Текст книги "Материалы следственных дел"

Автор книги: Аркадий Белинков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

На следующих двух собраниях кружка выступал поэт Шенгели. Он читал стихи. Кроме меня – Белинкова, присутствовали: Штейн Борис, Рысс, Михальчи, Рашеева и Ингал. После этих собраний кружок распался.

Вопрос. Вы пытались возродить работу кружка?

Ответ. Нет.

Вопрос. Эльштейн читал свой роман у вас на квартире?

Ответ. Да, Эльштейн у меня на квартире читал свой роман "Одиннадцать сомнений". Это было в начале декабря 1943 года.

Вопрос. Кто во время этой читки присутствовал?

Ответ. Кроме меня присутствовали: Штейн, Лацис, Грановская Фаина, автор романа Эльштейн, член комитета ВЛКСМ института Каменкова-Павлова Ольга. После чтения состоялось небольшое обсуждение романа.

Вопрос. Еще подобные сборы были у вас на квартире?

Ответ. Были неоднократно. У меня почти ежедневно бывали как студенты Литературного института, так и отдельные студенты МГУ, в частности Грановская Фаина. Дело в том, что я, вследствие болезни, очень редко бывал в институте. Поэтому ко мне заходили мои товарищи и мы вели беседы на литературные темы.

Вопрос. Иными словами кружок существовал?

Ответ. Кружок больше не существовал, и я не пытался его возрождать. В этот период времени обсуждался вопрос о моем поведении в комсомольской организации института и мне было не до кружка. Что же касается посещений моей квартиры отдельными студентами института, то они были вызваны тем, что я был болен и находился дома. К тому же моя квартира находится через дом от института.

__________

14 марта 1944 г.

Допрос начат в 21 час 15 м.

Допрос окончен в 2 ч. 25 м. 15/III.

Вопрос. В чем вы признаете себя виновным?

Ответ. На предыдущих допросах я признал и сейчас признаю себя виновным в том, что я, начиная с 1941 года и до дня своего ареста, написал ряд антисоветских произведений, а также высказывал свои антисоветские взгляды Рашеевой Надежде Александровне.

Вопрос. Кто она такая?

Ответ. Рашеева Н. А., 1923 года рождения, уроженка города Харбин; русская или еврейка, точно сказать не могу, гр-ка СССР, член ВЛКСМ, студентка Литературного института Союза Советских писателей, проживает М. Бронная, дом № 44/15, кв. 4.

Вопрос. Как давно вы ее знаете?

Ответ. Познакомился я с Рашеевой в 1938 году через Николая Роликова, своего соученика по 125 средней школе Советского района, у нее на квартире. С весны 1943 года Рашееву я знал как студентку Литературного института, в котором учился и я.

Вопрос. Какие у вас с Рашеевой были взаимоотношения?

Ответ. Дружеские. Между нами ссор и неприязненных отношений не было.

Вопрос. Как часто вы встречались с Рашеевой?

Ответ. Начиная с 1938 года и вплоть до дня моего ареста за исключением периода ее пребывания с октября 1941 по зиму 1943 г. в эвакуации в гор. Свердловске, я с Рашеевой встречался у себя и у нее на квартире 2-3 раза в неделю. Реже видел я ее в институте.

Вопрос. Что вас с Рашеевой сближало?

Ответ. Дружба и с весны 1943 года общность антисоветских взглядов.

Вопрос. Вам приходилось слышать со стороны Рашеевой разговоры, направленные против Советской власти?

Ответ. На этот вопрос я затрудняюсь ответить.

Вопрос. Почему?

Ответ. Рашеева в антисоветских беседах со мной не высказывала своего мнения по тем или иным моим антисоветским суждениям, а всегда заявляла, что она со мной согласна.

Вопрос. Изложите свои антисоветские взгляды, которые вы высказывали Рашеевой.

Ответ. Весной 1943 года на квартире Рашеевой я последней прочел свой антисоветский роман "Черновик чувств". Этот роман ей очень понравился. Тогда же я Рашеевой говорил о том, что якобы в СССР нет настоящей литературы, отображающей действительное положение в стране, что советский режим не позволяет писателям публиковать такие произведения, которые бы шли вразрез с официальной точкой зрения Советского правительства в вопросах искусства. В искусстве, говорил я, главное – форма, а не содержание. При этом я клеветал на советскую демократию, утверждая, что у нас нет свободы слова и печати. Говоря об этом, я всячески восхвалял буржуазно-демократические государства, заявляя, что там якобы люди пользуются действительными свободами, могут высказываться о том, о чем они думают. Летом 1943 года у себя на дому Рашеевой я говорил о том, что после войны должна произойти перемена в советской литературе. На смену марксистским взглядам на литературу придет мною задуманная "теория" необарокко.

Вопрос. Что это за теория?

Ответ. Это новое направление в литературе – необарокко. Сущность этой теории сводится к проповеди аполитичности в искусстве. Отрицание влияния на развитие искусства общественных событий. В искусстве, заявлял я, главное форма, а не содержание. Марксизм, как я утверждал, устарел и стал ненужным. По моим глубоким убеждениям люди в СССР живут в страшное время. Нас окружает якобы тягостная социалистическая действительность.

Вопрос. Когда вы задумали эту теорию?

Ответ. Летом 1943 года.

Вопрос. Кто в этом вам помогал?

Ответ. Никто.

Вопрос. Так ли это?

Ответ. Да, так.

Вопрос. Рашеева разделяла вашу теорию необарокко?

Ответ. Да, разделяла, но своих мнений не высказывала.

Вопрос. Еще какие антисоветские разговоры вы вели с Рашеевой?

Ответ. Больше никаких.

__________

15 марта 1944 г.

Допрос начат в 21 час.

Допрос окончен в 24 часа.

Вопрос. На допросе от 10 февраля 1944 года вы назвали ряд лиц, которым давали читать свой антисоветский роман "Черновик чувств" и, в частности, назвали некого Долгина Юлиана. Кто такой Долгин и с какого времени вы с ним знакомы?

Ответ. Долгин Юлиан, отчества не знаю, студент Московского государственного педагогического института. Познакомила меня с ним Рашеева Н. А. в октябре 1943 года у меня на квартире.

Вопрос. Как часто вы встречались с Долгиным с октября месяца 1943 года по день вашего ареста?

Ответ. Долгин раз пять был у меня на квартире. Один раз в декабре 1943 года видел я его на ул. Воровского около Клуба писателей. В середине декабря 1943 года мы с Долгиным виделись на похоронах Тынянова Ю. Н. И незадолго до самого ареста в январе 1944 года я два раза встречал Долгина на квартире Рашеевой.

Вопрос. Долгин являлся вашим единомышленником по антисоветской работе?

Ответ. Нет.

Вопрос. Антисоветские разговоры с Долгиным вы вели?

Ответ. Да, вел.

Вопрос. Какие, когда и где?

Ответ. В начале зимы 1943 года у себя на квартире Долгину сообщил, что я создал "теорию необарокко".

Вопрос. Конкретно что именно вы ему сообщили об этой своей "теории"?

Ответ. Долгину я рассказал, что я создал "теорию необарокко", отрицающую современную советскую художественную литературу и доказывающую, что литература находится якобы независимо от социально-экономической действительности. По этой моей "теории" литература должна быть аполитична. В литературе, говорил я, главное форма, а не содержание.

Вопрос. Как на это реагировал Долгин?

Ответ. Отрицательно. С моей теорией "необарокко"* Долгин согласен не был.

Вопрос. Какие еще антисоветские разговоры вы вели в присутствии Долгина?

Ответ. В декабре 1943 года также у себя на дому Долгину в присутствии наших общих знакомых Эльштейна и Рашеевой я говорил, что книга Зощенко "Перед восходом солнца" подверглась жесткой и, как мне казалось, несправедливой критике. Говоря об этом, я ядовито заметил – судите сами, о какой же свободе печати может идти речь в советских условиях.

Вопрос. Как отнеслись к этому Долгин, Эльштейн и Рашеева?

Ответ. Как мне тогда казалось, они на это мое антисоветское высказывание не обратили внимания. Во всяком случае мне с их стороны ничего сказано не было.

* Кавычки в протоколе стоят по-разному: "теория необарокко", "теория" необарокко, теория "необарокко".

__________

28 марта 1944 г.

Допрос начат в 10 час. 50 м.

Допрос окончен 15 час. 45 м.

Вопрос. Вы знакомы с Фохтом?

Ответ. Да, Фохта Бориса Александровича я знаю.

Вопрос. Кто он такой?

Ответ. Немец, профессор философии.

Вопрос. Как давно вы его знаете?

Ответ. С Фохтом я познакомился осенью 1943 года.

Вопрос. Где?

Ответ. В Литературном институте меня с ним познакомила Рашеева Надежда Александровна.

Вопрос. Кто она такая?

Ответ. Студентка Литературного института Союза Советских писателей. На допросе от 14 марта 1944 года я дал подробные показания и рассказал о своих взаимоотношениях с Рашеевой и о тех антисоветских разговорах, которые я вел с ней. Вопрос. Расскажите об обстоятельствах вашего знакомства с Фохтом.

Ответ. Осенью 1943 года я зашел в Литературный институт, с тем, чтобы встретиться там с Рашеевой Н. А.

Вопрос. Какая была цель этой вашей встречи с Рашеевой?

Ответ. Особой цели у меня не было. С Рашеевой я встречался как с хорошим своим товарищем, занимавшимся в Литературном институте, в котором в 1943 году я сдавал государственные экзамены.

Вопрос. Продолжайте свои показания.

Ответ. Через несколько минут после моего прихода в Литературный институт начался перерыв занятий, и я увидел, как из аудитории вышел лектор, следом за ним вышли студенты, в том числе и Рашеева.

Я спросил у Рашеевой, кто этот человек, вышедший из аудитории, и она мне сказала, что это их новый профессор логики – Фохт Борис Александрович.

Вопрос. Что Рашеева в этот раз рассказала вам о Фохте? Ответ. Ничего особенного. На мой вопрос, хорошо ли читает Фохт лекции, Рашеева мне ответила, что он очень хороший ученый и очень интересный человек и что, кроме того, у него дома имеется превосходная библиотека. Желая ознакомиться с библиотекой Фохта, я тут же попросил Рашееву познакомить меня с ним, что она и сделала.

Вопрос. Как это произошло?

Ответ. Когда прозвенел звонок на лекцию и Фохт направился к аудитории, Рашеева представила меня последнему и заявила, что я являюсь ее хорошим знакомым, дипломником Литературного института, желаю с ним познакомиться, и тут же я с Фохтом поздоровался за руку.

Вопрос. О чем вы с ним разговаривали?

Ответ. Я поинтересовался у Фохта его библиотекой, на что он мне ответил, что если меня его библиотека интересует, я могу договориться с Рашеевой и прийти к нему на дом посмотреть его библиотеку. На этом разговор с Фохтом был у меня закончен, Он пошел в аудиторию читать лекцию, я вернулся домой. Вопрос. Вы были на квартире у Фохта? Ответ. Да, был вместе с Рашеевой. Вопрос. Расскажите об этом более подробно. Ответ. Через несколько дней после состоявшегося знакомства я вновь встретился с Рашеевой.

Вопрос. Где?

Ответ. У себя на дому или в Литературном институте, точно не помню. При этой встрече мы договорились о совместной поездке на квартиру к Фохту.

Вопрос. А в этот раз Рашеева что-либо рассказала вам о Фохте?

Ответ. Рашеева сообщила мне, что Фохт часто устраивает у себя на квартире сборища – преимущественно из студентов, каких учебных заведений она не сказала, и что на этих сборищах, или, как она сказала, "семинарах" под руководством Фохта читается книга Канта в подлиннике.

Вопрос. Откуда об этом Рашеевой известно?

Ответ. Рашеева мне сказала, что она сама является участницей сборищ.

Вопрос. Рашеева называла вам фамилии лиц, принимавших участие в сборищах на квартире Фохта?

Ответ. Нет, не называла, и я ее об этом не спрашивал.

Вопрос. О содержании разговоров, происходивших на этих сборищах, Рашеева вам рассказывала?

Ответ. Нет, не рассказывала.

Вопрос. Какова была цель этих сборищ?

Ответ. Изучать в подлиннике Канта.

Вопрос. Кто был инициатором этого?

Ответ. По словам Рашеевой, – профессор Фохт.

Вопрос. Какую при этом преследовал Фохт цель?

Ответ. Этого я не знаю.

Вопрос. Кто Рашееву втянул в эти сборища?

Ответ. Не знаю.

Вопрос. А разве Рашеева вам об этом не говорила?

Ответ. Нет, не говорила.

Вопрос. С какого времени Рашеева стала посещать эти сборища?

Ответ. Этого она мне не сказала.

Вопрос. А вы у нее спрашивали?

Ответ. Нет, не спрашивал.

Вопрос. С какой целью Рашеева сообщила вам об этих сборищах?

Ответ. Говоря об этих сборищах, Рашеева предложила мне стать постоянным посетителем их.

Вопрос. Вы дали на это свое согласие?

Ответ. Нет, я заявил Рашеевой, что специально Кантом не интересуюсь, но что к Фохту на дом поеду с тем, чтобы познакомиться с его библиотекой.

Вопрос. Когда вы были на квартире у Фохта?

Ответ. Вскоре после вышеизложенного моего разговора с Рашеевой.

Вопрос. Точнее, когда это было?

Ответ. Осенью 1943 года.

Вопрос. Назовите домашний адрес профессора Фохта.

Ответ. Забыл. Ехал я на дом к Фохту вечером вместе с Рашеевой и сейчас затрудняюсь вспомнить его домашний адрес.

Вопрос. Чем вы с Рашеевой занимались на квартире у Фохта?

Ответ. По приезде к Фохту мы застали па квартире последнего двух юношей и двух девушек, мне неизвестных, читающих под руководством Фохта книгу Канта "Критика чистого разума" в немецком подлиннике.

Спустя некоторое время после нашего приезда в комнату вошли еще двое молодых людей, также мне неизвестных, которые приняли участие в чтении Канта. В этом чтении активное участие принимала и Рашеева.

Вопрос. А вы?

Ответ. Я слушал.

Вопрос. Как долго продолжалось чтение?

Ответ. Не больше одного часа.

Вопрос. А потом?

Ответ. Я с Рашеевой и еще кто-то вышли от Фохта.

Вопрос. А остальные?

Ответ. Остальные остались.

Вопрос. Назовите фамилии лиц, принимавших в этот раз участие в чтении книги Канта на квартире Фохта.

Ответ. Не знаю. С ними меня никто не знакомил и после этого я с ними никогда не встречался.

Вопрос. Вы лично с Фохтом у него на квартире разговаривали?

Ответ. Нет, не разговаривал.

Вопрос. Почему?

Ответ. Он был занят чтением Канта, и я считал для себя неудобным с ним разговаривать о каких-либо посторонних вещах.

Вопрос. С библиотекой Фохта вы ознакомились?

Ответ. Нет.

Вопрос. Выше вы показали, что к Фохту вы ехали специально для ознакомления с его библиотекой, что вам мешало ознакомиться с последней?

Ответ. У Фохта, как я уже сказал, были неизвестные для меня лица, с которыми он был занят, и я считал для себя неудобным просить его ознакомить меня с его библиотекой.

Вопрос. Когда еще вы были на квартире у Фохта?

Ответ. Больше на квартире у Фохта я никогда не был.

Вопрос. А Рашеева?

Ответ. Не знаю.

Вопрос. Разве она вас в другой раз не приглашала на квартиру к Фохту?

Ответ. Нет, не приглашала.

Вопрос. А с Фохтом вы после этого встречались где-либо?

Ответ. Да, один раз зимой 1943 года я встретил Фохта около Литературного института Союза Совет, писателей, поздоровался, но ни в какой разговор в этот раз я с ним не вступал.

После этого я с Фохтом нигде и никогда не встречался.

Вопрос. Вы явно скрываете свою антисоветскую связь с Фохтом и участниками сборищ, устраиваемых на квартире последнего. Следствие еще вернется к этому вопросу и потребует от вас более подробных показаний.

__________

8 апреля 1944 г.

Начало допроса в 10 час. 30 м.

Допрос окончен в 21 час. 50 м.

Вопрос. Как давно вам известен студент Литературного института Эльштейн?

Ответ. Эльштейна Генриха Натановича – студента-выпускника Литературного института ССП СССР я знаю с января 1943 года. Наше знакомство состоялось на квартире моей приятельницы Черняк Иссы – студентки 3-го курса филологического факультета МГУ. Придя однажды в январе 1943 года к ней в гости, я застал Эльштейна, с которым там и познакомился. У Черняк с Эльштейном в течение зимы 1943 года я встречался несколько раз. Позже, весной 1943 года, встретив Эльштейна в Литературном институте ССП, я узнал, что он из МГУ перешел на критическое отделение этого института. Затем с Эльштейном я стал встречаться значительно чаще. Это было или в Литературном институте, или у моих знакомых Черняк и Михальчи.

Летом 1943 года Эльштейн впервые был у меня на квартире. И с этого времени стал посещать меня довольно часто.

Вопрос. Что служило поводом для его посещений?

Ответ. Главным образом наши литературные беседы, а также привлекала его моя библиотека, которая не только для него имела притягательную силу. А так как книг на дом я никому не давал, то мои приятели, пользуясь библиотекой, очень часто проводили время у меня на квартире. В том числе был и Эльштейн.

Вопрос. Охарактеризуйте Эльштейна подробнее.

Ответ. Несмотря на то, что Эльштейн очень часто бывал у меня, я никогда у него на квартире не был. С его слов мне известно, что у него больная мать, что он с ней в неважных отношениях. В то же время о его прошлом я ничего не знаю.

Из моих наблюдений я убедился, что Эльштейн весьма способный человек, очень любит литературу, но учился в то же время неважно – видимо, потому, что не умеет организовать дисциплину своего труда.

Вопрос. Эльштейн часто присутствовал на ваших антисоветских сборищах?

Ответ. В то время, когда мною был организован литературный кружок и его сборища происходили в моей квартире, Эльштейн находился вне Москвы. Он был или в деревне, или на лесозаготовках и потому на этих сборищах не присутствовал. Однако, бывая у меня осенью 1943 года и зимой 1944 года довольно часто, он встречался с моими знакомыми и принимал участие вместе с ними в чтении и обсуждении разных наших литературных произведений.

Раза три-четыре Эльштейн в 1943 году присутствовал и принимал участие в обсуждении моего романа "Черновик чувств" антисоветского содержания.

Приблизительно в октябре 1943 года Эльштейн два раза читал у меня начало своего романа под названием "Одиннадцать сомнений".

Вопрос. Содержание этого романа антисоветское?

Ответ. Я считаю, что содержание романа "Одиннадцать сомнений", – в той части, насколько я с ним знаком, – не является антисоветским. Однако, должен отметить, что некоторые высказывания автора (Эльштейна), выдаваемые за марксистские, – таковыми на самом деле не являются и противоречат марксизму.

Вопрос. Эльштейн свои антисоветские взгляды вам высказывал?

Ответ. Нет, не высказывал.

Вопрос. А вы с ним своими антисоветскими взглядами делились?

Ответ. Да, и неоднократно.

Вопрос. В какой обстановке?

Ответ. Это было главным образом в присутствии Рашеевой, Лациса, Штейна, Ингала, Саппак и других моих знакомых – в моей квартире.

Вопрос. Воспроизведите конкретные факты ваших антисоветских высказываний в присутствии Эльштейна.

Ответ. Высказывая свои антисоветские взгляды по целому ряду вопросов в присутствии Эльштейна, я неоднократно говорил, что литература должна быть оторванной от действительности и не зависеть от нее, что действительность, мол, не влияет на литературу и литература в свою очередь не влияет на действительность.

Литература, как я утверждал, должна развиваться по своим собственным, свойственным ей законам, не зависимым от действительности и социальной среды.

В его же присутствии я неоднократно говорил, что все то, что сейчас происходит в советской литературе, противоречит чисто литературной необходимости и многое, что делают писатели К. Симонов, Алигер, Жаров, Уткин, Корнейчук, Ванда Василевская, Горбатов и другие, будто бы делают ненужное и вредное для литературы дело, исходя в своих произведениях не из "литературной необходимости", а из необходимости служения существующей действительности. В присутствии Г. Н. Эльштейна я говорил также, что являюсь противником марксизма и придерживаюсь главным образом взглядов "Марбургской школы" Канта и Бергсона.

Вопрос. Как реагировал Эльштейн па эти и подобные им ваши антисоветские высказывания?

Ответ. Эльштейн во многом со мной не соглашался и любил подчеркивать, что является сторонником марксистских мировоззрений. В то же время, в процессе наших таких разговоров, Эльштейн в разное время высказывал свои взгляды, явно расходящиеся с его утверждениями.

Вопрос. В чем они выражались?

Ответ. Эльштейн в октябре-ноябре 1943 года говорил мне о том, что советская литература переживает очень тяжелый период и находится в состоянии художественного упадка. Что творчество многих советских писателей будто бы зависит скорее от меркантильных причин, чем от художественных замыслов. Что многие писатели пишут стихи и прозу не потому, что так диктовала им их художественная необходимость, а потому, что это оказалось во всех отношениях более выгодным.

Такие его взгляды особенно ярко выделились в то время, когда Эльштейн начал писать книгу под названием "Одиннадцать сомнений". Содержание этой книги таково, которое не только не служит на пользу существующей действительности, но наоборот, противоречит его взглядам и воззрениям, которые Эльштейн любил выдавать за чисто марксистские.

Вопрос. Он вам объяснял, почему именно назвал свое произведение "Одиннадцатью сомнениями"?

Ответ. Я этим вопросом интересовался и спрашивал Эльштейна. Прямого ответа он не дал, но заявил, что все будет понятно из последующего текста.

Вопрос. Что же вы поняли?

Ответ. Эльштейн прежде всего под "сомнениями", видимо, подразумевал отдельно взятую главу своего романа, так как он говорил, что роман будет состоять из одиннадцати таких глав, или, как он их называл, "сомнений". Всего он нам прочитал приблизительно три с половиной "сомнения". Во-первых, я обратил внимание на страшную композиционную сумбурность, на сплошной поток всевозможных наблюдений, высказываний, мнений, – что это скорее всего можно отнести к жанру дневника, чем романа. Одновременно с этим я обратил внимание на то, что Эльштейн, несмотря на неоднократные заявления о своем полном согласии с существующей действительностью и марксистскими взглядами, допустил в этом романе ряд явных расхождений с марксистским учением.

Прежде всего, содержание романа "Одиннадцать сомнений" безусловно оторвано от существующей действительности. Эльштейн изображает в этом романе молодого человека-интеллигента, страшного скептика и индивидуалиста, оторванного от современной действительности, недовольного окружающей действительностью, но в то же время будто бы являющегося сторонником этой действительности. По замыслу Эльштейна, герой его романа "Одиннадцать сомнений", желая написать книгу о современном молодом человеке, вдруг обнаруживает, что между его намерением и окружающей действительностью лежит для него непроходимая пропасть.

Герой романа, по замыслу Эльштейна, будто бы должен иметь хорошие намерения, а в реальности это получается не так. Получилось то, что его герой недоволен и тяготится существующей действительностью. Всех людей, например, окружающих его, он считает не чем иным, как подлецами.

Писателей и литературу он считает никуда негодными; что литература заставляет мыслить людей одинаково, а он хочет, чтобы они мыслили по-разному. Дальше он делает вывод, что будто бы весь мир плохо устроен, что человек в нем не может делать то, что ему хочется, и не может свободно проявлять свою волю.

Вопрос. Это также взгляды и самого Эльштейна?

Ответ. Поскольку во время наших разговоров Эльштейн высказывал свою точку зрения о том, что необходимо одновременное существование целого ряда самых разнообразных эстетических концепций, в том числе и явно враждебных марксизму, – следовательно, несмотря на подчеркивание того, что он стоит на марксистских позициях, Эльштейн, излагая антисоветские взгляды устами героя "Одиннадцати сомнений", тем самым, я считаю, – излагает и свои взгляды.

Вопрос. Эльштейн вам об этом так и говорил?

Ответ. Этот вывод я делаю на основании содержания его романа "Одиннадцать сомнений", а также на основании отдельных его антисоветских высказываний.

Вопрос. Только ли перечисленными фактами ограничивается антисоветская работа Эльштсйпа?

Ответ. Этого я не утверждаю. Я показал только то, что мне известно и что в состоянии был припомнить.

Вопрос. Связи Эльштейна вам известны?

Ответ. Эльштейн знает всех моих знакомых по Литературному институту.

Вопрос. Кто присутствовал при его антисоветских высказываниях?

Ответ. В разное время при этом присутствовали Рашеева Надежда Александровна, Лацис Александр, Черняк Исса, Штейн Борис, Михальчи Анна, Грановская Фаина.

Вопрос. Кому из писателей Эльштейн показывал свои "Одиннадцать сомнений"?

Ответ. Эльштейн говорил, что показывал свой роман директору Литературного института – Федосееву Гавриилу Сергеевичу, которому будто бы он понравился.

Показывал ли Эльштейн кому-либо из писателей, я не знаю.

Допрос прерван.

__________

12 апреля 1944 г.

Начало допроса в 10 час. 30 м.

Допрос окончен в 17 час.

Вопрос. На какой почве произошло ваше сближение с писателем Шкловским В. Б.?

Ответ. В конце мая или в начале июня 1943 года я, как оканчивающий Литературный институт ССП СССР и готовящийся к защите дипломной работы, должен был получать литературную консультацию по своему дипломному роману "Черновик чувств" у одного из крупных писателей. Выбор в данном случае зависел целиком от меня, и я решил с этой целью обратиться к писателю Шкловскому Виктору Борисовичу. В этом выборе мною руководили два мотива. Первый – это то, что я собирался заниматься не только в области художественной литературы, но и в области теории литературы. И второе то, что мои воззрения в этот период более соответствовали воззрениям на литературу Шкловского, Тынянова и Эйхенбаума, нежели других писателей.

Вопрос. Все трое, как известно, были вожаками формализма в литературе. Вас эти их воззрения сближали?

Ответ. Шкловский, Тынянов и Эйхенбаум меня привлекали главным образом как наиболее ярко выраженные представители формализма в прошлом.

Из этих вожаков формализма я симпатизировал больше всего Шкловскому.

Вопрос. Но формализм уже давно был осужден марксистской критикой как враждебное существующей действительности и социалистическому реализму течение в литературе. Вас и это сближало?

Ответ. Да, формализм я считал наиболее приемлемым для себя течением в литературе и из этого исходил в своих взглядах и литературном творчестве.

Вопрос. В чем выражались эти взгляды?

Ответ. Во-первых, я исходил из формулы Канта о том, что будто бы прекрасное есть то, что нравится и не зависит от смысла. И далее, придерживался взгляда на форму, как единственную реальность художественного произведения. Эти два обстоятельства были в моих убеждениях главенствующими. Я, вопреки социалистическому реализму, стал утверждать, что в художественном произведении форма должна преобладать над содержанием, что художественное произведение строится не на единстве формы и содержания, а на включении содержания в ряд остальных компонентов, образующих художественное произведение (тема, идея, рифма, эпитет, метафора и т. д.). Считал, что искусство и общество развиваются независимо одно от другого, и подобно тому, как художественное произведение не зависит от внешних условий, точно так же, мол, и художественное произведение не влияет на окружающую среду. В связи с этим – также в противоположность социалистическому реализму – историю искусств я рассматривал как историю стилей, утверждая, что стиль есть категория только литературная, независимая от окружающей среды и действительности, и, что он периодически повторяется не в качестве отражения реальной действительности, а по закону реакции. Я утверждал далее, что будто бы искусство развивается вне зависимости от окружающей действительности и подразумевает абсолютное совершенство формы.

В связи с этим целый ряд советских писателей мною резко осуждались за подчинение ими своего творчества и службу окружающей действительности. При этом я говорил, что окружающая действительность не должна вмешиваться в творчество и они, мол, должны работать, исключительно подчиняясь законам, свойственным только литературе, независимым от окружающей среды и действительности. Комплекс подобных установок, глубоко уходящих своими корнями в формалистические взгляды на искусство, и порождали у меня те антисоветские взгляды на советскую литературу и действительность, которые я в кругу своих единомышленников пропагандировал и которые по коренным вопросам сближали меня с взглядами формалистов.

Эти мои взгляды прежде всего и послужили причиной тому, что консультантом для своей дипломной работы я избрал писателя Шкловского. Его произведения я читал почти все без исключения, и Шкловский был моим любимым писателем, хотя лично я с ним знаком не был.

Вопрос. Как состоялось ваше с ним знакомство?

Ответ. После предложения мне избрать для себя руководителей над дипломной работой по своему усмотрению, твердо решив остановить свой выбор на Шкловском, я обратился с этим вопросом к директору Литературного института проф. Федосееву и попросил прикрепить меня к Шкловскому. Через несколько дней, дав мне положительный ответ, он вручил одновременно с этим письмо, с которым велел обратиться непосредственно к Шкловскому. Поскольку перед тем, как запечатать конверт с письмом, Федосеев ознакомил меня с содержанием этого письма, я знал, что дирекция института обращалась к Шкловскому с просьбой взять на себя руководство и консультацию над моей дипломной работой – романом "Черновик чувств". В письме также указывалось, что эта консультация соответствующим образом будет оплачиваться.

Зайдя два раза с этим письмом па квартиру к Шкловскому и не застав оба раза его дома, я понял, что таким путем маловероятно, чтобы я его скоро встретил, решил просто написать ему записку и просить, чтобы он принял меня по личному делу. Эту записку я оставил у вахтера при входе в Клуб писателей, надеясь, что это как-то ускорит встречу. Через несколько дней, находясь в Клубе писателей, я совершенно случайно встретился с Шкловским, который в это время как раз читал мою записку, вероятно, переданную ему незадолго перед этим. Я спросил у Шкловского разрешения встретиться с ним. Он предложил мне зайти к нему через несколько дней на квартиру.

Вопрос. Вы это сделали?

Ответ. Да, я вскоре посетил его на квартире по Лаврушинскому пер., д. 17/19, кв.47.

Вопрос. Покажите об этом подробнее.

Ответ. Первое мое посещение Шкловского оказалось весьма кратким, так как у него вернулся с фронта сын и он просил меня зайти на следующий день. Правда, в этот раз я передал ему письмо от дирекции Литературного института относительно меня, и он, выразил согласие со мной работать в том случае, если его заинтересует мой роман "Черновик чувств". Он предложил мне принести его. Что я на следующий день и сделал. Шкловский обещал прочесть его, дать свой отзыв, внести соответствующие коррективы, а также указать дальнейший план работы над романом.

В этот раз Шкловский просил меня позвонить ему через несколько дней, что я и сделал. Но роман им прочитан еще не был и опять он просил позвонить через несколько дней. Я позвонил, но в этот раз "Черновик чувств" по-прежнему им прочитан еще не был. Наконец, в третий раз, когда я ему позвонил, оказалось, что роман он прочитал и в разговоре по телефону Шкловский сообщил мне ряд своих соображений касательно романа. Однако ввиду того, что по телефону всего сообщить было нельзя, он назначил мне свидание на другой день у себя дома.