Текст книги "Черная моль"

Автор книги: Аркадий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Они еще долго шептались в темноте.

Спирин устроился на кровати основательно, как дома, и через минуту уже спал каменным сном. Горюнов же долго не мог заснуть. Его трясло, как в лихорадке; мысли скакали в голове, теснили друг друга; надежда боролась со страхом, иногда его вдруг охватывало отчаяние и острая, нестерпимая жалость к самому себе.

Он и сам не подозревал, как разбередил ему душу Коршунов.

На следующее утро, сразу после завтрака, Спирин был вызван на допрос.

Когда его ввели в кабинет, Коршунов был один. Он молча кивнул Спирину на стул. Тот сел. Коршунов равнодушным тоном задал ему обычные вопросы, касающиеся биографии, потом отодвинул в сторону бланк допроса и снова занялся своими делами: читал бумаги, делал пометки, говорил по телефону; к нему заходили сотрудники, шептались о чем-то, уходили. Спирин все сидел. Он терялся в догадках. Время шло, а допрос не продолжался. Коршунов как будто забыл о присутствии арестованного.

Наконец подошло время обеда. Только тогда Коршунов подписал полупустой бланк, дал его подписать Спирину и, вызвав конвой, отправил арестованного обратно в тюрьму.

Когда тот появился в камере, Горюнов, полный нетерпения и тревоги, бросился к нему.

– Ну, что говорили? Почему так долго?

– Ничего не говорили, – хмуро ответил Спирин, принимаясь за еду.

– Как так? Четыре часа там сидел и ничего не говорили?

– А вот так.

Не успел кончиться обед, как Спирина снова вызвали на допрос.

И опять повторилось то же самое: он сидел посреди кабинета, а Коршунов, задав два-три совершенно не относящихся к делу вопроса и записав ответы, снова занимался своими делами.

Спирин наконец не выдержал.

– Зачем вызывали? – резко спросил он. – Чего вам от меня надо?

Коршунов поднял голову, внимательно посмотрел на него и, не отвечая ни слова, снова углубился в бумаги.

В кабинет вошел Лобанов и прошептал Сергею на ухо:

– Был. Горюнов места себе не находит.

Сергей удовлетворенно кивнул головой.

Так прошло время до ужина, и Спирин был опять отправлен в тюрьму.

В камере ждал его Горюнов, необычайно взволнованный, полный тревоги и подозрений.

– Опять ничего не говорили, – холодно сообщил Спирин. – В молчанку играем.

– Врешь! – взорвался Горюнов. – Такого не бывает!

– А я тебе говорю: факт, – невозмутимо ответил Спирин. – Сам в толк не возьму, зачем им это надо.

– Врешь, врешь! – задыхаясь от злости, повторял Горюнов. – Меня продать хочешь?

– Дура! – презрительно усмехнулся Спирин.

Но только закончился ужин, как дверь камеры отворилась, и надзиратель громко объявил:

– Спирин! Срочно на допрос!

И когда за Спириным захлопнулась дверь, Горюнов наконец не выдержал. Он в исступлении начал быть кулаками в стену и хрипло закричал:

– Эй, кто там!.. Я тоже хочу на допрос!.. Я тоже кое-что знаю!..

Через десять минут в пустом кабинете Коршунова Горюнов уже давал Сергею показания. Он говорил торопливо, почувствовав вдруг небывалое облегчение, почти счастье оттого, что кончилась наконец эта мучительная, изматывающая борьба с самим собой. Горюнов уже забыл, что заставило его давать показания; ему казалось, что это он сам решился, сам выбрал путь для своего спасения.

Это был такой искренний, от самой души идущий взрыв настоящих человеческих чувств, что Сергей, поддаваясь какому-то новому, необычному порыву, понимая, что он делает сейчас именно то, что надо, что совершенно необходимо и для него самого и для этого парня, еще не совсем потерянного, еще только тронутого гнилым ветерком преступлений, встал, в волнении прошелся по комнате и очень просто, доверительно, как другу, сказал:

– А знаешь, Коля, теперь я тебе признаюсь: ведь этот гад Спирин действительно ничего не сказал. Мы все эти часы молчали, и все эти часы я надеялся только на тебя, на твою совесть.

Горюнов ошеломленно посмотрел на него, потом опустил голову и долго молчал. Наконец он медленно, с усилием проговорил:

– Все равно. Будь что будет. Но уж если доведется жить, то как все люди. Со спокойной душой. Если только доведется…

И, закрыв лицо руками, он громко, навзрыд заплакал, уже не скрывая своих слез и не стыдясь.

Вот в этот-то момент Сергей и ощутил всю полноту счастья. И главное здесь было не в том, что Горюнов сознался и удался смелый, тонкий и рискованный замысел. Главное было в том – и это Сергей ясно понял, – что другим наконец стал этот парень, что он теперь спасен, окончательно спасен. Выигран куда более важный и трудный бой с ним самим и за него самого.

До конца? Да, конечно. Но только в отношении Горюнова. Однако за ним и даже за Спириным теперь выплыло новое имя – некоего Доброхотова. Это, оказывается, он, как потом уже сообщил Горюнову Спирин, посулил очень большие деньги за убийство Климашина. Это для него снял Спирин часы с убитого, чтобы подтвердить, что «дело сработано».

Горюнов видел Доброхотова только один раз, в субботний вечер, в ресторане «Сибирь». Спирин предупредил, что только по субботам и можно встретить там Доброхотова. Однако тогда не было разговора о «деле». Горюнова только поили водкой и настраивали против Климашина. Он и не думал, что все это может кончиться убийством, до последнего момента не думал, до самого того проклятого выстрела.

В этот день они со Спириным решили «проучить» Климашина. Горюнов, предварительно выпив «для храбрости», по приказу Спирина предложил Климашину помириться и под предлогом отметить это событие затащил в пивную. Климашин быстро опьянел, а к пивной в это время подъехал Спирин. Они усадили пьяного Климашина в машину, и там он сразу уснул. А Спирин погнал машину; куда, этого не знал и Горюнов. Потом, в лесу, у него завязалась драка с Климашиным, а Спирин, улучив момент, выстрелил.

Ну, а скрыться Горюнову велел все тот же Спирин. Такой приказ он получил от Доброхотова.

Горюнов дал и приметы Доброхотова: высокий, худощавый, молодой блондин, щегольски одет, узкий розовый шрам за правым ухом на шее, на левой руке не хватает двух пальцев.

Обо всем этом Сергей доложил в тот же вечер на совещании у комиссара Силантьева, где присутствовали еще только Зотов и Гаранин.

– Поздравляю, Коршунов! – сказал под конец Силантьев. – Но теперь ищите Доброхотова. Всю Москву обшарьте, все пригороды. Но найдите. Это очень опасный человек. И потом… – Силантьев на минуту задумался, – мне кажется, что не ему нужно было это убийство. Ведь он и не знал Климашина. Тогда кому же? Ниточка тянется дальше. Вопрос только – куда?

ГЛАВА 6
ДЕЛА ЛЮБОВНЫЕ, СЕМЕЙНЫЕ И ПРОЧИЕ

Из окна кабинета был хорошо виден почти весь заводской двор – широкая аллея тополей, ведущая от проходной, слева – кирпичное двухэтажное здание раскройного цеха, справа – спортивная площадка, опоясанная лентой кустарника.

Плышевский, не отрываясь, смотрел в окно, на асфальтированную дорожку, ведущую от раскройного цеха к зданию управления. Сейчас по ней должен пройти Чутко. Он только что звонил, сказал, что зайдет по какому-то делу к Плышевскому. По какому? Вообще-то дел хватает. Но тон у Тараса Петровича был какой-то необычный. Он говорил на этот раз сухо, даже сердито. Не нравился Плышевскому новый парторг, очень не нравился. С первого дня своего появления на фабрике. «Прикидывается простачком, а сам хитер, как черт. И во все щели нос сует. Опасный человек…»

Ну, вот он, Чутко, идет – в своей старенькой меховой безрукавке, надетой на пиджак, в серой шапке – «гоголе».

Через минуту Чутко уже входил в кабинет Плышевского.

– Привет, Олег Георгиевич! – Он протянул руку и, как всегда, без особого вступления, сказал: – Слухай, голуба, что ж это за порядки в раскройном, у Жереховой, а? Выделила двух-трех любимиц, им и самую выгодную работу и самый наилучший товар? И странное дело. Скажем, Голубкова, как стала хуже вести себя, сразу в любимицы попала. А мне ребята говорили, что Голубкова на руку не чиста, даже попалась раз. Только акта про то у охраны почему-то нема. Ну, это я с Дробышевым выясню. А вот с Жереховой как быть?

– Разберусь, Тарас Петрович, – кивнул головой Плышевский, делая пометку в календаре. – Сегодня же.

– Попрошу, – строго проговорил Чутко и остро взглянул на Плышевского из-под насупленных, лохматых бровей. – Теперь так. Готовлюсь к докладу. Нужны данные о производственной работе. И вот я обратил внимание, голуба, на одну деталь. Обратно с Жереховой. Чем объяснить, скажи ты мне, что летом, когда ее начальником цеха выдвинули, цех три месяца план срывал? А до прихода Жереховой процентов на двести выгонял. И вдруг – на тебе. Издергали бабу вконец, изругали по-всякому, а через три месяца все пошло нормально. Картина, а? И як же це понимать прикажешь? Попрошу: справочку мне по этому вопросу составь и завтра в партком пришли. Бо це дило треба разжуваты.

– Да я тебе сейчас все объясню, – улыбнулся Плышевский. – Дело простое.

– Нет, – покачал круглой головой Чутко и упрямым движением расправил сивые усы. – Ты уж письменно. Разок хочу бюрократом быть.

– Как угодно. Что-то раньше за тобой это не водилось.

– Ох, голуба, – вздохнул Тарас Петрович, – раньше за мной много чего хорошего не водилось!

Он быстро поднялся. Плышевский проводил его до двери, потом прошелся по кабинету. Что это с Тарасом Петровичем? Куда копает? А уж и лукав, старый черт! Ну, насчет любимиц у Жереховой – это ясно. Кто-то нажаловался. А вот почему Чутко историей занялся? Странно. И потом, Голубкова… До чего еще он там с Дробышевым докопается! Вот ведь попался секретарь! То ли дело раньше, до него был! Душа в душу жили. Но тогда директор мешал. Теперь директора, слава богу, нет, так вот Чутко появился на нашу голову! Как осенью его выбрали, так пошли неприятности. И все с шуточками, с прибауточками. Да и Дробышев этот тоже заноза. Взяли на свою голову. Вчера пришел к Свекловишникову и потребовал снять Перепелкина. Он, видите ли, какие-то там инструкции нарушил. Тихон его еле-еле пригасил. Но что он еще выкинет? Упрямый мужик. А тут еще комсомольцы… Теперь Осокин у них в вождях, да и Привалов очень уж активным стал.

Плышевский нахмурился. Много лишних людей появилось на фабрике, беспокойных, опасных. Слишком много!

И что-то делается еще там, в МУРе? Правда, Доброхотов предупрежден и, конечно, принял меры. Все-таки надо будет при случае узнать, через кого он действовал, кого пустил на это… убийство. Как он вообще посмел это сделать, как решился? Ведь Плышевский ему только рассказал, что Климашина завербовать не удалось. Ну и что? Выгнали бы с фабрики – и делу конец. Кто бы поверил всяким там его подозрениям? А этот Доброхотов… Тьфу, мерзость какая! И с таким подонком приходится иметь дело! Вообще-то Свекловичников, конечно, прав: нельзя связываться с такими. Вообще… А в данном случае? Тихон не знает, что он, Плышевский, ведет через Доброхотова и другие свои дела. Как раз сегодня должен прийти от него Масленкин. Два дня назад Плышевский ездил в Ленинград, встретился с Вурдсоном, получил валюту… Теперь очень нужен Доброхотов.

И еще вопрос: куда девался Козин? За две недели только раз звонил Гале по телефону. И девочка заметно грустит. Неужели увлеклась серьезно? Этого еще не хватало! А впрочем, что здесь плохого? Иметь такого зятя даже полезно.

Плышевский устало провел рукой по лбу, поправил очки и с хрустом потянулся. Надо заняться делами.

День прошел в привычных хлопотах.

А вечером в квартире Плышевского раздался неуверенный, короткий звонок. Олег Георгиевич в халате и теплых меховых туфлях сам открыл дверь. На пороге стоял тщедушный человечек в железнодорожной форме, с опухшим, угреватым лицом – Масленкин. Они уединились в кабинете.

Масленкин еще не ушел, когда в передней снова прозвенел звонок. На этот раз дверь открыла Галя. По ее радостному восклицанию Плышевский догадался: пришел Козин.

Через полчаса, незаметно выпроводив Масленкина, Плышевский вошел в столовую. Козин что-то с увлечением рассказывал Гале. Перед ним на столе стоял стакан чая, в блюдце лежал нарезанный кекс.

– Ну, дочка, дай-ка нам что-нибудь посолиднее! – весело сказал Плышевский, здороваясь с Козиным. – Дорогой гость у нас.

Галя с заметной неохотой выполнила его просьбу, и на столе появилась бутылка коньяка.

Первую рюмку выпили молча, жестом пожелав друг другу здоровья и удачи. Вторую – за Галю. Только после третьей или четвертой рюмки, когда щеки Козина заметно порозовели, взгляд стал веселым и дерзким, Плышевский спросил:

– Ну-с, так как наши дела, Михаил Ильич?

– Дела? – загадочно улыбнулся Козин и покосился на Галю. – Могу вас обрадовать, все в полном порядке. Преступники арестованы и в убийстве сознались.

– Что?! – Плышевский опешил от неожиданности.

– Представьте!

– Это Миша сделал! – с наивной гордостью заметила Галя.

– Ну, положим, не я один, – скромно возразил Козин. – У меня тоже начальники есть.

Плышевский пришел в себя быстро. «Ты, – язвительно подумал он, – ты, брат, осел. Здесь работала рука поопытней и поумней».

– У вас, вероятно, очень опытный и знающий начальник? – поинтересовался Плышевский.

Козин подумал было, что отвечать на такой вопрос не стоит. Но взяло верх раздражение на Коршунова, да легкий хмель от выпитого коньяка уже туманил и будоражил мозг.

– О начальниках плохо не говорят! – желчно ответил он.

– Тем более, если они того не заслуживают, – как бы дразня его, заметил с усмешкой Плышевский.

– Мой-то? Это еще как сказать! – И, уже не скрывая своей неприязни, Козин добавил. – Прыткий, конечно, и неглупый.

– Ну, ну, это уж вы сгоряча, дорогуша, – посмеиваясь, ответил Плышевский.

– Не верите?

– Нет. Вот если бы самому на него посмотреть. Хоть издалека…

– Ну что ж, – распалился Козин. – Приходите в эту субботу в «Сибирь». Знаете? Даже познакомлю. Его фамилия – Коршунов.

Плышевский невольно вздрогнул.

– А что он там будет делать, ваш Коршунов?

– Папа! – неожиданно вмешалась Галя. – Может быть, об этом нельзя спрашивать?

В продолжении всего разговора девушка сидела молча, с беспокойством следя за разошедшимся Козиным.

– Ты права, дочка, – сухо согласился Плышевский. – В самом деле, бросим этот разговор.

– Галочка, ты зря беспокоишься, – самоуверенно возразил Козин. – Я-то уж как-нибудь знаю правила конспирации.

Вечер закончился весело и непринужденно. Уходя, Козин настолько осмелел, что в передней даже попытался обнять Галю.

– Ты меня очень удивляешь, Миша, – шепнула она, мягко отстраняя его руки.

И Козин вдруг почувствовал какой-то скрытый смысл в этих, казалось бы, простых словах. Ему снова почему-то стало не по себе, как тогда, когда он однажды перехватил ее взгляд. Он неловко простился и вышел.

Как только Козин ушел – это было около одиннадцати часов вечера, – Плышевский перенес телефон в кабинет и позвонил Фигурнову.

– Оскар Францевич, ты? – почему-то понизив голос, спросил он.

– Мое почтение, Олег Георгиевич, – проворковал в ответ Фигурнов. – Чем могу быть полезен?

– Повидаться бы надо. Новости есть.

– Душа моя! Второй день не выхожу. Голос сел. А мне в большой процесс входить. Трагическая ситуация, смею заверить. Каждый час полощу горло, сырые яички глотаю.

– Тридцать лет тебя знаю, и каждый раз перед большим процессом у тебя голос садится! – засмеялся Плышевский. – А потом соловьем разливаешься.

– Нет, нет! – энергично запротестовал Фигурнов. – Тут случай особый. Председательствующим по данному делу будет Кротов. Процесс исключительно трудный. Так что, Олег Георгиевич, душа моя, приезжай ко мне…

– Ладно уж! Жди.

Через полчаса он подъезжал в своей машине к дому на Молчановке.

Фигурнов встретил гостя в передней. Это был очень подвижной невысокий старик с седой гривой волос, хрящеватым, с горбинкой носом и глубоко запавшими черными, очень проницательными глазами на смуглом лице с выступающими скулами.

Плышевский по-хозяйски уверенно прошел в большой кабинет, уставленный массивной мебелью, и удобно расположился в мягком кресле у громадного письменного стола. Фигурнов, поджав под себя ногу, уселся напротив.

– Дело, Оскарчик, по-моему, осложняется, – начал Плышевский.

Фигурнов слушал подчеркнуто внимательно, склонив набок голову и полузакрыв глаза. В этот момент он чем-то напоминал большую сонную птицу.

Когда Плышевский кончил, Фигурнов еще с минуту сидел в той же позе, потом театральным жестом провел рукой по лбу и сказал:

– Этот самый Козин для вас, конечно, клад, но только на данном этапе. Надо тянуть дальше. Ведь он там, у себя, плотва. А надо бы подцепить щуку. Козин, смею заметить, – это только информация, не больше. А, к примеру, начальник его, Коршунов, что ли, – это уже опора, поддержка. Вот он, фигурально выражаясь, и есть щука.

– Гм… Соблазнительно. Но голыми руками такого, кажется, не возьмешь.

– Люди есть люди, душа моя. И у любого индивидуума есть потребности. Они, эти потребности, всегда требуют удовлетворения. У этого Коршунова тоже имеются потребности. Их надо нащупать и… удовлетворить. Это первый пункт. Второй: надо нащупать его больные, слабые места. Они могут быть в одной из двух сфер: служебной или личной. Этот Коршунов – человек молодой и, конечно, честолюбивый. Угроза компрометации по службе, если она возникнет, – сильное оружие. И второе – любовь, женщины. Смею уверить, они играют в жизни каждого человека гораздо большую роль, чем у нас принято думать. Он женат? Кто она?

Плышевский пожал плечами.

– Плохо, душа моя. Ты ничего о нем не знаешь. Так работать нельзя.

– Мне не нравится это совпадение, – озабоченно произнес Плышевский. – Почему «Сибирь»? Почему вечер в субботу? И главное, встречу с Масленкиным я уже не в состоянии отменить. Может быть, мне просто не ходить туда?

– Напротив! Иди! Совпадение случайное, смею тебя уверить. А увидеть и прощупать этого Коршунова весьма полезно. Весьма!

– Ну, хорошо. А что передать Вадиму?

– Доброхотову? Нижеследующее. Пункт первый: убийцы найдены и признались. Пункт второй и самый главный: чтобы он больше не показывался в «Сибири». Я абсолютно убежден: охота идет за ним.

Плышевский задумчиво барабанил по столу длинными холеными пальцами, потом одобрительно посмотрел на Фигурнова.

– У тебя ясная голова, Оскарчик. У тебя по-прежнему удивительно ясная голова.

Фигурнов тонко усмехнулся и развел руками.

В то утро Нине Афанасьевой передали, что ее вызывает Зотов. Это было неожиданно и для первого раза страшновато.

Нина тайком оглядела в зеркало свое скромное синее платье с ослепительно белым крахмальным воротничком и поправила волосы.

Когда она вошла в кабинет, Зотов разговаривал с Гараниным.

– Ну, вот и Афанасьева, – тепло произнес он, взглянув поверх очков на девушку. – Присаживайтесь. Как ваша матушка?

– Спасибо, Иван Васильевич. Немного лучше.

– Отлично. Это очень важно, когда тыл, так сказать, в порядке… А вам, Ниночка, предстоит завтра быть веселой, общительной и – как вам объяснить? – красивой, что ли, – продолжал Зотов. – Ну, ну, не удивляйтесь! Сейчас вам все станет ясно. Дело в том, что завтра вечером вы отправляетесь в ресторан. Некоторым образом кутить.

Нина чуть смущенно улыбнулась. Она понимала, что ресторан – это задание. Но до сих пор ей не приходилось выполнять такого задания, ей вообще не приходилось бывать в ресторане. И потом, с кем? Этот вопрос ее и смутил. Она невольно подумала об одном единственном человеке, с которым хотелось бы туда пойти, в присутствии которого она действительно была бы веселой и, наверное, красивой.

В этот момент открылась дверь кабинета, и Зотов сказал:

– А вот и ваш завтрашний спутник.

Нина быстро подняла голову. В кабинет вошел Коршунов.

– Ну-с, все в сборе, – продолжал Зотов. – Итак, операция в «Сибири» комиссаром утверждена. Мы тут еще помозговали и решили, что идти Коршунову туда надо обязательно с девушкой. И притом с хорошенькой. – Он шутливо указал на Нину. – Вот с ней. Согласен? – Обернулся он к Сергею.

– Еще бы! – весело откликнулся тот. – Сам мечтал. Только робел признаться.

Все рассмеялись, а Нина, слегка покраснев, бойко возразила:

– А почему меня не спрашиваете, Иван Васильевич? Может быть, я не согласна?

– Ниночка! – воскликнул Сергей. – Ну, хоть бы не говорила так!

– Ладно, ладно, – усмехнулся Зотов. – Отложите объяснение до завтрашнего вечера. Самая подходящая обстановка будет. – И уже серьезно продолжал: – Значит, приметы Доброхотова у вас есть. Хорошие приметы. Ищите его там.

– Танцуйте побольше, – вставил Костя. – Легче будет весь зал, все столики осмотреть. Эх, везет тебе, Сергей! До чего же приятное задание!

– К сожалению, другого подхода к этому типу пока нет, – вздохнул Зотов. – Спирин молчит. Горюнов ничего больше не знает. Будем надеяться, что Доброхотова вы там встретите. Тогда надо будет организовать наблюдение. До самого его дома. Дело это нелегкое. Возьмите сотрудников, машину. Обязательно его сфотографируйте. Ну, и вообще глядите в оба. Может попасться и не Доброхотов, а кто-нибудь еще из их компании. Ясно?

– Ясно! – почти одновременно ответили Сергей и Нина.

– Ну и хорошо. Значит, на один вечер разрешаем тебе, Сергей, ухаживать вовсю. Так, что ли, Костя? – Зотов лукаво усмехнулся.

Все снова рассмеялись, а Нина, не удержавшись, украдкой покосилась на Сергея.

Нина считала себя смелой и сообразительной. И это было действительно так, это было уже проверено. С меньшей уверенностью Нина считала себя красивой, хотя и здесь подтверждений было достаточно: молодые люди домогались ее внимания. Невысокая, стройная, с милыми ямочками на щеках и чуть вздернутым носиком, с вьющимися каштановыми кудрями, девушка в самом деле была хороша.

Когда Нина окончила десятый класс, подружки ее подали заявления в педагогический, и вслед за ними, после некоторых колебаний, решила пойти туда и Нина. Она еще не знала, кем ей хочется быть.

Но тут жизнь ее сделала внезапный и резкий поворот. Неожиданно умер отец. Девушка осталась одна с больной матерью. По природе своей Нина была энергичным и решительным человеком. Она объявила, что пойдет работать, и без колебаний забрала из приемной комиссии института свои документы. Но куда пойти? Один из приятелей отца, сотрудник Министерства внутренних дел, предложил ей, хотя бы временно, место секретаря-делопроизводителя в отделе кадров Управления московской милиции.

Вот здесь Нина впервые и встретилась с сотрудниками уголовного розыска. Простые, веселые, общительные, они поразили девушку своей наблюдательностью, знанием жизни, дружеской спайкой, а главное – своими рассказами о трудных, порой опасных, но всегда очень важных делах, требующих смекалки, разумного риска, тонкого знания человеческих характеров. Рассказывали они об этом сначала скупо, осторожно, а потом, ближе узнав Нину, с самым искренним увлечением и гордостью. Вот эти-то люди и их дела решили дальнейшую судьбу девушки. Она перешла на оперативную работу.

Надо сказать, что и здесь, в МУРе, нашлось у Нины немало поклонников. Но, к полному ее отчаянию, совсем другой человек неожиданно овладел ее мыслями и мечтами, Человек этот был женат и, конечно, ничего не замечал. Да и не было ничего, кроме самых обычных деловых или шутливых разговоров и коротких встреч на инструктажах или совещаниях.

И вот сейчас это задание, в ресторане…

«Надо быть веселой и красивой», – растерянно повторяла Нина про себя слова Зотова, выходя вместе с Сергеем из кабинета и не решаясь поднять на него глаза.

– Ну, Ниночка, – весело сказал Сергей, – я вижу что вам хотелось бы пойти в ресторан с другим и совсем по другому заданию. Верно!

Сделав над собой усилие, Нина улыбнулась.

– Вы удивительно проницательны! Но задание есть задание, – деловито закончила она, подавив вздох.

Сергей внимательно посмотрел на девушку и ничего не ответил.

Когда Нина под руку с Сергеем вошла в залитый светом громадный зал ресторана, где на эстраде гремел джаз, а высоко над головой сверкали хрустальные люстры, тысячами огоньков отражаясь в белом мраморе стен и колонн, она даже на секунду зажмурилась. Потом обвела взглядом длинные ряды столиков под белоснежными скатертями, на которых блестели стекло и мельхиор сервировок, а вокруг сидели веселые, хорошо одетые люди.

Немного ошеломленная всем этим ресторанным блеском, Нина с тревогой подняла глаза на Сергея. Тот ободряюще улыбнулся. И Нине сразу передались его уверенность и спокойствие.

Сергей провел девушку в самую середину зала. Рядом было свободное место для танцев, здесь уже кружилось несколько пар. Краем глаза Сергей приметил, где расположились пришедшие раньше него сотрудники МУРа.

К столику подошел чопорный седой официант и подал карточку. Сергей заказал легкую закуску и бутылку сухого вина.

Снова заиграл джаз, и Сергей с улыбкой сказал:

– Ну что ж, пойдемте в наш первый боевой поиск.

Нина послушно встала и робко положила руку ему на плечо.

Они говорили о пустяках, и Нина с невольной грустью чувствовала, что Сергей ни на минуту не забывает о цели, ради которой они пришли сюда.

Потом они танцевали еще раз и еще. Сергей выбирал самые замысловатые маршруты, и в его глазах Нина все время ощущала настороженность. Это чувство наконец захватило и ее.

Но Доброхотов в ресторане не появлялся.

Внезапно Нина тронула Сергея за рукав и тихо сказала:

– Смотрите, Козин встретил знакомого.

Сергей чуть скосил глаза и увидел, что к Козину подошел пожилой худощавый мужчина с вытянутым костистым лицом, в очках с тонкой золотой оправой. Он был одет в строгий черный костюм, жилистую шею его плотно стягивал белый крахмальный воротничок.

Через минуту Козин подошел к столику, за которым сидели Сергей и Нина.

– Сергей Павлович, – сказал он, – случайно встретил здесь того самого Плышевского, главного инженера. Очень хочет с вами познакомиться. Можно?

Сергей слушал с улыбкой, но глаза его вдруг стали холодными и злыми.

– Откуда он знает, что я здесь? – отрывисто спросил он.

– Я ему сказал.

– И очень плохо, что сказали! – отрезал Сергей. – Вы что, не понимаете? Он же нам помешает работать!

Козин виновато молчал. И Сергей раздраженно процедил:

– Идите уж на свое место.

Между тем Плышевский приблизился к ним с рюмкой и бутылкой коньяка.

– Товарищ Коршунов? – весело спросил он и, не дожидаясь приглашения, непринужденно опустился на стул. – Я так рад случаю познакомиться с вами! Товарищ Козин нам рассказывал о вас. О, не беспокойтесь! – воскликнул он, заметив легкую тень, пробежавшую по лицу Сергея. – Он рассказывал очень немного. Но нам всем хотелось поблагодарить вас за успешное проведение, ну, операции, что ли. Кажется, так это у вас назавается? Надеюсь, не откажетесь в честь знакомства? – Он указал на коньяк.

Сергей улыбнулся:

– С удовольствием, но…

Он взглянул на Нину, и та сразу догадалась, что означал его взгляд.

– Нет, нет, Сережа больше не будет пить! – вмешалась она. – Я не хочу. Ему еще провожать меня.

– О, но для мужчины такая капля… – начал было Плышевский.

– Нет, нет! – упрямо повторила Нина, твердо решив принять все на себя, и извиняющимся тоном прибавила: – Сережа очень много выпил!

При этом она так обворожительно улыбнулась, что у Плышевского заблестели глаза. «Что за девочка! – восхищенно подумал он. – У этого Коршунова губа не дура».

– Ну, если ваша дама так решительно возражает, – он развел руками, – я сдаюсь. Но разрешите надеяться на встречу с вами еще раз в такой же непринужденной, я бы сказал, товарищеской обстановке.

– Не знаю, не знаю, – покачал головой Сергей. – В такой обстановке я бываю не часто.

– Но все-таки. Мне бы очень хотелось побеседовать с вами, познакомить с друзьями.

– Право, ничего обещать не могу. Мы и сегодня здесь совсем случайно.

При этом Сергей прямо взглянул в глаза Плышевскому и успел подметить в них искорку недоверчивой усмешки. «Не верит, – подумал он. – Но почему?»

«Ого! – в свою очередь, подумал Плышевский. – Ну и тип! Палец в рот не клади. Неужели я себя чем-нибудь выдал? – И тут же ответил самому себе: – Болтлив не в меру, вот что. И подозрительно навязчив. К тому же гулякой каким-то выгляжу».

Он встал и уже совсем другим тоном, серьезно и просто сказал:

– Уверяю вас, и я здесь не частый гость. И если упомянул о товарищеской обстановке, то вовсе не в том смысле. Настоящая товарищеская обстановка в дружном коллективе. У нас на фабрике. Вот там мы вас и хотели бы видеть. Чтобы вы рассказали народу об уроках дела, которое всех нас касается и всех волнует.

– Я так и понял, – улыбнулся Сергей. – И о вашей просьбе доложу руководству.

– Вот и спасибо! – обрадовался Плышевский и еще раз любезно осведомился: – Так не хотите ли пересесть за мой столик?

Сергей собрался было ответить, но тут Нина нежно продела свою руку под руку Сергея и очень просто, с подкупающей искренностью произнесла:

– Разрешите нам побыть вдвоем. Нам так редко это удается!

– Бога ради! – растроганно всплеснул руками Плышевский. – И извините меня за назойливость.

В этот момент снова заиграл джаз.

– Идем, Сережа! – ласково сказала Нина. – Идем потанцуем.

И она приветливо кивнула головой Плышевскому. А он еще долго с восхищением следил за нею.

– Ну, какой же вы молодец, Ниночка! – шепнул Сергей. – И вы сегодня удивительно… красивая! Он, конечно, принял нас за влюбленных. Правда?

Нина кивнула головой, щеки ее пылали.

В этот момент Сергей заметил, как внимательно следит за ними Плышевский. Продолжая играть свою роль, он привлек Нину к себе и неожиданно почувствовал, как затрепетала она в его объятиях. Ее волнение невольно передалось ему, и объятие получилось чуть горячее, чем это было необходимо. У Сергея вдруг тревожно и гулко забилось сердце.

«Они влюблены, – убежденно сказал себе Плышевский, возвращаясь на свое место. – А ведь он, кажется, женат. Это становится любопытно».

– С кем вы так мило беседовали? – спросил Плышевского его приятель, франтоватый розовощекий молодой человек артистического вида. – Девочка, кстати, очень недурна.

– А ее спутник – некий Коршунов, – ответил Плышевский и с усмешкой добавил: – Сотрудник милиции.

– Коршунов? У Соймонова в театре есть премиленькая актриса Коршунова. Ее муж тоже работает в милиции. Уж не он ли это?

– А вы ее знаете?

– Еще бы! За ней активно и, кажется, небезнадежно ухаживает мой добрый приятель, актер их театра Залесский.

Плышевский задумчиво побарабанил пальцами по столу, потом взглянул на часы.

– Вот что, Петенька, не пригласите ли вы сейчас этого Залесского сюда вместе с Коршуновой? – неожиданно предложил он. – Покажем ей, как развлекается ее супруг. Это очень повысит шансы вашего приятеля. А?

– Что вы! – ужаснулся тот. – Будет скандал! Кроме того, это, знаете, неблагородно. Мужская солидарность все-таки. Наконец, у них сегодня спектакль.

– Прекрасно. Поезжайте и привозите обоих после спектакля. – В тоне Плышевского прозвучала повелительная нота. – И ничего не бойтесь. Мы ей только издали покажем супруга и уедем. А солидарность… Хе! Словом, так надо. Ну, ступайте, Петенька, ступайте, дорогуша!