Текст книги "НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 34"

Автор книги: Аркадий и Борис Стругацкие

Соавторы: Кир Булычев,Роберт Сильверберг,Еремей Парнов,Дмитрий Биленкин,Майкл Коуни,Бруно Энрикес,Неархос Георгиадис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

НФ: Альманах научной фантастики
ВЫПУСК № 34 (1991)

ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ

…стали говорить про то, какой будет скоро матерьяльный прогресс, как – электричество и т. п. И мне жалко их стало, и я им стал говорить, что я жду и мечтаю, и не только мечтаю, но и стараюсь о другом единственно важном прогрессе – не электричества и летания по воздуху, а о прогрессе братства, единения, любви…

Л, Н. Толстой Дневник, 25 апреля 1895 г

Не случайно вынесены эпиграфом эти взволнованные, пророческие, идущие из глубины души Л. Н. Толстого слова, записанные им в «Дневнике» более ста лет назад. Под этими словами могли, думаем, подписаться сейчас многие, особенно те, кому видны последствия эпохи НТР, кто страдает от дефицита человечности.

Ученые, писатели предостерегают, просят внять голосу разума и задуматься над тем, что в недалеком будущем вся наша цивилизация может погибнуть. Что нас ожидает? Причин для опасений можно перечислить множество. Но мы коснемся здесь основных: ядерной и экологической катастрофы.

Не только голос Толстого остался «гласом вопиющего в пустыне». Известен манифест Рассела – Эйнштейна, подписанный учеными, участниками Пагуошского движения, тридцать лет назад. Этот документ направлен против использования ядерного оружия и против «логики ядерной эры». В нем прозвучали проникновенные слова:

«Мы обращаемся как люди к людям; помните о том, что вы принадлежите к роду человеческому, и забудьте обо всем остальном. Если вы сможете сделать это, перед вами открыт путь в новый рай, если нет, перед вами опасность всеобщей гибели…».

Угроза «всеобщей гибели» остается. Слишком много законов природы мы нарушаем… И за это приходится расплачиваться.

Не единожды встречается в печати, в разговорах людей страшное слово «апокалипсис». Недавно даже всплыл из небытия его текст:

«Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод.

Имя сей звезде «полынь»; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горькие».

(Откровение святого Иоанна Богослова).

Через несколько дней после аварии на Чернобыльской АЭС разнесся слух о связи между текстом Апокалипсиса и названием города («чернобыль» – по-украински полынь), о связи черного ангела с разрушением четвертого энергоблока, А ведь были люди, которые предвидели появление ядерного апокалипсиса и пробовали предотвратить грядущую катастрофу. Мы знаем, какие отписки получали они из Академии наук, и к каким последствиям это привело. Ущерб от одного только Чернобыля исчисляется миллиардами рублей. О потерях нравственных, социально-экономических, социально-психологических уже не говорится. Уместно привести здесь обличающие бюрократию слова, сказанные однажды Олесем Гончаром:

«Современная наука при ее фантастическом, не всегда контролируемом и, может, не до конца познанном могуществе не должна быть слишком самонадеянной, не должна пренебрегать мнением общественности… Узковедомственные интересы сплошь и рядом мы ставим выше интересов общества, мнение населения насчет целесообразности ведомственных новостроек никто и никогда не спрашивает, узколобый, обуреваемый гигантоманией чиновник талдычит, что «наука требует жертв».

Чернобыльская катастрофа показала ту опасность, которая заключена в энергии разбушевавшегося атома. Можно представить себе, что ожидает земной шар, если будет взорвано все накопленное ядерное оружие…

В один ряд с борьбой против ядерной угрозы все чаще ставятся вопросы экологического выживания. Нужно всерьез задуматься над тем, что мы делаем со здоровьем планеты. Давайте подытожим, где человек из-за своей нерачительной деятельности уже выступил разрушителем (и продолжает выступать).

Итак, известно, что с каждым годом сокращаются площади лесов, растут пустыни, повышается уровень содержания углекислого газа в атмосфере. Биологическое разнообразие видов животных уменьшается. А загрязненность морей приобретает просто катастрофические размеры. Тут еще и химическое загрязнение воздуха и почвы. Какая бесхозяйственность в нашем общем доме! Все, вместе взятые, достижения НТР отнюдь не компенсируют вред, приносимый промышленными отходами и другими нарушениями в среде обитания. Это экологическое неблагополучие властно диктует принятие срочных мер по спасению нашей планеты.

А теперь посмотрим – есть ли какая-то надежда, что человек-разрушитель станет наконец человеком-созидателем?

Ученые многих стран проводят научные дискуссии, совершают совместные экспедиции. Загрязнение окружающей среды не признает национальных границ. «Защитники» природы разных стран объединяют свои усилия, чтобы сообща решать проблему экологической безопасности. Уже создана международная программа наблюдения и оценки переноса на большие расстояния загрязняющих воздух веществ – для этой цели открыты измерительные станции, работают международные центры.

Наверное, нужно призвать ученых к личной ответственности да и просто призвать к совести всех, кто причастен к прогрессу науки и техники.

Пора объединить свои силы и писателям-фантастам, говорящим об огромной опасности того, что может привести к гибели человечества. И не мешало бы прислушаться к их взволнованному голосу, призывающему к единению против угрозы апокалипсиса, к братству и любви.

И конечно, важно, чтобы произведения писателей-фантастов не только показывали ужас возможной катастрофы, но и, главное, говорили бы об «экологии духа», предлагали реальные пути выживания…

Попытка этого сделана в данном сборнике – в произведениях, написанных в разное время, но не утративших свою актуальность.

Сейчас во многих издательствах страны выходит большое количество сборников, посвященных глобальным проблемам современности. Не соперничая ни с одним из таких сборников, мы предлагаем читателям свой вариант литературного предостережения против апокалипсиса.

Центральное произведение сборника, его камертон – повесть А. и Б. Стругацких «Гадкие лебеди», – написано в конце шестидесятых годов. Повесть неоднократно издавалась за рубежом, и только в 1988 году была напечатана в журнале «Даугава», а в 1939 году вошла в сборник «Хромая судьба» («Орбита», Московский филиал).

Излишне спорить здесь о степени популярности этих авторов. Может, эта популярность происходит и оттого что Стругацкие всегда находились (и находятся!) как бы в центре главных событий современности и а основном отражали насущные вопросы общественной жизни. Не только отражали, но и преломляли с помощью сатиры резные грани социальной несправедливости. Мы сейчас не будем говорить о всем творчестве Стругацких, а возьмем лишь один период: тот временной отрезок, в который была написана повесть «Гадкие лебеди». Вот как написал в исследовании творчества писателей-фантастов критик М. Амусин в статье «Далеко ли до будущего?»[1]1
  Нева. – 1988. – № 2. – С. 153–160.


[Закрыть]

«… в середине и конце 60-х годов Стругацкие поднимают вопросы, актуальные и для того времени, но особенно громко резонирующие сегодня, – вопросы демократизации общественной жизни, раскрепощения творческой энергии народа. Они ведут борьбу с самыми различными проявлениями косности, социальной рутины Они берут «социальный интеграл» конформизма, эгоизма, безответственности, они рассматривают эти явления «под знаком вечности» и обнажают их несовместимость с идеалами коммунизма, с родовыми интересами человечества» В произведении возникает калейдоскоп гротескных ситуаций, обличаются негативные явления нашей тогдашней жизни.

Можно еще и дальше говорить о злободневности и актуальности их прозы, но вы можете спросить: какая же связь их произведения с экологическими проблемами? Самая прямая. Достаточно только прочесть повесть и понять, что новый мир, который пробуют создать инопланетяне, основывается на желании вернуть людям их духовное содержание; они лечат людей, пытаются защитить «экологию духа».

Краткая биографическая справка: Аркадий Натанович Стругацкий родился в 1925 году, а его брат, Борис Натанович – в 1933 году. А. Стругацкий – японист, работал редактором; Б. Стругацкий – математик, был сотрудником Пулковской обсерватории.

А реальные последствия непродуманного отношения к среде обитания вы найдете в новом рассказе Кира Булычева «Спасите Галю». Может, кто-то по легкомыслию» примет этот рассказ лишь за пародию на роман А. и Б. Стругацких «Пикник на обочине». Но нам хочется уберечь от этого вывода. Вчитайтесь в текст! О многом важном говорится в этом рассказе. Это рассказ-раздумие, рассказ-предупреждение.

Кир Булычев (Игорь Всеволодович Можейко) родился в Москве в 1934 году. Он историк, работает в Институте востоковедения АН СССР, является членом Географического общества. В научном мире И. В. Можейко известен своими трудами по истории Юго-Восточной Азии, докторская диссертация его была посвящена буддизму. Но большую популярность принесло ему литературное творчество Фантастические произведения Кир Булычев начал писать с 60-х годов, и героиня его первой повести «Девочка, с которой ничего не случится» сразу же завоевала сердца юных читателей. Рассказы об Алисе смешны, увлекательны, умны.

Более 10 книг Кира Булычева адресованы взрослому читателю. Во многих фантастических произведениях часто сатирически высвечиваются негативные стороны жизни. 5 1982 году Киру Булычеву присуждена Государственная премия СССР.

Зарубежная фантастика представлена в сборнике рассказами Майкла Коуни, Бруно Энрикеса, Неархоса Георгиадиса и Роберта Силверберга.

Майкл Коуни родился в Англии в 1932 году, образование получил в Бирмингеме. Свои фантастические произведения начал публиковать в 1971 году. Сейчас он автор 15 романов и многих рассказов.

В 1976 году его роман «Бронтомех» был признан лучшим фантастическим романом года в Великобритании. В настоящее время Майкл Коуни живет в Канаде, продолжает успешно работать, принимал участие в создании Ассоциации писателей-фантастов Британской Колумбии. Это один из самых заметных писателей среди англо-американских фантастов. Сам Майкл Коуни так выражает свое кредо:

«Я ставил своей целью создание совершенно иного типа фантастики, фантастики, в которой наука и характер людей сливались бы таким образом, что развязка истории являлась бы результатом развития характеров действующих лиц и их реакции на научные (и более широко – социальные) предпосылки, а не просто финалом, обусловленным самой научной предпосылкой».

Кубинский автор Бруно Энрикес родился в 1947 году. По образованию он геофизик, занимается проблемами физики окружающей среды. Он является одним из основателей литературного цеха имени Оскара Уртадо. Рассказы Бруно Энрикеса, а также его научные статьи печатаются во многих кубинских журналах. В 1978 году его книга «Приключение в лаборатории», откуда и взят рассказ «Воскрешение», была отмечена на конкурсе им. Давида. В 1982 году на этом же конкурсе подобного успеха удостоено и его произведение «Точка соприкосновения». Большинство рассказов Бруно Энрикеса посвящены одной теме: нужно помочь людям планеты совместными усилиями сделать Землю здоровой, а человеческие отношения прекрасными.

Критическое осмысление действительности свойственно кипрскому писателю Неархосу Георгиадису. Во многих его произведениях камертоном звучит тревожная мысль о безжалостности современного общества, где истинные чувства подчас испытывают только роботы. Неархос Георгиадис родился в городе Морфу в 1944 году, учился в Афинах, получил диплом юриста. Много сил отдает литературной критике, журналистике и публицистике, издает в Никозии литературно-художественный журнал «Новый», плодотворно работает на телевидении Кипра. Он автор нескольких сборников научно-фантастических рассказов.

Цикл зарубежной фантастики завершает рассказ известного американского писателя-фантаста Роберта Силверберга «Ветер и дождь».

Роберт Силверберг родился в 1935 году в Нью-Йорке, свой первый фантастический рассказ опубликовал в 19 лет, а первый роман – в 21 год. Он автор более 60 фантастических романов, 22 сборников рассказов, редактор 60 антологий. В 1967–1968 годах Р. Силверберг избран президентом Американской ассоциации фантастов. Он лауреат двух премий «Хьюго», пяти премий «Небьюла» и обладатель многих других наград, присуждаемых за высокие достижения в жанре фантастики.

Многие критики считают произведения Роберта Силверберга американской классикой. Советским читателям фантаст знаком по рассказам, опубликованным в периодических изданиях и сборниках.

В разделе «Публицистика» помещена статья Еремея Парнова «Воспоминания о конце света. Атомный век и уроки прошлого».

Можно не представлять Еремея Парнова. Читателям хорошо известны как совместное творчество его с М. Емцевым, так и произведения, написанные без соавторства. Еремей Парнов родился в 1935 году, он кандидат химических наук, в своих произведениях стремится раскрыть нерешенные наукой проблемы, придает повествованию политическую остроту, резкую антифашистскую направленность. Е. Парнов является президентом Европейского общества писателей-фантастов (Еврокона).

Мы умышленно не упомянули об одном авторе и о произведении, включенном в сборник, – о рассказе Д. Биленкина «Уик-энд». В светлой миниатюре писатель рисует Землю, лишенную озонового слоя и поэтому пронизываемую ультрафиолетовым излучением. Люди на планете еще живут, но вынуждены прятаться от опасных лучей солнца. (Какое предвидение!) К сожалению, Дмитрий Александрович Биленкин рано ушел из жизни. Он умер в августе 1988 года, прожив всего 55 лет и оставив потомкам сборники своих произведений. Условно идейное содержание их можно было бы охарактеризовать так: «истинны те творческие искания, в результате которых побеждает человеческий разум и доброта».

И прежде чем вы прочтете его рассказ, который автор даже не увидел в напечатанном виде, и услышите призыв: «Остановитесь!» (можно его считать своеобразным завещанием человечеству), послушайте воспоминания о нем его товарища, Кира Булычева. Пусть эти слова будут нашей памятью писателю, который к тому же был постоянным членом редколлегии сборников издательства «Знание»:

«Дмитрий Александрович Биленкин…

Все бывало. Он и смеялся, и сердился, и мучился от несправедливости. А в памяти останется его спокойствие, умение владеть собой и талант объективности. Он сидит, поглаживая бороду, среди кипения страстей и споров, а потом, улучив паузу, негромко заговорит. И вдруг понимаешь, что страсти были преувеличенными и споры – разрешимыми.

Как у всякого недюжинного человека, у него были и друзья и враги. Но никто не мог позволить себе неуважения к Дмитрию Биленкину.

Он изменялся, рос, но не изменял себе и людям. Даже своей профессии, избранной еще в школе, он до конца жизни не изменил. Это может показаться парадоксом, потому что формально Биленкин стал профессионалом трижды. Он был по образованию геологом, затем долго работал журналистом, в последние двадцать с лишним лет стал известным писателем. И в то же время это была одна профессия, лишь понимаемая широко. Биленкин стал геологом, потому что хотел понять Землю и, изучая, помогать ей. Он ушел в журналистику, работал в «Комсомольской правде», в «Вокруг света», потому что, оставаясь исследователем и путешественником, хотел донести до других свое понимание нашего мира.

Он стал писать фантастические рассказы, потому что это был еще один, и самый действенный для него, способ говорить о той же Земле, о ее сути и ее судьбе.

Он всегда современен в своих книгах; где бы ни происходило там действие – в дальних галактиках или в далеких временах, он говорил о нашем дне и нашей планете.

Став ученым, потом журналистом, потом писателем, Биленкин остался русским просветителем, обращавшимся не только к разуму, но и к совести читателя.

Мало знавшим его он казался замкнутым и молчаливым. На самом деле он был в постоянном общении с людьми – будь то друзья по путешествиям, молодые писатели, которых он опекал, или миллионы читателей во многих странах мира, где изданы его книги, и символично, что последняя повесть, увидевшая свет незадолго до его смерти, называется «Сила сильных».

ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ

Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий
ГАДКИЕ ЛЕБЕДИ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Когда Ирма вышла, аккуратно притворив за собой дверь, худая, длинноногая, по-взрослому вежливо улыбаясь большим ртом с яркими, как у матери, губами, Виктор принялся старательно раскуривать сигарету. «Это никакой не ребенок, – думал он ошеломленно. – Дети так не говорят. Это даже не грубость, это – жестокость, и даже не жестокость, а просто ей все равно. Как будто она нам тут теорему доказала – просчитала все, проанализировала, деловито сообщила результат и удалилась, подрагивая косичками, совершенно спокойная». Превозмогая неловкость, Виктор посмотрел на Лолу. Лицо ее шло красными пятнами, яркие губы дрожали, словно она собиралась заплакать, но она, конечно, и не думала плакать, она была в бешенстве.

– Ты видишь? – сказала она высоким голосом. – Девчонка, соплячка… Дрянь! Ничего святого, что ни слово – то оскорбление, будто я не мать, а половая тряпка, о которую можно вытирать ноги. Перед соседями стыдно! Мерзавка, хамка…

«Да, – подумал Виктор, – и с этой женщиной я жил, я гулял с нею в горах, я читал ей Бодлера, и трепетал, когда прикасался к ней, и помнил ее запах… кажется, даже дрался из-за нее. До сих пор не понимаю, что она думала, когда я читал ей Бодлера? Нет, это просто удивительно, что мне удалось от нее удрать. Уму непостижимо, и как это она меня выпустила? Наверное, я тоже был не сахар. Наверное, я и сейчас не сахар, но тогда я пил еще больше, чем сейчас, и к тому же полагал себя большим поэтом».

– Тебе, конечно, не до того, куда там, – говорила Лола – Столичная жизнь, всякие балерины, артистки… Я все знаю. Не воображай, что мы здесь ничего не знаем. И деньги твои бешеные, и любовницы, и бесконечные скандалы… Мне это, если хочешь ты знать, безразлично, я тебе не мешала, ты жил, как хотел…

«Вообще ее губит то, что она очень много говорит. В девицах она была тихая, молчаливая, таинственная. Есть такие девицы, которые от рождения знают, как себя вести. Она знала. Вообще-то она и сейчас ничего, когда сидит, выставив колени, или заложит вдруг руки за голову и потянется. На провинциального адвоката это должно действовать чрезвычайно… – Виктор представил себе уютный вечерок: этот столик придвинут к тому вон дивану, бутылка, шампанское шипит в фужерах и сам адвокат, запакованный в крахмал, галстук бабочкой. Все, как у людей, и вдруг входит Ирма… – Кошмар, – подумал Виктор. – Да она несчастная женщина…»

– Ты сам должен понимать, – говорила Лола, – что дело не в деньгах, что не деньги сейчас все решают. – Она уже успокоилась, красные пятна пропали. – Я знаю, ты по-своему честный человек, взбалмошный, разболтанный, но не злой. Ты всегда помогал нам, и в этом отношении никаких претензий я к тебе не имею. Но теперь мне нужна не такая помощь… Счастливой назвать я себя не могу, но и несчастной тебе тоже не удалось меня сделать. У тебя своя жизнь, а у меня – своя. Я, между прочим, еще не старуха, у меня еще многое впереди…

«Девочку придется забрать, – подумал Виктор. – Она уже все, как видно, решила. Если оставить Ирму здесь, в доме начнется ад кромешный… Хорошо, а куда я ее дену? Давай-ка честно, – предложил он себе. – Только честно. Здесь надо честно, это не игрушки… – Он очень честно вспомнил свою жизнь в столице. – Плохо, – подумал он. – Можно, конечно, взять экономку. Значит, смять постоянную квартиру. Да не в этом же дело: девочка должна быть со мной, а не с экономкой… Говорят, дети, которых воспитали отцы, – это самые лучшие дети. И потом она мне нравится, хотя она очень странная девочка. И вообще я должен. Как честный человек, как отец. И я виноват перед нею. Но это все литература. А если все-таки честно? Если честно – боюсь. Потому что она будет стоять передо мной, по-взрослому улыбаясь большим ртом, и что я ей сумею сказать? Читай, больше читай, каждый день читай, ничем тебе больше не нужно заниматься, только читай. Она это и без меня знает, а мне и сказать ей нечего. Поэтому и боюсь… Но и это еще не совсем честно. Не хочется мне, вот в чем дело. Я привык один. Я люблю один. Я не хочу по-другому… Вот как это выглядит, если честно. Отвратительно выглядит, как и всякая правда. Цинично выглядит, себялюбиво, гнусненько. Честно».

– Что же ты молчишь? – спросила Лола. – Ты так и собираешься молчать?

– Нет-нет, я слушаю тебя, – поспешно сказал Виктор.

– Что ты слушаешь? Я уже полчаса жду, когда ты соизволишь отреагировать. Это же не только мой ребенок, в конце концов…

«А с нею тоже надо честно, – подумал Виктор. – Вот уж с нею мне совсем не хочется честно. Она, кажется, вообразила себе, что такой вопрос я могу решить тут же, не сходя с места, между двумя сигаретами».

– Пойми, – сказала Лола, – я ведь не говорю, чтобы ты взял ее на себя. Я же знаю, что ты не возьмешь, и слава богу, что не возьмешь, ты ни на что такое не годен. Но у тебя же есть связи, знакомства, ты все-таки довольно известный человек – помоги ее устроить? Есть же у нас какие-то привилегированные учебные заведения, пансионы, специальные школы. Она ведь способная девочка, у нее к языкам способности, и к математике, и к музыке…

– Пансион, – сказал Виктор. – Да, конечно… Пансион. Сиротский приют… Нет-нет, я шучу. Об этом стоит подумать.

– А что тут особенно думать? Любой был бы рад устроить своего ребенка в хороший пансион или в специальную школу. Жена нашего директора…

– Слушай, Лола, – сказал Виктор, – это хорошая мысль, я попытаюсь что-нибудь сделать. Не это не так просто, на это нужно время. Я, конечно, напишу…

– Напишу! Ты весь в этом. Не писать надо, а ехать, лично просить, пороги обивать! Ты же все равно здесь бездельничаешь! Все равно только пьянствуешь и путаешься с девками. Неужели так трудно для родной дочери…

«О черт, – подумал Виктор, – так ей все и объясни». Он снова закурил, поднялся и прошелся по комнате. За окном темнело, и по-прежнему лил дождь, крупный, тяжелый, неторопливый – дождь, которого было очень много и который явно никуда не торопился.

– Ах, как ты мне надоел! – сказала Лола с неожиданной злостью. – Если бы ты знал, как ты мне надоел…

«Пора идти, – подумал Виктор. – Начинается священный материнский гнев, ярость покинутой и все такое прочее. Все равно ничего я сегодня ей не отвечу. И ничего не стану обещать».

– Ни в чем на тебя нельзя положиться, – продолжала она. – Негодный муж, бездарный отец… модный писатель, видите ли! Дочь родную воспитать не сумел… Да любой мужик понимает в людях больше, чем ты! Ну что мне теперь делать? От тебя же никакого проку. Я одна из сил выбиваюсь, не могу ничего. Я для нее нуль, для нее любой мокрец в сто раз важнее, чем я. Ну ничего, ты еще спохватишься! Ты ее не учишь, так они ее научат! Дождешься еще, что она тебе будет в рожу плевать, как мне…

– Брось, Лола, – сказал Виктор, морщась. – Ты все-таки, знаешь, как-то… Я отец, это верно, но ты же мать… Все у тебя кругом виноваты…

– Убирайся! – сказала она.

– Ну вот что, – сказал Виктор, – ссориться с тобой я не намерен. Решать с бухты-барахты я тоже ничего не намерен. Буду думать. А ты…

Теперь она стояла, выпрямившись, и прямо-таки дрожала, предвкушая упрек, готовая с наслаждением кинуться в свару.

– А ты, – спокойно сказал он, – постарайся не нервничать. Что-нибудь придумаем. Я тебе позвоню.

Он вышел в прихожую и натянул плащ. Плащ был еще мокрый Виктор заглянул в комнату Ирмы, чтобы попрощаться, но Ирмы не было. Окно было раскрыто настежь, о подоконник хлестал дождь. На стене красовался транспарант с надписью большими красивыми буквами: «Прошу никогда не закрывать окно». Транспарант был мятый, с надрывами и темными пятнами, словно его неоднократно срывали и топтали ногами. Виктор прикрыл дверь.

– До свидания, Лола, – сказал он.

Лола не ответила.

На улице было уже совсем темно. Дождь застучал по плечам, по капюшону. Виктор ссутулился и сунул руки поглубже в карманы. «Вот в этом скверике мы в первый раз поцеловались, – думал он. – А вот этого дома тогда еще не было, а был пустырь, а за пустырем – свалка, там мы охотились с рогатками на кошек. В городе была чертова уйма кошек, а сейчас я что-то ни одной не видел… И ни черта мы тогда не читали, а вот у Ирмы полная комната книг. Что такое была в мое время двенадцатилетняя девчонка? Конопатое хихикающее существо, бантики, куклы, картинки с зайчиками и Белоснежками, всегда парочками-троечками: шу-шу-шу, кульки с ирисками, испорченные зубы. Чистюли, ябеды, а самые лучшие из них – точно такие же, как мы: коленки в ссадинах, дикие рысьи глаза и пристрастие к подножкам… Времена новые наконец наступили, что ли? Нет, – подумал он. – Это не времена. То есть и времена, конечно, тоже… А может быть, она у меня вундеркинд? Случаются же вундеркинды. Я – отец вундеркинда Почетно, но хлопотно, и не столько почетно, сколько хлопотно, да в конце концов и не почетно вовсе… А вот эту улочку я всегда любил, потому что она самая узкая. Так, а вот и драка. Правильно, у нас без этого нельзя, мы без этого никак не можем. Это у нас испокон веков. И двое на одного…»

На углу стоял фонарь. У границы освещенного пространства мокнул автомобиль с брезентовым верхом, а рядом с автомобилем двое в блестящих плащах пригибали к мостовой третьего – в черном и мокром. Все трое с натугой и неуклюже топтались по булыжнику. Виктор приостановился, затем подошел поближе. Непонятно было, что тут собственно, происходит. На драку не похоже: никто никого не бьет. На возню от избытка молодых сил не похоже тем более – не слышно азартного гиканья и жеребячьего ржания… Третий в черном вдруг вырвался, упал на спину, и двое в плащах сейчас же повалились на него. Тут Виктор заметил, что дверцы машины распахнуты, и подумал, что этого черного либо недавно вытащили оттуда, либо пытаются туда запихнуть. Он подошел вплотную и рявкнул:

– Отставить!

Двое в плащах разом обернулись и несколько мгновений смотрели на Виктора из-под надвинутых капюшонов. Виктор заметил только, что они молодые и что рты у них разинуты от напряжения. Затем они с невероятной быстротой нырнули в автомобиль, стукнули дверцы, машина взревела и умчалась в темноту. Человек в черном медленно поднялся, и, разглядев его, Виктор отступил на шаг. Это был больной из лепрозория – «мокрец», или «очкарик», как их звали за желтые круги вокруг глаз, – в плотной черной повязке, закрывающей нижнюю половину лица. Он мучительно тяжело дышал, страдальчески задрав остатки бровей. По лысой голове стекала вода.

– Что случилось? – спросил Виктор.

Очкарик смотрел не на него, а мимо, глаза его выкатились. Виктор хотел обернуться, но тут его с хрустом ударило в затылок, и когда он очнулся, то обнаружил, что лежит лицом вверх под водосточной трубой. Вода хлестала ему в рот, она была тепловатая и ржавая на вкус. Отплевываясь и кашляя, он отодвинулся и сел, прислонившись спиной к кирпичной стене. Вода, набравшаяся в капюшон, полилась за воротник и поползла по телу. В голове гудели и звенели колокола, трубили трубы и били барабаны. Сквозь этот шум Виктор разглядел перед собою худое темное лицо. «Знакомое. Где-то я его видел… Еще до того, как у меня лязгнули челюсти…» Он подвигал языком, пошевелил челюстью. Зубы были в порядке. Мальчик набрал под трубой пригоршню воды и плеснул ему в глаза.

– Милый, – сказал Виктор, – хватит.

– Мне показалось, что вы еще не очнулись, – сказал мальчик серьезно.

Виктор осторожно засунул руку под капюшон и ощупал затылок. Там была шишка – ничего страшного, никаких раздробленных костей, даже крови не было.

– Кто же это меня? – задумчиво спросил он. – Надеюсь, не ты?

– Вы сами сможете идти, господин Банев? – спросил мальчик. – Или позвать кого-нибудь? Видите ли, для меня вы слишком тяжелый.

Виктор вспомнил, кто это.

– Я тебя знаю, – сказал он, – ты Бол-Кунац, приятель моей дочки.

– Да, – сказал мальчик.

– Вот и хорошо. Не надо никого звать и не надо никому говорить, А давай-ка немножко посидим и опомнимся.

Теперь он разглядел, что с Бол-Кунацем тоже не все в порядке. На щеке у него темнела свежая ссадина, а верхняя губа припухла и кровоточила.

– Я все-таки кого-нибудь позову, – сказал Бол-Кунац.

– Стоит ли?

– Видите ли, господин Банев, мне не нравится, как у вас дергается лицо.

– В самом деле? – Виктор ощупал лицо. Лицо не дергалось. – Это тебе только кажется… Так. А теперь мы встанем. Что для этого необходимо? Для этого необходимо подтянуть под себя ноги… – Он подтянул под себя ноги, и ноги показались ему не совсем своими. – Затем, слегка оттолкнувшись от стены, перемести центр тяжести таким образом… – Ему никак не удавалось перенести центр тяжести что-то мешало. «Чем же это меня? – подумал он. – Да ведь как ловко…»

– Вы наступили себе на плащ, – сообщил мальчик, но Виктор уже сам разобрался со своими руками и ногами, со своим плащом и оркестром под черепом.

Он встал. Сначала пришлось придерживаться за стенку, но потом дело пошло лучше.

– Ага, – сказал он, – значит, ты меня тащил оттуда до этой трубы. Спасибо.

Фонарь стоял на месте, но не было ни машины, ни очкарика. Никого не было. Только меленький Бол-Кунац осторожно гладил свою ссадину мокрой ладонью.

– Куда же они все делись? – спросил Виктор.

Мальчик не ответил.

– Я тут один лежал? – спросил Виктор. – Вокруг никого больше не было?

– Давайте я вас провожу, – ответил Бол-Кунац, – куда вам лучше идти? Домой?

– Погоди, – сказал Виктор – Ты видел, как они хотели схватить очкарика?

– Я видел, как вас ударили, – сказал Бол-Кунац.

– Кто?

– Я не разглядел. Он стоял спиной.

– А ты где был?

– Видите ли, я лежал тут, за углом…

– Ничего не понимаю, – сказал Виктор, – или у меня с головой что-то… Почему ты, собственно, лежал за углом? Где ты живешь?

– Видите ли, я пожал, потому что меня ударили еще раньше. Не тот, который ударил вас, а другой.

– Очкарик?

Они медленно шли, стараясь держаться мостовой, чтобы на них не лило с крыш.

– Н-нет. – ответил Бол-Кунац, подумав. – По-моему, они все были без очков.

– О господи, – сказал Виктор. Он полез рукой под капюшон и пощупал шишку. – Я говорю о прокаженном, их называют очкариками. Ну знаешь, из лепрозория? Мокрецы…

– Не знаю, – сдержанно произнес Бол-Кунац. – По-моему, они все были вполне здоровы.

– Ну-ну! – сказал Виктор. Он ощутил некоторое беспокойство и даже остановился. – Ты что же, хочешь меня уверить, что там не было прокаженного? С черной повязкой, весь в черном…

– Это никакой не прокаженный! – с неожиданной запальчивостью сказал Бол-Кунац. – Он поздоровее вас…