Текст книги "О чем молчат мужчины… когда ты рядом"
Автор книги: Армандо Прието Перес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Армандо Прието Перес
О чем молчат мужчины… когда ты рядом
Armando Prieto Pèrez
Tutte le volte che vuoi
© 2014 RCS Libri S.p.A., Milano © Umberto Nicoletti
Перевод с итальянского В. Николаева
Художественное оформление М. Красюковой
Пролог
Запах играет решающую роль. Ты познакомился с очень красивой, чувственной, раскованной женщиной. Подходишь к ней, воздух, окружающий ее, приходит в движение, может, даже целуешь ее. И тут стоп! Она ошиблась духами. Не то чтобы они были неприятными или слишком резкими, нет, она просто ошиблась в их выборе. И словно в аккорде, в суммарном созвучии двух тел, что требует особой гармонии, прозвучала диссонансная нота.
А может случиться и наоборот. Как с той женщиной, которая шла мне навстречу. Ничего особенного, второй раз не посмотришь. Но когда она приблизилась, я почувствовал ее запах.
Я не из тех, кто разменивается на комплименты. И вот она уже в моей постели, с разведенными ногами и руками, лодыжки привязаны к задним ножкам кровати, а запястья – к спинке изголовья. Я собственноручно вырезал эту спинку из цельного куска дерева. По бокам спинки – фигурки двух обнаженных женщин в вызывающих позах представляют собой Воздержанность и Целомудрие. В моей личной интерпретации, разумеется. На талиях богинь я закрепил концы красного шелкового шарфа, стягивающего запястья распростертой подо мной женщины.
– Хватит, прошу тебя, – стонет она.
Я не реагирую, продолжая работать кисточкой, которую обмакиваю в смесь ароматных масел. В ней жасмин, пачули и шалфей, непревзойденное возбуждающее средство. Я начал с самых чувствительных точек шеи, спустился к грудям, обвел соски, потом еще ниже, к пупку. Принявшись за живот, я почувствовал, как аромат масел смешался с запахом ее кожи.
Запах, дрожь плененных конечностей, сладкая пытка кистью. Я рисую вожделение короткими прикосновениями кисти, сводя ее с ума. Она извивается, поднимает бедра, ее руки пытаются сорвать шелковые кандалы, но завязанные мною узлы не дают ей освободиться. Я ускоряю частоту прикосновений, ее дыхание учащается, и вдруг она с криком кончает, тело выгибается, пальцы ног сводит судорога.
Женщина, которую ты желаешь, похожа на лист чистой бумаги: вселяет такой же страх и обещает наслаждение. Так же обнажается перед тобой и так же отдается.
Я откладываю кисть, беру с ночного столика бутылку рома, делаю большой глоток, после чего прижимаюсь губами к ее губам, ложусь на нее, заставляя почувствовать тепло напитка и моего тела. Женщина, которую ты желаешь, похожа на лист чистой бумаги: вселяет такой же страх и обещает наслаждение. Так же обнажается перед тобой и так же отдается. И не надо просить у нее никакого разрешения, достаточно просто прислушаться к ней.
Когда вы стремитесь завоевать женщину, не надо тотчас требовать от нее многого, иначе она начинает чувствовать угрозу своей свободе и страх попасть в унизительную зависимость. И сбегает.
Но не от меня.
Продолжая целовать ее, я поднимаюсь все выше, ласкаю клитор кончиком члена, едва сдерживаясь, я отказываю ей в том, чего она так желает. От этой пытки ее глаза наполняются слезами.
– Луис, прошу тебя…
– Закрой глаза.
Она подчиняется. Я замираю. Она пытается приоткрыть глаза.
– Не открывай! – хриплю я.
Она прикусывает нижнюю губу, нервно сглатывая. Она полностью в моей власти.
Резким толчком я вхожу в нее на всю глубину, она вздрагивает от жестокости напора и вскрикивает. Я повторяю движение еще и еще раз, с учащением его ритма возрастает наслаждение, она опять кричит.
– А сейчас мы начнем все сначала, – шепчу я.
Глава 1
Сильный толчок сотрясает мой стол. Я успеваю подхватить свою кружку пива раньше, чем она опрокинулась бы на открытый блокнот. Поднимаю глаза.
– Извини. – Пьяно улыбающийся, здоровенный, стриженный почти под ноль амбал стоит, пошатываясь, у моего стола. Если он свалится на меня, мне несдобровать: в нем килограммов сто двадцать. Я протягиваю ладонь, чтобы придать ему устойчивости. Но тут словно чья-то невидимая рука берет его за шкирку и сдвигает с места. Нетвердой походкой он топает в сторону барной стойки, оставляя за собой отдавленные ноги и перевернутые кружки.
– Эй, смотри куда прешь!
– А-а! Аккуратнее с пивом!
– Я не виноват, меня толкнул тот тип!
Я, откровенно забавляясь, слежу за передвижением гиганта. Интересно, сможет ли он затормозить у стойки или же рухнет прямо на нее? Лео часто спрашивает, как мне удается работать, сидя в «Пивоварне Ламбрате», посреди всего этого бардака? Но именно из-за всего этого бардака я сюда и хожу. Я присох к этому заведению, еще когда мы жили в паре шагов от него, на улице Дезидерио. По вечерам я спускался в пивную с блокнотом или текстами, которые нужно было прочесть, или принимался за работу над сценарием нового документального фильма, в то время как атмосфера вокруг меня накалялась. И сейчас, когда я живу в другой части Милана, мне иногда вспоминаются прежние времена, и я с удовольствием возвращаюсь сюда. И что странно, всякий раз находится свободный столик, словно он ждет именно меня.
По вечерам я спускался в пивную с блокнотом или текстами, которые нужно было прочесть, или принимался за работу над сценарием нового документального фильма, в то время как атмосфера вокруг меня накалялась
Стриженый гигант врезается-таки в стойку, разбросав посетителей, толпящихся перед ней в ожидании своих кружек пива. Две девушки, сидящие на табуретах, успевают отъехать, чтобы не быть сбитыми на пол.
А та, что справа, ничего, отмечаю я.
Опираясь одной ногой на пол, она пытается пододвинуть свой табурет поближе к табурету подружки и подальше от пьяного амбала. В разрезе длинной темной юбки видна приличная часть бедра, мышцы которого напрягаются, когда она толкает табурет. Ей это удается, и я вижу, как бедро расслабляется и вновь становится мягким. Я поднимаю голову и смотрю на ее волосы, рассыпанные по спине темными блестящими волнистыми прядями, на ее виски, на высокие, слегка выступающие скулы, на яркие губы. Все в ней свидетельствует о том, что она в ладу со своим телом. Уверенностью веет от ее янтарной кожи, от ярко-оранжевой блузки с тремя расстегнутыми на груди пуговичками, от черной юбки, от ног в позолоченных босоножках на высоких каблуках. Она кажется цыганкой, которая вот-вот пустится в пляс. Я смотрю, как она, обращаясь к подруге, энергично жестикулирует, должно быть, рассказывает ей какой-нибудь анекдот. Та внимательно слушает. Она сидит, выпрямив спину и немного подавшись вперед, на своем табурете, ноги сдвинуты, как у школьницы, одна кисть зажата между бедер, обтянутых джинсами, вторая расслабленно свисает с края стойки, на которую она облокотилась.
Я поднимаю голову и смотрю на ее волосы, рассыпанные по спине темными блестящими волнистыми прядями, на ее виски, на высокие, слегка выступающие скулы, на яркие губы.
Бьющая ключом жизнь, с одной стороны, и вялое существование – с другой, думаю я, представляя их себе аллегорическими фигурами: изобильное Лето и скучная Осень.
Я заинтригован. Наблюдаю за ними, и, когда анекдот заканчивается, Осень изумляет меня: она громко и с удовольствием смеется. Изящным движением она откидывает назад головку в коротких каштановых кудрях, и ее профиль, от лба до расплывшихся в улыбке губ, до маленького подбородка, до открывшейся шеи, являет моему взгляду совершенную в своей прелести линию. Одно мгновение – и передо мной Весна.
Мы оба желаем хорошо провести вечер, тогда зачем тратить энергию на выстраивание стратегии, на комплименты, на ненужную суету? Лучше двигаться прямо к цели.
Но только одно мгновение. И она тут же гаснет.
Тем временем Лето поворачивается в мою сторону, наши взгляды встречаются, и вот уже состоялся тот немой диалог, что длится от века между мужчиной и женщиной.
Так случается всегда, когда я кого-нибудь встречаю в баре. Или моментальное взаимопонимание, и я точно знаю, что контакт произойдет, или же лучше не заморачиваться. Я не люблю бессмысленно расточать время. Мы оба желаем хорошо провести вечер, тогда зачем тратить энергию на выстраивание стратегии, на комплименты, на ненужную суету? Лучше двигаться прямо к цели. Не припомню, чтобы кто-то когда-нибудь сожалел об этом.
Я захлопываю блокнот, убираю ручку и, протискиваясь сквозь толпу, подхожу к стойке. Лето продолжает смотреть на меня, ни на секунду не сомневаясь, что я направляюсь именно к ней. И не ошибается. Я вижу, как реагирует ее тело, поворачиваясь в мою сторону, словно подсолнух за солнцем, грудь слегка подается вперед, ноги чуть заметно раздвигаются.
Подруга ей что-то говорит, но она ее явно не слышит, рассеянно кивая в ответ. Она прерывает обмен взглядами и подносит руку к рту, но, как только я останавливаюсь перед ней, Лето вновь смотрит на меня.
– Привет, я Луис, – представляюсь я с широкой улыбкой.
Никогда не занимался тем, что называется кадрить женщину, и не вижу нужды учиться этому, хотя знаю, что некоторые превратили эту науку в искусство. Мне не нужны все эти ужимки: если женщина желает того же, что и я, а так оно и есть, мы поймем друг друга и без них. А если нет – глупо настаивать. Я никогда не терял сон из-за того, что меня отвергала женщина.
– Привет, Луис, а я Мануэла. – Она протягивает руку и отдергивает после того, как я ее пожимаю. – Черт побери, какое сильное рукопожатие! – объявляет она со смешком.
– Что? Слишком сильно? Прости, профессиональный недостаток.
– Ты, ненароком, не кузнец?
– Нет. Я скульптор. Тут требуются сильные руки.
– Тогда, наверное, ты делаешь скульптуры из железа, причем обходишься без молотка, – язвительно комментирует ее подруга.
С прямой спиной, выпятив грудь, она смотрит на меня взглядом дрессировщицы львов. Чем я ей не угодил?
Ладно, включим обаяние. Я широко улыбаюсь ей и протягиваю руку:
– Я могу быть более деликатным, если нужно. Очень приятно, Луис.
Она удостаивает меня быстрым, настороженным рукопожатием и отдергивает ладонь.
– Так не больно? – спрашиваю я.
– Нормально.
Неужели так же она отвечает своему жениху, после того как они потрахались? Мои ему соболезнования. Главное, чтобы ее подруга оказалась не такой же и уж, по крайней мере, не столь занудной. Хотя занудой она явно не кажется.
– С какими материалами работаешь, Луис? – спрашивает Мануэла, кладя свою руку на мою, чтобы вернуть мое внимание.
– С разными. В последнее время главным образом с терракотой.
– И что ваяешь сейчас?
– Ничего. Пока обдумываю замысел. Скорее всего, это будет женская фигура. У нее уже даже есть имя. Ева.
Замечаю, как она вздрагивает и бросает быстрый взгляд на свою подругу, которая в это время занята другим. Стриженый амбал пристроился рядом и пытается охмурить ее. «Прекрасно, займись ты этой мисс нормально», – про себя благословляю я его на подвиг.
Лично я предпочитаю человеческое тепло.
Я опираюсь на стойку и легонько поглаживаю плечо Мануэлы.
– Мне нравится цвет твоей блузки, – говорю ей. – Похож на терракоту, но более теплый. Терракота в закатном солнце.
– Ты истинный художник! – смеется она, соблазнительным жестом руки отбрасывая волосы назад.
Я моментально реагирую. Делаю хищное лицо и склоняюсь над ней.
– А мне очень нравятся твои глаза. Они такие голубые, – продолжает она, пристально глядя на меня, явно предвкушая то же, что и я. Ну что ж, это всего лишь вопрос времени. – У тебя испанское имя, но с таким цветом глаз ты не можешь быть испанцем…
– Я родом с Кубы.
Мануэла делает изумленное лицо.
– Это остров, на котором кого только не было, – объясняю я, – индейцы, испанцы, американцы, африканские рабы, толпы европейцев, латиноамериканцы всех видов, среди них один очень известный аргентинец… Его звали Че Гевара.
– Значит, ты мог родиться… ну, не знаю, французом или итальянцем! – восклицает Мануэла и дотрагивается до моей щеки, словно проверяя, нет ли на ней грима. – У тебя белая кожа, высокие скулы… и никакого акцента.
– Я живу в Италии уже больше десяти лет, и мне легко даются иностранные языки, – говорю я. – Не веришь? Хочешь заглянуть в мой паспорт?
– Конечно, хочу, почему бы нет? – снова смеется она и тянет ко мне руку ладонью вверх: – Ваши документы, молодой человек!
Шутка не такая уж забавная, если учесть, что в первые годы в этой стране меня действительно не раз останавливали полицейские с такой фразой, подозревая во мне незаконного иммигранта, но я знаю, что она произносит ее смеха ради. Однако, выходя из дома попить пивка, я не беру с собой паспорт, поэтому достаю из бумажника визитную карточку, протягиваю ей, но, будто передумав, отдергиваю руку назад.
– А что ты дашь мне взамен? – провоцирую я ее на ответ.
Зрачки Мануэлы расширяются, и мне уже известно, каким он будет.
И в этот момент вторая девица вскакивает со своего табурета и валится на свою подругу, рискуя грохнуться на пол вместе с ней.
– Убери свои лапы! – визжит она, обращаясь к амбалу.
Проклятье! Уж я-то мог сообразить, что их общение продлится недолго. Ясно же, что и в трезвом виде он не умеет вести себя прилично.
– Уймись, сучка! – ревет стриженый амбал.
Теперь, когда я рассмотрел его, я вижу на его черной майке два рисованных черепа. Поэт.
Мануэла поднимается со своего табурета, обнимает подругу и бросает на меня короткий взгляд, чтобы удостовериться, здесь ли я еще, и если да, оценить, могу ли я оказаться полезным в случае серьезной заварухи. Я, конечно, не культурист, скорее нормального сложения, но от работы и прогулок на свежем воздухе мои бицепсы такие же, как и мои кулаки. Довольно крепкие. Однако я предпочел бы не махаться с амбалом, сила тяжести явно на его стороне.
– Эй, приятель, в чем дело? Как насчет выпить по кружке пивка? – спрашиваю я, решительно вклиниваясь между ним и девушками.
Надеюсь, у них хватит ума отойти подальше.
– А ты какого черта вмешиваешься? – Гигант продолжает кипеть, со злостью глядя за мое плечо. – Эта шлюха дала мне по физиономии!
– Если дотронешься до меня еще раз, повторю! – грозит оттуда тонкий девичий голосок.
Ну не кретинка, думаю я раздраженно в ту секунду, как тяжелая лапища падает мне на плечо и амбал пытается оттолкнуть меня, чтобы добраться до объекта своего страстного вожделения. Или своей смертоносной ярости, уже и непонятно. Я расставляю ноги пошире, крепче упираюсь в пол и сопротивляюсь, как могу. Амбал с изумлением смотрит на меня.
– Брось ты эту затею, – говорю я миролюбиво, пристально глядя ему в глаза.
В них явно читается замешательство. Я слышу, как Мануэла громко шепчет подруге:
– Пошли отсюда, давай, давай, уходим.
И я надеюсь, что она и ее дура-подруга успеют добраться до двери, пока внимание незадачливого ухажера приковано ко мне.
– А ты что за хрен такой, рыцарь Джедай?[1]1
Джедай – рыцарь-миротворец, персонаж «Звездных войн» (Здесь и далее прим. переводчика).
[Закрыть] – рычит тот, встряхиваясь и явно намереваясь драться. – Эй, парни, смотрите, да это же Оби-Ван Кеноби[2]2
Оби-Ван Кеноби – персонаж «Звездных войн».
[Закрыть], заступник шлюх!
Бред какой-то! Почти десять лет я хожу сюда, и у меня никогда и ни с кем не возникало и малейшей проблемы. А сейчас, того и гляди, придется драться с бандой шпаны по милости какой-то идиотки.
Парни? Я не отрываю от него взгляда, пытаясь оценить ситуацию и предугадать его действия, не будучи готовым к тому, что в любую минуту к нему может подойти подкрепление из какого-нибудь угла пивного зала.
Бред какой-то! Почти десять лет я хожу сюда, и у меня никогда и ни с кем не возникало и малейшей проблемы. А сейчас, того и гляди, придется драться с бандой шпаны по милости какой-то идиотки.
– Эй, мужики, что здесь происходит? – Толпа расступается, пропуская официанта. Он подходит к нам: – Кончайте базар, не то позвоню в полицию, она тут за углом, прискочит в одну минуту.
Я прекрасно знаю, что это неправда.
Главное, чтобы этого не знал амбал.
– Да, не, все в порядке, – уверяет он, поднимая руки в универсальном жесте примирения. – Я просто собирался предложить пивка моему новому другу.
На миг наступает шаткое равновесие. Затем физиономия амбала расплывается в едкой ухмылке.
– Ну правильно, плевать нам на шлюшек, тяпнем-ка лучше пивка, Оби-Ван Кеноби.
Его дружеский шлепок по плечу на этот раз действительно едва не отправляет меня на пол, но атмосфера разряжается. Официант делает знак своему коллеге за стойкой, и перед нами появляются две полных кружки. Я чокаюсь с амбалом.
– За мир во всем мире!
– Твое здоровье!
– А теперь прости, я должен пойти отлить, – сделав пару глотков, говорю я ему. Я иду к туалету, но, едва он теряет меня из виду, делаю широкий разворот и выхожу из бара.
Как я и предполагал, Мануэла и ее подруга еще здесь. Прислонясь к стене, они стоят в нескольких шагах от выхода.
– Все в порядке? – спрашивает меня Мануэла.
– Вроде бы, – отвечаю я, пожимая плечами. – А у вас все о’кей?
– Конечно, ничего же не случилось.
– Все о’кей? Черт бы тебя побрал! – Подруга разъяренной фурией поворачивается, тыча пальцем мне в грудь: – Это ты во всем виноват!
Я таращу глаза. Конечно, я не ждал, что она бросится мне на шею, но уж самую малую толику благодарности я точно заслужил.
– Я виноват?
– Ты, ты, мистер Святая простота! Именно ты! – произносит она со злостью. – Если бы тебе не приспичило охмурять нас, мы спокойно сидели бы и болтали между собой. И этот засранец не почувствовал бы себя вправе подойти к нам, думая, что ты нуждаешься в компании!
– Ну ты вообще, Ева… – подает голос Мануэла.
– Ах, извините, пожалуйста! – обрывает ее подруга. – Вся наша идиллия рухнула из-за тебя! В следующий раз я останусь дома, так что можешь ходить, куда хочешь, и кадрить без помех, кого хочешь!
– Не городи ерунды! Никого я не кадрила!
Мануэла… Я произношу это имя вслух два или три раза, словно пробуя на вкус.
Нежное, вкусное, аппетитное.
Я еще не отошел от конфликта с амбалом, но уже понял, что намного легче общаться с ним, чем с этой парочкой.
– Так вот, я иду домой и оставляю тебя с твоим красавчиком! Хотя красавчик, это так, для красного словца, – добавляет подруга с легким презрением. Затем поворачивается и, не попрощавшись, удаляется.
Мануэла делает шаг следом, смотрит сначала на меня, потом опять на подругу, останавливается в нерешительности.
– Мне очень жаль… – говорит она.
Мне тоже. Человек выходит из дома, чтобы хорошо провести вечерок, происходит многообещающая встреча, но оказывается, что девушка, о которой идет речь, вынуждена выбирать между тобой и взбалмошной подружкой, при которой она вынуждена играть роль няньки.
– Не бери в голову, – улыбаюсь и кладу руку ей на плечо. – Будет лучше, если ты пойдешь за ней, – добавляю я. – В таком состоянии она вряд ли соображает, куда идет, еще во что-нибудь вляпается. Не дай бог, под машину попадет.
– Ева слегка упряма, а вообще-то она хорошая.
Мне нравится, что она спешит защитить свою подругу. Но та явно в защите не нуждается.
– У нее сейчас тяжелый период. Я все-таки пойду.
– Позвони мне, если будет желание. – Я протягиваю ей свою визитную карточку.
Она смотрит на нее, потом поднимает на меня смеющиеся глаза:
– А что я должна дать тебе взамен?
Я тоже улыбаюсь:
– Посмотрим. Топай!
Она убегает за своей безумной подругой, немного путаясь в длинной юбке и оступаясь на высоких каблуках. Но та уже свернула за угол.
Я отмечаю, что мой мозг полностью освободился от образа Евы-Фурии, одетой к тому же с элегантностью чернорабочего из Брианцы в разгар трудового дня, подробности не рассмотрел. Ее место занято Мануэлой… Мануэла… Я произношу это имя вслух два или три раза, словно пробуя на вкус. Нежное, вкусное, аппетитное. Впрочем, об этом говорил тот же Дали: настоящее искусство должно быть вкусным. А она – произведение искусства.
Глава 2
Бац! Удар, и хрупкая глина разлетается на мелкие осколки.
Они летят во все стороны, а один плюхается в чашку с кофе. Который к тому же еще и остыл.
Сегодня все идет кувырком.
Я смотрю на улицу сквозь стеклянную дверь. Полоска двора с дикорастущими весенними цветами кажется мне сейчас участком, заросшим чахлым кустарником. Стройплощадка сразу за ним не исправляет настроения. Всего один шаг от свободы к отчаянию.
Из квартиры за стеной доносятся звуки шопеновской сонаты. Это проснулся Лео, и, как всегда, первое, что он делает, – принимается ласкать любимые клавиши из слоновой кости. Вчера вечером он вернулся из очередной заграничной поездки: Лео – пианист и часто гастролирует с концертами. Моя мастерская, обустроенная часть старой конюшни этого бывшего когда-то сельским дома, принадлежит ему, как и весь дом. В мастерской, сменяя друг друга, работают художники со всего света, которым он позволяет пользоваться ею бесплатно. Здесь есть даже гостиная с диваном, большим дубовым столом, встроенной кухней и мойкой в ней, а также с дровяной печью в углу. Стеллаж с книгами отделяет гостиную от собственно пространства для работы, залитого светом и полного разного хлама, заляпанного красками, гипсом и глиной.
Здесь я чувствую себя полностью в своей тарелке. Все здесь – питательная среда жизни, все насыщено созидательной энергией. Если положить руку на деревянную столешницу, тебе передастся интенсивная таинственная вибрация сил творческого духа плюс веселье дружеских попоек, которых этот стол за долгие годы повидал немало. Дерево – материал, вбирающий в себя много всего: чувства, эмоции, энергию, и с такой же щедростью делится оно этим с другими.
Деревья живут столько же, сколько и люди, часто намного дольше, фиксируя на своих кольцах смену времен года и движение небесных тел.
В собственном стволе они запечатлевают перипетии жизни, неизвестной нам, людям. Я очень редко работаю с этим материалом, потому что дерево требует изнуряющего диалога с ним. И чем глубже погружаешь в него инструмент, тем меньше понимаешь, кто из кого ваяет.
Но сегодня, несмотря на прекрасное майское утро, все мне кажется холодным и безжизненным. Я никак не могу сосредоточиться, беспокойно перемещаясь по комнате. Понимаю, что хочу кофе, когда в руках оказывается кофейник, который давно пора помыть. С тоской смотрю на мойку, заваленную грязной посудой. Вздыхаю и протягиваю руку к флакону с моющим средством.
Музыка замолкает, и Лео открывает дверь, ведущую из его квартиры в мастерскую:
– Не помешаю?
– Нет, конечно. Заходи.
Это не первый раз, когда он является сюда неожиданно, не постучав и не застукав меня с какой-нибудь барышней. Диван в двух шагах от двери, спрятаться не успеешь. Это совсем не значит, что мне надо прятаться, мы с ним друзья. И потом, как я заметил, мои дамы не так уж и возражают против вторжения Лео. Он, конечно, не красавец в классическом смысле, но на женщин действует безотказно, от него так и веет естественным обаянием. Он считает, что это от матери-француженки.
Но сегодня, несмотря на прекрасное майское утро, все мне кажется холодным и безжизненным. Я никак не могу сосредоточиться, беспокойно перемещаясь по комнате.
– Кофе хочешь? – спрашиваю я его, подходя к плитке.
– Да, спасибо. У нас не осталось вчерашнего печенья?
Чтобы отпраздновать его возвращение, вчера мы, несколько его друзей и девушек, на скорую руку организовали нашу обычную вечеринку. Лаура принесла анисовое печенье, зная, что Лео его обожает.
– Кстати, как Лаура?
– Как всегда. По-прежнему лучшие сиськи в Милане. – Лео отыскал-таки пакет с печеньем и шарит в нем.
– Она еще спит?
– Нет, ночью сбежала домой, сказала, нужно выспаться перед работой, – отвечает он, хрустя печеньем. – Ну и правильно. На моей постели трахаться хорошо, а спать неудобно. Троих для нее слишком много.
– Троих?!
– Я, Лаура и ее сиськи.
Я смеюсь:
– Бедняжка, она по-настоящему втюрилась в тебя. Когда я ей сказал, что, как только ты вернешься, обязательно устроишь вечеринку, она взяла и напекла это вот печенье…
– …и провела прекрасный вечер. – Лео валится на диван всем своим метром девяносто и фигурой регбиста.
В ярком весеннем свете я замечаю, что его стоит хорошо помыть. Диван, не Лео. Хотя и Лео тоже не повредило бы…
– Еще бы бабы не сбегали от тебя под покровом ночи, – говорю я. – Посмотри, в какой майке ты ходишь по дому. Хуже не нашел?
– А чем она тебе не нравится? – Он с недоумением оглядывает надетое на нем подобие полосатой половой тряпки.
– По-моему, ты бросил ее на грязный пол перед отъездом и подобрал с грязного пола по возвращении.
Лео, сын дипломата, рос среди нянек и живет так, словно они все еще с ним. Ничего не стирает, не заботится о порядке, все разбросано по полу. Женщина, которая у него убирает, делает это раз в неделю, поэтому в понедельник еще можно увидеть, какого цвета пол в его квартире. Во вторник это уже невозможно.
– Ты что, прослушал курс лекций по ведению домашнего хозяйства, пока я отсутствовал?
– Не валяй дурака, просто есть пределы даже твоей неряшливости. – Я демонстрирую ему руки в мыльной пене, по локоть в которой я уже минут пять. – Кстати, и посуду всегда мою я.
– А, понял, у тебя плохое настроение. – Он поднимается с дивана и, подойдя ко мне, кладет руку мне на плечо: – Кто она?
– Нет никакой ее.
– Ладно тебе, а то я тебя не знаю. Вчера весь вечер ты был какой-то странный.
Словно чувствуя какую-то вину за это, я отворачиваюсь к окну и смотрю на строительный кран.
– Я познакомился с ней в среду. В пивном баре. Ее зовут Мануэла. Нас сразу же переклинило, – говорю я, щелкая пальцами.
– Она замужем?
– Не знаю… Думаю, нет.
– Она не инвалидка? Больная? Лесбиянка? – с серьезной физиономией допытывается Лео.
Я не могу удержаться и ржу в голос:
– Кончай хохмить! Хочешь сказать, что все подряд ложатся в постель в первый вечер после знакомства.
– В мою не всегда. В твою, как правило, да. Вспомни, сколько ночей я провел на диване…
Что это были за вечера! Влететь в квартиру первым, таща девицу с собой, и закрыть на ключ дверь спальни… Ощущение триумфа задавало необычный темп и сексу тоже.
Теперь уже ржем мы оба. Хохма восходит к временам, когда мы жили вместе в двухкомнатной квартире в Ламбрате, где-то года четыре назад. Там были две комнаты: гостиная с диваном и спальня с супружеской кроватью. Первый, кто оказывался дома с девушкой, заполучал спальню. Это было своеобразное соревнование в скорости. Когда мы по вечерам выходили из дома на охоту вместе, игра усложнялась: выбирая объект для флирта, мы были вынуждены не упускать друг друга из вида, каждый стараясь решить задачу раньше другого. Что это были за вечера! Влететь в квартиру первым, таща девицу с собой, и закрыть на ключ дверь спальни… Ощущение триумфа задавало необычный темп и сексу тоже.
– А знаешь, я скучаю по тем временам, – говорю я.
Лео открывает рот, чтобы ответить какой-нибудь остротой, но что-то в его мозгу переключается, и голосом, пронизанным ностальгией, он произносит:
– Я тоже. – И также упирается взглядом в строительный кран.
Некоторое время мы молчим. Я знаю, что сейчас мы оба вспоминаем те минувшие годы, их немного, но они важны для нас, вспоминаем решения, которые мы принимали. Он унаследовал этот дом в квартале, который долгое время считался окраиной Милана, а сейчас, после того как над ним поработали лучшие архитекторы, превратился в один из самых шикарных и престижных. Мне тоже захотелось жизненного пространства, которое принадлежало бы только мне, и я снял квартиру на последнем этаже красивого старинного здания рядом с каналом. В десяти минутах пешком отсюда, но это уже означало, что мы больше не живем вместе.
Может быть, поэтому я всегда здесь? Нередко я даже ночую в мастерской.
– Давай, взбодрись, а то мы похожи на двух старперов, – трясет он меня. – Скажи-ка лучше, почему эта Мануэла тебе не дала?
– Ей пришлось убежать за своей чокнутой подругой, с которой она проводила вечер. Знаешь, есть такие упертые истерички, типа сама не живет и другим не дает. Представь себе, она залепила по морде одному алкашу!
– Небось старая дева, разочарованная в жизни, – кривится Лео. – И что, твоя красотка тебе даже не позвонила?
– Позвонила. Вчера. Договорились встретиться в воскресенье.
– Ну так что ты тогда киснешь? Ждать всего ничего. Это же завтра.
– В следующее воскресенье.
Лео не комментирует.
– Согласись, полный бред! – восклицаю я. – Ты нравишься мне, я нравлюсь тебе, но ты мне говоришь: встретимся через десять дней.
– Может, она очень занята, – предполагает Лео.
Постепенно люди вокруг нас как бы исчезали, и мы оставались замкнутыми в некоем подобии кокона, который образуется, когда встречаются два человека и чувствуют, что они нравятся друг другу.
Когда я только приехал в Италию, свидания, которые мне назначали от сего дня до вечности, были для меня самым настоящим культурным шоком. Я знакомился с девушкой, скажем, на вечеринке в чьем-то доме. Мы принимались болтать. Постепенно люди вокруг нас как бы исчезали, и мы оставались замкнутыми в некоем подобии кокона, который образуется, когда встречаются два человека и чувствуют, что они нравятся друг другу. Мы продолжали разговаривать часами, сначала едва касаясь один другого, затем все чаще и чаще, воздух между нами наполняется магнетической энергией. И наконец я спрашивал ее: когда я снова смогу увидеть тебя? И она назначала мне свидание на пятницу через две недели.
На Кубе на такой срок не планируют даже визит к зубному врачу. Я воспринимал ее слова как вежливый вариант ответа: мы больше не увидимся никогда. Но две пятницы спустя, в восемь вечера, когда я нахожусь в обществе другой девушки, она в ярости звонит мне из того места, где назначила мне встречу и где ждет меня безрезультатно уже полчаса. То есть она на самом деле назначила мне свидание.
Долгие годы я привыкаю к такому, но, видимо, так никогда и не привыкну. Есть в этом что-то неправильное. Выкроют ли они время и для тебя, эти суперзанятые женщины, вписывающие твое имя в ежедневник между посещением депиляторши и деловым ужином?
Но уж если выкраивают, то только держись.
– Хотя мне кажется странным, что она должна работать в выходные, – подает голос Лео. – Скорее всего, она соврала тебе, и она замужем.
– Нет, это связано с обслуживанием какого-то торжества вне Милана. Если я правильно понял, она занимается то ли поставкой кондитерских изделий, то ли кейтерингом[3]3
Кейтеринг – услуги по организации питания на различных мероприятиях.
[Закрыть], то ли еще чем-то в этом роде, – объясняю я. – Черт побери, Лео, не знаю почему, но я чувствую себя сегодня каким-то раздраженным, чего-то хочу, а чего – сам не знаю, меня просто колбасит оттого, что я стою здесь и мою посуду.
– А ты не мой. – Он встает, подходит к мойке, протягивает ручищу, абсолютно не приспособленную к домашнему труду, и закрывает кран. – Лучше приготовь кофе, которое ты мне предложил полчаса назад. Потом, если захочешь, сядем в машину и съездим куда-нибудь, мне тоже дома нечего делать.
– Тебе наверняка позвонит Лаура.
– Одной причиной смыться из дома больше, – бросает он безапелляционно. – Сгоняем в Венецию. Тебе же нравится Венеция. И, если будешь хорошо себя вести, я свожу тебя посмотреть на твои любимые картины.
