Текст книги "Данте. Демистификация. Долгая дорога домой. Том II"

Автор книги: Аркадий Казанский

От 1377 года, до фактического непризнания антипапы Бенедикта XIII в 1398 году, прошёл 21 год.

Прибавив 21 год к 1799 году – году изгнания папы Пия VI с папского престола, получаю 1820 год; Данте не дожил до окончания раскола. Этот период в истории Католической Церкви известен, кроме изгнания папы Пия VI, пленением Наполеоном папы Пия VII, Наполеоновскими войнами, охватившими всю Европу, разгромом Наполеона и послевоенным переустройством Европы, попыткой реванша Наполеона I, закончившейся его ссылкой на остров Святой Елены в 1821 году.

Европе в этот исторический период было явно не до Великого престола, а само папство, преодолев Великий Западный раскол, постаралось убрать его подальше с глаз, вместе с «Авиньонским пленением пап» и всеми раскольниками – антипапами.

Данте только начал было выражать возмущение делами братьев гаудентов раскольников, как вдруг увидел кого-то, распятого в пыли тремя колами. Брат Каталан поясняет ему, что тот, на кого он смотрит – иудейский первосвященник Каиафа.

Тогда воины, и тысяченачальник, и служители Иудейские взяли Иисуса и связали Его, и отвели Его сперва к Анне, ибо он был тесть Каиафе, который был на тот год первосвященником. Это был Каиафа, который подал совет Иудеям, что лучше одному человеку умереть за народ. (Иоанн 18.12—14)

Фарисеи – представители религиозно-политического течения в Иудее (II век до н. э. – первые века н. э.); вели яростную борьбу с раннехристианскими общинами, поэтому Евангелие, критикуя их, называет их лицемерами.

Поэт прямо сравнивает Великий Западный раскол со Страстями Христовыми.

В цехе описывается модель, которую нечаянно уронили поперек прохода и оголили при перемещении, хрупкая песчаная оболочка частично рассыпалась. Модель стала легче приходящих, и намного легче уходящих покрытых песчаной оболочкой, которых залили расплавом металла и, которые освобождаются от оболочки после остывания расплава металла.

Она брошена на три кола, на которых её понесут обратно, в цех, где воск покрывается песчаной бронёй или ещё дальше, чёрный дьявол понесёт её и бросит в котел для переплавки.

 
Allor vid'io maravigliar Virgilio
sovra colui ch'era disteso in croce
tanto vilmente ne l'etterno essilio. [126]
 
 
Poscia drizzò al frate cotal voce:
«Non vi dispiaccia, se vi lece, dirci
s'a la man destra giace alcuna foce [129]
 
 
onde noi amendue possiamo uscirci,
sanza costrigner de li angeli neri
che vegnan d'esto fondo a dipartirci». [132]
 
 
Rispuose adunque: «Più che tu non speri
s'appressa un sasso che de la gran cerchia
si move e varca tutt'i vallon feri, [135]
 
 
salvo che «n questo è rotto e nol coperchia:
montar potrete su per la ruina,
che giace in costa e nel fondo soperchia». [138]
 
 
Lo duca stette un poco a testa china;
poi disse: «Mal contava la bisogna
colui che i peccator di qua uncina». [141]
 
 
E «l frate: «Io udi» già dire a Bologna
del diavol vizi assai, tra ' quali udi»
ch'elli è bugiardo, e padre di menzogna». [144]
 
 
Appresso il duca a gran passi sen gì,
turbato un poco d'ira nel sembiante;
ond'io da li «ncarcati mi parti»
dietro a le poste de le care piante. [148]
 
 
И видел я, как чудно поглядел
Вергилий на того, кто так ничтожно,
В изгнанье вечном, распятый, коснел. [126]
 
 
Потом он молвил брату: «Если можно,
То не укажете ли нам пути
Отсюда вправо, чтобы бестревожно [129]
 
 
Из здешних мест мы с ним могли уйти
И черных ангелов не понуждая
Нас из ложбины этой унести». [132]
 
 
И брат: «Тут есть вблизи гряда большая;
Она идет от круговой стены,
Все яростные рвы пересекая, [135]
 
 
Но рухнула над этим; вы должны
Подняться по обвалу; склон обрыва
И дно лощины сплошь завалены». [138]
 
 
Вождь голову понурил молчаливо.
«Тот, кто крюком, – сказал он наконец, —
Хватает грешных, говорил нам лживо». [141]
 
 
«Я не один в Болонье образец
Слыхал того, как бес ко злу привержен, —
Промолвил брат. – Он всякой лжи отец». [144]
 
 
Затем мой вождь пошел, слегка рассержен,
Широкой поступью и хмуря лоб;
И я от тех, кто бременем удержан,
Направился по следу милых стоп. [148]
 

Вергилий чудно посмотрел на Каиафу, и есть от чего. В земной жизни они были современниками, возможно, где-то встречались. Затем он интересуется у братьев гаудентов, есть ли путь дальше. Брат Каталан поясняет, что большая гряда, пересекающая все яростные рвы (канавки, по которым потечёт расплавленный металл, заполняя формы), рухнула в одном только месте, но его легко обойти, поднявшись по обвалу, завалившему дно лощины.

Вергилий понял: бес Хвостач солгал им, рассказывая, что мост обрушен, и путникам не пройти дальше. Брат Каталан подтверждает, что обучаясь в Болонье, он слышал много образцов приверженности беса ко лжи. Князь мира сего – Дьявол – лжец и отец всякой лжи – не верьте его словам о 1266 годе от Страстей Христовых, равно как и указанию на дату Пасхи. Вергилий пошёл, слегка рассержен оттого, что поверил словам беса. Данте поспешил от удержанных бременем – от закованных в песчаную броню моделей будущих отливок, по следу милых стоп – послушно следуя за ним.

В начале демистификации я предупреждал читателей: – «Не верьте датам на страницах книг», они могут быть проставлены Дьяволом, чтобы ввести нас в заблуждение. Так и здесь, на лживых словах беса (а другими они не могут быть!) построена хронология жизни поэта – Данте Алигьери, определено время написания Комедии и покоится целиком «Время Данте и его окружения»!

Отбросим слова беса и взглянем на небеса, недоступные ему! Создатель изгнал Люцифера и его войско с небес, которые так теперь и называются: – «Небеса – нет беса!» Уповать я могу только на Звёзды, Планеты и небесную механику.

INFERNO – Canto XXIV. АД – Песня XXIV
Круг восьмой – Седьмой ров – Воры

 
In quella parte del giovanetto anno
che «l sole i crin sotto l'Aquario tempra
e già le notti al mezzo dì sen vanno, [3]
 
 
quando la brina in su la terra assempra
l'imagine di sua sorella bianca,
ma poco dura a la sua penna tempra, [6]
 
 
lo villanello a cui la roba manca,
si leva, e guarda, e vede la campagna
biancheggiar tutta; ond'ei si batte l'anca, [9]
 
 
ritorna in casa, e qua e là si lagna,
come «l tapin che non sa che si faccia;
poi riede, e la speranza ringavagna, [12]
 
 
veggendo «l mondo aver cangiata faccia
in poco d'ora, e prende suo vincastro,
e fuor le pecorelle a pascer caccia. [15]
 
 
Покуда год не вышел из малюток
И солнцу кудри греет Водолей,
А ночь все ближе к половине суток [3]
 
 
И чертит иней посреди полей
Подобье своего седого брата,
Хоть каждый раз его перо хилей, – [6]
 
 
Крестьянин, чья кормушка небогата,
Встает и видит – побелел весь луг,
И бьет себя пониже перехвата; [9]
 
 
Уходит в дом, ворчит, снует вокруг,
Не зная, бедный, что тут делать надо;
А выйдет вновь – и ободрится вдруг, [12]
 
 
Увидев мир сменившим цвет наряда
В короткий миг; берет свой посошок
И гонит вон пастись овечье стадо. [15]
 

Когда Солнце из созвездия Водолей переходит в созвездие Рыбы, где его ждёт весеннее равноденствие 21 марта, ночь становится более половины суток; вечером Водолей появляется на горизонте (греет кудри Солнцу). Так Данте подчёркивает, что в настоящее время середина марта. Конец марта – пора утренних заморозков и интенсивного таяния снега – седого брата инея.

Для Центральной России, где ещё сильны мартовские морозы, эта картина нехарактерна, но в Западной Европе в это время поля уже очистились от снега. Крестьянин подпоясывается (перехватывается) кушаком ниже пояса, чтобы не впускать холод к пояснице и спине. Вставшее утреннее Солнце быстро сгоняет ночной иней, можно выгонять скотину на луг, хранящий прошлогоднюю траву.

Крестьянин, чья кормушка небогата – поэт цитирует экономическое учение Адама Смита (16 июня 1723 года – 17 июля 1790 года), отца английской политической экономии.

 
Così mi fece sbigottir lo mastro
quand'io li vidi sì turbar la fronte,
e così tosto al mal giunse lo «mpiastro; [18]
 
 
ché, come noi venimmo al guasto ponte,
lo duca a me si volse con quel piglio
dolce ch'io vidi prima a piè del monte. [21]
 
 
Le braccia aperse, dopo alcun consiglio
eletto seco riguardando prima
ben la ruina, e diedemi di piglio. [24]
 
 
E come quei ch'adopera ed estima,
che sempre par che «nnanzi si proveggia,
così, levando me sù ver» la cima [27]
 
 
d'un ronchione, avvisava un'altra scheggia
dicendo: «Sovra quella poi t'aggrappa;
ma tenta pria s» è tal ch'ella ti reggia». [30]
 
 
Non era via da vestito di cappa,
ché noi a pena, ei lieve e io sospinto,
potavam sù montar di chiappa in chiappa. [33]
 
 
E se non fosse che da quel precinto
più che da l'altro era la costa corta,
non so di lui, ma io sarei ben vinto. [36]
 
 
Ma perché Malebolge inver» la porta
del bassissimo pozzo tutta pende,
lo sito di ciascuna valle porta [39]
 
 
che l'una costa surge e l'altra scende;
noi pur venimmo al fine in su la punta
onde l'ultima pietra si scoscende. [42]
 
 
Так вождь причиной был моих тревог,
Когда казался смутен и несветел,
И так же сразу боль мою отвлек: [18]
 
 
Как только он упавший мост приметил,
Он бросил мне все тот же ясный взгляд,
Что у подножья горного я встретил. [21]
 
 
Он оглядел загроможденный скат,
Подумал и, кладя конец заботам,
Раскрыв объятья, взял меня в обхват. [24]
 
 
И словно тот, кто трудится с расчетом,
Как бы все время глядя пред собой,
Так он, подняв меня единым взметом [27]
 
 
На камень, намечал уже другой
И говорил: «Теперь вот тот потрогай,
Таков ли он, чтоб твердо стать ногой». [30]
 
 
В плаще бы не пройти такой дорогой;
Едва и мы, с утеса на утес,
Ползли наверх, он – легкий, я – с подмогой. [33]
 
 
И если бы не то, что наш откос
Был ниже прежнего, – как мой вожатый,
Не знаю, я бы вряд ли перенес. [36]
 
 
Но так как область Злых Щелей покатый
К срединному жерлу дает наклон,
То стены, меж которых рвы зажаты, [39]
 
 
По высоте не равны с двух сторон.
Мы наконец взошли на верх обвала,
Где самый крайний камень прислонен. [42]
 

Данте сравнивает Вергилия с крестьянином, когда тот проявляет замешательство в сложной житейской ситуации. Очень интересная интерпретация поведения Геркулеса, которому, казалось бы, нерешительность и беспомощность не свойственны. Когда неопределённость ситуации разъясняется, Вергилий с прежней энергией продолжает свой путь. В подтверждение тому, он хватает Данте, с лёгкостью перенося его над опасными местами. Идёт и приговаривает, подбодряя сам себя, между прочим, замечает: в плаще – песчаной тяжёлой форме – такой дорогой пройти было бы невозможно. Поэт сомневается, что в одиночку он сам справился бы с этим путём. Возможно, так описан им подъём на механизме типа лифта – путники находятся на территории огромного завода.

Область злых щелей – приэкваториальный участок Звёздного Неба, с точки зрения наблюдателя, находящегося в Северном полушарии, очень крута; опускаясь на самое дно, к Южному Полюсу, делается более покатой с точки зрения того же наблюдателя, не учитывающего изменения положения тела, при перемещении по Земле, равно, как и по Небу.

На заводе, по технологии производства, для облегчения перемещения утяжеляющихся форм, территория спланирована с постепенным понижением. В самом низу находится литейный цех, выше которого, на утёсе или скале устраиваются печи-домницы для плавки металла, который самотёком потечёт в литейные формы.

 
La lena m'era del polmon sì munta
quand'io fui sù, ch'i» non potea più oltre,
anzi m'assisi ne la prima giunta. [45]
 
 
«Omai convien che tu così ti spoltre»,
disse «l maestro; «ché, seggendo in piuma,
in fama non si vien, né sotto coltre; [48]
 
 
sanza la qual chi sua vita consuma,
cotal vestigio in terra di sé lascia,
qual fummo in aere e in acqua la schiuma. [51]
 
 
E però leva sù: vinci l'ambascia
con l'animo che vince ogne battaglia,
se col suo grave corpo non s'accascia. [54]
 
 
Più lunga scala convien che si saglia;
non basta da costoro esser partito.
Se tu mi «ntendi, or fa sì che ti vaglia». [57]
 
 
Leva'mi allor, mostrandomi fornito
meglio di lena ch'i» non mi sentìa;
e dissi: «Va, ch'i» son forte e ardito». [60]
 
 
Su per lo scoglio prendemmo la via,
ch'era ronchioso, stretto e malagevole,
ed erto più assai che quel di pria. [63]
 
 
Мне так дыханья в легких не хватало,
Что дальше я не в силах был идти;
Едва взойдя, я тут же сел устало. [45]
 
 
«Теперь ты леность должен отмести, —
Сказал учитель. – Лежа под периной
Да сидя в мягком, славы не найти. [48]
 
 
Кто без нее готов быть взят кончиной,
Такой же в мире оставляет след,
Как в ветре дым и пена над пучиной. [51]
 
 
Встань! Победи томленье, нет побед,
Запретных духу, если он не вянет,
Как эта плоть, которой он одет! [54]
 
 
Еще длиннее лестница предстанет;
Уйти от них – не в этом твой удел;
И если слышишь, пусть душа воспрянет». [57]
 
 
Тогда я встал; я показать хотел,
Что я дышу свободней, чем на деле,
И молвил так: «Идем, я бодр и смел!» [60]
 
 
Мы гребнем взяли путь; еще тяжеле,
Обрывистый, крутой, в обломках скал,
Он был, чем тот, каким мы шли доселе. [63]
 

Кажется, этот отрывок не нуждается в комментариях. Банальные рассуждения о том, что без труда не выловишь и рыбку из пруда. Но не всё так просто. Поэт начинает задыхаться настолько, что его покидают силы. А ведь только-что Вергилий фактически нёс его наверх по скале, и задыхаться ему, кажется, не с чего.

Путники на огромном заводе приближаются к металлургическим цехам. Дефицит кислорода, вызванный его выжиганием в огромных печах, удушливый сернистый дым перехватывает дыхание. Вергилий, привычный к такой обстановке, не задыхается; Данте, впервые попавший в такую атмосферу, еле дышит.

Еще длиннее лестница предстанет – путникам предстоит восхождение от центра Земли до вершины горы Чистилища. Дух силён, плоть немощна – победить можно, только вооружившись сильным духом. Данте клянётся в верности Вергилию, показывая готовность продолжать путь, который становится труднее и труднее.

 
Parlando andava per non parer fievole;
onde una voce uscì de l'altro fosso,
a parole formar disconvenevole. [66]
 
 
Non so che disse, ancor che sovra «l dosso
fossi de l'arco già che varca quivi;
ma chi parlava ad ire parea mosso. [69]
 
 
Io era vòlto in giù, ma li occhi vivi
non poteano ire al fondo per lo scuro;
per ch'io: «Maestro, fa che tu arrivi [72]
 
 
da l'altro cinghio e dismontiam lo muro;
ché, com'i» odo quinci e non intendo,
così giù veggio e neente affiguro». [75]
 
 
«Altra risposta», disse, «non ti rendo
se non lo far; ché la dimanda onesta
si de» seguir con l'opera tacendo». [78]
 
 
Noi discendemmo il ponte da la testa
dove s'aggiugne con l'ottava ripa,
e poi mi fu la bolgia manifesta: [81]
 
 
Чтоб скрыть усталость, я не умолкал;
Вдруг голос из расселины раздался,
Который даже не как речь звучал. [66]
 
 
Слов я понять не мог, хотя взобрался
На горб моста, изогнутого там;
Но говоривший как бы удалялся. [69]
 
 
Я наклонился, но живым глазам
Достигнуть дна мешала тьма густая;
И я: «Учитель, сделай так, чтоб нам [72]
 
 
Сойти на вал, и станем возле края;
Я слушаю, но смысла не пойму,
И ничего не вижу, взор склоняя». [75]
 
 
И он: «Мой отклик слову твоему —
Свершить; когда желанье справедливо,
То надо молча следовать ему». [78]
 
 
Мы с моста вниз сошли неторопливо,
Где он с восьмым смыкается кольцом,
И тут весь ров открылся мне с обрыва. [81]
 

Поэт, мужественно преодолевая усталость и одышку, постоянно говорит. Такой способ является действенным, чтобы «придышаться» к удушливому воздуху. Вдруг из расселины раздаётся звук, который не является речью. Данте, несмотря на то, что стоит на самом верху, ничего не может ни понять, ни разглядеть из-за густой тьмы – дыма. Он просит Вергилия помочь ему спуститься вниз, чтобы понять источник звука. Путники неторопливо сходят с моста, чтобы не задыхаться, перед ними открывается весь нижний ров – очередной цех огромного завода. Дым остался выше; внизу воздух оказывается чище и прозрачней для зрения.

В темноте Южного Звёздного Неба, не зная всех его созвездий – путники дошли до восьмидесятой широты (где он с восьмым смыкается кольцом); поэт не может разобрать, что ждёт его впереди.

 
e vidivi entro terribile stipa
di serpenti, e di sì diversa mena
che la memoria il sangue ancor mi scipa. [84]
 
 
Più non si vanti Libia con sua rena;
ché se chelidri, iaculi e faree
produce, e cencri con anfisibena, [87]
 
 
né tante pestilenzie né sì ree
mostrò già mai con tutta l'Etïopia
né con ciò che di sopra al Mar Rosso èe. [90]
 
 
И я внутри увидел страшный ком
Змей, и так много разных было видно,
Что стынет кровь, чуть вспомяну о нем. [84]
 
 
Ливийской степи было бы завидно:
Пусть кенхр, и амфисбена, и фарей
Плодятся в ней, и якул, и ехидна, – [87]
 
 
Там нет ни стольких гадов, ни лютей,
Хотя бы все владенья эфиопа
И берег Чермных вод прибавить к ней. [90]
 

Взору Данте открылся страшный ком змей Ливийской степи… – он называет пять родов необычайных змей, из числа тех, которые, по Лукану («Фарсалия», IX, 700—726), водятся в Ливийской пустыне.

На Небе змеи – созвездия Южного Звёздного Неба [Рис. А. XXI. 2] : Кенхр – созвездие Южная Гидра, Амфисбена – созвездие Летучая Рыба, Фарей – Созвездие Золотая Рыба – Дорадо, Якул – созвездие Муха, Ехидна – созвездие Хамелеон. Эта группа созвездий отличается от Загребал тем, что в ней нет крылатых созвездий, не считая созвездия Муха; они введены Иоганном Байером в его Звёздный Атлас в 1603 году, а первым, кто их увидел и описал, был мореплаватель Америго Веспуччи в 1515 году.

На Земле страшный ком змей – склад готовой продукции, вышедшей из стен заводского цеха по отливке и испытанию огнестрельного оружия – пушек, мушкетов, пищалей. Пушки часто назывались именами змей: – Василиск – змея – род пушек. Поэты подошли к литейному цеху не вместе с «повапленными» моделями пушек и других изделий, например, лафетов. Они пробирались другой дорогой, более короткой и крутой, идущей в гору, так как не смогли попасть в этот цех прямым путём, шли в обход и подошли к нему с обратной стороны.

Так много оружия, как на складе огромного оружейного завода, увидеть нельзя нигде. Сотни готовых пушек, десятки тысяч мушкетов и пищалей – ТОЗ вооружал не только Русскую Армию, но и Войско Запорожское. Его продукция шла на экспорт – всем союзным странам. На непрерывных войнах того времени, жизнь огнестрельного оружия была коротка, его требовалось всё больше и больше, поэтому ТОЗ работал безостановочно. От созерцания такого количества оружия, в жилах стынет кровь.

 
Tra questa cruda e tristissima copia
correan genti nude e spaventate,
sanza sperar pertugio o elitropia: [93]
 
 
con serpi le man dietro avean legate;
quelle ficcavan per le ren la coda
e «l capo, ed eran dinanzi aggroppate. [96]
 
 
Ed ecco a un ch'era da nostra proda,
s'avventò un serpente che «l trafisse
là dove «l collo a le spalle s'annoda. [99]
 
 
Né O sì tosto mai né I si scrisse,
com'el s'accese e arse, e cener tutto
convenne che cascando divenisse; [102]
 
 
e poi che fu a terra sì distrutto,
la polver si raccolse per sé stessa,
e «n quel medesmo ritornò di butto. [105]
 
 
Così per li gran savi si confessa
che la fenice more e poi rinasce,
quando al cinquecentesimo anno appressa; [108]
 
 
erba né biado in sua vita non pasce,
ma sol d'incenso lagrime e d'amomo,
e nardo e mirra son l'ultime fasce. [111]
 
 
Средь этого чудовищного скопа
Нагой народ, мечась, ни уголка
Не ждал, чтоб скрыться, ни гелиотропа. [93]
 
 
Скрутив им руки за спиной, бока
Хвостом и головой пронзали змеи,
Чтоб спереди связать концы клубка. [96]
 
 
Вдруг к одному, – он был нам всех виднее, —
Метнулся змей и впился, как копье,
В то место, где сращенье плеч и шеи. [99]
 
 
Быстрей, чем I начертишь или О,
Он вспыхнул, и сгорел, и в пепел свился,
И тело, рухнув, утерял свое. [102]
 
 
Когда он так упал и развалился,
Прах вновь сомкнулся воедино сам
И в прежнее обличье возвратился. [105]
 
 
Так ведомо великим мудрецам,
Что гибнет Феникс, чтоб восстать, как новый,
Когда подходит к пятистам годам. [108]
 
 
Не травы – корм его, не сок плодовый,
Но ладанные слезы и амом,
А нард и мирра – смертные покровы. [111]
 

Нагой народ, который мечется между готовыми изделиями – оружейники. Да и пушки, освобожденные от столы – песчаной оболочки, после отливки, уподобляются поэтом нагому народу. Гелиотроп – темно-зеленая яшма с красными брызгами, которой приписывались разные чудесные свойства, в том числе – предохранять от яда и делать человека невидимым. Такой цвет поверхности, покрытой цветами побежалости, имеют готовые только-что отлитые изделия из бронзы и меди. Этот камень мог бы оказаться спасительным для воров, мучимых змеями в Аду. Но оружейникам он не нужен – пушки и мушкеты их не жалят, пока не заряжены. Они свободно, не прячась, ходят между ними.

Поэт описывает процесс присоединения отлитых стволов орудий и мушкетов к станинам и станкам. Змеи – орудия, как бы пронзают лафеты насквозь, выступая стволом в одну сторону, а казённой частью – в другую. Другие змеи – железные ободья, которыми пушка прикрепляется к лафету. После соединения ствола с лафетом проводится испытание пушек и мушкетов – пробная стрельба из них.

Данте великолепно образно описывает процесс пробных стрельб. Созвездие Южная Змея кусает созвездие Феникс, которое сразу же исчезает (окутывается дымом выстрела, как будто свивается в пепел). Копьё – запал, поднесенный к запальнику пушки, касается шеи пушки; голова пушки – казённая часть, на которой помещается литое изображение головы, например, головы Медузы Горгоны. При выстреле пороховой дым мгновенно окутывает пушку и стрелявшего, как будто те рассыпаются, исчезая. Процесс выстрела изумляет поэта своей скоростью: – быстрей, чем начертишь черточку, или кружок. Затем дым рассеивается; пушка и стрелявший опять показываются в том же положении, нисколько не изменившись. Созвездие Феникс – артиллерийское созвездие. Ладанные слёзы, амом, нард и мирра – так поэт описывает составные части пороха, как пищи для Феникса.

Поэт вспоминает о пятистах годах Феникса не случайно. Можно сказать, что после изобретения пороха и пушек в XIV веке, до начала XIX века прошло пятьсот лет – пять веков употребления огнестрельного оружия. А если считать от года, указанного бесом Ада, как даты создания Комедии в 1300 году, до 1800 года, прошло ровно пятьсот лет. Данте ещё раз указывает на сдвиг во времени, в который он сам отправил действие Комедии.

 
E qual è quel che cade, e non sa como,
per forza di demon ch'a terra il tira,
o d'altra operazion che lega l'omo, [114]
 
 
quando si leva, che «ntorno si mira
tutto smarrito de la grande angoscia
ch'elli ha sofferta, e guardando sospira: [117]
 
 
tal era il peccator levato poscia.
Oh potenza di Dio, quant» è severa,
che cotai colpi per vendetta croscia! [120]
 
 
Lo duca il domandò poi chi ello era;
per ch'ei rispuose: «Io piovvi di Toscana,
poco tempo è, in questa gola fiera. [123]
 
 
Vita bestial mi piacque e non umana,
sì come a mul ch'i» fui; son Vanni Fucci
bestia, e Pistoia mi fu degna tana». [126]
 
 
Как тот, кто падает, к земле влеком,
Он сам не знает – демонскою силой
Иль запруженьем, властным над умом, [114]
 
 
И, встав, кругом обводит взгляд застылый,
Еще в себя от муки не придя,
И вздох, взирая, издает унылый, – [117]
 
 
Таков был грешник, вставший погодя.
О божья мощь, сколь праведный ты мститель,
Когда вот так сражаешь, не щадя! [120]
 
 
Кто он такой, его спросил учитель.
И тот: «Я из Тосканы в этот лог
Недавно сверзился. Я был любитель [123]
 
 
Жить по-скотски, а по-людски не мог,
Да мулом был и впрямь; я – Ванни Фуччи,
Зверь, из Пистойи, лучшей из берлог». [126]
 

Грешник, «возвратившийся в прежнее обличье», чувствует себя, как после припадка падучей болезни. Средневековая медицина объясняла эти припадки запруженьем жил, идущих от сердца к мозгу, тяжелыми парами.

Властью стрелка пушка стреляет, затем падает ядро и дым спадает. Выстрел создаётся демонской силой, точнее, как понимает поэт, давлением заряда пороха – запиранием (запружением). Канонир, встав, оглушенный после выстрела, тяжело отдышавшись от порохового дыма, озирается вокруг. Мститель, сражающий не щадя – точное описание стрельбы из пушки. О, Божья мощь! – восклицание, достойное для оценки воздействия пушечного выстрела ведь артиллерия – «Бог войны».

Вергилий спрашивает грешника, кто он такой. Тот отвечает, что он был их земляком, родом из Тосканы, недавно попавшим в Ад, за скотский образ жизни. Сам он из Пистойи, а зовут его Ванни Фуччи. Разыскать и отождествить его оказалось непросто, но это того стоило.

Из академической статьи:

Ван Фучжи (по прозванию Эрнун , также имел много прозвищ и псевдонимов; 1619 год-18.02.1692 года) – философ-неоконфуцианец, в творчестве которого были сильны материалистические тенденции.

Главные сочинения: «Чжан-цзы чжэн мэн чжу» («Комментарии к сочинению Чжан Цзая „Наставление непросвещённым“»), «Чжоу», «Чжоу И нэй чжуань» («Основной комментарий к „Чжоу И“»), «Чжоу И вай чжуань» («Дополнительный комментарий к „Чжоу И“»), «Сы шу сюнь» («Подробное истолкование „Четверокнижия“»), «Хуан шу» («Жёлтая книга»), «Э мэн» («Зловещий сон»), «Ду Тунцзянь лунь» («Читая „Всеобщее зерцало“»).

В основе натурфилософских построений Ван Фучжи лежит развитое им учение Чжан Цзая о «Великой пустоте» (Тай сюй). Ван Фучжи отвергал доминирующие в конфуцианстве представления о «небесных принципах» (тянь ли) как самодовлеющих высших законах, противостоящих «человеческим желаниям». В то же время он порицал вредное для общества чрезмерное стремление к удовлетворению индивидуальных желаний, которые следует приводить в соответствие с «небесными принципами».

Исходным пунктом социальной философии Ван Фучжи было положение о невозможности возвращения к прошлому вследствие постоянных изменений в условиях существования общества: древние установления неприменимы сегодня, а то, что хорошо для управления Поднебесной сегодня, может оказаться непригодным завтра. Отвергая учения Дун Чжуншу и Шао Юна о цикличности исторического процесса, Ван Фучжи предложил свою концепцию трёхэтапной истории Поднебесной. На первом этапе, предшествующем правлению легендарной династии Ся, человеческие сообщества сначала мало отличались от стад животных, а затем были объединены в государство «варваров», в котором применение наказаний и поощрений не было строго регламентировано и отсутствовала система налогообложения. На втором этапе – от династии Ся до династии Сун – периоды раздробленности страны сменялись непрочным «временным единством». И лишь с династии Сун начинается третий этап – единого государства, основанного на сочетании принципа «гуманности» (жэнь) и строгих законов (фа).

Признавая право каждого народа на самостоятельное существование, Ван Фучжи вместе с тем подчёркивал культурно-этическое превосходство китайцев над «варварскими» соседними народами. Ван Фучжи крайне критически относился к школе Лу Цзююаня – Ван Янмина, усматривая пороки её «учения о сердце» в пагубном влиянии буддизма.

Какое отношение имеет китайский философ Ван Фучжи к Пистойе, тем более к Данте?

Из академической статьи:

В 1786 году в тосканском городе Пистое состоялся синод, созванный епископом Риччи, сторонником идей иосифизма и янсенизма. Синод принял много решений реформаторского характера, которые папа Пий VI осудил в 1794 году главным образом по той причине, что епископ действовал самовольно, без согласия апостольской столицы.

Поиски епископа Риччи, созвавшего собор в Пистойе, приводят снова в Поднебесную империю, где действовал Ван Фучжи.

Из академической статьи:

Маттео Риччи (в кит. традиции – Ли Ма-доу, 6 октября 1552 года, Мачерата – 11 мая 1610 года, Пекин) – итальянский миссионер-иезуит, математик, картограф и переводчик, который провёл последние тридцать лет своей жизни в Китае, положив начало иезуитской миссии в Пекине. Всемирно-историческое значение его деятельности состоит в установлении постоянных культурных контактов между христианской Европой и замкнутым китайским обществом. Почитаем современными буддистами как бог-покровитель часовщиков – Ли Ма-доу.

Сначала Риччи учился в иезуитском новициате Святого Андрея, а потом в римском колледже иезуитов, где его учителями были математик Кристоф Клавий и  богослов Роберт Беллармин . Маттео Риччи служил миссионером ордена иезуитов в Индии с 1577 года по 1583 год, когда под видом «жреца культа Фо», то есть – выдав себя за буддийского ламу, проник в Срединную империю, взяв себе имя Ли Ма доу.

Его предшественники Святые отцы Микеле Руджери и Пацио в 1581 и в 1582 годах смогли достичь только Кантона. Другой миссионер ордена Бенто де Гоеш обосновался в Ханбалыке под видом армянского купца Банда Абдуллаха. Они искали Китай и страну пресвитера Иоанна. С той же целью в страну проник Маттео Риччи. Он выучил мандаринский диалект и в своих проповедях совмещал религию с наукой, при этом демонстративно исполнял китайские культы поклонения предкам и духам, выполняя все языческие ритуалы и проявляя терпимость к местным религиозным обычаям. Благодаря этому в 1599 году ему разрешили открыть католический костел в Нанкине. Сообщают, что за свою жизнь Риччи окрестил 2500 китайцев, при этом говорят, что он не сообщал новообращённым всю полноту католических догматов, поскольку она не могла быть понимаема ими.

Маттео Риччи в 1601 году удалось добраться до императорского дворца в Пекине. Для этого, 27 января, он вошёл в доверие императору Вань Ли, подарив ему двое механических часов: настольные золотые и настенные гиревые.

В 1657 году голландец Христиан Гюйгенс (14 апреля 1629 года – 8 июля 1695 года) запатентовал конструкцию маятниковых часов. Точные и недорогие маятниковые часы, сконструированные им, быстро получили широкое распространение по всему миру. Он же запатентовал часовую спираль, которая позволила обойтись без маятника в часах, и в 1674 году, в Париже, мастер Тюре начал производство настольных часов без маятника. Он же, в 1675 году запатентовал карманные часы.

Неоткуда Маттео Риччи в 1601 году было взять ни маятниковых, ни настольных часов, чтобы подарить их императору Поднебесной! Он их не мог знать до своей смерти в 1610 году.

Кроме них Риччи преподнёс императору двое песочных часов, картины с изображением Иисуса Христа и Девы Марии (сначала император повесил их в своих покоях, но потом стал бояться изображений и велел убрать в чулан), требник в золотом переплете, крест, украшенный драгоценными камнями и содержащий мощи святых, четыре Евангелия, две хрустальные призмы, клавикорды, рог носорога, и пять кусков европейской ткани. За это император назначил ему щедрую пенсию.

Маттео поражался низкому уровню естественнонаучных знаний у китайцев и с иронией замечал, что аборигены считают его «столпом учёности». Фактически, Риччи в Китае был человеком будущего, попавшим в далёкое прошлое человечества.

Судьба Риччи в Китае не была безоблачной – в начале своей миссионерской деятельности он подвергался клевете, издевательствам и физическим побоям. Однажды китайцы сломали ему ногу, и впоследствии он так и остался хромым.

Маттео Риччи умер 11 мая 1610 года в Китае, окружённый большим почётом. Он попал в китайский пантеон богов, как дух часов. Его портрет, написанный в 1610 году Эммануэлем Перейрой (до крещения – Ю. Вен-Хуем) висит в иезуитской коллегии Рима, рядом с портретами Игнатия Лойолы и Святого Франциска Ксавье.

Отчетные записи Маттео Риччи впервые были изданы в 1615 году в Европе одним из его соратников-иезуитов.

В 1911 году итальянцы объявили, что найдены подлинные записи Маттео Риччи на итальянском языке.