Текст книги "Снежная сказка (СИ)"

Автор книги: Ариша Дашковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Пальцы его развязывали ленты на ее рубахе, освобождая небольшую упругую грудь. Девушка ответила стоном, и Василь тут же заглушил его поцелуем. Она откликалась на каждое его прикосновение. Он чувствовал ее трепет, слышал, как сбивалось ее дыхание, как отчаянно колотилось ее сердечко.

– Я тоже хочу, чтобы тебе было хорошо. Научи меня как, – задыхаясь, прошептала она.

Василь поймал ее ладонь, поцеловал каждый пальчик, а потом переместил ее руку вниз. Другой рукой он ослабил тесемки на своих штанах. Парашка догадалась без подсказок, что нужно делать. Василь сдавленно застонал, когда почувствовал несмелые изучающие движения ее пальчиков.

Внезапно ее рука застыла. Василь непонимающе посмотрел на ее перекосившееся лицо. И тут же в тишину пронзил наполненный ужасом визг Парашки. Василь повернулся в ту сторону, куда смотрела девушка.

 Придерживаясь за столб, стояла его жена. В одной руке она держала свечу. Она выглядела бледнее обычного.  Распущенные белые волосы спадали по плечам. Черты ее лица, искаженные болью, в колеблющемся свете свечи выглядели жутко.

– Кровь, у нее кровь, кровь, кровь, – испуганно твердила Парашка.

И только потом Василь оторвал взгляд от лица и увидел на светлом, холщовом сарафане  внизу под животом огромное  кровавое пятно.

=6=

Новая судорога по лицу Насти пробежала, выронила она свечу, глаза закатила, пошатнулась. Вовремя подоспел Василь, не дал ей упасть, подхватил ее на руки, свечу ногой затушил. В дом понес жену Василь, а Парашка следом засеменила.

– Я к повитухе, а ты подготовкой займись, – бросил он на ходу испуганной девушке.

– А что делать-то? – растерянно спросила она, спешно завязывая ленты на рубахе да юбку поправляя.

– Мне почем знать, кто из нас баба? – гаркнул Василь, а потом, смягчившись, добавил: – Ты это, воды нагрей хотя бы.

Открыла Парашка дверь в избу перед Василем, а сама печь растапливать стала. Краем глаза следила она, как Василь осторожно уложил Настю на тюфяк соломенный,  видела, как дугой выгнулось тело роженицы, как пальцы в рогожку вцепились. Ни жива ни мертва Парашка, перекрестилась да молитву зашептала.

Бросил Василь ей перед выходом  да побежал к дому повитухи Меланьи. Не повезло Василю. Старуха накануне с телеги свалилась, да так, что ходить не может, лежит на лавке кряхтит да охает.

Пришлось Василю к знахарке идти, что за деревней у самого леса жила. Не то чтобы боялся ее парень, но говорили о ней всякое, и дурного больше, чем хорошего. Да что делать, не съест же она его, в конце концов.

В обветшалой  замшелой избе окошки не светились. Подумал Василь, что спит бабка. Постучал – тишина в ответ ему, постучал погромче  – зашоркало что-то. Скрипнула дверь, показалась заспанная, растрепанная старуха. На приветствие вежливое не ответила.

– Чего тарабанишь, лиходей? – зевая, прокаркала она.

– Жена рожает. Плохо ей.

– Странное дело,  – почесала она непокрытую голову. – Обычно всем хорошо.  Разродится, куда денется, – махнула костлявой рукой.

– Вдруг умрет. Плохо ей, говорю.

– Умрет – знать, судьба ее такая.

– А может судьба ее в том, чтоб ты ее спасла?

– Может. Но видишь ли, мил человек, почивала я и далее почивать собираюсь, – ведьма снова зевнула. –  Завтра приходи, коли не разродится и жива останется.

Хотела старуха в дверь юркнуть, да бухнулся Василь ей в ноги, лбом к лаптям припал, за сухие щиколотки руками держит, не пускает.

– Любишь жену?

– Больше жизни, – поднял голову Василь.

– А что ж от тебя тогда грехом несет? – старуха втянула воздух ноздрями. – Свежим грехом. Чую-чую.

Оторопел Василь, руки разжал, а бабка была такова. Дверь захлопнула перед его носом, да засов задвинула. Забубнела  – в ноги упал, так что мне с того, плестись за ним должна, что ли.

Пнул Василь сгоряча дверь ногой, да домой побрел, голову склонив. Может, Бог смилостивится и останется Настенька жива-здорова.  А если с младенцем что приключится, так оно и к лучшему.

Тем временем Парашка подле Настеньки сидела, пот со лба ее утирала, да по волосам гладила. Как только Настя криком заходилась, слова шептала ласковые, хотя хотелось уши зажать да прочь бежать.  Боялась Параша, что испустит Настенька дух. Улучила девушка время между схватками, да зашептала порывисто:

– Не держи на меня зла, ежели что. Жаль мне было Василя. Мучится он. А я его давно… того… с детства еще. Хотела хоть разочек с ним помиловаться, а потом и замуж можно за кого родители велят. Все равно за кого.

– Полно тебе, не в чем мне тебя винить, сама кругом виновата, – еле двигались губы Настеньки, наклонилась Парашка, чтоб расслышать.  – Попросить хочу. Как умру, выходи за него замуж. Если ребеночек жив будет, умоляю, стань ему матерью. Люби его как моя мачеха не смогла.

Получив обещание Парашки, замолкла, затихла и глаза прикрыла.

=7=

Получив обещание Парашки, замолкла, затихла и глаза прикрыла. Парашка же сидела рядом, пришептывая:

– Не умирай пока. Потерпи немножко. Василя дождись, – да на  дверь поглядывала.

Когда наконец дверь отворилась, Парашка с облегчением вздохнула и подскочила с места и тут же шмыгнула в дальний угол, сдерживая желание перекреститься – за Василем сгорбленная ведьма стояла. Парашка вспомнила ее имя –  Анисья, кажется. Давно, когда еще была девочкой маленькой, батюшка с маменькой отвозили к ней. Вроде горела тогда сильно. Не помогало ничего, ни молоко теплое, ни отвары трав целебных, ни молитвы. Бабка же просто рукой провела да прошептала что-то. И только до дома добрались,  полегчало Парашке.

– Доброй ночи, бабушка, – с оторопью справившись, поздоровалась со старухой.

Та лишь головой качнула и сразу к тюфяку направилась. Беззубо прошамкала:

– Да, дела. Бес дернул согласиться, лучше б дома сидела. Ты, девочка, воды мне теплой дай, да тряпок. И выходите из избы. Чтобы ни услышали, не возвращайтесь. Позову, как кончится все.

Василь стоял как вкопанный, смотря, как суетится Парашка, выполняя наказ ведьмы. Он успел испытать к Анисье и ненависть жгучую, когда отказала она, и благодарность, когда нагнала его на дороге. И раздражение, когда отвлекала его в пути от мыслей о Настеньке, ругая, что он, охальник такой, сон  перебил ей, и из-за этого старушке в такую даль тащиться приходится.

Теперь же только страх остался. Но пугала его не сама ведьма, а то, что не поможет она, не справится.

– Попрощаться позволишь? – спросил он, предчувствуя худшее.

Покачала ведьма головой, посмотрела на него взглядом тяжелым:

– Уходи, – сказала и принялась из котомки пучки трав доставать.

Оставили ее Василь и Парашка, под окном на завалинку сели.

Анисья же разложила вокруг Настасьи травы сухие, подожгла их. Тлеть начали травы, дымок над ними желтоватый заклубился. Неподвижно лежала Настенька, будто мертвая. Зашептала знахарка слова  тайные, никому кроме нее не ведомые, положила ладони на живот роженицы. Затрепетали ресницы девушки. Лоб и щеки инеем покрылись, сарафан затвердел, как белье, что на морозе сушится, а по сморщенным рукам Анисьи потянулись серебряные узоры. Вскрикнула Анисья дурным голосом,  к печке подскочила, руки греет, до костей холод пробрал, пальцами пошевелить не могла.

Как только прошла боль, достала старуха из котомки свечу толстую, восковую, засветила ее и над Настенькой принялась водить,  пришептывая. Таял иней от тепла огня, превращался в воду. Возвращался румянец на щеки девичьи. Вздохнула Настасья громко полной грудью и глаза распахнула. Застонала девушка, боль нахлынула на нее с новой силой. Добрым знаком посчитала это Анисья.

Василя и Парашу пугала тишина, а когда услышали крики Насти, обрадовались, жива, значит. За руки, не сговариваясь, схватились. Хотел Василь Парашку домой проводить, да воспротивилась она, сказала, что все равно всю ночь промается, не уснет.

До вторых петухов провозилась Анисья с роженицей. Дверь отворила, чуть не падая. Сил потеряла столько, сколько за месяц не тратила.

Василь осторожно Парашку, на плече у него задремавшую, разбудил и к Анисье поднялся.

– Обошлось, – сказала она. – Но знай, не принадлежит ребенок этому миру и жена твоя уже не принадлежит. Заледенело ее сердце вконец. Мог ты отогреть его, да не сумел. О себе думал больше. Теперь, коли беды не желаешь, оставь ее.

– Устала ты, несешь невесть что, – разозлился Впсиль. –  Мой это сын и жена моя. Не брошу я их. Погоди, отвезу тебя домой.

Вошел он в избу, посмотрел – спит его Настасья, а в люльке малыш – волосы светлые да глаза голубые, ресницами черными окаймленные.  Не похож на жену его совершенно. Так вот ты какой, полюбовничек, плюнул Василь в сердцах, да пошёл лошадь в телегу запрягать, чтоб Парашку и старуху по домам развезти.

=8=

Тяжело было Василю с беременной женой, а теперь вообще несладко стало. Если бы ребенок в люльке лежал, да молчал, одно дело. Но не молчит он, внимания требует. Ночью как разорется, хоть из дома беги. Да Василь так и делал, спал на сеновале. Комары там одолевали, но лучше уж они. Не любил Василь, когда Настасья просила за ребенком приглядеть, а сама убегала корову подоить да скотину мелкую покормить. Кричать начнет Ванюшка – так нарекли дитя – или пеленки испачкает, что с ним делать? На руки Василь брал сына с опаской, боялся, что не совладает с собой, уронит его на пол, избавит Настю от обузы. Больнее всего Василю было видеть, как нежна с малышом Настя, как целует его, как смотрит на него, как воркует над ним. Обида и злость горьким туманом окутывали его сердце.

– Так разве глядят на то, что о лихом напоминает? Разве целуют пальчики? Разве носятся как с самым дорогим? – высказал он как-то.

Настя опешила сразу, а потом ответила с укором:

– Дитя-то при чем? Разве виновно оно? Разве должна я младенца ненавидеть за то, что отец его убить меня хотел, а после раздумал?

– Ясно теперь. Между смертью и бесчестьем ты выбрала бесчестье. Еще и дары приняла богатые как откуп. Или как плату?

– Ох, Василь, зачем ты так? Обещал – не упрекну. Говорил – отцом ребенку стану. Коли  не мила – не держу тебя, оставь нас с Ванюшей. Если с Парашей сойдешься, ни слова не скажу. Нравишься ты ей. Да и она тебе. Напиши мне отпускное и живи, как душа велит.

– В своем ты уме, Настя? Параше в наш дом хода нет. С того дня, как запретил я ей приходить, так и не виделись мы. Да и не было у нас с ней ничего. Устал чувствовать, что нужен тебе, как собаке пятая нога – вот и привлекло тепло ее. Дурной поступок, но не тебе судить.

– Я и не судила Василь, – промолвила Настя, люльку покачивая – проснулся Ванечка от громкого голоса Василя. – Вижу, маешься ты. Несчастлив ты, несчастлива Параша.

– Глупа ты как утка, – покачал головой Василь. –  Что люди скажут: бросил жену с мальцом, да на другой женился? И как я в глаза им посмотрю?

– А ты не смотри в глаза им. По душе живи своей, как сам чувствуешь.

– Нельзя жить среди людей, глаз на них не подымая, Настя. Ежели ты можешь жить и не стыдиться, я не таков.

Скучала Настя по Парашке, сдружилась она с девушкой. Но Василь Парашку не только от двора отвадил, но и жене запретил с ней видеться.  А осенью Парашка замуж вышла. Звала она и Василя с Настей на свадьбу, но не пошли они. Мол, ребенок маленький, не до гулянок. Настя передала через соседку  невесте в подарок шаль кружевную. Василь же в тот день в кабаке загулял, вернулся поздно, у порога рухнул – ни поднять, ни повернуть, да так и проспал до обеда. Никогда таким его раньше Настя не видела.

Но с того дня частенько стал Василь в кабак заглядывать.  Реже теперь на их подворье  раздавался стук молота о наковальню. Ленился Василь и делами хозяйственными заниматься. Боялась с ним Настасья дитя свое оставлять. По воду идет, с собой берет, укутает в платок шерстяной, в саночки положит и везет, хорошо – зима, снег.

По пути встретилась с мачехой своей Марьяной. Редко Настасья теперь их навещала, а сама Марьяна с Миколой только на крестины Ванечки приходили.  Мачеха о здоровье расспрашивала, про свое житье-бытье рассказывала, об отце, о соседях.

К полынье с горы спускаться надобно было. Вот  Марьяна и предложила, с Ванечкой постоять, пока Настя за водой спустится. Поблагодарила мачеху Настасья и стала со склона спускаться. До середины дошла, слышит – несется что-то сзади. Обернулась, а это санки с сыночком. Рванула в сторону – да остановить не смогла, промчались санки мимо, прямо к полынье.

А Марьяна вверху стоит, хохочет, наблюдает.

=9=

Быстро бежала Настасья, но санки быстрее. Страх за Ванечку сердце обжег. Упадут санки в реку – не вытащить ей ребенка.

Но у самого края берега резвые санки остановились, будто их задержал кто-то. И только взметнулась, искрясь в морозном воздухе, поземка и через мгновение осыпалась.

Подбежала Настенька к саночкам, Ванюшку на руки схватила, прижимает к себе, целует, благодарит  Бога за чудо.

Посмотрела вверх – Марьяны и след простыл.

Покачала головой Настенька, укорила себя за доверчивость, не ждала такого она от мачехи. Подняла  Настенька ведро брошенное, набрала воды и в гору саночки потянула. Всю дорогу казалось ей, что кто-то на нее смотрит.

Вошла в дом Настенька, к двери прижалась, все прийти в себя не может – чуть Ванечку сегодня не потеряла.

А наутро Микола пришел, сказал, что Марьяны вчера не стало.  Плакала она, Дарьюшку жалела, приговаривала, что нет в жизни справедливости. Потом посмотрела пустыми глазами и ушла со двора. Пошел Микола за ней, окликал, но не оборачивалась Марьяна, спешила, будто тянуло  что-то ее вперед. К реке направилась. Еле поспевал за ней Микола. Задыхаться от быстрой ходьбы начал, поотстал еще больше. А Марьяна с горы к реке спускаться стала, упала, проехала на спине, поднялась и к полынье прямиком. Микола как раз до спуска добрался, понял, что жена удумала, стал кричать, звать ее по имени, а она обернулась, посмотрела на него испуганно. Но ноги ее не подчинялись воле Марьяны, в воду  несли.

Бабы неподалеку воду набирали, всполошились, руками замахали, побежали к ней. А она еще быстрее вперед пошла, пока не сомкнулись над ее головой воды реки.

Не нашли тело Марьяны, не всплыло оно, не отдала река свою добычу.

Не стала рассказывать Настенька Миколе, что случилось давеча. Не сомневалась она, что это мачеха санки нарочно толкнула, да зачем отцу такое знать, любил он жену свою.

Василь в этот день выпил больше обычного – помянул дорогую тещу. Лишнего принял на грудь, язык развязался, стал болтать, что Марьяна ему рассказывала тайну страшную, что на самом деле над Настенькой, заблудившейся  в лесу, барчуки поглумились. Охотились они и на нее наткнулись, привезли к себе в поместье и какое только лихо не творили. А потом испугались кары Божьей и откупились от нее дарами богатыми. И слово взяли с нее никому о том не говорить.  Но проговорилась ей как-то Настя, похвасталась. А она, Марьяна, Василю, как сыну родному, все рассказала, чтоб знал, с кем живет.

– В который раз, Василь, попрекаешь меня тем, чего не было, –  только и сказала Настя да с ребенком играть принялась.

С этого дня странные вещи стали с Ванечкой происходить. В саночках ехал, вдруг начинал смеяться. Остановится Настя, смотрит на сына. А он головку, в платок укутанную повернет в сторону  и гулит, будто видит там кого-то.  Жутко становилось Насте, шаг ускоряла.

Как-то нашла она в саночках погремушку хрустальную, будто изо льда выточенную. Кто в деревне мог бы такой подарок ее ребенку тайком подложить?  Испугалась Настя, что чародей про сына прознал. А заберет вдруг?  А сама Настя ему не нужна, потешился и забыл. Жизни не лишил и на том спасибо.

Да и если бы не повстречала, его замерзла бы насмерть, и отец околел бы. Может и к лучшему, что так сложилось.  Все равно ее девичьим мечтам о счастье с Василем не суждено было сбыться из-за стараний Марьяны.

А после уже чувства к Василю остыли. Будто пелена с глаз спала. Оставалась только благодарность за то, что отцом ребенку стать решил. Да и та уже на нет сходила.

Все чаще пропадал Василь незнамо где, говорил слова грубые. Кузня простаивала. Хотела Настя снова кружевами заняться, полезла в ларец, чтобы жемчуг на деньги обменять и ниток купить, да вот только каменьев и жемчуга осталось на донышке.

– Не брал я ничего, – отговаривался Василь. Глазами красными от браги на Настю зыркает, за малым с кулаками не бросается. – Как могла удумать такое? Да даже если и брал, неужели для мужа жалко после всего-то?

– Не трожь больше, – отрезала Настя холодно.

– Что еще не трогать? Тебя тоже не трогать? – потянулся он к Насте, отступила она от него, споткнулась о стол и упала, о лавку головой ударилась. Ванечка от грохота проснулся, разревелся.

Василь к жене подскочил, на лавку усадил, сам в ногах сел, голову на колени ей положил, руку целует:

– Прости, – говорит. – Я исправлю все, будем жить лучше прежнего.

=10=

И правда, Василь забыл дорогу в кабак.   В горне весело запылал огонь, а молот застучал по наковальне.

В словах Василь сдерживался, к Ванюшке интерес проявлять начал, игрушек из чурочек ему настрогал, коврик ему расстелет на полу и сидят играют вдвоем, ложками деревянными стучат. Настенька смотрит на них,  улыбается. Вдруг наладится все, думает.

Ночами шептал ей Василь:

– Никому тебя не отдам, отогрею.

Теперь Настя еще больше бояться начала, что явится Морозко и разрушит жизнь ее. Василю-то не объяснить, что видела она того всего один раз. А Ванечка как назло, все на улицу просится, подползет к дверям и хнычет, пока Настя его не вынесет во двор. А там он ручкой кому-то машет, зовет кого-то, страх на Настю нагоняет.

Не ведала Настенька, что дальше страшнее будет. Как-то затеяла она тесто. Василь работал в кузне. Ванечка на полу с погремушкой хрустальной забавлялся.  Вдруг услышала Настя хохот заливистый. Повернулась к дитю, да так и застыла, улыбка с губ сошла.

Сидел Ванечка посреди игрушек своих нехитрых, ручонку протянул перед собой, а над ладошкой огромная снежинка зависла, переливается серебром. Бросилась Настенька к нему, даже руки от муки не отряхнула.  А Ванечка протянул ей снежинку, радуется, ждет, что мать его восторг разделит. Взяла Настя холодную снежинку, сама чуть не плачет. Захлопал Ванечка в ладоши – и сверху посыпались на них хлопья снега. Обхватила его Настенька, приговаривает:

– Никогда, никогда больше так не делай!

Да разве полугодовалому несмышленышу объяснишь?

Прознают люди, что с ребенком сделают?  Морозко позвать? Да как сына от сердца материнского оторвать!

Домесила Настенька тесто, слезами заливая его.  Напекла пирогов, сыночка  спать уложила, а сама всю ночь проплакала. Допытывался Василь о причине, но ничего она ему не сказала.

Тревожная стала Настя. Выносит Ванечку на улицу – крепко ручки платком пуховым к телу привязывает, чтоб на людях не случилось чего. С Василем наедине не оставляла, боялась.  Раз внутри все оборвалось – хлопотала у печки, а Василь с сыном на лавке сидели, и тут хлопки в ладоши раздались и смех Ванечки. Упустила Настя горшок на пол, как снег побледнела. Повернулась – а муж с сыном в ладушки играют.

– Не надо так, – попросила.

Василь посмотрел на нее как на полоумную и плечами пожал.

Так неделя прошла. Издергалась вся Настя.  Ночи плохо спит, днем от усталости чуть не валится. Бывало так, что сидит за кружевом, да и задремает.  А потом услышит плач ребенка, вздрагивает и просыпается. Все ей мнится, что ее чадо драгоценное отнять хотят. Но в этот раз проснулась она от холода.  Глянула – дверь настежь распахнута. Подбежала к люльке, спит ее Ванечка, посапывает. Вроде Василь был – ложки строгал, да нет его. Заготовка на пол брошена.

Затворила дверь Настенька, дождалась, пока Ванечка проснется, покормила его, укутала, в саночки уложила  и пошла с хозяйством управляться. Саночки возле хлева оставила, а сама на сеновал пошла, набрала охапку сена и Зорьке понесла.  Положила сено в ясли, по спине кормилицу погладила, словами ласковыми приголубила. Вдруг за спиной дверь скрипнула и захлопнулась.  Попыталась Настя ее открыть, не смогла, видать, подперли ее снаружи. Замолотила по двери кулаками. В ответ услышала голос Василя, глухой и нетрезвый.

 – Не пытайся, не откроешь.

– Вася, выпусти, – взмолилась Настенька.

– Вот так ты мне доверяешь? Долго скрывать собиралась? Что за нечисть ты выродила?    Веришь, спит он – а над ним снежинки летают.  А дальше что? Деревенских замораживать начнет? Думал, отчего ты сама не своя стала. А вот оно что.  Но не бойся, любавушка, я сам все решу – и будем жить мы с тобой долго и счастливо.

=11=

Зарыдала Настасья, просила Василя одуматься, но ответом ей было молчание.  Билась, билась она в дверь закрытую – тщетно все. Отчаялась она, но страх потерять Ванечку прибавил ей решимости. Придумала Настенька, что делать.  Вскарабкалась она на ясли и принялась пучки соломы  из крыши выдергивать. Руки исколола, изранила, зато прореха получилась достаточная. Через нее выбралась она на крышу да в сугроб спрыгнула.

Побежала по следу санному на улицу, да на дороге разъезженной след затерялся. Заметалась Настенька, не знает, куда бежать. Спрашивала у всех встречных, не видал ли кто ее мужа. Кто-то видел как в кабак заходил, да еще до полудня это было. Кто-то плечами пожимал да руками разводил. Одна старушка сказала, что видела его у околицы.  Поинтересовалась женщина, куда в такой мороз он ребятенка везет. Рассмеялся Василь, сказал, что прогуляются по лесу недолго.

Не поблагодарила Настя женщину в спешке, прочь из деревни побежала. За околицей полосы от полозьев саночек приметила  в сторону уходящие от дороги, телегами накатанной. По следу и побежала.  Шел Василь, петляя, через поле и в гору, на которой лес темный возвышался. Спотыкалась Настенька, в снег проваливалась, падала. Смеркаться начинало. Как она сына в темноте отыщет, думать даже не хотела. Одна только мысль в голове билась – хоть бы не убил дитя Василь. Пусть оставит под елью, как отец ее, а она найдет его, сердце подскажет.

В гору поднялась Настя, запыхалась, жарко ей. Отдышалась,  прошла вглубь от опушки – след, между деревьями петляющий, пропал. Огляделась Настя вокруг, глаза напрягая – в стороне саночки опрокинутые.

Подошла ближе. Пустые они. А чуть поодаль холм снежный. Кинулась Настя к нему, разгребает руками озябшими снег подмерзший, в груди замирает все – вдруг Ванечку увидит!

И правда, пальцы коснулись тулупа овчинного. Вздрогнула Настенька. Усерднее принялась раскапывать. Раскопала – лежит Василь, лицо синеватое, твердое, коркой ледяной покрыто. Волосы белые от инея. Коснулась Настя волос его, прядь хрустнула и осыпалась.

– Василь, – только и прошептала.

Не замерз бы он так даже в лютый мороз. Догадалась Настенька, кто руку приложил.  Вот только с Ванечкой что произошло?  Жив ли? Разрыдалась она от мысли, что сына больше не увидит. Знать хотя бы, что хорошо все с ним, и то легче было бы сердцу ее.

Вспомнила, что говорил Морозко, что если вдруг захочет его увидеть, позвать сможет.

Не верила Настя, что не для красного словца он сказал, а если же и правда то была,  то за временем и позабыть он мог о своих словах.

Узнать бы, что с Ванечкой…

Несмело крикнула:

– Морозко!

Никто не пришел.

Крикнула громче. Еще. Еще и еще. Только эхо отвечало ей со всех сторон. А Настенька кричала до тех пор, пока голос в хрип не сорвался. Спрятала она лицо в ладони и завыла по-бабьи. Не придет Морозко, с места не сдвинется, пока не замерзнет. Зачем ей жить дальше?

Почудилось ей, что на плечи теплое что-то опустилось. Руки от лица отняла, смотрит – шуба на ней меховая. Подняла голову – Морозко рядом стоит, улыбается, ладонь протягивает. Помог он Насте с земли холодной подняться.

– С Ванечкой что? – спросила первым делом.

– Дома он.

– Увидеть хочу.

Кивнул Морозко:

– Смотри, – взмахнул рукой, и воздух перед ним задрожал.

И видит Настя, словно в оконце,  палаты просторные, кроватку резную в богатом убранстве, а в ней Ванечка лежит, улыбается, за снежинками, порхающими над головой,  наблюдает.

– Рано в нем дар проснулся. Почему не позвала меня?

– Боялась, что заберешь его.

– А теперь боишься?

– Не боюсь.

Усмехнулся Морозко.

– Чего бояться? Все равно уже забрал, – глаза заплаканные подняла на него.

– И тебя заберу. Мать моему сыну нужна. А мне жена. И любимая.

Не поверила Настя, подумала, что ослышалась. Ведь не виделись они с того раза, не разговаривали.

– Тоже не верил, что бывает так, будто прочитал ее мысли. –  Жизнь твою забрать хотел, да только ты сердце мое раньше забрать успела. Не сразу понял, что со мной происходит. Видеть желал тебя, голос твой слышать, знать, чем живешь, о чем думаешь. Да только не вспоминала ты обо мне. Замуж вышла за этого. Злился тогда на тебя. Жемчугом осыпал, думал, хоть вспомнишь. Злился потом, когда в ребенке сына признал, и понял, что говорить о нем мне не собираешься. Злюсь и сейчас, потому что не знаю, какое решение примешь.

– Я согласна, – ответила Настенька, пораженная его признанием.

– Вот и славно, – прижал ее к себе Морозко, чувствуя, как бешено колотится его ледяное сердце. – А убедить тебя в том, что ты приняла правильное решение, я сумею. Даже не сомневайся.

Конец