Текст книги "Тайна Рио де Оро"
Автор книги: Аркадий Фидлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
Фигурки из глины
Бастион умеет изготовлять не только луки и стрелы, он еще и скульптор. Бастион берет на реке глину, садится где-нибудь в тени, подальше от людей, и лепит замечательные фигурки, незамысловатые, но очень выразительные. Это фигурки размером сантиметров пятнадцать, у которых нет ног, плечи едва обозначаются, но зато необыкновенно выразительны головы. О них трудно сказать, кому они принадлежат – богам, людям или обезьянам. Некоторые лица таинственно улыбаются, другие печальны, третьи грустно смотрят вверх.
Я спрашиваю Бастиона, кого олицетворяют эти статуэтки: уж не индейских ли богов? Он отвечает, что они вообще никого не олицетворяют.
– Как так? – удивляюсь я. – Зачем же тогда ты лепил их?
– Так, захотелось.
Мы молчим. Затем индеец улыбается и говорит:
– Это ты, это я, это все они…
И смотрит на меня испытующе: верю ли я ему? В эту минуту он заканчивает фигурку со злорадным, жестоким выражением лица. Показываю на нее и говорю со смехом:
– Но вот этот урод – уж наверняка злой дух бойтата!
Бастион пугается и начинает уверять, что это вовсе не бойтата. Быстро замазывает отвратительное лицо и лепит новое, на котором выступает мягкая, грустная улыбка.
– Мы христиане… – говорит Бастион, дабы убедить меня, что это не языческие божки.
Бастион лепит и зверей. Фигурки их очень похожи. Броненосцы, которые во множестве водятся в окрестных лесах, получаются у него отлично. Они как живые. Также хорошо удаются индейцу тапиры и обезьяны, правда, они требуют больше времени. Но с ягуаром дело не клеится: это не ягуар, а скорее собака. Индеец признается мне, что не любит ягуара и что ему редко приходилось видеть его. Но, к моему удивлению, еще неохотнее берется Бастион за лепку попугаев. Попугаев вокруг сколько угодно, но он не может схватить их форму. Когда я обращаю на это внимание, Бастион крутит свой ус, что является признаком озабоченности, и объясняет мне причину:
– Попугаи далеки, очень далеки…
– Ага! – догадываюсь я. – Они высоко на деревьях и потому их трудно подсмотреть?
– Нет, не то! – возражает Бастион. – Я хорошо вижу и верхушки деревьев… Попугаи далеки от человека.
– Далеки?
– Броненосец близко к человеку: ест, пьет, передвигается и живет, как человек. То же самое обезьяны и анты. Человек из их рода. Птицы же не имеют ничего общего с человеком. У птиц есть клюв и перья и они совсем не похожи на него.
Я убедился, что Бастион хорошо лепит только то, что ему близко и понятно.
Мое постоянное пребывание в компании симпатичного лепщика вызывает в Росиньо – как это часто бывает – определенное недовольство. Некоторые индейцы завидуют Бастиону – его заработку. Однако многие рады за него и проникаются к нему еще большим уважением. Капитон Зинио целый день ходит сияющий и гордый за своего земляка. Видя мой интерес, он сам превращается в мецената. Расхваливает способности Бастиона и ищет в окрестностях лучшие сорта глины.
Пазио смотрит на вещи с другой точки зрения. Он полагает, что ему не пристало дружить с кем-либо другим, кроме капитона Зинио. Между тем он считает себя истым демократом, поэтому я подшучиваю над тем, что он ослеплен «престижем белой расы». Но Пазио не отступает, он смотрит на искусство Бастиона искоса. Он считает такое занятие бесполезным и не верит мне, что эти фигурки имеют большую ценность как образцы индейского искусства.
– Ну, на что все это, на что? – повторяет Пазио и качает головой.
Я подозреваю, что милый лентяй опасается далекого обратного пути к поселениям белых с солидным грузом фигурок.
Вокруг занятого лепкой Бастиона садится несколько зевак. Они присматриваются к его работе и дымят цигарками из листьев паи. Пазио шутливо болтает с ними и рассказывает им что-то смешное о Бастионе, чего я не понимаю, а затем, показывая на фигурки, говорит зевакам, что это «бринкуэдос». Это я понимаю: игрушки.
При этом слове индейцы разражаются язвительным хохотом. Бастион ничем не проявляет досады, продолжает спокойно работать над фигурками. Индейцы хохочут до упаду и не скупятся на едкие насмешки. Поэтому я вмешиваюсь и сухо говорю Пазио, что это вовсе не игрушки, ибо на фигурках Бастиона я много заработаю. Здесь я их покупаю по триста рейсов[27]27
Мелкая монета, равнявшаяся 1/1000 мильрейса и имевшая хождение до замены последнего крусейро.
[Закрыть] за штуку, а в Европе, где знают толк в таких вещах, я продам их по десять мильрейсов, стало быть более чем с тридцатикратной прибылью.
Пазио становится серьезным и таращит на меня глаза.
– Неужели они столько стоят там?!
– Вот именно! А теперь прошу перевести мои слова этим хохочущим дурням.
Когда Пазио выполняет мою просьбу, смех немедленно прекращается. Бастион выразительно смотрит на меня. Из-под прищуренных век он без слов выражает мне свою благодарность. Да, мы с ним друзья!
В тот же день сын Бастиона стрижет мне волосы, сильно отросшие за три месяца. Делает он это по короадской моде, превращая мою шевелюру в некое подобие венчика францисканцев. При этом он пользуется такими тупыми ножницами, что я испытываю сущие «индейские пытки». С трудом сдерживаю слезы, выступающие у меня на глазах, но все же выношу испытание до конца. После этого Пазио заявляет мне, что индейцы в Росиньо еще больше любят нас.
Легенды и собаки
На Иваи очень жарко и душно. Пожалуй, нет более жаркой местности во всей Паране. Усердное солнце колдует над тропическим лесом, холит его и оживляет чудеснейшей бабочкой «Морпьо», на металлических крылышках которой отражаются его лучи. В то же время солнце отравляет здесь ваше существование. Весь день человек еле дышит и оживает лишь тогда, когда огненный диск скрывается за лесом. Тогда идут по кругу куйи с шимароном, легче становится на душе и кто-нибудь начинает рассказывать предания и легенды.
Особенно интересна легенда о белой саванне.
Есть на далеком западе, среди угрюмых джунглей, счастливая саванна, где полно всякой дичи. Все живущие там существа – белые, и тот, кто откроет это укромное место и возьмет его в свое владение, станет самым счастливым человеком. Никто еще не видел этой белой саванны, за исключением одного индейца, который много лет назад, заблудившись во время охоты, случайно открыл ее. С радостной вестью помчался этот индеец в свое тольдо, а бежать ему пришлось восемь дней. Но когда он вернулся обратно вместе с друзьями, то плодородной саванны уже нигде не нашел. Она как будто провалилась куда-то. С того дня все люди мечтают о счастливой саванне, но никто ее больше не видел.
– Неправда! Счастливая саванна давно уже открыта! – твердо заявляет Зинио, который не верит в чудеса. – Это Кампо Себастао между Иваи и рекой Паранапанема. Там живут люди и у них такие же заботы, как и у всех нас.
Но Бастион, Жолико, Тонико и остальные верят в существование этой еще не открытой счастливой саванны.
Мне приходит в голову мысль, что с большим основанием таким чудесным местом могло бы считаться Росиньо, где люди нашли ключи к изобилию и счастью, но не говорят об этом: для них это слишком близкое и реальное явление, чтобы оно могло иметь очарование легенды.
Вилла Рица еще больше, чем белая саванна, приковывает воображение лесного человека. Вилла Рица – богатый город! Уже само название производит впечатление. Вилла Рица это не легенда – такой город действительно существовал у истоков реки Корумбатай ду Иваи. В глухом лесу построили его в XVII в. иезуиты и столько, по преданию, накопили там золота, что это возбудило жадность завистливых соседей. Из провинции Сан Паулу явились многочисленные шайки бандитов и, превосходя защитников оружием, ограбили город. Население было частью вырезано, частью разогнано, а дома и многие церкви разрушены. Мрачное пепелище поросло лесом. Лес скрыл золотые кубки и бесценные статуи апостолов от алчных грабителей. С того времени в течение трехсот лет лесные жители, сидя вечерами у костров, мечтают о золоте, спрятанном в руинах Вилла Рица.
– Это отдает водопадом на Рио де Оро! – с сомнением в голосе отзывается Зинио. – Не верю я в эту легенду. Мне кажется, что в ней скрыт другой, более глубокий смысл. Не золото лежит погребенным в этих лесах, а лучшее завтра индейцев.
– Но Вилла Рица действительно существовала! – вмешивается Жолико. – Я сам видел у истоков Рио Корумбатай руины домов, заросших кустарником…
– О том, что такой город существовал, свидетельствуют и документы, которые сохранились с тех времен… – говорит Пазио, а затем обращается ко мне и всем присутствующим. – Скажите сеньору, какая самая большая страсть у короадов?
Общее оживление.
– Собачки, – отвечает за них Пазио.
Индейцы смеются, некоторые возражают, другие признают это правильным.
Пазио рассказывает:
– Короады, за исключением вас, в Росиньо, в общем мало ценят коня, свиней, рогатый скот… Зато пес – это вершина их мечтаний. Чтобы приобрести пса, короад не жалеет усилий. Порой это героические усилия. Если владельцем является белый колонист, то за облюбованного у него пса, иногда самой дрянной породы, короад готов отработать несколько месяцев… В конце концов он получает пса, стоимость которого составляет вероятно лишь сотую часть выполненной им работы. Очень характерно, – продолжает Пазио, – что с момента приобретения пса короад перестает им интересоваться. Забавляется им несколько дней, а затем уже и есть ему не дает… Пес дичает, вынужден сам себе добывать пищу в лесу и рано или поздно падает жертвой ягуара или пумы.
Индейцы, слушающие повествование Пазио с большим вниманием, вдруг начинают громко хохотать. Только спустя несколько минут я узнаю причину их веселья. Один из индейцев держит возле себя пса, которого теперь выталкивает вперед, чтобы мы смогли хорошенько рассмотреть его при свете костра. Разражается настоящая буря смеха: песик отлично откормлен и лоснится от хорошего ухода.
– Компадре Томаис, – торжественно заверяет Зинио, украдкой закусывая губу, – всегда говорит мудро и постоянно прав…
Ружье Бастиона
Как-то утром попугаи начинают пролетать над нами значительно раньше, чем обычно, – уже на восходе солнца. Разбудив нас, Бастион говорит, что вчера отчетливо был слышен шум водопада на Марекуинье, поэтому будет хорошая погода, в виду чего он и другие жители собираются поохотиться на ант. Если я хочу ехать с ними, то должен быстро собраться.
– Да, хочу, – отвечаю ему.
Через полчаса на двух лодках мы отправляемся вниз по Иваи. В первой лодке поместились Бастион, Жолико, я и какой-то паренек, во второй – Тонико, двое других, неизвестных мне по имени индейцев, и три охотничьих пса. Пазио не принимает участия в походе: ему хочется побродить по тольдо. Минуем несколько быстрин – коррейдеро. Берега Иваи представляют всюду одно и то же зрелище: лес непрерывной стеной подходит к самой реке, нависая над ее поверхностью лианами и ветвями кустов. Нигде ни одной радующей глаз полянки или песчаной отмели: всюду сплошные заросли. Берега, кроме того, негостеприимны: к ним трудно причалить.
Проплываем мимо холмистой гряды, дальше опять тянется широкая долина, окаймленная далекими вершинами гор. Индейцы выпускают псов на берег. Собаки исчезают в зарослях, и начинается охота. Надо терпеливо ждать дичь, которую собаки выгонят к реке.
Индейцы не тратят зря времени. Они достают лески и ловят рыбу. Один конец лески они держат в руке, другой с крючком и насадкой бросают в воду. Так в молчании сидят они, впившись взором в глубину, как будто удерживают реку на привязи. Время от времени они вытаскивают рыбу, словно дань, взимаемую с реки.
Когда начинает сильно припекать солнце, мы подплываем к тенистому берегу. Жолико ударяет длинным веслом по ветвям какого-то буйно разросшегося дерева, с которого в воду падает дождь плодов. Рыба, должно быть привлеченная этим лакомством, клюет наперебой. Самый молодой рыбак, паренек с нашей лодки, подсекает довольно большую рыбину – почти шестифунтовую суруви, похожую на нашего сома. Рыбина яростно сопротивляется и обнаруживает поразительную силу – она тянет за собой лодку, пока ее не вытаскивают, наконец, из воды.
Из глубины леса доносится лай собак. Они еще довольно далеко, однако зоркие глаза индейцев уже заметили на поверхности реки какое-то живое существо.
– Веадо! – объясняет мне Бастион. – Серна…
Бастион подвигается на самый нос лодки, а Жолико и молодой парень гребут изо всех сил. Бастион берет ружье – старую, допотопную пистонку, заряжаемую с дула. Ружье обвязано проволокой, чтобы не рассыпалось раньше времени. Индеец тщательно осматривает его – все ли в порядке. Тем временем мы мчимся вниз по течению с такой скоростью, что вода бурлит и пенится по бокам лодки, а в ушах у нас свистит ветер.
Серна замечает нас и с середины реки поворачивает обратно к берегу. Когда мы приближаемся к ней, она уже добирается до зарослей, исчезает в них, но с берега ее отпугивает пес, и серна снова выплывает на середину реки. Мы за ней. Бастион привстает и готовит свою фузею[28]28
Старинное гладкоствольное ружье.
[Закрыть] к выстрелу. И тогда я обнаруживаю странное явление: Бастион, охваченный охотничьим азартом, дрожит, как в лихорадке. Удивительно: индеец и в таком возбуждении!.. Когда лодка почти догоняет серну, он стреляет в нее с расстояния в три шага. Выстрел из такого ружья не простая вещь. Сначала слышно слабое «паф» – это вспышка пистона, потом короткая пауза и лишь после этого звук выстрела. Однако стреляющая рухлядь не разваливается. После выстрела Бастион втаскивает в лодку убитую серну. Ее голова пробита пулей.
К сожалению, кроме серны, мы больше ничего не добываем. Тапиры не появляются. Тщетно ждем несколько часов, затем возвращаемся…
На обратном пути наше внимание привлекают три огромных аиста – белые, с черными ногами, они стоят у берега на стволе поваленного дерева. Эти аисты, пожалуй, вдвое больше, чем наши европейские. Подплываем к ним сначала под прикрытием тенистых деревьев, затем по открытому месту и странно – аисты не удирают! Приближаемся к дереву на расстояние в двадцать шагов, и тут Бастион стреляет из своей фузеи, заряженной крупной дробью. При громовом звуке выстрела аисты срываются и улетают целехонькими.
Бастион молчит, как бы пристыженный. Потом обращается ко мне, защищая свое ружьишько:
– Из этой эспингарды когда-то убили ягуара. Вот они могут подтвердить.
– Да, да! – свидетельствует Жолико.
– Гм, гм… – бормочу я в знак согласия.
Быстрины оказываются теперь менее приятными, чем раньше, когда мы плыли по течению. Приходится изо всех сил грести против течения. Через некоторое время Бастион ложится на дно лодки: у него болит голова. Потом его начинает душить кашель, мучающий беднягу каждый день. Ясно – туберкулез.
Чтобы облегчить работу гребцов, Бастион и я вылезаем по пути в каком-то маленьком заливчике и старой тропинкой через лес идем в тольдо. Индеец чувствует себя лучше и через некоторое время прерывает молчание:
– Есть ли у тебя лекарство против моего кашля?
Бедный Бастион!
– Нету! – откровенно отвечаю я.
Но его уже мучает другой вопрос – более важный, чем здоровье. Речь идет о доброй славе его ружья. Бастион снова обращается ко мне, пристально и вопрошающе глядя мне в глаза.
– Веришь ли ты, что мое ружье бьет хорошо?
– В моей стране, – чтобы утешить его, говорю я, – есть пословица: человек стреляет, а великий дух пули носит.
– Это правильная пословица. Но ты в самом деле веришь, что моя эспингарда хорошая?.. Веришь?
– Верю.
– Это хорошо! – отвечает Бастион тихим, мягким голосом.
Под вечер мы приходим в тольдо. Бастиона я веду прямо к нам в хижину и отмериваю ему и себе по несколько десятков капель валерианки. Затем Пазио угощает нас шимароном.
– Ты еще чувствуешь себя усталым? – спрашиваю индейца.
– Уже нет.
Помолчав немного, он спрашивает:
– Хочешь ли ты, чтобы я сегодня еще что-нибудь лепил или могу отложить это до завтра?
– Поступай, как хочешь. Пожалуй, начни завтра.
– Начну завтра! – говорит он со вздохом облегчения.
Глаза его улыбаются… Эти черные, немного усталые глаза похожи на глаза серны, которую он сегодня убил.
Заманчивое предложение
Мы сидим как обычно в доме капитана Зинио. Мы – это старшины тольдо: Зинио, Бастион, Тонико, Жолико, еще двое пожилых индейцев, Пазио и я. Ведем немногословную беседу и пьем шимарон.
Внезапно Зинио обращается ко мне и торжественно произносит:
– Мы убедились, что ты хороший человек и любишь нас.
– Разумеется! – отвечаю я.
– Ты познакомился с нашей жизнью и работой. Тебе нравится то большое поле, которое освободило нас от голода и от всяких случайностей. Однако, несмотря на то что мы нашли способ обеспечить свою жизнь, мы понимаем – будущее наше все еще очень ненадежно. Мы знаем, что если сюда доберутся белые, они отнимут у нас все леса, а может быть и нашу жизнь, если только за это время не произойдут большие перемены.
Зинио смолкает. Заинтригованный Пазио не может удержаться от вопроса:
– Какие перемены ты имеешь в виду, компадре?
– Сейчас объясню. Прежние порядки в стране с давних времен воспитывали хищных людей, считавших нас, индейцев, погаными червями, которых можно обокрасть до нитки, а затем истребить. Я знаю основы христианства, поэтому удивляюсь тому, что существует такая коллективная жестокость среди христиан. Во всяком случае мы все здесь не закрываем глаза на опасность, которая грозит нам, и верим, что только великая революция может спасти нас…
– Еще одна революция? – выражает свои сомнения Пазио. – Сколько их уже было в этой стране?
– Ошибаешься, компадре. То не были революции, то были только выступления одних генералов против других. Нам поможет только одна, великая революция, какой еще до сих пор не было и во главе которой станет Престес…
Этот лесной индеец, капитон Зинио, в глуши паранских джунглей оценивает положение с такой поразительной проницательностью, что только через несколько лет я убеждаюсь в правильности его воззрений. Луис Карлос Престес, совершив свой «Великий поход» через Бразилию, отступил с «Непобедимой колонной» в Боливию, но и на чужбине не прекратил своей деятельности… Наоборот, только там этот еще молодой революционер созрел политически. Он углубил свое знание жизни, осознал подлинный смысл общественных проблем и понял – по примеру людей в Советском Союзе – историческую необходимость творческого сосуществования народов и рас, а тем самым и необходимость борьбы за мир во всем мире. В 1935 г. в Бразилии возник «Национальный освободительный союз», объединивший полтора миллиона людей левого направления и провозгласивший среди других требование «возвращения территорий, насильно отнятых у индейцев». Капитон Зинио прав: только смена строя может спасти индейцев.
– Но все равно, – говорит Зинио, – независимо от того, когда наступит великая революция – раньше или позже, – мы, индейцы, должны работать над собой. Здесь, в Росиньо, мы выполнили пока только одну часть нашего плана обороны. Вторую часть, столь же важную, нам еще предстоит выполнить. Без этой второй части плана обороны мы потерпим поражение… Ты легко можешь помочь нам. Захочешь ли ты нам помочь?
– Я? – ошеломленно спрашиваю Зинио. – Конечно, я хотел бы помочь, но не представляю себе – как?..
– Можешь и легко. Мы победили голод, но осталась темнота. Если мы хотим выжить, то должны обрести знания. Все – старые и молодые – должны научиться читать, писать и считать. Ты научишь нас…
– Но ведь для этого существует правительство штата и оно откроет для вас школу!..
– Как оно открыло, ты видишь сам. Уже много лет мы просим об этом Куритибу и… У нас нет времени ждать. Мы хотим, чтобы ты научил нас самым простым вещам.
Я признаю правоту Зинио: короады должны получить образование, если хотят уцелеть. Но как они получат его? На это нужно время, которого у меня нет, и уже по одной этой причине мне трудно удовлетворить их просьбу.
– Как вознаграждение, – продолжает Зинио, – мы дадим тебе часть урожая – в три раза больше, чем в среднем получают остальные. Переведи сюда, в Росиньо, свою научную экспедицию и собирай тут экспонаты для музеев. Мы будем в лесах ловить для тебя редких птиц…
– Но у меня уже нет времени. Меня ждут обязанности на родине, и я должен как можно быстрее возвратиться туда…
– Останься здесь хотя бы еще на один год.
Индейцы с надеждой ждут моего ответа. Я говорю с сожалением:
– Охотно остался бы, капитон, потому что полюбил вас и хотел бы вам помочь по мере своих возможностей. Но не могу, поверь мне. Не могу остаться дольше, чем на два дня…
Воцаряется глухое молчание. Зинио опускает голову. Видно, что он сильно удручен.
Однако мы остаемся друзьями. Несмотря на то что своим отказом я сильно огорчаю индейцев, они хорошо понимают: у меня слишком серьезные причины, если я не принимаю их предложения.
– Трудно нам! – уже спокойно отвечает Зинио. – Мы должны искать помощи в другом месте и найти выход…
