Текст книги "Фантастика 1962"

Автор книги: Аркадий и Борис Стругацкие

Соавторы: Иван Ефремов,Анатолий Днепров,Лазарь Лагин,Геннадий Гор,Ариадна Громова,Юрий Цветков,С. Илличевский,Анатолий Глебов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

Едва Тхнтшу промыслил это, как комната, где он находился, наполнилась шумом, точно внезапно распахнулась дверь от порыва ветра и ворвался ропот встревоженной листвы. Это была звуковая реакция взволнованной планеты на его сообщение. Ей сопутствовала такая же электрореакция, которую остро ощутили напряженные нервы ученого. Взволнованный не меньше других, он сделал паузу, чтобы глотнуть немного ароматической воды, потом продолжал:

– Да, дорогие сограждане! Нравится это нам или не нравится, но эре “космического изоляционизма”, длившейся дрлгий ряд тысячелетий, приходит конец. Вернее, пришел уже – извне, независимо от нас и не считаясь с нашими желаниями. Хотим мы этого или не хотим, начинается новая эра, предсказанная моим великим учителем Кхруарбрагфром, – эра космического общения.

Вот когда Тхнтшу раскрыл карты! Прозвучавшее на всю планету имя великого мятежника поразило ее не меньше, чем сказанное перед тем. Снова наполнилась шумом комната, и еще труднее стало нервам оратора от резко возросшего электрического потенциала воздуха. Впрочем, внешне ученый казался совершенно бесстрастным. Только опять глотнул из серебристой чашечки.

– Вернемся, сограждане, к фактам, – невозмутимо продолжал он. – Пока с Земли улетали в космос ракеты-автоматы и поднимались низшие животные, мы еще могли не тревожиться. Но теперь мы стоим перед фактом проникновения в космос самого Человека. Все радиостанции Земли только и твердят об этом.

И в каких выражениях! Они говорят о “штурме”, “покорении” космоса, о “завоевании околосолнечного пространства”. Не более и не менее!

С одной стороны, эти потрясающие новости не могут не обрадовать каждого из нас, как факты победы Разума над Хаосом. Чунгр уже не одинок в нашей солнечной системе, как колыбель мыслящих существ.

То, что в течение тысячелетий было лишь надеждой немногих ученых, стало научным фактом.

А с другой стороны, вам всем понятно, какими опасностями чревата для нас эта новость. Кого мы можем ждать к себе в гости с соседней планеты? Вот основной вопрос, который нас волнует. По всей информации, какою мы располагаем на сегодня о Человеке, это существо воинственное и агрессивное. Одна радиостанция Земли недавно сообщила, что, за последние три тысячи земных лет (а это, как вы знаете, всего полторы тысячи наших лет) на Третьей планете было лишь 362 года (181 наш год) без войн между землянами. При. этом войны не убывают в своем размахе, а прогрессируют. Уже дважды они становились у них всемирными. Вспыхнувшая двадцать четыре наших года назад Первая всемирная война длилась 1 564 дня (как известно, равных нашим дням) и унесла десять миллионов человеческих существ.

А случившаяся десять с половиной наших лет назад Вторая всемирная война длилась уже 2 194 дня и унесла пятьдесят миллионов человеческих существ!

Совершенно ясно, что история земной цивилизации вплоть до сегодняшнего дня – это кровь, кровь и кровь…

Что является злобой дня на Третьей планете сейчас? Глобальная ядерная война! Быть ей или не быть?

Одна часть человечества, о которой я уже говорил вам, настойчиво требует мира и разоружения, она понимает всю чудовищность такой войны для цивилизации. Но другая, как это ни дико, находит выгодным для себя балансировать на грани войны, угрожать ею. О численности тех и других мы точных данных не имеем. Однако уже одно то, что такие споры ведутся на соседней планете, не может нас не встревожить. Какие гарантии, что к нам прилетят первыми те, кто за мир, а не те, кто за войну? Из отдельных их радиопередач мы знаем, что сторонники войны уже пускали в ход атомное оружие и уничтожили два больших города. Если первыми прилетят к нам они – нас могут ожидать события, которые мало чем будут отличаться от страшных лет борьбы с молококормящими яйценосами. Как видите, я не случайно начал свое сообщение именно с них.

Опять обратная связь принесла волну треножного шума, заставившего Тхнтшу сделать новую паузу.

Он физически, электрочувством ощущал небывалое волнение Планеты.

– Не мое дело, – продолжал он, – предлагать сейчас какие-либо меры и указывать выход из создавшегося положения. Это сделает Совет Планеты с ведома всего Чунгра. Мой скромный долг – информировать вас о новых данных, полученных наукой.

Но, прежде чем закончить, я хотел бы остановить ваше внимание еще на одной стороне дела.

Среди обильнейшей информации, полученной нами путем радиоперехватов с соседней планеты, мы особо выделяем и исследуем отрывочные, но в высшей степени любопытные сведения о научной фантастике землян. Почему мы уделяем ей так много внимания?

Потому, что это область литературы, где откровенно, в гиперболизированном виде обнажаются устремления данного общества и его взгляды на мир. – Чрезвычайное значение имеет для нас то, что во всех доныне известных нам произведениях этого рода ясно звучит нота: “мера вещей – Человек”. То самое, что утверждал когда-то, говоря о чунгрианах, простодушный Пфа! Это же самое говорят спустя двести тысяч лет земные Пфа. И о ком! О мягком, лишенном хитиновых покровов существе, имеющем только две руки, лишенном тройного зрения, живородящем, общающемся с себе подобными лишь посредством жестов и звуков, а электрочувства не знающем, по-видимому, совершенно! Это существо претендует, изволите ли видеть, на звание “венца творения”!

Именно так гласит один перехват.

Комнату потряс взрыв смеха (его звуки и электросубстрат), и сам Тхнтшу не смог не засмеяться. Хохотали все семьсот миллиардов чунгриан, как хохотали бы люди, если бы им сказали, что на положение “венца творения” заявил претензию суслик. Обратная связь доносила миллионократно ослабленное ощущение этого гомерического, планетарного хохота.

Когда, наконец, его пароксизм прекратился, ученый продолжал:

– Недавно земною радиостанцией был передан отрывок из научно-фантастического произведения некоего фантаста Казанцева “Планета бурь”, в котором описывается полет, двух космических кораблей землян на Вторую планету. На одном корабле летят у него миролюбивые земляне, на другом – прошу это особо заметить! – та самая наиболее опасная категория Человека, которая уже прибегала к атомным бомбам и не намерена от. них отказаться. Этот радиоперехват, сограждане, является документальным доказательством того, что не исключен прилет к нам и таких. Кого же находят фантастические путешественники на Второй планете? В высшей степени характерно!

Во-первых, существа, хотя и не похожие на них, но все-таки отдаленно их напоминающие; во-вторых, обнаруживают следы… себе подобных и на этом основании делают удивительное заключение, будто бы Человек является потомком чунгриан. Да, да! Неизвестно только, каких: молококормящих яйценосов или нас с вами.

Новый взрыв смеха всей планеты прервал его рассказ.

– Вот до какой степени ограниченны и самовлюбленны земляне! Они наивно убеждены, что нигде во вселенной материя не могла сложиться в более рациональные и прекрасные формы, чем те, какие свойственны им самим. Наивность личинки, как говорит наша пословица! Ту же мысль с еще большей настойчивостью развивает другой земной фантаст по имени Ефремов. Он пытается даже научно аргументировать биологическую закономерность и неизбежность того, что мыслящие существа могут быть только сколком с него самого.

Послушайте, как он это доказывает: “Прежде всего должны быть развиты мощные органы чувств, и из них наиболее – зрение, зрение двуглазое, стереоскопическое, могущее охватывать пространство, точно фиксировать находящиеся в нем предметы, составлять точное представление об их форме и расположении”’.

Предпосылки совершенно верны. Но можно ли без смеха слышать, что два глаза лучше выполняют эти задачи, чем три, дающие такую стереоскопичность и точность зрения, о какой двуглазый Человек Земли не может и подозревать?

Другой фрагмент: “Мыслящее существо, – утверждает Ефремов, – должно хорошо передвигаться, иметь сложные конечности, способные выполнять работу, ибо только через работу, через трудовые навыки происходит осмысливание окружающего мира и превращение животного в Человека”.[22]22
  И. Ефремов, “Звездные корабли”. Детгиз, 1953, стр. 67.


[Закрыть] Правильно.

Но разве две пары рук и одна пара ног (или, если требуется, четыре ноги и две руки) менее совершенная рабочая комбинация, нежели две руки и две ноги?

Последний, третий фрагмент. “Мыслящее животное, – говорит земной фантаст, – должно иметь подвижность, достаточные размеры и силу, эрго, – обладать внутренним скелетом, подобным нашим позвоночным животным”’. Не установлено окончательно, что значит слово “эрго”. Но и без него смысл ясен. Можно ли себе представить более странное заблуждение? Что за наивность – ставить знак равенства между силой и внутренним скелетом! Хочется спросить автора: наблюдал ли он когда-нибудь в своей жизни земного Муравья, который, не обладая (как и мы) внутренним скелетом, поднимает тяжести относительно в шестьсот раз большие, чем способен поднять самый сильный Человек?

Спору нет, соотношение между Силой и размерами животного – величина, не растущая в простои прогрессии. Чем больше существо, тем оно тяжелее и, следовательно, больше теряет силы на преодоление собственного веса. Однако же, даже принимая во внимание это соображение, никак нельзя утверждать, что животное членисто-трубчатой конструкции слабее позвоночного. Это утверждение опровергается техникой. Разве не строят летательные аппараты из труб, нисколько не теряя при этом в прочности?

Если бы я мог встретиться с автором приведенных цитат, я порекомендовал бы ему побеседовать с его замечательным сопланетником по имени Энгельс.

Беру на себя смелость утверждать, что среди известных нам умов, рожденных Третьей планетой, это один из наиболее глубоких. Вот одно из его высказываний, к сожалению испорченное трудностями приема в связи с песчаной и магнитной бурей в дни последнего Великого Сближения наших планет. “Каждая отдельная форма существования материи – безразлично, солнце или туманность, отдельное животное или животный вид, химическое соединение или разложение – одинаково преходяща”,[23]23
  Ф. Энгельс, Диалектика природы, 1953, стр. 18.


[Закрыть] – говорит этот мудрец. Тут досадный пропуск. Дальше: “Ничто не вечно, кроме вечно изменяющейся, вечно движущейся материи и законов ее движения и изменения”’. Нельзя не восхититься этой блестящей формулировкой. Не то же ли самое говорил наш великий Укхх?

В дальнейшем Энгельс говорит о “животных с мыслящим мозгом”, но отнюдь не сводит их к позвоночным или молококормящим. Напротив, он смело утверждает, что материя в своем развитии “некогда истребит на Земле свой высший цвет – мыслящий дух…”, чтобы “с той же самой железной необходимостью…” снова породить его “где-нибудь в другом месте и в другое время”.[24]24
  Там же, стр. 19.


[Закрыть] Как видите, ни слова о позвоночнике, двух ногах, двух глазах. “Животное с мыслящим мозгом… Мыслящий дух…” – вот в каких выражениях– говорит об этом мудрец, понимающий, что развитие материи неисчерпаемо, как она сама.

Как мы знаем, это и есть истина.

Я показал вам, как вульгаризируют некоторые земляне представление о разумной жизни в космосе, чтобы лишний раз подчеркнуть остроту сложившейся ситуации. Из собственного опыта мы знаем, что на ранних стадиях развития культуры мудрецы, увы, не всегда одерживают верх над неразумными.

Тхнтшу чуть было не промыслил, что то же бывает и на более зрелых стадиях развития – пример тому трагическая судьба Кхруарбрагфра. Но удержал себя от этого соблазна и продолжал:

– Слишком разны основы нашей биологии, нашего прошлого и настоящего, наших взглядов и вкусов, чтобы ожидать легкого и безболезненного взаимопонимания с Третьей планетой, еще раздираемой междоусобными распрями. От худшей части существ, мнящих, себя эталоном разумной жизни, Чунгр и его великая цивилизация могут ждать самого худшего. Удастся ли нам найти общий язык с их лучшей частью, тоже говорящей о “штурме” и “завоевании” космоса, покажет будущее. Так или иначе, мы должны готовиться к очень скорой встрече с этими странными, во многом загадочными для нас существами. Эре “космического изоляционизма”, я повторяю, пришел конец. Начинается новая эра, провозвестником которой был и остается мой великий учитель Кхруарбрагфр.

Он испил чашу смерти, поднесенную ему нами. Но он оказался прозорливее нас. Пришло время сказать это открыто. Судите обо мне – или меня – как вам будет угодно, но я был бы лицемером, если бы не сказал этого сейчас. Все мое существо полно невыразимой горечи оттого, что не? рядом со мной в эту минуту Учителя, что не может он порадоваться вместе со мною своему торжеству.

Гробовая тишина была ответом на эти слова.

Планета замерла. И сам Тхнтшу не скоро смог совладать с охватившим его волнением. Наконец, предельным усилием воли смирив чувства, зарадировал дальше:

– Еще одно небольшое, но довольно существенное замечание: о соотношении физических сил чунгрианина и Человека. (В скобках скажу, что в случае столкновения вопрос будет, разумеется, решаться соотношением техники, а не физических данных, но кое-какое значение имеют и они.) К сожалению, науке до сих пор не удалось установить математический эквивалент земного слова “метр”, которым обозначается, преобладающая на Третьей планете мера длины. Установлено только, что сантиметр – это сотая часть метра, миллиметр – тысячная, микрон – миллионная, а километр это тысяча метров. Но что такое метр, мы не знаем. Из перехватов известно, что, наиболее крупные Муравьи Земли имеют рост в три—четыре сантиметра, а ископаемые пращуры этих земных насекомых бывали величиной до 50–70 сантиметров, то есть раз в пятнадцать больше, чем сейчас. (Кстати сказать, это говорит в пользу моего предположения, что наши биологические аналоги на Третьей планете не прогрессируют, а вырождаются. Средний рост Человека, по имеющимся данным, 165 сантиметров, то есть он больше современного Муравья в сорок—пятьдесят раз.

Но опять-таки что же такое метр? Если принять рост современных Муравьев за равный нашему, то Человек должен быть невероятных, сверхгигантских размеров, гораздо больше и страшнее недоброй памяти молококормящих гигантов. Однако это только гипотеза, не более, и я не хотел бы, чтобы мои слова дали основание для какой бы то ни было паники.

Скорее всего, метр гораздо меньше предположенного мною.

Впрочем, как бы там ни было, мы все должны думать о новой ситуации, возникающей, или, вернее, уже возникшей для Чунгра, внимательно следить, за дальнейшим развитием космической агрессии землян и в надлежащее время сделать из нее надлежащие выводы.

Я кончил, сограждане. Благодарен за внимание!

Миллиард за миллиардом выключались и гасли телевизионные экраны Чунгра. Напряженную тишину, стоявшую на всей планете в конце выступления Тхнтшу, сменило взволнованное обсуждение потрясающих новостей.

Выключение трансляционного поля отозвалось на чуткой нервной системе маститого ученого, как электрический толчок, принесший облегчение.

Энергично расправляя затекшие члены, Тхнтшу вышел в фойе. Его тотчас опять окружили сотрудники ЛКИТПа и ЦКИ. Рослый, очень темный Бзцва, которого Тхнтшу так лестно упомянул в своем выступлении, приблизив свое лицо к лицу учителя, беззвучно сообщил ему:

– Вы так рассмешили Планету, что сейсмические приборы отметили небольшое чунгротрясение, – Вы шутите?

– Нет, серьезно, учитель.

Тхнтшу стоял совершенно неподвижно. Ничего нельзя было прочесть не только на хитиновом покрове его лица, но и в глазах. Если б его увидел сейчас Человек, он, пожалуй, впал бы в заблуждение: ему бы показалось, что он видит на лбу Тхнтшу две глубокие морщины. На самом деле это были борозды, оставленные катастрофой, в которую ученый попал в молодости. Морщин у чунгриан не бывает.

– Меньше всего я хотел смешить, – ответил он наконец.

– Я понимаю.

– Как вы думаете, как отнесутся к тому, что я сказал о Кхруарбрагфре?

– Мы – с вами.

– В вас я не сомневался и не сомневаюсь.

Опять молчание.

– Вы очень устали, учитель?

– Очень.

– Проводить вас в комнату отдыха?

– Нет. В пятую башню.

– Вы хотите…

– Да!

И Тхнтшу пошел к выходу. Толпа молодых ученых почтительно расступилась перед ним и Бзцва.

Через три сотни шагов они были уже у входа в пятую астрономическую обсерваторию. Башня тускло отражала своей серой металлической поверхностью пепельный свет малого спутника, быстро скользившего по черному звездному небу справа налево.

– Мне хочется посмотреть на Землю, – промыслил Тхнтшу.

– Понимаю, – так же ответил Бзцва и распрощался с учителем.

Прежде чем войти в башню, старик бросил пристальный взгляд на ярко-голубую звезду, окруженную семью звездами Большого Топора[25]25
  Большая Медведица.


[Закрыть] Третья планета… Она и Большой Топор стояли посредине черного, сияющего небосвода.

Продолжая работать все в том же направлении, мысль Тхнтшу горделиво отметила: разве можно сравнить условия астрономических наблюдений на Чунгре с земными? Насколько здесь прозрачнее и ярче небо!

Однако какой холодный вечер выдался… Наверно, градусов восемьдесят ниже нуля. Поежившись, Тхнтшу вошел в башню.

Сел поудобней в кресло. Руко-ногами привел в движение механизмы, наводящие телескоп на объект. В это же время руками он фокусировал изображение. Три глаза позволяли видеть необыкновенно четкое, вдвойне стереоскопическое изображение объекта. Еще и еще раз старый ученый подумал: как должны будут позавидовать двуглазые земные астрономы чунгрианам!

В поле зрения показался сильно размытый по краям полудиск: в основном ярко-белый, кое-где мутновато-желтый и сероватый, местами отчетливо голубой. Так же отчетливо диск перечеркнут по экватору светлой полоской, подобной кольцу Сатурна, но образованной мельчайшими космическими частицами, взятыми в пден планетой. Посреди голубизны ослепительно лучилась светящаяся точка. Отражение солнца в воде. Как у них там много воды!

А сколько солнечного тепла! В два с четвертью раза больше, чем получает Чунгр! Не диво, что так богат животный мир.

Неподалеку от Третьей планеты висел в пространстве крохотный полудиск Луны – до недавнего времени единственного ее спутника, а теперь уже ставшего старейшиной целой семьи спутников, созданных Человеком. Этих крохотулек, конечно, не увидишь.

Впрочем, однажды фотография зарегистрировала слабый мгновенный блик – видимо, отражение солнца на полированной металлической поверхности искусственного спутника.

В который раз старый ученый смотрел на планету, изучению которой отдал сто пятьдесят земных лет! Сколько ночей провел он в таких креслах, наблюдая, записывая, фотографируя, размышляя. Но, кажется, никогда еще не испытывал такого восторга и такой тревоги.

Вот он, второй очаг разумной жизни в нашей солнечной системе!

Братья по Разуму!

А вдруг враги?

Она сейчас далеко, эта планета. Но приближается. Угрожающе.

Пять—шесть чунгрианских лет – и новое Великое Сближение, первое после того, как земляне порвали цепи земного тяготения и вырвались в космос. Что-то принесет оно Чунгру?

Глубоко задумавшись, старый Тхнтшу застыл в угрюмой неподвижности. Хитиновые покровы чунгрианйна не отражают чувств. Но в глазах пылали чувства, пылала мысль. Борозды на лбу придавали кроваво-золотистым глазам особенную выразительность.

Не может быть, чтобы на Третьей планете добро не победило зла, Разум – мракобесия. Они победили на Чунгре. Победят и на Земле. Победят во всей вселенной.

Л. Лагин
МАЙОР ВЕЛЛ ЭНДЪЮ,

его наблюдения, переживания, мысли, надежды и далеко идущие планы,

записанные им в течение последних пятнадцати дней его жизни

1

Мало кому известно, что осенью 1940 года во время одного особенно ожесточенного ночного налета гитлеровских бомбардировщиков на Лондон милях в двенадцати по Темзе ниже Тауэр-Бриджа выплеснут был на берег сильным подводным взрывом странный предмет, пролежавший, очевидно, глубоко в тине не один десяток лет. Он был похож на гигантский бак для горючего диаметром в добрых пятнадцать метров. По сей день лично для, меня остается непонятным, как он за столь долгий срок ни разу не был обнаружен во время проводившейся время от времени чистки дна Темзы, но обсуждение этой самой по себе интересной проблемы увело бы нас от истории, которую мне хочется рассказать. Этот бак, как мы будем его для краткости называть, определенно не был ни железным (во всяком случае, на нем не было и тени ржавчины), ни алюминиевым. Он тускло блестел особенным коричневато-желтым блеском с золотистыми прожилками, напоминавшими блестки в авантюрине. Судя по всему, он был изготовлен из какого-то совершенно необычного материала.

Бомбежка еще не успела отгреметь, как это загадочное сооружение под ударом взрывной волны от упавшей неподалеку тысячекилограммовой бомбы рассыпалось, словно оно состояло из сигарного пепла.

Воздушная волна от следующей бомбы развеяла образовавшуюся на его месте коричневую кучу тончайшего порошка.

И тогда на берегу осталась ржавая продолговатая жестяная банка из-под бисквитов.

Уже на рассвете следующего дня она была отброшена на обочину дороги третьим взрывом.

Здесь, на обочине, она пролежала никем не тронутая до середины июля тысяча девятьсот сорок пятого года, когда была замечена прогуливавшейся в этих местах влюбленной парочкой. Только что выписавшийся из госпиталя лейтенант, поскрипывая новеньким протезом левой ноги, наслаждался со своей невестой состоянием “вне войны”. Возможно, ему хотелось доказать девушке, что он и с искусственной ногой ничуть не менее подвижен, чем был до ранения на берегу Нормандии. Завидев коробку, он ударил ее носком правой ноги, как если бы дело происходило на футбольном поле. Жестянка отлетела в сторону, раскрылась, и из нее выпал пакет, тщательно завернутый в непромокаемую материю, несколько напоминавшую целлофан, но значительно более плотную, непрозрачную, шуршавшую, как шелк.

При помощи перочинного ножа лейтенант вскрыл слипшуюся упаковку и извлек из нее четыре исписанные убористым, не всегда разборчивым почерком записные книжки в добротных зеленых кожаных переплетах.

Затем молодые влюбленные удостоверились, что эти записные книжки, датированные концом прошлого века, принадлежали некоему майору в отставке со странными именем и фамилией – ВЕЛЛ ЭНДЪЮ[26]26
  Well, and you? – Ну, а ты? (англ.)


[Закрыть] – и, судя по началу, трактуют о каких-то теоретических разногласиях между их автором и какими-то столь же безвестными его оппонентами.

Вполне удовлетворившись этими данными, молодая леди без труда уговорила своего жениха не тратить чудесное утро на чтение скучных записок.

Поэтому лейтенант Паттерсон – такова была фамилия искалеченного войной молодого человека – принялся за чтение записных книжек майора Эндъю только поздно вечером. Это было не очень легкое занятие. Почерк майора Эндъю иногда становился неразборчивым, слова набегали друг на друга, а строчки метались вверх и вниз, вкривь и вкось, как если бы они писались в темноте или в экипаже, двигавшемся по, сильно пересеченной местности.

Лейтенант Паттерсон никогда не интересовался политикой. Тем более проблемами рабочего движения, которым были посвящены первые странички записной книжки номер один. Пробежав их скучающим взором, он совсем было решил прекратить это малоувлекательное занятие, когда его внимание приковали строчки: “… Намыливая мне щеки, Морнссон спросил, не слыхал ли я каких-нибудь подробностей о снаряде, упавшем вчера ночью на пустоши между Хорселлом, Оттершоу и Уокингом. Я сказал, что не слыхал.

И что скорее всего это обычные вымыслы досужих людей. Никаких артиллерийских полигонов в этом районе нет, нет, следовательно, и артиллерийских стрельб, так что и снарядам на эту пустошь падать неоткуда. Тогда Мориссон произнес нечто такое, что я от удивления чуть не свалился со стула. Он сказал: “Поговаривают, сэр, что это не наш снаряд… что это, смешно сказать, сэр, снаряд с Марса…” То, что Паттерсон прочел на следующих нескольких страницах, заставило его броситься к книжному шкафу. Он отыскал в нем роман Уэллса “Война миров”, торопливо перелистал его, снова принялся за записи майора Эндъю и уже не отрывался от них, пока не дошел до самого последнего использованного листка четвертой книжки.

Тогда он вернулся к “Войне миров”, еще и еще раз мысленно прочел те строки из первой главы второй части, которые и в детстве всегда производили на него поистине потрясающее впечатление.

“Было очевидно, что мы окружены марсианами.

Едва викарий догнал меня, как мы снова увидели вдали, за полями, тянувшимися к Нью-Лоджу, боевой треножник, возможно, тот же самый, а может быть, другой. Четыре или пять маленьких черных фигурок бежали от него по серо-зеленому полю: очевидно, марсианин преследовал их. В три шага он их догнал; они побежали из-под его ног в разные стороны по радиусам. Марсианин не прибег к тепловому лучу и не уничтожил их. Он просто подобрал их всех в большую металлическую корзину, торчавшую у него сзади. В первый раз мне пришло в голову, что марсиане, быть может, вовсе не хотят уничтожить людей, а собираются воспользоваться побежденным человечеством для других целей. С минуту мы стояли., пораженные ужасом; потом повернули назад и через ворота прокрались в обнесенный стеной сад, заползли в какую-то яму, едва осмеливаясь перешептываться друг с другом, и лежали там, пока на небе не блеснули звезды”.

Теперь у Паттерсона не было никаких сомнений: и роман Уэллса, к которому он привык относиться, как к блистательной и остроумной выдумке великого фантаста, и записные книжки Велла Эндъю имели отношение к одному и тому же трагическому событию – к высадке на Землю десанта марсиан.

Как ни далек был лейтенант Паттерсон от политики, он все же понимал, что ничего невероятного в такой ситуации не было. Давно ли Англия со дня на день с ужасом ожидала высадки по эту сторону Британского канала вооруженных до зубов, жестоких и беспощадных гитлеровских полчищ? Смерть и разрушения, которые они несли с собой, оставили бы далеко позади то, что успели в свое время натворить уэллсовские марсиане. Лежа в госпитале, пока у него заживала культя левой ноги, Паттерсон имел достаточно времени на размышления о дальнейших судьбах мира. Ему приходилось читать в газетах о Квислинге, маршале Петэне и многих других предателях, не за страх, а за совесть служивших тем, кто нес их народам горе, смерть, разорение, позор и рабство.

И сейчас, прочитав записки неведомого ему отставного майора Велла Эндъю, лейтенант Паттерсон подумал, что есть смысл, что даже необходимо поскорее опубликовать этот удивительный и страшный человеческий документ.

Опасаясь, что в процессе публикации записок, возможно, кое-что сократят, и желая сохранить у себя полный текст, он потратил добрую неделю на то, чтобы собственноручно снять с них машинописную копию.

Завершив этот акт благоразумной предусмотрительности, Паттерсон собрался в редакцию той газеты, которая была высочайшим и непререкаемым авторитетом для четырёх поколений Паттерсонов.

С новенькой медалью на черном пиджаке он вошел, громыхая протезом, в кабинет редактора. Нет, он не был согласен оставить записные книжки майора Эндъю и зайти, как принято в подобных случаях, через несколько дней за результатами. Он настаивал, чтобы их прочли немедленно, в его присутствии.

Редактор не мог отказать в приеме увечному офицеру из хорошей семьи, но он решительно не в состоянии был тратить свое драгоценное время на чтение каких-то ископаемых записных книжек. Ему было не до записок. Он так и заявил Паттерсону в своем несколько старомодном стиле, которым гордился, как щеголь с Пиккадилли своими сверхновомодными штиблетами…

– Дорогой мистер Паттерсон, – сказал он. – Сейчас, когда Англия засучив рукава занялась восстановлением всего того, что разрушили гитлеровские разбойники, сейчас, когда Англия позволяет себе отвлечься на считанные мгновения от этих священных работ только для того, чтобы утереть свои слезы по ее славным сынам, убитым на полях сражений с проклятой нацистской Германией, редактор такой газеты, как та, которую я имею честь редактировать, не имеет права тратить свое время на немедленное чтение рукописи, да еще такой объемистой, если она не идет в ближайший номер.

На это Паттерсон возразил, что именно по причинам, столь красноречиво приведенным уважаемым редактором, он вынужден настаивать на немедленном прочтении дневников. Или он будет поставлен перед необходимостью, к величайшему и искреннейшему своему сожалению, отнести их в другую газету.

Поражаясь своему ангельскому терпению и в то же время в какой-то степени уже подзадориваемый любопытством, редактор вызвал одного из своих заместителей, и тот в присутствии Паттерсона прочитал-таки все четыре книжки майора Эндъю от доски до доски.

– Та-а-ак, – протянул заместитель редактора. – Вы это сами сочинили?

– Я уже говорил вам, сэр, что я их нашел.

– Похоже, что все это – выдумка. Изделие бойкого памфлетиста.

Паттерсон пожал плечами.

– Но ведь сам покойный мистер Уэллс не отрицал, что его “Война миров” не более как фантастический роман, – продолжал заместитель редактора.

Паттерсон снова молча пожал плечами.

– Вы не были с этим в других редакциях?

Паттерсон отрицательно покачал головой.

– Вы не снимали с них копий?

Тон, которым, как бы между прочим, был задан этот вопрос, заставил Паттерсона насторожиться.

– Нет, – ответил он самым правдивым голосом.

– Так-так, – протянул после некоторого раздумья заместитель редактора, – пойду поговорю с шефом.

Он вернулся минут через сорок деловитый, улыбающийся, сердечный, бесконечно благожелательный.

– Хорошо, – сказал он, – мы берем ваши дневники. Но при одном обязательном условии: никто не должен знать об их существовании и о том, что вы их передали в наше распоряжение. Газетные сенсации имеют свои законы.

– Но… – попытался было возразить Паттерсон.

– Конкуренция властвует и в газетном мире, – развел руками заместитель редактора. – Такой материал должен обрушиться на читателя внезапно, как… – он задержался, чтобы подыскать подходящее сравнение, – ну, как бомба, что ли…

Паттерсон осведомился, когда хоть приблизительно редакция рассчитывает опубликовать дневники Велла Эндъю, и получил искренние заверения, что они будут опубликованы немедленно, как только представится первая возможность.

Затем они перешли к денежной стороне вопроса.

Паттерсон получил в качестве первого аванса сумму, о которой он и не мечтал. То есть именно о такой сумме они с невестой мечтали, обдумывая, как получше устроить свое будущее семейное гнездышко. Но он и подумать не мог, что их случайная находка может сулить им в качестве первого аванса такое материальное благополучие. Он подписал обязательство, о котором шла речь выше, и получил чек.

Прошло не менее года, прежде чем Паттерсон решился узнать в редакции о судьбе дневника майора Эндъю. Ему объяснили, что сейчас, когда разумно мыслящие англичане уже отдают себе отчет в том, что с немцами, пожалуй, поступили жестоковато, опубликование дневников майора Эндъю было бы на руку только России и всемирному коммунизму.