спросила гора.

– Я у тебя думал об этом узнать, – удивился Эрленд.

– У меня? Нет, приятель, телок я не поставляю. Тебе надо наверх, снять там телку, а уж тогда обратно ко мне сюда.

– А, вот ты о чем. – Эрленд понял, что гора и не думала его узнавать, а просто приняла за клиента. – Я тут не за этим. Мне нужна Ева Линд.

– Ева? Давно не работает. А ты ее снимал, что ли?

Эрленд в недоумении уставился на громилу:

– Что значит «давно не работает»? В каком смысле «снимал»?

– Ну, она подрабатывала у нас тут временами. А ты ее откуда знаешь?

Дверь справа распахнулась, оттуда вышел молодой человек, на ходу застегивая ширинку. За его спиной сквозь дверной проем Эрленд увидел, как в комнате совершенно обнаженная девушка нагибается поднять с пола одежду. Юноша бочком просочился между Эрлендом и громилой, похлопал того по плечу и убежал вверх по лестнице. Девушка поглядела на Эрленда и захлопнула дверь.

– Ты хочешь сказать, тут, внизу? – ошеломленно спросил Эрленд. – Ева Линд работала у вас?

– Ну да. Только давно. Впрочем, таких, как она, у нас тут хоть отбавляй, вот хотя бы телка, которая в этой комнате, – сказал Бадди таким тоном, словно хотел набить девице цену, и ткнул пальцем в сторону другой двери. – Студентка, медичка из Литвы. Слышишь? На скрипке играет, не хухры-мухры. Учится в каком-то супер-пупер университете, в этой ихней Польше. Их тут много, ездят к нам бабла срубить. А потом обратно, учиться.

– Мне нужна Ева Линд. Подскажешь, где ее найти?

– Мы никому не говорим, где живут девушки, – сказал Бадди и хитро прищурился.

– Мне решительно плевать, где живут девушки.

Эрленд тяжело вздохнул. Держи себя в руках, тебе же нужна информация, ну так веди себя осторожно. А потом, как найдешь Еву, можешь вернуться и с удовольствием прижечь этому мудаку прыщ, заменяющий ему голову.

– Понимаешь, Ева Линд, судя по всему, в опасности, она просила меня ей помочь, – продолжил Эрленд настолько нейтральным тоном, насколько был способен.

– А с какого перепугу тебе ей помогать? Ты вообще кто, дедуля? Ейный папаша?! – издевательски заржал Бадди.

Эрленд посмотрел на собеседника и задумался: голова такая маленькая, каким ударом лучше залепить по ней, чтобы не промазать, – хуком слева или все-таки прямым сверху? Тем временем Баддина улыбочка второпях покинула его невеликую рожу – до вышибалы дошло, что он с первого выстрела попал в яблочко. Он вообще если попадает в яблочко, то только так, дуриком. Громила похолодел и отступил на шаг:

– Ты что, тот самый легавый?

Эрленд кивнул.

– Наше заведение совершенно законное.

– Плевать мне. Ты знаешь, где сейчас Ева Линд?

– Она что, пропала?

– Не знаю, – ответил Эрленд. – Во всяком случае, я ее найти не могу. А надо – она позвонила мне сегодня и просила помочь, а я понятия не имею, где она. Мне сказали, ты с ней знаком.

– Я с ней жил некоторое время, она что, рассказывала тебе?

Эрленд отрицательно покачал головой.

– С ней вообще непросто. Башню снесло давно и не вернуло обратно.

– Знаешь, где она сейчас?

– Я ее сто лет не видал. А с тебя ее, кстати, воротит, знаешь?

– Когда ты с ней жил, кто ей доставал дурь?

– Ты про ее барыгу, что ли?

– Ну да, про барыгу.

– Ты его в кутузку хочешь упечь?

– Да плевать я хотел и на него, и на кутузку. Я ищу Еву Линд. Поможешь мне или как?

Бадди задумался. Он ничего не должен ни этому старому пердуну, ни тем более Еве Линд. Коли хотите знать, он, Бадди, видал Еву Линд в гробу и в белых тапках. Но на лице у гостя было написано нечто такое, что Бадди решил – его шкура будет целее, если он не станет вставлять легавому палки в колеса.

– Я про Еву ничего не знаю, – сказал он. – Тебе нужен Атли.

– Атли?

– Только не говори ему, что это я тебя навел, идет?

5

Эрленд поехал в самый старый район столицы, близ порта, размышляя о Еве Линд и о Рейкьявике. Он-то сам «приезжий», всегда так о себе думал, несмотря на то что прожил в городе, считай, всю сознательную жизнь и был свидетелем, как столица расползается все шире и шире, через заливы и холмы, по мере того как пустеют в стране хутора. Новый город, новые районы, все чуть не лопается от народа, которому больше не любо или невмоготу жить в рыбацких поселках, в долинах и горах, который приезжает в столицу, чтобы строить новую жизнь, но отрывается от корней своих и оказывается в единый миг и без прошлого, и без ясного будущего. Впрочем, ему-то, Эрленду, в этом городе всегда сопутствовала удача – но так, как сопутствует она предприимчивому иностранцу. [14]14
  Имя «Эрленд» ( исл.Erlendur), прочитанное буквально, означает «чужеземный, инородный» и в этом смысле является говорящим.


[Закрыть]

Атли лет двадцать, тощий, что твой скелет, рыжий, весь в веснушках, на верхней челюсти недостает зубов, лицо вытянутое, вообще выглядит болезненно и кашляет, как туберкулезник или заядлый курильщик. Бадди не подвел – Эрленд нашел его там, где тот подсказал, в «Кафе на Восточной улице». [15]15
  «Кафе на Восточной улице»( исл.Kaffi Austurstræti) имело репутацию одного из главных рейкьявикских бомжатников, в народе его прозвали «Кафе-Говно» (Kaffi Skítur). Закрылось в 2009 году. Восточная улица (Austurstræti) – одна из центральных улиц Рейкьявика.


[Закрыть]Атли сидел один за пустым столом с пустым же бокалом из-под пива. Кажется, спит, голова свисает на грудь, руки перекрещены. Одет в грязную зеленую зимнюю куртку с кожаным воротником. Точь-в-точь как описал Бадди.

Эрленд присел к спящему за стол:

– Это ты будешь Атли?

Ноль реакции.

Эрленд огляделся – в заведении темно, народу почти нет, занята пара столиков. Из динамиков льется песенка в стиле кантри, печальный певец печальным голосом печально поет о былой любви, которой уж больше нет. За стойкой на высоком табурете сидит бармен и читает томик «Ледяных людей». [16]16
  «Ледяные люди»– популярная в Исландии и других скандинавских странах серия романов норвежской писательницы Маргит Сандему. Эпопея из 47 книг, прослеживающих жизнь одного семейства с XVI века до наших дней.


[Закрыть]

Эрленд повторил вопрос, с тем же результатом, после чего схватил юношу за плечо и хорошенько тряхнул. Тот очнулся и тупо уставился на Эрленда.

– Еще пива? – предложил Эрленд и попробовал улыбнуться. Получилась, как обычно, гримаса.

– Ты кто такой? – спросил Атли.

Если по лицу судить, дебил дебилом.

– Я ищу Еву Линд. Я ее отец, и у меня очень мало времени. Она позвонила и позвала на помощь.

– Ты что, тот самый легавый?

– Да, я тот самый и есть.

Атли расправил плечи, уселся поудобнее и огляделся вокруг.

– А почему ты меня спрашиваешь?

– Мне известно, что ты с Евой знаком.

– Откуда?

– Знаешь, где она сейчас?

– Пивка мне нальешь?

Эрленд посмотрел на Атли и подумал, а правильно ли он поступает, но решил, что в таком цейтноте сойдет. Встал, в два шага подошел к бару и потребовал большой бокал пива. Бармен нехотя оторвал глаза от злоключений «Ледяных людей», с выражением нескрываемого сожаления на лице отложил книгу и слез с табурета. Эрленд потянулся за кошельком и обернулся – Атли и след простыл. Что такое? А, смотри-ка, входная дверь только что захлопнулась. Бармену оставалось только удивленно наблюдать, с полным бокалом в руке, как заказчик выбегает на улицу.

Атли что было сил мчался в сторону Каменного поселка. [17]17
  Каменный поселок– исторический район ( исл.Grjótaborp) в самом центре Рейкьявика, к западу от площади Ингольва (Ingólfstorg), которой заканчивается Восточная улица.


[Закрыть]Сил этих, однако, имелось немного, поэтому вскоре ему пришлось перейти на шаг. Оглянувшись, он увидел преследователя и попытался ускориться, но не тут-то было, дыхалка не та.

Настигнув Атли, Эрленд с разбега хорошенько его толкнул, и тот с воплем рухнул наземь. Из карманов выкатились две склянки с таблетками, Эрленд их поднял. Похоже на экстази. Стащил с Атли куртку, тряхнул ее – раздался звон, ага, значит, у него еще есть. Опустошил карманы, пересчитал добычу – с таким количеством медикаментов можно аптеку открывать.

– Они… меня… убьют, – пропыхтел Атли, пытаясь перевести дух и одновременно встать на ноги.

Народу на улице почти нет. По другой стороне прогуливается пара средних лет – сначала наблюдали за погоней, но как увидели, чем Эрленд занят, поспешили ретироваться.

– Ты даже представить не можешь, как глубоко мне на это плевать, – сказал следователь.

– Не забирай у меня склянки. Ты не знаешь, они же…

– Кто они?

Атли прислонился к стене дома, его стало трясти, из носа потекло.

– Это мой последний шанс, – сказал он.

– Срать я хотел, какой это у тебя шанс, последний или предпредпоследний. Где ты видел Еву?

Атли втянул носом воздух и истекающие сопли и поднял голову. Выражение лица вдруг стало осмысленным – кажется, у него появился план.

– О'кей.

– Ты о чем?

– Если я скажу тебе, где в последний раз видел Еву, ты вернешь мне склянки?

Эрленд задумался.

– Если ты не соврешь и я правда найду Еву, отдам тебе твое добро. Если соврешь, я вернусь и закатаю тебя в асфальт.

– О'кей, о'кей. Ева заходила ко мне сегодня. Кстати, встретишь ее, напомни, она мне должна. Херову тучу бабла должна. И я ей ничего не дал. Я беременным телкам таблетки не продаю.

– Ну еще бы, – сказал Эрленд. – По тебе сразу видно, ты человек с принципами.

– Пришла ко мне с этим своим пузом, что твой барабан, и стала мне плакаться, а как я ей дал от ворот поворот, устроила скандал, а потом ушла восвояси.

– Знаешь куда?

– Представления не имею.

– А где она живет?

– Пизда с ушами, денег у нее нет, понимаешь. Пришла ко мне и хнычет «у меееняяяя неееет деееееенег». А как я буду отдавать товар без денег, они ж меня без денег укокошат.

– Ты знаешь, где она живет?

– Живет? Да нигде она не живет. Бродяжничает, валяется тут и там. Поживет где-нибудь пару дней, потом съебывает. Думает, ей товар полагается бесплатно.

Атли аж фыркнул от возмущения пополам с презрением.

– Думает, на халяву это ей будут давать. По доброте душевной. А мне оно достается за просто так, что ли?

Говорит с присвистом, что неудивительно при таком дефиците зубов. Видок-то поменялся, только стал еще смешнее – этакий мальчишка-переросток в загаженной курточке изображает из себя мужчину.

Из носа опять потекло.

– Ну и куда она могла от тебя направиться? – не отставал Эрленд.

Атли заглянул ему прямо в глаза, опять втянул носом сладкую смесь из соплей и воздуха.

– Так ты вернешь мне склянки?

– Где она?

– Если я тебе скажу, вернешь?

– Где она?

– Если скажу тебе, где Ева Линд.

– Только если не соврешь. Где она?

– Она ко мне не одна приходила сегодня, а с подружкой.

– Кто такая?

– Я знаю, где живет эта подружка.

Эрленд сделал шаг вперед.

– Получишь все обратно сполна, – сказал он почти что на ухо Атли. – Что еще за подружка?

– Зовут Рагга. [18]18
  Уменьшительное от исландского женского имени Рагнхейд.


[Закрыть]Живет в двух шагах отсюда. На улице Трюггви. [19]19
  Улица Трюггви( исл.Tryggvagata) находится в центре Рейкьявика, в двух шагах от порта.


[Закрыть]Знаешь большой дом, с набережной видно? Вот в нем, на самом верхнем этаже.

Атли несколько нерешительно протянул руку:

– Ну, о'кей? Ты же пообещал. Отдавай товар. Ты же обещал.

– Дурачок, ну как я могу отдать тебе «товар»? – горько усмехнулся Эрленд. – Никак не могу. А кабы у меня было время, я бы проводил тебя вместе с товаром на Окружную улицу [20]20
  На Окружной улице ( исл. Hverfisgata, названа по историческому району столицы Скуггина округа, Skuggahverfi, в который вела) находится центральное отделение рейкьявикской полиции.


[Закрыть]и сдал с потрохами в каталажку. Так что можешь быть доволен, кое-что ты все-таки выиграл – остался на свободе.

– Нет, ты чего, они же меня прирежут! Ты чего! Пожалуйста, плиииииз, отдай мне таблетки! Отдай!!!

Эрленд повернулся спиной к скулящему барыге и пошел прочь. Тот же остался дрожать у стены и, чтобы скоротать время, принялся ругаться на чем свет стоит да колотить в бессильной ярости собственной башкой о серый бетон. К удивлению Эрленда, объектом брани, разносившейся по окрестностям, был не обманщик-следователь, а сам Атли.

– Чертов придурок ты, Атли, мудило грешное, тупица, сраный кусок говна, дурак, дурак, дурак, дурак, понял, мудило, ты дурак, ты идиот, ты кретин…

Эрленда так заинтересовала тирада, что он обернулся – и увидел, как Атли со всех своих невеликих сил съездил самому себе по челюсти.

Дверь ему открыл маленький мальчик, от силы лет четырех. Волосы грязные и нечесаные, из одежды только пижамные штаны. Эрленд наклонился и протянул руку, чтобы погладить мальчика по голове, тот отстранился. Эрленд спросил его, дома ли родители, но мальчик лишь смотрел на него подозрительным взглядом и молчал.

– Хорошо, приятель, а скажи тогда, дома ли Ева Линд? – продолжил Эрленд.

Черт, ну почему все так медленно. Уже два часа прошло после звонка Евы. Я же не успею, и она… Нет, нет, эту мысль надо гнать к чертям. А что, если она… нет, ни к чему воображать, в какие именно она могла попасть неприятности, я же сам себя мучаю, а мне надо ее искать. Да и то, я уже знаю, с кем она была сегодня у Атли. Стало быть, скоро ее найду.

Мальчишка не проронил ни слова, повернулся спиной к гостю и скрылся во тьме квартиры. Эрленд пошел было за ним, но куда ему. Темно, как бы не споткнуться, лучше сначала свет зажечь. Пошарил руками по стенам, нашел несколько выключателей. Ни один не работал. Пришлось идти на ощупь. Зашел в ближайшую комнату, пытался зажечь свет там – получилось, под потолком загорелась одинокая лампочка. Пол, оказывается, ничем не покрыт, голый цемент. Повсюду валяются грязные матрасы, а на одном из них – еще и девушка в придачу. По виду немного моложе Евы, в протертых до дыр джинсах и футболке без рукавов. Рядом с ней на полу – открытая металлическая коробка, в ней два шприца. Чуть поодаль – бухта чего-то пластикового, то ли шланг, то ли непонятно что. С обеих сторон бухты по матрасу, на каждом – по спящему мужику.

Эрленд тихонько подошел к девушке и тряхнул ее за плечо. Ноль эффекта. Поднял ей голову, легонько потрепал по щекам. Так, вроде оживает. Эрленд поднял ее на ноги, попробовал выйти с ней в коридор – и тут она вдруг очнулась, открыла глаза. В полумраке Эрленд заметил стул, усадил ее. Девушка тут же уронила голову обратно на грудь. Эрленд дал ей еще одну пощечину, она снова пришла в себя.

– Где Ева Линд? – спросил Эрленд.

– Ева, – промямлила девушка.

– Ты с ней сегодня гуляла по городу. Куда она ушла?

– Ева…

Голова снова упала на грудь, тут Эрленд заметил, что в дверях стоит уже знакомый ему мальчишка, в одной руке кукла, в другой – пустая пластиковая бутылка. Он протянул ее Эрленду, а потом засунул горлышко себе в рот и стал втягивать в себя воздух. Эрленд посмотрел на мальчика, сжал зубы, а затем достал мобильный и вызвал подмогу.

Вошел врач «скорой помощи». Эрленд его и ждал.

– Мне нужно, чтобы вы сделали ей инъекцию, – сказал Эрленд.

– Инъекцию? – переспросил врач.

– Думаю, она под кайфом, скорее всего на героине. У вас налоксон какой-нибудь, или как его там еще называют, нарканти, [21]21
  Лекарство для снятия последствий передозировки опиатами. Нарканти – одно из коммерческих названий, налоксон – официальное.


[Закрыть]есть? Я имею в виду, с собой?

– Ну да, но…

– Мне нужно с ней поговорить. Немедленно. Моя дочь в опасности, и эта девушка знает, где она.

Врач посмотрел сначала на девушку, потом на Эрленда и, подумав, кивнул.

Эрленд заранее уложил наркоманку обратно на матрас. Врач сделал свое дело, и через некоторое время она пришла в себя. В дверях стояли санитары из «скорой» с носилками в руках. Мальчишка прятался где-то в квартире. Двое мужчин как лежали бревнами на соседних матрасах, так и продолжали лежать.

Эрленд встал на колени рядом с головой постепенно приходящей в сознание девицы. Раскрыв глаза, та с удивлением уставилась на Эрленда и людей с носилками.

– Что происходит? – сказала она едва слышно, словно говорила сама с собой.

– Ты что-нибудь знаешь про Еву Линд? – спросил Эрленд.

– Про Еву?

– Вы с ней сегодня выходили в город. Я полагаю, она в опасности. Ты не знаешь, куда она направилась?

– С Евой что-то не в порядке? – спросила она и огляделась. – А где Кидди?

– Ты про мальчишку? Он прячется в другой комнате, ждет, когда ты очухаешься. Скажи лучше, где мне найти Еву Линд.

– А ты кто такой?

– Ейный папаша.

– Легавый?

– Он самый.

– Она тебя на дух не выносит.

– Я знаю. Так где она?

– Ей стало плохо. Я сказала, ей надо в больницу. Она и пошла туда.

– Плохо? В смысле?

– Живот заболел, так она сказала.

– И куда она пошла? И откуда?

– Мы мимо Крышки [22]22
  Крышка( исл.Hlemmur) – название одной из центральных автобусных станций в Рейкьявике (некогда рядом был небольшой ручеек, через который был соответствующих размеров мостик, эдакая крышка), на углу Окружной улицы и Снорриева шоссе (Snorrabraut). На Снорриевом шоссе расположен исландский Национальный госпиталь.


[Закрыть]проходили.

– И куда она от Крышки направилась?

– В Националку, там как раз недалеко. Что, не дошла?

Эрленд поднялся на ноги и попросил у врача номер справочной Национального госпиталя. В справочной ответили, что никакой Евы Линд за последние часы к ним не поступало. Равно как и вообще женщин ее возраста, ни по «скорой», ни самостоятельно. Эрленд позвонил в родильное отделение и описал дочь, как смог, но дежурная сестра ответила, что похожих пациенток у них нет.

Не теряя больше времени, Эрленд выскочил наружу и на всех парах полетел к Крышке. Улицы совершенно опустели. Автобусная станция закрыта – уже полночь. Эрленд бросил машину и побежал на юг по Снорриеву шоссе, заглядывая в каждый переулок, в каждый дворик. Почти дойдя до госпиталя, он стал кричать и звать Еву по имени, но никто не отзывался.

Наконец он нашел ее – в луже собственной крови, в пятидесяти метрах от входа в старое здание родильного отделения. С учетом всего, что ему пришлось совершить, он не потерял много времени – и все равно опоздал. Трава вокруг красная, а джинсы можно выжимать.

Эрленд встал на колени рядом с дочерью и посмотрел в сторону госпиталя. Словно вчера он стоял под дождем на пороге, у этой самой двери, с Халльдорой под руку, в день, когда Ева появилась на свет. Неужели ей здесь же предстоит и умереть?

Эрленд погладил Еву по голове, размышляя, стоит ли пытаться поднять ее.

На каком она месяце? Кажется, на седьмом…

* * *

Она пробовала сбежать. Не однажды, дважды. Но с тех пор прошло много, много лет. Они тогда еще жили на Ключевой улице.

Второй раз, когда он, по его собственному выражению (в те времена с ним еще можно было поговорить про это), «потерял контроль над собой», отделил от первого целый год. Кстати, насчет «потери контроля над собой» она всегда была того мнения, что это чистейшей воды самообман. Ей, наоборот, казалось, что никогда он с такой абсолютной уверенностью не держит себя в руках, как когда поднимает на нее руку, когда вышибает из нее последнее дерьмо и поливает оскорблениями. Какие бы чудовищные вещи он ни говорил, какую бы нечеловеческую боль ни причинял, всегда в такие моменты он был холоден, бесстрастен, спокоен, расчетлив, наносил удары сознательно, четко понимая, что и как делает. Всегда, без исключений.

Со временем она поняла, что и ей надлежит стать такой же – холодной, расчетливой, – если она хочет иметь хоть малый шанс одержать над ним верх.

Первая попытка сбежать была заранее обречена на неудачу. Она совсем не готовилась, не понимала, что и как надо делать, какие возможности имеются, не знала, куда податься, и все же одним прекрасным февральским вечером взяла да и вышла на мороз и ветер с двумя своими детьми. Симон держал ее за руку, Миккелина висела на спине. Куда идти, она понятия не имела. Знала только, что в подвале оставаться больше не может.

Она поговорила со священником. Тот сказал, хорошая жена никогда не разведется с мужем. В глазах бога узы брака священны, пускай людям и приходится порой много терпеть, дабы узы эти не разорвались.

– Подумай к тому же о детях, – добавил священник.

– Я о них и думаю, – ответила она, а священник только расплылся в умильной улыбке.

Идти в полицию? Ну уж нет. Соседи вызывали полицию дважды, когда он ее бил, те приезжали, говорили, что семейная ссора зашла слишком далеко и ее надо прекратить, и уезжали. Оба раза она представала перед ними с разбитой губой и гигантским синяком под глазом, на что гости в форме говорили, мол, надо держать себя в руках. Соседям, понимаешь, жизни нет от криков из вашего подвала. Во второй раз, два года спустя после первого, полицейские решили провести с ним воспитательную беседу, вывели наружу. Она кричала, что он бьет ее, что хочет ее убить, что это уже не в первый раз. Полицейские в ответ спросили, что она пила. Она не поняла вопроса. Что ты пила, повторили они. Ничего я не пила, никогда в жизни не брала в рот ни капли! Что-то сказали ему снаружи у дверей и распрощались, пожав ему руку.

Когда полиция уехала, он хорошенько полоснул ее бритвой по щеке.

И вот вечером, когда он спал как убитый, она посадила Миккелину себе на спину и вывела потихоньку малыша Симона из подвала. Для Миккелины соорудила специальную коляску – нашла старую сломанную коляску на свалке и починила, – но тем самым вечером он в припадке ярости разломал ее к чертям собачьим, словно подозревал, что она решила сбежать.