Текст книги "Генерал Скоблин. Легенда советской разведки"

Автор книги: Армен Гаспарян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Продолжение французским правительством его тактики пассивности и потворства и косвенного поощрения хулиганской кампании науськивания на дипломатическое представительство Советского Союза невольно создает впечатление, что правительство поддается на провокацию русской белогвардейщины и следует ее указке.

Мы вынуждены были со всей серьезностью поставить перед правительством вопрос: предпочитает ли французское правительство сохранению дипломатических отношений с правительством Советского Союза сотрудничество с белогвардейской эмиграцией? Совершенно очевидно, что нормальные дипломатические отношения несовместимы с такими фактами».

Уже потом, спустя многие годы, стали известны подробности: операцию проводила группа, которой руководил лично начальник I отделения ИНО ОГПУ Яков Серебрянский, награжденный за это впоследствии орденом Красного Знамени. Ему удалось не только на время нейтрализовать РОВС, но и сорвать заброску десанта на Кубань, который генерал намеревался возглавить лично. По некоторым данным, предполагалось участие до 4 тыс. офицеров. После похищения Кутепова обсуждение планов нового похода прекратилось.

Передать чувства, охватившие тогда русскую эмиграцию, я не возьмусь. Лучше Евгения Карловича Миллера об этом все равно не скажешь: «Русская эмиграция закипела негодованием, жаждою мести, желанием принести какие угодно жертвы, лишь бы вырвать генерала Кутепова из рук преступников. Частное расследование в течение многих месяцев работало с полным напряжением сил в помощь официальному французскому следствию, и за все это время широкой рекой текли в Комитет пожертвования со всех концов земли: и бедные, и богатые вносили свою лепту, ибо все поняли, кого они лишились; каждый лелеял надежду, что Кутепов жив, что его найдут, что он вернется к нам; не угасала и вера, что для французского правительства вопрос чести найти и покарать преступников, покусившихся на того, кому Франция оказала гостеприимство.

Увы, проходили дни, недели, месяцы… Наше расследование дало много ценных указаний французским властям, но… соображения „дипломатической неприкосновенности“ ставили препятствия перед следствием.

Жестоко карает судьба русский народ, соблазненный большевиками. Велики его страдания и муки. Судьба безжалостно вырывает и из наших рядов всех тех, кому эмиграция верила и кому мог поверить русский народ. Не прошло и года со дня безвременной, в расцвете лет и сил кончины Врангеля, как скончался Великий князь Николай Николаевич, а через год большевики похитили Кутепова…»

* * *

В 1978 году неожиданно для всех появилось новое свидетельство по делу о похищение генерала Кутепова. Выходивший в Нью-Йорке «Новый журнал» напечатал статью доктора Зернова, жившего в то время в Париже и знавшего лично многих лидеров Белого движения. Автор обвинил в работе на советскую разведку генерала Штейфона. Заявление произвело эффект разорвавшейся бомбы.

Борис Александрович Штейфон родился в 1881 году в Харькове в семье крещеного еврея. (Немного забегая вперед: в 1942 году вошедших в город нацистов интересовало, подпадает ли генерал вермахта под действие Нюрнбергских расовых законов. Исследованием метрических книг было установлено, что подпадает, поскольку отцом Бориса Александровича был еврей-цеховой, а матерью – дочь православного диакона. Однако на карьере командира Русского корпуса на Балканах этот факт не отразился.)

Участник Русско-японской и Первой мировой войн. Награжден орденами Святой Анны 3-й и 4-й степеней, Святого Станислава 2-й и 3-й степеней и Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом. Окончил Николаевскую академию Генерального штаба.

После большевистского переворота вернулся в родной Харьков. Обладая большим авторитетом среди военных, сумел собрать и объединить местных офицеров, организовать и возглавить первое белогвардейское подполье, названное впоследствии его именем – «Центр полковника Штейфона». Накануне восстания Петлюры и занятия Харькова запорожцами Борис Александрович отправил на юг последнюю группу в 800 человек и с большим риском для жизни прибыл в штаб Добровольческой армии в Екатеринодаре…

В дальнейшем был командиром Белозерского пехотного полка, участвовал в Бредовском походе, был комендантом галлиполийского лагеря. В эмиграции жил в Сербии, занимался научной и преподавательской деятельностью, опубликовал ряд работ по истории военного искусства, получил звание профессора. Накануне Второй мировой войны он считался известнейшим в эмиграции публицистом, историком и военным теоретиком. В одной из своих книг пророчески писал: «Россия уже пережила небывалые потрясения, а ко времени своего возрождения переживет их еще больше. И когда наша Родина приступит к своему устройству, она будет так бедна, что уже не сможет позволить себе роскоши ошибаться. Поэтому мы должны всегда помнить ошибки прошлого, дабы избежать их повторения в будущем».

В годы Второй мировой войны возглавил Русский корпус на Балканах. Скоропостижно скончался 30 апреля 1945 года.

И вот этого человека обвинили в предательстве. Какие же факты были на руках у Зернова?

Якобы в начале января 1930 года Штейфон тайно прибыл в Париж из России, чтобы найти деньги на функционирование мощной антибольшевистской организации, деятельность которой на Родине широко развивается. Генерал просил сестру Зернова указать ему лиц, могущих сделать крупные пожертвования и помочь ему организовать с ними встречи. Желая помочь Штейфону, та обратилась к хорошо знакомому ей С.В. Рахманинову, дававшему тогда концерты в Европе. Тот, желая содействовать борьбе с большевиками, обещал материальную помощь, и встреча была назначена на первую половину февраля.

26 января должен был состояться бал Московского землячества. Штейфон идти на него не собирался. Однако накануне решил все-таки проведать русских парижан. Ему зарезервировали столик, но на балу он так и не появился. А спустя несколько часов пришло шокирующее известие – пропал Александр Павлович Кутепов.

Вот и первая неточность Зернова. Со слов генерала Миллера известно, что по просьбе французских властей, в целях облегчения следствия, исчезновение главы РОВС хранилось в тайне. И только к вечеру второго дня, в понедельник вечером, по Парижу поползли слухи, а уже во вторник ужасная весть облетела все русское зарубежье. Скорее всего, автор разоблачений узнал о похищение Кутепова непосредственно от самого Штейфона. Но Зернов тут же делает поправку на то, что спустя столько лет ему, уже пожилому человеку, трудно вспомнить все детали. Но все самое интересное только начинается. «На следующий день, в понедельник, Штейфон зашел к нам. Конечно, разговор сразу коснулся похищения Кутепова. Генерал рассказал, что он собирался быть на балу, но утром зашел к генеральше Кутеповой, заговорился с ней, а потом, когда она начала беспокоиться запозданием мужа, он стал ее успокаивать, уверенный, что генерал где-то задержался, и таким образом провел у нее большую часть дня. Вместо того, чтобы поднять тревогу и немедленно известить кого следует об отсутствии Александра Павловича, Штейфон успокаивал обеспокоенную и страшно взволнованную ужасным предчувствием жену генерала».

А вот этого быть уже не могло вовсе. И вот почему: если бы здесь шла речь о похищении генерала Миллера, то тогда действительно можно было бы с полным правом упрекнуть кого-нибудь в «медлительности», ибо до его исчезновения был уже трагический прецедент с похищением генерала Кутепова. В данном же случае, хотя все и знали тогда о ненависти большевиков к руководителю Русского общевоинского союза, но именно такого рода преступление совершалось ими впервые. Это первое. То, что Штейфону удавалось успокаивать жену Кутепова, ни в коем случае не может быть поставлено ему в упрек. Наоборот. То же самое пытался бы делать любой порядочный и воспитанный человек, а тем более начальник штаба ее мужа и его близкий друг. Это, стало быть, второе.

Но Зернову до этого дела не было. И он, словно заправский прокурор, вынес вердикт: «Теперь, через 48 лет, можно ли ответить на вопрос: кто был предатель? Кого встретил Кутепов около 11 часов утра 26 января 1930 года на углу улицы Севр и бульвара Инвалидов? Мы знаем только одно, что Штейфон в это же время был там, совсем близко, в двух шагах; не он ли провел Кутепова по бульвару Инвалидов до улицы Удино?

Через несколько дней Штейфон позвонил моей сестре по телефону и сообщил, что возвращается в Югославию. Встреча с Рахманиновым отменена. Его отъезд показался нам странным. Мы обратились к генералу Шатилову, одному из главных деятелей общевоинского союза. Он заверил нас, что генерал Штейфон никогда в Россию не ездил. Мы обратились к Бурцеву, ведшему от себя расследование по делу Кутепова. Он заявил нам, что, по его данным, Штейфон является одним из участников похищения».

Давайте разбираться. Тут должно быть что-то одно: или генерал Штейфон провел большую часть этого рокового утра и дня у жены Александра Павловича, или же встретив генерала Кутепова на углу улицы Севр, и по бульвару Инвалидов провел его до улицы Удино, где его и похитили. Одновременно это делать не под силу никому.

То, что Штейфон был в то утро в доме у Кутепова, подтверждал денщик генерала Федор, соответственно, заталкивать Александра Павловича в машину Борис Александрович не мог.

Я специально перечитал воспоминания почти ста человек, лично знавших Штейфона или служивших с ним. И ни у кого, повторяю, ни у кого не встретил даже косвенных подтверждений этой невероятной версии. А ведь у генерала были недоброжелатели, и немало! Да что там говорить, если и сам Зернов в конце своей разоблачительной статьи признался: «Во всех сообщениях о похищении Кутепова имя Штейфона не упоминается». На этом можно и поставить точку, если бы не одно «но». Спустя три года в Париже вышла книга «Генерал умрет в полночь» о похищениях Кутепова и Миллера. Автор – дочь генерала Деникина Мария Антоновна. Ее исследование до сих пор пользуется огромной популярностью не только во Франции, но и в современной России. Несколько лет назад я получил письмо от председателя объединения Лейб-Гвардии Казачьего Его Величества полка Владимира Николаевича Грекова: «Неудачный труд Марины Грей-Деникиной очень сильно поддерживает обвинения против генерала Штейфона и страстно поносит генерала Шатилова». Но, опять же, без доказательств. Всё на уровне «одна гражданка видела»…

Правоту моих заключений подтвердил и известный российский специалист по Белому движению, доктор исторических наук Василий Жанович Цветков. В письме он отмечал: «Вероятность того, что генерал Штейфон был причастен к советской разведке, равна, по всем имеющимся о нем сведениям, 0,0 %. Почему же возникла „легенда“? 1. Пресловутые конспирологически-параноидальные теории, коих, увы, не чужда была часть эмиграции, особенно в 1940—1970-ее гг. Плоды их наши искатели „жидо-масонского“ следа обсуждают до сих пор. Раз Штейфон из семьи крещеных евреев – значит, как говорится, „все ясно“. 2. Нескрываемые монархические симпатии Штейфона, неоднократно высказываемые, очень тесное сотрудничество с графом Келлером (на период пребывания графа в Харькове), сведения о причастности к тайной (она действительно была, это, вряд ли, „догадка“ покойного Бортневского) монархической группе в Добровольческой армии (в нее входили, помимо него, Кутепов и Витковский), имевшей выходы на кисловодские центры правых (Союз РНО Безака, Нечволодова и Батюшина и др.). Деникин и Романовский знали о ней и особых симпатий не испытывали (к тому же контрразведка в своих донесениях не скупилась на преувеличение их влияния в армии). Для Штейфона Деникин – классический либерал, со всеми достоинствами, но и с не меньшими недостатками. Отсюда очевидно негативное отношение дочери Деникина к Штейфону. Плюс к тому – определенное германофильство, что в Добровольческой армии не „приветствовалось“. 3. Штейфон, насколько известно его поведение и оценки, всегда был „одиночкой“. Он никому не доверял на 100 %, всегда продумывал несколько вариантов того или иного своего решения. Поэтому со стороны мог казаться „не достаточно искренним“. „Водки не пил“, „матом не ругался“, поэтому и был „не свой“. Очень хорошая подготовка в Генштабе, опыт разведки и контрразведки (еще по Кавказскому фронту в штабе Юденича) – „слишком умный“. Прекрасное знакомство с организацией подполья (Харьковский центр под его руководством пережил и большевиков, и гетмана, и Петлюру). Но в „Ледяном походе“ не участвовал – значит тоже, вроде как, не принадлежит к „элите“. Даже строевая должность – командира Белозерского полка многими воспринималась как стремление к „самоутверждению“. Но, при всем при этом, в своих воспоминаниях предельно корректен и сдержан. Никогда не выносит категорических вердиктов (даже в отношении, например, Май-Маевского, на котором только ленивый „не оттоптался“ в качестве примера „почему Белые проиграли“ (причем и левые и правые)). Интригами не занимался, а предпочитал „держаться в стороне“. Но, при всем, при этом, категорическое неприятие большевизма, ни малейшего даже намека на „сменовеховство“ и „возвращенство“. Категорическая неприязнь, например, „успехов социализма в годы первых пятилеток“. А, следуя классической теории „вербовки“ (см. например, С.С. Турло, И.П. Залдат „Шпионаж“), агентов нужно искать среди сомневающихся и колеблющихся. После Болгарии от активной работы в РОВСе он отошел, жил в СХС, в Париж приезжал крайне редко, кутеповские надежды на „сотрудничество с Тухачевским“ откровенно не поддерживал и неоднократно указывал Кутепову на его элементарную безграмотность в разведке и конспирации. При всем при этом его отношение к Кутепову – очень почтительное…»

* * *

Оценивая итоги операций ГПУ против белой эмиграции, необходимо признать: они были проведены блестяще. Савинков – ас подпольной работы, действовавший на этом фронте больше 20 лет. На его счету убийство Плеве и великого князя, дискредитация «корниловщины», подготовка убийства Ленина, Ярославское восстание, организация походов отрядов Булак-Балаховича… Сидней Рейли на тот момент был шпионом номер один в мире. Генералы Кутепов и Врангель с идеализмом расстались еще в Русско-японскую войну. Политические лидеры эмиграции не производили впечатления умственно неполноценных, а члены боевой организации – сплошь боевые офицеры. Как же удавалось чекистам, обладавшим минимальным профессиональным опытом, выходить постоянными победителями в этих психологических дуэлях?

Однозначно прав был Борис Савинков, написавший в самый разгар операции «Трест» статью с символичным названием «В мире самодельных иллюзий». Но еще более правым оказался Иван Лукьянович Солоневич: «У нас после гибели Николая Второго погибли: Милюков, Керенский, Троцкий, Бухарин и еще несколько сотен столь же талантливых людей. И мы вместе с Милюковым, Керенским, Троцким, Бухариным и еще несколькими сотнями столь же умных людей тоже катимся со ступеньки на ступеньку.

Задача объединения всей разумной части эмиграции заключается в ее объединении против всякого тоталитарного режима – режима ВКП(б) или XY – это совершенно безразлично. Задача всякого разумного русского человека заключается в том, чтобы смотреть в лицо фактам, а не в рожу – галлюцинациям. Сговориться мы можем только относительно фактов – пусть с оговорками, разницей в оценках и оттенках. Но нет никакой возможности сговориться о галлюцинациях – тех вариантах невыразимого будущего, каких еще никогда не было, какие ни на каком языке действительно не выразимы никак.

Давно забытый Автор сказал нам: „Берегитесь волков в овечьих шкурах – по делам их узнаете их“. Сравните то, что нам обещали овечьи шкуры и сто, и пятьдесят, и тридцать, и десять лет тому назад – со всем тем, что сейчас реализовано и во Франции, и в России, и в Германии. Не верьте никаким обещаниям. Не стройте никаких галлюцинаций. Не слушайте никаких философов ни с какими писаными торбами: в этих торбах ничего, кроме спирохетов, нет».

Умри, а точнее про русскую эмиграцию и не скажешь. Все жили в каком-то своем мире, который не имел ничего общего с реальностью. Достаточно привести лишь один пример: однажды на собрание РОВС, где жарко обсуждался вопрос, что будет после свержения в России большевиков, зашел один из «его сиятельств». Разумеется, поручики и штабс-капитаны попросили и его выступить, всем хотелось услышать авторитетное мнение. Так вот, они были крайне удивлены, услышав: «Эх, молодые люди! Ну что тут вам непонятного. Вот я, положим, был губернатором. Последний мой приказ в 1917 году имел номер, скажем, 428. Так вот, когда я вернусь на Родину, напишу указ № 429 и все вопросы отпадут сами собой». Такая оценка была характерной для эмиграции. Не случайны слова, сказанные генералом Красновым: «Россия, ведущая свое основание от февраля 1917 года – не Россия, а Русская армия, базирующаяся на опыте гражданской войны, – никуда не годная армия. Строить Россию придется на старом фундаменте. Киев, Новгород, Москва, Санкт-Петербург – вот краеугольные камни этого фундамента, и на иных ничего путного не построишь».

Пожелание как можно более активно вести подобные разговоры исходило из Москвы. Разумеется, не напрямую. Но поскольку эти мысли полностью соответствовали духу зарубежья, их и претворяли в жизнь. Доходило даже до того, что самые горячие головы считали, что в армию обновленной России нельзя будет привлекать генералов из РОВС. Чекисты могли быть довольны.

* * *

Начало активной работы «Внутренней линии» нужно вести с 19 ноября 1929 года, когда в Париж приехал один из лидеров организации капитан Закржевский. В письме к нему Фосс давал инструкции, что нужно будет делать: «С получением сего явиться к П.Н.Ш. (Шатилов. – А.Г.), предъявить ему ваши документы и мое письмо, доложив ему обо всем. Лучше это сделать вечером, после семи часов. О вашем свидании никому (понимаете) не должно быть известно. Ваша задача вам будет объяснена. Все будет зависеть от вашего умения молчать и от ловкости в работе. О результате и ходе дела в дальнейшем в пределах возможности держите меня в курсе».

У Закревского была идеальная профессия для разведчика – руководитель небольшого оркестра, который выступал на многочисленных русских праздниках. На одном из них он познакомился со Скоблиным, и генерал помог однополчанину – с тех пор Закржевский часто аккомпанировал Плевицкой. А это значило, что он получает доступ во все слои общества.

В огромном стенном шкафу квартиры Закржевского хранилась картотека на многих видных эмигрантов. Учитывались все антибольшевистские лидеры, особое внимание уделялось всевозможным компрометирующим данным. Тут можно было найти адреса многих чинов Русского общевоинского союза. И это не говоря уже о сведениях о его работе, принадлежности к той или иной политической или общественной организации. И самое главное – необходим он «Внутренней линии» или нет. База данных не ограничивалась Болгарией и Францией. В ней были сведения и о тех, кто проживал в Бельгии, Люксембурге и Германии.

Выполняя инструкции «Внутренней линии», Закржевский все свои письма подписывал «Дмитриев». Впрочем, иной раз в этом и не было особой необходимости. Работал он всегда под прикрытием. Журналист Левицкий ездил по разным городам Франции, читая доклады о жизни в СССР. С ним всегда был Закржевский. Внимательно следил за реакцией зала, потом встречался со своими доверенными лицами и указывал им, кого можно привлечь в ряды тайного ордена. Спустя некоторое время он лично встречался с неофитами «Внутренней линии» и брал с них обязательство хранить тайну организации. После 18 месяцев работы была образована разветвленная сеть агентуры по всей Франции.

* * *

Осенью 1932 года в управление Русского общевоинского союза пришли нежданные гости. Член редколлегии газеты «Правда» журналист газеты Михаил Кольцов решил взять интервью у самых отпетых врагов советской власти, от каждого слова которых должна была холодеть кровь у всего пролетариата. Миллер был в отъезде, поэтому отвечать на вопросы пришлось генералу Шатилову. Это было уникальное интервью, возможно, не имеющее аналогов в истории. Барону Врангелю такое не могло привидеться и в кошмарном сне: на рю дю Колизе убежденный коммунист за чашкой кофе беседует с начальником его штаба, самым что ни на есть подлым врагом трудового народа.

21 сентября читатели газеты «Правда» были поражены, увидев огромную статью «В норе у зверя». Разумеется, с комментариями ОГПУ, но эффект от этого меньше не стал. Вылив очередную тонну помоев на всю «буржуазно-монархическую шушеру», Кольцов противопоставил двух генералов: Миллера и Шатилова.

Та статья поразила всю русскую эмиграцию. Миллер был представлен как самый бесцветный и дипломатичный из генералов РОВС и не шел ни в какое сравнение с «мозгом и руками военной и воинствующей зарубежной контрреволюции». Рядом с Шатиловым находятся и настоящие лидеры, несгибаемые бойцы вроде Абрамова, и наше счастье, дорогие товарищи, что в РОВС такой никудышный председатель. Вот если бы на его месте стоял «активнейший деятель гражданской войны, который командовал большими соединениями, а главное был ближайшим соратником, личным другом и несменяемым начальником штаба Врангеля», то всем бы рабочим и крестьянам пришлось очень трудно.

Последний абзац той статьи гласил: «Генерал Шатилов, прекрасно подготовленный, с большим военным опытом, великолепно разбиравшийся в обстановке, отличался к тому же выдающейся храбростью и большой инициативой. А сегодня он должен терзаться бессильными судорогами честолюбия в обществе выживших из ума старичков».

Сегодня, 80 лет спустя, читая это интервью, трудно не согласиться с Иваном Лукьяновичем Солоневичем: «Белая мечта гражданской войны до сих пор не выросла в Белую идею – я уже не говорю о Белой программе. Азбучная истина о том, что зарубежный офицер должен быть грамотным политически, сейчас поддерживается даже Архангельским. Однако в течение двадцати лет для реализации этой азбучной истины не было сделано абсолютно ничего. Зарубежный офицер искусственно удерживался на политическом уровне довоенного портупей-юнкера и воспитанницы Смольного института. Я писал и пишу еще раз: политическое обучение вне определенной политической программы есть совершеннейший вздор. Что вы будете изучать? Аргументацию марксизма или аргументацию монархизма? Теорию антисемитизма или заповеди масонства? И к чему будет звать это изучение? Но даже и не в том дело. Дело в том, что, ежели организация соглашается работать только в том случае, когда она уже в порядке общественного скандала поставлена в безвыходное положение и только скрепя сердце уступает очевиднейшей необходимости, – с такой организацией работать нельзя. Вся энергия будет уходить не на движение вперед, а на преодоление всяческого трения, сопротивления, косности и тормозов. Политической работы вести оказалось нельзя».

* * *

Приход Гитлера к власти в Германии в 1933 году и его лютая ненависть к коммунизму дали большинству эмигрантов надежду, что «новый Кубанский поход» все же состоится. Хотя руководство РОВС многое смущало в новом канцлере Германии. Уже 25 марта генерал Миллер писал генералу фон Лампе: «Мне только одно непонятно, почему партия Гитлера носит название национал-СОЦИАЛИСТОВ (выделено в тексте. – А.Г). Я бы понял название национал-демократов или национал-либералов, но при чем тут социализм, когда именно социализму объявлена самая беспощадная война? Но это конечно в данную минуту уже не важно, когда определилась в отношении социализма отрицательная сущность партии».

И все же надежда на новый поход против большевиков в те дни вновь ожила в сердцах белых офицеров. В этих условиях Шатилов с утроенной энергией взялся за дело. Неожиданно для многих его имя стало ассоциироваться со всей военной эмиграцией. Чины Русского общевоинского союза произносили фамилию ближайшего соратника Врангеля с трепетом. С ним, и только с ним, связывали они крах ненавистного им большевизма. Но были и те, кто считал иначе. Офицеры, не состоявшие в РОВС, устроили неожиданный демарш. Была в Париже газета «Единый фронт». Издавал ее старший лейтенант Черноморского флота Павлов. Внимательно проанализировав, как сказали бы сегодня, пиар-компанию «символа всего Белого движения» он в весьма резких выражениях обвинил его в намеренно неправильном руководстве войсками в Крыму. Но и это еще не все. Павлов договорился до того, что Шатилов, дескать, вел сепаратные переговоры с Троцким, мечтая отдать красным Врангеля, в обмен на возможность эвакуировать армию, чтобы потом возглавить ее. Из номера в номер публиковались статьи, названия которых говорят сами за себя: «Черные маршалы серого возглавителя», «Долой Шатилова», «Судите Шатилова сами». Досталось и председателю РОВС. Генерал Миллер был обвинен в бегстве из Архангельска, предательской сдаче Северной области и вверенных ему войск в феврале 1920 года.

Высказывая критику в адрес всего Русского общевоинского союза, «Единый фронт» выдвинул идею проведения съезда РОВС со следующей программой:

1. Персонально обсудить фигуру главнокомандующего и председателя союза.

2. Создать при нем совет, чтобы подготовить всевоинский съезд для выработки единомыслия, чтобы помочь России и друг другу и решить, что делать в случае непредвиденных катастроф.

3. Организовать для желающих добровольные курсы политической грамотности и социальных наук.

4. Войти в общение с достойными уважения русскими общественными организациями и французскими благотворительными обществами, чтобы снять или построить в Париже бараки для русских безработных, снабдить их топливом и походными кухнями. Открыть питательные пункты – столовые и кооперативные лавки. Получить 1–2 деревни на юго-западе Франции, которые покинуты населением.

Почин Павлова был немедленно подхвачен генералами Махровым и Мельницким, которые в статье «Добровольцы и их вожди» в еще более резких выражениях обвинили идеолога «Внутренней линии» в измене всей России в целом и Белому движению в частности.

Разразился страшный скандал. Стремясь защитить честь всех руководителей Русского общевоинского союза, генерал Витковский вызвал на дуэль Махрова. Шатилов тоже не остался в стороне и послал секундантов к Мельницкому. Экстренно собравшиеся чины Марковского полка постановили, что если Витковский или Шатилов будут убиты на этих поединках чести, вставать на их место у барьера до полной сатисфакции.

Махров от поединка уклонился, под предлогом того, что Витковский тут вообще ни при чем и не стоит ему лезть не в свое дело. Если у Шатилова есть к нему какие-то претензии, то он готов ответить за любое написанное им слово: «На фронте 8-й армии, где я его знал, он обнаружил свою ловкость в получении наград. Шатилову удалось, отправившись на русско-японскую войну, вместо фронта устроиться в конвойную сотню Главнокомандующего Русской армией в Маньчжурии генерала Линевича, в которой и не участвуя в боях ухитрился получить все боевые награды, в том числе и Георгиевский офицерский крест.

Возникает вопрос, как начальник штаба 8-й армии в Великую войну мог вторично представить его к награждению Георгиевским офицерским крестом, которым он уже был награжден в русско-японскую войну? Шатилов надеялся, что это представление получит ход и что ему заменят эту награду какой-либо другой по Высшему повелению. Однако начальник штаба 8-й армии генерал Ломновский это представление отклонил, после чего Шатилов перевелся на Кавказский фронт. В Белую армию Шатилов приехал генералом, украшенным двумя Георгиевскими офицерскими крестами, что удивило всех генералов Генерального штаба».

Но Шатилову было в тот момент не до Махрова с его воспоминаниями. Мельницкий вызов принял. 3 июня секунданты Шатилова, одним из которых был генерал Скоблин (он впервые появляется в орбите «Внутренней линии») договорились со своими «коллегами» об условиях поединка чести – дуэльные пистолеты, минимальное расстояние – пятнадцать шагов.

А вот тут-то в дело вмешался офицерский суд чести Русского общевоинского союза. Его члены стали активно обрабатывать Мельницкого, чтобы он отказался от дуэли. Дескать, для всего русского офицерства чудовищно трудно наблюдать за поединком между двумя генералами, жизни которых еще будут нужны освобожденной от большевиков России. В результате удалось достичь компромисса: письмо с извинениями, и Шатилов отзывает свой вызов.

В свою очередь генерал Миллер в приказе Русскому общевоинскому союзу от 18 апреля 1933 года охарактеризовал публикации «Единого фронта» как пасквиль. Констатируя, что старший лейтенант Павлов находится в отставке и его дело как гражданского лица не может быть рассмотрено офицерским судом чести «Военно-морского союза», генерал запрещал ему входить в учреждения РОВС, а чинам союза воспрещалось входить в сношения с ним.

* * *

Осенью 1933 года острота дискуссий вокруг фигуры Шатилова достигла апогея. Сам он в письмах соратникам серьезно размышлял о возможном уходе с поста начальника 1-го отдела союза, а также о желании самого Миллера снять его с должности для преодоления внутреннего кризиса в РОВС. Но Евгений Карлович на тот момент еще не принял окончательного решения о будущем ближайшего помощника барона Врангеля. С одной стороны, еще летом Миллер всерьез обдумывал возможность передачи Шатилову руководства всей активной борьбы против СССР вместо генерала Драгомирова. А с другой – до председателя РОВС постоянно доходили сведения, что Шатилов ведет против него интриги. В марте 1936 года в письме Абрамову Миллер недоуменно задаст вопрос, почему отказавшись от руководства секретной службой еще в 1930 году, Шатилов спустя три года создал за спиной председателя РОВС тайную организацию, которая вносит дух разложения в союз. Не случайны слова генерала Стогова: «Дрязги, путаница во всем и везде. Можно подумать, что люди точно нарочно перестали понимать друг друга даже в самых простых обыденных делах. Вавилонская башня какая-то. Говорили же в старину: „Гром не грянет, мужик не перекрестится“, а вот, кажется, гром не только грянул, но раскаты его продолжаются, а мужик, да и барин – креститься еще не начали».

У многих, допускаю, может сложиться превратное впечатление, что вся деятельность «Внутренней линии» сводилась исключительно к попыткам заменить Миллера Шатиловым. Это, безусловно, не так. Главная цель организации была власть в Русском общевоинском союзе и возобновление вооруженной борьбы с большевиками. И не стоит также забывать о недопущении в ряды РОВС агентов ОГПУ.