Текст книги "Всем сестрам по мужьям"

Автор книги: Арина Ларина

– Да. Особенно, если хотя бы в этот раз все окажется правдой, – вздохнула Таня.

Но и на сей раз история повторилась. Кавалер пропал, а Ольга впала в легкую грусть.

– Оля, я понимаю, что ты за работу не держишься, – злилась Татьяна. – Но напряги мозг и пойми: это твой последний шанс зацепиться хоть где-нибудь. В твоем возрасте не работать – аномально. Что ты станешь делать, если я займусь своей жизнью и перестану с тобой нянчиться?

– Танюш, да занимайся на здоровье, – хлопала глазами сестра. – Я разве мешаю?

Заняться личной жизнью, имея на руках великовозрастную тетку, ее ребенка, родителей-пенсионеров и ателье, было некогда. И сил не было. Таня надеялась, что хотя бы эту проблему судьба решит за нее сама. Тем более что личной жизнью лучше заниматься на своей территории. А у Тани таковой не имелось. Снимать жилье она не хотела, решив, что к тридцати годам накопит денег и все же разменяет их трехкомнатную квартиру на три отдельных. Родителям, Лельке и себе. Тогда у нее появится возможность помогать родителям и отделиться от сестры, предоставив той шанс пожить самостоятельно. Но деньги никак не накапливались. Поэтому Таня дала себе крайний срок – еще четыре года. В тридцать восемь можно выйти замуж и родить. Или просто родить.

Все попытки Татьяны организовать подобие отношений с мужчинами с треском проваливались. Мужики перевелись, остались одни альфонсы или тираны, считавшие, что общение с женщиной должно происходить по схеме «раз – лежать и два – тихо». Почему ничего не представлявшие собой самцы считали половую принадлежность поводом для верховенства, было для Тани загадкой. Последний, конструктор из КБ, получавший куцую зарплату и собиравший марки, объяснил Тане данный феномен:

– Мужчина без женщины может прожить сколько угодно. Он силен, активен, самодостаточен. Женщина же нуждается в его защите и покровительстве, – разглагольствовал он, ужиная в ресторане за Танин счет. – Таким образом, мужчина либо делает женщине одолжение, соглашаясь взять ее под крыло, либо отвергает. И если он согласился и удовлетворил ее потребность, то она должна быть благодарна, как объект зависимый.

Таня тогда с трудом удержалась от соблазна выйти на минутку в туалет и уехать совсем, чтобы активный и самодостаточный покровитель, сделавший ей одолжение, сам расплатился за ужин. Эта история отбила у нее желание связываться с мужчинами. Тем более что, судя по поведению, все остальные думали так же, но не формулировали свою позицию вслух.

Дела в ателье шли со скрипом. Теплый май кружил голову и мешал сосредоточиться на работе. Весна всегда бередила душу надеждами, мечтами и желаниями.

– Это гормоны, – со знанием дела заявляла Катя. – Прямо чувствую, как они у меня в крови булькают. Я даже стала менее разборчивой.

Таня тоже чувствовала. Особенно остро гормоны щекотали, когда Ольга ударялась в очередную одноразовую авантюру, а Таня вместо нее сидела на приемке.

– Не понимаю, – бормотала она. – Почему опять все за мой счет? За счет моих нервов, сил и времени.

Даже мама перестала просить за Ольгу и однажды в сердцах сказала:

– Танюш, давай-ка, раз денег нет, купи нам с отцом развалюху в области, а квартиру разменяете. Пусть Оля одна начинает жить. И не будет работать – уволь ты ее. Я уже жалею, что попросила. Сил нет на нее, бестолковую, смотреть!

Это было бы правильно. Но Таня точно знала, что ее станет мучить совесть, если она поступит именно так. Хотя соблазн был велик.

Прекрасным майским утром Таня вошла в свое ателье и налетела на Лену.

– Татьяна Анатольевна! Компьютер сломался! – заорала та. – Ольги нету, я сама мастера вызвала.

– Какого мастера?

– Компьютерного, – терпеливо пояснила закройщица. – Телефончик на столбе оторвала и вызвала.

– На каком столбе? – Татьяна так обозлилась, увидев, что сестры опять нет, что даже не сразу поняла всю степень кошмарности происходящего.

– На остановку вышла и оторвала. – Лена смотрела на нее, как на неразумное дитя. – Чего вы, в самом-то деле! Не переживайте: придет и починит.

– А когда придет? Ужас какой! У нас же там вся документация! Бухгалтерия!

– Сказал, через час явится.

Когда через час в ателье вошел молодой худощавый парень, Таня готова была расцеловать его. Уже одно то, что пришел хоть кто-то, кто мог спасти скоропостижно скончавшийся железный ящик, вселяло надежду.

– Здравствуйте! – Таня бросилась к вошедшему. – Вы компьютерщик, да? А у нас все сломалось! Кофе хотите?

– Я кофе еще не отработал, – улыбнулся парень и солидно представился: – Иван.

– Татьяна, меня зовут Татьяна. – Она молитвенно сложила руки. – Пойдемте, я все покажу. У него даже экран не включается, и не гудит ничего.

– Вы идите, сами кофейку выпейте. Или валерьяночки. Сейчас разберемся.

– Разберитесь, пожалуйста, – прошептала Таня и рухнула в кресло.

Компьютерщик одобрительно оглядел ее ноги и, напевая, углубился в работу.

Кофе не пился. Он застревал в горле жгучим комом, а потом сухим шаром обрывался в желудок.

Компьютер в маленьком ателье был всего один. На нем работала и Таня, и приходящий бухгалтер, и приемщица – в общем, он был сердцем ателье. И когда оно перестало биться, Тане показалось, что она тоже умирает.

– Девушка, да что вы так зеленеете? – весело воскликнул Иван. – Реанимируем мы вашу машинку. И беру я недорого, если вы по этому поводу переживаете. Или начальства боитесь?

Он хитро подмигнул, приподняв голову над монитором.

– Так вы им, жлобам, объясните, что надо вовремя технику менять. На таком допотопном агрегате стыдно работать. А персонально для вас хочу сказать, что, если пользуетесь Интернетом, ставьте антивирус.

– Да чего там пользуетесь, – махнула рукой обессилевшая от переживаний Таня. – Только почту, и то изредка.

– Ну да, ну да, – хмыкнул компьютерщик. – Так всем и говорите. А фотографию надо бы заменить. Несолидно. Хотите, познакомлю вас с хорошим фотографом?

– Что? Какая фотография? Какой фотограф?

Иван поманил ее пальцем, и Татьяна, словно кролик за удавом, покорно обошла стол и уставилась на монитор.

На экране висела фотография Лельки, сделанная ею самостоятельно при помощи зеркала. Поэтому слева от Лелькиной лохматой башки сияла огненная вспышка, перекрывавшая половину лица. Фотографировалась безумная сестрица в ванной комнате, судя по заляпанному пастой зеркалу. Из одежды выше пояса присутствовал только лифчик. Что было ниже – оставалось лишь догадываться.

– А что это? – ужаснулась Таня.

– Сайт знакомств, – с шутовским поклоном прояснил картину Иван. – А вы не знали, куда свое фото вывешиваете?

– Это сестра! – Татьяну от стыда бросило в жар, щеки полыхали, а волосы на затылке, казалось, встали дыбом, как у разозлившейся кошки. – А я-то думаю, откуда у нее столько мужиков! Тут весь день крутишься, вроде народу столько, а не познакомиться ни с кем, даже чтобы просто кофе попить! А у этой, как в очереди к терапевту, – один за одним! Вот она зачем на работу приходила! Паразитка! Ныла, что в компьютерах не разбирается. Я за нее документы все делала сама… – Таня осеклась и отстранилась от компьютерщика, с любопытством слушавшего ее откровения. – Извините. – Она провела ладошками по щекам, стерев следы справедливого негодования. – Это я от неожиданности. Вы закончили? Все работает?

– Работает, – произнес Иван и, пощелкав «мышкой», закрыл Ольгину страницу.

– Спасибо. – Татьяна залпом допила кофе и бессмысленно уставилась на дно кружечки.

Надо же, даже ее сестрица умудрилась разобраться в этой жизни и найти место, где можно выбрать мужчину! Другое дело, что выбирать эта курица не умела, но хотя бы догадалась. И Катя вовсю фильтровала кавалеров. У них было какое-то подобие личной жизни. А у нее? Или лучше никакого, чем однажды понять, что рядом с тобой чужой, самодовольный индюк, мнящий себя покровителем?

– Знаете, а давайте выпьем кофе где-нибудь в более романтической обстановке? – вдруг предложил Иван и, легко подхватив Таню под локоть, повел к выходу.

– Как это? Я не могу, у меня работа, – залепетала она, уже понимая, что и может, и хочет, и вообще – это же просто кофе…

Они сели за столик в соседнем кафе, и Таня напряженно подумала, что сейчас мальчик будет тягостно молчать или банально клеиться. Он был слишком молод, свеж и легок, чтобы можно было рассчитывать на что-либо серьезное.

– А сколько вам лет? – неожиданно брякнула она и густо покраснела.

Вот дура-то! Чтобы мужчина сразу понял, что у тебя на него обширные и далеко идущие намерения, спроси, сколько ему лет! А после ответа сразу наморщи лоб в попытках просчитать разницу в возрасте, возможность воспитать общих детей, построить дом и посадить дерево. Хуже может быть только вопрос про семейное положение.

– Тридцать два, – улыбнулся Иван. – А что, несолидно выгляжу? Вы очень строго спросили, и я даже застеснялся. А хотите, я угадаю, сколько вам?

«Сейчас прозвучит грубая и неприкрытая лесть», – мрачно подумала Таня. И ошиблась.

– Вам тридцать четыре? – Он откинулся на стуле и смотрел на нее с интересом. С мужским интересом, и Таня снова покраснела.

– Я что, так плохо сохранилась, что мне можно дать мой возраст? Обычно мужчины убавляют пару лет как минимум, чтобы получился комплимент. – Она уязвленно взглянула на него из-под ресниц и опустила голову.

«Такой свеженький, юный… теленок! Зачем я вообще с ним сюда потащилась, дура старая? Или не старая? Всего два года разницы… Елки-палки, но разница-то не в ту сторону!»

– Просто я видел скан вашего паспорта в компе, когда чинил, – рассмеялся Иван. – И решил произвести впечатление своей прозорливостью. Каюсь, не подумал, что моя точность вас заденет. А давайте пойдем вечером в кино? Вы любите кино?

– Я не знаю, – опешила Татьяна. – И вообще… С чего вы взяли, что я могу пойти в кино? С вами.

– Ну, вы же пошли в кафе. Если бы я был неприятен, вы бы расплатились за работу и отказались.

– Да я, может, просто из вежливости…

– Да? То есть вы побоялись меня обидеть и пошли с убогим из жалости? – Он заразительно расхохотался. – Таня, если я отращу бороду или отпущу щетину, то стану выглядеть значительно старше. Но щетина мешает целоваться. Вы в курсе?

– Нет.

– Значит, вечером идем в кино. Мне почему-то кажется, что вы там очень давно не были. Ведь так?

– Ну… – Таня пожала плечами. – А с чего вы решили?

– У вас было такое лицо, будто я предложил несусветную и очень неожиданную глупость. Значит, вы не в курсе, что это нормально: пойти с мужчиной в кино.

– Да я ходила, – начала оправдываться Татьяна. – Не надо изображать знатока женской психологии. У меня просто много работы.

– Ну и отлично. А сегодня вечером вы про свою работу забудете и получите удовольствие. Ой, только не спрашивайте опять, почему я так решил. Вы напоминаете мне мою любимую учительницу. Она была очень юной, стеснительной и пыталась вести себя с нами строго. Мы все были в нее влюблены, а она носила смешные круглые очки и хмурилась, желая выглядеть солиднее. У нее получалось. Это все такие условности. Жить надо ярко для себя, для тех, кто рядом. Надо, чтобы каждый день был наполнен не только смыслом, но и радостью. Если вы откажетесь пойти в кино, то смысл в этом дне, безусловно, останется, а радости не будет. Я уверен, вы неправильно живете. Прячетесь от жизни за стеклами простых очков, и у вас получается. Жаль, что у вас до сих пор получалось! Но я все испорчу. Хотите?

– Это слишком неожиданно…

– Но не слишком радикально. – Иван подмигнул ей и пообещал: – Все самые крутые виражи еще впереди. Ладно, до вечера.

Он помедлил, словно чего-то ждал от изумленной Тани, улыбнулся и двинулся к выходу. Она оторопело сидела, пытаясь разобраться в том, что творилось в душе. А там было нечто невообразимое.

«Падение метеорита в болото, – подумала Татьяна. – Главное, чтобы потом в радиусе ста километров не осталась выжженная, радиоактивная пустыня».

Она подозвала официантку и внезапно вспомнила, что не заплатила Ивану за работу.

– Господи, как неудобно!

Но еще неудобнее оказалось, когда выяснилось, что и за кофе он расплатился.

– Татьяна Анатольевна, а чего это вы такая? – Ленка многозначительно захихикала и поиграла бровями. – Чего случилось?

– Ой, Лена, я просто рада, что компьютер починили, – отмахнулась Татьяна, украдкой взглянув в зеркало.

– Ясно, – прыснула Ленка. – Я за вас рада.

Она уже выкатилась из кабинета, а Таня все смотрела на себя в зеркало, не в силах отвести взгляд.

Катька всегда говорила, что хороший мужик рядом – как таблетка красоты, кнопка «вкл» на телевизоре: вот только что стоял молчаливый ящик с пыльным экраном, а кто-то нажал кнопочку, и на тебе – бразильский карнавал, Эйфелева башня и все тридцать три удовольствия.

Теперь Таня осознала, что́ Морковкина имела в виду. Точно так же всякий раз сияла Ольга.

«Черт бы побрал этих мужиков! Но какой эффект от их присутствия в жизни, мама дорогая!»

Таня светилась. Она так давно не получала удовольствия от собственного отражения, что сейчас все еще не могла поверить, что эта красивая, эффектная женщина – она. Татьяна никогда не считала себя дурнушкой, но если мужчины видят в тебе лишь партнершу на ночь, кошелек или покорную лошадь, то и сама начинаешь смотреть на себя их глазами. А сегодня на нее посмотрел совершенно другой мужчина. И Таня преобразилась. Если раньше она высматривала лишь какие-то детали, вроде первых морщинок или дефектов кожи, то сегодня впервые увидела себя целиком – женщину, которую можно и нужно любить, которая достойна большего, чем она сама себе отмерила.

– Теперь я всегда буду такой! – сказала она зеркалу. – Кажется, я влюбилась. Нет, этого не может быть.

– Может, может! – радостно заохала Морковкина, которой Таня немедленно позвонила. – Подумаешь – два года разницы! Таня, я считала, ты умнее. Да что это за разница? Фигня. Представь: тебе шестьдесят два, ему шестьдесят. И что, это имеет какое-то значение?

– Катька, он совсем мальчик. Это я уже помятая жизнью, битая, гнутая и циничная. А он – дите совершенное. У него глазки чистые, мысли светлые. Хороший мальчик из хорошей семьи.

– Гнутая, битая, – сердито пробормотала Морковкина. – Безмозглая ты. Говоришь про себя, как про коррозионные «Жигули». Или амбарный гвоздь. Мысль материальна. Ты же женщина. Фея, мечта. Это ему счастье обломилось, а не ты мальчика совращаешь. Да вообще, тридцать два года – здоровый мужик. Учись в каждой ситуации видеть плюсы, а не минусы. Тебя возня с Ольгой сделала параноиком. В жизни не все краски серые. Теперь пришла твоя очередь радоваться.

– Я боюсь.

– Нельзя. Чего боишься, то всегда и случается. Проецируй позитив. Молодой, красивый, чего еще надо?

– Стабильности.

– Слушай, тебя всего лишь пригласили в кино, – наставляла подругу Катя. – Пригласили – иди. А там смотри по обстоятельствам. Но не отказывайся от подарков, которые тебе предлагает судьба. А то сейчас откажешься, потом и не предложат.

– Этого я тоже боюсь, – призналась Таня. – А еще мне кажется, будто у меня целлюлит начинается.

– Вот, мыслишь в правильную сторону. Никакого целлюлита у тебя нет. Но тот факт, что ты уже готова к тому, что он твои ноги увидит, хороший знак. Благословляю тебя, дочь моя, на кино, вино и домино. И на все, что тебе сегодня предложат. И не вздумай ломаться!

– Катя!

– Таня! Тебе четвертый десяток! Если ты станешь изображать институтку, то мальчик испугается. Или удивится. Или поржет, и в следующий раз ты в кино пойдешь со мной. Хочешь?

– Нет.

– Я обиделась, но мыслишь правильно. Все, хватит работать, иди масочку сделай, маникюр-педикюр, прическу.

– Ладно, – согласилась Татьяна. – Я тебе потом все расскажу.

– А как же, – засмеялась Катерина. – Всю ночь буду переживать, как вы там. Чтобы все запомнила и в подробностях мне передала. Разберем твою свиданку пошагово.

Конечно, никакую прическу Татьяна делать не пошла. Это было бы нелепо и бросалось в глаза. С первого же свидания стараться показать себя в полной красе, чтобы понравиться мужчине, – да много чести!

Так она уговаривала себя до самого вечера, а в конце рабочего дня вдруг остро пожалела, что не причесалась и не сбегала в салон красоты. Хотелось быть свежей и желанной.

И просто хотелось быть с ним.

«Влюбилась. Влюбилась», – выстукивало сердце.

С появлением Ивана Татьянина жизнь сделала крутой пируэт, словно гладкая дорога, обрывающаяся в пропасть и снова взлетающая в горку. У нее захватывало дух от его поцелуев, взглядов и прикосновений. Она никогда не знала, чего ждать от непредсказуемого Ваньки, который, словно салют мрачной ноябрьской ночью, разрывал тяжелое небо яркими праздничными вспышками. Он был прекрасен и трогателен в своем желании быть рыцарем и настоящим мужчиной. Даже квартиру нашел и снял сам, решительно отметя все Танины предложения «поучаствовать материально». Иван в прямом смысле слова носил ее на руках, подавал кофе в постель и осыпал подарками. Конечно, это были маленькие сюрпризы, но тем дороже они становились для Татьяны: брелки с сердечками, мягкие игрушки, шарики, открытки…

Ванечка был идеален и бесподобен.

Но тем беспокойнее ей становилось.

– Катька, я боюсь, – маялась Татьяна, приехав в очередной раз к Морковкиной и попивая в ее уютной кухне тягучий ликер. – Мне кажется, что мы очень разные. Словно мне пятьдесят, а ему десять. Он мальчишка, хулиган, а я пожилая, усталая тетка. Он шарик, а я гиря, которая намотала на себя веревку от этого шарика и не дает ему улететь, понимаешь?

– Нет, не понимаю. Вы, Татьяна Анатольевна, с жиру беситесь. Намоталась веревка? Радуйся, что твой и не улетит. Вот у меня наоборот. Я вся такая воздушная, а у меня Леонид, как кирпич – заскорузлый, тяжелый параллелепипед. Представляешь, ответил мне как нормальный человек, красиво так, ща…

Катерина сбегала в комнату и притащила лист.

– Чего там, опять стихи? – насмешливо поинтересовалась Таня. – Ты их распечатываешь уже?

– А как же? На память. Вот, слушай:

 
Вы фея, вы звезда, наяда.
Для жизни мне такую надо.
От ваших форм я обалдел,
И центнер – тоже не предел.
Чем больше женщина, тем краше.
Я образую счастье ваше.
 

– Ну, как? – Катерина гордо помахала листом.

– Так, – неуверенно пожала плечами подруга. – Мне про центнер не понравилось. Но в целом – оригинально. Если мужчина пишет стихи, то он уже небанален.

– Вот и я так сдуру подумала, – вздохнула Катя. – Только это, оказывается, друг его написал. А Леня стихи писать не умеет.

– А ты с другом общайся.

– Другу нравятся тощие рыжие дылды без половых признаков. Мы с ними в выходные встречались, в смысле, с другом и его девицей. Друг классный, девица убогая, Леня примитивный, а я чуть с тоски не сдохла. Но у меня новый мужчина появился. Вчера написал. Мне понравилось.

– Опять в стихах? Кать, может, ну их, стихоплетов? Отвечай тем, кто без стихов, по-нормальному пишет. Бывает же, что человек сам по себе интересен, а с изложением мыслей на бумаге – проблемы. У меня в школе с сочинениями тоже вечная проблема была. Говорить могу сколько угодно, а как на лист ручкой нацелишься, так в голове чисто, как в стерильном боксе. И ни одной мысли.

– Таня, я хочу не просто мужлана в оттянутых трениках, а интересного мужчину. С высшим образованием, чувством юмора и активной жизненной позицией.

– Это тебе мой Ваня нужен. У него ого-го какая активная позиция. Приехал тут за мной на работу на мотоцикле. Представляешь? Сказал, что будет сюрприз. Я думала – ресторан или просто романтика, а он на мотоцикле меня решил покатать. Мало того, что я чуть не описалась от ужаса, еще юбку порвала по шву, когда на его байк забиралась, колготки дорогущие зацепила о какую-то железяку и два ногтя сломала.

– А ногти как сломала? – захохотала Катерина. – Пыталась тормозить на ходу?

– Очень смешно. За Ваньку держалась. У меня до сих пор руки побаливают – затекли. Я как в него вцепилась, так потом еле разогнула. С ним у меня такая жизнь бурная, что пора переходить на экстремальную форму одежды. Только мне брюки не идут. Но я теперь буду бояться свиданий с ним.

– Ну, ты и зануда. Мне бы так. Ветер, скорость…

– Кать, ты просто не представляешь, какой ветер и какая скорость. Это не так романтично, как кажется. Но Ваньке пришлось заявить, будто я в восторге. А чего еще говорить, если у него моська светится, как у ребенка, который кривую фигню из пластилина свалял и хвастается. Попробуй скажи, что это не космический корабль, а неидентифицируемое нечто. Я боюсь его потерять, боюсь! Потому что люблю! Но любить его все сложнее. Не он плохой или не такой, а я на него не тяну.

– А ты тяни. Или мягко говори, что писаешься, когда он быстро ездит. Это, конечно, романтики поубавит, но хоть общаться станет комфортнее. Хотя есть риск, что он найдет себе девицу помоложе и посмелее. – Катя поерзала и умоляюще состроила подруге глазки. – Татусь, пошли, глянешь последнего моего, а? Мне нужен совет.

– Опять стихи?

– Ты, как девушка, вообще должна позитивно относиться к поэзии, – надулась Морковкина. – Не хочешь, не надо. Я с тобой, можно сказать, самым сокровенным делюсь!

– Пошли, пошли, – испугалась Таня. – Это я так. Переживаю, что дам неправильный совет.

– А ты не переживай и советы давай правильные. Иначе я тебя потом побью за неэффективную консультацию.

– Ой, это что, поэма? – Таня с удивлением посмотрела на экран. – Надо же, сколько у нас одиноких стихоплетов. Ну, ладно, давай почитаем.

 
На деревьях набухли почки,
Лезет в душу нахально весна.
Жизнь – болото, вода да кочки,
И за счастье – сплошная война.
 
 
Я иду, весь в себе, интересный,
Под ногами растаял снег,
Да, очкастый я, нудный, пресный,
Да – ботаник! Но я ж человек!
 
 
Скоро зелень укроет ветки,
Скоро грянет грозою май,
Загляну я на чай к соседке,
И скажу: – Вот он я, принимай!
 
 
Ну и что – рукава протерты!
И штаны пузырями пусть!
Но иду я по жизни твердо.
И дефолта я не боюсь.
 
 
А чего мне его бояться?
Я уверен в завтрашнем дне.
Мне не надо за деньги держаться,
Потому что не дали их мне.
 
 
Не упало мне в руки наследство,
И не выиграл я миллион.
Зато было счастливым детство,
И блюду я строго закон.
 
 
За окном скоро лопнут почки,
И начнется другая эпоха.
У нас будут с соседкой дочки,
Или мальчик, что тоже неплохо…
 

– Класс, – выдохнула Татьяна. – А при чем тут соседка?

– Он живет где-то рядом. Наш район по анкете, – пояснила зардевшаяся Катя. – Понравилось, да?

– Позитивненько. А как думаешь, это там такие фигуры речи, или он прямо про себя писал?

– Думаю, про себя. Слушай, а давай ему вместе стих ответный сочиним?

– Не-не-не, – замахала руками Татьяна. – Во-первых, я не умею, во-вторых, это глупо – переписываться стихами. Если вы оба нормальные, трезвые люди и хотите простого человеческого счастья, то надо начинать переписываться в нормальном режиме, не истязая себя рифмами. – Таня лукавила, ей не хотелось писать стихи. Но, начав рассуждать в удобном для себя направлении, она искренне поверила в правильность своего подхода. Человек и себя, и окружающих может убедить в чем угодно, если правильно сложит слова. – Представь, что мы сейчас напряжемся и нарифмуем ему что-нибудь. А вдруг человек не сумеет придумать ответ в заданной форме? Ты же ограничиваешь его возможности рассказать о себе и спросить, что надо. Поэтому, не валяй дурака и напиши ему нормальным человеческим языком.

– Ладно, – покладисто кивнула Морковкина. – Я тоже так думала. Просто первой сдаваться не хотелось

– Женщине сдаться легче. Нам по статусу положено. Мужики – они гордые, как индюки. Им проще в суп, чем признаться в слабости, – просветила подругу Таня.

* * *

Если бы мы так же легко решали собственные проблемы, как чужие! Объективно судить всегда проще, чем пытаться принять правильное решение, находясь в гуще событий.

Таня уволила Лельку. Как только вместо надоевшей сестрицы в ателье появилась обстоятельная, исполнительная тетечка, работа наладилась.

Жила Таня теперь с Иваном и домой не наведывалась, лишь изредка позванивая маме.

– Ты нам пока денег не давай, – сказала мама. – Нам пенсии хватит. Если что-нибудь срочное будет, я сама тебя найду. Надо Ольгу в чувство приводить. Хотя я теперь и не представляю, как это сделать. Я ведь с ней разговаривала. Сказала, что мы с отцом не вечные, у тебя своя жизнь. Говорю, мол, как же ты дальше планируешь. А эта … ай, вот ведь кулема. Говорит, мол, картины свои продавать буду. Вадика я на лето в хороший лагерь записала, на три смены. Я тебя очень прошу, оплати ему, ладно?

– Да не вопрос. – Таня даже возмутилась, что это ставится под сомнение. Племянника она нежно любила. Парень рос смышленым, правильным и не по годам рассудительным. Хотя с такой-то мамашей что еще оставалось?

– Ну и ладно. Хорошо. Ольга, конечно, голодной не останется. Полностью погрузить ее в условия самостоятельной жизни мы не сможем, но хоть в чем-то ограничим. И ты ей, пожалуйста, денег не подкидывай, Танюша!

– Могла бы и не просить, – усмехнулась дочь. – С удовольствием. Давно пора было.

Тане вообще было не до Лельки. У нее назревали неразрешимые противоречия с Ванечкой. С ее любимым, замечательным Ванечкой, который уплывал от нее все дальше, словно рыбак на отколовшейся льдине. И как беспечный рыбак был даже не в курсе, что его давно уносит в открытое море.

Сначала он учил Таню кататься на роликах. Разбив колени и основательно встряхнув мозг, Таня отказалась от затеи кататься по выходным в парке вместе. Потом он притащил скейт, с которого Таня сразу свалилась, разодрав об асфальт ладони. Совместный поход на байдарках с его друзьями оказался еще более чудовищным испытанием. Ледяная вода, мокрые вещи, холодная палатка, полное отсутствие бытовых удобств и комары, выпившие, казалось, всю кровь.

Ванька продолжал радоваться жизни и повторять, что надо ловить и ценить каждое мгновение, получая от него максимум позитива. Загвоздка была в том, что Ванечка этот позитив получал, а Таня уже боялась его непредсказуемых сюрпризов. Хотелось банальности и спокойствия.

Последней каплей стал замечательный июльский день, когда Ванька неожиданно забрал ее с работы и с таинственным видом куда-то повез. Рядом с парком он притормозил и, едва сдерживая ликование, попросил завязать глаза.

– Сегодня будет такое, такое, – шептал он Тане. – Вот сегодня тебе точно понравится!

Татьяна мысленно перебирала все варианты «такого», что ей могло бы понравиться. Они долго шли, потом стали подниматься по ступенькам. Иван что-то нашептывал в предвкушении. Ступенек было невероятно много.

«Ресторан на телевышке? Вид города с высоты? Он хочет подарить кольцо невесты в необычной обстановке? Заняться любовью на маяке?»

Фантазия иссякла. Зато стало прохладно. Ветер рывками дергал одежду и пробирал до костей.

– Вань, мы где? – Адреналин в крови зашкаливал.

– Сейчас узнаешь! Сюрприз! – тихо смеялся любимый.

– А чего у нее глаза завязаны, боится? – раздался неожиданно сиплый голос, и на Таню пахнуло перегаром. – Ну, давай, цепляем ее. Девушка, идите сюда.

– Куда цепляем? – вздрогнула Таня.

Она вдруг вообразила, что Ванька завел ее на подъемный кран, а сейчас привесит к крюку и покатает над стройкой. Таня судорожно сдернула повязку и заорала. Никакого подъемного крана не было. Ее Ванечка, так любивший сюрпризы и считавший, что жить надо ярко, притащил Татьяну на аттракцион, именуемый в народе тарзанкой.

– Ты что? – Она вцепилась в Ванькину куртку и в бешенстве рванула его к себе. – Хотел меня привязать и сбросить вниз? Придурок малолетний! Идиот!

Татьяна начала рыдать от ужаса, представив, что бы было, если бы сюрприз удался. Она бы полетела вниз головой с огромной высоты и, вероятно, просто умерла бы в полете от страха. Таня икала, вытирая слезы и сопли, и пыталась дотянуться до расстроенного кавалера ногой. Пнуть хотелось побольнее.

Таня спускалась вниз на подгибающихся ногах. Колени вибрировали, норовя уронить неловкое тело. Ванька волокся следом и бубнил что-то про драйв и взрыв эмоций.

– Пошел вон, – проговорила Таня заплетающимся языком. – И чтобы никогда больше не появлялся со мной рядом. Никогда! И не смей за мной ездить. Я хочу собрать вещи без тебя. Придешь в квартиру вечером. Гад!

Помириться он даже не пытался. Наверное, тоже поняв, что они очень разные.

Таня напилась и осталась ночевать у Морковкиной. Катерина гладила ее по голове и соблазняла интернет-знакомствами.

Ее ботаник оказался счастливым билетом, который Катя вытянула вопреки законам логики. И теперь Кате очень хотелось, чтобы у любимой подруги тоже все получилось.

– Ничего у меня не будет, – прошептала Таня, проваливаясь в сон. – Я его люблю. И ненавижу. И не прощу никогда. Мы не можем находиться рядом, как сосулька и батарея, как лев и колбаса, как плюс и минус. Он бомба замедленного действия, которая рано или поздно разорвала бы меня на куски. А я хочу жить. Просто скучно жить, выйти замуж, родить и дождаться внуков.

Ночью она просыпалась от собственных хриплых воплей.

Тане снился полет с тарзанки.

Утром в Катиной квартире появился румяный, полный дядька, оказавшийся новым возлюбленным. Рядом с Морковкиной он выглядел как старший брат: такой же щекастый и улыбчивый. Волос у него почти не было, а все, что по нелепой случайности пробивалось на круглом черепе, немедленно сбривалось.

– Гена Ботаник, – галантно представился он, когда помятая, заспанная Татьяна, пошатываясь, вползла в кухню. – Ботаник – это фамилия и образ жизни.

– Ага, – хихикнула Катька. – Как Морковкина. Тоже и фамилия, и образ жизни. Тань, мы будем тебя лечить.

– Поить? – Татьяна осторожно потерла виски – голова болела так, словно с тарзанки ее все же сбросили, взболтав мозг и стукнув об землю.

– Нет, это не наши методы, – потер лапищи Гена. – Мы будем думать.

– У меня думательная коробка болит, – пожаловалась Таня. – Давайте в следующий раз.

– Нет, – отрезала Катерина. – Сейчас съешь таблетку, выпьешь чай и начнешь планировать позитивную программу будущего. Ясно?

– Не очень. Таблетку дай, пока я не померла, не дождавшись позитива.

– Клин вышибают клином, – жизнерадостно поведал Гена. – Поэтому вам нужны новые, более сильные впечатления!

– Куда уж сильнее, – пробормотала страдалица.

– Нет, вы неправильно меня поняли. Танечка, вам необходимы впечатления совершенно иного уровня. Нечто, способное заместить образовавшуюся пустоту.

Таня была уверена, что образовавшуюся пустоту не заполнит ничто и никогда, но говорить об этом Гене не стала.

– Нужны сильные эмоции. Необязательно положительные, – пояснила мысль любимого Морковкина.

– Нормально, – зажмурилась Таня. – Мало мне неприятностей, так вы предлагаете еще какую-нибудь более впечатляющую пакость?

– Например, в том, что человек вынужден заниматься похоронами близких, организацией поминок, есть высший смысл. Скорбящий, погрузившись в суету мелких проблем, отвлекается, горе притупляется. А в нашей российской действительности умерший вообще может в результате вызвать негодование тем, что он-де взял и помер, а вы тут теперь колбаситесь с покупкой места, доставкой гроба и ротой гостей, которые к концу поминок начнут петь, веселиться и вовсе забудут, на каком основании им дозволено поедать ваши продукты.