Текст книги "Лесные братья [Давыдовщина]"

Автор книги: Аркадий Гайдар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

СМЕРТЬ ДЕМЕНЕВА

Было решено произвести экспроприацию железнодорожной кассы на станции Усолье, но так как самого главного боевика Штейникова теперь уже не было, тс дело это поручили Деменеву.

Он уехал в Усолье один, ибо рассчитывал там на по мощь нескольких местных рабочих, связанных с давыдовцами.

Было утро, от воды широко разлившейся Камы воды подымался легкий теплый пар. На станции было в этот час только шесть мастеров да пять, жандармов.

Поставив двух часовых у входа в вокзал и захватив одно го с собою, Деменев ворвался в жандармское помещение. Два жандарма спали, двое играли в шашки.

Скомандовав «Руки вверх!», Деменев схватил со стола небольшой, обитый железом ящик и, приказав жандармам лечь на пол, хотел было разоружить их, но в это время сзади послышался стук; распахнулась дверь, и вошел пятый, вернувшийся откуда – то жандарм. Увидев двух вооруженных людей и товарищей, лежащих на полу, он с криком отскочил назад, захлопнув за собою дверь. Выбежав на перрон, он дал выстрел в воздух.

Деменев понял, что дело плохо, что сейчас поднимется настоящая тревога, и не рискнул тратить время на разоружение стражников. Выстрелив в одного из них, он бросился бежать. Но едва он распахнул дверь, как стражники повскакивали и, через открытое окно выбравшись на перрон, перерезали ему дорогу. Остановившись на углу, они открыли по беглецу частый огонь.

«Ничего, – подумал Деменев, – вот мы сейчас вам покажем!»

Он начал отстреливаться, озираясь по сторонам: он не понимал, куда могли деваться его товарищи. Но уже через несколько мгновений он понял, что товарищей нет. Очевидно, испугавшись перестрелки, невыдержанные и не закаленные в схватках помощники бросились бежать кто куда.

Тогда Деменев, которому пора было уже думать о спасении, бросил тяжелый ящик. С трех сторон путь ему был перерезан, оставалась только одна дорога – за пакгаузы.

Пробежав немного, он понял, что попал в ловушку, ибо впереди, насколько хватало глаз, была только вода и вода, широко разлившаяся по полям. С гладкой как лист поляны он отстреливался до тех пор, пока одна из пуль не пробила ему грудь. Тогда он упал вниз лицом. Теряя сознание, судорожным зажимом пальцев вырвал клок росистой травы и стиснул его так, что зеленая травяная кровь капельками потекла на землю.

Потом пальцы разжались – и он умер.

Бомбы были на исходе, и Алексей то и дело торопил рабочих завода, замедливших на этот раз давно обещанную доставку условленного количества.

– Нет никаких сил, Лексей Иванович, – отвечали ему с завода. – Слежка такая, что до уборной без чужих глаз не дойдешь. Только примешься за работу, станешь обтачивать, глядишь, мастер идет. «Ты что такое, сукин сын, делаешь? Почему не своей работой занят?» – и так это подозрительно он смотрит, что беда прямо.

К счастью, мастер заболел, слег на несколько дней. Поставив в проходах наблюдателей, несколько рабочих быстро принялись за дело. В то время, когда один обрезал кусок газовой трубы до нужного размера, другой делал винтовую нарезку, третий просверливал закрышку и…

Работали быстро, сосредоточенно, то и дело оглядываясь по сторонам.

– Эх, мать твою!.. – зло сплевывая, проговорил один и начал обертывать тряпицей порезанный в спешке палец. – Вот и кружись тут, как черт в колесе. Того и гляди, что влипнешь за других! Хорошо им… ушли в лес – ищи, свищи их, как ветра в поле, а тут: придут домой и заберут тебя голыми руками. Тут тебе и тюрьма, тут тебе и каторга, а дома – баба да четверо ребятишек – один одного меньше!

– Мы не поможем, так кто же поможет? – процедил сквозь зубы другой.

– Против помощи никто не говорит. Да все без толку! Я один, может быть, уже десятую бомбу вытачиваю а польза какая? Мало что – то пользы видно, беспокойства хоть отбавляй! Арестовывают людей, выгоняют целыми десятками. Про Ваську слышали?

– Что?

– Письмо прислал. Сказывает, всех ребят, которых отсюда уволили, ни на один завод не принимают. Так и говорят: «Александровцы – бунтовщики, вешать вас, сукиных детей, надо! Нету для вас работы!» Управляющий будто телеграмму дал по всему Уралу, чтобы, значит, гнать александровцев отовсюду в шею!

За дверьми раздался свист. Запыхавшись, вбежал мальчишка – подросток и крикнул:

– Управитель идет… Управитель идет, ребята!

Быстро набросали недоделанные бомбы в ящики с разным железным ломом и застыли на своих местах.

Управляющий вместе с приставом вошли при всеобщем молчании. Негромко разговаривая, они медленно прошли вдоль станков, иногда останавливаясь то около одного, то около другого рабочего.

Их пропускали подчеркнуто вежливо, на вопросы им отвечали коротко и четко.

Остановившись возле крайнего станка, как раз там, где только что точились бомбы, управляющий сделал рабочим знак, чтобы подошли.

Через минуту возле него образовалась большая куча. Управляющий был, по – видимому, настроен хорошо или по крайней мере старался казаться таким.

– Ребята, – начал он, – ну как живете? Не надоела вам вся эта волынка, а ну сознайтесь по правде?

Ребята молчали, как бы не понимали, о чем идет речь.

– Я спрашиваю, неужели вам не надоела эта канитель? – Управляющий развел руками, и голос его сделался соболезнующим и грустным. – Ведь вы подумайте, а позор – то какой! Какой позор!.. Жили честно и мирно, а теперь что – разбойникам помогаете? Вы думаете, я слепой? Разве я ничего не вижу? Ну скажите, пожалуйста, ' и зачем вы с этими грабителями связались? Ну скажи хоть бы ты?.. Управляющий ткнул пальцем в одного из рабочих:

– А, ты не связывался, и другой не связывался, и третий не связывался, так что же, по – вашему, я с ними связывался или, может быть, он? – Управляющий махнул в сторону сочувственно покачивающего головой пристава. – Вот прошлый раз бомбу кто – то в квартиру бросил? А для чего, спрашивается, бросили? Ну хорошо, бомба только рояль и стены попортила, а если бы она, сохрани боже, меня убила… что тогда было бы?

Управляющий повысил голос:

– Я вас спрашиваю, скоты вы этакие?.. Думаете, прекрасно завод без управляющего остался бы? Да вам бы такого другого прислали, что от него небо в овчинку показалось бы! Виданное ли это дело, чтобы управляющих убивать?.. – Он остановился, покраснев и захлебываясь от негодования. Помолчал и, пересилив себя, начал опять ласково:

– Да и за что меня убивать, посудите сами, ну что я кому-нибудь сделал? Граммофон для вас из своих средств купил, каждый год жена для ваших ребятишек елку устраивает… подарки там, разные орешки, коробочки, пряники… Чего же вам еще надо?

– Чтобы вы все передохли, сволочи! – раздался вдруг резкий голос из толпы.

Тотчас же толпа забурлила, началось движение, послышался общий гул не то одобрения, не то негодования. Кто именно крикнул, определить нельзя было.

– А, вы вот как? Значит, вот что, – пятясь к выходу, злобно взвизгнул управляющий, – ну хорошо, хорошо, мы с вами будем по – другому разговаривать! Мы будем по – другому!..

– И мы тоже! – крикнул кто – то в ответ.

Едва управляющий и пристав скрылись, как недоделанные бомбы были снова извлечены из ящиков, и работа закипела еще более лихорадочным темпом.

Теперь тот самый рабочий, который порезал себе палец и крыл почем попало давыдовцев, ввинчивал крышку, бормотал, стиснув зубы:

– А! Ты так… подарки, коробочки? Чтоб вы подавились своими коробочками! А ты спрашиваешь, зачем помогаем? Не тебе ли, лысому черту, помогать прикажешь? – Он ввинтил крышку, быстро отер со лба капли крупного пота и, передавая бомбу товарищу, сказал резко:

– Моя уже готова!

ЗАСАДА

– А Штейников – то жив, – сказал однажды Петька Чудинов Алексею.

– Что ты говоришь?

– Ей – богу, жив! Мне сейчас баба одна александровская говорила. Жандармы у нее на постое, так разговаривал!; меж собою, – убежал, говорят, куда – то! Кровь на листьях видели, а догнать не могли! Так – таки спрятался, вероятно куда-нибудь: рану пережидает! Штейников, брат, если вернется, – во как дело пойдет! И сколько раз конец ему приходил? Нет, смотришь, живучий человек, вывернется! Не то что Неволин либо Деменев – тем сразу!.. – Он вздохнул

Получив это сообщение, Алексей был крайне обрадован. Если Штейников жив, значит, вернется, а если вернется – многое еще можно будет сделать.

Как – то однажды Алексей заявил:

– Патронов у нас мало, бомбы доставать все труднее становится! Помните адрес в Чусовой, что дал мне приезжий лбовец? Завтра я сам туда отправлюсь и попробую! Может быть, и достану!

На следующее утро лошадьми он уехал. В Чусовой он быстро нашел нужного ему человека. Человек знал условный пароль лбовцев. Принял он Алексея осторожно в сумерках, запер крепко за ним ворота. И до полуночи проговорили они.

Человек жил замкнуто в небольшом каменном домике. Приехал он сюда приблизительно год тому назад. Чем он занимался, соседи точно не знали. Несколько раз полиция делала у него обыски, но все безрезультатно. Очевидно, был он опытен и хитер. Он пообещал Алексею, свести его завтра вечером к другому человеку, у которого можно будет получить все необходимое.

– Когда? – спросил Алексей.

– Завтра в восемь!

Алексей стал прощаться, но хозяин уговаривал его остаться ночевать. Алексей было согласился, но вспомнил, что у него есть дело к одному из рабочих прокатного цеха, и ушел, несмотря на предупреждение хозяина, пообещав завтра быть ровно к назначенному часу.

Выходя из дома, он то и дело осторожно оборачивался. Один раз, когда ему показалось, что идущий за ним по дороге человек не так пьян, как хочет казаться, – Алексей быстро завернул за угол, пробежал немного, завернул снова и скрылся за разбросанными домиками заводского поселка.

«Неужели выследили и узнали? – подумал он. – Нет, вряд ли! Вероятно, это просто за его домом иногда посматривают! Ну и заинтересовались: кто это такой оттуда вышел? А все – таки надо быть начеку».

На следующий день к вечеру Алексей запоздал немного, и вот почему: пробираясь к каменному домику, он увидел, как в распахнутое окно противоположного дома высунулась, но тотчас же спряталась форменная фуражка жандарма.

«Как он тут живет? – подумал Алексей. – Рискованное соседство! Или это слежка?»

Алексей постоял на углу, потом обошел квартал и с противоположной улицы заглянул через ворота во двор, который, по его мнению, должен был выходить к нужному ему дому. На дворе было пусто. Он осторожно открыл калитку, перелез через забор и очутился возле бани, прилегающей к каменному домику. Затем тихонько, чтобы с улицы не было слышно, отворил дверь в сени, ощупью пробрался к скобке и, дернув ее, быстро вошел в комнату.

Рука его моментально рванулась к маузеру, ибо по меньшей мере восемь жандармов, очевидно, не ожидавших его появления со стороны черного хода, повскакивали из – за стола.

«Засада!» – сообразил Алексей и, не раздумывая, разрядил пол – обоймы в бросившихся к нему жандармов, выскочил в сени. Перемахивая через забор, он почувствовал, что 1 пуля оцарапала ему правое бедро. Почти тотчас же за ним вслед из – за забора выглянула голова одного из преследователей, но моментально спряталась, услышав свист пули, 1 пролетевшей над самым ухом.

«А! – подумал взбешенно Алексей, рыкая в темно – ту. – Поймать захотели, собаки! И здесь выследили… Ну хорошо!»

Злоба цепко стискивала ему горло: злоба не за полученную рану, а за то, что ему не удалось достать патронов и бомб, за то, что своим появлением он окончательно засыпал и провалил ожидавшего его человека.

Он до того обезумел от бешенства, что, ничего не соображая, пошел на станцию и без всяких предостережений взял билет на первый попавшийся поезд.

Так, почти не помня самого себя, он доехал до станции Пашия. Почувствовал жажду, слез и пошел в буфет. По дороге в коридоре он встретил лениво позевывающего жандарма и опять почувствовал приступ охватывающей ярости. Теряя всякое благоразумие, на глазах у всех он застрелил жандарма. Затем подошел к стойке, налил полный стакан водки, которой он раньше никогда и в рот не брал, залпом выпил. Потом, играя блеском двух маузеров, заставил расступиться оцепеневшую публику и ушел, прихрамывая, в двери, за которыми метался, как неприкаянная душа, черный горячий ветер.

ПОЗДНО РАЗОБЛАЧЕННЫЙ ПРОВОКАТОР

Прошло несколько летних месяцев. О Штейникове не было ни слуха. А он в это время лежал в землянке, на которую наткнулся, спасаясь от преследовавших его ингушей. В бородатом, полусумасшедшем человеке он узнал беглеца, спасшегося через разломанную трубу. Помешательство у Али – Селяма было тихое. Иногда он оставлял впечатление нормального человека. Понемногу Штейников, оправившись от раны и вывиха, узнал всю правду об Али – Селяме.

Одного только он никак не мог понять, кто помог бежать Али – Селяму. Не мог потому, что и сам Али – Селям не знал этого. Иногда он морщил лоб и говорил о какой – то записке, полученной им через окно в ночь побега. Штейников много раз спрашивал, какая это записка, от кого, к кому, куда он ее дел. Тогда Али – Селям тер виски, силясь припомнить что – то, но вспомнить не мог.

И вот однажды, когда Штейников почти что оправился и собирался уже через недельку покинуть келью отшельника, он сидел в землянке на чурбане и вырезал на дорогу набалдашник для толстой дубовой палки. Нож притупился. Штейников подошел к лежащему в углу камню и принялся точить клинок. Но точить, стоя на коленях, ему было неудобно, да и темно. И он решил подвинуть камень к чурбану.

Камень был тяжелый. Штейников с трудом подкатил его к свету и увидел вдруг, что под камнем лежала беленькая бумажка. «Записка!» – подумал он и, схватив ее, развернул.

Карандашом написанные слова выцвели, стерлись, но все же разобрать было можно. Штейников прочел ее – и ахнул. Записка была на имя пристава, и в ней сообщалось точно прежнее место стоянки боевиков. Теперь перед Штейниковым с внезапной резкостью вырисовывались все подробности.

Очевидно, мнимый лбовец, увидав, что Али – Селяма боевики обвиняют в шпионаже, принял его за своего, помог ему бежать и отдал записку для передачи полиции.

«Но наши – то… Наши ничего не знают! – ужаснулся Штейников. – Надо сообщить как можно скорее, если еще не поздно».

На следующее же утро, несмотря на то, что он не совсем еще поправился, Штейников собрался в путь.

Али – Селям проводил его до порога. Он был оборван, и голое тело просвечивало сквозь его рубище. Он долго стоял, глядя на удаляющегося Штейникова, потом сел на порог землянки и, понурив всклокоченную голову, пробормотал:

– Суета все и суета. Мне бы только покой!..

А в это время Алексей получил последний и самый тяжелый удар.

Как – то вечером к нему вместе с братом пришли несколько рабочих. Долго говорили они то о том, то о другом – по – видимому, хотели что – то сказать важное, но не решались.

Заметив это, Алексей даже рассердился и крикнул:

– Что вы вихляетесь, говорите прямо, что вам нужно?

– Вот что, Лексей Иванович! – сказал старший из них. – Видишь, какое дело! Конечно, знаем мы, что ты за нас, да только измучился народ больно через все это! Из дому ни шагу, всюду за тобой полиция следит! Ни собраться потолковать про свои дела, ни книжку какую прочесть ничего! Брось ты это свое дело! Ей – богу, брось! Передохни сам малость и дай народу поправиться! Многие тебя об этом просят! Свои же ребята, рабочие, и не в обиду, а просто как товарища! Устали очень, Лексей Иванович, а пользы никакой!

Долго, долго сидел молча Алексей, и горькая улыбка не сходила с его плотно сжатых губ. Потом встал и ответил, но ответил как – то глухо и не глядя никому в глаза:

– Хорошо!.. Хорошо, пусть будет по – вашему, я уйду!

Затем он, повернувшись, скрылся в чаще и не возвращался оттуда до самого утра.

Когда он вернулся, то глаза его горели сухим лихорадочным блеском.

– Мы уезжаем, – сказал он, – уезжаем отсюда, кто хочет, тот уедет со мной!

– Далеко?

– Далеко, – ответил он, – очень далеко!

– Когда? – спросил лбовец, тот самый, предупредить О котором торопился Штейников. И следующими словами сам того не зная, Алексей произнес себе смертный приговор:

– Через три дня!..

Боевики шли по дороге и наткнулись на засаду полиции. Вступили в перестрелку, потом бросились врассыпную

Собравшись через час, они недосчитались только одного – Ивана Давыдова…

Но на следующий день они узнали, что полиция никого не убила, следовательно, Иван спасся.

Между тем Штейников еще по дороге узнал от одного надежного человека, что боевики уже ушли к Каме с тем, чтобы, добравшись до нее, сесть на первый попавшийся па – доход, идущий книзу. И узнав, что лбовец был с ними, утоненный Штейников тяжело опустился на траву и, закрыв глаза, пробормотал пересохшими губами:

– Конченое дело, слишком поздно!

ЭПИЛОГ

Иван Давыдов в перестрелке был тяжело ранен. Семь суток пролежал он в лесу, не решаясь выбраться.

Наконец жажда и голод измучили его, он выполз на дорогу и попался в руки жандармам.

Его отвезли в заводскую больницу и поставили около него сильный конвой. Сначала он был без памяти, потом начал приходить в себя.

– Доктор, – сказал он однажды, – скажите правду, зачем вы меня лечите, разве только затем, чтобы передать здоровым в руки палачам? Доктор, – еще тише сказал он, – если вы по ошибке вместо лекарства дали бы рюмку яда?..

Доктор посмотрел на него и пожал ему руку.

Просьбу доктор выполнил. В этот же вечер Иван умер…[4]4
  Пермский губернатор сообщил министру внутренних дел: Иван Давыдов во время перестрелки с жандармами тяжело ранен в ногу 15 августа 1908 года. Обнаружили его случайно в лесу в полутора верстах от Всеволодо – Вильвы по Ивакинской дороге одного, спящим в бреду, с открытым боевым спуском нагана в руках. Осмотрев раненого, врач сделал заключение: гангрена до пояса, безнадежен. Не семь дней, а полмесяца он таился в лесу, лишенный движения. Умер И. Давыдов в больнице через три дня после ареста – 3 сентября. (ЦГАОР, ф.102, ДП 00, 1908, д. 2, 4.43, л. 70 – 76.)


[Закрыть]

По указанию провокатора жандармы возле Чермоза схватили боевиков и отправили их на пароходе в Пермь[5]5
  Согласно телеграмме, полученной в Департаменте полиции из Перми, «главарь шайки» Алексей Давыдов вместе со своими товарищами Мичуриным и Чудиновым были арестованы в семь часов вечера 21 августа 1908 года в Добрянском заводе. А 24 августа пермский Губернатор сообщил в Министерство внутренних дел, что «вся означенная шайка в корне изъята». И это несмотря на то, что не был тока еще обнаружен Иван Давыдов, многие другие боевики (ЦГАОР, там же, л.64 – 69У.


[Закрыть].

На каждой новой пристани пароход наполнялся пассажи рами, и боевиков перевели на корму. Пассажиров оттуда повыгоняли.

Никогда, вероятно, Пермь не видела такого судебного процесса. Улицы были запружены народом. Конные жандармы густыми шпалерами оцепили здание, где заседала выездная сессия Казанского суда.

Боевики держались спокойно. Алексей выгораживал всех, сваливая всю вину на себя.

Его же вместе с Чудиновым и еще Безгодовым приговорили к смертной казни. Последний был арестован по подо – зрению в убийстве старика часовщика. Лавочник, у которого Штейников покупал махорку, в сумерки принял его за Безголова и донес на совершенно непричастного к деда человека.

Когда закованных в кандалы смертников, окруженных двумя рядами конвойных, вывели на улицу, то раздался общий приветственный гул. Окна были распахнуты. Балконы усыпаны народом. Кто – то крикнул:

– Да здравствует революция!..

Откуда – то донеслись граммофонные звуки « Марсельезы».

– Умирать, так с музыкой! – улыбнувшись, сказал товарищам Алексей.

Распахнулись ворота тюрьмы, и каменная одиночка поглотила приговоренных.

…Наступила ночь.

Провалами темных пятен мерцала пустота серых каменных углов тюрьмы. Алексей подошел к окну и, прислонившись к стенке, долго и жадно всматривался в небо…

Во дворе замелькали факелы. Один, другой… Они кружились, дымили – казалось, что безумные черные тени жандармов и палачей толкутся и носятся в каком – то диком торжествующем танце.

Потом стало тихо, тихо.

И на дворе раздался стук, – стук топора о дерево, как будто бы кто – то колол дрова.

И осужденные поняли, что это палачи вышли на работу. Палачи готовят виселицу.

Ночью всех осужденных повесили…

(1927)