Текст книги "Очень узкий мост"

Автор книги: Арие Бен-Цель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 6
Приобретение опыта

Уже в первые недели пребывания в городе Кфира познакомили с Семеновским. Это был типичный еврей коммунистического типа. Высокого роста, с несгибаемой осанкой и пролетарской внешностью, с ограниченным образованием и большими амбициями, подпитываемыми статусом депутата горсовета. В их первые встречи с его стороны ощущалось по отношению к израильтянину какое-то пренебрежение. Однако через короткое время он достаточно резко изменил свое отношение. По-видимому, советская закваска начинала уступать место реалиям «времени больших перемен».

Короче говоря, они, если можно так выразиться, «официально подружились», а другими словами, осознали, что могут оказаться полезными друг другу. Их беседы становились более частыми и продолжались дольше, а иногда Кфир приглашал Семеновского пообедать. Тот же со своей стороны был рад просветить Кфира в вопросах политики города, не исключая сплетен, касающихся местных владык. Все это естественно проходило на фоне нескрываемого интереса к Израилю, его технологиям, политике и экономике. Без особого стеснения Семеновский дал понять, что был бы рад познакомиться с Израильскими официальными лицами. По-видимому, где-то в подсознании он примерял себя на должность депутата Верховной Рады[6]6
  Верховная Рада (укр. Верховна Рада України; букв.: Верховный Совет Украины) – однопалатный парламент Украины.


[Закрыть]. Что ж, Кфир был бы за него только рад. Все, что он мог ему предложить, это знакомство с московскими дипломатами. Так как Семеновский собирался в Москву, они договорились там встретиться – с тем, чтобы зайти в израильское посольство. Свою следующую поездку в Москву Кфир устроил во время пребывания там Семеновского, и беспрепятственно провел его в посольство, что произвело на него сильное впечатление и сделало гораздо более разговорчивым, чем обычно.

Кроме обычных первых и вторых секретарей в посольстве находился с визитом человек с проницательными глазами. После долгой беседы с Семеновским, которая больше напоминала сессию вопросов и ответов, начальник полусерьезно успел шепнуть Кфиру на ухо: «Ты делаешь успехи, я перевожу тебя во второй класс», – из чего тот заключил, что испытательный срок завершился успешно.

До возвращения в Одессу Кфиру удалось еще раз поговорить с глазастым, но на сей раз обстоятельно. Во время разговора он почувствовал некоторое изменение тона и отношения вообще. Кфир со своей стороны в сдержанной форме выразил недовольство тем, что от него ожидается то, что мало осуществимо при отсутствии самых элементарных ресурсов и при наличии весьма жесткой конкуренции. Он подразумевал не только Шая и Арта с их богатыми организациями за спиной, а также всю среду, в которой проходила его работа, и в которой «без удобрений ничего не росло». Среда подразумевала взяточничество, как самую эффективную форму бюрократии. Высшее руководство ответило не сразу, чем подтвердило свое косвенное согласие с претензиями Кфира. Очевидно «Соколиный Глаз» либо действительно на данный момент был очень ограничен бюджетом, либо как опытный экономист прикидывал, стоит ли на данном этапе, когда его фишка еще недостаточно себя зарекомендовала, делать на нее дополнительную ставку. Наконец он ответил: «У тебя есть ресурс, с которым никакая организация, ни Арт и ни Шай, не смогут конкурировать. Это контакт с посольством, это визы, это, в конечном счете, даже возможность входа в посольство. Это твои козыри. Пока попробуй довольствоваться ими».

Кфир ушел из посольства не в лучшем настроении. Ему по-прежнему казалось, что от него хотят слишком многого, ничем при этом не оснастив. Он не имел ни малейшего понятия, как и когда ему представится возможность распорядиться столь абстрактными козырями, которыми так щедро его одарил «Сокол». Даже при наличии такой возможности, при самой искусной игре, вряд ли это принесет какие-либо существенные результаты, кроме выражения ложного уважения и благодарности.

Эти мысли беспокоили Кфира в вагоне метро. Он сомневался в том, был ли достаточно настойчив с начальством.

Людской поток вынес его из вагона и понес дальше. Когда поезд едва тронулся, в одном из проходящих мимо вагонов его взгляд задержался на интересной брюнетке. Их взгляды встретились, и оба ощутили необъяснимое моментальное влечение. Через долю секунды набирающий скорость поезд оборвал их «связь», унося с собой черноглазую брюнетку. Он же, уносимый людским потоком, был еще достаточно молод для того, чтобы ощутить эмоции и сожаление, вызванные этим непроизвольным жизненным моментом импрессионизма.

На обед у Кфира была назначена встреча с Семеновским в московском представительстве Украины, где тот, как официальное лицо, имел право останавливаться. Было интересно побывать в этом полуофициальном посольстве, где на большой стене под барельефом Владимира Ильича, выполненном в железном стиле соцреализма, большими буквами была выведена цитата, гласящая о том, что будущее Украины невообразимо без России. Сейчас, спустя более 20 лет после провала оранжевого правительства, можно признать, что была доля правды в этой цитате. Однако тогда, во времена больших перемен, цитата невольно вызывала улыбку.

Во время обеда Семеновский как всегда разглагольствовал со свойственным ему революционным пылом и подчеркнутой прямотой. Кфир в основном молчал, наблюдая и думая о нем: «К сожалению, люди, которые всегда говорят то, о чем думают, не всегда думают о том, что говорят. Часто это случается от того, что они устают думать раньше, чем говорить. Им нужно просто меньше разговаривать». На следующий день Кфир отправился обратно в Одессу. Монотонное постукивание колес ввергло его в состояние задумчивости и сомнения в дальнейшем успехе. Тогда он еще не подозревал, что полная отдача работе, так свойственная ему в тот период, была тем счастливым временем, ценность которого осознается лишь по его окончании.

Ночью в Киеве, во время остановки или сразу же после нее, в дверь купе достаточно агрессивно постучали. В соответствии с правилами безопасности Кфир не спешил открывать.

На вопрос «Кто там?» резко ответили:

– Проводник! Открывайте!

Кфиру очень не понравилась эта бесцеремонность, и он спросил:

– В чем дело?

В голосе проводника ощущалось отсутствие терпения и какая-то безапелляционность:

– Немедленно открывайте, мы подсаживаем к вам пассажиров! – произнес проводник на достаточно высоких нотах.

Кфир знал, что в соответствии с действующими правилами наличие билетов на все купе не лишало проводника права подсадки пассажиров. Как ни странно, но в 90-е все сходило. Не понятно, какие могли быть билеты у пассажиров без мест? Однако «Умом Россию не понять…» Кфир все же попытался осадить проводника, напомнив, что у него четыре билета на все купе, но проводник, не дав ему договорить, сказал, что это не играет роли, и попытался открыть дверь, которая сразу же наткнулась на защелку безопасности. Это еще больше разозлило проводника, и он, начав сильно двигать дверью взад-вперед, закричал, чтобы дверь немедленно открыли. Это было очень сильное давление, но Кфир все же выдержал. Проводник понял, что один он ничего не решит. Стало тихо, но через несколько минут он вернулся с начальником поезда, который, громко назвав свой титул, в том же тоне потребовал открыть купе. В создавшейся ситуации Кфир был вынужден бросить свой самый большой и очевидно последний козырь:

– Господин директор поезда! – обратился он к начальнику через дверь, стараясь, чтобы голос звучал как можно более спокойно и уверенно, – Немедленно прекратите это безобразие!

Властные нотки в голосе, кажется, возымели кое-какое действие, и он понял, что у него есть шанс хорошо сыграть, если голос не подведет. За дверью на какую-то долю секунды воцарилась тишина, которой он и воспользовался, перейдя на более тихий, но не менее уверенный тон:

– Я иностранный дипломат, и если вы сию же минуту не прекратите меня беспокоить, завтра же на ваш МИД будет отправлена нота, и у вас лично будут серьезные проблемы. – Затем за дверью он услышал какое-то перешептывание между начальником и проводником и последующие удаляющиеся шаги. По-видимому, они решили найти другие пути заработать и не испытывать судьбу с незнакомыми до сих пор силами.

Глава 7
Дипломатия: первые шаги

По возвращении в Одессу Кфир возобновил свои попытки, связанные с получением помещения для создания центра. В этом деле контакты с влиятельными людьми могли быть особенно полезными. Он решил действовать через Семеновского.

Еще перед отъездом из Эйлата Кфир обратился к вице-мэру города, который какое-то время был его ротным командиром, с идеей о том, чтобы завязать отношения между городами на Красном и Черном морях. Имея письмо от мэра Эйлата к мэру Одессы, Кфир попросил Семеновского устроить ему встречу. После визита Семеновского в московское посольство тот был рад продемонстрировать Кфиру свое влияние в городе. Мэр, естественно, был очень занятым человеком, так что на это потребовалось несколько недель, однако встреча все же состоялась.

Валентинов оказался мужчиной средних лет, приятной внешности и с достаточно развязными для официального лица манерами. Для Кфира это была первая официальная или полуофициальная встреча. Однако, как ни странно, он не ощущал какого-либо волнения или неуверенности в себе. После официальных приветствий Кфир вручил Валентинову дорогой коньяк, который тот с некоторым пренебрежением передал своему помощнику.

В начале встречи Кфир объяснил миссию фонда, которая заключалась в возрождении национальной культуры. Он рассказал о трудностях, возникающих в процессе, в частности с аккредитацией, а также с помещением. Было ясно, что они прощупывали друг друга. Валентинов внимательно слушал, вопросов не задавал и соответственно не предлагал никакой помощи. И лишь к концу встречи, когда Кфир передал ему письмо от мэра Эйлата с приглашением, Валентинов рассказал, что представитель известной организации, которого зовут Шай, не так давно передавал ему похожее письмо из муниципалитета Хайфы. Не растерявшись от столь неожиданной новости, Кфир сказал, что теперь у мэра Одессы как минимум две причины посетить Израиль, и добавил, не скупясь на красочное описание Эйлата, что там он сможет еще и отдохнуть. По-видимому, на этом этапе мэр несколько расслабился и сообщил, что возможно на одном из ближайших заседаний горсовета будет обсуждаться возможность визита делегации мэрии в Израиль. Прощаясь с Валентиновым, Кфир заверил его, что будет рад помочь, чем сможет, для осуществления контактов между городами.

Информация, полученная от мэра в отношении Шая, многое объясняла. Налаживание контактов между муниципалитетами Одессы и Эйлата могло повредить попытке Шая в создании отношений между муниципалитетами Одессы и Хайфы. Нужно было хорошо обдумать, следует ли форсировать события. В отношении визита кроме полученной информации были достигнуты важные цели. Это контакт с мэром и тот факт, что он был поставлен в известность о деятельности Кфира в городе. Даже учитывая то, что мэр не предлагал никакой помощи и вообще никак не реагировал на его нужды и планы, что вполне соответствовало чиновнику такой закваски, можно было рассматривать встречу, как получение молчаливого согласия на деятельность Кфира.

Он позвонил Семеновскому и сказал, что хотел бы рассказать ему о своей встрече с мэром за обедом. Нужно было иметь информацию о возможных шагах муниципалитета в отношении развития контактов с Хайфой и Эйлатом.

В пятницу вечером Кфир был приглашен на ужин к Саше. Приглашение последовало после очередного заседания координационного совета общины, членом которого, от ее религиозной части, состоял Саша. Кфир же, как представитель Израиля, наряду с остальными иностранцами Шаем и Артом, автоматически стал членом координационного совета. Нельзя сказать, чтобы он был очень уж активным его членом. Для него было важно быть в курсе всего, что происходит, а Фельдштейн в свойственной ему командной манере обычно информировал совет. Исключениями служили общинные мероприятия, в которые каждая организация и ее представитель обычно вносили свою лепту. В данном случае Фельдштейн в очередной раз проинформировал совет о том, что дела с помещением идут по-прежнему, то есть, никак не идут. Заседание проходило в помещении Шая.

В эту же пятницу на ужине у Саши Кфир познакомился с девушкой по имени Лана. Вообще-то он познакомился с ней и ее сестрой-близнецом Анной, но возможность поговорить и попросить телефон представилась ему с Ланой. Девушки были идентичны – интересные брюнетки с большими черными глазами, неплохими фигурами и необычно пластичными движениями, что делало их особенно привлекательными. Так у нашего героя начался в Одессе первый роман. Тогда, по молодости, ему не хотелось осознавать того, что если женщина пытается вскружить мужчине голову, она, по-видимому, готовит место для посадки.

Может быть, сейчас стоит упомянуть о том, что в те дикие времена даже холостякам из ведомства Кфира нельзя было иметь романтических контактов с местными. С коллегами, заезжими или постоянными, – да, а вот с местными – нет. Понятно, что система безопасности опасалась шантажа, несмотря на то, что шантаж на этой почве давно устарел. Тем не менее, нарушение этого пункта устава являлось серьезным проступком. Однако, когда ты молод, полон сил и ощущаешь успех, мало кто устоит перед таким соблазном, как Лана. Так наш герой нарушил устав… но это был единственный пункт, хотя и нарушал он его неоднократно… Да, если у мужчины взъерошенный вид, значит рядом прошла ветреная женщина.

Территория, курируемая Кфиром, была огромной. Каждые несколько недель ему приходилось куда-нибудь уезжать. Обычно не больше, чем на неделю. Вначале он попытался объездить всю свою территорию, однако очень скоро понял, что частое посещение таких удаленных мест как Крым или Львов отрицательно отражается на работе в Одессе и приближенных к ней районах. Поэтому Кфир сосредоточил свои усилия в Кишиневе, Тирасполе, Николаеве и Херсоне. Чаще всего он бывал в Николаеве. На это были свои причины. Во-первых, сообщение с ним было довольно сносным. Поездка туда не требовала надолго отлучаться из Одессы. Кроме этого, между ним и людьми, с которыми пришлось там работать, сразу же возникли взаимопонимание и симпатия. Никакой другой иностранный представитель там не бывал так часто, как Кфир, что способствовало приобретению влияния в местной общине. В общем, можно с уверенностью сказать, что частота посещений того или иного пункта зависела от расстояния и создавшихся отношений.

Вторым по посещаемости городом стал Тирасполь. Местный глава общины Симон был политиком союзного уровня, естественно, по еврейским делам. С ним Кфир познакомился еще в Израиле, когда ждал визу. Симон всегда принимал Кфира радушно. В Тирасполе он ни разу не позволил Кфиру остановиться в гостинице. Симон просто не давал ему этого сделать. Он всегда в деталях рассказывал обо всем, что происходило в еврейском мире, от мероприятий до сплетен и интриг на всех уровнях, от городского, до республиканского и союзного. Симон всегда был в курсе всего и с удовольствием делился всей этой информацией, подчеркивая и освещая все в нужном для него свете. Вечерами на кухне за чаем Симон с женой обычно делились с Кфиром своими страхами и надеждами, связанными с репатриацией, которую они планировали в будущем.

Глава 8
Путч

В августе 1991 года, спустя относительно короткое время после появления в Одессе, Кфир в очередной раз поехал в Москву с отчетом в посольство. Так как в посольстве все были очень заняты, назначив встречи со всеми нужными людьми, у него еще оставалось достаточно свободного времени.

Кфиру нравилось приезжать в Москву. Обычно получалось побродить по городу, сходить в театр или музей, а иногда и навестить родственников. По мере того, как он осваивался в городе, постепенно осуществлялись личные планы и замыслы. Следует учесть, что с момента отъезда в 1969 году прошло 22 года. Был 1991-й год – полный развал страны.

Времени было достаточно, и наш герой решил съездить в Опалиху. Опалиха – это бывший в советское время престижный поселок полярных летчиков, находящийся на Рижской дороге в 20-ти минутах езды от города. В этом подмосковном поселке, окруженном лесами, был дом деда, в котором Кфир с сестрой проводили почти каждое лето. Их дед летчиком не был, тем более полярным. Он был адвокатом, достаточно известным, а так же композитором и дирижером. Очень сложная и неординарная личность.

Утром Кфир добрался на метро до Рижского вокзала. Электрички ходили очень редко, да и не всегда по расписанию. Много воспоминаний, связанных с детством и близкими людьми, стали восстанавливаться в памяти. Перед ним всплывали картины и эпизоды начала 60-х годов.

По дороге в Опалиху он был под впечатлением воспоминаний, нахлынувших еще на Рижском вокзале. Напротив него сидели два старика и очень увлеченно обсуждали какие-то политические события. Один из них сказал: «А у нас ведь дворцовый переворот!» – эта фраза как-то проскользнула мимо, но все же осела в подсознании.

Добравшись до Опалихи, Кфир пошел искать когда-то хорошо знакомый дом. Адрес он помнил. Думал, что помнил и дорогу от станции, однако все меняется, и найти дом оказалось гораздо сложнее, чем ожидал. Когда он нашел дом, то ужаснулся. Окна и двери были заколочены. Забор вокруг сада стоял лишь местами. Та часть сада, где когда-то росли прекрасные вишни, вообще была голой. Он прошелся от дома к сараю через небольшую площадку, где когда-то были стол, скамейка, гамак… Мимо мест, где были будки собак, которых они с сестрой так любили. Тяжело было на это смотреть…

Внезапно Кфира окликнула соседка, женщина средних лет. Она подошла к забору со своей стороны и вежливо, как это ни странно для того дикого времени, спросила, кто он такой. Кфир ответил, что он внук бывшего хозяина. Тогда она сразу же изменилась в лице и стала еще более вежливой. Она сказала, что хорошо помнит его маму – «такую интересную женщину, в длинном халате…» У нее Кфир получил телефон сестры жены деда, которая жила в Ленинграде. На обратном пути пришлось опять-таки долго ждать электричку на перроне. По-видимому, никакое расписание не соблюдалось. На наивный вопрос, обращенный к одному из ожидающих, как же с расписанием, он получил довольно грубый ответ, что мол, нужно радоваться, если вообще будет электричка. Да, это был другой мир.

Все еще оставаясь в ностальгическом настроении, Кфир вернулся в Москву и прямо с вокзала отправился на площадь Пушкина в «Мак Дональдс» – перекусить. В то время это был единственный уголок западной цивилизации, если так можно выразиться. Говорили, что это самый большой «Мак Дональдс» в мире (в то время единственный в России). Может быть, ресторан и был самый большой, но и очередь явно была велика. В лучших традициях СССР. Продвигалась очередь, однако, несмотря на все свои полкилометра, достаточно быстро. Явная смесь Востока и Запада, то есть советской культуры и американской эффективности.

Стоя в очереди, Кфир был ошарашен проехавшим мимо бронетранспортером. В Израиле, несмотря на то, что по улицам ходит масса военных, среди которых многие с оружием, по городу бронетранспортеры не ездят. Более того, на бронетранспортере сидели солдаты в боевой форме с патронташами и оружием. Для человека, понюхавшего пороха на своем веку, это все равно выглядело как-то сюрреалистично. Интересно, как же это воспринималось москвичами? По-видимому, их город не видал такого со времен Второй мировой войны. Да, это было очень впечатляюще. Тут-то вспомнилась фраза о «дворцовом перевороте», произнесенная в электричке. Все еще ничего не понимая, Кфир все же пообедал в «Мак Дональдсе».

Выйдя из ресторана, он пошел по улице Горького по направлению к Кремлю. Вдоль улицы стояла колонна танков и молодежь с транспарантами. В воздухе буквально ощущалось напряжение. Два чувства боролись в нашем герое. Первое – любопытство. Ощущая, что он наблюдает какое-то историческое событие, ему хотелось увидеть как можно больше и как можно ближе. С другой стороны, он осознавал, что это безответственно, и в данной ситуации никак не касается его прямых обязанностей. Было ясно, что ситуация небезопасна. Решив не быть героем и сказав себе «Это не твоя война. Тебе хватает ее и дома», Кфир спустился в метро на ближайшей станции, взяв курс на посольство.

В посольстве его непосредственный начальник сообщил, что сотрудники уже ночью получали сообщения из Израиля о происходящем в Москве. По дороге к «главному» он добавил, что не исключена возможность эвакуации. Трудно сказать, чтобы Кфир был в восторге от «главного», но на этот раз его выдержка и хладнокровие произвели впечатление. «Ты сегодня вернешься в Одессу. Мы все остаемся на своих местах», – сказал он не спеша. Следует отметить, что благодаря этой решительной политике, Кфир заработал свои первые «очки» в Одессе. Лидеры Еврейской Объединенной Общины не раз вспоминали, кто где был во время путча. Это сравнение явно не было в пользу Джойнта и Сохнута. Кфир сел на вечерний поезд на Киевском вокзале. Все купе было в его распоряжении, и на этот раз никто не беспокоил его по этому поводу. Устроившись и перекусив, он лег спать. Сон был неспокойным. Поезд часто останавливался и подолгу стоял. В предыдущих поездках тем же рейсом такого не было. Иногда во время продолжительных остановок он выглядывал в окно. Часто стояли не на какой-либо станции, а просто где-то в поле. На фоне политического хаоса буквально ощущалось безвластие. Это напоминало какие-то фильмы о революции, увиденные в детстве. Так ехали всю ночь с остановками. То же продолжалось и днем. Жара разморила Кфира, и он продолжал дремать, мысленно отмечая про себя время очередной остановки, совершенно не представляя, где они находятся.

Проснувшись в очередной раз из-за шума, он понял, что они стоят на какой-то станции, по-видимому, большой. Выглянув в окно, Кфир увидел, что они в Киеве. Мелькнула шальная мысль, что не мешало бы купить «Правду» с обращением ГКЧП[7]7
  ГКЧП (Государственный комитет по чрезвычайному положению) – самопровозглашённый орган власти в СССР, существовавший с 18 по 21 августа 1991 года.


[Закрыть]. Такая газета, как бы ни развивались события, станет историческим документом. Мигом собравшись, несмотря на сонливость, он попросил проводника закрыть купе. На вопрос долго ли они будут стоять, проводник не смог ответить ничего определенного. Добежав до ближайшего ларька у входа на вокзал, Кфир стал в очередь. Очередь шла дугой и где-то посередине меняла свое направление. Таким образом, сначала он мог спокойно видеть поезд. Однако когда продвинулся до середины, время от времени приходилось отходить и посматривать, не тронулся ли состав. Если бы поезд тронулся, он бы без проблем успел добежать.

Наконец подошла очередь. Он купил газету и еще какую-то книгу, что заняло несколько минут, во время которых поезд был вне поля зрения. Когда он вышел на перрон, мимо шел какой-то состав. Кфир сам не понял свою реакцию. Может быть, где-то в сонном подсознании была какая-то уверенность, что его поезд стоит, а этот идет, и не так уж медленно. Тем не менее, он крикнул мужчине в форме железнодорожника, стоящему в открытой двери одного из вагонов: «Куда идет поезд?» Да, странный вопрос. Естественно, что услышав: «В Одессу», – трудно передать, как он рванул. Кфир не подозревал, что мог прыгнуть на такое расстояние. Разгон и прыжок явно не отставали от олимпийских норм. Хуже, однако, дело обстояло с приземлением. Со всей своей энергией и всем весом он приземлился на ногу тому самому железнодорожнику, который оказался начальником поезда. Не стоит повторять, с каким из близких родственников Кфира и в каких отношениях состоял он, судя по его красноречию. Кфир решил более не испытывать его гостеприимство, и чтобы не обнаружить дополнительных родственных связей, поспешил удалиться в свой вагон.

В Одессу приехали на следующий день. В городе ощущалось полное безвластие. Митинги, выступления различных политиков местного масштаба… Не обошлось и без антисемитов. Кто же еще мог быть виноват во всем происходящем? Да, это было интересное время. Невольно вспоминалось китайское проклятие: «Чтоб ты жил в эпоху перемен».

Удивительное было ощущение в эти несколько дней после путча, до возвращения Горбачева из Фароса. В Одессе стояла великолепная погода, город был весь в цвету. Масса отдыхающих, да и сами одесситы в то время не особенно перерабатывали. Было такое ощущение, что все хотели быть на улице, потому что там скорее можно было узнать последние новости. Это непрекращающееся столпотворение использовалось различными политиками мелкого калибра, которые надеялись на гребне беспорядков подняться на более высокую ступень политической лестницы. Ораторы были чуть ли не на каждом углу.

Между тем, несмотря на обстановку, которая по большому счету напоминала какой-то народный праздник, тем, кто задумывался, было не так уж и весело. Бывалые люди даже в таких городах, где не было танков на улицах, понимали, что не ясно, «что день грядущий нам готовит…» со всеми вытекающими из этого последствиями. В некоторых общинах вывозили и прятали исторические документы, которые удалось спасти или раздобыть. Сжигались списки членов организаций и общин. Было ясно, что «гомо советикус» ожил вновь и будет продолжать это делать при малейшем признаке опасности возрождения предыдущего строя. К Кфиру приехали ребята из Николаева, но не пришли на квартиру, а позвонили из автомата, опасаясь слежки. Они встретились на Приморском бульваре. Сообщив о том, что они закопали общинные списки где-то за городом, спросили, какие у Кфира будут указания. Несмотря на некоторую трагичность ситуации, Кфир едва сдержал улыбку. Гораздо позже, оглядываясь назад, он осознавал, что, по-видимому, сам недооценивал, насколько все это могло быть серьезно. Ребят он попытался успокоить, и они договорились о поддержке связи и на всякий случай об условных словах.

Через несколько дней Горбачев вернулся, и все стало успокаиваться, хотя прогнивший фундамент «нерушимого Союза» дал непоправимые трещины.

Именно в это время рухнула единственная синагога на Пересыпи, которой без малого было 100 лет. Здание было аварийным уже давно, но, как известно, в то время такие вещи мало кого беспокоили. Земля на Пересыпи оседает, здания в Одессе построены из ракушника, что делает их особенно хрупкими.

Кфир часто бывал в этой единственной действующей синагоге. Как-то там произошел курьезный случай. Как известно, во время субботней церемонии к Торе приглашаются семь человек. Это считается большой честью. Сначала коэн, затем леви[8]8
  Коэны – еврейское сословие священнослужителей в иудаизме, состоящее из потомков Аарона. Леви – потомки колена Леви, также служившие в Храме.


[Закрыть], а потом по порядку пять представителей сословия Израиль. Приглашенного вызывают по имени и имени отца. На русский это переводится ближе всего как имя и отчество. В какой-то момент, когда очередь дошла до Израиля, Саша-раввин пригласил Володю Веровского, и как это часто бывает, произнося его имя, естественно в его ивритской форме, то есть Зеев, вопросительно посмотрел на Володю, как бы ожидая подсказки. Было ясно, что Саша не знал отчества Володи. Форма обращения к приглашаемому человеку приблизительно такова: «Поднимется и подойдет уважаемый Владимир…» Вот на этом-то месте Саша вопросительно взглянул на Володю, не оканчивая своей фразы. Володя почему-то молчал.

…Нужно отметить, что Володя, будучи членом координационного совета объединенной общины от некой организации искусства, по некоторым мнениям, не всегда соответствовал статусу. Не раз уклонялся от требований Кфира о представлении отчетов по различным расходам, достаточно примитивно пытался под него «подкапываться». Естественно, отношения были не самыми теплыми.

…И вот Саша повторяет: «Поднимется и подойдет Зеев (Владимир) бен (отчество)…?» А Володя молчит. Саша повторяет в третий раз. Все взгляды устремлены на Володю, который потупив взгляд, тихим голосом, наконец, говорит: «Бен Элиягу». Кфир с Сашей, единственные, знающие иврит среди находящихся, в изумлении посмотрели друг на друга. Встретившись взглядами, несмотря на всю серьезность обстановки царившей в синагоге, они разразились неудержимым хохотом. Зеев бен Элиягу соответствовало русскому «Владимир Ильич». Да, воистину жаль, что славный дедушка Ленин не смог стать свидетелем того, как его тезку приглашали принять участие в еврейской религиозной церемонии. Судя по выражению лица самого тезки, он тоже не был особенно доволен этим невольным открытием.

Здание синагоги продолжало оседать и накреняться. Саша со своими учениками из ешивы как раз были в синагоге на лекции. Его не раз предупреждали, что он рискует, но другого помещения не было, и он, смеясь, отвечал: «Во время нашей работы этого не случится». Действительно, он сказал своим ученикам покинуть здание только тогда, когда начали лопаться окна. Через несколько минут после того, как последний человек вышел из здания, оно рухнуло. Интересно, однако, не только то, что никто не пострадал. Шкаф, в котором стоят свитки Торы, и стена вокруг него остались стоять, как будто ничего не случилось. Саша сам все это показывал Кфиру через несколько дней после происшествия.