Текст книги "О чем молчат мужчины… когда ты рядом"
Автор книги: Армандо Прието Перес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Я расстался с Мануэлой всего несколько часов назад, но у меня закипает кровь, едва в голове возникает картина, как я неожиданно появляюсь у нее дома, захватив ее врасплох, прижимаю к входной двери, не давая времени опомниться, не спрашивая, рада ли она видеть меня вновь или нет и есть ли между нами что-то и как это что-то называется… Вот так это происходит, дорогой Лео.
Вернувшись сегодня в мастерскую, я испытывал усталость, но несколько глотков алкоголя подкрепили меня. Чтобы не выглядеть уж слишком официально, я набрасываю первый попавшийся старый пиджак прямо на выходные брюки и рубашку, в каких я был на свадьбе, и выхожу на охоту, как ночной волк.
Глава 6
– В каком смысле я здесь внизу? – Голос Мануэлы в домофоне кажется чужим и неприязненным.
– Я шел из мастерской домой и подумал, не зайти ли навестить тебя.
– Луис, уже час ночи!
– Ну и что с того? Вчера, как мне помнится, мы занимались кое-чем намного позже.
– Да, но вчера была суббота… А завтра не воскресенье, а понедельник!
Парень с девушкой, обходя меня, спускаются с тротуара. Мне кажется, я читаю сочувствие в их взглядах. Внезапно до меня доходит, что я выгляжу полным идиотом, стоя столбом посреди ночи и беседуя с домофоном.
– Значит, ты мне не откроешь?
– Луис, ну я… я уже в постели, выгляжу непрезентабельно. Давай увидимся завтра, а? Хотя это уже сегодня. Сегодня вечером, да?.. Луис?.. Луис!..
Вот так всегда, думаю я с досадой, как только проходит момент страсти, они мгновенно озабочены кучей мелких глупостей. Смазанный грим. Целлюлит. Комната в беспорядке.
Последние слова теряются в тишине темной улицы, вскрик домофона, с которым никто не общается. Я уже далеко и едва слышу, как мое имя эхом прокатывается вслед за мной. Быстро сворачиваю за угол.
Непрезентабельно. По-моему, ее не очень волновало, как она выглядела сегодня утром, когда раздвигала ноги в душе, умоляла меня прекратить изводить ее ласками и наконец трахнуть. Предстать передо мной непрезентабельной и даже порочной ничего не значило для нее сегодня утром. Вот так всегда, думаю я с досадой, как только проходит момент страсти, они мгновенно озабочены кучей мелких глупостей. Смазанный грим. Целлюлит. Комната в беспорядке. То, что о них могут подумать. Такое впечатление, что они готовятся к визиту министерского инспектора, а вовсе не любовника.
Живя в Италии много лет, я так часто сталкиваюсь с подобным отношением даже к визитам друзей, что, думал, уже привык к этому. Но, видимо, не совсем. Дело в том, что и сейчас на Кубе простые нравы, а были и еще проще. Когда я был мальчишкой, не было ни мобильников, ни электронной почты, ни WhatsApp и всего прочего, лишь немногие имели в доме обыкновенный телефон, и это считалось большой роскошью.
Не знаю почему, то ли Лео заразил-таки меня своим печальным пьянством, то ли отказ Мануэлы увидеться со мной так огорчил, но я внезапно чувствую себя взвинченным и потерянным.
Поэтому, если ты хотел навестить приятеля, ты просто отрывал задницу от стула и шел к нему, вот и все. Без всякого предварительного оповещения ты появлялся у его двери и звонил в колокольчик. Если был колокольчик. Если его не было, стучал или просто входил в дом или во двор. Если друг, к которому ты явился, был там, хорошо, если он отсутствовал, всегда кто-нибудь из родственников или соседей мог подсказать, где он может обретаться. И его всегда можно было найти в одном из привычных мест: в баре, на пляже, на баскетбольной площадке, куда мы ходили играть в пелоту[8]8
Пелота – одна из разновидностей тенниса.
[Закрыть]. Интересно, тогдашняя жизнь кажется мне сейчас такой простой только потому, что я был совсем юным, а она такой далекой?
Не знаю почему, то ли Лео заразил-таки меня своим печальным пьянством, то ли отказ Мануэлы увидеться со мной так огорчил, но я внезапно чувствую себя взвинченным и потерянным. Набережные канала полны народу: группки шумных самцов, группки самок с начищенными перьями, парочки, целующиеся на мосту с таким жаром, каким бывают наполнены только весенние поцелуи. Все действует мне на нервы: голоса, свет, запахи. Чтобы миновать толпу, я сворачиваю в боковую улочку.
Здесь я чувствую себя намного спокойнее. Замедляю шаг, – я и не заметил, что почти бежал. Останавливаюсь перед витриной небольшого магазинчика, чтобы привести в порядок мысли и решить, что делать дальше. Можно было бы пойти потанцевать в какой-нибудь ночной клуб или же просто выпить пива в баре. Спать не хочется, возвращаться домой одному – тоже. Правда, эта проблема решается быстро, а после часа ночи и очень быстро: девушки, потерявшие надежду на интересную встречу, откликаются с большей готовностью, а меланхолия последних часов уик-энда довершает остальное.
Это еще один странный психоз, из тех, что я обнаружил в Милане в самой острой форме. Отчаянная готовность, с какой миланцы в рабочие дни погружаются в полную стрессов жизнь, лишь бы испытать радость свободы в пятницу вечером, но уже к воскресному вечеру они опять чувствуют себя несчастными, и так по кругу. Зато здесь мы свободные, не то что вы там, на Кубе, постоянно убеждают меня они. Но слово свобода я давно вычеркнул из своего словаря как неприличное. Скажем так, я не забыл чувство несвободы, которое сопровождало меня на Кубе, но теперь я столкнулся с чем-то похожим в Милане.
В ушах возникают обрывки нашего с Мануэлой разговора, а следом громкий – клик! – как озарение: Ева живет в этом районе, у Евы магазин пластинок и винтажа. Этот.
Некий предмет в витрине своим сверканием привлекает мое внимание. Это брошь. Я разглядываю ее. Странное изделие. В центре – большой безвкусный камень ужасного ядовито-зеленого цвета, похожий на осколок бутылочного стекла. Но вокруг него изящнейшее кружево серебряной филиграни, явно ручной работы. Приглядевшись, различаю растительный мотив: тонкий побег виноградной лозы с крохотными листиками. Ощущение такое, что они задрожат, подуй в витрине даже легкий ветерок.
Заинтригованный столь странной комбинацией дурновкусицы и очарования, я принимаюсь рассматривать другие предметы, выставленные в витрине. Обнаруживаю еще несколько брошек, почти все они намного красивее первой, есть даже пара от «Тиффани» – марки бижутерии, знаменитой в пятидесятые-шестидесятые годы. Мода вернулась, и теперь, видимо, похожая бижутерия опять в цене. Представляю, сколько женщин сожалеют сегодня о том, что когда-то избавились от подобных цацек их юности.
Помимо украшений, в витрине полно пластинок. В голове мелькает мысль о том, что, хотя в обиходе они встречаются все реже, невозможно не узнать эти квадратные обложки, немного потертые по углам от того, что из них вытаскивают-вкладывают виниловые диски.
У нее магазин пластинок.
Пластинок? Тех, что из винила?
Она также немного торгует винтажными вещами…
Она ошиблась веком!
В ушах возникают обрывки нашего с Мануэлой разговора, а следом громкий – клик! – как озарение: Ева живет в этом районе, у Евы магазин пластинок и винтажа. Этот.
WONDERLAND[9]9
Страна чудес (англ.).
[Закрыть].
Значит, все-таки не Eva’s Corner. Но все равно по-английски. Попугайство, да и только. Но меня это нисколько не смущает, больше того, заставляет улыбнуться. Сумасшедшая Ева трудится в Стране чудес.
Я заглядываю сквозь витрину внутрь магазина, стараясь понять, насколько он велик и как выглядит накануне ликвидации. С трудом представляю себе, как взбалмошная подруга Мануэлы подбирает обложки долгоиграющих пластинок и с большим вкусом расставляет их в витрине вперемешку с украшениями. Но, может быть, она только владелица магазина, а всю работу проделывала какая-нибудь продавщица.
– Какие-то проблемы, приятель? – раздается голос за моей спиной.
Я вздрагиваю, отступаю от витрины и поворачиваюсь.
– Ты плохо себя чувствуешь? – спрашивает меня полицейский, но я вижу, что он подозревает совсем другое.
– Нет-нет, со мной все в порядке, я просто смотрел… Я хорошо себя чувствую, спасибо.
Он подходит ближе. На вид ему лет двадцать, хотя на самом деле наверняка больше. Взгляд настороженный. Я соображаю, что на мне все еще вечерний костюм, в котором я ездил на свадьбу. Хотя я был в нем всего пару дней уик-энда и надел сегодня, собираясь поужинать и вернуться домой, он кажется не очень свежим. Рубашка измята и наполовину вылезла из брюк, когда я бежал по улицам, туфли в пыли. Понимаю, что видок у меня не самый презентабельный.
– Выпил лишнего? Может, тебе лучше пойти домой?
– Да нет, я почти не пил.
– Судя по твоим глазам, я бы не сказал. – Он подходит еще ближе и принюхивается: – Что это за запах?
Я принюхиваюсь тоже и отчетливо ощущаю запах марихуаны. Пахнет точно не от меня, я давно не курил, по крайней мере будучи в этой одежде. Готов поклясться, что запах доносится из окна первого этажа здания прямо за спиной полицейского. Оно открыто и оттуда доносятся голоса и музыка.
– Не чувствую никакого запаха, – говорю я.
Еще не хватало стучать на кого-то.
– Могу поспорить, что запах есть, – отвечает, ухмыляясь, полицейский и прищуривается: – У тебя странный акцент. Ты ведь не итальянец, верно? Русский?
Со мной такое уже случалось. Думаю, это все из-за моих голубых глаз или формы скул. Или потому что кругом полно невежественных людей, не способных отличить латиноамериканский акцент от славянского.
– Я родился на Кубе, но уже семь лет живу в Милане, – объясняю я. – У меня здесь квартира.
– Тогда, если тебя это не затруднит, предъяви документы, – говорит он, протягивая руку.
Я лезу в карман, но вспоминаю, что со мной только бумажник и никаких документов. Это Камилла Мантовани уговорила меня не брать их с собой, чтобы случайно они не попали в чьи-то руки и не обнаружилось, что я весь вечер вру. Проклинаю про себя ее паранойю.
– К сожалению, забыл их дома, – вздыхаю я. – Если хочешь, съездим за ними.
– А может, тебе поехать со мной в комиссариат, откуда ты позвонишь кому-нибудь, чтобы тебе их принесли. Что скажешь? – говорит он, беря меня за локоть.
Я не сопротивляюсь. За эти годы я повидал многих полицейских, а этот, хотя и кажется агрессивным, явно не уверен в себе и слегка напуган. Мы одни на темной улице, не исключено, что у меня может быть нож.
– Как скажешь, – отвечаю я, пожимая плечами. – Но мне некому звонить в такой час, придется ждать, когда наступит утро.
Это, конечно, неправда: Лео прискачет немедленно. Если, конечно, будет способен проснуться после лошадиной дозы спиртного и обильного секса с Дорой. Зная Дору, не сомневаюсь, что она прискакала сразу же, как только он ей позвонил. Если подумать, может, я правильно сделал, познакомив ее с Лео.
Разведенный кубинец с русской физиономией и итальянским гражданством – это было бы слишком для одного вечера.
– Я, конечно, могу провести ночь на любой неудобной лавке в участке, – продолжаю я трезвым и уверенным тоном, – но, думаю, у тебя завтра будет бледный вид, потому что у меня итальянское гражданство.
– Итальянское гражданство? – Он явно озадачен моим спокойствием и независимым поведением.
– Да. Я женился на итальянке. Три года назад, – сообщаю я и вижу, как его уверенность в том, что он имеет дело с незаконным иммигрантом и вероятным сбытчиком наркоты, которого можно будет расколоть в участке, тает как дым. Ослабевает и хватка, с какой он сжимает мою руку.
– А где твоя жена, если ты шляешься по городу и пялишься на витрины в такой поздний час?
– Мы развелись.
А вот это правда. Быть может, гримаса, которую я не смог скрыть, убедила его больше, чем любые слова.
– Мои соболезнования. – Он отпускает мою руку. – А я в прошлом году женился.
Вот так вот, мужская солидарность, и совершенно бесплатно. Сказать по правде, я изумлен, поскольку меньше всего ожидал такое от полицейского. Когда речь заходит о людях как о человеческих существах, а не как о продуктах своих страхов или играемых ими социальных ролей, в девяти случаях из десяти они приятно тебя удивляют. У меня было немало интересных встреч, подтверждающих эту максиму.
– Поздравляю, – говорю я ему и едва сдерживаюсь, чтобы не похлопать его по плечу, это было бы слишком. – Слушай, между нами, тебе кажется нормальным, что эта витрина не закрыта рольставнем? – киваю я на витрину за моей спиной. – Эти побрякушки что-то да стоят, а в городе полно плохих парней.
– Да, мне это тоже показалось странным. Поэтому я уже пару раз проезжал здесь, а когда увидел тебя, подумал: вот один из них.
– Нет, я просто остановился посмотреть на пластинки.
Ева прекрасна в своем движении. Она – само совершенство. Дафния, преследуемая Аполлоном. Я как завороженный слежу за ее бегом.
Лучше не говорить ему, что мое внимание привлекла брошь. Разведенный кубинец с русской физиономией и итальянским гражданством – это было бы слишком для одного вечера.
– Я не понимаю тех, кто покупает это старье. – Он качает головой и с пренебрежением смотрит на винил с высоты своих, быть может, лет двадцати четырех.
Когда речь заходит о людях как о человеческих существах, а не как о продуктах своих страхов или играемых ими социальных ролей, в девяти случаях из десяти они приятно тебя удивляют.
Готов поспорить, что он никогда в жизни не видел электропроигрывателя.
– Знаешь, а мы, старики, скучаем по тем временам, – говорю я, словно оправдываясь. – Но, как бы то ни было, раз уж ты на службе в этом районе, может, заскочишь к владельцам магазина и скажешь, чтобы позаботились о ставнях. А то это – прямое приглашение к грабежу, а грабежи плохо сказываются на репутации квартала.
– Ты прав. – Он с удивлением смотрит на меня. – Завтра обязательно зайду к ним. Бдительность бдительностью, но и торговцы, черт побери, должны делать что-то для собственной безопасности.
Ну вот, несколько простых телодвижений, и я перехожу из разряда потенциальных продавцов дури в разряд консультантов полиции, думаю я. Прощаюсь с полицейским и ухожу. В понедельник утром дорогую Еву ждет интересный визит в качестве моей благодарности за восхитительную субботнюю компанию. Было бы недурно, если бы ее еще и оштрафовали.
Весело насвистывая, я направляюсь в сторону дома по улице Рипа ди Порта Тичинезе. Желание выпить или переспать с кем-нибудь куда-то пропало. Этого маленького приключения оказалось достаточно, чтобы вернуть мне хорошее настроение. Я поднимаюсь по ступеням моста через канал, когда вижу, как что-то стрелой летит прямо на меня.
– Стой! Ко мне! Эй, прошу вас, ловите его!
Тревога, звучащая в женском голосе, вонзается в уши и, минуя разум, приводит в действие мои моторные мышцы, обеспечивая быстроту реакций и охотничьих инстинктов. Напружинив ноги и расставив руки как вратарь, я готов ловить зверька, несущегося мне навстречу. Интересно, кто это? Белка?
Нет, судя по редкому изяществу движений, это, скорее, куница. Еще чуть-чуть, и я бы схватил зверька, но он опережает меня: вскарабкавшись по моей ноге, он прячется у меня на груди. Я прижимаю его к себе покрепче, и он замирает. Я слышу его частое дыхание и заполошное сердцебиение. Я поднимаю глаза на женщину, спешащую ко мне по другой стороне канала.
Она бежит широким шагом профессиональной спортсменки. Мой взгляд фиксирует, как, словно в замедленной съемке, ступня одной ноги легко пружинит о землю и взлетает в воздух, в то время как другая нога еще парит в воздухе, левая рука вытянута вперед, правая прижимает к горлу что-то вроде шарфа, который полощется за ее спиной, готовый вот-вот сорваться. Ева прекрасна в своем движении. Она – само совершенство. Дафния, преследуемая Аполлоном. Я как завороженный слежу за ее бегом. Но вот она замечает, что я поймал зверька, и останавливается с другой стороны моста, опершись на парапет и тяжело дыша. Свет фонарей отражается в воде, в его отблеске она напоминает остановившуюся на бегу, запыхавшуюся пленительную нимфу. Я не спеша направляюсь к ней, чтобы передать ей зверька, которого держу в руках словно дар, подношение ее красоте. Я еще не разглядел ее лица.
Я дохожу до середины моста, женщина оказывается чуть ниже меня, у подножья лестницы, ведущей на него. Изящным жестом она запрокидывает голову, отчего ее шарф наконец падает на землю, открывая моему взору нежнейший изгиб шеи, и смотрит на меня.
Мгновенно, прежде чем я узнал ее лицо, я узнаю этот изгиб.
Глава 7
Невероятно, но предо мной Ева. Мне приходится сделать над собой усилие, чтобы окончательно поверить в это, потому что впервые вижу ее одетой как женщина, а не замотанной в первое попавшееся в шкафу тряпье особью женского рода. В том, что сейчас на ней, она просто неузнаваема.
Меня она узнает сразу. Ее оживленное бегом лицо привычно деревенеет. Единственное, что мне остается в такой ситуации, – одним прыжком очутиться перед ней и запечатать ее рот своим, пока он не произнес какую-нибудь гадость. Но, чтобы произвести подобное атлетическое упражнение, я должен был бы выпустить из рук зверька.
Краткий миг колебания оказывается фатальным.
– Глазам своим не верю! Опять ты! – выпаливает она, выпрямляя спину.
Ни намека на благодарность, ее снова напряженное лицо излучает неприязнь.
Я пропускаю ее слова мимо ушей и пытаюсь выиграть время:
– Так это твоя крыса?
– Это не крыса, а хорек!
Она быстро подбирает с земли шарф и обматывает его вокруг шеи. Длинные концы темно-синего шарфа скрывают от меня верхнюю часть ее наряда, слишком женственного для нее, и сейчас мне видна только юбка из легкого хлопка до колен. Она без чулок, на ногах пара слегка разношенных черных балеток без каблуков. Вот почему она бежала так легко и быстро по неровной булыжной мостовой, соображаю я.
Стоп. Стой так. Глядя сверху на нее, стоящую в позе просительницы, я чувствую, как мне недостает сейчас бумаги и карандаша. Но ты уверен, что она способна стоять, замерев, по твоему желанию?
– Когда ты закончишь делать мне рентген, я могу получить назад своего хорька? – спрашивает она раздраженно, протягивая ко мне руки.
Стоп. Стой так. Глядя сверху на нее, стоящую в позе просительницы, я чувствую, как мне недостает сейчас бумаги и карандаша. Но ты уверен, что она способна стоять, замерев, по твоему желанию? Секунду спустя она, взлетев по лестнице, стоит прямо передо мной, постукивая ногой от нетерпения.
– Ты что, превратился в соляной столб? Верни мне Лаки! – тянет она руку к хорьку.
Тот фыркает и прижимается к моей груди.
Какие, однако, умные эти хорьки.
– Мне кажется, что он не хочет возвращаться к тебе, – говорю я ей, поглаживая зверька. – Видать, ты в чем-то перед ним провинилась.
– Не говори глупости, Лаки меня обожает.
– Ну естественно! Думаю, именно поэтому он от тебя и сбежал.
– Он просто испугался. На нас чуть не наехал велосипедист, я, чтобы не упасть, выпустила его из рук, и он оказался на земле один среди шума и света… Ну же, отдай мне его! – Она опять протягивает руку, но уже не так требовательно.
Хорек тянет к ней светло-коричневую мордочку и обнюхивает ее белые пальцы.
Красивые пальцы, оцениваю я машинально. Еще бы только она не грызла ногти.
Некоторое время мы так и стоим: она с протянутой рукой, я, замерев, в шаге от нее, и зверек, словно мостик между нами. Скульптурная группа: подозрительная парочка с хорьком.
Она опять тянется к зверьку, но тот отворачивается и прижимается ко мне.
– Я бы хотел отдать его тебе, – отвечаю я, стараясь, чтобы до нее дошел второй смысл моих слов. – Но сомневаюсь, что он согласен. К тому же как я могу быть уверен, что он действительно твой?
– А с какой стати, по-твоему, я должна была гоняться за чьим-то хорьком?
– Не знаю. Может быть, ты его украла. Может быть, существует черный рынок хорьков. – Ситуация начинает забавлять меня.
– Ты что, пьяный, что ли?
– А вдруг это дикий хорек, а ты собираешься его посадить в клетку? – продолжаю я. – Или хочешь кастрировать его, как своего жениха.
– Переходим на личные оскорбления, да? – Она с ненавистью смотрит на меня.
Проводит рукой по лицу, опирается спиной на перила моста и откидывается назад так резко, что я пугаюсь: так и в канал свалиться можно!
– Нет, это уже чересчур, – выдыхает она. – Сегодня был такой дерьмовый день, не хватало только тебя.
– Зато мне тебя, наоборот, было предостаточно.
– Ну и как тебя угораздило устроить бег наперегонки с хорьком вдоль канала в два часа ночи? – спрашиваю я ее после короткой паузы.
Я тоже прислоняюсь к перилам рядом с ней. Хорек забрался мне под пиджак и, чувствуя себя в безопасности, подозреваю, собирается заснуть.
– Ну и как тебя угораздило устроить бег наперегонки с хорьком вдоль канала в два часа ночи? – спрашиваю я ее после короткой паузы.
– Я была в магазине… У меня магазин здесь, неподалеку, – начинает она, словно собираясь освободиться от какого-то груза.
Я не говорю ей, что мне это известно, сейчас это неважно.
– Я решила переночевать там, потому что Альберто… Мой жених не захотел, чтобы Лаки оставался в доме после того, что он там натворил.
– Подхватил дизентерию и обделался? – позволяю я себе пошутить.
– Ты еще и ветеринар? Только не отвечай, я не хочу этого знать. Нет, он не обделался. Он сбросил на пол лошадь.
– Сбросил лошадь?! В таком случае ты должна звать его не Лаки, а Мачисте[10]10
Лаки – счастливчик (англ.), Мачисте – богатырь (ит.).
[Закрыть], – комментирую я. – Я и не знал, что ты живешь на ферме.
– Троянского коня. Деревянную статуэтку, – объясняет она тоном, каким разговаривают со слабоумными. – Альберто несколько месяцев клеил его из мельчайших деталей. Это была работа, требующая точности и больших усилий.
– Представляю себе. Главное, очень нужная.
– Можно подумать, что твои скульптуры очень нужные, – вскидывается Ева.
– Не вопи, хорька напугаешь, – говорю я с укором.
И воображаю себе эту фантастическую сцену: жениха, который проводит воскресенья, клея коня из деревяшек; бабу с приветом, которая с восхищением наблюдает за этим, и зверька, устроившего погром.
– Стало быть, Лаки выразил свое критическое отношение к троянскому коню, разнеся его в щепки, в ответ Альберто попытался порвать на куски Лаки, а ты решила спасти его и отнесла в безопасное место, в свой магазин, – резюмирую я. – Но уснуть так и не смогла и вышла прогуляться, чтобы проветрить мозги, забыв опустить рольставни. Погруженная в мысли, ты не услышала звонков велосипедиста и едва не угодила под колесо, Лаки этим воспользовался и удрал ко мне.
– Он бежал вовсе не к тебе, он просто убежал, и все, – уточняет Ева. – А откуда ты знаешь, что я не опустила рольставни? – спрашивает она, с подозрением глядя на меня.
– А зачем их было опускать, если ты собиралась скоро вернуться? – уклонился я от прямого ответа, довольный тем, что нашел разгадку тайны магазина с незащищенной витриной. – Скажи мне лучше: допустим, я верну тебе хорька, как ты с ним поступишь? Куда ты его денешь? Или бросишь из-за него жениха?
– Не строй из себя идиота.
– Тебе надо было посоветоваться с ним, прежде чем покупать хорька. Это все-таки не золотая рыбка, это зверек, ко многому обязывающий.
– Я его не покупала.
– Ага, значит, я угадал, ты его украла!
– Ну конечно! При всех тех неприятностях, которых у меня полным-полно, мне только и остается, что красть хорьков! Это хорек Магды, младшей сестры Альберто. Альберто подарил его на ее день рождения.
– А до той позже дошло, что он не плюшевая игрушка…
– Да, – кивает Ева. – К тому же она получила университетскую стипендию и в сентябре уезжает в Чили. Не брать же ей его с собой.
– А почему бы не взять? Возможно, там его готовят лучше. Хорек отварной по-чилийски! Звучит аппетитно.
– Какой ты противный! – говорит она, однако без эмоций.
Ее невидящий взор уставлен на брусчатку, она выглядит безмерно усталой. Если я немедленно не вытащу ее из этого состояния, она расплачется. А я не выношу плачущих женщин, никогда не знал, что с ними делать.
Ее невидящий взор уставлен на брусчатку, она выглядит безмерно усталой. Если я немедленно не вытащу ее из этого состояния, она расплачется. А я не выношу плачущих женщин, никогда не знал, что с ними делать. Их плач гасит любое сексуальное желание. А, должен признаться, когда я увидел ее бегущей, оно у меня возникло, и я не намерен расставаться с таким приятным ощущением.
– На тебя жалко смотреть, – говорю я. – До чего ты себя довела: вид побитый, волосы грязные, о туфлях и не говорю, бросила дома разъяренного жениха, а сама бегаешь глубокой ночью за хорьком, в то время как витрина твоего магазина ничем не защищена и этим могут воспользоваться воры…
Она резко поднимает голову:
– Воры? Какие воры? Ты проходил мимо магазина и кого-то видел?
– Нет, но, поскольку ты не опустила ставни, это лишь вопрос времени.
Ева бросает взгляд мне за плечо в направлении магазина. Я понимаю, что ей хочется прямо сейчас бежать проверить, что с ним. Она смотрит на заснувшего хорька, потом на меня.
– Послушай, ты не мог бы…
Я жду продолжения. Она молчит.
– …подержать немного хорька, пока ты сбегаешь проверить, все ли в порядке? – завершаю я фразу за нее. – Конечно, мог бы.
Ее лицо озаряется мгновенным облегчением.
– Но я не уверен, хочу ли я это.
Свет гаснет. Укол сожаления. Но я уже решил, чего я от нее хочу, и знаю, как этого добиться.
– Сделаем так: ты иди, а когда все проверишь, вернешься сюда, – продолжаю я. – И, быть может, найдешь меня здесь. Если же я почувствую, что устал ждать, оставлю хорька здесь. Попрошу его подождать тебя, а сам уйду, хорошо?
– Какой же ты засранец! Ладно, отдай мне Лаки и проваливай спать. Не понимаю, почему ты торчишь тут, болтая без умолку, если держишься из последних сил.
Я не произнес вслух ни одного слова, но ее тело читает мои мысли. Мы оба вибрируем, как натянутая струна, тронутая слайдом в нужный момент. Но я ни за что не признаюсь ей в этом.
– Я просто не могу не помочь барышне, находящейся в затруднительном положении.
– А с чего ты взял, что мне помог? Ты сделал мне только хуже.
– Разве не я поймал хорька? А ты даже не оценила мою молниеносную реакцию.
– Воображаю, как ты тренируешь ее, целыми днями дергая ручки игральных автоматов. Когда тебя не посещает муза, разумеется.
– Я предпочитаю домино, – бросаю в ответ.
На Кубе домино – практически национальный вид спорта, но этого она, конечно, не может знать и смотрит на меня с удивлением.
Она стоит так близко, что я ощущаю ее легкий запах, сладкий и экзотичный. Наверное, так пахнут ее волосы. Она намного ниже меня, и если сделает еще полшага вперед, ее кудри коснутся моего подбородка.
– Доми… Какое мне до этого дело! – восклицает она, сердясь на себя за то, что дала втянуть себя в разговор. – Меня совсем не интересует, чем ты занимаешься целыми днями, пусть даже считаешь узелки в ковре. – Она отталкивается от перил и наклоняется ко мне, ее лицо на расстоянии ладони от моего. – Я не знаю, в какую игру ты играешь, но у меня на дурацкие забавы нет времени. Верни мне хорька, возвращайся туда, откуда пришел, а я пойду и займусь своими проблемами.
Она стоит так близко, что я ощущаю ее легкий запах, сладкий и экзотичный. Наверное, так пахнут ее волосы. Она намного ниже меня, и если сделает еще полшага вперед, ее кудри коснутся моего подбородка. Я ощущаю тепло, исходящее от ее разгоряченного тела. Если бы у меня была свободна хотя бы одна рука, я с удовольствием взял бы конец этого ее ужасного шарфа и стал бы медленно разматывать его, как обертку конфеты, слегка прикасаясь пальцем, а потом и губами к ее коже, по мере того как она распахивалась бы навстречу мне.
Поднимаю взгляд на ее губы, сжатые в гримаске негодования, и представляю себе, как они смягчаются и поддаются моим, как открываю их, нежно разжимая языком, как исследую каждый их миллиметр. Смотрю в ее глаза и вижу в них растерянность. Я не произнес вслух ни одного слова, но ее тело читает мои мысли. Мы оба вибрируем, как натянутая струна, тронутая слайдом в нужный момент. Но я ни за что не признаюсь ей в этом. Мне не хочется, чтобы она убежала от меня.
– А знаешь, я мог бы помочь тебе, – говорю я тихо, стараясь придать голосу гипнотическую интонацию. – Я мог бы взять Лаки к себе, кормить его, ухаживать за ним. А ты могла бы навещать его, когда тебе захочется, и не волновалась бы за его судьбу. Таким образом, эта твоя проблема решилась бы. Ты была бы спокойна и свободна…
Мое предложение звучит заманчиво. Чуть помедлив, она согласно кивает.
– Это было бы… было бы очень любезно с твоей стороны, – бормочет она.
Она стоит так близко, что я ощущаю ее легкий запах, сладкий и экзотичный. Наверное, так пахнут ее волосы. Она намного ниже меня, и если сделает еще полшага вперед, ее кудри коснутся моего подбородка.
Выдерживает мой пристальный взгляд и сама с неожиданным интересом глядит на меня. Я осознаю, что впервые с тех пор, как я ее встретил, она полностью сфокусировалась на мне, воспринимая меня как равного ей, а не как помеху на ее пути. Мне передается ее внутреннее напряжение, и это потрясает меня. Едва заметно она склоняется ко мне. Я ободряюще улыбаюсь ей, и ее губы расплываются в ответной улыбке. Это похоже на танец, танец неподвижных фигур, и у меня закрадывается подозрение, что передо мной танцовщица, которую нельзя недооценить.
– Но, разумеется, – продолжаю я, – есть одно условие. Всего одно, маленькое условие.
– И… какое?..
– Ты позируешь мне.
Едва эти слова срываются с моих губ, как я ругаю себя за их поспешность и категоричность. Мое желание выдало меня. Я действительно хочу, чтобы она мне позировала. Я должен уловить эту странную грацию ее движений, я догадываюсь, что здесь ключ к тому, чтобы выпустить на волю мое вдохновение.
И я хочу ее. В этот момент я отчаянно хочу ее. Хочу оказаться между колен Евы, распростертой подо мной на моем диване, и слышать ее стоны и мольбы.
Тебе придется поискать другое лицо.
О том, чтобы я позировала тебе, не может быть и речи.
К сожалению, ситуация не такова. Я стою на мосту с хорьком в обнимку и вижу, как ее лицо наливается гневом.
– Позировать тебе?! Ты совсем с ума сошел?
Чары спали. Она отступает назад. Она даже скрещивает руки на груди. Закрывается, как ежик, черт побери!
– Нет, я абсолютно в своем уме. Это моя работа, я художник, – отвечаю я спокойным тоном профессионала, пытаясь вернуть себе выигрышную позицию. – Мне доставило бы большое удовольствие сделать несколько набросков с тебя, ты прекрасный типаж. Я не собираюсь требовать от тебя ничего другого, не беспокойся. – На моих губах легкая усмешка, которая всегда годится для того, чтобы пощекотать женскую гордость. – Или ты чего-то боишься?
– Ничего я не боюсь! – отрезает она, не задумываясь, выпуская иголки. – Просто это кажется абсурдным, вот и все. Тебе что, не хватает моделей? – Она умело копирует мою усмешку. – Почему именно я?
– У тебя подходящие черты лица для одного моего проекта.
– Тебе придется поискать другое лицо. О том, чтобы я позировала тебе, не может быть и речи.
