Текст книги "Особенно Ломбардия. Образы Италии XXI"

Автор книги: Аркадий Ипполитов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Перед фасадом Чертозы особенно внятной становится фальшь готики миланского Дуомо, – только надо обязательно учесть, что слово «фальшь» по отношению к Дуомо можно произнести лишь перед фасадом павийской Чертозы – придуманной XIX веком. Опять же, нисколько не желая принизить Милан, хочется подчеркнуть особенность павийского благородства, фасадом Чертозы отмеченную. Тем более что у миланского Дуомо свои достоинства, и к тому же совсем недавно у него образовалось и еще одно, дополнительное, неожиданное: в 2009 году кич историзма оказался сакрализирован политическим подвигом. Инженер-электронщик Массимо Тарталья запустил миниатюрным макетом миланского Собора в физиономию Берлускони: Тарталью признали душевнобольным, он перед Берлускони письменно извинился, и, конечно, не дело выбивать зубы и ломать нос политику во время публичного выступления, каким бы он ни был, – хотя как бы украсило Кельнский собор, если бы он сломал зубы Гитлеру, а храм Христа Спасителя очень украсил бы сломанный нос Сталина; да-да, конечно, Берлускони не Гитлер и не Сталин, и даже не Муссолини, я понимаю, – но все равно этот поступок так по-итальянски красив, и мне, грешным делом, так симпатичен. Собор в рожу власти – это так изящно, так lo stile visconteo, и меня именно мрамор Чертозы ди Павия, а не готика Дуомо заставил вспомнить об этом подвиге, хотя фасад Чертозы слишком хрупок, чтобы ломать кому-то нос и выбивать зубы. Историзм лучше подходит для этой цели: фальшивой готикой по фальшивому политику – какое чувство стиля!

Готика Дуомо, конечно же, falso, фальшивая, мрамор же Чертозы – finto, искусно искусственный, как Санта Мария прессо Сан Сатиро и Каза дельи Оменони. И у Чертозы есть свои недостатки: приблизившись к церкви, видишь, что резной мраморный фасад просто приставлен к зданию, как декорация, совершенно не связанная с его архитектоникой. Более того, архитектура, виднеющаяся из-за мраморов Мантегацца и Амадео, та готическая архитектура, что выглядывала из-за монастырской стены при выходе из здания полустанка, кажется более внушительной и более естественной. Приставленный фасад – чистая фата-моргана, а на оптическом обмане далеко не уедешь, нет в нем ни пользы, ни основательности, одна игра изощренного вкуса, не готика, не ренессанс, прямо-таки маньеризм какой-то, красота вставной челюсти, но кто ж посмеет эту красоту отрицать? Хрупкая изощренность мраморного фасада напоминает мне прозу Жана Жене, большого мастера по части того, что итальянцы называют finto: его роман «Богоматерь цветов», Notre Dame des Fleurs, изысканно воспевает сакральную красоту искусственности:

«Вдруг Дивина разражается каскадом пронзительного смеха. Все навостряют уши: это ее сигнал. Из раскрытого рта она выдергивает вставную челюсть, водружает ее себе на череп и, с запавшими губами, взволнованно, но победоносно, восклицает изменившимся голосом:

– Черт подери, господа, все-таки я буду королевой!

Когда я сказал, что Дивина была создана из чистой воды, я должен был уточнить, что она была высечена из слез. Но красота ее первого жеста померкла в сравнении с величием, которое ей потребовалось, чтобы сделать следующий: вытащить мост из волос, вернуть его в рот и там закрепить. Эта пародия на королевское коронование не была для нее пустяком».Жан Жене – гениальный писатель, он, конечно же, должен был бы описать фасад Чертозы; что, впрочем, и сделал: по-моему, роман Notre Dame des Fleurs посвящен великому finto, а следовательно, и Чертозе. Недаром роман так готически называется – Notre Dame des Fleurs, и главная героиня недаром носит имя Дивина: церковь же Чертозы вполне достойна имени Notre Dame des Fleurs, ее мраморный фасад короновал семейство герцогов Сфорца столь же прекрасно и условно, как челюсть – Дивину, и, как Дивина, герцоги Сфорца были обречены, «Богоматерь цветов» – безусловный шедевр позднего lo stile visconteo. И странно, но перед фасадом Павии опять возникает воспоминание о молодежной древности Оксфорда, навеянное узорами мраморной резьбы, столь же легкой, как и готика этого университетского горда, обещающего будущее.

Фасад Чертозы создавался в то время, когда в Милане жил Леонардо да Винчи. Интересно, нравился ли он ему? И нравятся ли Леонардо романы Жана Жене или он находит их несколько вычурными и старомодными?

В самой церкви много всяких сокровищ: и живопись, и скульптура, и фрески, и надгробия, и синие готические своды с мерцанием золота, но обязательно надо обратить внимание на большой резной триптих из слоновой кости, хранящийся в одной из капелл. Это творение, вышедшее из мастерской братьев дельи Эмбриаки и преподнесенное Чертозе ее основателем, герцогом Джан Галеаццо Висконти, служит необходимым примечанием, поясняющим смысл мраморного фасада: видно, что для Джан Галеаццо этот триптих был образцом вкуса, придворное искусство должно было ориентироваться именно на подобные вещи, и именно этот драгоценный триптих и имели в виду создатели мраморного фасада. На осмотр церкви уходит много времени, но обязательно надо успеть зайти и посмотреть два внутренних монастырских двора, открытых для посещения. Первый из них невелик, весь отделан терракотовыми рельефами с прыгающими, как лягушата, путти и головами святых и пророков; посередине дворика фонтан с голым младенцем на лебеде, и этот дворик совсем не свидетельствует об особом аскетизме живших там братьев; в нем монахи, наверное, герцогов принимали. Второй двор огромный, с футбольное поле, со всех сторон окружен отдельными домиками, похожими на коттеджи с конусообразными готическими крышами. Он более суров, голые младенцы отсутствуют, остались только терракотовые святые.

Домики – это кельи братьев-картезианцев, обитаемые и сейчас, что делает Чертозу особенно убедительной: фигуры монахов, время от времени во дворах мелькающие, так живописны. Вообще-то у монастыря была запутанная история. При герцогах он цвел, но австрийский император Иосиф II в 1782 году орден картезианцев запретил и монастырь отдал цистерцианцам. Наполеон, пришедший с французами в 1798 году, снова поменял хозяев, сначала отдал монастырь кармелитам, а в 1810 году вообще его закрыл, ограбив сокровищницу. Картезианцы вернулись в монастырь лишь в 1843 году, но в 1866 году Чертоза была объявлена национальным памятником Италии специальным указом, и, хотя монахи продолжали там жить вплоть до 1880-го, монастырь и земли, ему принадлежавшие, были национализированы. У церкви с государством из-за Чертозы возник конфликт, разрешившийся только в 1930-м, когда Бенито Муссолини отдал монастырь папе. Пий XI в 1932 году вернул Чертозу картезианцам, братья славили власть, и все при Бенито было хорошо, но в 1944-м монастырь был сильно разрушен американскими бомбардировками. Новой власти сначала было не до Чертозы, но в 1946 году разразился павийский скандал: в монастыре были обнаружены останки Муссолини, казненного 28 апреля 1945 года. После того как Муссолини был расстрелян, его труп еще повисел вниз головой на одной из площадей Милана, затем труп поваляли в сточной канаве и только 1 мая захоронили на миланском кладбище Музокко в безымянной могиле на участке для бедных. Через год во время Пасхи группа неофашистов под руководством Доменико Леччизи труп выкопала и переправила в павийскую Чертозу, где картезианцы, благодарные, видно, Бенито за все, что он для них сделал, предали его останки, над которыми вволю натешились антифашисты, земле. Но не тут-то было: уже 12 августа 1946 года власти останки обнаружили, и монастырь тут же закрыли. Труп Муссолини, кстати, из-за политических распрей оставался в течение десяти лет без захоронения, – теперь он покоится в фамильном склепе родного города дуче Предаппио – а картезианцев опять выгнали из Чертозы.Монастырь оставался закрытым до 1949 года. Затем там снова появились кармелиты, теперь же он заселен все теми же цистерцианцами, – картезианцев обратно не пустили, не простили им тела Муссолини, да и вообще их в мире осталось немного, всего около трех сотен, – и живые монахи в белых с черным одеяниях, похожих на картезианские, очень Чертозу красят. К тому же цистерцианцы, как и их предшественники, видят в физическом труде гарантию независимости монастыря от мира, поэтому и монастырь, и его хозяйство находятся в идеальном порядке. Монахи продолжают жить в маленьких домиках вокруг большого двора и в один из них пускают посетителей. Это довольно уютный двухэтажный коттедж с черепичной крышей и внутренним двориком, из которого видны сады и виноградники монастыря, все в образцовом состоянии.

В последнее мое посещение Чертозы, перед самым ее закрытием, когда церковь уже заперли, группы туристов рассосались, отхлынув к монастырской лавочке, торгующей медом и ликерами, портал был чудо как хорош. Был замечательный осенний вечер, позднее солнце – осенью оно везде, даже в Италии, немножечко искусственное, finto, – освещало мрамор как-то особенно искусно, придавая скульптурам фасада такую четкость, что казалось, они позируют фотографу. Стоящие на самом верху напротив друг друга самодовольная голая Ева с малютками Каином и Авелем на руках, милыми деточками, еще и не помышляющими о братоубийстве, и голый пригорюнившийся Адам, недовольный, видно, своей пахотой и своими детьми, вели диалог о грядущем; пророки и святые молились о нем же, мраморные римские легионы на рельефах маршировали, а профиль Джан Галеаццо, в смешном колпаке, гордо таращился куда-то в сторону, – каждый мне о чем-то говорил. В крошках Каине и Авеле, цепляющихся за Еву, грядущее зрело, а по выщербленному временем мрамору ступеней Чертозы носились два маленьких, очень средиземноморских, черноглазых и кудрявых, мальчугана лет пяти-шести и во все горло орали песенку из репертуара Mika:

We are young

We are strong

We're not looking for where we belong

Вот тебе и обещание будущего.

Глава восьмая Монца Железная курица

...

Реликвии Монцы. – Святой гвоздь. – Первые в мире археологические раскопки. – Corona Ferrea. – Болконский и Наполеон. – Диптих Флавия Стилихона. – Римский Витте. – Курица Монцы. – Fashion story братьев Дзаваттари. – Аутари, Агилульф, Адолоальд, Ариоальд и Гундеперга. – Теодолинда и конюх. – Лимоны Арчимбольдо. – Вилла Реале. – Брианца. – Perd bauscia. – Розарий и роза Теодолинда

Хотите ли вы увидеть вышивку, сделанную рукой Богоматери, кошелек святого Петра из пальмовых листьев, в котором он хранил апостольскую казну, гвоздь, которым Господь наш Иисус Христос был пригвожден к Кресту Животворящему, зуб Иоанна Крестителя и одеяние папы Григория I Великого, одного из отцов церкви, папствовавшего в конце VI века, не надо путать его с папой Григорием VII Великим, о котором Томас Манн роман «Избранник» написал, который папствовал в веке одиннадцатом и который, согласно многим утверждениям, в юности со своей мамой сожительствовал, так уж у него получилось. Хотите? Если хотите, то вам обязательно надо ехать в Монцу.

Там, в сокровищнице собора Сан Джованни, Святого Иоанна Крестителя, превращенной в музей, хранятся все эти священные вещи и еще много чего другого, не менее увлекательного. Доказано, правда, что пальмовые кошельки, хотя они и пришли с Ближнего Востока, имеют египетское, скорее всего, а не иудейское, как надо бы, происхождение, да и относятся не к I веку нашей эры, а к четвертому; примерно этого же времени и вышивка, так что на земле Богоматерь вышить ее не могла, разве что на небе, да и с одеянием Григория Великого не все ладно, оно скорее относится ко времени манновского «Избранника», чем к VI веку; в определении постарались археологи и ученые, проведя всяческие спектральные анализы, и из-за них католическая церковь лишила все эти предметы статуса святынь, отказала им в чудодейственной силе и отправила за стекло в витрины музея собора, снабдив табличками «так называемые…». Тьма низких истин печальна, как всегда, но эти предметы, даже и лишенные возможности исцелять и воскрешать, все равно впечатляют.

Единственный, кто сохранил статус реликвии, – это гвоздь из Креста Животворящего. Гвоздь этот был найден святой Еленой, матерью первого христианского императора Константина, признанного святым, во время раскопок в районе Голгофы, ею организованных, – святая Елена, кстати, считается святой заступницей археологов, так как чуть ли не первая в истории человечества археологией занялась. На раскопки императрица отправилась под влиянием сна, ей приснившегося. Елена «имела видение, в котором ей повелевалось отправиться в Иерусалим и вывести на свет божественный места, закрытые нечестивыми», как сообщает нам об этом Феофан Исповедник; ангел во сне не только указал ей на необходимость поездки в Палестину, но и уточнил топографию находок, так что, отправляясь в Иерусалим, Елена уже знала, где нужно копать. Поездка произошла в 326 году, когда Елене было уже семьдесят восемь, но она была бодра и деятельна, как американская старушка, и, как сообщает нам Евсевий Кесарийский, «эта старица необыкновенного ума с быстротой юноши поспешила на восток». Раскопки под ее руководством дали блестящие результаты: она нашла Крест Животворящий, крест, на котором был распят один из разбойников, губку, пропитанную уксусом, поднесенную к устам Спасителя перед его смертью, остатки тернового венца, дощечку, изготовленную по приказу Понтия Пилата с обозначением преступления Иисуса, прибитую легионерами к Кресту, – так называемый Titulus Crucis – с надписью I N R I, Iesus Nazarenus Rex Iudaeorum, Иисус Назареянин, Царь Иудейский, – и, главное, гвозди, которым были пронзены ноги и руки Спасителя. Большая часть этих сокровищ хранится в базилике Святого Креста в Иерусалиме, но гвозди Елена взяла с собой. Через три года она скончалась в городе Трире, особо эту святую почитающем.

Реликвии святая Елена презентовала своему сыну императору Константину: один гвоздь пошел на удила для его коня, другой был вмонтирован в шлем. Вопрос о третьем – гвоздей было три, двумя были прибиты ладони Иисуса, а третий пробил ступни – остается открытым, и на то, чтобы считаться подлинным гвоздем Распятия претендовали многие гвозди во многих европейских соборах. Все третьи гвозди – самозванцы, только два из них, гвоздь удил и гвоздь шлема Константина, несомненны, так как их лично подарил святому Амвросию Миланскому император Феодосий Великий, к Амвросию и его городу испытывавший сильнейшее благорасположение. Во время нашествия варваров шлем был увезен в Константинополь, удила же остались в Милане, где хранятся и поныне в сокровищнице Дуомо, называясь Sacro Morso, Святые удила. Король остготов Теодорих Великий, завоевавший всю Италию, потребовал у византийцев шлем обратно, они ему не смогли отказать, и таким образом второй гвоздь оказался в Риме, в папской сокровищнице. Возвращение Святого гвоздя в Италию произошло в начале VI века, а в конце того же столетия папа Григорий I Великий презентовал реликвию Теодолинде, королеве лангобардов. Теодолинда, согнув Святой гвоздь, вмонтировала его в корону, которой короновалась в соборе в Монце, затем оставив ее в сокровищнице собора. С Теодолинды и начинается история Железной короны, Corona Ferrea, короны королей Италии.

Гвоздь из Распятия, великая святыня христианского мира, придавал лангобардской короне особый статус. Гвоздь связывал Железную корону со Страстями Господними, благодаря гвоздю она имела прямое отношение и к надписи I N R I, Иисус Назареянин, Царь Иудейский, и к терновому венцу, которым Иисус был коронован, – самой великой христианской короне, – а также имела непосредственное отношение к святому Константину Великому, императору Римской империи и первому христианскому государю. Символическое значение Железной короны огромно, это величайшая корона Европы, и только коронование Железной короной делало легитимным титул короля Италии, принадлежавшего лангобардским королям, так как этот акт связывал их власть и с Богом, и с Римской империей, наследниками которой они себя провозглашали. В 775 году, после того как Карл Великий завоевал Италию, он короновался именно Железной короной. Карл Великий был первым императором Священной Римской империи и по совместительству королем Италии, и далее, со времени Каролингов, когда Священная Римская империя превратилась по большому счету в союз немецких земель, все ее императоры должны были короноваться три раза: короной немецких королей в Германии, короной итальянских королей, то есть Железной короной, и короной императоров, налагаемой на их голову папой римским. Коронование Железной короной происходило или в Милане, в базилике Сант Амброджо, или в соборе Сан Джованни в Монце, или в Павии, в церкви Сан Микеле Маджоре. В Монце, где Железная корона и хранилась, это происходило очень часто. Всего коронаций Железной короной было более тридцати.

В Монце короновались многие, в том числе и Фридрих I Барбаросса.

Император Карл V Габсбург – тот самый, который титул короля Италии и упразднил, – короновался Железной короной в Болонье, куда ее специально для этого отвезли. Затем, так как Карл V титул короля Италии упразднил, корона оказалась невостребованной на три столетия, покоясь в Монце, где ее сегодня и можно увидеть, купив билет в кассе музея собора. Музею корона не принадлежит и демонстрируется отдельно, так как гвоздь в силу своей подлинности – все еще предмет божественный и способен творить чудеса, хотя и на него покушались ученые, доказывая, что гвоздь более позднего происхождения и в силу этого не мог оказаться в теле Спасителя. Корона по-прежнему принадлежит церкви, но в то же время и музею, поэтому осмотр короны – целое приключение. Корона находится прямо в соборе, в капелле Теодолинды, в специальном сейфе-ларце; купив билет, сначала надо ждать музейную девушку, отправляющуюся в недра собора за ключом, хранимым не музейными, светскими, охранниками, а церковными хранителями; девушка появляется с двумя большими резными ключами, ведет вас в капеллу, подводит к высокому ларцу, открывает первые дверцы первым ключом, затем еще одни, выдвигает ящичек и демонстрирует главную святыню власти, идущей от Господа нашего, – главнее в мире нет. Великий символ не разочаровывает, как обычно разочаровывают многие знаменитые сокровища. Железная корона выглядит очень внушительно: она усыпана разноцветными камнями-кабошонами, не алмазами, а всего лишь гранатами и аметистами, но зато очень крупными, основу составляет золотой обруч со вставками сине-зелено-белой эмали довольно простого орнамента, гвоздь же согнут и так вделан внутрь короны, что должен соприкасаться со лбом коронуемого, – снаружи гвоздь не виден. Вещь элегантная, от короны исходит ощущение изысканного варварства, – Ахматова утверждает, будто Модильяни ей сказал, что украшения должны быть варварскими. С точки зрения XX столетия Модильяни был прав – варварство очень современно. Железная корона похожа на браслет Лалика, причем на браслет в прямом смысле – корона очень маленькая, ее диаметр всего пятнадцать сантиметров, а высота – пять с половиной. У Теодолинды, наверное, была совсем маленькая головка.

После императора Карла V корона спокойно пролежала три столетия в сокровищнице собора, но ее покой потревожил Наполеон, вслед за Карлом Великим решивший провозгласить себя королем Италии. Он торжественно короновался Железной короной в миланском Дуомо 26 мая 1805 года и во время церемонии произнес свое знаменитое Dieu me la donne, gare a qui la touche, «Бог мне ее дал, беда тому, кто ее тронет». Слова русским особенно близкие, так как они стоят в самом начале «Войны и мира»:

«– Но как вы находите всю эту последнюю комедию du sacre de Milan? [миланского помазания?] – сказала Анна Павловна. Et la nouvelle comedie des peuples de Genes et de Lucques, qui viennent presenter leurs voeux a M. Buonaparte assis sur un trone, et exaucant les voeux des nations! Adorable! Non, mais c'est a en devenir folle! On dirait, que le monde entier a perdu la tete. [И вот новая комедия: народы Генуи и Лукки изъявляют свои желания господину Бонапарте. И господин Бонапарте сидит на троне и исполняет желания народов. О! это восхитительно! Нет, от этого можно с ума сойти. Подумаешь, что весь свет потерял голову.]

Князь Андрей усмехнулся, прямо глядя в лицо Анны Павловны.

– “Dieu me la donne, gare a qui la touche”, – сказал он (слова Бонапарте, сказанные при возложении короны). – On dit qu’il a ete tres beau en prononcant ces paroles, [“Бог мне дал корону. Беда тому, кто ее тронет”. – Говорят, он был очень хорош, произнося эти слова,] – прибавил он и еще раз повторил эти слова по-итальянски: “Dio mi la dona, guai a chi la tocca”.

– J'espere enfin, – продолжала Анна Павловна, – que ca a ete la goutte d'eau qui fera deborder le verre. Les souverains ne peuvent plus supporter cet homme, qui menace tout. [Надеюсь, что это была, наконец, та капля, которая переполнит стакан. Государи не могут более терпеть этого человека, который угрожает всему.]».Анна Павловна Шерер все же умница была, а князь Андрей слишком восторжен: действительно, миланское помазание должно было выглядеть довольно комично. Существует гравюра, сделанная по рисунку художника Джованни Баттиста Бозио, выпущенная сразу после коронации; оригинальный рисунок пером на пергаменте хранится все в той же сокровищнице собора в Монце. На ней изображен Наполеон с надвинутой глубоко на лоб Железной короной. Вид у него крайне дурацкий, изысканная варварская тонкость этого украшения подчеркивает заурядность лица холеного бюрократа, так что новоявленный король Италии выглядит ряженым. Если учесть, что корона диаметром всего пятнадцать сантиметров, то получается, что Наполеон был каким-то микроцефалом: а какие страдания должен был бы причинить ему гвоздь из распятия, упрятанный внутрь, когда ему корону на голову натягивали! Изображение Бозио – имиджевая фальшивка, и если знать, как Железная корона выглядит на самом деле, то эту гравюру можно принять за карикатуру; но князь Андрей в Монце не был, а фотография тогда еще не была изобретена, вот и поверил князь на слово, что Наполеон в этот миг был очень хорош. Юным либералам часто свойственно заблуждаться насчет своих кумиров, вспомним любовь лидеров молодежной революции 60-х к Сталину и Мао Цзэдуну.

Короновавшись в Дуомо, Наполеон вернул Железную корону на место в Монцу, где она пролежала до 1838 года, когда Фердинанд I Австрийский тоже решил ею короноваться, теперь уже как король Ломбардии и Венето, нового королевства, созданного австрийцами после Венского конгресса. Для итальянцев это было утверждением ненавистной австрийской оккупации, и Наполеон с Фердинандом так скомпрометировали итальянскую святыню, что Виктор Эммануил II Савойский короноваться ею не решился, хотя ходил вокруг короны да около и даже учредил орден Короны Италии. Железная корона присутствовала только на его похоронах, специально для этого вывезенная в Рим. Его сын Умберто I еще серьезней подумывал о коронации короной Италии, он даже подарил собору в Монце тот самый ларец, в котором сейчас корона и хранится, но 29 июля 1900 года его застрелил анархист Гаэтано Бреши. Произошло это именно в Монце, во время визита короля в этот город, причем Умберто во время визита, официально посвященного каким-то спортивным празднествам, обсуждал также и возможность коронации. Видно короновать савойцев Железная корона не хотела и снова поехала в Рим только на очередные похороны короля.

Испугавшись зловещих примет, последующие итальянские короли отказались от идеи возлагать на себя Железную корону, так что с 1900 года она спокойно лежала в Монце до 1943-го, то есть до времени оккупации Северной Италии немецкими войсками. Понимая, что из Италии придется уйти, нацисты собрались вывезти корону в Германию, но кардинал Альфредо Ильдефонсо Шустер, архиепископ миланский, имеющий репутацию антифашиста, беспокоясь за сохранность Железной короны, тайком переправил ее в Рим. После войны она вернулась в Монцу, и в 1946 году Итальянская республика специальным указом лишила Железную корону значения символа, легитимизирующего власть, оставив ей только художественную и историческую ценность, а также ценность религиозную, так как в статусе святыни, несмотря ни на что, Святой гвоздь пребывает и ныне. Открыв сейф убиенного анархистом Умберто, любезная музейная девушка все это вам и демонстрирует, всю историю Италии, собранную в маленьком ящичке, содержащем золотой обруч, украшенный аметистами и гранатами.

Впрочем, в Монцу стоит съездить не только ради встреч с христианскими святынями. Сокровищница собора – хотя ее изрядно подчистили, в особенности Наполеон; он, хотя и короновался Железной короной, изъял у собора много золотой и серебряной утвари в счет налога, наложенного на Ломбардию, – полна древними драгоценностями, составляющими ее славу, ставя Монцу в один ряд с такими коронационными городами, как Реймс, Аахен и Москва. Наиболее интересен первый же зал музея сокровищницы, где собраны предметы времени так называемых варварских королей, тех самых лангобардов, Ломбардии имя и подаривших. Сапфировая чаша, диптих Флавия Стилихона, корона Теодолинды, гребень Теодолинды, кресты Теодолинды, Агилульфа и Беренгария, библия Алкуина, реликварий Зуба Иоанна Крестителя – названия звучат тяжело и торжественно, как и полагается звучать названиям древних сокровищ. Предания и истории, с каждой вещью связанные, тоже торжественны и тяжелы.

Тацца ди Дзаффиро, Сапфировая чаша, – изделие римских стеклодувов I века н. э., простая, без всяких украшений, стопка из толстого прозрачного стекла удивительно красивого синего цвета, поставленная на высокое готическое подножие из золота, специально для нее изготовленное в XV веке. Стекло столь красиво, что в Средние века считалось, что чаша сделана из цельного сапфира, и легенды, само собою, связывали Сапфировую чашу с той чашей, из которой апостол Иоанн Евангелист выпил яд, преподнесенный ему императором Доминицианом, при этом оставшись невредимым. Наполеон использовал эту чашу для торжественных тостов по случаю своей коронации – еще одна деталь комедии миланского помазания, – а затем с него собезьянничал Фердинанд Австрийский, король Ломбардии и Венето, также пивший за свое здоровье из Сапфировой чаши. Что они пили из этой небольшой емкости, – водку, что ли?

Шедевр искусства поздней Римской империи, консульский диптих Флавия Стилихона, представляет собой две большие скрепленные между собой резные пластины из слоновой кости: на правой изображен сам Флавий Стилихон, на левой – его жена Серена с сыном Эухерием. Диптих создан около 400 года, когда этот варвар из племени вандалов (звучит как тавтология, но это не так) получил свое первое консульство от императора Флавия Гонория. К этому времени Стилихону было всего слегка за сорок, но он уже давно был одной из самых влиятельных политических фигур империи. Его возвышение началось при императоре Феодосии I Великом, том самом, который презентовал гвозди Распятия святому Амвросию и сделал христианство главной религией империи. При Феодосии Стилихон возглавлял армию в войнах против Сасанидов на востоке, против вестготов на севере, а также участвовал в бесконечных гражданских распрях. Император женил его на своей племяннице и завещал его заботам обоих своих непутевых сыновей и наследников, Флавия Гонория и Флавия Аркадия. Феодосий I был последним императором единой Римской империи, так как после его смерти Гонорий и Аркадий поделили ее на Западную и Восточную. Стилихон остался при Гонории, императоре Запада, став его регентом. Выбор был не случаен; безволие Гонория давало Стилихону возможность полностью прибрать императора к рукам, что в случае с Аркадием было труднее. Стилихон женил Гонория сначала на одной из своих дочерей, Марии, потом, после ее смерти, – на второй, Терманции, и, по сути дела, управлял вместо него империей, или, точнее, тем, что от империи еще оставалось.

Империя же заржавела, обветшала и скрежетала, как ни к чему не годная машина. Вторжение в Италию вестготов под предводительством Алариха окончательно разрушило всю государственную систему. Еще в 395 году Гонорий от страха перед всем на свете, в том числе и перед своими подданными, переносит столицу в более надежный Медиолан, – это короткое время наибольшей славы Милана, он на восемь лет становится столицей Римской империи – но вскоре Медиолан подвергается осаде войск Алариха. Стилихон прогоняет вестготов, однако испуганный Гонорий уже туда не возвращается, а делает столицей крошечную, но укрепленную Равенну, находящуюся совсем в стороне. Аларих продолжает кочевать по Италии со своими бандами, грабя и убивая, Гонорий отсиживается в Равенне, а Стилихон с Аларихом ведет какую-то сложную игру. Римский регент и повелитель вестготов были знакомы друг с другом со времен императора Феодосия, когда Аларих еще не был выбран королем вестготов, а был просто вождем племени, нанятым римлянами на службу империи, и договориться им не составляло труда. О событиях нашествия вестготов мы ничего не знаем наверняка, но видим, что Стилихон, постоянно выигрывая тяжелейшие битвы и даже пленив жену Алариха и его детей и его победив, заключает с ним то мир, то перемирие, то союзнический договор, но из Италии варваров не изгоняет, хотя и имеет для этого все возможности.

До сих пор двойная игра Стилихона историками не разгадана, но закончилось это все тем, что Гонорий заподозрил Стилихона в желании посадить на престол своего сына Эухерия, в 408 году арестовал его и удавил в темнице вместе с сыном, после чего начались аресты и убийства всех варваров на римской службе. Смерть Стилихона развязала Алариху руки, варвары, римлян возненавидевшие, сплотились вокруг него, и, в то время как Гонорий отсиживался в укрепленной Равенне, вестготы свободно громили и грабили все вокруг, положив конец могуществу Рима разрушением города в 410 году, после которого Рим уже не оправился. К вестготам присоединились и рабы, открывшие, как считается, римские ворота Алариху, так что со смертью Стилихона начались погромы и социальный беспредел (подобный Великой Октябрьской социалистической революции), вошедший в историю под названием Падение Рима. Гонорий, убив своего советника, нарушил баланс между Римом и варварами, установленный Стилихоном, тем самым покончив, в общем-то, и с Западной империей, так как равеннские императоры уже не имели никакой власти не только над империей, но даже и над Италией, управляемой варварскими вождями, объявившими себя королями. Один из них, Одоакр, в 476 году заставил последнего императора, пятнадцатилетнего Флавия Ромула Августа (имя последний император носил издевательски пышное: и Ромул, и Август), называемого также Ромул Августул, «Августенок», отречься от престола. Самое интересное, что Одоакр жизнь ему сохранил, отправил Августенка в Кампанью, где тот благополучно прожил еще тридцать пять лет, получая жалование от новых королей. То есть оказался гораздо гуманнее, чем революционное правительство под предводительством Ленина.