Текст книги "Проксима лжи"

Автор книги: Аркадий Гендер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Черт! – ругнулся Федор, вытаскивая надрывающийся аппаратик на свет божий.

На вспыхивающем в такт виброзвонку дисплее мигал номер Ирининого мобильного.

– Что такое? – открыла совершенно бессмысленные глаза Катя.

– Ирина звонит, – объяснил Федор, придерживая рукой предательски позвякивающую ременную пряжку. – Два часа ночи. Что-то случилось.

И поднес телефон к уху.

– Ты где, ты где, ты где? – бесконечной скороговоркой полился из динамика странно всхлипывающий Иринин голос. – Ты где?

– Что случилось, Ира?! – закричал в трубку Федор. – Почему ты звонишь мне сейчас? Что с тобой? Почему ты плачешь?!

Катя взметнулась, запахивая полы халатика, откидывая упавшие на лицо волосы, и испуганно затихла, зажав рот ладошкой и глядя на Федора округлившимися глазами.

– Приезжай, приезжай скоре-е! – перешел в сплошные рыдания голос Ирины.

– Ира, что с тобой? – продолжал допытываться Федор, пытаясь выяснить, что же произошло. – Ира, мы же договаривались, что мне нельзя приезжать, что меня могут убить…

– Он мертв, мертв! Лучше бы я не включала свет! Это ужасно!!! – совершенно истерично завизжала Ирина, и Федор отпрянул, настолько явственно он почувствовал, как ее слюна брызнула из трубки ему в ухо. – Я не вынесу, забирай его от меня!

Федору показалось на миг, что он спит или бредит. Он поднес вторую руку к голове, прижал пальцы о лбу, – брюки, звякнув, упали на постель, но он этого не заметил. Да нет, все наяву, а не во сне. Но должно же быть Ирининой истерике какое-то рациональное объяснение?! Может быть, она пьяна? Да, пожалуй, в ее голосе что-то такое есть. Федор снова поднес трубку к уху, но там была тишина. То есть, индикатор соединения на дисплее мобильного показывал, что разговор не прервался, но Ирины на том конце провода не было. Вместо этого оттуда слышалось странное густое хлюпанье, сопровождаемое надсадным Ирининым кашлем. Федор поморщился, – так и есть, где-то рядом с трубкой Ирину рвало.

– Ира, Ира, Ира-а! – несколько раз позвал он в микрофон, но тщетно.

Федор хмуро бросил мобильник на постель и натянул брюки.

– Надо ехать? – спросила Катя.

– Да, там что-то непонятное, – помедлив, отозвался Федор.

Хотя, вроде, все стало ясно, но кого-то мертвого и ужасного тот факт, что Ирина, похоже, в стельку пьяна, не объяснял. Не до зеленых же гвоздей на стенах, на самом деле, она допилась? «Белочка» так быстро не приходит, здесь стаж нужен.

– Поехать с тобой? – на полном серьезе предложила Катя. – В квартиру я могла бы не заходить…

– Да нет, что ты! – воскликнул Федор. – У тебя и так вся ночь кувырком!

– Кувырком не получилось, к сожалению! – отшутилась Катя. – Вернешься?

– Не знаю, – честно признался Федор, натягивая куртку.

– Вот, возьми, – сказала Катя, протягивая ему три ключа на колечке. – Мамины. Приходи в любое время.

Федор секунду смотрел Кате в глаза, потом потянулся к ней ртом. Катя подставила губы, но Федор чмокнул ее мимо, в щеку и, состроив смешную гримасу, затер место поцелуя большим пальцем. Катя понимающе и очень грустно улыбнулась в ответ.

Глава 5

А ведь знаменитое советское бесплатное здравоохранение тогда, на рубеже восьмидесятых, было уже совсем не бесплатным. То есть все назначенные Доче медицинские мероприятия, конечно, можно было организовать и так, общим порядком, но значительно быстрее, эффективнее и качественнее все делалось по хорошо известному принципу «не подмажешь – не подъедешь». За все время упорной борьбы за здоровье дочери Рюхины были прекрасно знакомы с этим принципом. В общем, нужны были немалые деньги, но Матвей Рюхин уже давно привык работать исключительно «на лекарства».

***

Одинокий бомбила, появления которого по ночному времени пришлось ожидать минут пять, заломил до Коровино столько, что уговорить его ехать за свои совершенно последние пять сотен Федору стоило огромных усилий. Водила компенсировал недобор по таксе скоростью передвижения, и они просквозили пустую Москву из конца в конец за двадцать пять минут. Без четверти три Федор с замиранием сердца вставил ключ в замок Раньше Ирина, ожидая мужа, часто заранее открывала дверь, но сейчас такое гостеприимство было явно неуместно. Дав себе слово не забыть выговорить жене за это, Федор вошел в квартиру.

Прихожей как таковой в их малогабаритке не было, и от большой комнаты, которую Федор Ионычев про себя высокопарно именовал «залой», входную дверь отделяла лишь узкая кишка коридора. Поэтому первое, что увидел Федор, войдя в квартиру, были длинные голые ноги Ирины с как-то неестественно вывернутыми наружу ступнями. Из-за полуприкрытой створки двери залы они были видны только ниже колена, но сорвавшееся с цепи реальности, воспаленное событиями последних суток воображение дорисовало Федору совершенно страшную картину. Ирина сидела в кресле, ее голова была запрокинута за изголовье, рука безвольно свешивалась до пола, в руке был зажат пистолет, рядом с пистолетом лежала стреляная гильза. «Хорошо, что в доме нет оружия», – обуздывая нездоровый полет фантазии, вздохнул Федор и тихонько прикрыл за собой входную дверь. Кошка Рашель с коротким мявом выкатилась откуда-то из темноты ему прямо под ноги и, стуча когтями по полу, метнулась на кухню. На цыпочках Федор прошел в залу и поразился тому, насколько верно по фрагменту в виде Ирининых голеней он представил себе картину целиком. Ирина сидела, вернее, съехав по спинке вниз, полулежала в кресле. Кисть ее руки на самом деле лежала на полу, но пистолета, к счастью, в ней не было. Вместо этого Иринины пальцы сжимали горлышко матово-зеленой пузатой бутылки. Пряди ее светло-золотых волос кокошником разметались вокруг головы, вместе с лежащими вокруг закрытых глаз глубокими тенями навевая неизбежное сравнение с Медузой Горгоной. Грудь Ирины равномерно вздымалась, и это безошибочно указывало на то, что Ирина, к счастью, жива. Просто она была мертвецки пьяна.

Странно, но вместо обычного домашнего халата на ней был ярко-алый пеньюар, купленный Ириной как-то давно по случаю у подруги, которой он не подошел. В хозяйстве пеньюар оказался вещью бесполезной, да с тех пор так и валялся где-то, ненадеванный. Пеньюар снизу весь задрался, кружевным ворохом засборил на талии, и ниже пупка Ирина была сейчас совершенно голая, благодаря бессильно развалившимся коленям выставляя напоказ абсолютно все свои секреты. Федор аж глазами заморгал, настолько вопиюще-откровенной и возбуждающей была эта картина! Как будто это и не жена, а совершенно другая, очень красивая и очень развратная женщина сидела сейчас перед ним, вывернув себя наизнанку. Но еще одна вещь вкупе с пеньюаром делала Ирину похожей на кого-то другого. Пальцы Федора очень хорошо помнили ощущение, когда вчера, вернее, уже позавчера утром он полез к жене с недвусмысленным намеком на выполнение супружеских обязанностей. Тогда у Ирины было то, что на языке патологоанатомов именуется «естественное оволосение на лобке», а сейчас там все было гладко выбрито, и только вверх к пупку тянулась изящная стрелка интимной прически. Федор почувствовал, что лицо его вытягивается. Сразу яркими блицами в глаза бросились два коньячных бокала на журнальном столике, открытая коробка дорогущих конфет «Моцарт» между ними и пепельница с окурками явно мужских сигарет. А еще там лежала массивная, по виду золотая, зажигалка. Ирина не курила никогда в жизни, золотых зажигалок у нее тоже не было, и Федор кинулся в спальню. Но прежде в коридоре он заметил висящую чужую дубленку. Она висела навыворот, и под цепочкой, служившей вешалкой, была хорошо видна изящная этикетка. На ней скромно и со вкусом было начертано всего одно слово: «BOSS». Федор закрыл глаза. Табун всех отелловских страстей вмиг с топотом пронесся через его сознание. И, открывая притворенную дверь спальни, Федор уже знал, кого он увидит там.

Из полумрака в лицо пахнуло рвотной кислятиной в смеси с еще каким-то тошнотворным запахом, очень знакомым и в тоже время совершенно неопределимым. И только при взгляде на кровать Федор сразу вспомнил этот запах. Так пахнет кровь, когда ее много. А кровью в спальне пахло оттого, что в их супружеской постели, лежал мертвый Алексей Дмитриевич Куницын. Из одежды на нем были только носки, многочисленные «голды» на шее и «гайка» золотого хронометра на руке. Он лежал в свободной позе мирно спящего человека, непринужденно разметав ноги и развалив все свое оказавшееся весьма скромным при таком дородном теле хозяйство. От спящего его отличала сейчас только внушительная дырка в правом виске, точно между ухом и глазом. Из отверстия по скуле на шею и дальше на подушку вела тонкая засохшая струйка крови. А вот подушка под левой частью его головы была в крови вся, и кровь была свежая, густо-блестящая в свете ночника. Волосы на голове Куницына с этой стороны тоже были все в крови и как-то странно топорщились, как будто под ними ближе к затылку вскочила огромная шишка. Федор, чувствуя, что он этого не хочет, что ему это, собственно, не нужно, как зачарованный, сделал три шага к кровати, и заглянул туда, под голову Алексея. Это была не шишка, это было выходное пулевое отверстие. Черепная коробка Куницына в месте, где из нее, прошив насквозь, вырвалась пуля, раскрылась, как яичная скорлупа под натиском птенца, и все содержимое его головы, все серые, белые и прочие мозговые вещества торчали оттуда одним ужасным черно-бордовым месивом. Желудок Федора мгновенно взбунтовался, и он, зажав рот руками, опрометью кинулся в туалет. Его вывернуло наизнанку раз, и еще, и еще. Минут десять Федор приходил в чувство, пока не смог снова заставить себя пойти в спальню. По дороге он заглянул в залу. Ирина все также лежала в отключке, только ее рот приоткрылся, и с нижней губы на грудь тонкой паутинкой тянулась ниточка слюны. Федор подошел к жене и пальцами в том месте, где запястье Ирины пересекали полоски тонких белых шрамов, нащупал пульс. С ним было все в порядке, и Федор отпустил женину кисть, аккуратно вывернув из ее пальцев бутылку. «Курвуазье» – прочитал он золотую тисненую надпись на шершавом стекле. Да, хорошие коньяки были слабостью Ирины, а на такой сегодня вечером Федор точно не разорился бы. «Да, чей коньяк, тому и мясо!» – угрюмо глядя на жену, перефразировал Федор, сам поражаясь такому злому своему цинизму. В бутылке было еще на пару приличных глотков. Ощущая физическое отвращение к бутылке, Федор влил в себя половину, стараясь не прикасаться к горлышку губами. Напиток сразу ударил в голову, взбодрил. Федор глубоко, как ныряльщик перед погружением, вдохнул, и пошел в спальню.

Сейчас, со второго раза, стараясь не смотреть на покойника, он попытался составить себе картину произошедшего. Не нужно было обладать специальными познаниями в баллистике, чтобы определить, что стреляли из строящегося дома напротив через широко открытую форточку. Федор по стеночке, стараясь не обтереться об залитую рвотными массами спинку кровати, прокрался к окну, и осторожно выглянул из-за края шторы. Громада недостроенного дома нависала максимум метрах в тридцати напротив, жутко чернея пустыми глазницами оконных проемов. Из одного такого, из которых через форточку и неплотно задернутые шторы просматривалось изголовье кровати, и вели огонь. Идеальная позиция для снайпера, ничего не скажешь! Федору стало не по себе, – вдруг стрелок еще там, и сейчас берет на мушку и его? Ведь его мишенью был он, Федор Ионычев! Федор отпрянул от окна, резким движением руки наглухо задернув шторы наглухо. Вот, так спокойнее. Теперь можно и комнату осмотреть.

Через пять минут Федору все было ясно. Сначала парочка разминалась коньячком в зале, потом, когда поднялся градус и настроение ниже пояса, перебазировались в спальню. Одежда покойного разбросана везде от двери до постели, – видимо, нетерпеливая Ирина срывала ее на ходу с любовника. Знакомый же кожаный же кейс аккуратно поставлен в щелочку между тумбочкой и кроватью, – похоже, Куницына в этот момент больше заботила сохранность того, что внутри. Потом они трахались, как кролики, смяли всю постель в мелкую гофру. Последняя поза их была, видимо «дама сверху», потому, что клиент встретил смерть на спине, а Ирина этот способ предпочитает всем другим. Кончила Ирина или нет, неизвестно, а вот бедолага точно не успел, потому что следов спермы не наблюдается. Потом его застрелили, в темноте приняв за Федора, при этом пьяненькая Ирина, возможно, сразу и не поняла, что совокупляется уже с покойником. Заподозрив что-то неладное во внезапной неподвижности партнера, она включает ночник, все видит, истошно визжит и, поняв, что скрыть все равно уже ничего не удастся, звонит мужу. Прямо тут же ее рвет. В ожидании супруга-спасителя она перебирается снова в залу, и начинает подбадривать себя любимым коньяком прямо из горлышка, пока не выключается. А дальше все вообще доподлинно известно.

Федор тихо вышел из спальни, прикрыв за собой дверь. От вида голой Ирины его уже с души воротило, и он прошел на свою любимую кухню. На разделочном столике стоял пузырек с надписью «Тазепам» на этикетке. Федор взял склянку, встряхнул – на донышке одиноко болтались три таблетки. Снотворное было куплено сто лет назад, когда у Ирины после родов были проблемы со сном, – Федор и не знал, что препарат еще остался. «Господи, она что, с ума сошла – мешать тазепам с алкоголем?!» – автоматически подумал он и сразу разозлился на себя за такую заботу об изменщице, потому что тут надо было о себе переживать! Вот что теперь ему делать дальше? Здравый смысл подсказывал, что надо снять трубку, позвонить по ноль-два, рассказать об убийстве и вызвать ментов. Но тут возникал ряд вопросов. Вернее, у приехавших ментов неизбежно возникнет ряд вопросов. К нему, к Федору. Например, почему вас сегодня ночью не было дома? Ах, ну, да, конечно – за вами охотится непонятно кто, неясно – за что, сбивает джипами, сбрасывает под поезд! А протокольчик об аварии есть? Нету? Странно, странно! Да, вызов в центральную диспетчерскую службы спасения с вашего мобильного номера зафиксирован, но звоночек к делу не пришьешь, а протокольчика-то почему нету? Ах, сержант дорожно-постовой службы ГАИ Не-помню-точно-как-енко подъезжал, но протокол составлять не стал? В высшей степени маловероятно! Вот и сержант докладывает – по адресу подъезжал, но никого не застал. Ах, машина-то разбита и свидетелей пруд пруди? Ну, машину разбить можно и задом в столб въехамши, а вот свидетели – это хорошо! На свидетельских показаниях вся система обвинения, равно как и оправдания построена! Фамилии, имена, отчества свидетелей имеются? Нету? Не беда! Достаточно номеров их машин. Конечно, какие-то могут быть по доверенности, и тогда того, кто на этой машине реально за рулем был, днем с огнем не сыскать, но уж хоть кто-то один, надо полагать, все-таки в тот вечер за покупками в «Трешницу» на своей тачиле приехал! Ах, ни одного номера не запомнили, не записали? Жаль, жаль. Ну, да, конечно, стресс, понятно. Ну, да, можно объявление в газету дать, мол, откликнетесь, кто видел. Правда, Москва большая, шансов, что нужный человек прочтет именно эту заметочку масюсенькую именно в этой газете, если честно, никаких. Да, по телевидению – это лучше, каналов по ящику га-араздо меньше, чем газетенок. Только, знаете, сколько объявление по телевизору стоит? Так вот – это за ваш счет, гражданин. Так, с наездом на вас разобрались, перейдем к сбрасыванию вас под поезд! Тут совсем все ясно. Может, были вы на станции Петровско-Разумовская вчера в девять часов двенадцать минут утра, а может, и нет. Документально это подтвердить в принципе невозможно. Камеры наружного наблюдения? Бросьте! Они или неисправны, эти камеры, иди в лучшем случае на них можно будет различить верх вашей шапки. Да и если были вы там в это время – что с того? Кто может подтвердить, что это вас хотели столкнуть под поезд? Там давка была, поезда шли с увеличенными интервалами, вот и свалилась эта женщина на рельсы. В Москве знаете, сколько народу за год так вот кончается? У-у-у!.. Вы на станции-то в линейный отдел, над полагать, тоже не сообщали? Ну, да, конечно, нет… А вообще кому-то говорили, что за вами якобы охотятся? Жене и начальнику? А, этой сладкой парочке? Понятно, понятно… А хотите, я вам расскажу, как на самом деле все было? Вы узнали, что жена давно вам изменяет. Она вас любит? Возможно, одно другому не мешает. Вот, вы говорили, что на работу вас взяли через связи жены, так? Вот и мотивчик измены вашей благоверной: вы работаете, а она, так сказать, отрабатывает, хе-хе! Так вот, вы это узнали, и взревновали – обычное дело. И решили отомстить. Придумали эту охоту за собой, чтобы контролируемо свести голубков вместе. Жена вам не поверила, а начальник повелся. Или сделал вид, что повелся, но такого шанса удалить вас из дома упустить не мог. Тут вы их и взяли тепленьких. Наверное, хотелось и супругу неверную тоже порешить, признайтесь, держали ее на прицеле, палец плясал на курке? Но сдержались, молодец! То есть, я говорю, одного – в морг, другую – в дурдом, или под наблюдение психиатра, как минимум. Такое пережить! «И месть моя будет страшной!», да? Не нравится моя версия? А мне – нравится! Еще и косвенные свидетельства имеются. Вы – кадровый военный, «калаш», надо полагать, в руках приходилось держать? Ну, а как же! Оружие откуда? Да это вообще вопрос несерьезный! Баллистическая экспертиза покажет, из чего стреляли, благо пуля, похоже, в подушке застряла. Обычно валят из ЭсВэДэ – снайперской винтовки Драгунова. Стоит она на рынке, конечно, дорого, но достать можно. Да и вообще – с такого смешного расстояния, как в нашем случае, вполне подойдет и ее аналог – карабин «Сайга», который совершенно легально можно купить в любом оружейном магазине за пятнадцать тысяч рэ. Охотничьего билета у вас нету? Ну, это аргумент уж и вовсе слабый. Так, ладно – что еще имеем совра…, то есть, сказать в свое оправдание? Если нечего – беру вас под стражу по обвинению в предумышленном убийстве. Так, так, так, стоим, стоим! Что, алиби у нас? Эт-то ж совсем другое дело!! Адресок, фамилия? Все имеется? Чудно! Что ж вы раньше-то молчали? А кем вам приходится дамочка сия? Хорошая знакомая? А-а… И – очень хорошая? Говорю я, в интимных отношениях вы с ней состоите? Нет? То есть, теперь нет… А когда «да»? Одиннадцать лет назад? До женитьбы? Оч-чень интересно! Так вы с означенной гражданкой Катей не виделись и не слышались одиннадцать лет, и в день убийства вашего шефа, то есть, любовника вашей жены, вы едете к ней… И она вас пускает на ночлег? Нет, бывает, наверное, такое, но я почему-то не верю. К тому же вас никто ни приходящего, ни выходящего из ее дома не видел, стало быть, время вашего ухода от нее определить невозможно. Вам звонила жена на мобильный? И можно определить, откуда сигнал вашего мобильного в этот момент исходил? Ишь, какой вы покованный! А если у вас переадресация вызова была включена? Особого подключения этой услуги не требуется, так что это не аргумент. И алиби ваше – нет, не липовое, заявление российской гражданки – вещь весомая. Но, я бы сказал, хлипкое алиби. Да и потом версия выстраивается, что вы с Катей этой все дельце вместе и организовали. У нее – зуб на вашу жену, что она вас у нее много лет назад увела; у вас – на любовника вашей жены, – все гладко. Вы от жены-изменщицы уходите, снова со старой любовью сходитесь. А, может, давно уже сошлись, а? Шучу, шучу! Да, ну, ладно… Под стражу мы вас, может, брать и не будем, а вот подписочку о невыезде придется отобрать. Ну, будьте здоровы, как говориться! Надумаете с повинной – милости просим!

Вот так мог завершиться разговор Федора с каким-нибудь молодым невыспавшимся лейтенантом из местного ОВД. И – Федор четко отдавал себе в этом отчет – это в лучшем случае. На самом деле его, скорее всего, задержат, – на сколько там часов? Тридцать шесть? Семьдесят два? Задержат просто потому, что можно. Без санкции прокурора, просто так. Такие в стране порядки, и Федор не питал на этот счет никаких иллюзий. Один раз несколько лет назад они с Ириной возвращались с ночного рок-концерта в одном из московских клубов. Под старую любимую музыку выпили, знамо дело, пивка, и немало. Домой хотели ехать на тачке, тачку лучше было ловить на Садовом. Пока шли до Садового, Федору приспичило по-серьезному. Он зашел в первую встречную арку, да поглубже, Ирина осталась снаружи. Мимо, как назло, проезжал ментовской УАЗик. Увидели Ирину – ночь, Садовое, одна, значит, проститутка. Остановились, вышли, потребовали документы. В те времена Ирина еще не работала, таскать паспорт с собой у нее привычки не было. Ее начали заталкивать в УАЗик. Тут вышел Федор. Закричал: «Вы что, с ума посходили? Это моя жена!» Благо, у него паспорт был. Один спросил: «А что вы делали в арке?» Федор под хмельком, радостный, что недоразумение разрешилось, ему шепнул: «Чего, чего? По…ать приспичило не понятно, что ли?» Ах, так?! Это циничное хулиганство, проедемте! Федор: «Да вы чего, мужики? Беру свои слова назад!» Ему: «Назад нельзя, можно только вперед, в отделение». И уже обоих начали запихивать в воронок. На счастье, проезжал мимо их старший, майор, на «Краун Виктории». Остановился узнать, кого соколы его вяжут. Они ему: «Хулиган злостный, столицу нашу обгаживает по ночам, и женщина без документов, должно, проститутка, хоть он ее и выгораживает. Шайка, одним словом!» Майор к Федору: «Как же так? Нехорошо!» Тут Федор уже понял, что дело пахнет жареным, на права человека и прочий гуманизм давить не стал, а просто сказал, что в арку заходил брюки поправить – в шагу натерли, а насчет отправления им физиологических потребностей товарищи милиционеры ошибаются. Или, может, у товарищей видеозапись есть? Или двое свидетелей? Или анализ лужицы там, в арке, они будут делать на предмет обнаружения в ней ДНК подозреваемого? Майор посмотрел на Федора, потом на орлов своих, сказал им: «Идиоты!», и с невнятными извинениями вернул паспорт Федора владельцу. Всю дорогу домой они с Ириной ржали над убогими ментами, и только про себя Федор понимал, насколько этот глупейший инцидент на самом деле был ужасен. Ведь произошел он в стране, громко именующей себя правовой, и где на самом деле все, кроме власть предержащих, совершенно бесправны. И что было бы, не проезжай мимо этот майор? Да и отпустил-то он Ионычевых не потому, что был возмущен незаконными методами работы подчиненных, а потому, что понял, что против подкованного Федора в этом деле у них нет шансов. Но сегодня майор мимо не проедет, да и поводов к задержанию, мягко скажем, больше, чем то невинное отправление малой нужды в арке на Садовом Кольце.

И ведь еще один нюанс есть – вообще убойный! На этот раз, в прямом смысле этого слова. Ведь убийца очень скоро узнает, что застрелил не того. Интересно, сколько еще раз Федору удастся уходить от него? Пока три из трех – вопиющее нарушение теории вероятности! При игре в русскую рулетку ставить против четвертого выстрела просто глупо. А если сейчас Федора арестуют, то вот уж тогда-то убийца будет точно знать, где достать свою «трудную мишень». А уж как – дело техники, в КаПэЗэ это, наверное, даже проще, где бы то ни было. Как в анекдоте – проснулся, а голова в тумбочке. И если только возьмут с него подписку, то это тоже будет означать, что спрятаться негде нельзя, потому что будут вызывать на допросы и прочее. А раз не приедешь – объявят в розыск, и тогда скрывайся от двух огней! Итак: и что же из всех этих твоих рассуждений, Федор Ионычев, следует? И со всей очевидностью Федор отдал себе отчет, что нужно ему прямо сейчас, пока Ирина не проснулась, брать ноги в руки и – бежать отсюда, сделав вид, что его вообще здесь не было!

С минуту Федор сидел, не в состоянии поверить самому себе, что нужно делать именно так. А как же Ирина? «А чего Ирина? – ответил он сам себе. Ирине кроме, может быть, психической травмы, на самом деле ничего не угрожает. Очухается – вызовет ментов, и все. И вообще – с Ириной вопрос закрыт. Польку жаль. Полька – дочь, кровинушка, но суд никогда не отберет дочь у матери. И вообще сантименты – потом». А сейчас было два совершенно насущных момента: куда бежать? И – на какие шиши? С первым более или менее понятно – другого места, как к Кате, просто нет. Пойдет ли она в крайнем случае на лжесвидетельство, чтобы предоставить ему полное алиби на эту ночь – вопрос, но вопрос не этой минуты. Денежная проблема, вроде бы, проще, но значительно острее. Да и проще ли? Завтра зарплата? Но сможет ли он получить ее завтра, ведь для этого нужно ехать в офис, а там его могут караулить. Да и будет ли теперь, после смерти начальника, эта зарплата? Заначки дома, как в былые годы, давно уже не было, а лежала бы, так ее было не взять, дабы Ирина не догадалась, что муж дома все-таки был. Но на такси, по крайней мере, есть, где посмотреть. Федор осторожно вышел с кухни, убедился, что Ирина все так же в отрубе, даже позы не сменила, и взял с их трюмо со старомодного вида зеркалом – раскладушкой, стоящем в коридоре, Иринину сумку. Порылся, вытащил кошелек, и заглянул в него. Черт, с ума сойти – тридцать рублей! А-а-а!!!! Ну, не пешком же через всю Москву в Ясенево идти! Да и менты остановят, как пить дать, документы проверят, а это – нельзя! Господи, где же денег взять?

Взгляд Федора упал на Куницынскую дубленку. Да, вот откуда деньги берутся! Правда, мама его учила в детстве, что шарить по чужим карманам нехорошо, но уж больно критический сейчас момент. Да и семья покойного не обеднеет, если Федор позаимствует (какое хорошее слово!) у своего начальника пару тысяч рублей. «В счет причитающейся мне зарплаты!» – хохотнул про себя Федор, и взялся за дубленку. Но ничего напоминающего кошелек или лопатник в ее карманах он не обнаружил. Ну, да, болван я, кто же носит деньги в верхней одежде? Кошелек носят в кармане брюк, портмоне – в пиджаке. Федор бросился в спальню. Ужасный запах снова чуть было не приклеил его желудок к позвоночнику. Пересиливая брезгливое отвращение, он обшарил пиджак и брюки Куницына. Фантастика – все было, кошелька не было. Оставалась единственная надежда – кейс. Федор аккуратно вытащил его из щелки и положил на край постели. К счастью, кодовый замок был не закрыт, и Федор поднял крышку.

То, что Федор увидел внутри, потрясло его. В черных шелковых недрах кейса вместе с искомым «лопатником» и еще одной бутылкой «Курвуазье» в коробке лежал короткоствольный револьвер в рыжей наплечной кобуре, портативный карманный компьютер в чехле и… ровные пачки новеньких американских долларов сотенными купюрами. Много. Они были уложены очень аккуратно – в три ряда по пять пачек, и так три слоя. Еще три пачки были торцом всунуты между остальными пачками и коньяком, словно отделяя деньги от прочего внутреннего пространства, и еще две лежали сверху остальных – просто так. Федор быстро пересчитал пачки: трижды пять – пятнадцать, да в три слоя – сорок пять, да плюс три, да плюс две… Выходило ровно пятьдесят пачек. По десять тысяч долларов в каждой. Пятьдесят на десять… Пятьсот тысяч. Полмиллиона долларов.

Неизвестно, сколько Федор так вот сидел на корточках над открытым кейсом, как Кащей над златом, если бы краем глаза он не уловил шевеление в углу комнаты. Он резко повернул голову. В дверях спальни с мертвенно-бледным лицом, еще более белым на фоне алого пеньюара, стояла Ирина. Глаза у нее были совершенно безумные. Наверное, последние слова Федор произнес вслух, потому что Ирина, повторила их, как эхо в горах:

– Да, полмиллиона долларов…

Федор захлопнул крышку кейса и, резко встав, всем телом повернулся к Ирине. Какова! Еще не остыло тело любовника, час назад застреленного у нее, мягко скажем, на глазах; она сейчас наедине с мужем, который то ли разводиться с ней планирует, а то ли и придушить по-простому, по-Шекспировски, а ей – хоть бы хны! Она – про деньги! Феноменально! Боже, какой же, оказывается, монстр жил рядом с ним все это время! И, главное, как искусно этот монстр маскировался под совершеннейшего ангела! Федор почувствовал, как его губы сами собой собираются в злую гузку.

– Выспалась? – вместе с хмурым взглядом бросил он жене.

– Я боялась сойти с ума, – немного нараспев ответила Ирина, бессильно прислоняясь к косяку. – Я запила тазепам коньяком и вырубилась. Мне снились ужасные сны.

– Более ужасные, чем действительность? – усмехнулся Федор.

– Да, гораздо, – слабо улыбнулась Ирина. – Мне снилось, что убили тебя.

У Федора аж дыхание перехватило от такой наглости. Он уже открыл рот, чтобы прямо сейчас высказать жене все, что он о ней думает, и вдруг понял, что ему не хочется. Потому, что Ирина его больше не интересовала.

– Давно это у вас? – только и спросил он, кивая на тело на постели.

– Что – это? – устало переспросила Ирина, непонимающе глядя на Федора. – Ничего не было. Если говорить формально точно, ничего не успело произойти.

– А, ну, да – не было бы счастья, да несчастье помогло! – не удержался от сарказма Федор. – Я уже вижу заголовки завтрашних газет: «Меткая пуля снайпера позволила жене избежать акта супружеской неверности!»

«Метка пуля мужа-снайпера!» – сформулировалась в голове Федора ментовская редакция такого заголовка, и у него снова неприятно засосало под ложечкой.

– Конечно, у тебя есть право на иронию, но, как бы то ни было, я не лгу, – устало произнесла Ирина. – У меня никогда ничего не было ни с ним, ни с кем другим. Меня еще Ольга предупреждала, что ее мужик – беспринципный котяра, и вполне может потребовать платы за услугу. Но сначала он вел себя совершенно корректно. А недавно позвонил, и вроде между прочим намекнул, что неплохо бы рассчитаться. Я опешила, возмутилась, тогда он прямо пригрозил, что уволит тебя. А если я ему уступлю, то – наоборот, повысит тебе зарплату на сто пятьдесят долларов в месяц. И поклялся, что это будет всего один раз. Еще пошутил так цинично, что полторы штуки, если считать в год – это очень хорошая плата за одну ночь любви. И дал сутки на размышление. Это было позавчера. Знаешь, Федь – так достало это безденежье! И тут ты еще машину вчера разбил, мы с тобой так страшно поругались… Я согласилась.

Ирина произнесла эту речь это тихо и совершенно без эмоций, как будто просто информировала Федора о чем-то малозначащем. Ее отсутствующий взгляд словно говорил: «Я знаю, ты все равно будешь считать, что я лгу, но все обстоит именно так, и ни на йоту иначе, хочешь верь, а хочешь нет!». Что самое интересное, Федор на самом деле не знал, верить Ирине, или нет. А ведь только что он не верил ей совершенно. Ведь если разобраться – кто не без греха? Сам-то он – не хорош ли гусь? Час с небольшим назад разве он не был в секунде от того, чтобы залезть в адюльтер по колено, то есть, пардон, слегка повыше?! Застукай его Ирина в тот момент, со спущенными-то штанами, во всеоружии – что бы он объяснял? Что де-факто, мол, ничего не было, хошь верь, родная, хошь режь?! Не успел-с! Ну, и чем он лучше? Да, понять, значит – простить; увидеть себя на месте обвиняемого – полностью оправдать его. Федор почувствовал, как благородно-ветвистая ярость обманутого мужа начинает растворяться в нем без остатка.