355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Аркадий Фидлер » Маленький Бизон » Текст книги (страница 11)
Маленький Бизон
  • Текст добавлен: 9 сентября 2016, 19:38

Текст книги "Маленький Бизон"


Автор книги: Аркадий Фидлер


Жанр:

   

Про индейцев


сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

«НИКОГДА НЕ УВЬЮ ВОЛКА!»

Приближалась зима. Все чаще с гор обрушивались на долины вихри; они валили деревья и срывали бизоньи шкуры с наших вигвамов. С началом снегопада подошло время искать место для зимнего становища. Мы нашли удобную, окруженную со всех сторон горами котловину, хорошо укрытую от морозных ветров. С этого места наши охотники отправлялись – в одиночку или вдвоем – в дальние долины и ставили там силки и капканы. Через несколько дней, а иногда и недель они возвращались в главный лагерь и приносили богатую добычу: шкурки горностая, куницы, бобра, выдры, лисицы, волка, рыси и других зверей.

Ту зиму мы назвали в календаре нашего племени Зимой Орлиного Пера – самым важным событием ее явилось новое необычайное приключение, которое довелось пережить этому воину. Стоит описать это памятное происшествие хотя бы потому, что оно проливает свет на семейный быт Черных Стоп и позволяет проникнуть в обычно скрываемую от посторонних глаз область их внутренних отношений.

Орлиное Перо, дельный и мужественный воин, которого комендант форта Бентон незаконно держал в тюрьме вместе с тремя его товарищами, считался одним из лучших наших охотников. Как и многие выдающиеся звероловы, Орлиное Перо любил охотиться в одиночку. В ту нашу зимовку в Скалистых горах он часто забирался в лесные дебри и всегда возвращался тяжело нагруженный шкурками.

В те времена среди индейцев прерий еще существовало многоженство. У Орлиного Пера была только одна жена. Здоровый и энергичный человек, в полном расцвете сил, он добывал столько пищи, что его очаг славился достатком; несмотря на это, он не хотел иметь несколько жен. Свою единственную жену, красивую, хозяйственную женщину, Орлиное Перо любил всем сердцем. Она отличалась спокойным характером и трудолюбием, хорошо готовила пищу, мастерски выделывала шкурки, которые муж приносил с охоты, – словом, добросовестно выполняла все обязанности женщины-индеанки. Только одно отличало ее от других женщин лагеря – она была бездетна.

Индейцы, как и все первобытные народы, очень любят детей, я бы даже сказал – больше, чем многие цивилизованные люди. Рождение ребенка являлось для индейцев великим праздником. Если какая-нибудь индеанка не имела потомства, муж имел право разойтись с ней, либо – что чаще всего случалось – взять вторую и третью жену, как это было установлено нашими традициями. Орлиное Перо был огорчен бездетностью жены, но боролся с мыслью о том, чтобы приблизить к себе еще одну женщину. Он очень привязался к жене и, не в пример большинству наших мужчин, был однолюбом.

Весь лагерь знал о горе этой супружеской пары, и матери часто посылали ребятишек в вигвам Орлиного Пера, чтобы мы поиграли там. Все знали, что Орлиное Перо и его жена очень любят детей. Действительно, они встречали нас с такой сердечностью, какую мы не всегда видели даже в родном вигваме.

Уже миновали трескучие морозы, зима подходила к концу. Орлиное Перо был па охоте в дикой местности, к северу от лагеря. Однажды, соорудив себе шалаш на ночь, он вдруг увидел, как в ближней чаще промелькнул большой лесной волк. Зверь протяжно завыл. Любопытный, как и все волки, он некоторое время зорко следил за каждым движением Орлиного Пера, потом не спеша удалился. В сумерки жаль было тратить заряд.

– Ступай себе, серый брат! – засмеялся охотник. – Завтра я приду к тебе и сдеру твою шубку…

Наутро, чуть свет, захватив лыжи и ружье, Орлиное Перо пустился по следу зверя. На снегу четко отпечатались волчьи лапы. Видно было, что это сильный и крупный зверь: следы его отчетливо выделялись среди следов мелких зверюшек. Сначала они вели вдоль длинной долины, окруженной обрывистыми склонами, потом свернули в сторону и повели охотника к сильно заснеженным, но не очень высоким горам.

Преследование продолжалось уже несколько часов – от склона к склону, из долины в долину. Орлиное Перо был хорошим, выносливым бегуном и отличался большим упорством. Он не дал волку сбить себя со следа. Около полудня охотник убедился по следам, что зверь начинает уставать. Наконец он увидел вдалеке зверя: тот бежал по обнаженному склону, оглядываясь на преследователя.

«Попался, братец! – обрадовался охотник. – Лыжи человека – волшебное средство, более верное, чем твои лапы».

День был ясный и безветренный, хотя и морозный. Но после полудня погода начала портиться. На небе появились тучи. И тут Орлиное Перо с удивлением заметил следы двух людей, идущих в том же направлении, что и он, – к востоку. Следы были вчерашние. Больше всего изумило охотника то, что люди, видимо, были больны либо смертельно устали. Они едва волочили ноги и через каждую сотню метров бессильно падали на снег. По отпечаткам ног охотник легко определил, что это были две индеанки.

Волк тоже заметил следы и, продолжая бежать, уже не отступал от них. Может быть, он звериным инстинктом почуял, что люди ослабели, и задумал напасть на них? Каждый раз, взбираясь на возвышенность, Орлиное Перо напрягал зрение и всматривался в лежащую впереди долину: он надеялся увидеть идущих женщин. Но они были еще далеко от него. Он видел только бегущего волка.

Охотник прибавил шагу. Теперь он уже не спускал глаз с волка, который упорно держался человеческих следов. За час до захода солнца внезапные сильные порывы ветра и небольшие снежные вихри, поднявшиеся над землей, возвестили о приближении метели. С каждой минутой ветер усиливался.

Охотник и волк очутились среди каменистых, поросших редкими елями взгорий. Волк бежал с большим трудом; видно было, как он время от времени спотыкался. Но и охотнику было нелегко: приближалась снежная буря. Орлиное Перо бежал, стараясь догнать волка до наступления непогоды. Он хорошо понимал, что если начнется сильный снегопад, то затеряются следы и волка и женщин.

Зверь бежал в нескольких стах метров впереди. Он направлялся к видневшемуся маленькому еловому леску. Это было единственное укрытие во всей окружающей местности; оно выглядело темным островком среди моря снега. К леску вели и следы женщин.

Наступали вечерние сумерки, вокруг заходящего солнца образовались два зловещих кольца. Орлиное Перо изо всех сил старался догнать волка еще перед леском, но не успел: зверь под самым носом охотника вбежал в лесок и исчез из виду.

Лесок был маленький – может быть, около ста шагов в поперечнике. Орлиное Перо быстро обежал его вокруг. Волк не вышел из леска – следов на поляне не было видно. Но что еще больше потрясло охотника – он не находил больше и следов индеанок. Они вошли в лесок и не вышли из него. Они оставались где-то там, в чаще, вместе с волком!

Орлиное Перо взвел курок, вошел в лесок и стал окликать женщин. Никто не отвечал. В вершинах деревьев уже не на шутку расшумелась буря, ветви раскачивались во все стороны. Начал падать снег, быстро темнело. Охотник переходил с места на место и все время звал, но напрасно. Женщины либо не слышали его, либо боялись отвечать.

Метель становилась все злее, вокруг все трещало, качалось, гудело, выло. Даже под защитой деревьев трудно было устоять на ногах. Орлиное Перо отыскал маленький овражек, пригодный для ночлега, нарубил сучьев и сухих щепок. И вдруг охотник увидел волка, следившего за ним из-за куста. Осторожно потянувшись за ружьем, Орлиное Перо прицелился в сверкавшие в полумраке глаза зверя и спустил курок. Треск пистона – и никакого выстрела. Осечка!

Орлиное Перо зубами открыл охотничий рог и насыпал из него на полку сухого пороха Волк не трогался с места Приводя в порядок ружье, охотник, по давнему обычаю индейцев, ворчливо обратился к волку:

– Подожди, серый брат, скоро конец!.. Сейчас я положу новый пистон и пошлю тебе небольшой гостинец из свинца. Потерпи немного..

Когда охотник прицелился снова, волк, стоявший до этого неподвижно, внезапно сделал прыжок в сторону и скрылся из виду. Не пришлось Орлиному Перу добыть его шкуру…

Охотник снова принялся за устройство шалаша. Между двумя порывами метели он неожиданно услышал какой-то странный звук. Орлиное Перо прислушался и, когда звук повторился, вскочил на ноги. То был плач ребенка.

Завернувшись в одеяло, Орлиное Перо двинулся туда, откуда долетал плач. Совсем стемнело; снег бил в лицо. Охотник ощупывал дорогу руками. Вдруг он зацепился за что-то ногой и едва не упал Сначала Орлиное Перо подумал, что это корень ели, но, пошарив по снегу руками, понял, что перед ним лежала мертвая индеанка.

По-прежнему откуда-то доносился приглушенный плач ребенка. Орлиное Перо несколько раз обошел вокруг трупа. Звук, едва слышный в шуме ветра, раздавался то с одной, то с другой стороны, порой даже откуда-то сверху. Орлиное Перо не был свободен от суеверия и начал думать о злых духах, обманывающих человека на его погибель.

Обессилев, он оперся спиной о ствол дерева, и тут вдруг ясно услышал плач над головой. Посмотрел вверх – что-то маячило среди ветвей. Протянув вверх руку, он нащупал корзинку, в которых индеанки обычно носят младенцев. В корзинке, подвешенной так, чтобы ее не могли достать с земли дикие звери, лежал завернутый в шкуры живой ребенок. Ему было всего несколько месяцев.

Сердце охотника бешено заколотилось от радости и страха – страха за жизнь ребенка. Он развел большой костер, хотя в такую бурю это было нелегко. Закутав ребенка в одеяло, Орлиное Перо всю ночь согревал его своим телом. Пеммикан давать ребенку он побоялся: грубая пища могла повредить младенцу.

На рассвете охотник вскочил с земли и вышел на опушку леса. Ночная метель прошла. Жизнь ребенка теперь зависела от ловкости Орлиного Пера и счастливого случая. Ближайший час должен был решить все. Орлиное Перо поставил силки и капкан. Вскоре попался живой заяц, а второго удалось подстрелить. Охотник бегом вернулся к шалашу и выдавил в рот ребенку несколько капель крови убитого зайца.

Потом Орлиное Перо связал из сучьев простые санки и положил на них тело женщины. Корзинку с ребенком он привязал себе за спину и быстро пустился в обратный путь. Другой женщины, сколько он ни искал ее в лесочке, охотник так и не нашел.

Около полудня Орлиное Перо дал ребенку выпить крови второго зайца, которого до поры до времени держал живым.

Только вечером, после долгого и трудного перехода, охотник добрался до желанной цели – перед ним открылся наш лагерь. Ребенок был жив.

Передавая младенца своей жене, Орлиное Перо сказал:

– Вот наше дитя. Теперь уже не будет печали в нашем вигваме – мы будем счастливы!

В ту же ночь старейшины собрались в вигваме Орлиного Пера и при веселом огне очага слушали рассказ о его приключениях. Все одобрили намерение охотника усыновить спасенного ребенка, а так как все любили охотника, то от души разделяли его радость.

– Это добрая новость! – сказал вождь Шествующая Душа. – Однако скажи: заметил ли ты что-нибудь на теле женщины, которая, несомненно, была матерью ребенка?

– Я не осматривал ее… – ответил охотник.

– Тогда приглядись. По ее мокасинам и ожерелью можно убедиться, что она принадлежала к племени кроу, и как раз к группе Окоток, наших злейших врагов.

– Хау! – изумились все собравшиеся.

Орлиное Перо был ошеломлен, но не поддался:

– А все-таки я не откажусь от ребенка!

– Никто от тебя и не требует этого, – сказал Шествующая Душа. – Наоборот, мы рады. Я говорю лишь, что впервые наше племя встречается с группой Окоток на поле дружбы, а не на поле битвы.

– Удивительно! Странно! – раздавались голоса присутствующих.

– Да, это удивительный и знаменательный случаи! – отозвался шаман Кинасы. – Новое время входит в наши прерии и даже в эти горы.

И тут с ближайшего взгорья донесся вой одинокого волка. В вигваме наступила тишина.

– Мокуйи! – крикнул Орлиное Перо. – Это он, это тот самый волк! Тот самый, который указал мне дорогу к ребенку!

– Какое там!.. Не верю в такие чудеса! – буркнул Раскатистый Гром, который сомневался во всем, чего не делал или не видел сам.

Орлиное Перо поднял руку и торжественно произнес:

– С этого дня я больше никогда не убью волка! Волки – мои друзья!..

Затем повернулся к ребенку и дал ему имя Мокуйи Оскон, что означает Брат Волка.

Мокуйи Оскон вырос дельным человеком и посвятил свою жизнь благородному делу укрепления уз дружбы между племенами индейцев. Но прежде чем выйти на эту широкую дорогу, Мокуйи Оскон еще в младенческие годы сделал не менее прекрасное дело: укрепил супружескую связь и принес солнце в вигвам Орлиного Пера.

ДИКИЕ МУСТАНГИ

С первым дыханием весны мы свернули лагерь и пошли в западном направлении. Переправившись через большую излучину реки Колумбии, мы вступили на плоскогорье, соединяющее Каскадные горы со Скалистыми. Там с незапамятных времен водились большие табуны диких коней. Даже до нынешних времен, уже в XX веке, в малодоступных уголках Каскадных гор сохранилось несколько сот диких мустангов. И это несмотря на наплыв белого населения и ежегодные облавы на дикую лошадь, устраиваемые по поручению властей Британской Колумбии. Итак, мы присмотрели себе табун никому не принадлежавших мустангов, и наши охотники собрались попытать счастья в охоте на них.

Ранняя весна была самой подходящей порой для ловли мустангов. Весной они переходили на новый корм – свежую траву, от этого у них начинались желудочные заболевания, и они становились на время более вялыми и менее чуткими. Впрочем, и теперь они были бы недосягаемы для охотника, если бы не человеческая хитрость и не любопытство самих животных. Даже вспугнутые, они долго кружили невдалеке от места охоты, то и дело возвращаясь обратно, чтобы увидеть того, кто нарушил их покой.

Такой же была и повадка лесных волков. Во время наших переходов на север эти непрошеные спутники почти всегда следовали за нами, не отставая ни днем, ни ночью. Где бы мы ни делали привал, волки тоже садились и украдкой, издали глядели на нас. Наши крики не пугали их и мало помогали делу. Волки лишь отскакивали в сторону и продолжали следить за нами из-за кустов.

Мы, дети, боялись волков, как злых духов.

– Ничего они вам не сделают! – успокаивал меня отец. – Вблизи лагеря они редко нападают на людей, и то только зимой, когда очень уж голодны.

– Зачем же они идут за нами? – спрашивал я.

– У серых волков любимое лакомство – собачье мясо.

Я с беспокойством подумал о моем любимце Пононке. Правда, этот сильный пес загрыз даже росомаху, но справится ли он с несколькими волками?

Когда мы шли к пастбищам диких мустангов, то все чаще встречали серых хищников. Наглые и надоедливые, они по ночам приближались к нашему лагерю всего на бросок камня. Их вой часто раздавался совсем близко от вигвамов. В те ночи было несколько кровавых схваток между волками и собаками. Мы слышали ужасную грызню, треск веток, внезапный визг и завыванье. Охотники выскакивали из вигвамов и стреляли в воздух. Наутро мы находили только следы крови и недосчитывались одной или двух собак.

– Глупые, легкомысленные псы! – говорил Сильный Голос о погибших собаках.

– Что ты болтаешь! – вспыхивал я. – Они сражались с волками за наш лагерь. Они защищали нас!..

– Защищали, но как? Легко быть сожранным волками. Надо их одолеть – вот в чем долг воина!

Отец, как обычно, решал наш спор. Он признавал каждого из нас правым, но при этом прибавлял, что безрассудный задира достоин такого же презрения, как и трусливый плут. Зато тот, кто умеет сочетать отвагу с осмотрительностью, становится хорошим воином.

– Псам, которые погибли, – заключал отец, – нельзя отказать в смелости, но с уверенностью можно сказать, что они вели себя неразумно.

– Разве воин, который погиб в битве, неразумен? – настаивал я.

На это отец уже менее уверенно отвечал, что смерть может настигнуть каждого воина, даже рассудительного, а сама рассудительность является только хорошим щитом в бою.

Я мысленно возвращался к своему Пононке. «Неужели и Пононка может погибнуть?»– думал я с тревогой.

Пононка всегда спал вместе со мной, но теперь он уходил из вигвама. Назойливость волков злила его, и пес каждую ночь рвался в бой. Только к утру Пононка возвращался ко мне, сильно помятый. Иногда я замечал на нем кровоточащие раны.

– Не бойся за него, – успокаивал меня отец. – Пононка – настоящий воин, хотя ему иногда и не хватает осмотрительности. В нем много волчьей крови. Он не полезет туда, куда не надо.

Но все это не могло меня успокоить. Мой добрый брат Сильный Голос несколько ночей дежурил возле вигвама с луком в руках. Из этого лука он прошлым летом убил бизона, а теперь собирался подстрелить волка. Несколько раз он замечал подозрительные тени, но не решался пустить стрелу, боясь подстрелить вместо волка собаку. А тем временем нас стали интересовать другие, более важные события. Волки отошли на задний план.

Наши разведчики напали на свежие следы диких лошадей. Животные двигались где-то впереди нас. Еще до того как мы их заметили, мустанги обнаружили наш лагерь: дважды они описывали большой круг и подходили к нам с тыла. Все это мы прочли по следам. Только на пятый день такой игры в кошки-мышки мы увидели самый табун. Он был великолепен: около пятисот лошадей паслись на склоне небольшой горы. Мы издали различали горячих скакунов – их резвые, пружинистые прыжки скорее напоминали оленей, чем лошадей. Мы пожирали мустангов глазами, но понимали, что достаточно какого-нибудь неосторожного движения, и всполошившийся табун умчится, как вихрь, и исчезнет далеко за горизонтом.

Немного в стороне от сбившихся в кучу лошадей щипал траву прекрасный, сизо-стальной масти жеребец. Время от времени он обегал табун. Мы сразу поняли, что это вожак. Наши охотники больше всего следили за ним: от него зависело поведение всего табуна.

Ловцы, не теряя времени, приступили к выполнению хорошо задуманного плана. В своих действиях наши охотники исходили из глубокого знания повадок диких лошадей и решили сначала разными уловками приучить пугливых животных к виду людей. Хитрость здесь сочеталась с терпением. Наша группа продолжала двигаться в прежнем направлении, на виду у мустангов. Только несколько ловцов, тоже совершенно открыто, повернули в сторону табуна. Одни сидели на конях, другие шли пешие. Их целью было привлечь к себе внимание диких лошадей.

Уже с дальнего расстояния охотники начали покрикивать ласковым голосом:

– Го-го! Го-го!

Сизый жеребец заржал. Все мустанги подняли головы и застыли на месте. Ноздри их раздувались, горящие глаза впились в приближающуюся группу людей. Табун не дрогнул и несколько минут не двигался. Потом вожак рванулся с места и помчался навстречу приближающимся ловцам. Воинственно фыркая, он, видимо, хотел отпугнуть дерзких незнакомцев.

Весь табун бросился за вожаком. На наших охотников несся, если можно так сказать, сплошной поток разъяренных лошадей. Среди оглушающего топота слышалось бешеное фырканье животных. Крепкие ноги злобно били о землю. Но, не домчавшись до ловцов, мустанги вдруг остановились как вкопанные и потонули в облаке пыли. Они некоторое время приглядывались и принюхивались к людям, потом повернули и стали не спеша отходить. Скоро табун исчез за ближайшим взгорьем.

На месте остался только сизо-стальной жеребец. Он словно бросал охотникам вызов на бой. С неудержимой яростью вожак мотал головой, вставал на дыбы, потом внезапно отталкивался от земли всеми четырьмя ногами или начинал вертеться, как собака, вздумавшая поймать собственный хвост. Проделав все это, жеребец высоко задрал морду, поставил трубой серебристый хвост и так застыл, выражая полное презрение к охотникам. Его бешеные, горящие глаза словно метали молнии. Так показывал он врагам свою отвагу и силу. Наконец мустанг повернулся и рысью пошел к табуну. Ступал он легко, словно летел по ветру.

– Ах, Понокамита!77
  «Ах, конь!» (индейск.) – здесь: властитель табуна.


[Закрыть]
– кричали наши ловцы. – Ты храбрый воин. Погоди, скоро на твоей спине мы помчимся против кроу!

Пять дней наши ловцы терпеливо преследовали мустангов. Медленно продвигаясь вперед, воины рассчитывали на то, что любопытство заставит животных возвратиться к нам. Так и было: они возвращались несколько раз. А когда дикие лошади выказывали намерение покинуть нас надолго, наши всадники догоняли мустангов и снова начинали поддразнивать их.

Ловцы добились своего. С каждым днем мустанги становились все менее пугливыми. К концу преследования наши охотники могли уже громко перекликаться и даже танцевать вблизи табуна – мустанги продолжали спокойно щипать траву. Лишь когда охотники приближались на расстояние менее ста шагов, табун медленно отходил, уступая место людям. Животные убеждались, что двуногие существа не опасны; правда, они производят много шума, но не причиняют никакого вреда.

Ничто так не пугало мустангов, как тихий и невидимый враг. Они чутьем понимали, какая опасность грозила им от залегшего в кустах ягуара, подкрадывающегося волка или медведя. Поэтому даже легкий шорох мыши в траве мог вызвать дикий переполох и бегство всего табуна. Зато мустанги не обращали никакого внимания на мчащееся стадо бизонов, даже на грохот поезда в прерии. Они видели, откуда шли эти звуки, и умели защититься от явного противника. Поэтому они сравнительно быстро привыкли к шумным охотникам. Существа, так открыто держащие себя, не могли, в представлении мустангов, иметь злые намерения. Человеческого же коварства и хитрости табун не знал.

Вся наша группа лихорадочно готовилась к заключительной облаве и напоминала сейчас настоящий военный лагерь. Несколько охотников вместе с женщинами еще три – четыре дня назад уехали далеко вперед и где-то в прерии строили загоны и западни. Остальные охотники осторожно подгоняли табун, направляя его туда же. Нужно было много сметки и расчетливости, чтобы пугливые животные в самый последний момент не сорвали наш план. В качестве естественной ловушки было выбрано не очень широкое ущелье с крутыми, скалистыми откосами. В самой узкой части ущелья было поставлено заграждение из срубленных деревьев и камней, у входа же – сооружены засеки, образующие некое подобие огромной лежачей воронки. Через эту широкую горловину мы рассчитывали загнать табун в ущелье. Чтобы мустанги слишком рано не обнаружили засаду, все ограждения были покрыты свежими ветками растущих поблизости елок.

На десятую ночь все было готово. Табун удалось подогнать к самой западне.

Никто не ложился спать в эту ночь. Вскоре после захода солнца половина наших воинов отправились из лагеря, чтобы заблаговременно занять места вдоль ущелья. Всю ночь мы слышали вой волков, гуканье сов и плаксивые стоны пум – это перекликались наши охотники. Облава требовала самого точного распорядка и полной согласованности действий всех участников: даже пустяковый недосмотр мог сорвать весь задуманный план. Все принимали участие в облаве. После полуночи даже нас, детей, вывели из лагеря.

Сильный Голос не хотел идти вместе с ребятами; он заупрямился и требовал, чтобы его отправили со взрослыми, где будет происходить самое важное. За последние дни брат участвовал в серьезном деле – постепенном приручении мустангов – даже отличился в нем. В конце концов ему позволили идти с отцом в отряд загонщиков, которые должны были направить табун в приготовленную ловушку.

Мальчишки пошли вместе с женщинами и разместились у входа в западню, около засек. Нам велели соблюдать полную тишину, запретили даже шептаться.

Ничем не нарушаемое спокойствие царило вокруг. В темноте впереди маячили очертания ущелья, в которое надо было загнать мустангов, а сзади расстилались прерии – там, где-то невдалеке, отдыхал табун, ничего не подозревавший о своей судьбе. Волчий вой и гуканье сов – перекличка наших разведчиков – давно прекратились. Охотники заняли назначенные места и выжидали рассвета. Как и всегда ранней весной, стоял пронизывающий холод. Скорчившись на земле, мы дрожали – не столько от холода, сколько от возбуждения.

Светлая полоска, появившаяся на восточном краю небосклона, еще больше усилила наше волнение. Начинался рассвет решающего дня. Мы напрягали слух. Где-то неподалеку проснулась степная птичка, сонно щебетнула раз, другой и снова смолкла. И вдруг… что это? Еще какая-то птица?..

– Го… гооо! – тихонько доносилось издали, словно дуновение ласкового ветерка.

– Го… гооо! – через минуту снова пронесся звук, приглушенный, но уже более явственный.

Мы узнали голоса наших загонщиков, осторожно будивших табун. Там были отец и Сильный Голос.

Небо на востоке посветлело, ближайшие кусты стали выступать из темноты. Внезапно мы услышали совсем другие звуки. Сначала это был только шорох. Он быстро приближался, потом явственно послышался глухой топот. Мустанги бежали прямо на нас. Сразу с обеих сторон раздался волчий вой: это притаившиеся охотники подавали друг другу сигналы – гнать табун в нужном направлении. Среди всего этого шума мы уже различали тревожное ржанье кобыл, беспокоившихся о судьбе своих жеребят.

Все более гулко гудела земля под ударами сотен копыт. Табун несся, как лавина, лошади ржали от страха, и громче других звучал трубный голос, напоминавший не то рычанье льва, не то рев разъяренного быка. Это выказывал свое бешенство огромный серый жеребец, вожак табуна.

Мы увидели его. Он несся во главе табуна, опередив других лошадей на сотню шагов. Это было воплощение злобы и силы. Он яростно поворачивал голову то вправо, то влево, высматривая врага. Когда он промчался мимо нас, мы вскочили на завал и принялись кричать что было сил и махать руками Такие же крики подгоняли табун сзади. Мустанги, ошалевшие от невообразимого шума, в диком ослеплении мчались прямо в ловушку. Гладкие спины коней проносились мимо нас, как бурная река в половодье.

Вдруг жеребец врылся копытами в землю и замер. Видно, он почуял впереди что-то опасное. Вожак пытался остановить и табун, но это было уже не в его силах В первый раз лошади оказались непослушными его воле Неудержимый разгон табуна гнал серого жеребца вперед…

В вожака словно вселился бес. Должно быть, никогда еще этот могучий дикарь не испытывал такого позора и унижения Он сделал безумный скачок вверх и пронзительно заржал Ярость душила его. Он не ржал – он проклинал. Он поносил табун, землю – весь белый свет.. Он был готов вступить в драку со всем табуном и неистово грыз соседей. Адский визг взбесившихся лошадей раздавался вокруг него. Он так и не смог сдержать охваченный ужасом табун. Уступая напору, жеребец взвился на дыбы и помчался вперед, в самую пасть ловушки…

Никогда еще я не видел стольких лошадей в одном плотно сбившемся табуне Мустанги все мчались и мчались. В самом конце его прыгали жеребята, в суматохе потерявшие своих матерей Когда последние мустанги прошли в ущелье, мы все бросились за ними и завалили деревьями вход. Мустанги были в западне. Люди одержали победу над стихией! Мы не помнили себя от радости… Всходило солнце.

Охотники хотели было сразу поймать серого жеребца с помощью лассо, но тут-то и проявилась его неописуемая ярость. Конь не только защищался – он нападал сам! Вожак тяжело поранил четырех воинов и затоптал бы их насмерть, если бы товарищи не бросились им на выручку.

– Понокомита акаи макапе! (Это очень злой конь!) – кричали охотники

И в самом деле, серый вожак представлял собою редкое явление даже среди диких мустангов, это был настоящий убийца. Жеребец молниеносно наносил удары копытом, кусался, как дьявол, и способен был загрызть противника насмерть Отогнав охотников, он тут же в беспамятстве ринулся на двух молодых жеребцов и зубами мгновенно разорвал им глотки.

Наученные горьким опытом, охотники держались настороже. Взобравшись на завал, они старались сверху накинуть лассо на страшного жеребца. Это были мастера лассо, но и на этот раз им не удалось справиться с ним. Серая бестия обладала сатанинской хитростью и ловкостью.

Жеребец не спускал глаз с летящего на него лассо. Когда оно уже должно было обвить его шею, он в последний миг с проворством куницы отскакивал в сторону, и ремень падал на землю. На этого дикаря не было управы. Он ждал, широко расставив ноги, и, казалось, издевался над охотниками. Никто, даже самые старые воины нашей группы, не видел подобного зверя.

Чтобы добраться до табуна, необходимо было отделить осатаневшего вожака от остальных лошадей. Это удалось только при помощи зажженных факелов. Жеребца загнали в угол и там заперли в наскоро построенном малом загоне. После того как он был изолирован, наши охотники принялись накидывать лассо на лучших лошадей. До вечера из табуна отобрали около двухсот голов, а остальных отпустили на волю.

Так мы добыли лучших скакунов на всем северо-западе и стали самой богатой группой племени черноногих.

На следующий день началась кропотливая и трудная работа по приручению мустангов. Четверо охотников держали коня на ремнях, охватывающих его шею, а пятый накидывал на него узду. Но прежде надо было успокоить мустанга так называемым «конским языком»– глухим бормотаньем, производившим на животное удивительно успокаивающее действие. Потом по целым дням перед глазами мустанга махали одеялом, прикасались рукой к его ноздрям и другим частям головы. После того как конь был взнуздан, приступали к постепенному оглаживанию всего корпуса и, наконец, клали на спину одеяло. И вот наступал апофеоз подчас многонедельной работы: на коня можно было садиться верхом. Начиналась дрессировка, и после нескольких недель приручения дикое животное превращалось в то чуткое и послушное орудие человека, каким был скакун в руках индейца прерий.

Между тем содержавшийся в малом загоне жеребец все еще не давался в руки людям: набросить на него лассо было невозможно. Решили попытаться приучать его день за днем к присутствию хлопотавших поблизости людей.

Ночью произошло то, чего никто не ожидал: жеребец сбежал. Он вскарабкался на завал, перелез через него, а второе заграждение развалил грудью, со всего разгона бросаясь на препятствие. Он умчался на восток.

Когда через некоторое время мы свернули лагерь и ушли с этого счастливого для нас плоскогорья, направляясь к прериям, то в первые дни мы шли по следам бешеного жеребца. По дороге мы нашли семь павших лошадей – это были жеребцы и матки, убитые вожаком. Опытные воины говорили, что жеребец взбесился в тот момент, когда потерял власть над табуном. Он превратился в беспощадного убийцу себе подобных; он сеял вокруг себя смерть.

Несколько лет жеребец скитался по прериям Монтаны и Альберты. Никто не видел его днем. За ночь он пробегал огромные пространства, неожиданно появляясь то тут, то там, и всегда со злобными намерениями. В лунные ночи его часто видели на взгорьях вблизи индейских лагерей и ферм поселенцев. С развевающейся гривой он стоял над долиной, как памятник, – великолепный в своей ярости легендарный властитель прерий. Индейцы прозвали его Шункатанка-Вакан – «конь-призрак»…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю