Текст книги "Проще не бывает"

Автор книги: Арман Делафер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Делафер Арман
Проще не бывает

Арман Делафер

Проще не бывает

"Если бы я тонула, то не стала бы делать никаких попыток выплыть: глупо спорить с судьбой".

Именно эту фразу она сказала ему однажды ночью, а он, как обычно, пропустил все мимо ушей. Впрочем, она и не рассчитывала привлечь его внимание: она вообще сказала, не подумав, так – размышления вслух, поток сознания. Но сама эту фразу почему-то не забыла.

И теперь вот вспомнила. Теперь, когда она лежала в той же кровати одна, обессилевшая и опухшая от слез. Вспомнила, потому что не испытывала ни малейшего желания что-то исправить, что-то объяснить, договорить, кого-то вернуть или вернуться самой. Если честно, она не испытывала никаких физических страданий: только слезы лились как бы сами по себе. И это состояние было хуже любой агонии, в том числе, и той, через которую проходит утопающий.

Собственно говоря, вся её жизнь была пронизана этой идеей: пусть будет то, чему суждено исполниться. Она никогда не делала никаких попыток что-то изменить или куда-то повернуть – просто плыла по течению. Или опускалась на дно... как это было сейчас.

Когда все кончилось, она даже не удивилась. Более того, ощутила какое-то извращенное чувство удовлетворения оттого, что осталась одна бросили. Жизнь продолжалась и без него, просто температура опустилась почти до точки замерзания. Она ложилась в нетопленом доме в холодную постель и ела прямо из банок холодные консервы. Новорожденной пока хватало молока, остальное её совершенно не заботило.

Второй её ребенок родился как-то вдруг, неожиданно, правда, она всегда путалась в сроках и датах, да и за своим женским календарем не следила. Зачем? Все равно то, что должно случиться, то и произойдет, вне зависимости от каких-то цифр и букв. Так что ей оставалось только поддерживать в себе его жизнь и ждать начала схваток. И все это – на руинах некогда счастливого брака. Счастливого?

Ей не хватило силы духа даже на то, чтобы позвонить родителям и сказать им: муж от меня ушел, я одна. Да, это не было правдой, но она привыкла лгать. Она бродила по холодной, пустой, нелепо спроектированной квартире, смотрела невидящими глазами на бесконечный дождь за окном (ох, уж эта парижская зима!) и машинально отмечала, как слой пыли на мебели становится все толще и толще.

Время от времени ей приходило в голову, что одинокая женщина, бывшая жена, должна испытывать какие-то совершенно другие чувства: боль, гнев, тоску, страдание. Она ничего не чувствовала, только иногда испытывала тревогу, но это была обычная тревога одинокого человека в пустом доме.

Господи, да она просто дорожила своим одиночеством, нянчилась с ним, лелеяла его. Она не хотела никого видеть, перестала ходить в местные лавки, где могла встретить знакомые лица, старалась делать покупки вечерами в больших магазинах самообслуживания. Даже когда начались схватки, она не сразу смогла заставить себя позвонить акушерке – та нарушила бы эту ауру безмолвия и отстраненности от жизни.

Вообще-то она могла бы справиться и сама. Она читала где-то историю о женщине, беременной женщине, которая оказалась совершенно одна в какой-то убогой хижине на Аляске, самостоятельно родила вполне нормального ребенка, выжила сама и выходила свое дитя. Так чем она хуже этой женщины? Но здравый смысл все-таки переселил жажду одиночества: она позвонила сначала акушерке, а потом своей кузине Люси. Но эти два звонка совершенно вымотали её, и она даже не нашла в себе сил встать и открыть дверь. К счастью, она почти всегда оставалось незапертой...

Ребенок родился глубокой ночью. За окном падали тяжелые хлопья снега. Акушерка сокрушалась о том, что в спальне сыро и холодно, потом зажгла газовый камин и два рефлектора – и в комнате стало невыносимо душно. Жанна полусидела в кровати с новорожденной дочерью на руках и ждала. Она ждала, когда придет Люси и отпустит уже ненужную акушерку, дремавшую в углу возле камина. Ждала и бездумно смотрела на снег за окном, ощущая, как из неё продолжает сочиться кровь.

– Нужно будет протереть пол, – нарушила молчание акушерка. – Около кровати остались следы крови.

Жанна вздрогнула: она и забыла об этом. Как удачно вышло, что ребенок рождается с кровью и в крови. Ничего, скоро это пятно высохнет и поблекнет, а вместе с ним исчезнут и уже ненужные тревоги. Все проходит, все стирается, испаряется...

Стены спальни были темно-синими, цвета ночного неба, решетка камина раскалилась докрасна и светилась в полумраке. И вдруг Жанна подумала, что счастлива. Именно подумала об этом чувстве, а не ощутила его. Как будто её ожидание не прекратилось, а перешло на какой-то иной, спокойный и радостный уровень, на котором все проблемы решаются сами собой и нет места ни тоске, ни слезам.

Наконец, на улице послышался звук мотора: приехала Люси.

– Вот и моя кузина, – сказала Жанна.

Это была её первая не вымученная фраза за долгие недели.

– Тогда я пошла, – с облегчением сказала акушерка. – Зайду утром, часов в десять.

– Прекрасно, – прошептала Жанна, обессилено откидываясь на подушки.

Она слышала смутные голоса в холле внизу и поняла, что Люси приехала со своим мужем Жаком. Собственно, этого и следовало ожидать: одна она ни за что бы не решилась преодолеть ночью несколько темных кварталов, пусть даже и на машине. Они бесконечно долго возились на кухне, что-то отодвигали, о чем-то перешептывались. Жанне даже показалось, что снова хлопнула входная дверь, и она подумала, что Жак уехал. От этой мысли ей почему-то стало грустно, но в этот момент дверь в спальню наконец открылась.

– Ну, как ты? – спросила Люси, входя в комнату с целой грудой свертков в руках. – Прости, что мы задержались, но Жак сегодня так задержался со своими делами...

– Все в порядке, – слабо улыбнулась Жанна. – Спасибо, что приехали. Жак не очень ворчал, что тебе придется возиться со мной?

– Конечно, нет, – пожала плечами Люси. – Ты же знаешь, он всегда делает так, как я прошу.

Это было правдой: радостная готовность Жака исполнять желания и даже прихоти жены всегда была поводом для шуток всех их знакомых и друзей. Хотя внешний вид Жака отнюдь не располагал к шуткам: огромный и мрачный мужчина мог скорее внушить чувство страха. Но этот суровый исполин безропотно нес свои брачные цепи и даже, кажется, находил в этом определенное удовольствие. Внешность так часто бывает обманчива!

Люси тем временем скинула пальто прямо на кресло и, приговаривая что-то насчет чудовищной жары в комнате, начала распаковывать свои бесчисленные свертки. Жанна поняла, что там – вещи маленького сына Люси: кофточки, носочки, чепчики...

– Посмотри, какая прелесть! – сказала Люси, разворачивая крохотное вязаное пальтишко из кремовой шерсти с голубыми пуговками. – Как я рада, что его снова кто-то сможет носить!

Жанна устало улыбнулась в ответ и положила пальтишко рядом с собой. Люси тем временем, по-видимому, набралась смелости, чтобы задать вертевшийся у неё на языке вопрос:

– А что Марк? Будем ему звонить?

– Зачем? – пожала плечами Жанна, ощущая какое-то смутное раздражение, смешанное с беспокойством.

Вряд ли она могла сказать, что именно вызвало это чувство. В ближайшие несколько дней она могла вообще ни о чем не беспокоиться, а там видно будет. К тому же, зная Люси, можно было быть абсолютно уверенной в том, что она никогда больше не произнесет имени Марка, бывшего мужа Жанны, ушедшего, забытого, вычеркнутого из памяти и из жизни.

Внизу снова послышался какой-то шум, Жанне даже показалось, что Жак с кем-то разговаривает, а потом щелкнул замок входной двери. Акушерка зачем-то вернулась? Ведь не может же это быть...

В этот момент появился Жак, который нес бутылку шампанского. Он – что было для него совсем нехарактерно, – посмотрел Жанне прямо в глаза и тихо произнес:

– Это подарок. Если хочешь, можем выпить за твое здоровье.

– Спасибо, – улыбнулась Жанна. – Акушерка возвращалась, да?

– Да, она забыла зонт, а на улице настоящая метель. Открыть шампанское?

Жанна кивнула, и Люси отправилась за бокалами. Пробка выскочила с легким хлопком, малышка зашевелилась и застонала во сне, а Жанна почувствовала, что сама сейчас заплачет. Она склонилась над ребенком, чтобы скрыть эти внезапно подступившие слезы. В этот момент вернулась Люси, и Жан ловко разлил по бокалам искрящийся напиток.

– За тебя, – сказал он. – И за новую жизнь.

Холодный, суховатый привкус шампанского не понравился Жанне и она слабо покачала головой в ответ на предложение Жака выпить еще:

– О, нет, мне достаточно, пейте сами.

За новую жизнь... На смену одной жизни приходит другая, и так до бесконечности. Так какая разница, когда уходить из этого мира, а когда в него приходить? И начало, и конец предопределены кем-то всеведующим.

Жак и Люси молча допили шампанское. Они вообще мало разговаривали друг с другом, а Жанна слишком устала, чтобы поддерживать светскую беседу. Снег за окном продолжал падать, она закрыла глаза и подумала: наверное, это и есть абсолютное счастье, когда ничего не хочется, даже думать, когда нет ни желаний, ни страдания, ни предчувствий...

Жанна глубоко вздохнула и почти мгновенно уснула.

Она проснулась от голодного плача ребенка, когда было уже совсем светло. Жанна взяла дочурку на руки, начала кормить её и только тут заметила, что Люси спит в кресле, приоткрыв рот и слегка посапывая. Люси выглядела старше своих двадцати восьми лет, и Жанне это почему-то стало неприятно, как если бы она вдруг увидела со стороны самое себя. Хотя ничего странного. Разница в возрасте у неё с Люси была всего две недели.

Жанна в который уж раз подумала, что их матери проявили удивительную выдержку и рассудительность, сознательно посвящая свою жизнь будущим детям. Для поколения Жанны и Люси это было чем-то странным, глупым, даже пошлым, если угодно.

Впрочем, сама Жанна отличалась скорее равнодушием к вопросам предохранения, и крохотный ребенок у её груди был живым свидетельством этого равнодушия. Девочка сосала с той же легкостью, с какой появилась на свет, избавляя мать от лишних страданий, тем более, что Жанна была очень хрупкого телосложения и должна была бы сильно мучиться во время родов. Этого не произошло. Более того, и молока оказалось вполне достаточно, что тоже можно было считать очередным чудом.

Люси внезапно проснулась, провела рукой по лицу, как бы возвращая ему привычные дневные очертания, и спросила:

– Ну, как ты?

– Прекрасно, – отозвалась Жанна. – С ребенком тоже все в порядке. Удивительно умная малышка, она так старательно завтракает...

– А не рано ещё её кормить? – спросила Люси, приглаживая свои короткие каштановые волосы.

– Нормально. Она была такая голодная.

– Ты, должно быть, тоже умираешь от голода. Пойду приготовлю чай. Господи, здесь так жарко, что хочется раздеться догола!

– Не поможет, – заметила Жанна. – Моя постель совершенно промокла от пота, я просто плаваю в ней. Акушерка забыла вчера сменить простыни.

– Главное, что все остальное прошло хорошо, – заметила Люси с вопросительным оттенком.

Жанна кивнула и на некоторое время замолчала. Потом спросила:

– Во сколько ушел Жак?

– Около трех. Он бы остался, но с утра у него какие-то дела. Ничего, я побуду здесь до вечера, а потом он за мной приедет.

Жанна не стала спрашивать, удобно ли это, хотя приличия и требовали от неё именно этого вопроса.

– Так я заварю чай? – снова спросила Люси. – Или ты хочешь кофе?

– Все равно.

– Хочешь чего-нибудь поесть? Может быть, тост?

– Ничего не нужно. Мне больно...

– Нужно принять таблетку, – безапелляционно заявила Люси и отправилась ставить чайник.

Когда пришла акушерка, то первым делом стала взвешивать ребенка: накануне она забыла это сделать. Девочка смешно барахталась в полотняном мешке, прикрепленном к безмену, но у Жанны это зрелище вызвало неприятные ассоциации с котятами, которых собираются утопить, и она была рада, что все быстро закончилось.

– Сегодня я была ещё у одной роженицы, – сообщила акушерка. – Эта мамаша решила окрестить свою девочку Белоснежкой, снег-то все падает и падает. А ребенок у неё – черный.

Она залилась смехом, но Жанна, как ни старалась, не смогла выдавить из себя даже намека на улыбку.

– А как вы назовете вашу крошку? – поинтересовалась акушерка.

– Не знаю. Может быть, Виолой.

– Очень мило!

– Нет, наверное, Бьянкой. Да, именно так. Скажите, а мне уже можно вставать?

Акушерка посмотрела на неё и хитро прищурилась.

– Вы у себя дома, мадам, не так ли? Так вот, я должна вам сказать, что нужно оставаться в постели не меньше суток, но ведь я сейчас уйду, правда?

– Не забудьте зонт, чтобы не пришлось возвращаться, как вчера, стараясь быть любезной, произнесла Жанна.

Акушерка посмотрела на неё широко раскрытыми глазами.

– Зонт, мадам? Я никогда не ношу зонт зимой.

Когда акушерка ушла, Жанна вылезла из постели, подошла к окну и увидела выбеленные снегом крыши Парижа и сказочно красивое дерево возле своего дома. Такие деревья она видела лишь однажды, в Альпах, и в ней слабо шевельнулось то ощущение красоты и чистоты, которое она испытала тогда. Шевельнулось и заглохло. Там, в Альпах, рядом со снегом были цветы и зелень, а здесь – серые городские стены.

Она подумала, что нужно было бы спуститься на кухню и проверить, все ли там в порядке, но тут же почувствовала огромную усталость и непреодолимое отвращение. Да и присутствие Люси её смущало.

Жанна снова забралась в постель и провела там в полудреме весь день. Люси работала. Она редактировала какую-то книгу, и Жанна иногда просыпалась от звука переворачиваемой страницы, а потом снова засыпала. Но когда начало темнеть, она почувствовала некоторые угрызения совести.

– Тебе, наверное, пора домой? – виновато спросила она. – Я уже почти в порядке.

– Скоро поеду, – отозвалась Люси. – Как только приедет Жак, чтобы сменить меня тут...

– Не надо! – сказала Жанна резче, чем ей хотелось бы. – Со мной все будет хорошо. Пусть он просто отвезет тебя домой.

– Но должен же здесь кто-то побыть первое время, – нерешительно возразила Люси. – Ведь ещё и суток не прошло...

– Жаку это вряд ли понравится.

– Еще как понравится! – отрезала Люси, которая всегда становилась очень категоричной, если дело касалось её супруга. – Возьмет с собой какую-нибудь книгу, только и всего.

– А про себя будет ругать меня, – упрямо сказала Жанна. – Я это почувствую и тоже начну нервничать. Лучше мне остаться одной.

– Всем время от времени нужно побыть в одиночестве, – философски заметила Люси, собирая свою работу. – Но есть моменты – рождение, смерть, болезнь, – когда это неразумно.

– Никогда не стремилась быть разумной! – отпарировала Жанна.

– Ты слишком уж носишься со своим одиночеством, – сказала Люси. – Ты им просто испорчена. И подумать только...

Она не договорила и поторопилась выйти из комнаты, поскольку сама испугалась такого интимного замечания со своей стороны. За двадцать с лишним лет дружбы с Жанной она ни разу ещё не позволила себе ничего подобного. Но с другой стороны, никогда они ещё не оказывались в таких обстоятельствах, как на этот раз.

В пять часов вечера приехал Жак и привез коробку с салатом из кулинарии.

– А вот и наш ужин, – сообщил он Жанне.

– Прекрасно, – отозвалась та, ненавидя себя за неумение по-настоящему выразить благодарность.

Точнее, за то, что испытывала замешательство и неловкость из-за того, что её одиночество нарушено, а она вынуждена играть роль беспомощного инвалида и от кого-то зависеть. Впрочем, и Жак явно чувствовал себя не в своей тарелке. Жанна внезапно испытала чувство острой паники и была рада, что Люси и Жак вышли из комнаты: в одиночестве ей было значительно легче справиться с собой и своими нервами.

Потом она покормила дочку, убаюкала её и лежала, наблюдая, как часовая стрелка медленно ползет по циферблату. Еще несколько часов – и можно будет провалиться в благословенный сон...

– Я больна, – прошептала Жанна, стараясь прогнать тревогу. – Это просто такая болезнь. Мне все почудилось...

Но она прекрасно знала, что никакой болезни тут не было.

– У тебя все в порядке? – спросил её Жак, возникая в двери спальни.

– Конечно, – вымученно улыбнулась она. – Что со мной может случиться? К тому же я уже совсем оправилась...

– Люди не должны быть одни, – заметил Жак, прислонясь к притолоке. Это неправильно. Я здесь для того, чтобы поддержать тебя.

– Можно подумать, тебе больше нечего делать, – язвительно заметила Жанна.

Но Жак не захотел с ней спорить, просто отрицательно покачал головой. Тут пришла акушерка, не та, которая была утром, а другая, её помощница. Она приняла Жака за мужа Жанны, отца новорожденной, и обращалась к нему соответственно, а он и не думал её поправлять. Возможно, ему просто было лень распутывать этот клубок недоразумений. Жанна подумала, что такой человек, в принципе, может даже жениться на ком угодно, лишь бы не вступать в лишние дискуссии и выяснение отношений.

Когда акушерка ушла, а ребенок заснул, Жанна открыла книгу и попыталась сосредоточиться на чтении. И тут же услышала шаги Жака: он поднимался наверх. Жанна внутренне вся сжалась – именно этого она больше всего и боялась: вынужденного общения, но заставила себя слегка улыбнуться. Жак принес с собой бутылку виски и сифон с содовой водой, и на сей раз не остановился в дверях, а сел в большое кресло возле кровати.

– Можно посидеть с тобой?

– Конечно, – ответила Жанна с вымученной улыбкой. – Только я хотела бы почитать...

– Нет проблем. Люблю смотреть на читающих людей. Выпьем?

– Боюсь, мне не стоит.

– Ну и ладно.

Она упрямо не поднимала глаз от книги, но через несколько минут Жак снова нарушил молчание:

– Внизу холодно, поэтому я пришел сюда.

– Да, все отопительные приборы перенесли сюда, чтобы малышка не замерзла. Но можно переставить электрический камин в гостиную. Здесь и без того жарко.

– Очень жарко. Но мне это нравится.

– Ну, так оставайтесь.

Жак и не думал уходить. Когда минут через десять она украдкой посмотрела на него, то увидела, что он сидит в кресле с таким видом, будто занят чем-то необыкновенно важным. Получалось это вполне убедительно.

– Пойду приготовлю ужин, – вдруг заявил Жак.

Жанна кивнула:

– Очень мило с твоей стороны. А я, пожалуй, пойду в ванную.

– А ходить тебе не трудно?

– Вовсе нет, – отозвалась она, запахивая халат. – Еще немного побаливает, но это пустяки.

– Я могу тебя отнести.

– Право, не стоит.

– Ну, я мог бы поддержать тебя, для страховки. Я просто обязан это сделать.

Жанна выскользнула из кровати и тут же увидела яркое пятно крови на простыне. Она быстро прикрыла его покрывалом, машинально отметив, что следы крови на полу стали уже почти неразличимы.

– Дать тебе тапочки? – спросил Жак.

Она посмотрела на свои ноги: узкие, белые ступни на голубом ковре, и покачала головой:

– Не стоит.

Он провел её по коридору до ванны и попросил:

– Не запирай дверь. Мало ли что может случиться...

– Не буду, – согласилась Жанна.

Она с наслаждением умылась, почистила зубы и подумала, как прекрасно будет завтра принять ванну. Она хорошо помнила, то наслаждение, которое испытала, принимая ванну после первых родов. Теплая вода, обволакивающая снова ставшее стройным тело, плоский живот, запах ароматической соли...

И как хорошо, что внизу нет отопления. Пройдет ещё несколько дней, она останется совсем одна, и тогда... Внезапно ей пришло в голову, что можно было бы попросить Жака помочь ей. Почему-то ей показалось, что он справиться с этой деликатной миссией так же равнодушно и непринужденно, как с заваркой чая. Почему бы и нет? Ведь не выдаст же он её, в самом деле. А если выдаст? И потом ведь придется прикасаться к... Ну, к этому...

Тогда, в больнице, санитарка, которая помогала ей принять ванну, сказала:

– Наверное, мечтаете сделать прическу? Все матери стремятся посетить парикмахерскую, как только выйдут отсюда.

Жанна тогда вежливо улыбнулась, а про себя подумала, что за всю жизнь была в парикмахерской не больше пяти раз. Ей трудно было понять женщин, для которых прическа – самое главное дело после рождения ребенка. Сама она не любила прикосновение чужих рук к своим волосам, она вообще не любила чужих прикосновений. Не любила чужих...

Почему она такая? Почему не способна испытывать чувства, свойственные всем нормальным женщинам? Жанна посмотрела на себя в зеркало: обычное лицо обычной женщины. Что же в ней не так?

Причесавшись, Жанна почувствовала себя совсем хорошо и даже перестала испытывать чувство вины перед Жаком за то, что ему приходится тратить на неё столько времени. Ну, проведет он рядом с ней вечер – ничего страшного не случится. Потерпит, с ума уж точно не сойдет, особенно с бутылкой виски под рукой. Это была редкая, блаженная минута душевного равновесия.

Когда она вернулась в спальню, поднос с ужином уже стоял возле кровати, а ребенок мирно спал в колыбельке возле окна. Жанна вдруг почувствовала зверский аппетит и, усевшись поудобнее в кровати, поднесла ко рту первый кусок, как вдруг страшная боль буквально пронзила её, и она невольно застонала.

– Что случилось? – вскочил с кресла Жак.

– Пустяки, просто немного заболело...

– Люси после родов чувствовала себя просто отвратительно.

– Это неправильно, – заметила Жанна, снова принимаясь за еду. Пережить такие муки во время родов, да ещё потом мучиться. Хотя первый ребенок достался мне очень легко, словно я показала какой-то фокус...

– Такие фокусы многие показывают, – заметил Жак, как-то странно оживившись.

Какое-то время они оба молча ели, потом она испытала неловкость и включила радио. Читали стихи.

– Кстати, недавно передавали твое стихотворение, – заметил Жак.

– Правда? – переспросила она, не веря своим ушам.

Значит, она кому-то хоть немного интересна? Значит, Жак вспомнил о ней, когда услышал по радио её стихи, вспомнил, чем она занималась и до сих пор иногда занимается. А ведь ей казалось, что он не помнит даже её имени, настолько мало она его интересует.

– Правда, – абсолютно серьезно подтвердил он. – Стихотворение про аэропорт...

– Про аэровокзал, – машинально поправила она его, поддавшись своей мании быть точной в мельчайших деталях.

– Ну да, конечно! Но я не люблю такие места. Когда я сажусь в самолет, то просто умираю от страха.

– Это старое стихотворение. Сейчас я уже не пишу.

– Разве? – равнодушно спросил он, и она почувствовала себя в своей тарелке.

Никто никому не нужен, никто никому не интересен. Так и должно быть. Ужин они закончили в молчании, и Жанна снова взялась за книгу. Терпение её постепенно начало иссякать: Жак по-прежнему сидел в кресле, абсолютно ничего не делая и глядя на огонь в газовом камине. А ведь Люси говорила, что он захватит с собой какую-то работу. Наверное, письма, которые надо написать, или чеки, или счета, которые необходимо проверить. Да мало ли чем может заняться деловой мужчина!

К счастью, в гостиной зазвонил телефон, и Жак вышел из спальни. По его тону Жанна поняла, что он разговаривает с её матерью. Когда Жак вернулся, это подтвердила его ироничная улыбка.

– Я сказал, что с тобой все в порядке, – сообщил он.

– Спасибо, – отозвалась она, чувствуя, что они становятся как бы сообщниками, заговорщиками, что он стал как-то ближе к ней.

Это напугало её, она зарылась как можно глубже в постель, подчеркивая свою хрупкость, болезненность, беспомощность. Но постель была скомканной и влажной, Жанне стало неприятно и тут Жак произнес, словно читая её мысли:

– Хочешь, я перестелю тебе постель?

– Это было бы неплохо, – прошептала чуть слышно Жанна, – но тебе не стоит это делать.

– Почему?

– Она ужасна... Отвратительна...Кровь... Не хочу, чтобы ты это видел.

– Я видел в своей жизни много вещей похуже, – усмехнулся Жак. – И я совершенно не боюсь крови. Особенно чужой.

Но Жанна затрясла головой, выражая свой категорический протест. И тут же почувствовала себя значительно лучше, потому что не должна была притворяться, а могла быть естественной. В этот момент в дверь внизу постучали: звонок давным-давно вышел из строя.

Это была Люси. Жак ушел, Жанна покормила ребенка и с наслаждением вытянулась в постели, которую поправила кузина. Люси на сей раз провела ночь не в кресле, а в кроватке Лори. Наутро Жанна почувствовала, что соскучилась по сыну и попросила Люси позвонить матери, чтобы та привезла ребенка. Но мать согласилась сделать это только к концу недели, а Жанна уже устала от эмоций, поэтому не стала настаивать на своем. Честно говоря, меньше всего на свете ей сейчас хотелось видеть собственную мать.

Люси провела у Жанны большую часть дня: ходила в магазин за продуктами и в прачечную – отдать в стирку пеленки. Денег с собой она не взяла, у неё вообще практически никогда не было денег, и Жанна дала ей несколько купюр из толстой пачки, лежавшей в комоде. Она не любила и не умела тратить деньги, но они у неё всегда были, а Люси, наоборот, деньги любила, но вечно сидела без гроша в кармане.

Задержалась она и на вечер, а Жанна испытала странное облегчение от того, что рядом с ней была двоюродная сестра, а не малознакомый, в сущности, мужчина. Она даже хотела откровенно поговорить с Люси, но что-то удержало её буквально в последнюю секунду.

На утро следующего дня Жанна настолько окрепла, что смогла спуститься вместе с Люси вниз, на кухню. Та поразила её затхлостью и запущенностью, хотя ничего особенно в ней не изменилось: те же пятна были на кухонном столе ещё месяц тому назад, пол был так же усыпан крошками, вот разве что пыли на полках стало больше. И пахло на кухне пылью, да ещё чуть-чуть подгоревшим хлебом.

Жанна сидела на стуле и бездумно наблюдала, как Люси укладывает ломтики хлеба в тостер. Не поворачиваясь, та вдруг спросила:

– Марк звонил?

– Нет, – ответила Жанна. – Не думаю, чтобы он вообще когда-нибудь позвонил.

Для неё это было пределом откровенности, но Люси, казалось, ничуть не удивилась.

– Для тебя ведь так лучше? – спросила она, выкладывая на тарелку горячие тосты.

– Конечно.

– Зачем только люди женятся? – поинтересовалась Люси, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Понятия не имею, – таким же бесцветным тоном отозвалась Жанна. Люди в жизни совершают так много странных поступков...

– Цепочка случайностей, – заметила Люси, намазывая масло на хлеб.

– Да, лучше бы были хоть какие-то причины...

– Неужели? Предпочитаю думать, что вообще никаких причин не существует. Ни для чего. А мы все – просто жертвы случайных совпадений.

– Были бы причины – тогда бы и были жертвы, – рассудительно сказала Жанна. – Я ранена, значит, я истекаю кровью. Я человек, значит, я страдаю.

– Строго говоря, это все не причины, – заметила Люси. – Может быть, повод. Во всяком случае, у Марка хотя бы есть деньги. Что же касается жертв...

В этот момент наверху пронзительно заплакал ребенок. Обе молодые женщины переглянулись: ребенок помешал им договорить что-то важное, но, наверное, время для этого разговора ещё не пришло. Жанна отправилась наверх кормить дочку.

Весь день Жанна тщетно пыталась уговорить Люси не оставаться на ночь, потому что чувствовала себя почти хорошо. И ещё потому, что все время думала о том прерванном разговоре на кухне и боялась его продолжения. И ей действительно хотелось остаться одной и кое-что проверить.

Бесполезно: вечером приехал Жак, чтобы сменить жену. На сей раз он действительно захватил с собой какую-то работу, поэтому Жанна испытывала в его присутствии куда меньше неловкости, чем раньше. Для себя она решила, что Жак, наверное, не имеет ничего против такого времяпрепровождения, иначе он отказался бы потратить на неё ещё один вечер.

Все было, как и в первый раз: кормление ребенка, поход в ванную, ужин на подносе и бутылка виски рядом с креслом Жака, но Жанна уже чувствовала не раздражение и робость, а какое-то очарование привычки, какой-то намек на близость. На сей раз она разрешила ему оправить постель: белье утром поменяли, а в свежем не было ничего шокирующего. Лежа в теплой, взбитой постели, она сказала:

– Спасибо, все просто замечательно.

Он тепло улыбнулся ей в ответ и снова уткнулся в свои бумаги. Исподтишка наблюдая за ним, она пыталась понять, что так пугало и отталкивало её прежде во внешности Жака. Орлиные черты его лица? Или бесцветные глаза? Теперь она уже не понимала. Жак был блондином, с намечавшейся проседью на висках, сын был его точной копией, ничего не унаследовав от Люси. Но ведь была же какая-то черта! Или просто она слышала слишком много сплетен о Жаке, как об опасном человеке?

Скорее всего, это были именно сплетни. Мужчина, который пил виски и курил возле её камина, не мог быть опасен. Впрочем, и о ней самой когда-то ходили странные слухи, её считали роковой женщиной – и что же? Она лежит одна, беспомощная, ослабевшая, безобидная, никому не интересная.

С Жаком в этот раз они говорили ещё меньше, чем накануне. Спустя какое-то время Жанна заснула прямо над книгой и проснулась от голодного плача малышки. Было темно, она на ощупь взяла ребенка и приложила его к груди, и только тут заметила в слабых отсветах камина, что Жак по-прежнему сидит в кресле напротив кровати. Он не шелохнулся, не переменил позы, но она чувствовала, что он не спит, а смотрит на нее.

– Прости, я не знала, что ты здесь, – прошептала Жанна. – Мне показалось, что вернулась Люси...

– Пустяки, – отозвался он.

– Ты мог бы лечь в кровать Лори...

– Обязательно. Просто я думал, что тебе может понадобиться моя помощь...

– В чем?

– Не знаю. Попить. Помочь с ребенком.

– Ничего не нужно. Я уже сама могу справиться. Не нужно сидеть около меня всю ночь без сна...

– Я видел, как ты заснула.

Жанна не знала, что ответить, поэтому промолчала. Потом сказала:

– Не мог бы ты положить эти мокрые пеленки в ванную:

– Разумеется! – немедленно откликнулся он. – Вот видишь, я и пригодился...

– Очень мило с твоей стороны, – пробормотала она. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – сказал он.

На следующее утро пришла Люси, немного помогла и отправилась домой, оставив Жанне холодный ужин в спальне. Впервые после родов ей предстояло ночевать одной. Она подумала, что в любом случае её положение куда лучше, чем было у той женщины в хижине на Аляске: по крайней мере, в доме был телефон. Правда, у той женщины не было тайны...Но нынче вечером и с тайной так или иначе будет покончено.

Она была готова к одиночеству, так что стук в дверь напугал её. На негнущихся ногах она спустилась вниз и обнаружила, что пришел... Жак. Она испытала такое облегчение, что даже не пыталась его скрыть.

– Прости, я вытащил тебя из кровати, – сказал Жак вместо приветствия.

– Я никого не ждала, – машинально ответила она.

– Я не собирался приходить, но, по-моему, тебе не следует пока оставаться одной. Иди, ложись, тебе вредно стоять здесь на холоде.