Текст книги "Генерал Скоблин. Легенда советской разведки"

Автор книги: Армен Гаспарян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Конечно, для успешной борьбы с большевиками РОВС должен был возглавить более деятельный генерал, нежели престарелый Миллер. Рискну высказать крамольную мысль – его устранение было в первую очередь невыгодно Москве, которая все же пошла на такой шаг в сентябре 1937 года в свете изменившейся международной обстановки. В НКВД прекрасно понимали, что следующим председателем союза станет какой-нибудь более активный враг Страны Советов. И все же решились на это. Решились, хотя и боялись белой эмиграции. Ведь уже потом, в марте 1941 года, Разведывательное управление Генерального штаба РККА требовало от своих резидентур уделять «особое внимание пунктам расположения боевых формирований белой эмиграции, центрам военного обучения, их численности и организации».

Боялись белых армий. Ведь знали, что нет у СССР более непримиримого врага, готового хоть с чертом, но против коммунистов. Еще в 1933 году генерал фон Лампе писал председателю РОВС: «Я и мои друзья предложили наше содействие в борьбе против коммунистов германской власти, я в последнее время вошел в частные переговоры с представителем соответствующего учреждения Германской Национал-Социалистической партии по вопросу о совместных действиях против большевиков.

В данный момент они выразили настоятельное желание получить от нас по возможности разработанный план тех действий, которые мы предполагали бы желательным осуществить совместно с германскими национал-социалистами в направлении к уничтожению большевистской власти в России, как в направлении усиления при помощи немцев внутренней работы в России по всем направлениям, пока при сохранении полной тайны наших взаимоотношений с немцами, а потом и возможной интервенционной деятельности в широком масштабе уже даст Бог не в такой тайне».

Боялись белых армий. Ведь знали, что офицеры на чужбине живут одной лишь мыслью: продолжить борьбу. Вспомним, что говорил председатель РОВС Евгений Карлович Миллер: «Православная вера, родина, семья – вот те три устоя, на которых русский народ строил свою жизнь, свое государство. И им советская власть, олицетворенная коммунистами, объявила беспощадную войну. В моей душе сейчас живут три чувства – безграничная ненависть к большевикам, правящим Россией, надежда, что мне придется участвовать в свержении их власти, и вера в грядущее возрождение России.

Я не могу примириться с большевиками ни как с людьми, коммунистами, ни как с государственной властью в России, потому что нет ни одного вопроса морального, политического или экономического характера, как во взаимоотношениях людей между собой, так и в отношениях правительственной власти к населению и обратно, по которым взгляды, проводимые советской властью в жизнь, не стояли бы в полном противоречии с тем, чем жила Россия в течение веков и что привело ее к величию, славе и благосостоянию.

Вот почему я непримирим к советской власти. По этой же причине я считаю, что всякий русский эмигрант должен быть непримирим к ней. Если же он ищет компромисса с ней, приспособляется к ней, то он не может называть себя русским эмигрантом: это звание в самом себе таит молчаливый обет бороться с советской властью. В противном случае эмигрант обращается в беженца, убежавшего из России лишь для спасения своей жизни.

С этой мыслью нужно утром вставать и вечером ложиться спать, с этой точки зрения нужно расценивать каждый свой шаг, каждое свое слово, принося в жертву главному и единственно важному все личное, второстепенное, партийное.

Никогда не делать того, что может порадовать общего врага. Все усилия против коммунизма, коммунистов и против коммунистической власти в Москве. Дисциплина и самоограничения ведут к победе».

Боялись белых армий. А ведь за пятнадцать лет большевикам удалось установить свою власть на всей территории бывшей Российской империи. Белые оказались рассеяны по всему свету. Интриги и скандалы сотрясали эмиграцию. И все равно «господ офицеров» боялись. И ведь было чего бояться, о чем совершенно справедливо напоминал Москве последний начальник штаба Корниловской ударной дивизии Генерального штаба полковник Месснер: «Мы в равной мере можем гордиться и трехлетней борьбой в России, и бескомпромиссной борьбой за рубежом. Там ни смертельная опасность, ни ранения не удерживали нас от выполнения воинского долга. Здесь нас от выполнения воинского долга не отвлекают ни соблазн уйти в бытовое благополучие, ни сиреноподобные зовы возвращаться на Родину, ни политические интриги, ни явные и тайные угрозы врага, ни почетная, на полях сражений приобретенная инвалидность, ни самый страшный из недугов – старость. Мы не идем в атаку на пулеметы, мы не рвем под огнем вражеские проволочные заграждения, мы не рубимся в кавалерийских схватках. Но мы каждодневно в беседах атакуем пулеметы красной агитации; мы рвем проволочные заграждения коммунистической лжи и тем открываем путь правде; мы рубимся острыми аргументами в словесных схватках с красномыслящими. И мы крепчайшим строем, неодолимым каре обороняем наши святыни. История не знает чуда, подобному нашему: быть без государства, то есть без территории и власти, и оставаться государственным воинством; быть распыленными по всему миру и не утратить воинской спайки; быть на гражданском положении и не лишиться воинского духа; быть без воинской организации и оставаться армией, в которой полки и дивизии заменены союзами воинского характера; быть вне России и оставаться полными готовности, полными желания во всеоружии (оружие или оружие-слово) вновь стать под боевое знамя с песней: „Снова мы в бой пойдем за Русь Святую!“»

И ведь прав был Евгений Эдуардович. Было чего бояться. 22 июня 1941 года активная часть русской эмиграции вступила в бой. Вот короткий отрывок из сообщения НКВД СССР № 2926/Б в ГКО об аресте группы агентов германской разведки, переброшенной через линию фронта в район Валдая. 29 ноября 1941 года: «В качестве агентов-разведчиков группа Хофмайера использует участников различных контрреволюционных, белогвардейских организаций, выходцев из семей бывших дворян, которые завербованы в странах, оккупированных немцами. Значительная часть немецкой агентуры майора Хофмайера состоит из числа окончивших Белградский кадетский корпус или университет (выделено мной. – А.Г.), в совершенстве владеющих русским языком».

* * *

Выполняя распоряжение генерала Миллера, Николай Владимирович Скоблин посещал группы чинов РОВС в тех странах, где гастролировала его жена. Чаще всего им удавалось бывать в Софии. В столице Болгарии Плевицкую особенно любили, устраивая долгую овацию после каждого концерта. Сам главный корниловец на них не ходил. Пользуясь тем, что большинство эмигрантов со слезами на глазах слушали «Замело тебя снегом, Россия», он проводил долгие переговоры с одним из основателей «Внутренней линии» капитаном Фоссом. Потом они вместе приходили на собрание Корниловского полкового объединения. В среде старых боевых соратников Скоблин преображался. От меланхоличного директора певицы в эти вечера не оставалось и следа. Перед ударниками выступал волевой и властный человек, за которым хотелось идти и которому они верили безоговорочно.

Николай Владимирович энергично внедрял в родном полку идею офицерской элиты, которая обязана быть в первых рядах «Внутренней линии». Он делал это с таким энтузиазмом, что многие верили: их генерал – мозговой центр тайной организации. Что же внушал своим однополчанам Николай Владимирович? «Совершенно необходимым внутри нашего союза создать вторую высшую ступень для немногих поначалу, которая могла бы быть костяком для ставшего дряблым тела союза. Выражаясь грубо большевистским языком, это ГПУ внутри компартии. Если сравнить членов Русского общевоинского союза с коммунистами, то мы, члены внутренней организации, являемся в отношении их чем-то вроде чекистов. Не пугайтесь слов, приведенных здесь только для пояснения. Когда мы вырастем и охватим весь союз, отбросив из него все ненужное и дряблое, все колеблющееся и не наше, тогда мы будем реальной силой, которая будет играть решающую роль в жизни самого союза, так и вне его – и в эмиграции, и в СССР».

К ужасу некоторых корниловцев, «ненужным и дряблым» оказался один из старейших ударников, первопоходник, бывший в охране вдовствующей императрицы полковник Левитов. За отказ вступить во «Внутреннюю линию» он был исключен Скоблиным из полкового объединения. (В 1937 году, после таинственного исчезновения Николая Владимировича, Левитов будет восстановлен в родном полку. Однако о тех событиях он предпочитал никогда не вспоминать. Даже в своих мемуарах, выпущенных спустя почти 40 лет, он ни словом не обмолвился о причинах исключения. Словно и не было такового никогда. А ведь рассказать ему было что. Вместо этого он ограничился пассажем: «Многомиллионная эмиграция все ожидала падения диктатуры большевиков на Родине и позабыла про свои обязанности бдительности за работой противника. Большевики этим воспользовались, и 23 сентября 1937 года ими снова было произведено похищение, жертвой которого стал на этот раз генерал Миллер. Для Объединения корниловцев это было двойным ударом: помимо самого факта похищения генерала Миллера, пало подозрение на возглавляющего Объединение генерала Скоблина, которого старшие офицеры PОВС пригласили дать свои показания в комиссариате полиции, но он уклонился от этого бегством. Его жена, бывшая певица Надежда Васильевна Плевицкая, была по этому делу осуждена французским судом на двадцать лет каторжных работ.

Последствия поступка Скоблина и Надежды Васильевны Плевицкой для Объединения чинов Корниловского ударного полка были очень тяжелы, помимо чисто моральных переживаний, еще и оттого, что возглавляющим Объединение был назначен бывший тогда в Болгарии полковник Кондратьев, прибывший во 2-й Корниловский ударный полк во время окончания боев в Крыму из Египта, и был зачислен в полк только в Галлиполи, где был фельдфебелем 5-й роты. Послужного списка его я не видел, но он был, по его словам, георгиевским кавалером. В войну 1941–1945 годов он боролся с большевиками в Сербии, где, будучи смертельно ранен и умирая, просил передать корниловцам, что он „умирает за полк“. Но, несмотря на это, и помимо него кандидатами на пост возглавляющего тогда могли быть из числа старых корниловцев: командир 1-го Корниловского ударного полка полковник Гордеенко, командир 2-го полка полковник Левитов… Но тогда почему-то они этого назначения не заслужили, хотя вины за собой по делу Скоблина не только не имели, но некоторые из них даже предупреждали начальство о его ненормальном поведении, но нам не верили».

Почему же Левитов промолчал? Могу лишь высказать свое предположение. Одним из неписаных законов Русского общевоинского союза было: «Сор из избы не выносим». Кавалер ордена Святого Николая Чудотворца, председатель парижского отделения Общества галлиполийцев не мог поступить иначе. Как бы ни было тяжело у него на душе, какая бы обида ни разрывала сердце, он был человеком чести. Таких нынче уже почти нет.)

Миллер был в восторге от деятельности Скоблина. О том, что генерал использует эти поездки для вербовки неофитов «Внутренней линии», председатель Русского общевоинского союза даже не догадывался. Больше того, он назначил главного корниловца начальником группы чинов 1-го армейского корпуса в Париже. Это произошло в тот момент, когда в отставку был отправлен Шатилов.

* * *

Не председатель Русского общевоинского союза генерал Миллер был инициатором отставки Шатилова. События развивались сами собой. Начало опалы Шатилова было положено через несколько месяцев после несостоявшихся дуэлей.

В октябре 1933 года генерал Неводовский подал рапорт о выходе из РОВС. Он с горечью указывал на постоянные интриги Шатилова против «Объединения участников 1-го Кубанского, Степного и Дроздовского походов». Но и этого ему показалось явно мало, и неожиданно для всех он выразил глубочайшие сомнения в законности производства Шатилова в чин генерал-майора и в праве ношения им ордена Святого Георгия 3-й степени. Досталось и самому Миллеру. Неводовский сказал ему: «Ваш предшественник, генерал Кутепов, считал Шатилова карьеристом, интриганом и негодяем. Почему же Вы слепо верите ему, и не доверяете походникам, людям кристальной чистоты?» Председатель РОВС тогда промолчал…

Тут необходимы объяснения. Союз участников Первого Кубанского генерала Корнилова похода был создан в Югославии. Председателем главного правления стал генерал-лейтенант Казанович. Отделы функционировали в Югославии, Чехословакии, Болгарии, Польше, Греции и Франции (Союз Первопоходников). Однако перед 15-летним юбилеем основания Добровольческой армии и ее первых походов неожиданно для всех группой офицеров была предпринята попытка создания нового «Союза добровольцев». В РОВС обвинили во всем генерала Деникина. 9 ноября 1932 года бывший главнокомандующий Вооруженных сил Юга России отправил ответ Миллеру, в котором писал: «РОВС, существованию которого я придаю большое значение в силу возможностей активной борьбы и в целях поддержания в моральном и материальном отношении заброшенного на чужбину воинства, переживает тяжелый кризис». Деникин отказался вмешиваться в историю с новым союзом, но обещал сообщить свою точку зрения его организаторам «в твердой уверенности, что они посчитаются с ней и не предпримут никаких шагов, которые могли бы подорвать существование РОВС».

30 апреля 1933 года Миллер направил в отделы Русского общевоинского союза специальный циркуляр № 380, в котором уведомлял, что в сентябре 1932 года в Париже без его разрешения и ведома был создан «Союз добровольцев», не входящий в состав РОВС. Новая организация преследовала те же цели, что и РОВС, почти полное совпадение демонстрировали и положения его устава. Он привлекал в свои ряды всех добровольцев, участников Белой борьбы на всех фронтах. Таким образом, «Союз добровольцев» представлял, по мнению генерала Миллера, организацию, как бы параллельную РОВС, но независимую от него. Больше того: в случае успешной деятельности «Союз добровольцев» мог бы переманить к себе многих чинов Русского общевоинского союза. Миллер запретил чинам РОВС входить в состав нового союза, а те, кто уже туда вступил, должны немедленно его покинуть или выйти из РОВС. В письме генералу Абрамову от 1 мая он добавлял, что генералу Неводовскому за создание сначала объединения, а потом «Союза Добровольцев» был объявлен строгий выговор председателем союза офицеров – участников войны генералом Эрдели.

Однако в личной переписке ближайших соратников Миллера – генералов Абрамова и Стогова высказываются весьма серьезные опасения в целесообразности подобного распоряжения председателя РОВС. Ведь за вновь сформированным «Союзом добровольцев» никаких славных дел не было, а запрет на членство в нем непременно породит интерес у чинов РОВС. Миллер узнал об этом и в письме Абрамову от 25 мая подробно описывал ход событий вокруг «Союза добровольцев» и генерала Деникина, доказывая правомерность и необходимость своего приказа.

* * *

Заявление Неводовского произвело эффект разорвавшейся бомбы. Несколько месяцев весь русский Париж только и делал, что обсуждал Шатилова с его погонами и орденами. В полемику были втянуты все, взаимные оскорбления, подаваемые под видом сарказма, стали восприниматься как нечто само собой разумеющееся. В результате умудрились переругаться между собой даже члены «Общества первопоходников», последовали вызовы на дуэль, со всеми вытекающими из этого последствиями.

Масло в огонь подлил председатель Союза кавалеров ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия генерал от кавалерии фон Кауфман-Туркестанский, который привел 25-ю статью статута как бесспорное доказательство: «Удостоенный Думою к получению ордена Святого Георгия 3-й степени награждается оным не иначе, как с Высочайшего утверждения».

Однако с этим не все было так просто, как хотелось бы недоброжелателям Шатилова. Генерал был представлен к ордену за отличие в боях у Битлиса. В тот момент государя императора уже не было, равно как и не было какой-либо верховной власти в стране. Поэтому совершенно естественно, что орден не был утвержден. Однако из этого вовсе не следовало, что Шатилов сам подделал представление к награждению.

Не остались в стороне от очередного громкого скандала в эмиграции и советские газеты. В одном из своих фельетонов Ильф и Петров писали: «Идейные позиции подняты на неслыханную принципиальную высоту. Кипит борьба, печатаются сенсационные разоблачения. И потрясенные белые шоферы в волнении давят на парижских улицах ни в чем не повинных французских рантье.

А спор вот из-за чего.

„Последние новости“ заявили, что генерал Шатилов никакой не генерал, а полковник и генеральский чин возложил на себя сам, без посторонней помощи.

„Возрождение“ заволновалось. Это что же такое? Большевистская самокритика?

Нет, генерал! И не сам на себя возложил, а на него возложили. И есть документы и свидетели. Но документов „Возрождение“ почему-то не предъявило и свидетелей не показало.

В дело впутался Деникин: „Милостивый государь, господин редактор. Позвольте через посредство вашей уважаемой газеты…“

Одним словом, конечно, не генерал. Вылитый полковник.

Но „Возрождение“ притащило какого-то своего бородача. Он весь был в лампасах, эполетах и ломбардных квитанциях на заложенные ордена. Глаза его светились голодным блеском. „Милостивый государь, господин редактор. Позвольте через посредство вашей уважаемой газеты…“

Лампасы утверждали, что своими глазами видели, как Шатилова производили в генералы. И они клялись, что это было волнующее зрелище. Даже солдатики, эти серые герои, якобы плакали и якобы говорили, что за таким генералом пойдут куда угодно, хоть в огонь, хоть в воду, хоть в медные музыкантские трубы.

Драка на кухне разгоралась.

– Не генерал, а полковник!

– Нет, не полковник, а генерал!

– Не только не генерал, но и георгиевский крест сам на себя возложил.

– Ничего подобного! Генерал – и с крестом!

– Нет! Без креста – и полковник!

– Сам полковник!

– От полковника слышу!

Приводили статуты, постановления георгиевской думы, приносили какие-то справки от воинских начальников, дышали гневом и божились. И об одном только забыли. Никаких статутов нет, и о георгиевской думе никто на свете не помнит, и чертовых воинских начальников не существует, и все вместе с клоунскими лампасами и эполетами – давно забытая и никому не нужная труха, дичь, многолетний сон.

Как ни различны идеалы борющихся сторон (Полковник! Нет, генерал!), тон у них совершенно одинаковый – жалобный и болезненно обидчивый. Ничто им на земле не мило, все им не нравится».

Миллер с грустью наблюдал за всеми этими событиями. Разумеется, как председатель Русского общевоинского союза, был обязан встать на защиту Шатилова. Это Евгений Карлович сделал. Но все чаще стал задумываться вечерами: что же происходит в РОВСе? Что значат все эти шушуканья и перешептыванья про ближайшего помощника Врангеля, который вынужден бездействовать? Что это за «Внутренняя линия»? Ясно, что это очередное тяжелое наследие кутеповских авантюр. Но как ее контролировать, если о ней толком ничего не известно? (Спустя несколько лет будет активно распространяться миф, что Е.К. Миллер в начале 30-х годов ничего не знал о «Внутренней линии». Это неправда. Документы свидетельствуют об обратном. В то время Шатилов пытался наладить взаимодействие с контрразведкой РОВС. В этой связи он писал генералу Абрамову: «Я – сторонник централизации и полагал бы нужным усилить Глобачева такими работниками, как Закржевский. Нет ли препятствий с твоей стороны?» Другой вопрос, что Евгений Карлович считал, что работа отдела Глобачева должна стоять совершенно вне Русского общевоинского союза. В одном из писем он подчеркивал: «Лица, связанные с РОВС, не должны иметь никакого отношения и знать даже ничего не должны о конспиративной работе. Наша организация является совершенно открытой, законно зарегистрированной, все старшие ее чины известны местным властям. Естественно, самая мелкая наша конспиративная работа могла быть уловлена большевиками, они используют это для обвинений нашей организации в таких действиях, которые послужат поводом для репрессий».)

* * *

Евгений Карлович все больше склонялся к тому, чтобы подать в отставку, ибо разобраться в ситуации он не мог. Для большинства чинов Русского общевоинского союза он так и оставался чужим среди своих и мог опираться только на адмирала Кедрова и генерала Эрдели. Многие или явно поддерживали Шатилова, или в душе мечтали, чтобы Миллер освободил место председателя для ближайшего соратника барона Врангеля. (Интересно, что по результатам анкетирования, проведенного среди старших начальников РОВС с целью выявить достойного заместителя и преемника Миллера, Шатилов занял лишь четвертое место, уступив, и намного, Абрамову, Драгомирову и Кедрову.)

По крайней мере, нужно было отдохнуть от этого сумасшедшего дома, как и советовал ему знаменитый профессор Алексинский. Миллер еще долго колебался, но в результате принял решение: он устал и на несколько месяцев просит освободить его от обязанностей председателя Русского общевоинского союза. На время своего лечения от переутомления возлагает исполнение обязанностей на своего первого заместителя – генерала Абрамова. В письме ему он отмечал: «О легенде моего „сваления“ (устранения. – А.Г.) я впервые услышал месяца полтора назад, но как Вы знаете, мысль о моем уходе, за несоответствием требованиям данного времени и данной обстановки, меня заботит уже года два. Прошлогодняя же болезнь не прошла для меня незаметно и бесследно.

Я был далеко от главного ядра Добровольческой армии, для которой я – человек чужой. Мне 66 лет – себя не переделаешь. Той волевой силы, активной, которая нужна сейчас и которая так определенно и ярко выявлялась у П.Н.В. (Врангеля. – А.Г.) и в достаточной мере имелась у А.П. (Кутепова. – А.Г.), и которой не было достаточно у Великого Князя, у меня ее тоже недостаточно. И это может отразиться пагубно на всем нашем деле, если наступят события, дозволяющие принять широкое участие в борьбе.

Есть люди, которые могут быть только на первых ролях, и тогда они блестящи, а вторых ролях они или невыносимы, или просто малоудовлетворительны. Таким был П.Н.В. (Врангель. – А.Г.); есть, наоборот люди, которые на вторых ролях могут быть хороши, и даже очень. И без лишней скромности скажу, что причисляю себя именно к хорошим. Но для первых ролей мне не хватает воли и вкуса к власти, личного честолюбия и потому и умения изображать из себя важную фигуру и т. п. Конечно, я сделал большую ошибку, что, зная себе цену вообще, 27 января 1930 года согласился, на основании какого-то эфемерного указания АП-ча (Кутепова. – А.Г.) о том, что я являюсь товарищем председателя РОВС, стать во главе РОВС. Но не судите меня строго за это – в ту минуту отказаться, помимо некоторого смятения, которое это могло вызвать на несколько дней, ведь это было бы всеми понято, как трусость.

Не могу сказать, что совершил какой-то акт смелости, приняв после похищения генерала Кутепова должность председателя РОВС. Повторяю, сваливать меня незачем, об этом могут говорить только люди или злоумышленные, или совершенно не знающие ни меня, ни П.Н-ча (Шатилова. – А.Г.), но от сознания того, что я не удовлетворяю тем требованиям, даже скромно сформулированным, которые обстоятельства требуют от председателя РОВС, до настойчиво преследующей меня мысли о необходимости передать бразды правления более молодому и энергичному, более предприимчивому, немножко авантюристическому человеку всего один шаг».

Летом 1934 года РОВС вошел в финансовый кризис. Пустая казна требовала предельно сократить раздутый штат. Постоянные совещания с Абрамовым и Кедровым говорили лишь о том, что Миллер готовится передать дела.

В этот момент некоторые генералы белых армий предложили упразднить должность председателя, а создать совещание высших руководителей, которые коллегиально решали бы все вопросы. Журнал «Часовой», устами своего редактора Орехова, с радостью писал: «Возникшая недавно мысль о военном совещании была встречена с большим удовлетворением значительной частью русского офицерства. Основание для этого – заявления ряда видных генералов и полученные нами письма от руководителей воинских организации и отдельных воинских чинов». (Кстати, эта статья вызвала недовольство Шатилова, который заявил: «Орехов подло изменил, переходит в ряды наших врагов и ведет нескрываемую агитацию, главным образом против Абрамова».)

Однако Миллер, похоже, начал о чем-то догадываться. Он внезапно решил остаться на своем посту и даже перешел в наступление. Журналу «Часовой» он настоятельно посоветовал очистить помещение здания, занимаемого управлением Русского общевоинского союза.

В своем письме генералу фон Лампе Шатилов сетовал: «Большинство старых генералов, так или иначе, действительно настроены против меня. Недоволен и Миллер. Хотя он этого и не высказывал мне прямо. Старых добрых отношений как не бывало. Ясно, что моя персона для Миллера стала поперек тому решению, которое он принял для передачи должности Абрамову. Совершенно ясно для меня, что Евгений Карлович сильно устал и хотел бы отойти. Сложившаяся обстановка и изменение ко мне отношения вынудили меня написать ему письмо, в котором я предлагал освободить меня от обязанностей начальника отдела. Вчера Миллер мне сказал, что он переговорил по поводу моего письма с Абрамовым, который ему заявил, что он не считает возможным принять временное председательствование Русским общевоинским союзом, при условии моего ухода. На этом разговор был окончен, и, по желанию Абрамова, я пока что остаюсь».

Отказ Абрамова, по мнению Евгения Карловича, означал, что Шатилов имеет непосредственное отношение к этой таинственной «Внутренней линии». Значит, отстранить его от должности просто так не получится. Придется подождать. Знал бы Миллер, что в конце того письма заметил Шатилов: «Хочу теперь упомянуть, как я расцениваю сложившуюся для нас обстановку. Прежде всего, для меня ясно, что в ней совершенно не участвуют те наши силы, которые вполне лояльны к возглавлению. Они ждут, прежде всего, распоряжений и ясного осведомления».

* * *

Абрамов успел развить в Париже бурную деятельность. Едва Миллер уехал лечиться, он распустил контрразведывательный отдел бывшего жандармского генерала Глобачева, основанный в 1930 году после похищения Кутепова. Этот отдел, находившийся под общим руководством генерала Драгомирова, обошелся РОВСу в сотни тысяч франков. Шатилов писал в те дни генералу Барбовичу: «Ввиду последнего обстоятельства сразу изменилась наша внутренняя обстановка. Все мы – единомышленники и работа идет в дружественных, полных взаимного доверия тонах. Если бы это случилось раньше, теперь мы бы не испытывали всего того, что так нарушало единство нашей работы и тех злостных нападок, которые клонились к внесению в наши ряды разложения и тревоги. Свершилось то, что мы рекомендовали 12 месяцев».

Миллер, узнав о случившемся одним из последних, был взбешен. В письме фон Лампе он с горечью отмечал: «Я знал, что Шатилов не пользуется симпатиями в наших эмигрантских организациях, но никогда не ожидал, что произойдет такой бум. Кругом все закричали о развале Русского общевоинского союза, если только за старшего в Париже останется Шатилов, ибо невольно все руководство перейдет к нему. С меня было этого достаточно».

А в письме Абрамову Евгений Карлович был еще более откровенен: «Я окажусь в роли президента Французской республики с той только разницей, что последний и не несет ответственности за все, что во всех областях будет делать П.Н. (Шатилов. – А.Г.). Если же с такой ролью буду пытаться не примириться, то вместо помощи и сотрудничества у нас будет вечная борьба, и в гораздо больших размерах, нежели ныне. Моя роль сведется к расхлебыванию тех каш, которые заварит П.Н.».

На помощь Евгению Карловичу неожиданно пришло Министерство иностранных дел Франции. Очень Парижу не нравилась та активность, которую развил в кратчайшие сроки Абрамов. Его вежливо попросили покинуть государство, и чем быстрее он это сделает – тем лучше. А чтобы ему было не скучно одному возвращаться в Софию, г-н Абрамов может захватить с собой г-н Шатилова. Он уже давно в горле сидел у французов, благодаря постоянным скандалам, связанным с его именем. Разумеется, Евгений Карлович, прервав свой отпуск, вернулся в Париж и взялся защищать генералов. Абрамова отстоять не удалось, а вот Шатилову милостиво разрешили остаться во Франции. Однако Миллер уже принял решение: он отправляет Шатилова в отставку.

Зачисляя официально Павла Николаевича в свое распоряжение, Евгений Карлович лишь подсластил преподносимую пилюлю. В приказе по Русскому общевоинскому союзу он принес Шатилову «глубокую благодарность» и выражал надежду, что и впредь он будет трудиться на пользу Белого движения. Сам Павел Николаевич в письме Абрамову отмечал: «Е.К.М. (Миллер. – А.Г.) проявляет исключительную работоспособность, но она кроме вреда ничего не приносит, так как он все равно не справляется со всем, что к нему попадает в руки, а главное, неминуемо все сейчас же забывает. Вследствие этого, весьма часто его работоспособность ограничивается только исполнением текущих дел, причем важные вопросы сначала откладываются, а потом просто забываются».

* * *

Между тем «Внутренняя линия» продолжала наращивать мощь. По предложению Скоблина, в орбиту тайной организации был вовлечен бывший командир Дроздовской дивизии генерал Туркул. Разумеется, ему сначала ничего не говорили о контрразведке, надеясь использовать его «вслепую» на первом этапе, а потом, играя на безграничных амбициях главного «малинового» офицера, предложить ему достойную должность в обновленном Русском общевоинском союзе.

Антон Васильевич Туркул был значимой фигурой для всего русского зарубежья. В советской литературе его имя обычно сопровождалось эпитетами «каратель», «палач» и «сволочь». А в русском зарубежье один из самых молодых генералов белой армии Антон Васильевич Туркул описывался как рыцарь, всю свою жизнь посвятивший борьбе с большевизмом. Во время Первой мировой войны он был трижды ранен, награжден орденом Святого Георгия IV степени и золотым георгиевским оружием, получил звание штабс-капитана. В его личном деле есть, к примеру, такой документ: «Я, командир штурмовой роты 653-го пехотного Перемышлянского полка поручик Будняк, даю настоящие показания в том, что при прорыве неприятельской позиции 25 июня 1917 года под Станиславовым, я лично видел, как командир штурмового батальона штабс-капитан Туркул примером беззаветной храбрости увлекал всех подчиненных, идя впереди цепи, вливая дух бодрости и храбрости в солдат то одной, то другой роты. При этом батальоном было взято 5 орудий, 5 пулеметов и пленных 1142 солдата и 14 офицеров. 12 августа 1917 года».